— Не будет наследственных болезней, плохой ген будут выбивать еще у зародышей, — сказал Володя Грушин. — Все будут здоровыми.
— По отношению к людям обычно говорят не зародыш, а эмбрион, — заметила Ольга. — Еще какие будут мнения?
— А по-моему, нельзя вмешиваться в генетический код человека, да и животных тоже, — запротестовала Даша Пославская. — Это может привести неизвестно к каким последствиям. Этого нельзя делать, и такие эксперименты надо запретить, причем в масштабах всей планеты!
— Ты рассуждаешь, как средневековые фанатики, — ответил Володя. — Может быть, тех, кто занимается генетикой, на кострах сжигать, чтобы другим неповадно было?
— Ты додумай, к чему это может привести? — закричал кто-то в колонке у окна.
— Так убирать будут только плохие гены, — отстаивал свою точку зрения Володя. — Ген диабета, например.
— А я слышала, что есть ген преступности, — сказала Ася Кораблева. — Если его убрать, то и преступников не станет.
— Гениев тогда, может быть, тоже не станет.
— Лучше без гениев, чем с преступниками!
— Тогда вообще весь прогресс остановится!
— А куда еще прогрессировать? Хватит с нас техники! Все уже отравили!
— Ретроград!
— Прогресс остановить невозможно!
— И все-таки она вертится!
Давно уже кричали все, кроме тетки в очках, которая только качала головой, насмешливо поджав губы.
Диспут перерос в нестройный ор, а ему не место в школе. Ольга подняла руку. К сожалению, наведение моментального порядка не было ее сильной стороной. Минут пять, если не все десять, ей пришлось перекрикивать ребят, но наконец порядок был восстановлен.
— Разумеется, попытка изменить генный код человека может привести к непредсказуемым последствиям, — сказала Ольга. — И ученые, которые занимаются подобными исследованиями, просто обязаны понимать, какую огромную моральную ответственность они несут. В то же время мы понимаем, что остановить прогресс в науке невозможно, и уж тем более запретительными методами. В нашей стране как раз был проделан такой опыт. Вы знаете, что генетика, как, кстати, и кибернетика, из которой вышла наша компьютерная техника, была объявлена в СССР буржуазной лженаукой и всякие исследования по этой тематике были категорически запрещены. Что, разумеется, отбросило нашу науку назад настолько, что мы до сих пор отстаем. И тем не менее даже в условиях строжайших запретов люди работали. Тайно, рискуя подчас жизнью. Научные исследования для настоящих ученых — это не работа, которая делается за зарплату, это необходимость.
— Наркотик, — заметил Володя Грушин.
— Я не стала бы сравнивать научную одержимость с наркотической зависимостью.
— Это если широко понимать, — улыбнулся Володя. Дальше урок пошел своим чередом, но под конец кто-то, кажется, Даша Пославская, спросил:
— А вот, Ольга Васильевна, скажите, правда, что генетика опровергла Дарвина? Что на самом деле нет никакого приспособления видов, потому что генетический код не может измениться из-за внешних условий.
Ольга улыбнулась. Ей нравилось, когда ученики мыслили.
— Ну, естественный отбор все-таки в определенных рамках может иметь место. Выживают некие особи, наиболее подходящие к данным условиям, и передают дальше свои гены. В результате происходит и генетический отбор. Сложнее с образованием совершенно новых видов. Как именно предки кита утратили конечности, пока не вполне понятно. Также не все ясно и в эволюции «хомо сапиенс», человека разумного. У нас с шимпанзе девяносто шесть процентов общих генов. Разница — всего четыре процента; просто поразительно, насколько это все меняет.
— Но скажите, Ольга Васильевна, разве это не странно? — настаивала Даша. — Вот вам самой это не удивительно?
— «Странно», «удивительно» — таких слов в науке нет. Можно сказать «недостаточно изучено» или «не доказано», — ответила Ольга.
— А вдруг не было никакой эволюции?
— И все виды созданы Богом? — с улыбкой поинтересовалась Ольга.
«Все катится под откос, — подумала Анника. — Вариантов все меньше». Мысли прыгали то в одну, то в другую сторону. Она чувствовала, что должна снова затронуть тему рукописи о Барсуке. Воспоминания о царапающих звуках заставляли ее сомневаться, но рукопись была слишком хороша, чтобы игнорировать ее. Несмотря на собственные противоречивые чувства, она хотела узнать, что думают остальные.
— Ну, не таким вот Богом, как его представляют: старик с белой бородой на облачке сидит, — сказала Даша, — а просто действовала какая-то разумная сила извне.
— Ну что, — начала она, обводя глазами всех присутствующих. — Кто-нибудь прочитал?
— Этот вопрос также недостаточно изучен и наукой не доказан, — снова улыбнулась Ольга. — Многие подобные гипотезы оказались на поверку ложными. Еще есть вопросы?
Тобиас Рённ приподнял бровь.
— Ты имеешь в виду рукопись, которую ты раздала в понедельник?
В этот миг прозвенел звонок, а так как острых вопросов не нашлось, то все повскакали с мест, покидали книги в сумки и бросились из класса. В этом отношении естественно-научная гимназия ничем не отличалась от любой самой простецкой школы.
— Ага.
— Ну да. Она потрясающая, — Тобиас говорил без единой эмоции на лице.
