Мотя решила, что явилась Надя Губочкина, которой она вчера пообещала закваски для домашнего кефира, а Глафира с замиранием сердца вдруг подумала, что это Шведов откуда-то узнал про именины и зашел поздравить.
— При чем здесь удав?! — закричал Находчивый, теряя самообладание. — Я не позволю! Я Королевский Глашатай! Я буду жаловаться! Я! Я! Я!
— А между прочим, я ничего не говорила про удава, — сказала мартышка, продолжая качаться на хвосте.
Обе ошиблись.
— Нет, говорила! — закричал Находчивый. — Это безобразие! Это издевательство над Королевским Глашатаем! Ты тренируешься над Нейтральной Тропой! Я этого так не оставлю!
А в самом деле, над Нейтральной Тропой тренироваться не положено и вообще лучше с ним не связываться, подумала мартышка. Отменив обещанный плевок, она молча полезла вверх, а Находчивый пошел дальше, возмущенно жестикулируя ушами и что-то бормоча.
Когда они распахнули дверь, за ней обнаружился огромный плюшевый Микки-Маус с пучком шариков в руках.
— Ну что, плюнула? — спросила мартышка-дочка, когда мать долезла до верхней ветки и уселась рядом с дочкой.
– Святый Боже, спаси и помилуй, – прошептала Мотя, отступая в коридор.
— Еще как! — ответила та.
— А он что? — спросила дочка.
– Привет! Я – ваш аниматор! – объявил Маус.
— А что он? Утерся и пошел.
— Мама, — сказала мартышка-дочка, — а что, если я сбегаю, предупрежу Задумавшегося…
– Здравствуйте! Мы вообще-то не заказывали, – растерянно сказала Глафира.
— Не стоит вмешиваться, — ответила мартышка-мама и добавила: — Да, пожалуй, уже поздно…
– Какой еще авиатор? – спросила Мотя за спиной. – Мы никуда не летим.
— А вдруг успею! — воскликнула мартышка-дочка. — У меня ведь очень быстрый горизонтальный прыжок…
– Как это не летите!!! Вы просто не в курсе!!! У одной из вас сегодня именины!!! Мне сказали, что девушка Глафира отмечает день рождения!!! Именно ее я приглашаю в полет мечты!!! Воздушный шар ждет вас!!!
— Нет, и все! — сказала мартышка-мама более строгим голосом. — Ты еще маленькая, чтобы вмешиваться в такие дела.
— Мамочка, мамочка! Прошу тебя! Я побегу! Я полечу! Я успею! — умоляла мартышка-дочка свою мать.
От вскриков Микки-Мауса женщины несколько ошалели, и плюшевый аниматор этим немедленно воспользовался.
— Нет! — еще строже и непреклонней отвечала мать. — Ты еще многого не понимаешь. Мне тоже жалко Задумавшегося. Его учение и для нас представляет интерес… Но он слишком далеко заходит… Слишком…
Не успели они и глазом моргнуть, как Мотя оказалась запиханной в глубь коридора, а Глафира, не успев даже прихватить плащ, вытащена из дома и усажена в какую-то цветастую таратайку, запряженную двумя лошадьми.
— А мне его так жалко, — теперь поняв, что мать никуда ее не пустит, разрыдалась мартышка-дочка, — он там сидит и думает, а его уже предали.
Очнулась она, когда ее в самом деле затолкали в корзину огромного воздушного шара, и аниматор кому-то скомандовал:
— Что делать, — вздохнула мартышка-мама и, посадив дочку к себе на колени, стала гладить ее по голове, — туземцы говорят, что наука — это такое божество, которое требует жертв… Если кролики перестанут пастись в огородах туземцев, может, встанет вопрос, что и мы должны оставить кукурузу туземцев. Задумавшийся слишком далеко заходит.
— Но ведь, мама, ты сама говорила, что туземцы от нас произошли, — напомнила дочка, постепенно успокаиваясь, и потерлась головой о подбородок матери. Так она напоминала, чтобы мать поискала у нее в голове блох.
– Поехали!
— Во-первых, это не я так говорю, это они так говорят, — сказала мартышка-мама и, щелкая ногтями, стала рыться у нее в голове, — а во-вторых, когда дело касается кукурузы, они, забывая о родстве, травят нас собаками и ставят свои капканы, омерзительные, как пасть крокодила… Ну что, может, еще раз попробуем вертикальный?
Шар стал стремительно набирать высоту.
— Только не сегодня, — грустно отвечала мартышка-дочка, — я слишком наволновалась.
— Тогда пошли домой, — сказала мартышка-мама, — расскажем нашим все, что мы видели и слышали. Интересно, чем это все кончится…
Все было действительно как в сказке! Огромный, как корабль, шар плыл над Петербургом, а Глафира, вцепившись обеими руками в борт корзины, смотрела на город с высоты. Почему-то ей было совершенно не холодно. Наверное, от нереальности происходящего.
— Пошли, — уныло согласилась дочка, и они, перепрыгнув на магнолию, исчезли в глянцевой листве магнолиевой рощи.
А между тем Находчивый уже прошел почти всю Нейтральную Тропу и выбрался на небольшой луг, расположенный недалеко от первых кроличьих поселений. Всю дорогу он думал о случившемся и теперь почти успокоился и забыл про мартышек.
Летели они довольно долго, а приземлились на большой поляне, в углу которой кто-то раскинул белый шатер.
Во-первых, думал он, может, удав полз к реке по своим собственным надобностям. Во-вторых, может, Задумавшийся прав, и удав не сможет его обработать, а в-третьих, вон какие тучи идут с юга. С минуты на минуту начнется гроза, и Задумавшийся не станет в грозу сидеть на открытом холмике. И чем больше он находил шансов для Задумавшегося, тем бодрей он становился.
Вот тут Глафира испугалась по-настоящему!
