Крейг Расселл
Аспект дьявола
© Craig Russell, 2019
© Наталья Феликсон, перевод на русский язык, 2020
© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2020
* * *
«Самый запоминающийся триллер года. И при этом совершенно уникальный. Задумка оригинальная, а атмосфера выше всяких похвал»
Booklist
«Глубокий, мрачный и непредсказуемый, Аспект Дьявола вы будете читать всю ночь… при включенном свете. Рассел создал захватывающий шедевр!»
Алекс Грекиэн, автор бестселлеров NYT
«Вдохновленный пугающим фольклором Восточной Европы и вторящий ужасу грядущей варварской войны, этот роман захватывает читателя и уносит в крутое путешествие по самым темным коридорам человеческого разума».
Daniel H. Wilson, автор бестселлеров NYT
«Опытный писатель, Рассел знает как держать читателя в напряжении, мы другого и не ждали. Но эта концовка! Умное, атмосферное, и при этом развлекательное чтение. Но не для юных, и легко пугающихся.»
Kirkus
Предисловие редактора
Жанр романа Рассела Крейга «Аспект дьявола» определить сложно.
Детектив? Да. Капитан полиции Лукаш Смолак расследует серийные убийства.
Хоррор? Еще какой. Одиноких женщин не просто убивают, а убивают с особой жестокостью, как это некогда делал знаменитый Джек Потрошитель. Но если Джек Потрошитель был реальным человеком (хотя его, кажется, так и не поймали, а на виселицу вместо него отправили другого), то здесь, по словам единственного свидетеля, которого не без причин тут же записывают в подозреваемые, орудует сам дьявол, причем со всеми присущими ему атрибутами (рога на месте).
Психологический триллер? Может быть, – но с существенной поправкой на место действия: основные события романа развиваются в клинике для душевнобольных, которая расположена в мрачном средневековом замке, построенном, если верить легендам, над входом в ад. В клинике всего шесть пациентов («дьявольская шестерка») – патологические садисты, чей нездоровый ум породил самые изощренные способы пыток над людьми (снова начинается хоррор).
В клинику приезжает молодой психиатр Виктор Косарек, который придерживается теории, что в каждом человеке – в глубинах его бессознательного – скрывается дьявол, способный управлять нашими поступками. Чтобы доказать свою теорию, Косарек проводит психоаналитические сеансы с пациентами, пытаясь вытащить «дьявола», а если точнее – понять, что заставило этих людей стать монстрами. Это и есть основной интерес автора – разобраться вместе с читателями, как рождается безумие. Он подкидывает вопросы, на которые мы будем отвечать вместе с ним: какие химеры живут в нашем подсознании, правда ли, что существует вирус безумия, может ли безумие охватить всю нацию (а такие примеры действительно есть). И, наконец, главный вопрос (даже не вопрос, а скорее утверждение): не стоит ли рассматривать безумие как вариант выбора, изначально, со времен Адама и Евы, запрограммированный в человеческой психике? Или ты становишься демоном, или ангельское берет верх.
Все гораздо глубже и страшнее, чем в старом фильме Уильяма Фридкина «Изгоняющий дьявола» («Экзорцист»), там – вымысел, здесь – реальность. А вывод очень простой: на все есть своя первопричина. Зло порождает зло. Даже микроскопические крупицы зла, однажды посеянные в нас, непременно дадут всходы. Демон внутри не дремлет!
Сердце человека – это место, где скрывается дьявол. Я иногда чувствую его внутри себя.
Томас Браун(1605–1682)
Пролог
Звук его голоса напоминал жуткое черное солнце, что наполняло башни замка темным сиянием и проникало глубоко в толщу древних каменных стен. Несмотря на то, что пациент был надежно пристегнут к смотровой кушетке, Виктор почему-то чувствовал себя уязвимым. Ему было страшно. То, что он слышал, не имело смысла. Этого просто не могло быть.
Виктор вдруг понял, что звуки издавал вовсе не этот несчастный безумец. Нет, это был кто-то еще. Кто-то другой. Кто-то гораздо хуже.
– Я чувствую ваш страх, – кивнул мистер Хоббс. – Я улавливаю человеческие страхи. Это энергия, которая меня питает, и вы сейчас питаете меня. Вы искали меня – и нашли. Вы хотите знать, что я думаю, что чувствую. Хорошо, позвольте вам сказать кое-что: когда я убивал их… когда я убивал всех этих людей, превращая последние минуты их жизни в кошмар, – я наслаждался каждой секундой. Я делал это для удовольствия, сам процесс доставлял мне удовольствие. Я пил их боль, пил их страх, как прекрасное вино. Особенно мне нравился финальный момент, когда они умоляли о пощаде. Каждый, каждый из них, отчаявшись, начинал молить о пощаде. Я притворялся, что готов пощадить их, и в глазах обреченных мерцали искры надежды. На мгновение я давал им эту надежду, а затем отнимал. Когда в их глазах гасли последние искры этой глупой надежды, я испытывал величайшее блаженство, даже большее, чем в момент, когда жизнь покидала их. Понимаете, доктор Косарек, именно в этот момент они ощущали присутствие дьявола и просили Бога о помощи, о защите. И именно в этот момент я заставлял их осознать, что дьявол – это и есть Бог в своем темном обличье…
Часть первая
Обитель сатаны
1
Стояла поздняя осень 1935 года. доктор Виктор Косарек был стройным, высоким двадцатидевятилетним мужчиной. Он был привлекателен, но не более того: обычный среднестатистический уроженец Богемии, не лучше и не хуже других. Впрочем, многие считали его настоящим красавцем. Он немного переживал, что у него слишком длинный нос, но все остальное вполне приемлемо – высокие скулы, тяжелый сине-зеленый взгляд из-под темных бровей и черные, цвета воронова крыла, волосы. Но Виктор Косарек старался выглядеть старше своих лет, чтобы казаться авторитетнее на работе. Ему по долгу службы – а он был психиатром – приходилось знать все о темных тайнах его пациентов, которые не очень-то были готовы делиться этими страшными тайнами с мальчишкой.