В классе осталась только невзрачная женщина в очках. Когда последний ученик покинул класс, она встала со своего места и подошла к учительскому столу.
— Вот, — отреагировала Анника. Ей скрутило живот, как будто там поселилась змея. Если спросить ее, она не сможет ответить, довольна ли ответом или же на самом деле надеется услышать нечто другое. — Остальные тоже так считают?
— Да, но мы не можем ее издать, — сказал Тобиас. — Ты же понимаешь?
— Здравствуйте, Ольга Васильевна, — сказала она, и Ольге почудилось в ее улыбке что-то зловещее (или это она придумала впоследствии?). — Давайте познакомимся. Нина Евгеньевна Кредина, старший методист РОНО.
Несколько секунд она переваривала услышанное. Ей не послышалось?
— Извини, но почему не можем? — спросила она.
Учреждение, ведающее образованием, уже несколько лет, как сменило название на что-то длинное, но все по привычке его по-прежнему звали РОНО. Даже сама Нина Евгеньевна.
Облегчение или разочарование просачивалось ей в кровь? Это упрямство не давало ей сдаться?
— Она слишком скандальная. Барсук — реальное лицо. Безумец, который убивает каждый год. СМИ от нас живого места не оставят. Назовут нас спекулянтами.
У Ольги от этого сообщения упало сердце. Как у злостного хулигана, столкнувшегося с директором. Он вроде ничего и не сделал, но душа все равно уходит в пятки.
— Но ведь это очевидный вымысел, — сказала Анника. Она вспомнила главы о тех, кто обитал в земле, и почувствовала, как встают дыбом волосы на затылке. Но они ведь не могут быть настоящими? Ее губы продолжали заступаться за рукопись: — Барсук — реальный убийца, но Апельгрен — всего лишь писатель. Очевидно, он все это придумал. Ты сам сказал, что книга блестящая. Она будет продаваться сама по себе, а внимание к Барсуку только бы увеличило интерес публики.
Тобиас покачал головой.
— Очень приятно, — выдавила она из себя. Сердце уже бешено стучало, а в голову полезли самые страшные мысли. Сейчас эта мымра в очках велит поставить двойку Володе Грушину или Даше Пославской, заставит преподавать по доисторическим программам, выгонит Ольгу или вообще закроет гимназию. Возможные злодейства нарастали, как снежный ком, и так же росла Ольгина паника.
— Что мы будем делать, когда Барсук снова заявит о себе? Выпустим новое издание? Анника, это некрасиво. Но это не так важно. Мы даже не знаем, кто ее написал.
— Конечно, Ян Апельгрен. Наверняка. Я узнаю стиль.
Это была вечная Ольгина беда. Она легко поддавалась панике и из-за этого иной раз делала и говорила совсем не то, что нужно. Потом она всегда ругала себя, но обычно было уже поздно. Вот и сейчас, вместо того чтобы спокойно сказать: «Очень приятно, Нина Евгеньевна. Я давно хотела к вам зайти в РОНО, да все было некогда. Очень хорошо, что вы пришли сами», — вместо этого она выпалила:
— Я согласен. Но это невозможно — он шесть лет не подавал признаков жизни.
— У нас единственная в городе, даже, насколько мне известно, в стране естественно-научная гимназия! У нас свои программы, и…
— До сегодняшнего дня. — Анника почувствовала, как давит указательным пальцем на стол. Она даже не заметила, что держит его там. Ноготь вжимался в побелевший под лаком винного цвета кончик пальца. — Если он не хотел, чтобы мы издали книгу, зачем он тогда оставил ее у нас перед дверью?
Тобиас вздохнул.
— Вы хотите сказать, что вы не подчиняетесь РОНО? — Тонкие губы Нины Евгеньевны размотались в хитрую улыбку.
— Так не получится. Если сам Ян не придет сюда и не скажет, что книгу написал он, мы не сможем так просто издать безымянную рукопись.
— А ты не сдаешься, — сказала Ребекка.
— Нет, — попыталась исправить ситуацию Ольга. — Я… просто… хотела сказать, что мы учим так, как считаем нужным!
— Да, — сказала Анника. — Если эта рукопись может спасти издательство, то она должна быть издана.
— Ах вот как? — покачала головой Нина Евгеньевна. — Но дело в том, что Закон о всеобщем среднем образовании Российской Федерации предполагает, что все без исключения учебные заведения должны давать учащимся определенный набор знаний. Больше — пожалуйста, но не меньше. Иначе выдаваемый этими учебными заведениями аттестат не может считаться действительным.
Она не могла позволить издательству обанкротиться. У нее будет свой дом и свои дети. Сегодня вечером они с Мартином собираются посмотреть один хороший дом. Все образуется — дома и на работе, только бы купить дом. Вместе с тем под ложечкой скрутился узел тревоги. Она знала, что ей мерещится, но могла поклясться, что слышала, как кто-то снаружи царапал стену, у которой она сидела.
— Вы хотите сказать, что мы даем меньше знаний, чем школа деревни Пупки? — взвилась Ольга.
— Я бы не стала принижать уровень образования в сельских школах, — посуровела Нина Евгеньевна. — Речь идет о том, чтобы давать определенный уровень знаний. Вы, насколько я поняла, учите чему угодно, тому, чему вы считаете нужным, как вы сами выразились, но при этом не даете устойчивой базы.
