— Спасибо, — сказал тот, вставая.

— А, кстати, еще одна вещь. Вы сказали мне, что вашим велосипедистам нужна вся их энергия. А если ее недостаточно, что происходит?

— Ну, мы проигрываем этап, мы теряем премиальные, мы теряем престиж, мы рискуем потерять всё, и это немыслимо для нашей команды.

— Ах вот как… Немыслимо… Большое спасибо.

Директор команды собирался уже переступить порог двери кафе, когда полицейский снова остановил его.

— А этот парень Симон Монье, почему вы позволили ему уехать?

— Семейная проблема. Кажется, его отец умирает.

В то время как проходили эти допросы, время шло, и старт очередного этапа велогонки приближался с безумной скоростью. Из громкоговорителей, установленных муниципалитетом по этому случаю на бульваре Кур-Мирабо, вырывались потоки местной рекламы. Люди сновали повсюду, жандармы пытались как-то направить любопытных, которые перебегали с тротуара на тротуар, чтобы поприветствовать друг друга. Журналисты насиловали свои микрофоны, продавцы картофеля фри и бутербродов радовались, сладкие запахи блинчиков дополняли атмосферу, а голуби, возмущенные всем этим, обиженно ворковали.

Праздничная атмосфера контрастировала с нахмуренным лицом комиссара Барде, мозг которого напряжённо работал, чтобы понять, что произошло сегодня утром в грузовике-техничке.

Предварительные допросы ничего не дали. Единственной точкой привязки был тот так называемый техник, который уехал рано утром. Шла проверка этой информации. Жорж Барде расширил свои поиски, и инспектор Лямотт с другими полицейскими быстро допросили все команды и весь персонал, присутствовавший на гонке. Время не ждало. Старт приближался, и тут комиссару позвонили.

— Привет, Жорж. Похоже, я нашел труп.

— Боже! Альбер, ты издеваешься?

— Приезжай и посмотри сам. Я случайно увидел кисть руки, торчащую из кучи камней.

Уже на месте комиссар обнаружил, что его школьный приятель говорит правду. Убийца явно пытался скрыть тело за городом, чтобы его обнаружили как можно позже. Однако труп был спрятан слишком поспешно.

Комиссар вернулся в лагерь Тура. Он думал, что жмурик — это Симон Монье, уроженец деревни Шатонёф-ле-Руж, находившейся в нескольких километрах, который так и не вернулся домой, вопреки тому, что было сказано полицейским. Он направил расследование по этому пути, а потом вызвал к себе руководителя службы контроля Международного союза велосипедистов.

— Здравствуйте, комиссар. Это вы ведете расследование? — спросил тот с сильным британским акцентом.

— Да, милорд. Представьтесь.

— Арчибальд Кэмпбелл. Я возглавляю команду контролёров Международного союза велосипедистов. Наша задача — проверять гонщиков, чтобы исключить допинг, а также контролировать оборудование, велосипеды, чтобы они весили, сколько положено, и так далее.

— Ах, вот как. И что?

— Один из моих контролеров исчез. Алекс Волински. Я поручил ему заняться командой, в которой было совершено убийство.

— Черт побери! Пойдемте со мной. Я как раз иду с директором команды посмотреть на найденный труп. Я должен знать, кто это.

На месте все стало ясно. Директор сказал:

— Это не Симон.

— Боже, это Алекс Волински! — воскликнул англичанин.

Эта проблема была решена. Комиссар Барде затянулся дымом из своей трубки и принялся напевать, подражая своему кумиру Берюрье — персонажу серии детективных романов Фредерика Дара, писавшего под псевдонимом Сан-Антонио. Солнце уже было высоко в голубом небе. Голуби кружили над платанами и над фонтаном Ротонда, расположенным в конце бульвара Кур-Мирабо.

— Комиссар, караван тронется через четверть часа. Мы позволим это сделать?

— Да, да. Они могут трогаться. Только не контролеры и не техники. И также не директора команд.

— Но это недопустимо! — возмутился Жозеф Лаори. — Я нужен моим людям. Наконец, господин комиссар, это не наша вина, что вы не продвигаетесь вперед!

