– Да?

– Аллах Акбар, – отрывисто поздоровался далекий голос. – «Господь велик», – прозвучал голос Абдуллы, перекрывая сильные помехи международной телефонной линии, а противоподслушивающее устройство искажало его голос еще больше.

Внезапно Наджиб почувствовал, как к нему протянулись ледяные пальцы. То, что Абдулла позвонил ему так скоро после его разговора с детективом, без сомнения, не было простым совпадением.

– Кажется, ты не слишком рад меня слышать, – укоризненно проговорил Абдулла после долгой паузы.

– Для меня всегда большое удовольствие тебя слышать, дядя, – автоматически ответил Наджиб. – Чем могу тебе быть полезным?

– Я удивлялся, что ты сам до сих пор не связался со мной. У меня было чувство, что у тебя есть для меня новости.

Наджиб уставился на безмолвный, мигающий ряд видеоэкранов. Теперь он не сомневался в том, что имел в виду Абдулла. Каким-то образом – через своих агентов или каким-то другим способом – он уже знал о звонке детектива.

– Д-да, – медленно проговорил Наджиб. – По правде говоря, я сам собирался тебе позвонить.

– Надеюсь, что это так. Мне не хотелось бы думать, что спустя столько лет ты становишься сентиментальным.

– Откуда ты узнал?

– У меня свои источники, – туманно ответил Абдулла. Помолчав, он спросил без обиняков: – Ты не передумал?

– Н-нет. Конечно, нет.

– Рад это слышать. Мне не нравятся люди, которые забывают о своих клятвах, скрепленных кровью. Надеюсь, ты не забыл, что случается с теми, кто предает меня? – Невысказанная угроза повисла в воздухе – и телефон в руке Наджиба замолк. Не глядя на контрольную панель, он медленно опустил трубку. И тупо уставился на экраны телевизоров.

Лица, на которые он так часто смотрел, казалось, насмехались над ним с экранов.

Наджиб Аль-Амир, человек, чье имя было синонимом богатства, который заставлял содрогаться Уоллстрит, человек, который развлекал президентов и премьер-министров на своей четырехпалубной яхте, чье могущество было таким огромным, что одним лишь кивком головы он мог вызвать международные осложнения, покрылся холодным потом. По отношению к Абдулле он испытывал нечто большее, чем обычное почтение.

Отношения с дядей пугали его все больше и больше.



К тому времени, как Дэлия достигла Кейп-Кода, она страшно устала, в глазах стоял туман. Она ехала напрямик, сделав всего одну остановку, да и то только чтобы заправиться, в Гротоне. Повинуясь порыву, остановилась во второй раз за несколько миль от мотеля Инги в круглосуточно работающем универсаме на Шоссе № 6. Взяв две бутылки «Моэт» с холодильного прилавка, Дэлия подождала, пока клерк оторвался от портативной пишущей машинки, на которой он что-то строчил. Когда он поднялся, она автоматически улыбнулась и придвинула к нему две бутылки.

Он выбил чек и только потом взглянул на нее.

– С вас… – Дар речи неожиданно покинул его, на лице появилось изумленное выражение. – Господи Иисусе! – негромко воскликнул он. – Вы – Дэлия Боралеви, актриса!

– Верно. – Она тряхнула головой, откидывая назад волосы.

– Черт, провалиться мне на этом месте. – Не веря своим глазам, он покачал головой. – А я только в это воскресенье вечером смотрел на сеансе повторного фильма «Иметь и удержать» с вашим участием, я его смотрел, наверное, раз десять. И каждый раз теряю голову, когда смотрю ту сцену с катастрофой в конце фильма. – На мгновение он, казалось, почувствовал себя неловко. – Ну, знаете, та, где вы погибаете, когда ваша машина прорывается сквозь полицейские заслоны? Это нечто!

– Вы в самом деле смотрели его десять раз?

– Если не больше. – Он обезоруживающе улыбнулся. – В первый раз я смотрел его сразу, когда он вышел, но, сказать по правде, после седьмого раза сбился со счета. – Он хмыкнул себе под нос. – Вы не поверите, как я сходил по вас с ума. Помните тот плакат, на котором вы сняты в купальнике?

Она кивнула.

– Ну так вот, я его купил и повесил у себя в общежитии. Девушке, с которой я тогда гулял, это совсем не понравилось.

Дэлия улыбнулась ему. Она так и подумала, что он студент. Он был крупного телосложения и имел безукоризненно аккуратный вид, присущий университетским атлетам.

– Вы – четвертьзащитник в команде Гарварда, – догадалась она.

Он покачал головой.

– я был защитником в Брауне. Но потом разбил коленную чашечку – и прощай команда, моя блестящая спортивная карьера закончилась. – Он щелкнул пальцами. – Так просто. – Затем пожал плечами и улыбнулся. – А поскольку единственным делом, которым я на самом деле хотел заниматься помимо футбола, было сочинять романы, в один прекрасный день я обнаружил, что брожу по территории колледжа и спрашиваю себя, какого черта я там делаю. И поэтому я сейчас здесь, торчу на этой абсолютно тупой работе. Я намерен написать грандиозный роман об Америке.

Дэлия вгляделась в него пристальнее. Он не был похож ни на писателя, ни на продавца – в обычном представлении. С густыми волнистыми светлыми волосами, улыбкой – прямо с рекламы зубной пасты, веснушками и загаром, он скорее походил на калифорнийского любителя серфинга, сбившегося в пути на три тысячи миль.

– Вы гостите здесь, на Кейп-Код? – спросил он. Она кивнула.

