Хорошо еще, что голос меня не выдал!

— Он послушник Магистра Смерти.

— Я слышал.

— Магистр Смерти кое-что хранит в своем храме. Мне хотелось бы знать, как это существо… погибло и что еще известно о нем твоему кузену.

— Мне дозволено знать, что это за существо, дядя-цзин?

Дядюшка Тлалок помедлил, словно взвешивая, какую долю правды стоит мне открыть, и нагнулся еще ниже.



— Это хуэтлакоатль. Можно сказать, важная птица.

Когда я вышел из «Дворца Колибри», шел дождь, мелкая теплая морось, вызывающая не слишком приятные ассоциации: почему-то все время казалось, будто это сам Тлалок мочится на меня. Совсем как этот шлюхин сын, его тезка, с которым мне только сейчас довелось беседовать.

Я поплотнее закутался в плащ с отороченным перьями капюшоном, рассеянно потеребил мягкий пух. Перышки колибри, знак воина, бога войны, самого Леворукого Колибри, и следовательно, неоспоримого символа благородства. Разумеется, самые знатные аристократы дополняли перья колибри плюмажем из хвостов кетцалей, символа бога Кетцалькоатля, но я давненько не имел дел с аристократами, как высшего, так и низшего ранга, а еще дольше не общался с членами собственного рода. Правда, как я, так и мои родственники предпочитали сложившееся положение вещей. Но дядюшка Тлалок отдал распоряжение, а его слово практически заменяло закон в Английском квартале.

Я переступил через спящего на обочине нищего, откинул голову, распрямил плечи и направился к храму Магистра Смерти: само воплощение Чада Колибри, идущего в Поле Цветов, навстречу судьбе.

Стража у храмовой ограды беспрекословно пропустила меня, руководствуясь столь бесспорными признаками, как мой плащ, родовая татуировка на щеках и осанка. Ни один из наемников дядюшки не пробрался бы так легко в священный квартал Атлнахуака: поэтому старый ублюдок и выбрал меня для этой проклятущей работенки.

Храм Магистра Смерти находился в дальнем конце священного квартала, рядом с заливом, и с подветренной стороны. Я, спокойно и не вызывая любопытных взглядов, прогуливался между аристократами, священниками и слугами, собравшимися здесь в этот час. Включенные прожектора заливали раскрашенные резные фризы неприятно ярким светом. То тут, то там неоновые трубки обводили верхушки пирамид багрово-красным — цветом свежей крови, и пурпурным, оттенка крови свернувшейся. Все казалось иным: немного резче, грубее, чем я помнил, хотя было ясно, что священный квартал не изменился.

Впрочем, и Девять Оленей тоже. Такой же тощий и вихляющийся, как в детстве. Годы ничего не смогли поделать с его безвольным подбородком, а нефритовая губная затычка[2] искусной работы только подчеркивала ущербность владельца. Нужно признаться, мы всегда недолюбливали друг друга.

— Не ожидал увидеть тебя снова, — честно признался он, когда храмовый слуга ввел меня к нему.

Я бросил взгляд за его спину, на каменные столы, нагруженные какими-то свертками и тщательно задрапированными предметами.

— А мне казалось, ты только и ждешь, что я рано или поздно объявлюсь.

Время, очевидно, оказалось столь же бессильно улучшить чувство юмора, сколь и усовершенствовать линию подбородка.

— Не думал увидеть тебя живым, — поправился Девять Оленей. — Тебе вообще не следует здесь бывать.

Я улыбнулся; вернее, обнажил зубы в оскале, неплохо усвоенном с тех пор, как подвернулась работа на дядюшку Тлалока.

— Можешь позвать стражу и вывести меня отсюда, — мягко посоветовал я. — Разумеется, в таком случае мне придется найти тебя в другом месте, чтобы решить наше дельце.

Судя по выражению его лица, до него дошли просочившиеся в мою почтенную семейку слухи о том, что случилось с последним родственничком, посмевшим прогневать меня.

— И что тебе надо? — мрачно осведомился он.

— Хочу взглянуть на одного из твоих подопечных. И услышать все, что ты можешь о нем сказать.

— Подопечных? Имеешь в виду животное?

Что же, его предположение вполне закономерно. В обязанности Магистра Смерти входит сбор трупов животных, подохших по всему юроду, равно как и тел Людей, принесенных в жертву, а также казненных преступников. Но мой кузен чертовски хорошо понимал, что речь идет не о животном, да и голос его выдавал.

— Я имел в виду хуэтлакоатля.

Девять Оленей съежился и вздрогнул, как от удара.

— Нет! Нив коем, случае!

Я с преувеличенней небрежностью прислонился к стене и скрестил руки на груди.

— Как хочешь, кузен. Выбор за тобой.

Поколебавшись, он, очевидно, взвесил шансы и счел за лучшее согласиться на все, лишь бы я поскорее убрался. Он пожал плечами, махнул рукой и повел меня по короткому коридору. В конце находилась комната — узкая, с низкими потолками, но куда более опрятная, чем приемная. На полу были разбросаны душистые травы, газовые рожки отбрасывали яркий равномерный свет. Обычно подобные помещения предназначались для тел высшей знати и важных чиновников. То, что лежало сейчас на столе, при жизни не было ни аристократом, ни тем более чиновником, но явно «имело вес».

— Только побыстрее, — предупредил Девять Оленей, едва мы переступили порог. — Скоро за телом придут.

Я сделал знак, и кузен откинул красную простыню, прикрывавшую труп.

Существо на каменной плите было ростом с человека и ходило на двух ногах. На этом сходство с человеком кончалось. Зеленовато-серая кожа, меняющая цвет на мертвенно-белую между лапами. Вытянутая вперед морда с пастью, усаженной острыми зубами, предназначенными для того, чтобы кусать, рвать, терзать. Огромные средние когти на каждой задней лапе отведены назад в смертной судороге. Передние — чуть потоньше и более гибкие — тем не менее застыли в хищном хватательном жесте. Труп лежал на боку: перевернуть его на спину мешал хвост.

Хуэтлакоатли, древние повелители змей, таинственные обитатели Виру, лежавшего к югу континента. Несмотря на сотни лет торговли, набегов и случавшихся время от времени войн, несмотря на то, что они устроили торговую факторию на острове в заливе, раньше я никогда не видел их во плоти.

— Удовлетворен? — прошипел Девять Оленей, пытаясь прикрыть чудовище. Но я нахмурился и отстранил его. Труп был располосован от паха до шеи. На теле имелись и другие раны: колотые — в верхней части груди, и темная линия вокруг шеи — очевидно, след удавки.

Ткнув пальцем в зияющую рану, я покосился на Девять Оленей.