14
— Как это? — Лицо Ольги стало покрываться красными пятнами. Если бы сейчас в классе очутились ее сыновья, девятнадцатилетний Петруша и четырнадцатилетний Павлуша, они бы сразу сказали: «Быть беде».
Однажды вечером мой отец не вписался в поворот и скончался на месте. Весь мой мир рухнул. Я плакал у себя в комнате в подвале. Будучи наедине со своим горем, я слышал, как они скребутся в стены подвала. Несмотря на страх, я все равно оставался вместе с ними в темноте, пока не засыпал. Вы тоже их слышали, правда?
— Это мы не даем базы? Да знания моих учеников находятся на уровне знаний студентов третьего курса.
Пятница, 19 ноября
— Некоторые ваши идеи наукой трудно назвать. — Нина Евгеньевна начала сердиться. Это был еще один Ольгин минус: она непостижимым образом передавала свое состояние собеседнику, вызывая его на скандал, когда можно было бы ограничиться вежливым обменом мнениями. — То, что я слышала на вашем уроке, раньше назвали бы мракобесием.
Сесилия Врееде смотрела в окно офиса. Грязные дождевые разводы покрывали стекло. Она изучала автомобили, проезжавшие по проспекту, который тянулся от стадиона «Уллеви», мимо здания суда, до стадиона «Уллеви» на другой стороне дороги. Группа «Барсук» базировалась в красном кирпичном здании полиции в районе «Стампен», с другой стороны недавно построенного из стекла и бетона комплекса с судом и изолятором. Здание полиции старше и кажется требующим ремонта. В то же время Сесилии нравится работать тут, а не среди офисов.
— Вы имеете в виду генетику?
Сесилия покосилась на мобильник. Темный экран манил ее, но она устояла перед искушением проверить чаты, потянулась и снова вернулась к заметкам. Последние дни она потратила на просмотр списков и всех допросов, проведенных по делу о Барсуке. Она сравнивала старые записи с допросами и интервью этого года. Не потому, что ожидала найти что-то новое, а на всякий случай.
В отличие от жертв, подозреваемые по крайней мере имели нечто общее. Их, конечно, было легко заподозрить и проверка никогда не приносила плодов, но все равно расследование почти всегда приходило к тому, что кто-то из работавших в момент преступления в доме оказывался подозреваемым. К тому же происходившее наводило на мысль, что Барсук прокапывал себе путь внутрь в то же время, когда снаружи было более чем достаточно оборудования именно для такой работы.
— Я имею в виду практически все, что говорилось в этих стенах, но в особенности попытки в очередной раз развенчать учение великого Чарльза Дарвина.
Но эта версия так и не нашла подтверждения. Они не нашли никаких технических доказательств. Жертвы бесследно исчезали, а ДНК рабочих в доме отсутствовала. Не говоря уже о том, что они так и не нашли, куда ведет тоннель в полу. Слишком опасно кого-то туда запускать, а когда криминалисты помещали туда камеру на аппарате с дистанционным управлением, им редко удавалось далеко продвинуться до того, как проход разрушался.
Обрушился он и в этот раз.
— Дарвин работал сто пятьдесят лет назад! — воскликнула Ольга, — Никто не отрицает важности его работ и принципиальную правильность его теории, но в том виде, в каком она была изложена, ее нельзя принять! Да вы оглянитесь вокруг! Уже клонировали овцу, теперь вторую! Вот чем надо заниматься!
Список рабочих фирмы по земельным работам высветился на экране. Некоторые имена показались ей знакомыми, и она начала искать их в показаниях с допросов. Подобное она уже проделывала раньше. Иногда она обнаруживала, что одни и те же люди вели дренажные работы в разных домах, но больше эта информация не давала ничего.
— Может быть, вы предполагаете ввести в программу клонирование овцы прямо в классе, на глазах учеников? — с издевкой спросила старший методист РОНО.
Мобильный завибрировал, и на экране высветилось новое сообщение от Юнаса.
— ДНК-анализ готов.
— Я боюсь, это не столь простой процесс, — ответила Ольга и добавила: — Как может показаться неспециалисту.
Сесилия подняла трубку и позвонила ему.
— Рассказывай!
— Привет, Сесси! Я уже еду. Сижу в машине с Андерссоном.
— Хорошо, значит, можешь говорить. Что-нибудь интересное в отчете?
— Да, в кои-то веки там действительно что-то есть.
Сесилия выпрямилась на стуле. Сердце забилось быстрее.
— Ты серьезно?
— Да. Кроме самой жертвы они нашли ДНК еще одного человека, но на этом хорошие новости заканчиваются.
— В смысле?
— Все, что можно сказать: это ДНК неизвестного мужчины. Не найден в ДНК-регистре.
— Черт! — выпалила Сесилия и в отчаянии откинулась обратно на спинку кресла.
— Но это в любом случае шаг вперед, — сказал Юнас. — Есть доказательство, что кто-то еще, пока неизвестный, был в доме. Если сможем вычислить, кто, то получим подозреваемого.
Сесилия снова взглянула на список рабочих.
— У тебя те же мысли, что у меня? — спросила она.
— Что скоро конец рабочего дня?
Сесилия рассмеялась.
— Нет, дурачок! Я думаю, что один из наших рабочих лжет.