– Знаете что? Минут через сорок пять я заканчиваю. Как вы смотрите на то, чтобы спуститься с пьедестала и пообщаться с нами, простыми людьми? Я знаю один ресторанчик, о котором пока не прознали туристы, где подают омаров весом в три фунта каждый.

– Мне очень жаль, но я полдня провела за рулем. – Дэлия покачала головой. – Хотя звучит довольно заманчиво.

– Может быть, завтра?

Она удивилась, поняв, что всерьез раздумывает над его предложением. В обычных обстоятельствах это было бы совершенно немыслимо. Звезда никогда не должна подпускать близко к себе своих поклонников; это значило нарываться на неприятности. В мире полно сумасшедших. Но он в самом деле показался ей очень милым, и на него было приятно смотреть. С таким загаром, хорошим квадратным подбородком и большими, широко раскрытыми, светло-голубыми, как у ребенка, глазами, он просто не мог быть плохим. И потом она здесь никого не знала, кроме Инги. Ей пришло в голову, что иметь под рукой какого-нибудь мужчину было бы совсем не так плохо. Может быть, и в самом деле клин клином вышибают, и это поможет ей выбросить Жерома из головы.

Она улыбнулась.

– Я подумаю.

Улыбка сощурила и его глаза.

– Я вам позвоню.

«Пропади все пропадом», – подумала Дэлия и кивнула.

– Я остановилась в мотеле «Юго-западный». Он есть в справочнике. Просто спросите меня.

Он усмехнулся.

– Между прочим, меня зовут Клайд. Клайд Вулери. – Он протянул через прилавок руку, и она пожала ее. Его ладонь была твердой и сильной.

Она смотрела, как он сунул две зеленые бутылки в коричневый бумажный пакет, а между ними проложил кусочек картона, чтобы они не стукались друг о друга. Затем протянул ей пакет и улыбнулся.

– Я еще не заплатила за шампанское. – Она бросила взгляд на кассу. – Сколько я вам должна?

Он рассмеялся и махнул рукой.

– Забудьте. Я скажу, что ошибся. Когда подойдет время инвентаризации, они будут внесены в графу убытков. Пусть вас это не волнует.

Дэлия приподняла пакет и слегка встряхнула его.

– Большое спасибо, Клайд Вулери. Я у вас в долгу. Он пожал плечами.

– Пустяки. Я позвоню вам завтра днем.

– Хорошо. – Она махнула рукой. – Пока. Направляясь к автомобилю, Дэлия жадно вдыхала прохладный соленый воздух; издали доносился приглушенный шум прибоя. Как приятно оказаться далеко от всей этой мышиной возни. Неделя самостоятельного существования способна совершить чудо.

Она опустила пакет на переднее сиденье рядом с собой и, поворачивая ключ зажигания, в последний раз кинула взгляд на магазинчик. За хорошо освещенными стеклянными окнами увидела Клайда, склонившегося над своей портативной «Смит Короной», и от этого почувствовала себя лучше. Может, в самом деле сходить с ним куда-нибудь, пусть даже просто что-то выпить. В конце концов, он не таращил на нее глаза, как на пришельца с НЛО, а именно так обычно обстояло дело, стоило ей быть узнанной. И, слава Богу, у него хватило ума не попросить у нее автограф.

В этот момент он поднял глаза и помахал ей рукой. Дэлия махнула ему в ответ, включила заднюю передачу и, эффектно взвизгнув шинами, вывела машину со стоянки.

Она довольно усмехнулась. Какого черта, у нее ведь каникулы, можно и поразвлечься.

Дэлия огляделась по сторонам: ни впереди, ни сзади машин не было видно. Она нажала на педаль газа и рванула с такой скоростью, как будто в двух милях отсюда, у мотеля, ее поджидал судья с клетчатым флажком.

Дэлия припарковала взятый напрокат «каткласс» в тот самый момент, когда луна пробилась из облаков, окрасив видавшие виды коттеджи мотеля в серебристый цвет. Отдельно стоящие, слегка осевшие домики были крыты тесом. Мотель был скромным, но свои размеры и плачевное состояние он с лихвой компенсировал тем, что занимал целых восемь акров первозданной земли на самом берегу океана.

Едва она остановила машину, как сразу же увидела, что Инга приподняла клетчатую ситцевую занавеску и выглянула в окно. Прошло всего несколько секунд, и входная дверь домика управляющего распахнулась настежь и оттуда вылетела Инга в сопровождении огромного золотистого ретривера. Дэлия невольно улыбнулась. Несмотря на свой возраст, Инга, когда хотела, по-прежнему была энергичной и казалась выше ростом и намного моложе своих лет. Ее белоснежные волосы были заплетены в косы и уложены на голове кольцами – прямо как связки сосисок в лавке мясника в ее родной Германии. На ней было свободное домашнее платье из ситца и белые кеды.

В ту самую секунду, когда Дэлия вынырнула из машины, Инга бросилась на нее и заключила в свои железные объятия.

Энергичность Инги резко контрастировала с ее возрастом. Она была полной противоположностью тому, каким обычно становится человек в восемьдесят четыре года. Все, кто ее видел, сразу же забывали о ее преклонном возрасте и небольшом росте. В ней чувствовалась здоровая, полная энергии жизненная сила и какой-то внутренний свет, которым часто не могут похвастаться и гораздо более молодые люди. Лицо ее было испещрено морщинками, но кожа отличалась здоровым розовым блеском, белки глаз по-прежнему были чистыми, как фарфор, а зрачки – такого же радостного, ярко-василькового цвета, как и в молодости. Такие глаза могли бы быть и у ребенка. Она по-прежнему оставалась легкой на подъем и обладала острым умом, а с языка всегда были готовы сорваться колкие, остроумные замечания. Однако ее вздорный темперамент зиждился на доброжелательном чувстве юмора и душевной доброте. Было совершенно очевидно, что ни годы, ни тот факт, что ей довелось жить на трех континентах и дважды приходилось начинать жизнь с нуля, не оставили даже зарубки на неукротимом характере Инги. Она не просто выжила; куда бы ни забрасывала ее жизнь, ей повсюду чудесным образом удавалось приспособиться к новым условиям.