— Это было сделано после смерти, — признался тот. — При условии, что тварь функционирует, как человек или как животное. Сердце… или в чем там содержится его душа… перестало биться. Создание не было принесено в жертву.

Я нагнулся, чтобы получше рассмотреть трехпалые лапы со смертоносными когтями.

— Кровь была?

— Нет. И на большом пальце задней лапы тоже. А теперь, не будешь ли так добр убраться?

— Попозже. Итак, что еще можешь сказать?

— Ничего. Проваливай.

Не обязательно быть телепатом, чтобы понять, о чем он думает. Как аристократ, хоть и не слишком знатный, и отпрыск рода Тростников я имею полное право находиться здесь. Но принадлежность к роду и моя жизнь — это все, что не было отнято у меня при изгнании. И, несмотря на теоретические права члена рода, сомневаюсь, что властям понравится, если какой-то человек, даже самой безупречной репутации, станет шнырять здесь и совать нос в столь деликатные вещи, как мертвый хуэтлакоатль. Так что я очень легко могу лишиться головы. Но Девять Оленей куда больше заботится о собственной шкуре: случись что со мной — достанется и ему. И поскольку мой кузен высоко ценил свою карьеру (гораздо выше, чем мою жизнь), домыслить остальное было легче легкого.

— Мне спешить некуда: впереди вся ночь, — неторопливо сказал я.

Девять Оленей скрипнул зубами.

— Его прикончили там же, где нашли, в переулке… если, разумеется, эти твари истекают кровью, как животные.

Ну что же, укромный темный переулок — вполне подходящее место для подобной расправы. Я потянулся к нижнему краю убогого плаща, наброшенного на странное существо.

— Что это?

Девять Оленей неловко переминался с ноги на ногу.

— Не знаю. Клянусь, не знаю.

Я поднес тряпку к носу, фыркнул, пытаясь отогнать зловоние.

— Свечной жир.

Разжав руки, я снова осмотрел тело. Тот, кто сделал это, некоторое время постоял над трупом.

Девять Оленей почти приплясывал от волнения.

— Представители хуэтлакоатлей с минуты на минуту будут здесь, чтобы унести тело. Если тебя тут застанут, нам обоим несдобровать.

— Никаких душистых трав и скрученных полотнищ?

— Мы не знаем, какие обычаи практикуют хуэтлакоатли в таких случаях. Да иди же!



Больше здесь поживиться было нечем, и я подчинился. Немного подождал в тени, напротив храма Магистра Смерти, под резным изображением Чудища Земли, защищавшим меня от дождя, и хорошенько обдумал все, что узнал от кузена. Пока еще не время возвращаться но «Дворец Колибри». Дядюшка Тлалок любит подробные отчеты, а не тайны.

Первой загадкой была гибель твари. Как это произошло? Драка между хуэтлакоатлями? Возможно. Предположительно, они убивали, вспарывая животы острыми когтями задних лап и выпуская внутренности, но рана шла снизу вверх, а не наоборот, и, что всего интереснее, плоть была аккуратно разрезана, а не порвана. Следы же удавки и колотые раны на груди предполагали вмешательство человека. Потому-то, наверное, дядюшка Тлалок с таким пристрастием относился к этому делу.

Итак, предположим, хуэтлакоатля прикончили люди. Именно люди. Один держал удавку, кто-то орудовал кинжалом: убийц, скорее всего, было двое, судя по частоте ударов. Но мотив? Верно, тварей недолюбливали настолько, что они редко покидали свой сказочный остров в заливе и почти всегда путешествовали под охраной вооруженных воинов. Однако в данном случае ни о какой охране речи не было. Может, хуэтлакоатль осмелился выйти в город по какому-то необычному делу?

Шорох резиновых шин по мокрой от дождя мостовой заставил меня отступить глубже в тень. Паромобиль, длинный, низкий, такой же черный и блестящий, как гагатовое ожерелье Госпожи Смерти, подкатил ко входу в храм. Пар с шипением вырывался из-под капота. Чересчур широкая и низкая дверца распахнулась, изнутри показались четыре закутанные в плащи фигуры. Первые три пошли вперед, через минуту за ними последовала четвертая. Эти трое были людьми: сразу заметно, несмотря на скованные движения под бесформенными одеяниями. А вот четвертый — нет. Уж слишком он был гибким, каким-то растекающимся: семенил, подпрыгивал и проделывал все это совершенно естественно, в отличие от своих товарищей, которые вели себя, подчиняясь каким-то не известным мне правилам.

Существо то и дело подавалось вперед всем телом и высоко поднимало ноги. Ворота храма открылись, и все четверо исчезли.

Итак, что бы там ни было, представители сочли необходимым приехать за хуэтлакоатлем. Правда, мне почти ничего не было известно о них, но я точно знал: слишком пылкими чувствами по отношению к собратьям они не отличались. Очевидно, не родственные заботы привели сюда хуэтлакоатля со свитой. Интересно.

И с каждой минутой становится все интереснее.

Не прошло и четверти часа, как ворота снова открылись, и оттуда выступили закутанные в плащи фигуры. Впереди шел человек, за ним — господин хуэтлакоатль, а потом и слуги, несущие большой сверток. Хуэтлакоатль первым уселся в паромобиль. Носильщики уложили труп и тоже сели. Агрегат громко фыркнул паром и умчался в ночь.

Я повернулся и направился к пристани. Но во «Дворец Колибри» не зашел. Ночь еще только начиналась. Ветер разогнал облака, открыв унылое беззвездное небо, нависшее над чернеющими водами залива. Гигантская статуя Богини Бурь улыбнулась мне, показывая выщербленные зубы и потрескавшиеся губы. В квартале Атлнахуака имелось немало улиц, которые следовало сегодня обойти.



«Двор Змей» мало походил на «Дворец Колибри». Последний представлял собой настоящую древность, в отличие от аляповатого современного сооружения. Жестяная модерновая музыка, вырывавшаяся из видавшего виды автомата, била по нервам. Публика тоже была сортом пониже, однако слово дядюшки Тлалока и здесь имело вес, так что некоторые из клиентов могли оказаться полезными.

Я остановился у входной ниши, стряхнул капли дождя со шляпы. Порыв ледяного воздуха из кондиционера пробрался под мокрый плащ и пробрал меня до костей. Я обвел взглядом зал в поисках нужного человека. К сожалению, выбор оказался не гак уж велик. Сторожа вечерней смены прикончили свое пойло и давно разбрелись по домам. Ночная смена завершится на рассвете. Остальные посетители — преступники, шлюхи и забулдыги — вряд ли могли мне помочь. Единственным подходящим человечком оказался Семь Дождей, одиноко сидевший в углу. Не совсем то, что нужно, но для начала сойдет.