И вот на этом лугу у первых кроличьих поселений он вдруг встретил жену Задумавшегося.
Перед шатром, явно по ее душу, стоял плешивый толстый дядька и приторно улыбался, разглядывая Глафиру, идущую на негнущихся коленях.
— Ты что тут делаешь? — спросил он у нее после первых приветствий.
— Да вот клеверок на зиму заготовляю, — ответила она, вздохнув. — Мой-то все думает…
Судорожно соображая, что предпринять, она обернулась на шар, но оказалось, что его уже довольно далеко оттащили какие-то люди. Микки-Маус тоже исчез.
Еще чуть-чуть, и она бы запаниковала, но тут из шатра с ликующим криком выскочила Ирка и кинулась Глафире на шею.
– Я же говорила, что устрою грандиозный праздник! Ну как ты, Фирка? Опупела?
Глафира призналась, что опупела, и дала себя затянуть внутрь шатра, где стоял накрытый стол.
Плешивый толстяк вошел следом. Ирка представила:
– Знакомься. Это мой Тобик! Я все придумала, а он осуществил!
Она бросилась к дядьке и, ухватив его за щеки, потискала:
– Спонсор ты мой бриллиантовый!
Бриллиантовый Тобик ухмыльнулся и предложил сразу перейти к шампанскому.
Дальнейшее Глафира помнила смутно. От шампанского, а больше от нереальности всего происходящего она быстро захмелела, принялась есть все, что стояло на столе, и на манер Тобика приторно улыбаться, слушая, как они вдвоем с Иркой веселятся.
Домой ее, кажется, отвезли на машине.
А может, снова на таратайке.
Она не была уверена.
А вот сердитое лицо Моти почему-то запомнила отлично.
Завтра обзовет Глафиру плехой или волочайкой. И будет права. Улетела неведомо куда невесть с кем и пропадала до ночи! Прости, Мотенька, я не нарочно!
Утром она встала ни свет ни заря и в ожидании суровой взбучки приплелась в кухню.
— Ты же пособие от Короля имеешь, — удивился Находчивый.
Мотя уже заварила чай и налила ей самую большую кружку. Молча.
— Две морковины на шесть ртов? — сказала крольчиха, подняв голову. — Нет, я благодарна Королю, но все-таки приходится крутиться…
— Наверное, будет гроза, — задумчиво сказал Находчивый и посмотрел на небо. В самом деле, очень черные, очень обнадеживающие тучи ползли с юга.
Глафира выпила ее почти залпом и посмотрела покаянно.
— Так я ведь тут рядом живу, — сказала крольчиха, мельком взглянув на небо.
– Если хочешь ругаться – ругайся.
— Послушай, а твой, если его застанет гроза, домой приходит? — спросил вдруг Находчивый.
– Да чего ругаться-то. Я, что ли, колотовка какая?
Тут жена Задумавшегося решила, что Находчивый намекает. Когда-то в молодости они оба были в нее влюблены, но она тогда по молодости выбрала Задумавшегося, о чем теперь очень сожалела.
– Я и сама знаю, что виновата.
— Ну, что ты, — сказала она и махнула лапой, — да он там сидит с утра до ночи и думает. Да его днем палкой домой не загонишь.
– Да ни в чем ты не виновата.
Глафира не поверила свои ушам.
— Нет, в самом деле, — спросил Находчивый, — там же открытый холмик… Что ж, он будет целый день мокнуть?
– Разве я не понимаю ничего? Молодая душа праздника требует. Что ж тут дурного! Не в монастыре, чай, живем.
— Но я же лучше знаю, — отвечала крольчиха, заглядывая в глаза Находчивому. — Так что заходи, угощу, чем Бог послал…
– А чего ж ты злилась вчера?
— Нет, спасибо, — сказал Находчивый, наконец поняв ее намек, но решив, что это уже будет слишком, — мне отчитаться надо перед Королем…
– Да так, – загадочно ответила Мотя.
— Да, — вздохнула крольчиха, — ты теперь вон какая шишка. Куда тебе к нам…
– Мотенька, ну скажи, пожалуйста! Я ведь изведусь вся.
— А-а-а, — махнул лапой Находчивый, — ничего особенного. Ну, допущен, ну, можно вдосталь поесть, попить. Да не в этом, оказывается, счастье…
Мотя кивком указала на подоконник. Глафира отодвинула занавеску.
— Все вы так говорите, — снова вздохнула жена Задумавшегося, — а у меня от клевера оскомина… Мой-то дурак тоже мог бы, да не захотел.
— Ну ладно, до свидания, — сказал Находчивый и двинулся дальше, чувствуя, что настроение у него делается все хуже и хуже.
Цветы. Не три и не пять, а целый букет дивных алых роз в большой вазе. Рядом – красивая коробочка. Конфеты, наверное.
— До свидания, — отвечала крольчиха и снова начала косить резцами клевер. — А то, если надумаешь, заходи. Худо-бедно… Чем Бог послал…
– Откуда?
Находчивый как-то неопределенно кивнул и пошел через луг, срезая его так, чтобы выйти поближе к Королевской Лужайке.
– От Сергея Ивановича. Битый час сидел. Все ждал тебя.
Задумавшийся сидел на своем зеленом холмике возле реки. Налево от него расстилались пампасы, а направо был хорошо виден широкий Лягушачий Брод. Печальными и вместе с тем проницательными глазами следил Задумавшийся за окружающей жизнью. А точнее сказать, проницательными и именно потому печальными глазами следил Задумавшийся за окружающей жизнью.
У Глафиры вдруг заныл зуб.