Ночью шел дождь. Он ясно давал понять, что за время года на дворе. Так как Виктор навсегда покидал арендованную квартиру, багажа у него было много – внушительных размеров сундук и два тяжеленных чемодана, и от улицы Губернска до станции Мазарик, откуда он должен был уехать на пригородном поезде на центральный вокзал Праги, пришлось добираться на такси. На станцию он прибыл за сорок пять минут до отправления поезда, что было совсем неплохо, поскольку таксист выгрузил багаж из машины у входа в здание станции и укатил, а оплачивать услуги носильщика Виктору совсем не хотелось.
Виктор Косарек лелеял надежду, что его приятель Филип Староста поможет ему с багажом, но в последнюю минуту выяснилось, что тот не приехал. И как назло – ни одного свободного носильщика. Виктор готов был расплакаться, ну или застрелиться от отчаяния, ведь ждать помощи было неоткуда. Но тут ему удалось поймать юного железнодорожного служащего в слишком большом для него форменном красном кепи. На вид парнишке было не больше восемнадцати, однако он, несмотря на свое хрупкое телосложение, с небывалой легкостью погрузил сундук и чемоданы на багажную тележку.
Едва они вошли в здание станции, как полицейская «прага-альфа» притормозила ровно на том же месте, откуда только отъехало такси Виктора. Из машины выскочили два офицера и рысью промчались мимо них.
– Что происходит? – спросил Виктор парнишку.
Тот пожал плечами, еле заметными в просторной униформе, и сказал:
– Там, в зале, вроде кричал кто-то, но вы меня позвали, и я не успел посмотреть.
Они вошли в здание, и Виктор понял, что происходит нечто ужасное. В дальнем углу толпились пассажиры. Там же были полицейские.
Раздался крик – кричал какой-то мужчина. Вслед за ним – душераздирающий женский вопль.
– Демон! – вопил мужчина. – Она демон, посланный дьяволом! – Последовала пауза, затем мужчина затараторил, словно хотел предупредить собравшихся: – Он сейчас здесь, сатана здесь! Сатана среди нас!
Оставив носильщика, Виктор быстро пересек зал и вклинился в толпу. Краем уха он услышал, как какая-то женщина с жаром прошептала своему спутнику:
– Вы думаете, это действительно он? Вы думаете, это и есть Кожаный Фартук?
Теперь Виктор мог видеть тех, кто кричал: мужчину и женщину. Оба выглядели испуганными. Женщине было страшно, потому что мужчина, обхватив ее сзади, приставил к горлу большой кухонный нож. Мужчине было страшно по только ему самому известным причинам.
– Она демон! – снова завопил мужчина. – Демон, явившийся из ада! Смотрите, она горит!
Виктор обратил внимание, что женщина была очень хорошо, со вкусом одета, в отличие от напавшего на нее сумасшедшего. Тот выглядел как рабочий. Видавшая виды кепка, куртка из грубой шерсти, безрукавка и мешковатые вельветовые брюки. Конечно же они не были знакомы, а значит, жертва была схвачена наугад. По шальному, несфокусированному взгляду широко раскрытых глаз мужчины Виктор определил приступ шизофренического расстройства.
Полицейские ничего не предпринимали. Один из них, стоявший ближе всех к мужчине и его жертве, держал руку на кобуре. «Хоть бы он не вынул пистолет, – подумал Виктор. – Нельзя усугублять страх этого безумца». Его толкнули зеваки из напирающей толпы, он шагнул вперед, но тут же был грубо остановлен дюжим полицейским.
– А ну назад! – скомандовал чернявый парень с заметным словацким акцентом. – Куда прешь?
– Я доктор Виктор Косарек из приюта Бохнице – пробормотал Виктор. – Я психиатр. Думаю, я могу помочь.
– О-о-о… – словак кивнул напарнику, и он отпустил Виктора. – Это один из ваших? В бегах?
– Нет, не думаю. Но откуда бы он ни был, у него явно приступ. Параноидальный психоз.
Словак обратился к офицеру, одному из тех, кто только что подъехал:
Капитан идет по следу
– Здесь есть врач-мозгоправ…
– Пусть подойдет… – ответил офицер, не сводя глаз с мужчины и женщины.
– Мне нужно, чтобы вы разогнали толпу, – тихо сказал Виктор. – Толпа провоцирует его. Чем больше он ощущает, что ему угрожает опасность, тем бóльшая опасность угрожает юной леди.
Офицер кивнул, сделал знак, и тут же его подчиненные стали оттеснять зевак.
НОЧНАЯ ВСТРЕЧА
– Ты правда мозгоправ? – спросил офицер.