— А кто вам сказал, что я не продвигаюсь? — ответил Жорж Барде, хитро прищурив глаза. — Но вы правы. Отпустите всех, кроме начальника Союза велосипедистов.

После этого комиссар устроился в пивной «Эстелло». Уютный зал с красными балками и паркетным полом помогал ему думать. Он заказал местное пиво. Прошло уже почти четыре часа с тех пор, как он получил указания от дивизионного комиссара. Он чувствовал, что близок к разгадке. Он был уверен в том, о чём думает. Когда появился руководитель службы контроля Международного союза велосипедистов, комиссар буркнул:

— Присаживайтесь, милорд. И расскажите мне всё.

— Рассказать вам что, сэр Бэрдет? Или я должен называть вас Шерлок Холмс? — ответил британец, играя акцентом, чтобы злонамеренно исказить фамилию французского полицейского.

— Не очень-то вы любите полицейских, месье Камбель, — исказил в отместку фамилию англичанина комиссар Барде.

— У нас в Англии констебль вовсе не похож на французского жандарма. Констебли обычно избираются из жителей графства, следовательно, они находятся в самых близких отношениях с народом. Совсем другое положении у французского полицейского: он прежде всего лицо, не имеющее никакой родственной связи с народонаселением того округа, в котором он служит. К тому же он ещё и агент правительства, отсюда и понятно, почему он пользуется народным нерасположением и отчего на него все смотрят с недоверчивостью. При исполнении своей обязанности, английский констебль всегда найдет верного и усердного помощника в каждом жителе округа, а французский жандарм в таком же точно случае встретит в народе только одно сопротивление. В жандарме француз видит совершенно чуждую ему, неприязненную силу. Жандарм представляется народу только карателем, между тем как в констебле англичанин видит своего друга и заступника.

— Интересно вы рассуждаете, месье, — усмехнулся комиссар Барде. — Да вот только вы, похоже, не очень в курсе, что национальная жандармерия у нас — это воинские формирования, обеспечивающие общественную безопасность и охрану правопорядка, а также выполняющие функции военной полиции и судебного конвоя. Она организационно входит в состав Министерства внутренних дел, но оперативно подчиняется Военному министерству. А вот я, например, служу в национальной полиции. Мы осуществляем следственную и разыскную работу. Чувствуете разницу? И родился я в Эксе, так что не нужно морочить мне голову про то, что французский полицейский не имеет никакой родственной связи с народонаселением того округа, в котором он служит. А вот вы, месье, к моему великому сожалению, тут человек совершенно чужой, поэтому извольте отвечать на мои вопросы.

— И что же вы хотите от меня услышать?

— Ну, скажите мне, например, что искали в этом грузовике?

— Мой сотрудник отвечал за проверку соответствия оборудования правилам гонки. Он получил эту команду простым административным назначением. Больше ничего.

— Вы имеете в виду, что эта команда не находилась под подозрением.

— Ни одна команда не подозревается априори. Мы больше стремимся к тому, чтобы контроль был… как бы это сказать… сдерживающим.

— Так что ваш контролёр выполнял обычную рутинную работу?

— Да, именно так.

— И эта рутинная работа привела его в грузовик?

— Я бы так не сказал.

— А как бы вы сказали? Хотите пива, месье Камбель? Нашего?

— Кэмпбелл. Арчибальд Кэмпбелл. Что же касается вашего пива, то нет, спасибо. Я предпочитаю английский эль.

— Бога ради, не стану настаивать. И все же — что делал ваш контролер в грузовике?

— Я бы сказал так: если Алекс Волински попал в техничку, то там было что-то, что, вероятно, его заинтриговало.

— Скажите, а кроме веса велосипеда, что может не соответствовать правилам?

— Ну, мы с некоторых пор ищем электрические махинации.

— Электрические махинации! На велосипедах? Вы уверены, что не хотите пива? И что это за история с электрическими велосипедами?

Британец вздохнул. Он был подавлен этой игрой. Он понимал, что комиссар играет с ним в кошки-мышки.

— Это небольшие электродвигатели, скрытые в трубах велосипеда, которые помогают вращать колеса. Это позволяет двигаться немного быстрее и, прежде всего, меньше утомляться.