— Да, это первое, что приходит в голову. Что думаешь делать?
— Снова вызовем их и возьмем слюну на анализ, чтобы сравнить результаты с нашим анонимным посетителем.
— Отлично! Скоро увидимся.
Они закончили разговор. Сесилия ненадолго подняла глаза в потолок, счастливо улыбаясь. Впервые за все годы они нашли что-то похожее на настоящий след. Неизвестный побывал в доме. Должно быть, кто-то из рабочих. Если все сойдется, это будет известно уже через пару недель. Но она не могла отмахнуться от сомнений. Они же все равно прорабатывают ту же линию, что и обычно, почему на этот раз она приведет куда-то? Хотя в этот раз у них есть ДНК, убеждала она себя.
Она отбросила сомнения и решила отметить успех — открыла Tinder и смахнула вправо больше профилей, чем обычно. Кто-то точно клюнет, может, даже удастся кого-то заманить домой вечером. Все-таки пятница и всего полчетвертого. Она успеет сделать пробежку, пока ждет ответы на свои приглашения.
15
Потеря отца должна была сблизить меня и мать. Вместо этого на поверхность всплыли тайны. В ту ночь он был пьян, а рядом сидела другая женщина. Моя мать давно знала, но держала меня в неведении. Когда он пил, она делала так, что бутылки исчезали. Теперь мать начала пить сама.
Воскресенье, 21 ноября
Очередной просмотр, очередной дом с домашним интерьером и безликим убранством.
Стоя в коридоре с выгоревшими текстильными обоями на стенах, Анника без видимой причины наполнилась покоем. Через мгновение она уже знала почему. Ее охватило противоречивое чувство: находясь в обстановке с модной мебелью и предметами интерьера, призванными отвлечь внимание от того, что здесь не переклеивали обои с 1974 года, она все равно почувствовала себя как дома. Сердце здесь билось немного спокойнее. Несмотря на недостатки, дом был действительно уютным. Ей здесь нравилось.
Она притянула к себе Мартина.
— Я хочу здесь жить, — сказала она и почувствовала, как по лицу расплывается улыбка. Как внутри зреет желание жить здесь вместе с ним, вытесняя сомнения, с которыми она всегда боролась.
— Уверена? — спросил он, вопросительно глядя на нее. — Я удивлен, что ты вообще захотела его посмотреть.
Анника кивнула так, что волосы упали ей на щеки. Она чувствовала себя неугомонным подростком. Она так хотела этот дом, что едва могла стоять на месте.
Мартин осмотрелся с довольной улыбкой на губах.
— Хм-м, тут есть интернет-кабель.
— Хватит дурачиться! — Анника легко толкнула его в живот. Он рассмеялся. — Признай, что тебе он тоже нравится.
Он кивнул:
— Хорошее расположение. И нет подвала. Как там говорят? Ticks all the boxes?
[2] Ага! Пойдем, лучше поговорим в машине. — Анника искоса посмотрела на других претендентов. — У стен есть уши.
Поблагодарив за просмотр, они выкинули синие бахилы в ведро у двери и вышли. Анника не могла перестать улыбаться. Дом — идеальный. Не слишком маленький и не слишком большой. Рядом с автобусной остановкой и хорошим сообщением с площадью Йэрнторгет. Конечно, много чего понадобится отремонтировать, но ничего срочного. Можно будет подождать пару лет, пока не появятся средства. А сейчас даже страх потерять работу словно ветром сдуло.
— Можно вымостить камнем, — задумчиво сказал Мартин, глядя на гравийную дорожку, ведущую к калитке.
— Зачем?
— Чтобы ты могла ходить на каблуках, если захочешь.
— Как часто я их ношу? Мне нравится гравий. С ним уютнее, тебе не кажется?
Калитка заскрипела, когда они закрывали ее. Они вышли на узкий тротуар, по пути к машине поглядывая на соседские дома. Те представляли собой смесь старинных деревянных строений и невысоких зданий из белого силикатного кирпича 1980-х годов. Асфальт на дороге был покрыт ямами и трещинами, в точности как улица, где выросла Анника. Она представила, как ее дети рисуют розовым мелом классики на асфальте. Уходящее вечернее солнце пробивалось сквозь облака и окрашивало все в сверкающее серебро. Мгновение наполнилось магией. Все как будто складывалось.
Всю дорогу в город Анника провела в мечтаниях. Район был как раз таким уютным, как она мечтала. Может, немного дороже, чем хотелось бы, но не неподъемно. Она начала считать, сколько они готовы вложить. Она размышляла, сколько может стоить новая кухня. Не в этой ли части города жил начальник Мартина? Из внутреннего мира Аннику выдернул голос мужа, который начал рассуждать о замене изгороди. Ему она не нравилась. Анника поинтересовалась, во сколько обойдется cделка. Об этом они не подумали, но Мартин обещал изучить вопрос.
Они припарковались и поднялись в квартиру. Уже в прихожей та показалась маленькой и тесной, как будто уменьшилась, пока они отсутствовали. Квартира имела открытую планировку, белые стены и много окон, освещавших каждый уголок. Но в ней всего две комнаты и кухня. Анника встала около плиты, закрыла глаза и представила себя в доме. Ощущения сразу стали приятнее.