Случалось ли тебе, дорогой читатель, совсем одному ночевать у костерка в лесу, далеко от людей? Если хоть раз случилось, ты, конечно, запомнил эту ночь.
– Я доктор Виктор Косарек. Был стажером в Бохнице. А сейчас направляюсь в Орлиный замок… Ну, вы, наверное, знаете, там больница для преступников. Я еду туда работать. Вот почему я здесь, на станции.
Однажды на весенней охоте я задержался до темноты, потерял тропу и вынужден был заночевать в урмане. Было это в начале мая в горном лесу.
– Спасибо за подробную информацию, доктор, но у нас здесь немного срочное дело, – в тоне офицера сквозил сарказм. – Подожди-ка минутку, Орлиный замок? А не там ли держат «дьявольскую шестерку»? Тогда ты прибыл точно по адресу. Поможешь, парень?
Но расскажу по порядку.
Весь день просидел я у озерца и все понапрасну. Хоть плачь — ни одной утки! И там летят, и вон там летят, а мое озерцо, как заколдованное! Одни лысухи посередке озера на волне толкутся. Но какая же это дичь — лысуха? Для новобранцев первого года охоты.
– Я сделаю все возможное, но не знаю, в моих ли силах достучаться до него.
И вдруг к вечеру повалило! Да не к раннему вечеру, когда и положено полетывать утке, а к полной темноте, к звезде ночной, к туману холодному.
– Если не достучишься ты, боюсь, это придется сделать нам. – Офицер выразительно постучал пальцем по кобуре.
Сгоряча пострелял я, да потом сообразил: пустое это занятие. Где в такой темноте дичь соберешь? На лису работать, завтрак ей готовить — не затем ехал.
Косарек кивнул и подошел ближе к сумасшедшему и его пленнице.
А тут еще морозец задирается, за ворот лезет.
– Постарайтесь не бояться, – сказал он тихо и спокойно, обращаясь к женщине. – Знаю, это очень сложно, но, что бы ни происходило, не пытайтесь вырываться и не кричите. Нельзя допустить, чтобы он еще сильнее возбудился эмоционально. Постарайтесь быть храброй. Вы меня поняли?
«Нет, пойду, — думаю, — в деревеньку, у печки обогреюсь, а на зорьке за дело».
Она кивнула. Ее глаза были широко распахнуты от ужаса.
А до села верст пятнадцать с хвостиком. Местных — пятнадцать, хвостик — немереный.
– Очень хорошо, – сказал Виктор. Он отметил, что лезвие ножа было чуть выше яремной вены. Малейшее движение, и все – этого будет достаточно, чтобы безумец перерезал ей горло. Если он решится на это, женщину нельзя будет спасти.
Мужчина был еще молод, возможно, на пару лет моложе Косарека. Виктору бросалось в глаза, что он не замечает полиции и толпу зевак. Скорее всего, он был во власти кошмаров. За свою короткую карьеру Косарек уже не раз видел такое: душа больного пребывает в другом, никому не ведомом измерении.
Решил — прямиком через лес, вдвое путь короче.
– Меня зовут доктор Косарек, – голос Виктора оставался тихим и спокойным. – Я здесь, чтобы помочь вам. Знаю, вам очень страшно, но я сделаю все, чтобы помочь вам. Как вас зовут?
– Она демон! – крикнул в ответ мужчина.
Ну, и забрел, конечно. Поди сообрази направленье в непроглядной этой тьмище.
– Как ваше имя? – повторил Виктор.
Шел, шел — плюнул со зла! Сумку — наземь, топорик — из чехла, хворосту нарубил, костерище разжег.
– Огненный демон… Разве вы не видите? Демоны вокруг нас. Они готовы пожрать нас. Ее отправили сюда, чтобы пожрать меня. Она посланница дьявола…
Молодой человек вдруг замолк. Вид у него был такой, словно он услышал странный звук или почувствовал запах.
Хорошая это штука — ночной костер в майском горном лесу! Сосны будто из позеленевшей меди вокруг тебя стоят, тяжелыми черными ветками чуть вздрагивают. А за ними, за соснами, кажется, густым мазутом все залито. И там, в мазуте этом, мерещатся злобные морды волков, длиннющие спины лисиц, застывшие в удивлении глаза медвежьи и тысячи тысяч птиц, зверушек, насекомых.
– Он здесь… – прошептал он торопливо. – Дьявол здесь, в этом самом месте. Я чувствую его присутствие…
– Ваше имя, – все так же тихо и любезно продолжал Косарек. – Пожалуйста, назовите свое имя.
Земля вокруг костра подтаивает, от зимней зяби отходит, парок от нее поднимается.
Человек с ножом выглядел смущенным, будто не мог понять, зачем его отвлекают по таким мелочам.
Сижу у костра, консервы кое-как доедаю. Ложка из рук валится. Не восемнадцать лет все же — намаешься за целый день, наволнуешься, хоть подпорки в глаза ставь, — закрываются.
– Симон, – промолвил он наконец. – Меня зовут Симон.
– Симон, мне нужно, чтобы вы успокоились. Попробуйте успокоиться.
Не доел я эти консервы, заснул.
– Успокоиться? – недоверчиво переспросил мужчина. – Вы просите меня успокоиться?.. Дьявол здесь. Его слуги среди нас. Она – демон. Разве вы никого не видите?
Самую малость спал, — так казалось.