— Это правда? С такой системой не нужно больше употреблять допинг?

— Именно так, господин комиссар.

— То есть ваш контроллёр мог зайти в грузовик, чтобы искать фальшивые велосипедные рамы?

— Да, или что-то ещё. Недавно, например, были найдены педали с мини-электродвигателем, скрытым в самой оси.

— В оси? И как распознать эту штуку?

— У нас есть электронные планшеты, которые улавливают электрические волны, когда их устанавливаешь в сантиметре от трубки или оси.

— В сантиметре! А если пройти немного дальше или быстрее…

— Мы ничего не обнаружим.

— Так что же делал ваш контролер в грузовике?

— Не знаю, господин полицейский, не знаю.

Беседа на этом закончилась. Жорж Барде еще некоторое время размышлял, прежде чем дать указания инспектору Лямотту. Затем он принялся за технического менеджера команды, имеющей отношение к убийству. Мужчина явно страдал. Его взгляд, казалось, что-то искал. Он сел и лихорадочно развел руками.

— Ваше имя?

— Лоик Бурдонна.

— Вы технический руководитель команды. Чем вы занимаетесь?

— Я должен быть гарантом правильной работы велосипедов, назначенных гонщикам. У каждого чемпиона есть свои велосипеды. Я имею в виду, что каждый велосипед оборудован под одного конкретного спортсмена, а не под другого. И все они имеют по три велосипеда.

— И вы тоже гарант соблюдения правил Тура, месье Бурдонна?

— О чём вы говорите?

— Вес велосипеда, колеса… Проверить, что велосипед не имеет каких-либо скрытых штучек…

— Я не понимаю, о чём вы говорите.

— Ух ты! Разве не странно, что техник вашего уровня не понимает, о чем я говорю? Кто же отдает приказы в вашей команде?

— Директор команды. Я ничего не знаю. Не я же покупаю велосипеды.

— Почему вы так защищаетесь? Вы что-то скрываете или боитесь? И потом я говорил об электродвигателях, а не о покупке велосипедов. В вашей знаменитой команде есть электрические велосипеды?

— Я говорю вам, что это не я. И потом сегодня утром я еще не встал в пять часов.

— Так это случилось в пять часов? Этот самый Симон Монье был в грузовике в пять часов? Вы это подтверждаете?

— Но я ничего не сказал. Это неправда. Я ничего не знаю! Директор команды, месье Лаори, разрешил ему уехать, а не я.

Теперь пот с допрашиваемого стекал большими каплями.

Комиссар не стал настаивать. Он отпустил технического менеджера и дал новые указания инспектору Лямотту. Услышав отчет об убитом контролёре Алексе Волински и о пропавшем технике Симоне Монье, он снова вызвал к себе директора команды.

Тур тронулся в путь уже полчаса назад. Директор влетел, опрокидывая стулья, явно пребывая в ярости.

— Это недопустимо! За кого вы себя принимаете, чёртов флик из этой провинциальной дыры! Сукин сын, вот вы кто! Вы ещё услышите обо мне, я вас уверяю!

— Месье Лаори, я отмечаю оскорбление сотрудника полиции, исполняющего свои служебные обязанности. Я приказываю вам стоять и не двигаться, если вы не хотите оказаться в наручниках.

Директору, похоже, словно стукнули кулаком по голове. Его кипящий от злости взгляд в миг превратился в вопросительный, а затем в его глазах появилась тень страха. Он тут же успокоился. Как могла эта деревенщина позволить себе так с ним разговаривать?

— Скажите мне, что вы делали в грузовике сегодня утром в пять часов с контролёром Союза велосипедистов и Симоном Монье?

— Но меня там не было, — сказал он, пораженный этой прямой лобовой атакой. — Я не знаю, о чём с вами говорить.

— А я вам скажу: вы покупали молчание контролёра.

— Но нет, я не понимаю.

— Вы отдали деньги Симону Монье до или после убийства?