– Дэлия! Дорогая! – воскликнула Инга, прижимаясь к ней так тесно, что они стали похожи на сиамских близнецов. – Я очень рада, что ты смогла приехать! Я так давно тебя не видела!

Не желая отстать от нее, пес подпрыгнул, положил свои огромные лапы на плечи Дэлии и с умильным выражением на морде обслюнявил обеих женщин.

Дэлия пыталась увернуться.

– Лежать, Хэппи, – смеясь, проговорила она, – лежать, мальчик, лежать!

Хэппи послушно уселся у их ног, не сводя с женщин обожающих глаз и широко раскрыв свою ухмыляющуюся пасть.

Инга схватила Дэлию за руки.

– Все в порядке? – обеспокоенно спросила она. – По телефону у тебя был такой расстроенный голос.

– Ничего серьезного, Инга.

Инга подняла на нее тревожные глаза.

– Я всегда по твоему голосу узнаю, что у тебя не все в порядке.

– Никакой катастрофы не произошло, – уверила ее Дэлия. – Правда.

– Это вовсе не обязательно должна быть катастрофа. Иногда бывает достаточно и простого огорчения.

– Обещаю, что потом все тебе расскажу. – Дэлия поцеловала Ингу в губы. – Ты чудесно выглядишь! – сказала она, отступая от нее на шаг. – Дай-ка мне на тебя посмотреть! Должно быть, это местечко – просто эликсир молодости! Ты совсем не изменилась!

– Дэлия, ты лжешь без зазрения совести, – заявила Инга. – Тебе отлично известно, что мне семьдесят девять лет и что я выгляжу ни на день моложе. – Но на лице ее было довольное выражение.

– А теперь ты врешь без зазрения совести, – обвинила ее Дэлия, добродушно посмеиваясь. – По моим, заслуживающим доверия сведениям, тебе восемьдесят четыре года, а третьего сентября исполнится восемьдесят пять.

Инга тряхнула головой.

– Это доказывает только то, что ты суешь свой нос туда, куда не следует.

– А зачем мне его куда-то совать? Все дни рождения записаны в моем календаре, – ответила Дэлия. – Эти сведения я получила от своей матери, а она никогда не ошибается в таких делах.

Глаза Инги забегали.

– Дэлия, даже твоя мать иногда может спутать даты, – запальчиво проговорила она.

Хэппи нетерпеливо заскулил, и это помешало Дэлии парировать слова Инги. Когда она никак на него не отреагировала, пес дважды пролаял низким басом, стараясь обратить на себя внимание. Она взглянула на него. Его лохматый хвост подметал землю, пропахивая в гравии дугообразную борозду.

– Ладно, ладно! – ласково проговорила Дэлия и, опустившись перед ним на корточки, принялась тормошить. От него пахло псиной и ароматизированным порошком от блох. – Ты хорошо заботился об Инге? – нежно спросила она.

Пес поднял голову, прислушиваясь, и подал ей свою большую лапу. Дэлия торжественно пожала ее. Затем поднялась на ноги, вытащила из машины огромную дорожную сумку и захлопнула дверцу.

Инга благоразумно оставила тему возраста.

– Домик, в котором ты всегда останавливаешься, свободен, – сказала она, обращаясь к Дэлии по дороге к домику управляющего. – Я никогда не сдаю его.

– Ты же знаешь, что тебе вовсе не надо этого делать.

– Конечно, не надо, – раздраженно проговорила Инга, – но я так хочу. Мне нравится держать его наготове на случай, если ты вдруг приедешь неожиданно. Его только что покрасили, а я сшила очень милые новые занавески и покрывала. Там все голубое, как ты любишь.

Дэлия подняла голову и взглянула на ряд освещенных луной коттеджей. Перед каждым, кроме одного в дальнем конце, стоял автомобиль. День Поминовения еще не наступил, но многие туристы, очевидно, сорвались с места раньше времени.

– Инга, тебе не следует держать его пустым ради меня, – укоризненно проговорила она. – Я же знаю, ты могла бы его сдать. Я с радостью спала бы на раскладном диване в комнате позади офиса.

Инга пожала плечами.

– А какая разница, сдаю я все коттеджи или держу один пустым для тебя? Я – старая женщина, и мне не нужны лишние деньги. Их у меня и так больше, чем я когда-либо смогу потратить.

– Ни у кого нет денег больше, чем он может потратить, – возразила Дэлия.

Инга убежденно посмотрела на нее.

– Когда тебе будет столько лет, сколько сейчас мне, поверь, с тобой произойдет то же самое. На что мне их тратить? На одежду? Но она вся шьется для более молодых женщин. Кухонные принадлежности? Их у меня столько, что они все даже не помещаются на кухне. Драгоценности? Я ношу только те, что дарите мне вы. Новую машину? Я все равно не смогу ее водить. Мне не возобновляют мои водительские права. – Инга отворила сначала дверь с сеткой, затем внутреннюю дверь конторы.

Дэлия вошла следом. Она придержала дверь для Хэппи, но он пожелал остаться снаружи, с упоением задрав ногу у своего любимого тисового дерева.