Возраст Семь Дождей приближался к пятому десятку. На лице проступали морщины, шрамы грубо рассекали татуировки на груди и руках. Обрюзгшее лицо и отвислый живот выдавали завсегдатая баров и кабачков. Не успел я пересечь комнату, как он злобно ощерился.

— Итак, молодой господинчик, — воскликнул он чересчур громко, — решили почтить нас своим присутствием?

Я снисходительно кивнул.

— О, что вы, это я должен быть польщен, уважаемая ищейка, — сказал я с достоинством аристократа. — Позвольте мне выказать вам свое восхищение, заплатив за очередной горшок с пивом.

Он окрысился пуще прежнего, но я преспокойно устроился рядом, пытаясь решить, стоит ли игра свеч. Семь Дождей, похоже, вспомнил, что случилось в тот раз, когда он вел дело, или уразумел, на кого я работаю, и сообразил, что лучше не зарываться.

— Что, во имя девяти кругов ада, тебе от меня потребовалось? — проворчал он.

— Всего-навсего короткая беседа, а возможно, и шанс выказать потом мою благодарность.

Семь Дождей чертовски хорошо понимал, чья именно благодарность должна быть выказана, как, вероятно, и любой другой посетить бара. Но лучше о подобных вещах не упоминать.

Я передвинул стул так, чтобы никто не мог заметить движения моих губ.

— Сегодня недалеко от складов было совершено убийство.

— Ты думаешь, что я обязан запоминать каждого несчастного парня, которого угораздило влипнуть в передрягу и закончить жизнь с перерезанным горлом?

— Я не сказал, что это был парень.

Лицо Семь Дождей застыло.

— Ах, да, — промямлил он. — Тот тип…

— Где это было?

Его глазки беспокойно бегали, хотя губы едва шевелились.

— За складами, недалеко от английских доков. Между третьим и четвертым.

— Время?

— Обнаружили его за час до рассвета. Не наши люди, а случайный прохожий, матрос.

Его лицо расплылось в невеселой улыбке.

— Беднягу вывернуло наизнанку при виде находки.

— Какие-то улики?

На этот раз пауза длилась куда дольше.

— Нет. Никто ничего не заметил. Никто ничего не слышал. На месте происшествия ничего, кроме лужи блевотины.

Я кивнул.

— Поделитесь, если что-то пронюхаете?

— Во всяком случае, позабочусь о том, чтобы весточка достигла нужных ушей.

Это означало, что он не собирается дать мне шанс вытеснить его из поля зрения дядюшки и, следовательно, лишить всякой надежды на подачку.

Я кивнул и поднялся, ловко швырнув монету на стол, так что серебро громко зазвенело на каменной столешнице.

— За ваше прохладительное, друг мой, — манерно картавя, проворковал я и вразвалочку вышел под метафорический скрип зубов за спиной.



В ночи тяжело висело влажное соленое дыхание Богини Бурь. Я остро чувствовал нечто более опасное, чем обычное число духов болезней, плавающих в воздухе. Пот пропитал подушку и простыни. Я отбросил одеяло. В такие ночи уснуть невозможно.

В этот момент я что-то поймал взглядом и попытался рассмотреть его в темноте. Так и есть: неразличимая фигура двигалась к изножью кровати.

Мне страстно захотелось бежать или хотя бы дотянуться до меча под подушкой. Но я не смог не то что пошевелиться, а даже вздохнуть.

Незнакомец встал на колени. Поднял шкатулку, которую я держал в изножье. Откинул крышку, и оттуда вырвался холодный зеленый свет, упавший на лишенное кожи лицо.

Кожи, но не плоти. Глаза, мышцы — все присутствовало. Только вот кожа была содрана. Ну, разумеется, имелся всего один освежеванный человек, игравший в моей жизни значительную роль.

Я уставился в глаза, лишенные век, и узнал их. Цвет разбавленного шоколада.

— Дым?

Я так и не понял, улыбнулся ли он. У него не было губ.

— Пришел навестить свою кожу, — пояснил он. — В такие ночи без кожи бывает холодно.

— Как мило…

Его зубы блестели в зеленоватом свете.

— Я также пришел напомнить, что твоя жизнь проросла из моей смерти, как кукуруза пробивается из плоти Кукурузного бога.

— Моя жизнь! До чего же чудесно!

— И чтобы напомнить: именно ты мог стать тем, кто гуляет по ночам без кожи.

Он захлопнул крышку. Свет исчез. Я остался один.

Дрожа, я пополз к изножью кровати. И хотя лунный свет был совсем тусклым, толстый слой пыли на крышке не был потревожен. Никто не касался шкатулки. Дыма здесь не было. Наверное, мне приснился кошмар.

Я лишь однажды заглянул в шкатулку с кожей Дыма, когда дядя Тлалок отдал ее мне, после того как спас все, что осталось от моей жизни. С тех пор я не сумел заставить себя открыть ящичек и увидеть высушенную, аккуратно сложенную, покрытую татуировкой кожу.

— То, чего ты желаешь больше всего, — изрек дядюшка, собственными руками вручая мне шкатулку.

Он был прав… тогда. В то время моим единственным желанием было узнать о медленной мучительной смерти Дыма, навлекшего на мою голову позор и покинувшего в беде. Только, как и большинство даров дядюшки Тлалока, этот был обоюдоострым оружием, а острие казалось смертоноснее обсидианового наконечника стрелы. Покончив с моим врагом подобным образом, он лишил меня всякой возможности вернуться к прежнему существованию. Презентовав мне кожу, он неотвратимо связал меня с преступлением. И тем самым ненавязчиво напомнил, в чьих руках жизнь и смерть каждого обитателя Английского квартала.

Дым этой ночью больше не вернулся, но все мои сны были тяжелыми и населенными вещами и событиями, которые я предпочел бы забыть. Я проснулся мгновенно и вскочил, сжимая меч, прежде чем рассмотрел человека, стоящего у постели. Это был мой слуга Уо, бесстрастно взирающий на меня, несмотря на готовый вонзиться в него клинок.

— К вам посетитель, — объявил он, убедившись, что я обрел подобие сознания.

— Кто?

Уо пожал плечами.

— Она под вуалью.

— Оружие?

Его плоское крестьянское лицо оставалось равнодушным.

— Высокородная дама.

Она стояла посреди гостиной, неестественно выпрямившись и держа руки по бокам, словно боялась, что запачкается, если притронется к чему-нибудь. Мантилья украшена одним, достаточно скромным рядом вышивки, указывающей на положение, но не определяющей род.

— Госпожа?