— Я невиновен. Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Я говорю об электродвигателях, спрятанных в осях педалей. Я говорю о том, что контролёр шантажировал вас, и что вы сочли это перебором. Я говорю об убийстве, которое вы совершили, чтобы покончить со всем этим. Я говорю о трупе, который вы попросили Симона Монье, уроженца этих мест, спрятать под кучей камней. У нас есть все доказательства.

Услышав такое, Жозефа Лаори буквально рухнул на стул, а потом воскликнул:

— Это не я его убил! Это Симон!

— Ну, посмотрим. Мои люди только что обнаружили Симона на чердаке его дома. Кстати, он дал нам конверт, в котором было пятьсот тысяч евро, на котором мы наверняка найдем ваши отпечатки. Он уже почти во всем признался, — солгал комиссар Барде.

И тогда директор рассказал ему всё. Двигатели в велосипедах скрывались в течение двух лет. Накануне контролер Международного союза велосипедистов Алекс Волински случайно обнаружил новую систему обмана, изобретенную в этом году — это были электромагниты, вставленные по всему ободу заднего колеса. При контроле рамы его планшет оказался рядом с шиной и отреагировал.

Контролёр предложил финансовую договоренность, и Жозефа Лаори согласился после консультации с главным спонсором.

— Мне достаточно провести планшет более чем в сантиметре от рамы или шины и быстро пройти мимо, чтобы ничего не было обнаружено, — пообещал Алекс Волински.

Но во время доставки конверта в грузовик он потребовал второй за следующую неделю. Директор команды вышел из себя, толкнул его, и контролер упал, ударившись головой о край полки.

Директор попросил Симона Монье спрятать тело в обмен на конверт и исчезнуть на день-два.

***

Дело было раскрыто еще до завершения шестнадцатого этапа. Босс компании-спонсора был арестован в Ниме в тот момент, когда победитель этапа, гонщик из соответствующей команды, проходил финишную черту.

Комиссар Барде сидел перед телевизором в пивной с кружкой пива и тарелкой типичной для Прованса утиной грудки с инжиром и медом, когда позвонил дивизионный комиссар Бельмар:

— Браво, комиссар! Последствия этого расследования будут глобальными. Это настоящий скандал. Мы станем знаменитыми. Ведь гонка «Тур де Франс» — это самое престижное соревнование после чемпионата мира по футболу и Олимпийских игр. Ее проводят с 1903 года. Что вы чувствуете в настоящее время?

— Ох, господин дивизионный комиссар, что я чувствую… Не надо было им называть меня деревенщиной!





Реквием для послушницы

Зазвонил телефон. Комиссар Барде протянул руку и нащупал будильник, думая, что разбудил его именно он. Собственно, тот тоже звонил. Чёрт, сколько же сейчас времени? Комиссар почувствовал себя атакованным с двух сторон сразу.

— Они меня достали…

Жорж Барде сел на край кровати, зажег прикроватную лампу и взял часы. Факты вполне согласовывались с его предположениями: пять часов утра — час, когда ласточки только начинают свой дурацкий писк.

— Разве человек не имеет права вкусить по полной программе свой заслуженный отдых?

Комиссар Барде открыл окно, и тут же на него пахнуло свежим воздухом. Звук будильника продолжал перемежаться с короткими звонками телефона.

Он перевернул будильник, как в свое время поступал с черепахой своей сестры. Злобный аппарат прекратил трезвонить. Но у него принял эстафету еще один звонок, более резкий. Нет, — подумал комиссар, — вы все хотите моей смерти. А потом он крикнул:

— Все в порядке, иду! Но пусть только у этого будет важная причина, иначе я…

Он открыл входную дверь.

— Лямотт, малыш, чем я обязан подобному удовольствию?

— Шеф, только что обнаружили мёртвую девушку, — взволнованно ответил инспектор Лямотт.

— Да, конечно же, ничего оригинального. Люди рождаются и умирают даже по воскресеньям. Мы сейчас приготовим хороший кофе и все посмотрим в другой день, не так ли?

— Я уже проглотил три чашки кофе.

— Не всем дается такой шанс. А разве сегодня не дежурство Ламантена? Он что — приболел?

— Нет, — мотнул головой инспектор Лямотт. — Дивизионный комиссар Бельмар потребовал, чтобы вы лично занялись этим делом.