– Я только отдам тебе ключ и отпущу в твое бунгало, – сказала Инга. – Там все должно быть так, как ты оставила. Сегодня днем там была Ота и прибрала. – Она направилась за стойку и выудила ключ из одной из маленьких ячеек на задней стене. Я знаю, тебе захочется освежиться. А я тем временем приготовлю что-нибудь перекусить.

Дэлия лениво повернула крутящийся стенд, глядя, как блестящие открытки с видами Кейп-Кода закружились перед ней. Она покачала головой.

– Не утруждай себя. Сейчас уже поздно, и я не хочу мешать тебе лечь спать вовремя.

– Мне это вовсе не трудно, – заявила Инга. – И потом я люблю поздно ложиться. Вся беда в том, что обычно мне незачем это делать. Туристы либо в ресторанах, либо на танцах, и мне не с кем поговорить. Я могу включить телевизор, но на поздних сеансах всегда показывают фильмы, которые я уже видела. – Она вручила Дэлии ключ. – Иди освежись. Через полчаса я приготовлю тебе отличный кайзершмарн.

– Мой любимый. – Дэлия улыбнулась и обняла ее. – Ты всегда все помнишь.

– Конечно, помню, – ворчливо сказала Инга. Ее глаза метали сапфировые молнии. – Может, я и стара, но с мозгами у меня пока все в порядке.



Дэлия мечтательно нежилась под душем. Водопад горячих пульсирующих струй стекал с ее тела. Облако пара поднималось вверх, окутывая ее. Она вздохнула от почти божественного наслаждения. После всех этих часов, которые она провела, скорчившись, в машине, вибрирующий водный массаж казался очищающим и бодрящим.

Спустя добрых четверть часа кончики ее пальцев стали такими сморщенными, как если бы она весь день мыла посуду, и она поняла, что пора заканчивать. Вода всегда заставляла ее забыть о времени.

Приготовившись к шоку, Дэлия выключила горячую воду и едва сдержала громкий крик, когда на нее хлынул ледяной поток. Она заставила себя выдержать это испытание в течение полных двух минут. Когда наконец закрыла кран, зубы у нее стучали, но она чувствовала себя заново родившейся и бодрой. Ледяной душ всегда творил с ней чудеса, обманывая ее тело. Она чувствовала себя, как после долгого чудесного сна.

Дэлия откинула в сторону занавеску и протянула руку к огромному махровому полотенцу в голубую полоску. Торопливо растерев себя насухо, она завернулась в него, как в саронг. Затем умелым движением замотала второе полосатое полотенце вокруг головы в виде тюрбана. Волосы могут подождать. Она займется ими попозже, возможно, даже завтра. Теперь, когда сонливость как рукой сняло, хотелось только одного: побыть с Ингой.

Она бросила взгляд на будильник «Гермес», с которым никогда не расставалась. Невероятно, но он показывал уже половину двенадцатого.

Это заставило ее поторопиться. Она натянула просторные брюки из парашютного шелка, облачилась в блузку подходящего цвета и сунула ноги в любимые плетеные сандалии. Затем, по-прежнему с тюрбаном на голове, побежала к конторе, остановившись у машины, чтобы достать из нее две бутылки шампанского, о которых едва не забыла.

Инга уже закончила накрывать на стол, и сладкие запахи выпечки смешивались с фруктовыми ароматами кипящего малинового сиропа. Хэппи был на страже и, хотя сидел на приличном расстоянии от плиты, не сводил с нее жадного взгляда. Из уголков его пасти непрерывной струйкой текла слюна.

Инга обернулась от плиты и помахала деревянной ложкой, красной от малинового сиропа.

– Ты как раз вовремя, – крикнула она. – Я уже приготовила кайзершмарн, он греется в духовке.

– Я привезла с собой шампанское. – Дэлия подошла к Инге и вручила ей пакет. – Я совсем забыла о нем и оставила его в автомобиле. Скорее всего, оно стало теплым.

Инга сунула в пакет руку.

– Бутылки еще холодные, но я все равно положу их в ведерко со льдом. – Она с улыбкой покачала головой. – Шампанское к кайзершмарн. Ты меня совсем избалуешь, Дэлия. Каждый раз, когда ты приезжаешь сюда, ты заставляешь меня чувствовать себя какой-то императрицей.



Я открыл папку на разделе номер три, подзаголовок В, параграф пять. Какой литературный перл я там обнаружил?

Я уже цитировал тебе выше.

И, должен признать, это превосходило все ожидания. Кто я такой, спрашиваю я, Нострадамус Ист-Флэтбуша?[4] Я разволновался. Я прочитал, что еще содержится в 3—В-5:


«Волновые сигналы марсиан приходят с интервалом в полчаса в тот период, когда рядом с Луной видны мерцающие огни».


Я сидел там, снова и снова перечитывая этот отрывок. Желудок отказывался переваривать обед. Сердце не стучало, а хлопало, как тяжелая дверь. Я решил ущипнуть себя за ногу. Ой, сказал я, с содроганием осознавая, что все это происходит на самом деле.

Вот, сказал я себе, я сижу тут, несчастный сочинитель научной фантастики с жалким гонораром, который черпал все эти множественные сведения о Марсе из мусорных корзин собственного онемелого разума. Я говорил себе, когда папка заполнилась: «Вот, теперь у меня материалов на двадцать лет, на целую серию хроник о Марсе. Я счастлив. Редакторы счастливы. Дон счастлив. Все мы счастливы, хлопаем в ладоши и радостно пляшем вокруг рождественской елки».

Только вот все, что я придумал, происходит наяву!

Я посидел немного. Потом положил папку обратно на полку. Вернулся на кухню и доел обед. Старательно обдумал это странное совпадение.