Она повернулась лицом ко мне, не снимая мантильи. Глаза, хоть большие и темные, недостаточно скошены, чтобы казаться по-настоящему красивыми. Похожи на глаза другой женщины, жившей в далеком прошлом.

Память ледяными когтями вцепилась в мое тело.

— Мы одни? — осведомилась она, когда слуга вышел.

Я кивнул, и она сбросила мантилью. Ничего не скажешь — хороша, хотя вряд ли может считаться неотразимой. Череп не уплощен, как у людей из рода Лягушек, волосы блестящие, губная затычка так же мала, как нефритовые катушки в ушах. На подбородке четыре линии, как у всех знатных замужних дам. Понадобилось не меньше секунды, прежде чем я сложил все части головоломки и узнал ее.

— Что же, по крайней мере ты не пьян, — заметила дама.

— Три Цветка?

— Леди Три Цветка, — жестко и холодно уточнила она.

Значит, не поддастся ни на дюйм.

— Чем же я могу служить пресветлой леди?

Ее глаза сверкнули. Когда-то, в другой жизни, она была старшей сестрой той, на которой, я собирался жениться. Кто же она теперь?

— Девять Оленей рассказал о встрече с тобой.

— Не удивлен, что мой кузен не способен держать язык за зубами. Неужели этого достаточно, чтобы ты примчалась ко мне?

— Скажем так: это напомнило мне о твоем существовании, — фыркнула она, подчеркнув последнее слово, будто я и в самом деле давно отправился в мир иной. Что же, с ее точки зрения, так оно и произошло.

— Так что привело тебя сюда?

— Родственница. Четыре Цветка.

Ого! Скорее всего, карточный долг, и Три Цветка использует наше давнее знакомство, чтобы кокетством и мольбами отделаться от обязательств и как-то выкрутиться.

— Я не знаю такой.

— Она была совсем ребенком, когда ты ушел.

Снова многозначительная тяжесть на последнем слове. Но меня уже тошнило от ее высокомерия, от всего того, что она символизировала, от лица Дыма с ободранной кожей, неотвязно плавающего в сознании. Впрочем, я смягчил голос:

— Леди, очевидно, вам что-то понадобилось. Вы полагаете, что, оскорбляя меня, скорее добьетесь цели?

Пауза.

— Ты прав, — неожиданно признала она. — Я пытаюсь отыскать Четыре Цветка. Она исчезла три дня назад, предположительно, похищена на Лесном рынке.

— Предположительно?

— Ее горничная услышала приглушенный вскрик, обернулась, но госпожа уже исчезла.

Я вопросительно поднял бровь, и гостья разом вспыхнула:

— Горничную весьма тщательно допросили. Но она упорно повторяла одно и то же.

— В таком случае Четыре Цветка действительно была похищена.

Леди Три Цветка пронзила меня негодующим взором.

— Я желаю, чтобы ее возвратили.

— В таком случае предлагаю посредничество. Могу дать вам имя…

— Посредники утверждают, что им ничего не известно об этом деле, — перебила она.

Это отрезвило меня. Похищение людей было древней, если не почетной профессией — и, кстати, одной из причин, по которой знать держала своих женщин и детей под строгим надзором. Но в таких вещах существовал определенный порядок, можно сказать, протокол. А это требовало участия посредников.

— Три дня, говорите?

— Утро последнего дня Оцелота.

Вполне достаточно, чтобы посредник успел связаться с семьей.

Я мысленно перебрал все версии. Самая очевидная была одновременно и самой неприятной. Вполне вероятно, что похитители перестарались, и теперь девушка мертва. А может, это и впрямь необычайно сложное дело. Что-то пошло наперекосяк или другие родственники жертвы были извещены, но предпочли держать язык за зубами. Словом, мало ли что могло случиться!

— Четыре Цветка — важная персона?

— Она происходит из рода самого императора Монтесумы[3].

Вежливый способ объяснить, что она очень знатна, но и только.

Ни положения, ни титула, ни состояния. Родственница-компаньонка Три Цветка, выбранная, возможно, за имя и ранг, возвышающий ее над слугами, хоть и ненамного. Но молодая аристократка могла привязаться к такому существу, особенно если ее родная сестра была красивой, бессердечной и пустоголовой.

Я тряхнул головой, стараясь вернуться к действительности.

— Значит, тут не совсем то, что вы думаете. Лучше возвращайтесь домой и ждите известий.

— Я желаю, чтобы ее нашли!

— Воображаете, будто стоит мне щелкнуть пальцами, и она возникнет из воздуха?

— Думаю, что ты можешь связаться со своими дружками, которые занимаются похищением людей.

— Они мои коллеги, а не друзья, и похищают исключительно за выкуп.

Тут мне в голову пришла весьма интересная мысль.

— Четыре Цветка — хорошенькая?

— Очень, — отрезала благородная леди, но, очевидно, тут же поняла мой намек, потому что смертельно побледнела.

— Думаю, ты прекрасно знаешь и содержателей борделей, — с холодной яростью прошипела она.

— Многих, — согласился я, ехидно улыбаясь. — Но мои знакомцы не настолько глупы, чтобы связаться с высокородной барышней, похитив ее прямо на улице средь бела дня.

«Разве что им хорошо заплатят. Или пообещают защитить от дядюшки Тлалока и его приспешников».

А вот эти соображения я не собирался высказывать вслух..

— У нее были любовники?

— Она была нетронутой, — заверила Три Цветка. — Горничная подтвердила это перед смертью.

— Поклонники? Легкий флирт?

— Я бы знала это.

— Вот как…

Я долго молчал.

— Я хорошо заплачу за возвращение Четыре Цветка.

Она полезла под плащ и швырнула чем-то в меня. Я инстинктивно увернулся, и об пол со звоном ударился кисет из оленьей кожи.

— Думаю, для начала этого хватит.

Я пинком отбросил кисет к ногам гостьи.

— Я берусь за это дело не ради денег.

Она впервые улыбнулась.

— Больше ты от меня ничего не получишь. Мой муж не сможет восстановить тебя в правах, а если бы и мог, я бы на этом не настаивала.

— В те времена, когда еще уважали порядок и приличия, вас бы раздели догола и били кнутом на всех площадях за то, что посмели явиться ночью к мужчине, да еще не родственнику, — усмехнулся я, задумчиво разглядывая ее. — Впрочем, такое и сейчас случается.

Она презрительно хмыкнула, накинула на голову мантилью и выплыла из комнаты. Уо, должно быть, встретил ее у двери, потому что я не услышал стука. Не успела она уйти, как я потянулся к текиле.



На следующий день я проснулся поздно, с распухшей головой, мерзким вкусом во рту и тошнотворным ощущением в животе, причем не только физическим. Дважды за последние дни мне пришлось иметь дело с призраками прошлой жизни, а это в два раза больше, чем я способен выдержать.