Комиссар Барде почувствовал нечто похожее на гордость. Но не нужно спрашивать у своего помощника, почему именно так. В последнее время он вообще придерживался принципа не забивать себе голову второстепенными соображениями.

— Значит, эта мёртвая еще свежая? — спросил комиссар в шутку.

— Она в монашеском одеянии, — ответил Лямотт.

— Чёрт, наверное, это господь призвал к себе одну из своих послушниц?

— Она вся изрезана, а это не слишком по-католически. И ей выбрили череп.

Комиссар Барде перемолол зерна и налил еще кипящую воду. Приятный запах кофе наполнил комнату.

— Хорошо, хорошо… Надеваю брюки, и я в полном распоряжении национальной полиции Франции. Хорошо ещё, что мадам Барде сейчас в отъезде, а то она дала бы нам жару за утреннее беспокойство. Для нее воскресенье — это святое, и раз в неделю я должен на одни сутки обо всем забывать.

***

С диктофоном в руках комиссар Барде задавал вопросы:

— Кто обнаружил тело? У нас есть заявление об исчезновении? В окрестностях есть действующий женский монастырь? К какой общине принадлежала сестра? Это действительно монахиня?

Вопросы следовали один за другим. И Жорж Барде запретил давать ответы заранее. Ответы, словно нить Ариадны, потащили бы за собой другие вопросы. А он оставил эту игру на потом.

Прибыли на место преступления. Это было тихое место на берегу реки Дюранс, в которой рябили длинные водоросли, похожие на лошадиную гриву. В некоторых местах можно было различить тихий плеск воды, проходящей через порог из камней. Она булькала, образуя заводь, где прятались форели.

— Надо как-нибудь вернуться сюда, чтобы порыбачить, — сказал комиссар и разжёг свою первую за день трубку.

— Вот мёртвая…

Это было похоже на месть. Лицо жертвы было опухшим.

— Платье и было таким? — спросил комиссар Барде.

— Нет, я так не думаю, — ответил инспектор Лямотт.

— Пусть всё положат на свои места, как увидел тот, кто первым нашёл тело. И быстро, быстро, быстро…

Позвали туриста, обнаружившего тело.

— Вы нашли её? — спросил комиссар Барде.

— Нет, — ответил турист, — это моя собака.

— Вы нашли её так? — уточнил комиссар, указав на мёртвую пальцем.

— Не совсем.

Комиссар Барде повернулся к местному жандарму, подняв брови.

— Мы накрыли ей ноги, — стал оправдываться жандарм. — Это было неловко.

— Но почему? — закричал комиссар Барде. — Вам же всегда говорят, что не надо ничего трогать. Мы же не развлекаемся здесь. У нас труп и где-то скрывающийся убийца…

— У неё была открыта верхняя часть бедер.

— Но вы разве не понимаете, что каждая деталь говорит нам об убийце! Боже мой! Ты заставляешь меня ругаться…

Комиссар Барде, нервно приглаживая свои чёрные усы, потребовал, чтобы всё привели в первоначальный вид. Быстро, быстро, быстро…

— Вот, — констатировал инспектор Лямотт, — готово.

— Низ живота порезан. Вызови бригаду кинологов, пусть проверят следы до дороги или дома, я не знаю… Их должно было быть двое, чтобы перетащить тело.

— Собаки уже в пути.

Комиссар Барде курил трубку и думал. Потом он задал еще кучу вопросов.

— Предупредили судмедэксперта? Я хочу знать причину смерти.

— Сегодня — воскресенье, — заметил инспектор Лямотт.

— Меня вытащили из постели, а ему решили разрешить поспать. Давай-ка разбудим и его! Не каждый день нам попадается мёртвая праведная сестра.

Туристу показалось, что он слышал голоса.

Потом терпеливо ждали судмедэксперта Вердье. Собаки прибыли немного раньше него.

— Собаки нашли следы? Я имею в виду — за пределами этого места.

— Не знаю, — ответил инспектор Лямотт.

— Скажи лучше, что ты пока ещё не знаешь…

Собаки пошли по следу, который вывел на дорогу. С того момента — ничего, кроме отпечатков шин.