Вот комар зазевался и слишком низко пролетел над Лягушачьим Бродом, и его схватила лягушка. А там лягушка зазевалась, и ее копьем клюва пронзила цапля. А там цапля, завистливо глядя на другую цаплю, глотающую лягушку, зазевалась, и ее в свою ужасную пасть затолкал крокодил. А там туземцы сумели поймать в сетку зазевавшегося крокодила, после чего, разрубив его на аппетитные (как им казалось) куски, погрузили в лодку и переправились на тот берег. Но не успели они доплыть до своей деревни, как одного из них, слишком низко наклонившегося над водой, сумел выхватить из лодки другой крокодил.
— И это они называют жизнью, — сказал Задумавшийся, кивая сидящему с ним рядом Возжаждавшему.
А безжалостная Мотя добавила:
— Учитель, — ответил Возжаждавший, — все-таки мне кажется, если бы ты в тот раз обещал кроликам сохранить воровство, мы бы выиграли дело. Ты был так близок к победе. Неужели нельзя было один раз солгать ради нашей прекрасной цели?
– Правильный мужик. Не окаемок какой-нибудь. Не фуфлыга. Да и фофаном его не назовешь.
Глафира потрогала розы. Они нежно дрогнули в ответ. «Упустила ты, Глафира, свое счастье. А оно ждало тебя прямо тут».
— Нет, — ответил Задумавшийся, — я об этом много раз думал. Именно потому, что живая жизнь все время движется и меняется, нам нужен ориентир алмазной прочности, а это и есть правда. Она может быть неполной, но она не может быть искаженной сознательно даже ради самой высокой цели. Иначе все развалится. Мореплаватель не может ориентироваться по падающим звездам.
Почему-то в памяти всплыл жирный загривок Тобика, когда тот припадал к ее руке с поцелуем.
Эх! Баламошка она бестолковая!
— Но ведь победа была так близка, Учитель, — напомнил Возжаждавший тот великий день, когда кролики чуть не скинули Короля.
— И все-таки нельзя, — повторил Задумавшийся, — ведь если мы победим большую несправедливость по отношению к кроликам, у нас появится возможность избавиться от малой несправедливости к чужим огородам. Кроме этого, откроются и другие малые несправедливости в жизни кроликов, в том числе и новые. Например, кролики могут загордиться, объявить, что они избавили джунгли от страха перед удавами, что они теперь высшие существа… Мало ли что… И запомни, как только мы освободимся от этой великой несправедливости, для рядового кролика она мгновенно забудется, исчезнет. И любая из новых мелких неприятностей мгновенно займет те душевные силы, которые отнимал смертельный страх кроликов перед удавами. Такова жизнь, таков закон обновления тревоги, закон самосохранения жизни.
— Но ведь сейчас получается еще хуже, — возразил Возжаждавший, чувствуя, что Задумавшийся слишком далеко отходит, — кролики остались верны Королю.
Фонтан
— Пока — да. Сознание кроликов развращено великой подлостью удавов. К этой великой подлости они приспособили свои маленькие подлости, в том числе и подлость подворовывания плодов с туземных огородов. Расшатывать это сознание — вот наша нелегкая задача.
— Но где уверенность, Учитель? — спросил Возжаждавший. — А если все так и останется?
— Есть нечто более высокое, чем уверенность, — надежда, — отвечал Задумавшийся. — Вчера я здесь сидел один, а сегодня сюда пришел ты, хотя это невыгодно и опасно.
— Ну хорошо, — снова возразил Возжаждавший, — не надо было лгать. Но мог же ты промолчать про эти проклятые огороды туземцев? Мы бы сначала скинули Короля, а потом получили самые удобные возможности расшатывать сознание.
На следующий день, когда она пришла на работу, Бартенев вручил ей букет цветов.
— Нет, нет и нет, — повторил Задумавшийся, — я об этом много думал. Дела всех освободителей гибли из-за этого. Каждый из них, увлеченный своей благородной задачей, невольно рассматривает ее как окончательную победу над мировым злом. Но, как я уже говорил, когда исчезнет то, что зло сейчас, мгновенно наступит то, что зло завтра. Этого не понимали все немудрые освободители и потому, добившись победы, впадали в маразм непонимания окружающей жизни.
Щеглов Сергей
– Стасик покупал. Он присоединяется к поздравлениям и пожеланиям, многая лета вам, дивная Глафира Андреевна! К сожалению, был вынужден нас покинуть. Дела, знаете ли. А я, как всегда, у ваших ног!
— А мудрые освободители? — спросил Возжаждавший.
Замок
Профессор поклонился и даже катнулся на месте, изображая расшаркивание. На нем были белая рубашка и малиновый галстук-бабочка. Волосы, обычно торчащие в творческом беспорядке, оказались приглаженными, и, кажется, пахло одеколоном.
— А мудрые освободители, — усмехнулся Задумавшийся, — до победы не доживали… Почему немудрые, победив, впадали в маразм? — продолжал Задумавшийся. — Не понимая закона обновления тревоги, они воспринимали забвение освобожденными от того зла, от которого они с его помощью освободились, как чудовищную неблагодарность. Поэтому они искусственно заставляли освобожденных, склонных забывать о своем освобождении, справлять праздники освобождения. В конечном итоге освобожденные и освободители проникались тайной взаимностью. Освободители, думая, что они сделали своих соплеменников счастливыми, но те по глупости этого не могут осознать, старались день и ночь вдалбливать в них это сознание. Освобожденные, зная, что освобождение не сделало их счастливыми, злились на освободителей за то, что они обещали их сделать счастливыми, но не только не сделали, но еще и заставляют признавать то, чего они не чувствуют, а именно — счастье освобождения. Потерявшие идеал начинают идеализировать победу. Победа из средства достижения истины превращается в самую истину. Запомни: там, где много говорят о победах, — или забыли истину, или прячутся от нее. Вспомни, как любят удавы говорить о своих ежедневных победах над кроликами, и вспомни, как наш лицемерный Король каждое случайное снижение количества проглоченных кроликов удавами объявляет очередной победой кроликов, а каждое повышение количества проглоченных кроликов — временным успехом удавов.