— Ты есть хочешь? — спросил Мартин. — Могу что-нибудь приготовить.
— Ты с ума сошел? Как ты можешь сейчас думать о еде? — Анника всплеснула руками. — Доставай компьютер. Мы предложим цену прямо сейчас, опередив остальных.
— С ума сошла ты! — сказал Мартин. — Но мне, похоже, это нравится. Сколько поставим тогда?
— Начальную цену, конечно. Продавцы вряд ли отдадут дом за меньшую сумму.
— Посмотрим.
Этого также не следовало говорить. Нина Евгеньевна усмехнулась:
Анника погрузилась в тепло дивана как в мысли о доме.
— Разумеется, я неспециалист. Два высших образования ничего не значат, а потому все, что мне кажется, в принципе неверно. Зато вы обо всем имеете самое правильное представление. Например, о том, как правильно учить детей. Хотя специального педагогического образования у вас, насколько мне известно, нет. И тем не менее вы считаете вправе менять школьную программу, заменять дарвинизм… — она многозначительно запнулась, — неизвестно чем. Академия педагогических наук, профессора и членкоры считают одно, а Ольга Васильевна Журавлева думает по-другому, и, разумеется, именно ее мнение единственно правильное.
— Мы и не заплатим больше разумного. Ты же сам видел. Кухню нужно переделать. И ванную. Не говоря уже обо всех поверхностях.
— Хотя с какими-нибудь обоями и покраской мы сами легко справимся. Наверное, займет время, но мы же не спешим.
— Но поймите, программа по биологии составлялась десятки лет назад. Я в свое время учила в школе практически то же самое, что сейчас должна преподавать. Но наука-то ушла вперед! Втискивать сейчас биологию в старую программу — это все равно что физику ограничить одной механикой. Подумайте, ведь в генетике практически каждый день совершается открытие!
— Нет, все упирается только в бюджет. Где компьютер?
— Окей, я понял. Начальная цена, да?
— Очень хорошо, — сухо сказала Кредина. — Программа, по-вашему, недостаточно современна. Тем не менее именно эта программа утверждена Министерством образования, и отступать от нее нельзя. То есть можно, — зловеще сказала она. — Но тогда ваша школа лишится лицензии на выдачу аттестатов зрелости. Если ваш директор не возражает, пожалуйста, учите всему, чему хотите, хоть заменяйте учение Дарвина Законом Божьим. Вам это будет несложно, вы уже сделали шаг в этом направлении.
Анника кивнула. Расположившись на диване, она посмотрела в потолок. Она чувствовала легкость, как будто порхает над полом. Мартин сел на пуф, положив компьютер на колени. Он щелкал мышкой и несколько минут писал. Анника повернулась к нему.
— Но вы все не так поняли! — Ольга была готова расплакаться. Опять, опять она не смогла сдержаться, наговорила лишнего и все только испортила! И надо же было этой мымре прийти на урок именно к ней!
— Что ты там делаешь так долго?
— Нужно создать аккаунт. Ненавижу такое. Мы ведь не будем покупать новый дом каждую неделю.
Ольга давно перестала обращать внимание на посторонних, приходивших на ее уроки. Это случалось не так уж редко, поскольку Ольга Васильевна Журавлева уже превратилась в знаменитость в узких кругах преподавателей естественно-научных дисциплин. Именно поэтому она совершенно не обратила внимания на Нину Евгеньевну, хотя, по-честному, одного взгляда было достаточно, чтобы распознать в ней районного методиста.
— Нет. Только этот, — Анника мечтательно улыбнулась.
— Вот именно. Я вбил и твой номер, так что мы оба получим СМС, когда ставка обновится.
Знала ли Нина Евгеньевна заранее, что урок будет посвящен горизонтам, которые открывает современная биология, или нет, но она пришла в самый неподходящий момент. Что ей стоило появиться в шестом классе на ботанике? А тут эволюция, естественный отбор, генная инженерия…
— Отлично! — Анника потянулась и дернула Мартина за резинку штанов. — Ты скоро закончишь?
— Еще чуть-чуть. Вот! Теперь наша цена заявлена.
— Вы не совсем правильно меня поняли! — Ольга спохватилась и попыталась исправить положение, но было уже поздно.
— Мы первые?
Мартин покачал головой.
— Нет. Кто-то успел заявить цену до нас.
— Я все поняла прекрасно! — отрезала Нина Евгеньевна. — Пора покончить с самодеятельностью в толковании школьной программы. Программа едина для всех школ. Генетика генетикой, но дарвинизм должен занять на ваших уроках подобающее ему место.
— Что? — Анника подскочила с дивана. — Ты шутишь! Сколько?
Мартин рассмеялся.
И тут Ольга сделала еще один ложный шаг.
— На триста тысяч меньше начальной цены. Без шансов. — Он закрыл компьютер и положил его на журнальный столик. — Любимая, ты понимаешь? У нас скоро будет дом!
— Я знаю. Свой собственный дом, только наш и ничей больше!
— Вы еще Лысенко вспомните, — излишне резко сказала она. — Давайте отменим генетику и заменим ее мичуринством. Вы к этому призываете?
Она обхватила Мартина руками и поцеловала его. Тело наполняло совершенно новое ощущение. Радость, напряжение, возбуждение. По коже будто шло электричество, а кровь бурлила как шампанское. Она не могла удерживать чувства в себе — им нужен был выход.