Снова подумал о своей папке.

Третий раздел назывался «Марсиане объявляют войну разным планетам».

Подзаголовок А сообщал: «Объявление войны Венере». Но ты ведь помнишь, что я цитировал тебе подзаголовок В.

Ну как, дошло?

Шок похож на костер. Необходимо подбрасывать дрова, иначе утихнет. Я провел несколько бессонных ночей. Я звонил в университеты Нью-Йорка и Колумбии, в Бруклинский колледж и несколько других. Я просил позвать к телефону профессоров астрономии. Не знаю, зачем я им звонил. Я просто чувствовал себя обязанным поставить в известность хоть кого-то. Президенту звонить нет смысла, он и без того достаточно занят холодной войной. Так что я выбрал профессоров астрономии.

Они не особенно помогли. Трое из них уверяли, что это метеоры. Двое сказали, кометы. Один, как ты можешь догадаться, заявил, что это массовая истерия. Что ж, подумал я, кто знает? Если они скажут, что это вспышки от взрывов на солнце, я это проглочу. Почему бы нет? Думаешь, мне очень хочется считаться пророком?

Я забыл об этом. Вернулся на Землю со всеми потрохами, и все было нормальненько. В течение следующей недели я написал еще два рассказа про Марс. Послал их тебе. Ты их продал.

Потом, в одно прекрасное утро, корабль моего вдохновения снова очутился в Саргассовом море. Воздух потрескивал от тишины. Мои потуги не приводили ни к какому результату.

Я снова решил искать ветерка для своих парусов на радио.

Некто вещал со ртом, набитым хрустящей булочкой и растворимым кофе.

— Слушай, Белла, — говорил он, и я понял, что наткнулся на утреннюю программу для домохозяек «Мистер и миссис Шаблон». — Слушай, Белла, — повторил он.

Белла либо заснула, либо просто умерла, не дожевав свой французский тост.

— А, — отозвалась она наконец.

— Знаешь, эти сумасшедшие слухи о марсианах снова распространяются, черт побери их все.

— Да ну? — удивилась Белла.

Мастер светской беседы.

— Угу, — продолжал мужчина, прервавшись, чтобы отхлебнуть кофе, который он проглотил так шумно, что я ощутил его вкус. — Угу, — повторил он. — Говорят, эти огни совершенно точно, просто точнее не бывает, с космических кораблей. Простак Уолтер так прямо и пишет об этом в своей колонке: «Военно-воздушная база в Вайоминге поймала один из этих лунных огней на экране своего радара и следила за ним, несущимся, — (слушай внимательно, Белла), — на скорости больше десяти тысяч километров в час»! Как тебе это нравится, Белла?

— Ого! — отозвалась Белла.

— И это еще не все, — продолжал мужской голос. — Один профессор археологии из университета Лихен утверждает, что идущие радиосигналы можно расшифровать по таблице кодов, которую он обнаружил в египетской гробнице.

— Господи!

Это была уже не Белла. Это был уже я сам, кинувшийся к полке. Я схватил свою папку и сел. Я был весь в испарине. С чего бы?


«3
В. Деятельность.
1. Марсианские военные корабли способны развивать на походе скорость от трехсот километров в час до предельной скорости в двадцать тысяч километров в час».


В этот промежуток входит и десять тысяч километров в час.

Что, не особенно впечатляет? Ладно. Вот тебе еще один довод, мой дорогой агент. Держись, а то упадешь.


«5-D—7
Разведывательные отряды марсиан высаживались на Землю в течение всего 1600 года до новой эры. Они оставили в разных местах металлические пластины, на которых были нарисованы таблицы с кодами для расшифровки волновых сигналов. Эти пластины, например, во время правления Тутмоса III были помещены в гробницы ста различных представителей египетской знати».


При виде этого курсива я сам едва не завалился на бок.

Египетские гробницы! Господи боже мой, сказал я, я уже начал себя бояться. Я просидел несколько минут в состоянии, близком к коме. Откуда-то издалека я слышал, как Эва зовет меня, чтобы я отнес что-то куда-то и сделал там с ним что-то. Я никак не отреагировал.

Она пришла, когда уже совсем осипла, встала руки в боки и добродушно поинтересовалась: «Ты оглох или как?»

— Подойди ко мне, — воззвал я голосом пророка. — Сядь сюда. Это важно.

— Я занята.

Я настоял. Она села. Я рассказал ей. Процитировал ей избранные отрывки.

— И что? — спросила она.

— Что?! — возопил я. — Может, это ты оглохла? Неужели ты не понимаешь, что это значит? Все, что я тебе прочитал, я выдумал сам! И вот теперь это происходит на самом деле! Наяву!

— Как это может быть на самом деле, если ты это выдумал?

— Не знаю, — ответил я едва слышно. Обернулся через плечо. — Может, все это надиктовали моему подсознанию сами марсиане. Может, все, что я когда-либо написал, чистая правда. Господи, может, я космический репортер, сам не подозревающий об этом!

— Может быть, милый, — ответила она.

— Они объявят Земле войну! Они собираются истребить нас!

Она поднялась, собираясь уйти.

— Не забудь отнести белье, — сказала она.

Прошло уже несколько недель с того момента, как вся моя жизнь пошла под откос. И вот я поднимаюсь на лифте в Трамп-пам-билдинг, чтобы повидаться с Майком, нашим с тобой любимым редактором.

Он приглашает меня в кабинет. Пожав руки, мы сидим, глядя друг на друга.

— У меня для тебя потрясающая новость, — говорю я. — Последние десять лет «Гризли спейс сториз» печатало исторические очерки.