Глафира растрогалась.
— Вот бы мы его и скинули тогда, — бил в одну точку Возжаждавший, — если б ты промолчал, когда дело запахло капустой.
— Нет, нет и нет, — так же упрямо повторял Задумавшийся, — я об этом много думал. Дела всех преобразователей гибли из-за этого…
– А вы, Олег Петрович, оказывается, сердцеед! – улыбаясь, сказала она, принимая подарок.
— Ты это уже говорил, Учитель, — перебил его Возжаждавший, — до меня твои мысли доходят лучше, когда ты через какой-нибудь пример из нашей жизни что-нибудь доказываешь…
– Видели бы вы меня в мои лучшие годы! Я был высокого роста, блондин с голубыми глазами! Женщины млели! Не верите?
— Хорошо, — сказал Задумавшийся и, немного подумав, добавил: — Вот тебе пример. Представь, что за кроличьим племенем гонится один обобщенный удав. Кролики устали, кролики бегут из последних сил, и вот они приближаются к спасительной реке. Река их спасет, потому что кролики ее перейдут вброд, а этот обобщенный удав, представь, страдает водобоязнью. Если кролики добегут до воды, они будут обязательно спасены. Но многие из них еле волочат ноги. А до реки еще осталось около ста прыжков. Так вот, имеет ли право вожак, чтобы взбодрить выбившихся из сил, воскликнуть: «Кролики, еще одно усилие! До реки только двадцать прыжков!»?
— Я полагаю, имеет, — сказал Возжаждавший, стараясь представить всю эту картину, — потом, когда они спасутся, он им объяснит, в чем дело.
– Верю! – с готовностью кивнула Глафира.
— Нет, — сказал Задумавшийся, — так ошибались все преобразователи. Ведь задача спасения кроликов бесконечна во времени. Перебежав реку, кролики получат только передышку. Наш обобщенный удав найдет где-нибудь выше или ниже по течению переброшенное через реку бревно и будет продолжать преследование. Ведь удав у нас обобщенный, а любителей крольчатины всегда найдется достаточно.
Целых три дня она ходила под впечатлением от праздника! Все же подруга сумела ее потрясти! Полет на воздушном шаре был просто волшебным! Пикник в белом шатре – прекрасным! Даже толстый Тобик с его сальными улыбками не портил послевкусие! Немного горчило воспоминание о не дождавшемся ее Шведове, но его она постаралась загнать в самый дальний угол с приказом не выглядывать! Все равно ничего уж не исправить!
— Значит, я так думаю, надо сохранить право на ложь для самого лучшего случая?
Сергей ЩЕГЛОВ
— Нет, — сказал Задумавшийся, — такого права нет. Как бы ни были кролики благодарны своему вожаку за то, что он взбодрил их своей ложью, в сознании их навсегда останется, что он может солгать. Так что в следующий раз сигнал об опасности они будут воспринимать как сознательное преувеличение. Но и вожак, солгав во имя истины, уже предал истину, он ее обесчестил. И насколько он ее обесчестил, настолько он сам ее не сможет уважать. Она его будет раздражать.
Утром четвертого дня она пришла на работу раньше обычного, в половине восьмого.
ЗАМОК
— Господи, как все сложно! — воскликнул Возжаждавший. — Что же нам делать?
К ее удивлению, в доме Бартенева не спали. Стасик уже проснулся и шуровал по шкафчикам в поисках кофе.
В стране, объятой вьюгой и пожаром,
— Расшатывать уверенность кроликов в том, что удавы их гипнотизируют. Развивая свою природу, кролик невольно, по слабости, может спотыкаться, даже впадать в огородный разгул, но идеал должен оставаться твердым и чистым, как алмаз. Я же говорил, что моряк не может ориентироваться по падающим звездам. И дело не в количестве ошибок и заблуждений, а в другом. Пока кролик, очнувшись от огородного разгула, осознает его как падение, будущее не потеряно. Поражение начнется тогда, когда он свое падение станет оправдывать своей природой или законами джунглей. Тут начинается измена идеалу, ложь, из которой нет выхода.
– Погоди, я его, кажется, из пакета достать забыла, – сразу кинулась на подмогу Глафира. – А ты чего так рано? Случилось что? С Олегом Петровичем?
Плохую лошадь вор не уведет.
— Учитель! — неожиданно крикнул Возжаждавший. — Сюда ползет удав. Впервые вижу, чтобы удав охотился на открытых пространствах.
С. Есенин.
– Да мне сегодня к первой паре. Дядя спит еще.
— Ну и что, — сказал Задумавшийся, — ты ведь знаешь, что их гипноз — это наш страх.
– А ночью все в порядке было?
Олег смотрел вниз.
— Вообще-то, да, — замялся Возжаждавший. — Ну, а вдруг?
– Вроде.
Горьковатый запах копоти щекотал нос; руки были черны от маслянистой сажи, осевшей на древний камень сторожевой башни. Внизу, как и прежде, до самого горизонта расстилался бескрайний ковер пушистого серого пепла. И нигде не было движения; даже ветер не гудел в ушах. Ни звука - а как шумел здесь лес, Могучий лес, как называют его тритяне!
– Вроде?
— Тогда отойди, и ты увидишь, что все, что я говорил, — правда.
Глафира взбежала по лестнице и осторожно заглянула в комнату. Бартенев посапывал.
— Мне стыдно, Учитель, но страх сильнее меня.
Называли.
Слава богу.
— Я тебя не осуждаю. Ты еще недостаточно долго думал. Когда после мучительных раздумий тебе открывается крупица истины, ты, защищая ее, делаешься бесстрашным.
Олег посмотрел на руки и вытер их об штаны. Ничего на десятки километров вокруг; даже башня не помогла ему.
— А все-таки, Учитель… Ведь тот был одноглазый инвалид… Может, ускачем, пока не поздно?