– Нет, боюсь, что нет. Где они?
Проснулся — будто толкнул кто-то. И сразу — палец на предохранитель, — вперед его. Оба ствола «Зауэра» к бою готовы.
Симон как прожектором проскользил взглядом по мраморному полу.
Смотрю, и не вижу ничего. Костер-то совсем поник. А чую: вот она — опасность. Рядом. В чаще лесной.
– Не видите? Вы что, слепой? Да они же повсюду. – Его состояние ухудшилось: возбуждение заставило покраснеть щеки, голос стал хриплым: – Они… они просачиваются сквозь пол, посмотрите… Они как лава выходят из недр Земли и обретают форму. Как этот… – Мужчина кивнул на пленницу, рука с ножом подрагивала.
Медведь? Волк? Бродяга, бежавший из заключенья? Что я ему? Ружье? Документы? Ах ты, беда, какая: в стволах-то у меня дробь утиная — тройка.
– Симон, – обратился к нему Виктор. – Это не так. Эта женщина – просто женщина. Она никакой не демон.
Лихорадочно соображаю: где яканы? Где они спрятаны у меня, эти свинцовые пули с ребрами, что и медведю голову разворотят начисто?
– Да вы что, с ума сошли? Разве вы не видите эти кривые огненные рога, растущие из головы? А лаву, бурлящую в глазах? Взгляните, как раскалились железные копыта. Никакая это не женщина, это – демон, огненный демон. Мне горячо, когда я касаюсь его. Мой долг остановить его. Я должен остановить их всех. Если я этого не сделаю, они утащат нас в огненное озеро, где не будет конца нашим мучениям. – Он на мгновение задумался над собственными словами, а затем произнес спокойно и решительно: – Я должен сделать это. Я отрублю голову этому демону в обличье женщины. Отрубить голову – единственный способ убить его. Единственный способ, да.
Вспомнил: в правом кармане!
Женщина, из последних сил сохранявшая самообладание, не выдержала и отчаянно закричала. Виктор Косарек жестами попытался успокоить обоих. Теперь уже не было сомнений, что налицо глубокий параноидальный бред, и никакого способа достучаться до разума Симона нет. Этот парень убьет жертву, и только после этого у него наступит спад.
Тихонько руку тяну к карману, нащупываю патроны.
Косарек многозначительно посмотрел на полицейского. Тот легонько кивнул и расстегнул кожаную кобуру.
– Уверяю вас, Симон, эта женщина не демон, – повторил Виктор. – Вам нехорошо. Вы плохо себя чувствуете, поэтому то, что вы видите, – обман. Закройте глаза и вздохните поглубже.
И вдруг голос в мертвой тишине:
– Дьявол – великий обманщик, – услышал он в ответ. – Но меня не обманешь. Я – десница Божья. Если я закрою глаза, дьявол схватит меня и утащит в ад. – Мужчина заговорил тише, в его голосе послышалась боль. – Я видел великого обманщика. Я смотрел в лицо дьяволу. Он пытался сжечь меня своим взглядом! – закричал он в отчаянии.
— Опустите ружье! Не валяйте дурака!
– Симон, пожалуйста, послушайте меня. Пожалуйста, попробуйте понять. Дьявола здесь нет. Все, что вы видите, иллюзорно, это картинки вашего подсознания. Наше подсознание – глубокий океан, и оно зло шутит над нами. Вы меня понимаете, Симон?
«Ах, черт! Если худой человек, так это и волка хуже».
— Вот я тебе как «опущу» сейчас, своих не узнаешь!
Мужчина кивнул, но его глаза все еще светились ужасом.
А из тьмищи лесной в ответ только: «Ха-ха-ха!» Будто огромный филин потешается.
– В каждом из нас, – продолжал Виктор, – бурлят темные волны. В этих глубинах живут жуткие монстры – наши страхи, наши запретные желания. Иногда они кажутся нам реальностью. Я знаю это, потому что я врач. Вот что сейчас с вами происходит, Симон: в вашем внутреннем океане разыгрался шторм; вздымаются волны, готовые увлечь вас в бездну. Темные монстры, таящиеся в глубинах вашего разума, проснулись и вырвались на поверхность. Пожалуйста, подумайте об этом. Я хочу, чтобы вы поняли: все, что пугает вас в этот момент, все, что вы видите, создается вашим подсознанием.
И чего смеется, бестия?!
Поднял я «Зауэр», пальцы — на спусках: ткнись, попробуй!
– Так это все обман? – спросил Симон голосом потерявшегося ребенка.
– Это обман, – кивнул Виктор. – Леди, которую вы схватили, – обычная женщина. Вам кажется, что вы схватили демона, но это лишь демон вашего воображения. Дьявол, которого вы боитесь, – это потаенная сторона вашего сознания. Пожалуйста, Симон, закройте глаза…
Только чувствую — позади, на плечах моих — руки.
– Это все обман…
«Тот, что смеялся?! Или другой? Сколько их?»
– Закройте глаза, Симон. Закройте и представьте, что шторм проходит, водная гладь успокаивается.
А голос позади:
– Обман… – Мужчина закрыл глаза.
— Бросьте вы, милейший, хорохориться!
– Отпусти леди, Симон, пожалуйста.
– Обман… – Он опустил руку, сжимавшую плечо женщины, убрал нож от ее горла.