Он моргает. Встает, оскорбленный.

— Ты хочешь оскорбить меня и моих работников? — спрашивает он. Я машу руками, чтобы он сел, и он снова опускается в кожаное кресло, — О чем ты вообще толкуешь?

Я сообщаю ему факты. Он лишается своей обычной редакторской бледности, его лицо приобретает белизну снеговика, пока я рассказываю ему, что наш конгрессмен не отвечает на мои телеграммы, а начальник отдела гражданской обороны пишет на моих заявлениях: ПСИХ.

На этом я заканчиваю.

— Это пока что все, — говорю я ему. — Что же делать? Мы уже подготовили «Американское наследие»?

Он сидит неподвижно, вцепившись зубами в костяшки сжатых в кулаки пальцев. Я впадаю в подобие транса.

Скоро он поднимает на меня глаза.

— Мы должны встретить опасность, глядя ей в лицо, — произносит он. — Мы говорили нашим читателям, раньше и теперь, что «Гризли» представляет только самое лучшее из мира фантастики. Теперь мы получаемся лжецами. Но надо сделать хорошую мину при плохой игре. Мы запустим в печать серию статей и расскажем людям факты об этом деле.

Он делает пометку в блокноте.

— Ты успеешь сдать Дону первые статьи до среды? — спрашивает он. — Мы выкинем рассказ Мэтисона, а вместо него вставим твой очерк.

— Но, — произношу я, — кажется, ты не вполне понимаешь, это означает войну.

— А когда ее не было? — отвечает Майк. — Теперь обсудим летали.

Потом я возвращаюсь домой. Сижу дома один. Эва, как следует из оставленной на печатной машинке записки, отправилась с Пончиком в зоопарк.

Жутко боясь это делать, я все же включаю радио. Надеясь услышать музыку. Застаю последние такты «Дон Жуана» Глюка. Замираю в ожидании. Начинается выпуск новостей.

— Астрономы по всей стране сообщают о значительном увеличении активности мерцающих огней рядом с Луной. Теперь огни видны и при свете дня. Правительственные чиновники проводят тщательное расследование.

Я выключаю приемник. Тупо таращусь на стены. Тщательное расследование. Вот новость так новость. Размышляя о ее важности, я вытаскиваю свою папку и открываю раздел № 15.


«15—В—3
За период, длящийся от пятидесяти до пятисот часов по земному времени, марсианские космические корабли соберутся вокруг луны и подготовятся».


Надо ли спрашивать, к чему они будут готовиться?

А называется этот раздел, хотя мне страшно об этом говорить, «Вторжение марсиан на Землю».

И вот он я, виноватый писатель. Согласно моим записям, которые, как я был уверен, я выдумал из ничего, в одно из ближайших утр корабли марсиан окружат Землю, отгородившись от нас непроницаемым волновым экраном. Потом спустятся десантные шары, оттуда выйдут воины с оружием, истребляющим все живое в радиусе километра.

Этот раздел, пятнадцатый, я закончил последним. Я планировал использовать эти заметки на двадцатом году своей писательской карьеры. Я даже придумал для последнего рассказа броский заголовок. Наверное, я его изменю. Он звучит как «Конец Земли».

Так вот, моя сказка почти подошла к концу, Дон. Все верно. Больше я писать не могу. Ни словечка. Я просто сижу и снова все обдумываю.

Так что, сам понимаешь, тебе лучше найти какого-нибудь другого парня. Почему? Черт побери, старик, теперь, когда все мои записи оказались голыми фактами, о чем, твою мать, мне писать? Ты же знаешь, я не работаю в жанре документалистики!


Полный сожаления,
Берт


Собрат машинам

_{© Перевод Е. Королевой}

Он вышел на солнечный свет и зашагал между людьми. Ноги несли его прочь от глубокого черного тоннеля. Отдаленный рев подземных машин сменился у него в голове мириадами городских шепотков.

Вот он уже шагает по главной улице. Люди из плоти и люди из стали проходят мимо него, приближаются и удаляются. Ноги его движутся медленно, звук его шагов теряется в звуке тысяч других шагов.

Он миновал здание, погибшее в последней войне. Люди и роботы суетились, растаскивая обломки, которые снова будут пущены в дело. У них над головами висел корабль-надзиратель, и внутри были видны люди, следящие, чтобы работа выполнялась как следует.

Он лавировал в толпе. Нечего бояться, что кто-нибудь заметит. Разница только внутри. Глазом ее никак не определить. Видеомачты, установленные на всех углах, не смогут уловить перемену. Телом и лицом он был точно такой же, как и все остальные.

Он посмотрел на небо. Единственный из всех. Остальные не замечали существования неба. Только когда ты вырываешься на свободу, ты в состоянии видеть. Он увидел ракетный корабль, мелькнувший точкой на фоне солнца, и корабли-надзиратели, бороздящие голубые небеса с пушистыми белыми облачками.

Люди с тусклыми глазами окидывали его подозрительным взглядом и спешно шли дальше. Роботы с пустыми лицами не обращали внимания. Они, позванивая, проезжали мимо, сжимая длинными металлическими руками свои конверты и свертки.

Он опустил глаза в землю, продолжая идти дальше. Человек не может глядеть на небо, думал он про себя. Это подозрительно, глядеть на небо.

— Эй, не поможешь товарищу?

Он остановился, его взгляд скользнул по карточке на груди человека.


«Бывший космический пилот. Слепой. Лицензированный нищий».


Заверено печатью главного уполномоченного. Он положил руку на плечо слепого нищего. Тот ничего не сказал, прошел мимо и двинулся дальше, его трость стукала по краю тротуара, пока он не исчез из виду. В этом районе не разрешается просить милостыню. Его скоро выследят.