Переодевшись в чистые одежды, я наскоро проглотил холодную тамале, осевшую в желудке свинцовым комом, и поспешил на улицу. Скоро ворота рынка закроются, а мне нужно кое с кем повидаться.

Улицы вокруг рынка Огненного Цветка кишели носильщиками, рабами, женщинами и их служанками. Там и тут мелькали клетки с попугаями: клювы открыты, языки свисают, словно птицы погибают от жажды. Босоногая девчонка из рода Лягушек, едва достигшая брачного возраста, загородила дорогу на входе. На руках нищенка держала младенца с привязанными к голове деревянными дощечками, предназначенными для того, чтобы сплющить череп и добиться наибольшего сходства с земноводным, по имени которого был назван весь род. Заунывное бормотание попрошайки было прервано появлением увенчанного зеленым плюмажем аристократа со свитой. Нас обоих прижали к стене, но я быстро опомнился и последовал за процессией, замедлив шаг только дважды: когда аристократ остановился полюбоваться крохотной дочерью пуховщика, осторожно ощипывавшей тонкими костяными щипчиками перья с насаженной на железный вертел колибри, и возле татуировщика, создававшего подобие чешуи на красивом лице молодого человека.

Завсегдатаи рынка и покупатели постепенно расходились. Несколько торговцев уже закрывали палатки, а подметальщики принялись за работу. Я нырнул в лабиринт извилистых проходов между лотками, несколько раз огляделся, сориентировался и вскоре очутился возле узкого дверного проема, скрытого тростниковой циновкой, на которой еще проступало едва различимое под пятнами и царапинами изображение ягуара.

— Кто там? — прокаркал хриплый старушечий голос.

Я откинул циновку и ступил через порог в темноту.

— Пилигрим, алчущий мудрости и совета Матери Ягуара.

За спиной послышался шорох, словно кто-то расслабился, облегченно вздохнул, а возможно, и опустил оружие.

— Добро пожаловать, усталый путник, — откликнулся голос, на этот раз немного громче. Я направился ко второму проему, отодвинул занавеску и очутился лицом к лицу с Матерью Ягуара.

Она стояла на коленях перед низким глиняным алтарным столиком, бросая и перемешивая костяшки, чересчур мелкие для свиньи или оленя.

— Садись, сын мой, — пригласила она голосом куда более сильным и звонким, чем тот, который приветствовал меня у двери. — Что привело тебя сюда?

Она не поднимала головы, пока я не бросил на стол рядом с костяшками три серебряных монеты. Со старого, морщинистого, сплошь покрытого татуировкой лица на меня остро глянули живые, черные, пронизывающие, как обсидиановые наконечники стрел, глаза.

— Речь пойдет о девице по имени Четыре Цветка, высокорожденной особе, — начал я. — Говорят, ее похитили прямо с рыночной площади в последний день Оцелота. Семья разыскивает ее и будет благодарна за помощь.

Мать Ягуара кивнула.

— Я слышала эту историю, но ничего не знаю ни о девушке, ни о похищении. Никто из близких мне в мире духов тоже не ведает ни о чем подобном.

Кстати, о неуловимости «Аль-Кайды». Американский журнал «Тайм» (№ 160/3 за 15 июля 2002 г., стр. 16) сообщил, что лидер европейской сети и духовник «Аль-Кайды» Абу Катада живет со своей семьей на севере Англии и получает деньги от британской разведки МИ-6. В то же время с середины декабря прошлого года его официально разыскивают спецслужбы Великобритании. Имущество Абу Катады конфисковано, счета заморожены, но с ним заключено негласное соглашение. Англичане его прячут, так как в Иордании он приговорен к смертной казни. Пресс-секретарь Скотланд-Ярда эту информацию о связях «Аль-Кайды» с британской разведкой комментировать отказался. Еще бы!

Но вернемся к развитию событий в Афганистане. И тут, как и в Югославии, тесно связанная со спецслужбами США организация «Аль-Кайда» начинает террористическую деятельность, после чего приходит Пентагон и сбрасывает на Афганистан запасы очень дорогих боеприпасов. Пожалуй, следует слегка отвлечься от спецслужб и поговорить о Пентагоне, поскольку этот цыпленок тоже хочет жить. И жить хорошо.

Существует расхожее мнение, что войны начинают генералы. Это глубокая ошибка. Нет ничего более миролюбивого, чем генерал. Ну посудите сами — это человек, который уже достиг вожделенных высот, жалованья, в перспективе у него большая пенсия. Ну зачем ему война? Там же его войска противник разобьет, после чего его самого отдадут под суд и если не посадят, то разжалуют, и прощай жалованье и пенсия. Оно генералам надо? Войны начинают политики и именно потому, что ответственность за поражение они всегда могут свалить на бедных генералов. И генералы это знают, поэтому они и самые большие миролюбцы. К примеру, С.Г. Кара-Мурза накануне агрессии НАТО против Югославии участвовал в европейской общественной конференции по этой проблеме. Как он пишет, на конференции присутствовали политики и генералы НАТО. Так вот, самыми ярыми и тупыми сторонниками бомбардировки Югославии были политики, а генералы всячески пытались убедить всех, что вопрос надо решить миром. Убеждали, что войска НАТО, предназначенные воевать на равнинах СССР, не приспособлены, дескать, воевать в горах Югославии. Не помогло, политики победили.

Строго говоря, генералы боятся не войны как таковой, война им даже на руку, генералы боятся войны, в которой нужно достичь военной победы, для которой нужно вести сражения. Ну а поскольку сражениями должны командовать генералы, то именно поэтому они и боятся, когда от них требуют этой самой военной победы.

Немного о победе. Дело в том, что и в старину было много генералов, которые, постреляв издалека по противнику и даже отогнав его с поля боя, пытались царю-батюшке выдать эти телодвижения за большую военную победу. В конце концов, военный теоретик Карл Клаузевиц сформулировал, что является военной победой, и эту формулировку и по сей день никто не пытается оспорить. Военная победа — это итог, при достижении которого твои войска либо уничтожили, либо пленили живую силу войск противника, а их оружие досталось тебе трофеями. И только так! Никакие стрельба и маневры без этого условия военной победой не являются.

Да, противник может сдаться и без военной победы над ним, но тогда это победа политическая или психологическая, а генералы тут ни при чем. И мы можем обратить внимание, что, начиная с Ирака, военное ведомство США расходует на конфликт огромные военные ресурсы, то есть огромные денежные средства народа США, но достичь военной победы даже не пытается!