— Пойдем! — потянула она Мартина в спальню.
— Если это будет одобрено Министерством образования, — сухо ответила Нина Евгеньевна. — К тому же я не вижу ничего страшного в том, что дети познакомятся с достижениями наших русских ученых. Я за весь урок не услышала ни одной русской фамилии.
— Ну, знаете! — не выдержала Ольга. — Кстати, если уж вам не хватает патриотичности, то не могу не заметить, что именно генетику очень успешно развивали наши ученые, пока им не объяснили, что генетика и кибернетика — продажные девки империализма. Да о чем мы спорим, двадцать первый век на дворе. Вы оглянитесь вокруг!
16
Она больше не могла меня видеть. Я напоминал его — мужчину, который предал нас обоих. Она выплеснула свою ненависть на меня и таким образом предала меня тоже. Я покинул ее ради учебы, и с тех пор мы не разговаривали.
— Я оглядываюсь, — хмыкнула Нина Евгеньевна, — и вижу засилье американизма. Новое поколение выбирает пепси! — сказала она с откровенной злобой. — И это происходит благодаря таким учителям, как вы, которые не считают нужным прививать ученикам любовь к Родине, патриотизм.
Понедельник, 22 ноября
— Вы считаете, что патриотично объяснять детям, что Россия — родина слонов? — спросила Ольга.
По пути в комнату отдыха Анника прошла мимо кабинета Тобиаса. Дверь была закрыта. Он обычно держал ее открытой, поэтому она с любопытством заглянула в окошко рядом с дверью. Он сидел, опершись локтями о стол и закрыв лицо руками. Пальцы так зарылись в волосы, что во все стороны торчали пряди пепельного цвета. Холодная рука сжала ее сердце. Она проскользнула внутрь и закрыла дверь. Тобиас не реагировал. Она слышала его тяжелое дыхание.
— Что с тобой? — спросила Анника, осторожно кладя руку ему на плечо.
Он дернулся и взглянул на нее. Глаза блестели. Он поспешно вытер влагу со своих покрасневших щек.
— Закончим, — поставила точку Нина Евгеньевна. — Мне кажется, что мы ведем совершенно бессодержательный спор. Я лишь хотела поставить вам на вид, что вы не можете произвольно менять утвержденную программу. И об этом же я непременно поставлю в известность директора вашей школы, а также РОНО и ГУНО. Вы поняли меня, Ольга Васильевна?
— Черт, — сказал он. — Не слышал, как ты вошла.
Анника пододвинула стул к столу и села, наклонившись ближе к Тобиасу.
— Поняла, — кратко ответила Ольга.
— Что случилось?
— Вот и прекрасно. До свидания.
Тобиас сглотнул.
— Не знаю, что сказать.
Методист покинула пустой класс, а Ольга тяжело опустилась на стул. Ей не хотелось верить собственным ушам. Неужели все это возможно? Неужели в нашей стране ничего не меняется? Это был какой-то забытый, но воскресший кошмар.
Он развел руками и всхлипнул. На глаза снова навернулись слезы. Он прижал ладони к глазам.
Ольга подошла к окну. Вот Нина Евгеньевна бодрой походкой выходит из школы. Идет не в сторону трамвайной остановки. Разумеется, она ходит пешком. Ольгу пронзила острая неприязнь к этой женщине. Что же теперь будет? Вдруг она действительно сумеет напакостить?
— Боже, что стряслось? — Анника снова положила руку ему на плечо. Ее потряхивало от беспокойства. Она много раз видела Тобиаса раздраженным, даже вне себя, но никогда не видела его плачущим. Грудь сжималась от сочувствия и тревоги.
Тобиас глубоко вздохнул.
Известно, что как относятся к учителю, так относятся и к предмету. В школе № 275, носившей громкое название «Естественно-научная гимназия», у большинства учеников любимым предметом была биология, из чего можно сделать соответствующий вывод. Собственно, Ольга Васильевна Журавлева, тогда еще вовсе не учительница, а научный сотрудник Института защиты растений, была одним из основателей этого принципиально нового учебного заведения.
— Все кончено. Я разговаривал со Стиной фон Грюнинг, — произнес он, шмыгая носом. — Больше не будет никаких «Убийств на острове Варго». Она подписала контракт с издательством Альберта Бонниера на новую серию, так что для нас она больше писать не будет.
Аннике пришлось откинуться назад и перевести дыхание.
В то благословенное время, когда магазины поражали тотальным отсутствием каких-либо товаров, а цены грозили вот-вот отпустить, стало возможным очень многое. Чиновники потеряли ориентиры и на миг утратили бдительность. В этот самый миг Ольга Журавлева с несколькими единомышленниками решили основать школу, где естественно-научные дисциплины изучались бы не просто углубленно, а шли практически в ногу с мировой наукой.
— Она объяснила почему?
Тобиас безысходно пожал плечами.
«Хватит ограничиваться пестиками и тычинками! — говорила тогда Ольга. — Биология фактически — это наука будущего, а в наших школах она заканчивается теорией эволюции. Генетика, можно считать, не изучается. Хватит делать из того же Дарвина истину в последней инстанции. В биологии открытия происходят каждый день».
— Как понимаю, они ведь платят лучше. Не похоже, что мы могли тягаться с АБ ни раньше, ни сейчас.