Он отвернулся от монитора и зашагал дальше. Видеомачты уже зафиксировали, как он остановился и дотронулся до слепого. На улицах делового квартала запрещено останавливаться и дотрагиваться до других.

Он прошел мимо металлического автомата, легко коснувшись его, вытянул газету. Пошел дальше, держа газету перед глазами.

«Подоходный налог растет». «Военные расходы растут». «Цены растут».

Вот такие заголовки. Он перевернул газету. На последней странице была помещена статья, объяснявшая, что именно вынудило войска Земли уничтожить всех марсиан.

Что-то щелкнуло у него в мозгу, и пальцы медленно сжались в кулаки.

Он шел мимо своих, и людей, и роботов. «Чем же они отличаются?» — спрашивал он себя. Чернорабочие делали все то же, что и роботы. Они вместе шли или ехали по улицам, перенося грузы и доставляя почту.

«Быть человеком», — думал он. Это давно уже не благословение, не предмет гордости, не дар судьбы. Быть собратом машинам, использованным и сломанным неведомыми людьми, которые не сводят своих взглядов с видеомачт, которые сидят в кораблях, зависших над головами, и которые готовы в любой момент окоротить сопротивляющихся.

Когда в один прекрасный день до тебя доходит, как обстоят дела, ты понимаешь, что нет смысла продолжать.

Он остановился в тени, часто моргая. Посмотрел в витрину магазина. Там в клетке сидели крошечные детишки.

«Купите своим детям малыша-венерианца!» — зазывала реклама.

Он посмотрел в глаза крошечных созданий с усиками и увидел в них разум и жалобную мольбу. И пошел дальше, сгорая от стыда за то, что один человек может сделать с другим.

Что-то зашевелилось внутри. Он слегка вздрогнул и прижал руку к голове. Плечи его задрожали. «Когда человек болен, — подумал он, — то не может работать». А когда человек не может работать, он не нужен.

Он шагнул на проезжую часть, и огромный грузовик полиции контроля успел затормозить в нескольких сантиметрах от него.

Он испуганно отскочил, кинулся обратно на тротуар. Кто-то закричал, и он бросился бежать. Теперь его будут преследовать фотоэлементы. Он попытался раствориться в движущейся толпе. Люди мелькали мимо в бесконечном водовороте лиц и тел.

Теперь его будут выслеживать. Когда человек ступает на проезжую часть перед носом машины, он попадает под подозрение. Желать себе смерти не позволяется. Он должен бежать, чтобы его не схватили и не отвезли в Центр регулировки. Он этого не перенесет.

Люди и роботы проносились мимо него: посыльные, доставщики грузов — донный осадок эпохи. Все куда-то спешат. Среди этих суетящихся тысяч только ему некуда было идти, нечего нести, не было никакой рабской обязанности, требующей исполнения. Он плыл по течению.

Улицу за улицей, квартал за кварталом. Он чувствовал дрожь во всем теле. Он понимал, что еще немного — и упадет. Он ослабел. Ему хотелось остановиться. Но он не мог. Не сейчас. Если он остановится, сядет передохнуть, за ним тут же придут и отправят в Центр регулировки. Он не хочет, чтобы его опять отрегулировали. Не хочет снова сделаться тупой движущейся машиной. Лучше уж терзаться тоской, но осознавать происходящее.

Он споткнулся. Блеющие гудки раздирали мозг. Неоновые глаза моргали на него, пока он шел.

Он старался идти прямо, однако все его системы дали сбой. Преследуют ли его? Ему необходимо быть осторожнее. Его лицо ничего не выражало, он изо всех сил пытался держаться ровно.

Коленные суставы окаменели, и когда он наклонился, чтобы растереть их руками, волна темноты поднялась с земли и окатила его. Он привалился к толстому зеркальному окну.

Встряхнул головой, увидел глядящего на него изнутри человека. Оттолкнулся от окна. Человек выскочил и с испугом уставился на него. Фотоэлементы выделили его и начали преследовать. Придется поторопиться. Он не может допустить, чтобы его вернули назад, не может начинать все сначала. Уж лучше умереть.

Нежданная мысль. Как ведро холодной воды. Да, воды, но не для того, чтобы пить.

«Я умру, — подумал он. — Но я буду знать, почему умираю, и в этом состоит разница. Я ушел из лаборатории, где день за днем, до одури делал расчеты для бомб, газовых и бактериологических баллончиков.

Все эти долгие дни и ночи, пока я создавал средства уничтожения, моему разуму открывалась истина. Путы все ослабевали, вбитые в голову постулаты сдавались по мере того, как удавалось бороться с безразличием».

И наконец что-то сломалось, и все, что осталось, — это утомление, истина и безграничное желание покоя.

И вот теперь он сбежал и уже никогда не вернется. Его разум сломался безнадежно, им ни за что не отрегулировать его заново.

Он шел к общественному парку, последнему пристанищу пожилых, калек, бесполезных. Где они могли скрываться, отдыхать и дожидаться смерти.

Он вошел в широкие ворота и поглядел на высокие стены, которые уходили вверх, насколько хватало глаз. Эти стены скрывали уродство от посторонних взглядов. Здесь было безопасно. Никого не волновало, если человек умрет в границах общественного парка.

«Вот он, мой остров, — подумал он. — Я нашел тихую гавань. Здесь нет пристально глядящих фотоэлементов, нет подслушивающих ушей. Здесь можно быть свободным».

Ноги его внезапно подкосились, он привалился к почерневшему мертвому дереву и сполз по стволу в высокую кучу гниющих листьев.