Стасик шустро собрался и убежал, а Глафира разбудила профессора через час, и все пошло по обычному распорядку. После завтрака профессор заявил, что хочет посмотреть, как будут включать фонтаны на площади перед входом в метро.
— Этого удовольствия я Королю не доставлю, — ответил Задумавшийся, глядя, как удав выползает на его зеленый холмик, где он провел столько дней в раздумьях о судьбе своих братьев-кроликов.
Он в последний раз оглядел устланные пеплом унылые холмы. Нет, никакого Расщепленного Дрота тут не осталось, пусть даже был он, как клялись и божились странники в придорожных кабаках, в восемь обхватов.
– Так рано же еще! – удивилась Глафира.
Между тем удав выползал на холм.
Пепелище.
Это был тот самый, юный, теперь уже просто младой удав, которому когда-то Косой рассказывал о своих злоключениях.
– Вчера Стасик сказал, что сегодня пробный пуск и именно у нас. Целый день будут работать. Потом снова отключат, если где-то обнаружатся неполадки. Обожаю этот момент! Сегодня солнечно, значит, точно будет радуга!
И место, и время встречи отодвигались теперь в туманную даль, едва обозримую разумом. Вот так назначать свидания под деревом.
Он первым услышал песню Глашатая и, по принятому среди удавов обычаю, получил «право на отглот». Время от времени Король через того или иного Глашатая предавал того или иного кролика, и удавы к этому давно привыкли.
Олег повернулся и стал осторожно спускаться по узкой винтовой лестнице, перила которой превратились в головешки.
Глафира слушала, улыбаясь. Мужчины всегда остаются детьми. И неважно, пять им, пятнадцать или семьдесят пять.
Право на отглот считалось подарком судьбы, верняком. Младой удав сначала сильно обрадовался, получив это право, но теперь он был не очень доволен.
Они вышли из дома в начале одиннадцатого и, не торопясь, покатили по дороге через парк.
Рюкзак лежал все там же, на большой куче углей - видимо, от сгоревших ворот. Олег вскинул его на плечи. Куда же теперь? Замок, выгоревший дотла, был пуст. Обитатели его, похоже, успели уйти; а если нет, то их жизненный путь оборвался здесь. Олег знал, что такое пожары на Офелии. Ох уж это поэтичное земное название! вот тритяне называют свою планету Крэгг. Маленькая планетка на окраине Галактики, традиционное общество - таких тысячи. И вот пожалуйста.
Начать с того, что на пути сюда он встретил крота и спросил у него, как лучше выйти к зеленому холму напротив Лягушачьего Брода. И что же? Оказывается, крот пустил его по неверной дороге, и он, проплутав в джунглях несколько лишних часов, с трудом нашел этот проклятый зеленый холм.
На площади было малолюдно, видно, о великом событии мало кому известно. Они поездили по кругу, пытаясь понять, где находится волшебный рычажок, который включает фонтанное чудо.
Совпадение? А если нет? Несчастный случай с выделением энергии? Скажем, применил прямую транспортировку и не рассчитал эффект появления? Ведь и я, усмехнулся Олег, спалил пол-гектара при посадке. Правда, километрах в двухстах отсюда, в местах безлюдных и болотистых.
Поняв, что крот его обманул, он был потрясен бессмысленностью этого обмана. Зачем? Зачем он меня обманул, думал удав и никак не мог понять. Во-первых, удавы кротов вообще не трогают. А во-вторых, крот и не знал, куда и зачем он ползет. Ну, если бы его обманула дикая коза или индюшка, тогда было бы все понятно: удавы глотают не только кроликов. Но за что обманул крот? Кому это выгодно? Ведь ясно, что кроту нет никакой выгоды от этого обмана. Тогда зачем?! Зачем?! Зачем?!
И тут из недр метрополитена появился Стасик. Глафира заметила его первая и окликнула. Стас повертел головой, увидел и нехотя подошел.
А может быть, просто началась очередная война; или религиозная распря; или просто кто-то неудачно развел костер. Это - Офелия.
– А как же занятия? – поинтересовался Олег Петрович.
Теперь, добравшись до зеленого холма, он был неприятно поражен видом открытого пространства, на котором ни одного дерева, ни одного куста, где можно было бы спрятаться в ожидании добычи. Какая бесплодная местность, думал он, не дай Бог здесь жить.
Кажется, он поторопился слезать с башни. Через несколько часов срок, посланник столкнулся с той же проблемой - отсутствия места встречи. Что, если он появится где-то поблизости? Черт его знает; но лезть обратно Олег не стал. Лучше двинуться туда, где за мрачными холмами должен был находиться Расщепленный Дрот.
– Вчера в группе написали, что коллоквиум отменяется, а я посмотреть забыл. Зря промотался. Лучше бы поспал подольше.
Доползая до вершины зеленого холма, он вдруг обнаружил, что там вместо одного кролика его ожидают два. Он знал, что кролики очень быстро размножаются, но никогда не думал, что это у них происходит с такой сказочной быстротой. Собственно говоря, кто из них Задумавшийся и кто кого родил?
Перемалывая ногами пепел, Олег размышлял о превратностях судьбы. Еще неделю назад он сидел на Саффе; методично, стараясь избежать обычных ошибок, готовил к контакту свою пятую цивилизацию; уже маячили любопытные обобщения, и вдруг - вызов с Земли. \"Препаратор Соловьев! Явиться в Координационный Совет к девятнадцати ноль-ноль!\"
– Оставайся с нами. Потом заедем в кафе, выпьем чайку, – предложил Олег Петрович.
Медленно подползая, он издали оглядывал обоих, на всякий случай стараясь обоим внушить, что он именно его собирается обработать. Теперь, приблизившись к кроликам, он пытался дышать спокойней и не выдавать своей усталости. По обычаям удавов считалось, что удав перед обработкой кролика должен выглядеть бодрым, свежим, полным веселой энергии.