— Морис, малыш, ты выглядишь не слишком проснувшимся. Так что трёх чашек кофе оказалось недостаточно. Значит, ты ничего не заметил на мёртвой?

— Нет, ничего, кроме жестокости нападавшего.

— Давай-ка, возвращайся туда и постарайся удивить меня!

Инспектор Лямотт сходил туда-обратно, но напрасно. Он подробно описал всё, что увидел, но не отметил ничего особенного. Затем он вдруг сказал:

— У неё нет денег, нет никаких бумаг. Она не собиралась покидать эту местность.

— Отлично, — отметил комиссар Барде, — больше ничего? Например, ногти на ногах и руках, ты обратил на них внимание?

— Нет, — сказал инспектор Лямотт, отходя.

Потом два полицейских сопоставили свои мнения. Ногти были хорошо окрашены, очень сдержанный перламутр и, следовательно, это подразумевало внушительный счёт.

— Это зацепка, — констатировал комиссар Барде. — Мы найдем одну из ее подруг, с которой она могла бы разделять склонность к хорошо обработанным ногтям.

В радиусе ста километров находился всего один монастырь, Ля-Рок-д’Антерон, и он не заявил о пропаже монахини.

— Морис, поезжай-ка к ним с фотографией мёртвой и куском ткани. Она же не арендовала эту одежду, — сказал комиссар Барде.

***

Инспектор Лямотт отправился в монастырь конгрегации сестер-францисканок. Вскоре он вернулся убеждённый, что монастырю нечего скрывать.

— И что мы имеем? — спросил комиссар Барде.

— Немного. Ничего о нашей мёртвой. Она им неизвестна. Обратите внимание, шеф, что эта информация не исходит от матушки-настоятельницы.

— Вот как, и почему? — удивился комиссар Барде, поднимая брови.

— Потому что она слепая.

— Черт. Значит, кто-то ещё смотрел фотографию.

— Да, сестра Кларисса быстро на неё взглянула и заверила меня, что ей не знакомо это лицо. Больше ничего.

— И тебе удалось поговорить с этой сестрой?

— Нет, не совсем.

— Она внимательно посмотрела на фотографию? Подумай, это очень важно.

— Это заняло несколько секунд, — ответил инспектор Лямотт.

— Ты настаивал?

— Нет, а что?

***

Прошло несколько минут, в течение которых было слышно только дыхание двух полицейских.

— А как же ткань, платье?

— Мне дали адрес их портного.

— Хорошо, и ничего больше?

— Есть ещё кое-что странное. Монастырь полон людей со смуглой кожей, которые занимаются кухней, домашним хозяйством, строительством и садом…

— Откуда они взялись?

— Город принял много беженцев, — объяснил инспектор Лямотт.

Потом было принято решение возвращаться. Нужно было любой ценой определиться с личностью мёртвой.

***

Странно, девушка исчезает, и никто не начинает поиски. Как будто родители приспособились к этой ситуации после двадцати лет совместной жизни. В подростковом возрасте любая ссора может закончиться бегством.

— Мы покажем фото мёртвой во всех полицейских участках. Нет необходимости публиковать его в прессе, мы тогда получим десятки свидетельских показаний без какой-либо ценности. Мы же не станем тратить время на то, чтобы проверять все это…

***

Комиссар Барде направился к дивизионному комиссару Бельмару: ему понадобилось подкрепление, чтобы провести расследование в окрестностях Экса. Кто-то мог видеть, как молодая женщина садится в машину. Монахиня — это же не могло остаться незамеченным.

Потом полицейские вышли на парковку. Комиссар Барде, подходя к машине, сказал:

— Отличная погода, чтобы прокатиться с ветерком, не так ли?

— Нет возражений, шеф, — ответил инспектор Лямотт.

***

Автомобиль мчался по кривым изгибам дороги, шедшей посреди лугов. Живые изгороди разграничивали участки, где паслись коровы. Комиссар Барде включил радио. Кларнет джазовой композиции смешался с шумом двигателя. Машина вошла в лес, и почувствовалась бодрящая свежесть. Потом проехали какую-то деревушку, и вдруг, словно из ниоткуда, перед взором предстало высокое сооружение, пылающее во всем величии своих старых красных камней.