Возможно, в Ираке Клинтон по дурости и ставил такую цель перед генералами, судя по тому, сколько сухопутных войск они стащили в Персидский залив, и генералы вынуждены были начать сражения с войсками С. Хусейна, но уже первый же их итог даже главнокомандующему Клинтону показал, что лучше не надо. Американцы быстро свели дело с Хусейном к перемирию, а дальше продолжили войну беспобедным вариантом: сбрасывали и сбрасывали на Ирак миллиарды долларов в виде бомб, крылатых ракет и своих сбитых самолетов. И дело даже не в тяжелых потерях в Ираке. Хотя начальные бои «Бури в пустыне» обошлись США и не в 383 человека убитыми, как пытается это внушить пропаганда США, а в 4 тыс., как подсчитали те, кто принимал гробы только лишь на одной авиабазе в США, а возможно, и в 10 тыс., если таких пунктов приема убитых было в США несколько, но даже эти потери не превышают те 10–12 % потерь, после которых по стандартам армии США атаку нужно прекращать. Американцам ничего не мешало в Ираке наступать дальше и брать Багдад, свергать Хусейна. Но они почему-то не пошли стяжать себе лавры военной победы, а обошлись воплями телерадиокомментаторов.

Итоги второй войны в Ираке у меня долго вызывали недоумение. Вспомните, сначала коалиция имела «смешные» успехи — иракская армия сопротивлялась успешно. Затем прошли ликующие сообщения, что Саддам Хусейн убит… и иракская армия исчезла, как сквозь землю провалилась! Американцы иракскую армию военным путем не победили, ее капитуляции не было (не было и до сих пор нет ни надлежащего для победы количества пленных, ни трофейной боевой техники и оружия), но иракская армия боевые действия прекратила. Что случилось?

Давайте вспомним, о чем идет речь. На начало 2003 года иракская армия располагала 2600 танками; боевых машин, пехоты и бронетранспортеров у нее было около 3000, боевых разведывательных машин — 400; буксируемых орудий полевой артиллерии около 2000 стволов; самоходных гаубиц — 200; реактивных установок залпового огня — 200. И куда это все подевалось? Ведь уничтоженной иракской техники в ходе войны было показано меньше, чем американской. А эта техника у Ирака точно была: пока американцы не вывели из строя иракское телевидение, ее регулярно показывали на исходных позициях, замаскированной в окопах.

Относительно боевой авиации, которой было свыше 400 единиц, американцы распустили слух, что она-де перелетела в Иран, но это чепуха. А в отношении техники сухопутных войск вообще никаких объективных сведений нет. И, что интересно, американцам, захватившим Ирак, эта техника до сих пор недоступна! (Иначе они показали бы ее всему миру в качестве трофеев.) Методом исключения остается одно: и на момент захвата Ирака силами коалиции, и в настоящее время эта техника и оружие находятся в руках иракских генералов и офицеров, которых также не показали в качестве пленных (разные там министры-генералы не в счет).

Возникает вопрос: если армия Ирака практически не понесла потерь, то почему она позволила оккупировать Ирак? Да, убит главнокомандующий, но ни для какой армии это не в диковинку, и на его место сразу же должен был встать заместитель.

Наводит на определенные мысли и то, с каким усердием американцы стремились убить Хусейна. Вспомните, никогда раньше такого не было. Убить главнокомандующего всегда полезно, но воюющие стороны никогда открыто в этом не признаются, даже американцы. Они ведь не предпринимали особых попыток убить Хо Ши Мина или Милошевича, про бен Ладена вообще забыли. А тут из шкуры лезли, чтобы Хусейна именно убить. И приходишь к мысли, что пленение Хусейна и слухи о его смерти им нужны была не с военной точки зрения (не для дезорганизации командования), а для того, чтобы его недееспособностью развязать руки иракским генералам — тем, кто при живом Хусейне не имел возможности изменить Родине.

В начале лета 2003 г. увидел по «Евроньюс» сюжет с бунтующими иракскими офицерами, которые, по словам диктора, требовали у американцев денег. Вообще-то американцы намерены проглотить и Иран, поэтому и расформировывать иракские соединения особо не спешат: пушечное мясо в Ираке можно и подкармливать. Но удивила наглость, с которой эти иракские офицеры «перли» на американцев, те даже огонь открыли. Это, надо сказать, новое слово в военном деле — побежденные требуют деньги у победителей. Вопрос с бунтом иракских офицеров для меня так бы и остался непроясненным, но позвонил наш корреспондент в Нью-Йорке и сообщил мне новость, которая была малоизвестна в Москве. Оказывается, в США в то время обсуждали скандал, вызванный тем, что правительство Буша «кинуло» иракских генералов. Американцы их купили, пообещав большие деньги, но пока был на свободе Хусейн, генералы вынуждены были делать вид, что воюют с американцами. А когда они сдали Хусейна под американские бомбы, то сопротивление немедленно прекратили. А дальше американцы опять повторили старую хохму — не заплатили. Помните — как с Джинджичем в Сербии. Пообещали подонку миллиард, если выдаст Милошевича, а потом вместо миллиарда пососать дали, но не долларовую титьку.

Кое-кому американцы, правда, денег дали, к примеру, командующий республиканской гвардией, племянник Хусейна получил 17 млн. долларов и выехал с семьей в Великобританию. (По данным австрийского еженедельника «Bild» от 30.05.03 со ссылкой на французскую и египетскую прессу, этот генерал Махер Суфиан аль Тикрити за отвод республиканской гвардии от Багдада и разрешение американцам в него войти получил 25 млн. долларов). Но американцы раскошелились всего-навсего на 200 млн. долларов, а только генералов в Ираке вряд ли меньше, чем полтыщи. Этим — хрен! Вот они и взбунтовались: продавали Ирак все вместе, а деньги получили только избранные. Обидно!!! Недоучел Хусейн опыт Сталина, недоучел, что перед тяжелой войной «пятую колонну» в армии надо перестрелять. Преступная халатность, окончившаяся горем для всего Ирака!

Но корреспондента возмутило не это, вернее, не только это, он несколько раз возвращался вот к какому эпизоду, показанному ТВ США. Иракский генерал гневно угрожал в телекамеру, что если США не заплатят ему обещанных денег, то он всех шестерых своих дочерей сделает шахидками и пошлет их взорвать себя вместе с американцами. Конечно, повести свою дивизию или бригаду против американцев он уже не в силах — кто пойдет умирать за не заплаченные этому генералу деньги, обещанные за предательство Ирака? Но ведь может же на себя надеть пояс шахида и взорваться сам?

Вообще-то мне американцы мало симпатичны, но то, как они поступают с подонками, не может не вызвать понимания.