Внешняя дипломатическая служба, новая сверхцивилизация, чрезвычайно странные обстоятельства контакта; их условия - встреча для переговоров на отдаленной планете, с каждой стороны - по одному представителю; точнее Олег улыбнулся напыщенности этого слова - по одному посланнику. \"Но я не дипломат!\" - конечно же отказался Олег, и ему освежили в памяти некоторые факты из его биографии, которые он и так прекрасно помнил. И вот он на Офелии, чтобы вести переговоры от имени всей Земной Конфедерации или, попросту, всего человечества.
— Слушай меня внимательно, — сказал Задумавшийся, — я сейчас буду проводить опыт с этим удавом, а ты стой в сторонке и наблюдай. На каком расстоянии по сводке бюро прогнозов сегодня действует гипноз?
– Ладно, – лениво согласился Стас, – все равно утро коту под хвост.
— На расстоянии трех прыжков, Учитель! — воскликнул Возжаждавший, не спуская глаз с подползающего удава.
А посланника нет; более того, даже места встречи как такового нет; и что самое печальное, по тем же самым \"их условиям\" Олег мог покинуть Офелию не раньше, чем через полгода. \"Они\" явно рассчитывали на серьезный разговор.
– Будет красиво, – пообещал обрадованный согласием племянника профессор.
— Прочерти борозду на расстоянии двух прыжков от меня, — сказал Задумавшийся спокойно.
Олег даже не знал, кто эти \"они\". Контакт был совершенно необычным с самого начала. Пустое место неподалеку от Системы стало излучать радиоволны; расшифровка дала искусственность сигналов; когда земляне сумели ответить тем же, поступило предложение обменяться информацией. Мы послали стандартную программу контакта, они ответили этим самым предложением обменяться посланниками. Место встречи - Офелия, Трит, Расщепленный Дрот, время - вечер 20-го робаря 1472 года по местному календарю, имя посланника с их стороны - Дино Кагер.
— Но ведь это опасно, Учитель! — попробовал возразить Возжаждавший.
Словно в подтверждение его слов из фонтана брызнула первая струя, потом еще одна, а следом вода поднялась высоко-высоко, вокруг засверкали миллионы маленьких и больших струек, и стало так красиво, нарядно и радостно, что Глафира ахнула.
— Не спорь, у нас слишком мало времени, — поторопил его Задумавшийся.
Олег даже не знал, мужчина это или женщина.
– Смотрите, радуга! – с детским восторгом вскричал Бартенев и стал тыкать пальцем.
Удав уже полз по гребню зеленого холма и был от них на расстоянии десяти прыжков. Возжаждавший не заставил себя долго упрашивать. Он сделал два прыжка от Учителя в сторону приближающегося удава, и это были далеко не самые удачные его прыжки, хотя он очень не хотел рисковать жизнью Учителя.
Ему посоветовали захватить кое-что из дополнительного снаряжения разведчика, но Олег отказался. Во-первых, ему не хотелось идти на контакт с оружием - все-таки это был первый в его жизни _н_а_с_т_о_я_щ_и_й контакт, - но, главное, он хорошо знал свои собственные возможности.
Глафира радостно засмеялась, Стас покосился на ликующего, как ребенка, дядю и снисходительно хмыкнул.
Тем не менее он прочертил борозду, как сказал Учитель, и сразу же сделал десяток прыжков в сторону от удава, и каждый прыжок был удивительно удачен, хотя он изо всех сил сдерживал себя. Теперь он сидел на довольно безопасном расстоянии и с замирающим от волнения сердцем следил за происходящим.
Так что идти было легко. Рюкзак почти ничего не весил - немного хлеба и мяса, фляга вина, теплый дорожный плащ, кремневая зажигалка, купленная на подвернувшейся ярмарке; и только в боковой кармане - линг, единственное техническое средство, которое Олег взял с собой, покидая десантный катер.
Удав подползал все ближе и ближе. Он никак до сих пор не мог решить, на какого из этих двух кроликов распространяется право на отглот. И если один из этих кроликов родил другого, то не может ли он осуществить отглот обоих кроликов, ссылаясь на свое опоздание? Или на преждевременные роды в процессе заглота? Или не стоит?
Наверное, звонок они бы так и не услышали, если бы телефон в руке Бартенева не стал дергаться.
Он до сих пор не знал \"их\" языка. Ответили \"они\" на линкосе, а вот при встрече посланник мог заговорить на чем угодно. Олег знал правила дипломатии - переговоры ведутся на языке менее вежливого партнера - и не собирался позорить человечество.
Странные действия кролика, который сначала прыгнул в его сторону и прочертил какой-то каббалистический знак, а потом и вовсе отскочил, внушали ему сильные подозрения. Тут что-то не то, думал он, стараясь быть как можно осмотрительней.
– Ну вот! – выслушав звонившего, расстроенно сказал Олег Петрович. – Посиделки в кафе придется отложить. Звонили с кафедры. Нужно срочно отправить скан протокола. Поехали домой, ребята.
Теперь в движениях его огромного тела чувствовалось какое-то противоречие. Та часть тела, которая поближе к голове, явно замедлила свои движения, тогда как хвостовая часть нервно извивалась, как бы раздраженная медлительностью своего начала. Кончик хвоста нетерпеливо пошлепывал по траве, выбивая из нее небольшие струйки пыли.
Под ногу попало что-то мягкое, Олег потерял равновесие и чуть не упал. Остановившись, он посмотрел вниз. Труп местного животного, совсем не похожего на свинью, что не мешало ему называться каменным кабаном. Каменным не из-за того, что жил в скалах, наоборот, он носу не показывал из лесов, а исключительно из-за своей бесценной шкуры, не пробиваемой даже топором. Питался каменный кабан в основном гнилой древесиной и иногда закусывал питательной зеленой землей, мясо его пахло просто ужасно, совершенно безвредное и бесполезное животное. Поморщившись, Олег пошел дальше.