Мимо прошел старик, который с подозрением посмотрел на него. Старик прошел дальше. Он не уставал повторять себе, что образ мысли остается прежним, даже когда оковы уже разбиты.

Мимо прошли две пожилые дамы. Они посмотрели на него и зашептались. Он не был стариком. Ему не позволено находиться в общественном парке. Его, возможно, выслеживает полиция контроля. Он опасен, и старушки поспешили дальше, бросая испуганные взгляды через хрупкие плечи. Когда он нагнал их, они спешно скрылись за холмом.

Он шел. Вдалеке послышался вой сирены. Пронзительная, визгливая сирена машин полиции контроля. Это за ним? Они уже знают, что он здесь? Он прибавил шаг, тело его подергивалось, когда он переваливал через гребень залитого солнцем холма и спускался вниз по другому склону. «Озеро, — думал он. — Я ищу озеро».

Он увидел питьевой фонтан, спустился с холма и остановился рядом с ним. Над фонтаном склонился старик. Тот самый, который прошел мимо него до этого. Старик хватал ртом тощую струйку воды.

Он стоял рядом молча, дрожа всем телом. Старик не замечал его присутствия. Он все пил и пил. Вода плескалась и сверкала на солнце. Он протянул к старику руки. Тот ощутил его прикосновение и дернулся в сторону, струйка воды потекла по заросшему седой щетиной подбородку. Старик попятился назад, таращась на него с разинутым ртом. Быстро развернулся и заковылял прочь.

Он увидел, как старик побежал, и наклонился над фонтаном. Вода забулькала в горле. Она заполняла рот и выливалась обратно, лишенная вкуса.

Он внезапно распрямился, ощущая в груди болезненный жар. Солнце потускнело, небо сделалось черным. Он шатаясь пошел через дорожку, рот его открывался и закрывался. Он добрел до другой стороны дорожки и упал коленями на сухую землю.

Пополз по мертвой траве, завалился на спину, в животе все переворачивалось, вода стекала по подбородку.

Он лежал в траве, солнце светило ему прямо в лицо, а он смотрел на него, не моргая. Затем он поднял руки и закрыл ладонями глаза.

Муравей пробежал по запястью. Он посмотрел на него непонимающим взглядом. После взял другой рукой и растер между пальцев.

Он сел. Нельзя здесь оставаться. Они уже, возможно, обшаривают парк, их ледяные взгляды обследуют холмы, они затопляют, словно кошмарный прилив, его последний оплот, где старикам позволяется думать, если они еще способны на это.

Он поднялся, неловко заковылял на затекших ногах, направляясь к тропинке, высматривая озеро.

Он повернул вместе с тропинкой и, шатаясь, пошел дальше. Он услышал свистки. Далекий окрик. Они действительно высматривают его. Даже здесь, в общественном парке, где, как ему казалось, можно укрыться. И спокойно отыскать озеро.

Он прошел мимо старой заколоченной карусели. Увидел маленьких деревянных лошадок, застывших в радостном прыжке, замерших в полете, зафиксированных во времени. Зеленые и оранжевые, с тяжелыми плюмажами, все покрыты толстым слоем пыли.

Он добрался до уходящей вниз дорожки и пошел по ней. По обеим сторонам поднимались серые каменные стены. Со всех сторон несся звук сирен. Они узнали, что он не в себе, и вот теперь пришли за ним. Человек не может сбежать. Это против правил.

Он перешел через широкую дорогу и снова пошел по дорожке. Обернувшись, увидел вдалеке бегущих людей. Все они были в черной форме, махали ему на бегу. Он заторопился, ноги его все шаркали и шаркали по бетону.

Он сбежал с дорожки, кинулся вверх по холму, путаясь в траве. Заполз в покрытые багровыми листьями кусты, наблюдая между приступами головокружения, как мимо проносятся люди в униформе полиции контроля.

Потом он поднялся и похромал дальше, глядя прямо перед собой.

Вот наконец переливающееся, приглушенное мерцание озера. Теперь он заторопился, спотыкаясь и оступаясь. Осталось совсем немного. Он ковылял через поле. Воздух казался густым от запаха гниющей травы. Он прорвался через заросли кустов, послышались крики, кто-то выстрелил. Он одеревенело обернулся и увидел, что к нему бегут люди.

Он кинулся в воду, с громким плеском упал на нее грудью. С трудом двинулся вперед, шагая по дну, пока вода не поднялась по грудь, по плечи, по шею. Он все шел, когда она уже заливалась в рот, наполняя горло, давила на тело, увлекая его вниз.

Глаза его были неподвижны и широко раскрыты, когда он мягко уткнулся лицом в озерное дно. Пальцы погрузились в ил, и он замер.

После полиция контроля вытащила его из воды, швырнула в черный грузовик и увезла.

Еще позже механик стянул с него простыню, качая головой при виде спутанных проводов и залитой водой схемы.

— Они портятся, — бормотал он, орудуя щипцами и шилом. — Стареют, начинают считать себя людьми и слоняются по улицам. Жаль, что они не так же надежны, как люди.

Е…

_{© Перевод Е. Королевой}

Автомобили остановились, взвизгнув тормозами. Приглушенные проклятия забились в лобовые стекла. Прохожие шарахнулись в стороны — глаза широко распахнуты, рты удивленно растянуты заглавными буквами «О».

Громадная металлическая сфера появилась из ниоткуда прямо посреди перекрестка.

— Что? Что такое? — пробурчал регулировщик, покидая пределы своего бетонного островка.

— Святые небеса! — воскликнула секретарша, с разинутым ртом застывшая у окна третьего этажа. — Что это может быть?