А в Югославии они и не собирались военной победы достигать. То же самое и в Афганистане, хотя и воевали они там чужими руками. По критерию Клаузевица, военная победа в ходе этих двух войн такова, что ею без стыда мог бы похвастаться только командир батальона, в лучшем случае — полка. Но зато денег Пентагон угрохал фантастические суммы. Только на бомбежки Афганистана (в котором по уму и бомбить-то было нечего), на создание баз, на оружие союзникам уже затрачено свыше 30 млрд. долларов. Если бы эти деньги были розданы афганцам старше 14 лет, которые обычно зарабатывают не более 10–12 долларов в месяц, то на каждого мужчину и женщину пришлось бы по 2000 долларов.

Возникает естественный вопрос: зачем Пентагон тратит столь огромные деньги на проведение войн, если в ходе этих войн он и не собирается добиваться военной победы? (Вспомним, через неделю после начала бомбардировок Югославии Клинтон заявил, что войска НАТО не войдут в Косово, пока там будет хоть один сербский солдат. Как с таким главкомом достигнешь военной победы?) Ведь иракских генералов они вполне могли купить и без войны. Ответ один: целью всех этих войн является не военная победа, а только трата средств на эту войну. Это ситуация, при которой в США довольны все. Генералы в сражениях не ставят на кон свою репутацию, риску подвергаются сотня летчиков да пара сотен спецназа, зато всем идут «морские, походные, полевые, фронтовые, боевые» и т. п. надбавки к зарплате, на грудь вешаются медали, но главное — пустеют склады, изнашивается оружие и техника. Следовательно, нужно снова заказывать их и боеприпасы у промышленности, а это не бесприбыльное дело для всех участников. Доволен Пентагон, доволен военно-промышленный комплекс, доволен американский обыватель, который пялится на мутные картинки в телевизоре, которые обозначают очередной высокоточный удар по врагу, а потом радостный бежит на улицу поднимать американский флаг перед домом. Идиллия!

Итак, взгляд со стороны приводит к выводу, что в последнее время события развиваются по закономерной схеме: сначала спецслужбы США создают преступную организацию либо провоцируют имеющуюся, эта организация доводит дело до вмешательства Пентагона, который разгружает свои арсеналы и заказывает новые. Кому это нужно? — возникает вопрос. Да только все тем же спецслужбам и Пентагону. Только при такой ситуации ни у кого в США не поднимется рука напомнить о том, что аж кричит: «СССР уничтожен много лет назад. Когда начнется сокращение спецслужб и Пентагона?»

Еще один момент в послесловие. Сейчас весь мир вопит, что у него главная проблема — терроризм. Бедные главы государств все ездят друг к другу, аперитивы пьют, обеды друг другу дают и все думают, как же этот злобный терроризм победить.

Но ведь это не так. До развала СССР терроризм был и более мощным, и, главное, более массовым, но тогда он не был не только межнациональной, но и национальной проблемой ни у кого.

Если выделить теракт 11 сентября в Нью-Йорке в отдельный вопрос, то, повторю, теракты до 1990 г. были и значительнее, и обширнее. Помимо и тогда имевшихся в достатке исламских организаций, кроме баскских и корсиканских сепаратистов, непрерывные боевые действия вела ныне затихшая ИРА — Ирландская республиканская армия. «Красные бригады» держали в напряжении всю Италию — тогда они взорвали вокзал в Милане, выкрали и убили премьера Италии. От них не отставали их собратья в Германии. Даже арабы были неизмеримо активнее. В 1972 г. исламский «Черный сентябрь» захватил олимпийскую сборную Израиля и уничтожил ее. Известная и сегодня «Хезболла» в 1983 г. взорвала казармы, в которых погибли 263 американских и 58 французских военнослужащих. В 1975 г. «Красные кхмеры» захватили американский контейнеровоз, в попытке его отбить погиб 41 и были ранены 50 американских спецназовцев, турецкие «Серые волки» тяжело ранили папу римского.

Самолеты захватывались чуть ли не каждый день. Во всех странах пассажиров строжайше досматривали, их чемоданы переворачивали вверх дном. И только в «империи зла» СССР угнетенные тоталитаризмом советские люди свободно садились в самолеты «Аэрофлота» с любым личным грузом и в открытые двери пилотской кабины наблюдали за работой летчиков. Однако эпидемия дошла и до СССР: литовцы отец и сын Бразинкасы захватили самолет, убили стюардессу Н. Курченко и улетели в оплот свободы и демократии — в США. Там им предоставили убежище и пенсию за этот подвиг, (Не так давно, видимо от скуки, сын Бразинкас пристрелил и папашу).

В самих США теракты шли один за другим: помимо упомянутого президента Джона Кеннеди, был убит и кандидат в президенты, генпрокурор США Роберт Кеннеди, лидер черного меньшинства США Мартин Лютер Кинг, тяжело ранен президент США Рональд Рейган. Но тогда даже в голову не приходило, что это может быть поводом для бомбежек какой-либо суверенной страны. Впервые бомбовый удар по суверенной стране, обвинив ее в своем преступлении — в укрывательстве террористов, США нанесли по Ливии только в 1986 г. — когда к власти в СССР пришел дегенерат Горбачев.

Но не в этом дело. Если нашему времени предопределена вспышка терроризма, то почему во главе ее не стоят старые испытанные в терроризме организации? Такие как «Хезболла», до сих пор не прекращающая борьбы, или «Красные бригады», убившие недавно пару мелких чиновников Италии, или ИРА, или «Красная армия» Японии? Почему новый терроризм возглавляют организации, созданные ЦРУ? Ведь организации, созданные спецслужбами, легче задавить силами спецслужб, нежели неподконтрольные им организации. Почему же не задавят?

На все вопросы один ответ, который можно считать логичным. Из-за разрядки напряженности в мире, из-за умственной недоразвитости и трусости собственных кадров спецслужбы, чтобы сохранить себя, сами создают преступные организации и имитируют с ними борьбу, сами совершают преступления, с которыми призваны бороться. И это факт.

Реальные руководители спецслужб

До сих пор я писал, что «спецслужбы сделали то», «спецслужбы сделали это». Но кто именно эти «спецслужбы»? В их составе тысячи, а иногда и сотни тысяч человек, которые в массе своей ничего не определяют, а ходят на службу с очень скромными целями — побольше денег получить и выслужить большую пенсию. Ясно, что если эти люди и делают своей стране гадость, то это гадость паразитирования на обществе, и не более того. Тогда кто все определяет, кто задумывает преступления против своей страны? Официальные главы спецслужб?

Может быть и так, но с этим надо разобраться.

Дело в том, что у населения мира существует (или существовало) два взгляда на руководителей. Один можно назвать, к примеру, монархическим, или тоталитарным, а другой демократическим, или парламентским.