Не успел я нож из-за пояса вырвать — полетел нож в темень лесную, к соснам из тусклой меди, к волкам с хищными мордами, к длинноспинным лисицам, к медведям любопытным.
– Скорее! – тихо скомандовал полицейский пленнице. – Скорее ко мне!
– Обман…
— Давайте знакомиться, — говорит голос. — Смолин.
Женщина, всхлипнув, бросилась к полицейскому, тот взял ее под локоть и отвел в сторону.
Оборачиваюсь — в упор на меня глаза строгие смотрят. Человек смеется, а глаза у него суровые какие-то. Будто отдельно от лица живут.
– Теперь, Симон, пожалуйста, – продолжал Виктор Косарек, обращаясь к мужчине, который все еще стоял с закрытыми глазами, – отдайте мне нож.
«А, была не была!»
Симон открыл глаза, посмотрел на нож и повторил:
– Обман…
Называю себя. Рекомендуюсь: стихотворец.
Затем он поднял голову, взгляд его стал жалобным, он умоляюще протянул руки к Виктору, но нож не выпустил.
— Знаю, — говорит неизвестный. — Вы даже по уткам стихами стреляете.
– Все в порядке, – сказал Виктор, делая шаг навстречу. – Я помогу вам.
– Все обман! – внезапно рассердившись, крикнул Симон. – Великий обманщик снова обманул меня! – Он посмотрел в упор на Виктора и усмехнулся: – А я тебя не узнал. Как я мог тебя не узнать? Но я догадался, кто ты на самом деле. – Взгляд мужчины стал тяжелым и полным ненависти. – Теперь я знаю! Теперь я знаю, кто ты!
— Это как так?
Все случилось слишком быстро. Симон бросился к Виктору, занося нож для удара. Виктор застыл. И в то же мгновение по залу ожидания эхом раскатились два звука: оглушительный грохот выстрела и крик Симона, падающего на молодого доктора:
— А так. На пыжах бумажных — рифмованные строчки. Я несколько стреляных стишков подобрал.
– Дьявол!
«Ох, — думаю, — следил за мной».
2
Но виду не подаю.
Виктор Косарек пришел к выводу, что бюрократия въелась в плоть и кровь богемцев. В любой жизненной ситуации, что бы ни случилось, требовалось заполнить какую-нибудь форму или отчитаться перед должностным лицом.
Виктор позвонил своему новому работодателю из телефонной будки в полицейском участке на улице Бенедикта. Он рассказал профессору Романеку, что произошло на железнодорожной станции, и о том, что полицейские попросили его написать отчет, а затем еще один, из-за чего он пропустил свой поезд. Молодой доктор объяснил, что его багаж находится в камере хранения и что он постарается прибыть первым же утренним поездом. Потом он добавил, что, конечно же, искренне сожалеет о том, что пришлось задержаться.
— Вот, — говорю, — не успел до деревни добраться.
– Мой дорогой друг, – ответил профессор Романек, – не стоит волноваться. Вы же спасли жизнь юной леди. Но что же случилось с несчастным героем этой трагедии?
И называю деревеньку.
– Спасибо за понимание… – Косарек сделал паузу, пережидая, пока мимо пройдут сурового вида стражи порядка. – Он в тяжелом состоянии, – продолжил он, как только полицейские удалились. – К сожалению, пока неясно, выживет он или нет. Пуля прошла через мускулатуру плеча, отклонилась от лопаточной кости и угодила в брюшную полость. Можно сказать, этому парню повезло – жизненно важные органы не задеты, но он потерял много крови. Время покажет. Я договорился, чтобы его поместили в приют Бохнице, как только он в достаточной мере поправится… если выживет, конечно.
– Это все очень печально. Но, надеюсь, это событие не омрачит ваши первые рабочие дни у нас.
— Знаю, — говорит человек. — У Вяхиря остановились.
– Вовсе нет, профессор. Я искренне рад, что буду работать с вами.
Профессор Ондрей Романек прославился своими новаторскими, зачастую спорными методиками, и Виктор Косарек действительно хотел у него работать.
«Не иначе — следил!» А сам спрашиваю:
– Сожалею, но не смогу встретить вас на вокзале, – бодрый голос Романека внезапно стал менее веселым. – Вас встретит господин Ганс Платнер. Вы с ним познакомились во время собеседования. Он отвечает у нас за отделение общей медицины. Ганс – прекрасный врач и хороший человек, но когда отстаивает свою точку зрения, бывает резким. Пожалуйста, не обращайте на это внимания. Я очень рассчитываю на нашу скорую встречу.
— А вы из деревни давно ли?
– Как и я, профессор.
— Я там не был, — отвечает. — Только к вечеру из города приехал.
Повесив трубку, Виктор Косарек осознал, что деваться ему некуда. Он съехал с квартиры, полагая, что без приключений доберется до новой работы. И что теперь?
Он не мог решить, следует ли ему звонить Филипу Старосте, приятелю и бывшему сокурснику по университету, чтобы попросить разрешения переночевать у него. Филип его подвел. И дело не только в багаже: Виктор хотел провести с ним последний вечер в Праге, но в последний момент друг отбил ему телеграмму, в которой сообщил, что не сможет увидеться с ним. Все это беспокоило Виктора. Мощный интеллект Филипа был столь же силен, как и страсти, кипевшие в нем. Его все более противоречивое поведение в последнее время наводило на вопросы, но Виктор отмахивался от них. «Самое лучшее, – подумал он, – попытаться найти отель рядом со станцией».