Анника моргала, как будто пытаясь проснуться от дурного сна. Стина фон Грюнинг была последней надеждой. Теперь у них нет ничего. Поле зрения уменьшилось до узкого тоннеля. Она никогда в жизни не теряла сознание. Но сейчас была близка к этому. В ушах звенело, пол качался. Все кончено. Издательство обанкротится. Она потеряет работу. Никогда не будет дома и детей. В кармане зловеще завибрировал мобильный. Она достала его и увидела, что покупатель номер три предложил новую цену. Это заставило ее немного успокоиться.
Практически то же самое говорили физики, химики, компьютерщики.
— Что там? — спросил Тобиас, кивая на телефон.
— Мы участвуем в аукционе на дом.
— Удачный момент, — сказал Тобиас. — Надеюсь, твой муж хорошо зарабатывает.
Предполагалось также, что эти науки будут изучаться комплексно, ведь основные открытия сейчас происходят именно в смежных областях.
В груди что-то сжалось. Она и думать не хотела о том, чтобы отказаться от дома. Что-то бесформенное, черное и маслянистое разлилось внутри нее, распространилось по телу, как чернила в воде.
— Мы издадим «Барсука», — сказала она. Произнося это, она почувствовала, как давление между висками отпускает, становится легче дышать. Как будто озарение снизошло на нее.
Поэтому одновременно с растущими как грибы школами с гуманитарным уклоном была основана единственная в своем роде естественно-научная гимназия имени академика Вернадского. Директором стал Леня (он же Леонид Яковлевич) Казанцев, ушедший в школу из Физтеха.
Тобиас, не моргая, смотрел на нее, как на потерявшую рассудок.
Первые года два никто не вмешивался в учебный процесс, однако вскоре начальство спохватилось и стало потихоньку вмешиваться. Приходилось писать необходимые отчеты, ввести требуемые «науки» вроде «обеспечения жизнедеятельности», за которым скрывался старый как мир «гроб», то есть гражданская оборона. Все это естественно-научная гимназия проделывала, понимая, что единственный способ выжить в данных условиях — это принимать правила игры. Так что до поры до времени удавалось отделаться «гробом» и необходимыми бумажками. На суть гимназии никто не посягал, и всем казалось, что эта педагогическая лафа продлится вечно.
— Ты с ума сошла? Это просто невозможно.
— Слишком поздно думать об этике, — она сама едва верила, что только что это произнесла. Все казалось нереальным. — Нам необязательно говорить, что рукопись принадлежит Яну Апельгрену. Мы можем придумать псевдоним.
Но вот РОНО решило взяться за школьное образование и провести самую строгую проверку всяких новоиспеченных школ. Не напрасно ли им выданы лицензии на выдачу аттестатов зрелости. Первая же проверка выявила серьезные нарушения в преподавании биологии. РОНО немедленно отреагировал и через три дня поставил условие естественно-научной гимназии: директор должен быть назначен самим ГУНО, иначе школа перестанет финансироваться из бюджета. Кроме того, всем учителям гимназии предлагалось скорректировать свои программы в соответствии с утвержденными, в противном случае гимназия лишится права выдачи своим ученикам аттестатов зрелости установленного образца.
— Кто в это поверит? — воскликнул Тобиас. — Ты сама говорила, что у него уникальный стиль. Его имя есть чуть ли не на каждой странице рукописи.
Он провел рукой по взъерошенным волосам и удрученно покачал головой.
Это прозвучало как гром среди ясного неба. Звонок исходил от главы ГУНО, но получасом позже в гимназию самолично явилась Нина Евгеньевна. Все преподаватели были собраны в учительской (для чего пришлось отменить их уроки, но это меньше всего волновало главного методиста). Госпожа Кредина (хотя, по существу, она была, разумеется, «товарищ Кредина») объявила присутствующим о решении, которое принял Городской отдел народного образования, и добавила:
— Должен быть какой-то способ, — сказала Анника.
— Только если Апельгрен мертв.
— Вы понимаете, я надеюсь, — она обвела взглядом учителей, чуть дольше других задержавшись на Ольге, — что в прежнем качестве ваша гимназия больше не может существовать.
— Что, прости?
— Есть один факт об Апельгрене, который мало кому известен. — Тобиас потер переносицу большим и указательным пальцами. — У него есть завещание.
Нина Евгеньевна произнесла свою сакраментальную фразу и удалилась, оставив коллектив учителей в позе героев гоголевского «Ревизора».
Сердце Анники забилось чаще. «Завещание?»
Когда все пришли в себя, Алик Поливанов, он же Александр Ильич, учитель информатики, сказал:
— Ты читал его?
— Нет. Фредрик мне рассказал.
— Богу — Богово, кесарю — кесарево. Я не вижу выхода из сложившейся ситуации, который в равной степени удовлетворил бы все стороны.
— Значит, Апельгрен рассказал Фредрику о завещании? — Анника наморщила лоб. — А мне нет?
— Это немыслимо! Просто бред! Какой-то кретин из РОНО будет мне указывать, как преподавать мой предмет! — кричал Леня Казанцев, еще пять минут назад считавший себя директором. — Я над собой никакого кретина из РОНО не потерплю.