Они позвонили в монастырский звонок и вынуждены были подождать. Только у нескольких сестер имелось разрешение говорить с посторонними.

Мужчины не могли свободно передвигаться по монастырю. Об этом им тут же напомнили.

Беседа с матушкой-настоятельницей оказалась богатой на сведения.

— Полагаю, господин комиссар, — начала она, — что ваш сотрудник все вам рассказал. Что касается пропавшей, то я не могу больше ничего добавить.

— Да, но у меня есть еще несколько вопросов, — ответил комиссар Барде.

— Я позову сестру, отвечающую за послушниц. Но сначала вы должны услышать, что я должна сказать вам о наших новых работниках.

Матушка-настоятельница колебалась, не зная, с чего начать.

— Беженцы очень уязвимы. Ведь они являются находкой для всех, кто хочет обогатиться…

Потом последовало долгое молчание. Слова матушки-настоятельницы вызвали подозрения. Это было признание в беспомощности, сформулированное в присутствии представителя закона, и оно могло быть истолковано как призыв о помощи.

— Эти слова не могут выйти отсюда. Наш епископ высказал аналогичные подозрения. Но церковь обеспечивает прикрытие всем погибшим душам.

— Вы отдаете себе отчет в обвинениях, которые вы высказываете, не имея возможности представить доказательства.

— Я понимаю, что здесь происходит. Небольшой круг сестёр отрекся от обета бедности нашего ордена. Привлекательность легких денег слишком велика. Может быть, ещё есть время, чтобы вернуть их на путь спасения?

Потом она продолжила:

— Мы предлагаем им работу, мы кормим их, планируем ухаживать за ними и учить их основам нашего языка. Но мы не можем их разместить. Они вынуждены жить снаружи. Но они не владеют французским языком, не знают наших законов и своих прав, не говоря уже об иммиграционных процедурах.

Матушка-настоятельница замолчала, чтобы придать больше веса тому, что последует дальше.

— Все эти усилия имеют цену, даже для такого учреждения, как наше. Мы не должны обманывать сами себя. Мы сделали этот выбор, принимая их, и всегда можно будет найти кого-то, кто будет чувствовать себя обиженным.

— Что касается нас, то мы тоже должны их защищать, — сказал комиссар Барде. — И мы делаем все возможное. В остальном я доверяю нашим ассоциациям и их добровольцам. Кроме того, я что-то не слышал о каких-либо жалобах, поданных кем-то из них.

— Вы такой наивный! У них нет документов, и вы думаете, что они сами пойдут в полицейский участок, чтобы выдвинуть обвинение против гражданина Франции… или против гражданки…

Комиссар Барде задумался, а потом продолжил свою мысль:

— Всё это очень интересно, но без должным образом оформленной жалобы ни один следователь не пошевелит и мизинцем. Кстати, как вы знаете, сейчас нас больше всего беспокоит вовсе не эта тема. У нас есть мертвая, которая, как утверждают, не принадлежит к вашей пастве. Но она была одета в платье францисканки.

Матушка-настоятельница опустила голову и сложила руки.

— Мы будем молиться за спасение ее души.

— А мы хотели бы ещё раз допросить некоторых из ваших монахинь. Одна из них может вспомнить это лицо. Она покинула монастырь несколько лет назад.

— Я не помню, чтобы кто-то из наших сестёр покидал монастырь без вызова от нашего господа.

— Но ваши послушницы ведь не всегда остаются?

— Верно. Они готовятся, прежде чем принести присягу. У нас есть еще одна сестра, которая записывает все приходы и уходы. Вы хотите, чтобы я позвала ее?

— Да, благодарю вас.

Но оказалось, что сестра Кларисса, отвечавшая за послушниц, отсутствовала, будучи в городе за покупками. Не повезло. И было решено вернуться на следующий день.

***

Когда полицейские вернулись в комиссариат, отчет судмедэксперта уже лежал на столе комиссара Барде. Комиссар затянулся дымом из своей трубки и извинился:

— Я сегодня вечером занят. К сожалению, у меня не будет возможности прочитать этот отчет. Малыш Лямотт, ты же сегодня не занят ничем особенным, не так ли?