«М-да. Дрянное мое делю. Сообщники у него тут. Не иначе».
У будки стоял тщедушный, похожий на птицу старик и терпеливо ждал своей очереди позвонить. Виктор вышел, намереваясь у кого-нибудь спросить, где находится ближайшая гостиница. Вдруг захлопали двери, коридор заполнился людьми. В воздухе разлилась тревога. В глаза бросился видный мужчина: высокий и широкоплечий. Кто-то из полицейских обратился к нему: «Капитан Смолак». Виктор услышал, как на улице пронзительно взвизгнули шины на влажном булыжнике.
А человек продолжает:
У выхода стоял пожилой грузный полицейский. У него были крупные челюсти, густая щетина и роскошные усы; мясистые, как у бульдога, щеки покоились на жестком стоячем воротнике. Удерживая фуражку под мышкой, он читал объявления на доске.
— Вы что же, левую ногу натерли или поранили? Что у вас с левой ногой случилось?
— Ничего особенного, — отвечаю. — Отличная нога. И здоровье у меня отменное. Тяжелоатлет я, — любитель, правда, — но жим у меня, говорят, сто́ящий.
– Что происходит? – спросил его Косарек.
Это я ночного гостя пугаю. На всякий случай.
– Полицейские дела, – глухо сказал бульдог, не пускаясь в разъяснения.
А человек мимо ушей это пропустил и спрашивает:
К Виктору подошел старик, уже позвонивший кому-то.
— У меня, знаете ли, подряд три осечки «ижевка» дала. Нет ли у вас с собой гантелей?
– Я слышал… – сказал он заговорщицким шепотом, с жаром, с которым обычно приносят плохие новости. – Я слышал, что они говорили… Они нашли тело. Еще одно тело.
«Что за черт? Какие там еще гантели? Новинка охотничья разве?»
– Убийство? – спросил Косарек.
— Нет, нету. Барклай с собой, шомпол есть, а вот гантелей не захватил. Дома оставил. По рассеянности.
Старик мрачно кивнул.
– Тело женщины, все искромсанное. Кожаный Фартук снова в деле.
— То-то, вижу, по рассеянности, — говорит человек. — Гантели — это гири такие, рукояткой соединенные. Тяжелоатлетам без них нельзя.
3
Потом посмотрел на меня пристально и говорит:
Его отец был мясником.
— А вы, никак, меня за разбойника принимаете?
Возможно, именно поэтому первое, что пришло на ум Лукаша Смолака, как только он увидел место преступления, что это мясная лавка.
Растерялся я, видно, от этого странного вопроса и отвечаю:
В такую минуту, и вспомнить отца… Впрочем, ничего странного. В детстве, когда страхи, боль и одиночество переполняли его, именно отец оказывался рядом, но не мать, которая отдалялась от него все больше. Чувства и эмоции, охватившие его в этот момент, не сильно отличались от тех, детских.
— Ну, да, за разбойника. А что?
Лукаш Смолак унаследовал от отца крупную, мускулистую фигуру, добрый нрав и настолько глубокое спокойствие, что, казалось, упади небо, он бы не вздрогнул. В детстве он никогда не видел отца хмурым, ни единого злого слова не слышал. Однако был один случай, который потряс его. Даже не верилось, что это произошло на самом деле.
— Мне, действительно, с бандитами иногда дело иметь приходится. Но вы не тревожьтесь.
Лукашу тогда было лет девять или десять, после школы он отправился в лавку к отцу – мать попросила принести килограмм остравских колбасок к ужину. Лавка располагалась возле церкви, прямо посреди их деревни, в низком, побеленном здании. Лукаш вошел, но не застал отца на привычном месте за прилавком. Вдруг со двора позади лавки раздались странные громкие звуки. Он позвал отца, но тот не ответил. Лукаш тихонько прошел за прилавок и открыл дверь подсобки. В полумраке висели мясные туши. Отца здесь не было, и Лукаш отважился пойти дальше. Звуки между тем превратились в истошный, пронзительный визг.
«Ей богу, черт знает что такое! Человек с бандитами дело имеет, а я ему в лесу, ночью, — улыбайся, что ли?»
Приоткрыв дверь во двор, Лукаш сощурился – солнце било в глаза. Отец стоял спиной к нему, удерживая коленями поросенка, – он-то и визжал так истошно. И тут тяжелый молоток опустился на голову животного. Визг смолк. Отец отбросил молоток, вынул из кармана фартука длинный нож и быстро, одним движением перерезал поросенку горло. Поток крови, пульсируя, хлынул на каменные плиты, которыми был замощен двор, устремляясь в канализацию. С каждым толчком пульсация становилась все слабее и слабее.
— А зачем к костру тихо шли? Не окликнули?
И тут отец увидел Лукаша. Он подошел к нему, положил руки на плечи, развернул так, чтобы Лукаш не видел поросенка, и, повесив по пути окровавленный кожаный фартук на дверь кладовой, увел обратно в лавку. Там он сел и терпеливо стал рассказывать рыдающему Лукашу об ужасной необходимости насилия в жизни.
— Страшился! — смеется человек. — Боялся, что сгоряча плеснете в меня дробью. Спросонья бывает. Сам один раз вот так-то в темноту влепил.
Его отец был мясником.