Глафира думала, что Стасик сразу же смоется по своим делам, но тот поплелся за ними. Видно, в самом деле утро пошло коту под хвост.
Интересно, думал он, как я узнаю посланника? Ну ладно, если это негуманоид, спрут там или паук; но если человек? Здесь аж четыре расы, попробуй отличи. Разве что по имени. Да и меня будет нелегко узнать - в этих портах и кожаной куртке, вылитый местный бродяга. Надо было пароль придумать.
Дома Стас помог пересадить Бартенева в кресло, и тот сразу поднялся в кабинет. Глафира решила заварить свежий чай и уже направилась в кухню, как вдруг наверху раздался крик.
Предельно замедлив свое продвижение, младой удав осторожно приблизил голову к борозде, понюхал ее языком и внимательно оглядел, стараясь понять ее коварное назначение.
Он притормозил, чтобы поправить рюкзак, и увидел человека.
Стасик, который, оказывается, шел следом за ней, рванул первым. Они вбежали на второй этаж и замерли, уставившись на профессора, сидевшего за столом и с ужасом взирающего на открытую дверцу верхнего ящика.
Впереди, шагах в тридцати, прямо на грязной земле, усыпанной углями и застланной пеплом, сидел длинноволосый седой старик в лохмотьях, со спутанной бородой. Олег стал подходить к нему, никак не решаясь заговорить; было весьма сомнительно, что посланник мог выглядеть так. А впрочем... черт, как же его отличить?
— Ты видишь, — сказал Задумавшийся, — даже удав, вырванный из привычных обстоятельств, сразу же теряется.
– Что? – крикнули они хором.
- Мир тебе и покой, - нейтрально сказал Олег по-тритски. - Легок ли твой путь, почтенный? Спокойно ли сердце? Не нуждаешься ли ты в помощи?
— Да! — крикнул Возжаждавший в сильнейшем волнении. — Я вижу, но хвостовая часть сильно напирает!
Профессор только что-то промычал. Глафира кинулась к нему, лихорадочно пытаясь сообразить, какая помощь нужна, и остановилась, упершись взглядом в ящик – даже не открытый, а выдернутый, с раскуроченным замком.
- Благодарю тебя, странник, - прохрипел старик, подняв на Олега глаза, - мир и тебе; путь мой легок, ибо близок к концу, а сердце нашло долгожданный покой; и если бы я мог ответить, что помощь мне не нужна, я был бы счастлив - но это не так! Знаешь ли ты, странник, как найти мне место, где стоял до пожара Расщепленный Дрот?
Олег дважды моргнул - удивился. Но ответил как подобало смиренному страннику:
– Боже! – вырвалось у нее.
— Так и должно быть, — спокойно пояснил Задумавшийся, — приказывает желудок, а голова удава — это только служба заглатывания.
- Расщепленный Дрот оказался подвластным огню; и мудрейший из мудрых не сразу найдет место, где он стоял. Но если почтенный поведает мне, что ждал он обрести у Расщепленного Дрота, я открою ему свой секрет; ведь и я иду туда же.
– Да что случилось-то?! – крикнул Стас и тоже подошел.
- И ты спрашиваешь? - изумился старик. - Ты идешь к священному для каждого истинного тритянина месту и спрашиваешь спутника, за чем идет он? О странник, странен твой вопрос; уж не помрачился ли твой рассудок?
Но тут удав остановился в полной нерешительности. Он даже слегка покосился на второго кролика, думая, не взяться ли за него. Неожиданная борозда, а главное, спокойный голос этого кролика слишком смущали его.
Какой это, к черту, посланник, устало подумал Олег. Расщепленный Дрот, оказывается, священное место; старик бредет туда поклониться своему богу... Ладно; какой-никакой, а все ж попутчик.
Бартенев молчал, и это напугало Глафиру больше всего. «Надо срочно привести его в чувство», – подумала она и бросилась за коробкой, в которой хранила лекарства.
Но в это мгновение Задумавшийся наконец замер, уши у него опустились, а глаза стали покрываться приятной поволокой. Удав снова взбодрился и, уже не спуская глаз с этого кролика, продвинул голову за черту. Кролик был довольно худой, и ему мельком подумалось, что Король кроликов именно таких нежирных кроликов предает, чтобы жирными питаться самому. Он, конечно, знал, что кролики кроликов не едят, но сейчас почему-то забыл об этом.
- Не для всякого тритянина свято место, куда держишь ты путь, почтенный; запаливший огонь не мог не знать, _ч_т_о_ сгорит вместе с Могучим лесом. И я направляюсь к Расщепленному Дроту как к месту встречи с далеким другом.
Хорошо, что Стас был дома. Вдвоем они ловко уложили полубесчувственного профессора на кровать, и Глафира сделала укол. Еще несколько минул они смотрели на его бледное, как смерть, лицо, даже не думая о том, что случилось, а лишь желая, чтобы Бартенев пришел в себя. Наконец лекарство подействовало, и Олег Петрович пошевелился, пытаясь подняться.
- Долог и труден будет твой путь, странник, ибо он не озарен верой и истинной. Я пойду с тобой; завет Иерона - помогать во тьме блуждающим.
— Учитель, Учитель! — крикнул Возжаждавший. — Ты, кажется, засыпаешь? Проснись!
– Ради бога, не вставайте! – вскинулась Глафира.
— Не беспокойся, все идет правильно, — ответил Задумавшийся, стараясь своим голосом не спугнуть удава.
– Пустите, мне надо позвонить, – слабым шепотом выговорил профессор.