— У него наверняка были свои причины. Фредрик все-таки директор. Завещание дает издательству все права на рукописи Апельгрена в случае его смерти. То есть если у него еще и нет детей. Ян так отблагодарил нас за то, что мы самого начала в него верили.
— И ты говоришь это только сейчас?
— И что ты предлагаешь? — спросила Ольга, у которой начало панически биться сердце.
Тобиас поднял руки, оправдываясь:
— Фредрик запретил мне что-либо говорить. Я даже не знал об этом до того, как к нам попала рукопись.
— Отказаться.
Анника встала.
— Я должна прочитать завещание. У кого оно?
В животе покалывало от воодушевления. Она не узнавала себя. Что с ней происходит?
— Ты понимаешь, что тогда нас перестанут финансировать из бюджета и нам придется вводить плату за обучение? — сказала учительница английского языка.
— Думаю, у адвоката Яна — Эммы Сивертс. Ты с ней встречалась? Очень приятная, кстати. Для адвоката.
Анника оперлась на стол Тобиаса и пригвоздила его взглядом:
— Размеры каковой будут очень неутешительны для большинства учеников, — добавил Алик.
— Ты же понимаешь, что это наш последний шанс? Если мы хотим сохранить работу, ты и я, мы должны издать «Я Барсук».
Тобиас долго смотрел на нее, его глаза покраснели. Анника не отводила взгляд. В конце концов Тобиас кивнул в ответ.
— Тогда с лучшими из них придется расстаться, — сказала Ольга с дрожью в голосе.
— Я позвоню Фредрику и все объясню. Какой у тебя план?
Анника расправила плечи. Ей казалось, будто она прибавила в росте сантиметров десять.
— А набирать новых будем уже по признаку родительских возможностей. И то, если мы изменим программы, иначе мы не сможем выдавать аттестаты.
— Назначу встречу с адвокатом. Прямо сейчас.
— Но если мы не сможем выдавать аттестат, кто вообще пойдет к нам учиться?!
17
Учеба была мучением. Большой город — безжалостным существом из бетона и асфальта. Я выпивал чаще, чем хотелось бы признавать, но все мои друзья делали то же самое. Вокруг меня бывали женщины, но все попытки полюбить заканчивались маленькими или большими предательствами.
Понедельник, 22 ноября
Естественно-научная, или, как ее называли для простоты, естественная, гимназия гордилась тем, что с самого ее основания ученики набирались в пятый класс исключительно по результатам анонимного тестирования. С гордостью рассказывалось о том, как не приняли сына депутата мэрии, советника по культуре, который мог быть для гимназии очень полезным (сын, впрочем, доступил на следующий год и оказался довольно толковым).
Офис адвоката Эммы Сивертс располагался в старинном доме из грязновато-желтого кирпича в районе Васастан, на одной из улочек, ответвляющихся от площади Васаплатсен. Лестница была оформлена в приглушенных натуральных тонах с красными акцентами и лепниной на потолке. Зайдя внутрь, Анника стала удивленно осматриваться. Казалось, она перенеслась на столетие назад. Даже плафоны на потолке светили тлеющим оранжевым, как будто получали более слабое напряжение.
Но теперь вольнице приходил конец.
Темноволосая женщина с очками в толстой оправе встретила Аннику в дверях, когда та поднялась по лестнице.
— Анника Гранлунд? — спросила она, протягивая руку.
— Да. А вы Эмма Сивертс?
— Либо назад в социализм в лице славного РОНО, — коротко сформулировал возможные пути Алик, — либо вперед к капитализму без человеческого лица. В первом случае мы учим кого хотим, но не так, как хотим. Во втором случае — обратная ситуация. Возвращение в исходную позицию, когда мы учили кого и как хотели, по-видимому, невозможно, и мы можем лишь успокаивать себя тем, что еще не сложилось положение, при котором мы учим не того, кого хотим, не тому и не так. Это вводное.
— Собственной персоной, — ответила Эмма c булькающим смехом. — Заходите, я поставлю чайник.
Эмма Сивертс выглядела не так, как представляла себе Анника. Позже Анника думала, что ведь никогда не встречалась с адвокатом, так что она не совсем понимала, чего ожидать. Эмма держала волосы убранными на макушке в узел, который покачивался при движении. Анника ожидала увидеть более официальный стиль — может быть, блузку с бантом и юбку-карандаш. Эмма же носила черные джинсы и вязаный свитер с огромным воротом, доходившим ей до подбородка и спускавшимся на плечи.
Офис тоже не соответствовал представлениям Анники. Ее образ адвокатского офиса основывался на американских сериалах. В вымышленном мире все сделано из отполированного стекла, а окна контор выходят на Манхэттен. Начнем с того, что офис Эммы Сивертс был маленьким. Здесь отсутствовала стойка администратора и какой-либо вид. Анника как будто зашла к кому-то в гостиную.
— А меня это не устраивает! — сказал Леня Казанцев, он же теперь уже бывший директор Леонид Яковлевич. — Я не желаю так работать. Для чего тогда было огород городить? Шли бы работать в простые школы, с уклоном, стали бы учителями-новаторами. Фигня все это!
Под ногами скрипел паркет. Повсюду, и на скрывавших стены полках, и на полу, лежали стопки книг и документов в коричневых папках. Через открытую филенчатую дверь Анника заприметила письменный стол со старым ноутбуком.