Совсем уже было поверил я человеку, незлому его голосу. Да вдруг две мысли обожгли.
Этот день вспомнился ему сейчас, в комнате, залитой кровью. Капитан полиции Лукаш Смолак, сын давно уже скончавшегося мясника, работал в отделе убийств двадцать лет и повидал, без преувеличения, все злодеяния, которые только можно представить. Он видел обезглавленных, сожженных заживо, видел застреленных – обычное дело, видел тела забитых камнями и арматурой, тела зарезанных и искромсанных на куски. Но самыми жуткими убийствами, от которых стыла кровь, были те, что совершил маньяк, которого вся Прага называла не иначе как Кожаный Фартук.
— Погодите, — говорю. — Вы же только к вечеру из города приехали. Откуда узнали, что я в деревне, у Вяхиря, остановился. И еще: кто вам сказал, что я левую ступню до крови растер?
Здесь, в этой комнате, был истинный ад на земле. Тело человека лежало на кровати, и только по обрывкам одежды можно было определить его пол. Женщина. Почти все ее органы были вырезаны из тела. На месте живота зиял провал, вскрытая грудная клетка, как остов корабля, потерпевшего крушение, белела оголенными ребрами в кровавом месиве. В углу кровати убийца педантично сложил гладкие, серо-коричневые и розовые витки кишечника. На полу, в китайском фарфоровом тазу для умывания, не менее педантично были разложены почки и сердце убитой.
— Никто. Я сам к Вяхирю в гости собирался. По пути, на большаке, в чайную заглянул, со встречными разговорился. Они и сказали: у старика — гость. И приметы сообщили. А что ноги касается, — так это совсем пустяк. На мокром песке, у озера, от правой ноги вашей — глубокий след, а левый отпечаток почти неприметен. Да и короче у вас левый шаг. Значит — плоха нога, боялись вы на нее ступать.
Лицом несчастная была повернута в сторону Смолака. Вся кожа, как маска, была с него снята, блестящие белые глаза смотрели с укоризной, зубы ощерились в безгубой улыбке.
Помолчали.
Простыни пропитаны кровью, а так – никаких признаков борьбы. Если повернуться спиной к кровати, комната выглядела обычно, не считая, конечно, зловонного пятна на коврике у двери, – домовладельца, обнаружившего тело, вывернуло наизнанку.
Встает человек и говорит:
Смолаку пришлось отправить своих помощников на улицу, чтобы те могли отдышаться. Даже он, с его многолетним опытом работы в отделе убийств, не мог смотреть на труп без подступающей тошноты. И только один человек оставался беспристрастным. Низкорослый, полноватый, одетый в мешковатый костюм, он вел себя, как настоящий профессионал. Доктор Вацлав Бартош, медицинский эксперт, склонился над убитой с большой лупой в руке, забросив галстук через плечо, чтобы не запачкать в крови. Он делал свою работу.
— Ну, ладно, идемте ваш нож искать. Не пропадать же ему!
К Смолаку подошел его подчиненный, детектив-сержант Мирек Новотны. Амбициозный рыжеволосый офицер обычно всем своим видом выражал чрезмерную самоуверенность. Но не сегодня. На бледной коже Новотны ярко выделялись веснушки.
— Идемте, — говорю. — Только вы, пожалуйста, вперед идите, а то у меня, знаете ли, действительно, с ногой плохо.
– Нашли что-нибудь? – спросил Смолак.
Смеется мой ночной гость, вперед идет.
– Да, кое-что есть, капитан. На этот раз старина Кожаный Фартук совершил ошибку.
Отыскали нож, набрали хворосту, подбодрили костер. Сидим, молчим.
– Неужели? – пробормотал Смолак, не сводя глаз с кровати.
– Мы обнаружили свежие отпечатки пальцев, которые не принадлежат жертве. И там, в углу… – Новотны указал на пол рядом с кроватью. – Он наступил в лужу крови и оставил частичный след.
Я к незнакомцу приглядываюсь. Красивое у него лицо. Нет, не то слово я сказал. Не то, что красивое, а скорее строгое лицо. Мужественные черты. Мягкие русые волосы. А главное — глаза. Вот такое впечатление, что видят эти глаза тебя насквозь: черные, очень уже пристальные глаза. Да, я не оговорился: волосы у человека русые, а глаза — темь лесная.
Смолак нахмурился:
— Ладно, — говорю я, — довольно в прятки играть. Рекомендуйтесь.
– На него что-то не похоже.
Он подошел и наклонился, чтобы проверить отпечаток. Нет сомнений – на полу была видна половина следа от ботинка с гладкой подошвой. Обувь явно была мужская, хотя и небольшого размера.
– Странно… Он не оставляет улик. Никогда не совершал ошибок раньше…
Новотны пожал плечами:
– Возможно, он хочет, чтобы его поймали. Иногда они так делают, психи же. Испытывают чувство вины в глубине души или что-то в этом роде, вот и хотят, чтобы их поймали и наказали. Ну, или играют в какие-то глупые игры с нами, как в кошки-мышки.
– Это не про него. Он особенный, в свои зверства вкладывает много труда. Можно предположить, что он наследил, чтобы посмеяться над нами, – мол, попробуйте поймать, – но я в этом сомневаюсь. – Смолак еще раз пристально посмотрел на след. – Как-то это все очень странно. Нашли еще что-нибудь?