О Великий Космос, подумал Олег, этого только не хватало. Иеронец! Так и до подземной тюрьмы недалеко. Насколько он успел уже разобраться в местных верованиях, смешение их достигло таких масштабов, что не оставалось ни одной безопасной. Но последователи древней - и некогда могучей - веры в пророка Иерона истреблялись с особенным рвением, подогреваемым странной особенностью блуждающих проповедников-иеронцев всегда находится в оппозиции любой вере - в том числе и официальному культу Иерона, являвшемуся государственной религией в Мерже, стране на юге Полуострова, - ибо пророк Иерон завещал в одном из темных своих писаний, что лишь готовый стать мучеником может раскрыть души людские и повернуть их на путь искупления, что мученичество - удел лишь праведников, а грешники недостойны страданий и смерти, посылающих им покой и свободу от искупления. Иеронцы были весьма знамениты регулярно устраиваемыми массовыми исповедями и покаяниями, завершавшимися искупительными самосожжениями, после которых многие - Олег видел таких - становились истовыми поклонниками новой веры и как одержимые стремились на костер; религия эта, уничтожающая своих приверженцев, распространением своим напоминала деление одноклеточных. Олег не понимал, что толкает людей в русло этой бессмысленной веры, озаряемой лишь смутным предсказанием Иерона о наступлении вечного мира и благоденствия в день, когда число иеронцев превысит число грешников, ибо из уверовавших в пророка никто не в силах умереть, не обратив смертью своей в веру свою хоть одного человека; но, вспоминая земное средневековье, соглашался, что и такое возможно. Сам Олег привык скромно придерживаться религии власть имущих и сторониться больших городов. Мир велик, а человек мал. До сих пор все обходилось.
— Но зачем так рисковать, Учитель! — снова крикнул Возжаждавший.
– Давайте я позвоню, дядя. Куда?
- Куда же направимся мы, почтенный? - спросил Олег, подавив досаду. Ведь найти Расщепленный Дрот не поможет теперь и сам святой Сипа!
– В полицию. Срочно.
— Мой подопытный удав слишком вяло работает, — ответил Задумавшийся, — я ему помогаю…
Старик медленно поднялся и смачно плюнул. Олег опять удивился - вроде бы святого Сипу почитали все; плевок же в Трите считался одним из худших оскорблений.
Глафира глянула на Стаса. Тот пожал плечами.
Удав, уставив на Задумавшегося свои омерзительные глаза, продолжал медленно переползать борозду.
- Иерон укажет нам верный путь, и ложник Сипа не собьет с него! провозгласил старик и зашагал вперед, в сторону, откуда пришел Олег. Тот на миг задержался, но, рассудив, что старик знает лучше, пошел следом.
— Что делает взгляд удава страшным? — продолжал Задумавшийся свои наблюдения. — Полное отсутствие мысли. В сущности, что такое удав? Удав — это ползающий желудок.
– Быстрее. Сообщите, что пропала «Слеза Евы».
Он тащился по нещадно пылящему пеплу, неспешно размышляя.
— Учитель, он уже совсем близко! — крикнул в ужасе Возжаждавший. — Прыгай в сторону!
– Чего? – оторопело спросил Стас.
— Ничего, я успею, — отвечал Задумавшийся и продолжал наблюдать за удавом.
Что делать шесть месяцев до прихода капсулы? Страна нищая, время средневековое; того и гляди, в драку лезть придется. В монастырь, что ли, податься? Но и монастыри жгут. Даже жаль, что нет полномочий препаратора здесь есть, что менять. Но - \"до встречи с посланником никаких действий\", приказ есть приказ. Будет исполнено.
– Серьга… Сокровище… Пусть срочно едут.
Удав наползал, сосредоточив все свои силы на священном ритуале гипноза, то есть стараясь не спускать с кролика глаз. Но на этот раз все происходило как-то необычно, странно. Нервы младого удава были слишком напряжены.
Обрабатываемый кролик вел себя оскорбительно. И главное, от него шла утечка информации — и куда! В сторону кролика, даже не находящегося в сфере обработки. Такие ляпсусы Великий Питон никогда не прощал.
Где, однако же, этот самый посланник? Условия встречи в укромном, а как теперь оказалось, и весьма популярном месте наводили на мысль о проверке; от посланника всего можно было ожидать. А раз так, сообразил Олег, почему я сбросил со счету этого еретика?! Может быть, встреча уже состоялась, и теперь идет контакт? Разве я сам отказался бы от подвернувшегося случая проверить посмотреть коллеги на существо чужого мира, прежде чем демонстрировать собственные бездны интеллекта? Э, да он вообще мог не понять, что я - это я! Правда, явиться сюда в виде иеронца... Но кто \"их\" знает.
Глафира почувствовала, что сердце поднялось, застряло в гортани и там забилось, как припадочное. Так вот что так мучило ее несколько дней назад! Она сглотнула несколько раз, пытаясь вернуть сердце на место, но ничего не получилось. Только в горле стало совсем сухо.
Младой удав сейчас так жалел, что пустился на эту авантюру (ничего себе верняк!), так ненавидел этого Глашатая! Но ничего не поделаешь, теперь уже отступать было поздно.
– А письмо? – боясь услышать ответ, хрипло выдавила она.
Скажу-ка я ему что-нибудь по-нашему, по-земному.
— Слушай меня, — продолжал Задумавшийся спокойным голосом, — я полностью в сфере лжегипноза, и я ничего не чувствую, кроме его дыхания, правда, достаточно зловонного. Я полностью владею своими чувствами и конечностями. Моя речь, с научной точки зрения, должна служить доказательством моей полной вменяемости. Запомни это на случай, если Король объявит все, что я говорю, гипнотическим бредом. Сейчас я произведу ряд действий в заранее мною же предсказанной последовательности.
Бартенев глянул на нее страдающими глазами.
- Стой! Не поворачиваться! - негромко произнес Олег на линкосе первое пришедшее в голову.