Комиссар Барде не ожидал ответа.

— Лучше читать, чем тратить свое время на всякую ерунду в телевизоре, не так ли, Морис?

— Да, это точно, шеф.

— Тогда до завтра… К тому же я ничего не понимаю в их тарабарщине. Выкручивайся, как хочешь, но найди мне дату и время смерти. И причину, конечно же. Это же не волшебство. Мы большего от них не требуем, не так ли, инспектор Лямотт? В конце концов, пусть нам прояснят причину смерти. Заранее благодарен.

На этом они и расстались.

***

На следующий день комиссар Барде явился в комиссариат первым. Он приготовил себе кофе. Ещё одна хорошая новость оказалась связана со звонком от помощника дивизионного комиссара: для этого дела была сформирована группа из пяти дополнительных следователей. Комиссар Барде определил приоритеты. Расследование в окрестностях Экса должно было сказать, видел ли кто-то мёртвую незадолго до того, как наступило время смерти. Важно было восстановить последние моменты её существования.

Очень важная информация: когда. С тем, как и где, эта информация составляла сеть, которая могла бы затянуть в свои путы преступника.

***

С возвращением инспектора Лямотта пролился новый свет на обстоятельства смерти. Девушка не умерла от последствий ножевых ударов. Они были нанесены уже после смерти в результате удара.

— Затылок пробит, столкнувшись с жёстким выступом, таким как камень или угол стола.

— Мы знаем что-то ещё? — спросил комиссар Барде.

— Нет.

— Хорошо. Сделай подборку фотографий.

— Зачем?

— Чтобы показать ее нашему портному.

Комиссар Барде думал. На этот раз он не теребил усы, а раздвигал руки, ставил ладони горизонтально, он требовал тишины.

— После ссоры ты обнаруживаешь смерть человека, который был тебе дорог. Ты бреешь ему череп, и ты всаживаешь ему нож в нижнюю часть живота. Тебя такое вдохновляет, малыш Лямотт?

— Нож больше подходит человеку, который чувствует себя преданным, обманутым. Раньше наказывали женщин, которые сотрудничали с оккупантами, брея им череп.

— Точно. Любовное разочарование может быть объяснением…

Допрос портного ничего не дал. В папках со счетами была найдена информация о заказе, а также о доставке. Но, к сожалению, работник, который вёл это дело, отсутствовал по семейным обстоятельствам. Когда комиссар Барде узнал, что ему не ответят на его вопросы примерно неделю, он взорвался:

— Поиски истины не могут ждать. Каждая проходящая минута открывает дверь для новой возможности, в которой убийца может улизнуть. Надо допросить этого сотрудника как можно быстрее. Я подпишу заявку на расходы, и мы ничего не будем просить у дивизионного комиссара.

— Но, шеф, — сказал инспектор Лямотт, — если командировка не будет согласована, я не увижу свои деньги в ближайшее время.

— Нет ничего более достойного, чем истина, и её поиски не имеют цены. Так что потерять несколько десятков евро… Малыш, мне кажется, стоит рискнуть.

Для комиссара Барде тема была закрыта: надо ехать в Монпелье — значит надо. А вот инспектор Лямотт уже сталкивался с неприятными ситуациями, когда его молодая жена настойчиво спрашивала, когда будут возмещены понесённые расходы. И он мог только ответить: «Не знаю, я буду спрашивать…». Без дальнейших разъяснений.

***

Комиссара Барде вызвали к дивизионному комиссару Бельмару, и тот в резкой форме приказал объяснить ему медлительность расследования. Не известно имя мёртвой. Прискорбно. Очень жаль…

— У нас есть имя какой-то Клариссы. Оно указано в реестре портного.

— Какого портного? — спросил дивизионный комиссар.

— Того, кто шьёт платья для монахинь. Та же ткань покрывала мёртвую.

— Ну, это хорошая новость. У вас есть имя, адрес и свидетель, которого я могу услышать на допросе.

— Пока нет, но почти. Я отправил инспектора Лямотта в Монпелье. Он должен допросить сотрудника.