Ударил мой гость себя по бокам ладонями, рассмеялся:
– Никаких признаков взлома нет, – рапортовал Новотны. – По словам домовладельца, три дня назад она потеряла ключи на рынке. Ему пришлось впустить ее.
— Извините великодушно! Что же это я… Капитан милиции Смолин. Сыщик по профессии.
Смолак задумчиво кивнул.
Вот так мы познакомились и подружились надолго.
– Вы думаете, убийца обчистил ее карманы?
* * *
– Возможно. Это объясняет, как он попал в квартиру. Думаю, надо отправить пару ребят на рынок, пусть поспрашивают, не ограбили ли еще кого-нибудь в тот день.
Ох, зорька, охотничья зорька! Что может быть лучше тебя, короткое охотничье время, когда зябнешь не от утренней или вечерней прохлады, а от нетерпенья по первой дичи, от близости ружья, пока холодного и молчаливого, но готового сверкнуть и загреметь обоими стволами по налетевшим кряквам?!
– Надо также выяснить, не терял ли ключи кто-нибудь из предыдущих жертв, – продолжил Смолак. – Об этом могли не рассказать, посчитав за мелочь.
И вокруг, на сотни километров: на лесных опушках и у озер, в скрадах и шалашах, под деревьями и в кустах, такие же, как ты, счастливцы-мученики — в потертых шинелях и ватных куртках, в кожаных и резиновых сапогах, с двустволками, трехстволками, одностволками.
Как только Новотны ушел, Смолак повернулся к медицинскому эксперту, который, закончив осмотр, выпрямился и вернул галстук на место.
Вот-вот начнется: пальнет где-то за озером самый нетерпеливый или самый жадный. Будто эхо отзовется ему кто-то с тобой по соседству, кто-то у леса, и пойдет, пойдет — то очередями, то пачками — греметь и перекатываться веселый знобящий охотничий гром!
И забудешь в эти минуты обо всем, что не летит и не плавает, не крякает и не посвистывает, — и все у тебя: и зрение, и слух, и даже осязанье — напряжено до крайности потому, что каждый раз коротка и неповторима узкая полоска в жизни твоей — охотничья зорька!
– Она мертва уже сутки или больше, – сказал доктор Бартош. – Назвать конкретную причину смерти трудно: слишком много разрезов и слишком много органов недостает, но ей перерезали горло. Если это была первая рана, то смерть, на ее счастье, была мгновенной. Могу с уверенностью сказать, что все эти мерзости напавший проделал на высочайшем уровне.
И спроси потом у охотника: слышал он или не слышал бессмертное пение соловьев, видел или не видел чистую пену черемухи возле самого плеча своего, слышал ли могучий запах распускающихся осокорей, — пожмет удивленно плечами охотник и только промолчит в ответ.
Нет, ничего не видел он и не слышал, кроме флейты утиных крыл и пьяного — воистину пьяного! — бормотания глухарей.
– Отлично сработано?
А ты идешь в резиновых — до бедра — сапогах в воду озерца, собираешь с показной ленцой убитую дичь, а сам косишь глазами на соседа: видит ли?
Видит!
– Если это еще одно убийство, совершенное так называемым Кожаным Фартуком, то он становится все более изощренным, демонстрируя свое мастерство в расчленении. Он точно знал, что делать, и умело провел все операции.
И расплываются губы твои сами по себе в самодовольную улыбку, и слава богу, что не замечает ее, улыбку эту, сосед твой, занятый тем же делом.
— Ну, как? Удачно ли? — спрашивает он тебя, подходя с добычей, и зорко, даже ревниво всматривается в маслянистую бархатную воду.
– Врач?
— Так себе! Немного есть, — с напускным холодком отвечаешь ты, чуть ли не сгибаясь под тяжестью набитой дичи.
— Ненасытный мы народ — охотники! — смеется твой сосед, отлично понимая и скучающий тон твой и невидимую в темноте улыбку.
– Не обязательно. Он может быть хирургом, анатомом, или забойщиком, или мясником. Но ходят слухи, что вы, возможно, уже схватили этого человека.
— А у тебя как? — спрашиваю я нового товарища, хотя ясно вижу, что Смолин весь обвешан утками.
— И у меня маленько есть! — весело отвечает охотник.
– Что? – в замешательстве переспросил Смолак.
Мы уже близко подружились с капитаном, так быстро, как это бывает обычно на охоте. Так и не ушли в деревню, а провели ночь у костра, чтобы встретить утреннюю зорьку веселой огневой музыкой наших двустволок.
– Некий ученик мясника из еврейской лавки, как я слышал. Этот парень схватил женщину на железнодорожной станции Мазарик и угрожал ей ножом, пока его не подстрелил один из ваших ребят.
Днем мы спали, потом опять жгли костер, варили уток, рассказывали друг другу о своей жизни, а вечером снова гремели над озерцом наши ружья, и снова тяжело падали в воду сбитые кряквы и шилохвости.
Смолак покачал головой.
— Опять не пойдем к Вяхирю? — спрашивает меня Смолин, зажигая от рубинового уголька, вытащенного из костра, свою трубку.
— Опять не пойдем, — говорю я, — опять отправимся в свое прошлое. Если ты, конечно, не против…
– Он не был евреем, не знаю даже, откуда берутся такие слухи. Во всяком случае, это не тот, кто орудовал здесь. Просто безумец с ножом.