При монархическом взгляде на руководителя от него требуется, чтобы он все знал сам и во всем сам разбирался. Примером в таком подходе к руководителю служит или должен служить сам монарх, ведь его с детства учат всему, что нужно для управления страной, следовательно, лучше его разбираться в деле управления никто в принципе не может. И народ таких стран не поймет, как можно во главе организации поставить дурака, каким бы приятным он ни был: такому народу привычно, что именно руководитель должен лучше всех знать, что делать.

Россия и Западная Европа в этом плане всегда резко различались. И у нас, и у них руководителей очень часто избирали, но делалось это по-разному. Предположим, англичанам и русским нужно избрать руководителя бригады лесорубов. В Англии собираются лесорубы и поднятием руки избирают своим президентом того, за кого будет подано большинство голосов. Это парламентаризм. А в России к самому опытному лесорубу приходят несколько человек и предлагают ему стать артельщиком. Если тот соглашается, то об этом объявляют, после чего к этому артельщику в артель начинают стекаться те лесорубы, которые безусловно признают его за старшего. А те, кому он не нравится, идут и ищут себе другого артельщика. Принцип народовластия и там и там действует, но он различен, утрируя, можно сказать, что на Западе за руководителя голосуют руками, а в России — ногами. В России выбирали себе в начальники самого лучшего и справедливого специалиста-руководителя — того, с кем можно было, как можно больше заработать, а на Западе — того, кто больше всех и убедительнее всех тебе пообещает.

Поэтому народ с тоталитарным, монархическим прошлым, с пониманием необходимости соборного, то есть стопроцентного голосования, в своих взглядах и требованиях к руководителям резко отличается от народов, где назначение руководителей осуществляется путем выборов большинством голосов и на короткий срок — от тех народов, которые прекрасно понимают, что путем выборов получить Компетентного руководителя технически невозможно.

Думаю, что если бы на президентских выборах в США голосовал народ России с образом мыслей 1900–1953 гг., то за Буша не было бы подано и 0,1 % голосов, поскольку по тогдашнему русскому образу мыслей это просто неестественно — как можно во главу всей страны ставить Дурака, да еще и своей народной волей?! А вот американцы проголосовали за Буша, как утверждают психологи, именно потому, что он дурак, потому, что он такой, как они, то есть «приятный малый». И по большому счету это не признак какого-то врожденного дебилизма американцев: если хотите, это результат векового опыта парламентаризма, американцы пусть и не понимают, но здравым смыслом чувствуют, что те, кого они выбирают, реально руководить не будут, поскольку не обучены и не умеют этого делать. Посему нет и смысла предъявлять к ним подобные требования, и американцы голосуют за подобных себе в надежде, что, придя к власти, эти люди как-то осуществят их, дураков, чаяния на осуществление предвыборных обещаний.

Возьмем такой характерный момент. Уже очень давно (по крайней мере, с прошлого века) речи американским президентам пишут помощники, и это воспринимается американцами как само собой разумеющееся. Я помню, как меня несказанно удивило, когда в первом из опубликованных в СССР американском политическом детективе «7 дней в мае» перед выступлением президента США (в данной книге — положительного героя) корреспонденты спрашивают у его помощника, кто написал президенту речь, и это персонажами книги воспринимается как естественное дело. Но даже по тогдашнему (времена Брежнева) советскому менталитету это было невероятно: как какая-то шестерка может написать речь главе страны?

Никто и никогда не писал речей Ленину, никто и никогда не писал речей Сталину. Писать начали малограмотному Хрущеву, но не какие-нибудь щестерки бурлацкие, а такие же, как и Хрущев, секретари ЦК КПСС, да и то Хрущев и эти тексты сначала безжалостно правил сам, а затем на трибуне плевал на текст и говорил то, что хотел сказать, да так крепко говорил, что потом стенограмму таких выступлений приходилось вновь переделывать для газет. Читать тексты, написанные другими, начали Брежнев и все после него, но сам факт написания этих речей кем-то, а не лично генсеками, в СССР тщательно скрывался. Для официальных сплетников СССР — лекторов ЦК КПСС и общества «Знание» — была разработана схема ответа на возможные вопросы по этому поводу из зала. Отвечали, что Леонид Ильич речи пишет сам, но поскольку он выступает от имени ЦК, то сначала текст своих речей обязан согласовать с членами ЦК, а уж потом он не может уклониться от согласованного текста и вынужден его читать. Такая его, дескать, тяжкая доля.

И дело здесь не в коммунистах, а в точке зрения народа на этот вопрос. И русским царям, какие бы они ни были, речи никто не писал. Ленивый Николай II стал готовить конспекты своих выступлений перед сановниками, и те это терпели, но когда царь пригласил во дворец несколько сот депутатов Госдумы, то сами сановники его упросили, чтобы царь конспект не писал, в шапку его не клал и не подглядывал, а выучил бы наизусть все, что он хочет сказать депутатам. Ведь в противном случае царь не сумеет доказать, что бумажка, с которой он читает, написана им. Но тогда какой же он в глазах народа будет самодержец, если кто-то за него составил речь, а он выступает только как чтец-декламатор?

Кстати об этом. У бюрократов есть свойство, вытекающее из их сути: превращать свои действия в игру, ритуал, хорошо им знакомый, но давно потерявший всякий смысл. Вот, скажем, В. Путин читает в Думе свое Послание. А зачем? Ведь если Послание написано, то нужно просто раздать его депутатам, потому что при чтении документа заложенные в нем мысли становятся более понятны, чем при их слушании. Путину не надо было бы тратить время на поездку в Думу, он мог бы лишний раз на лыжах покататься (или что там еще обязан делать президент России?) А если уж какому-то очень неграмотному депутату надо, чтобы Послание было обязательно прочитано, то тогда читать его должен профессионал. Скажем, собралась Дума, и спикер объявляет: «Послание президента Путина Госдуме и России. Слова Грефа и Чубайса. Исполняет народный артист России Михаил Жванецкий». И вышел бы Жванецкий и стал бы с выражением читать это Послание. И депутатам было бы смешнее, и Жванецкий потом бы мог читать это Послание во всех концертных залах при полном аншлаге. Но нет, это предложение не пройдет потому, что как же иначе мы узнаем, что Путин президент, если он не сядет в торец стола, не вынет бумажку и не прочтет: «Начинаем заседание кабинета министров»? Или при встрече с главами других государств не вынет бумажку и не прочтет: «Мы тут с президентом Бушем…»

В историческом плане для России подобные «руководители» все еще в диковинку, а вот для парламентских стран является традиционно естественным то, что ни избранный глава государства, ни назначенные им министры страной не руководят. Тогда кто руководит страной и министерствами? Аппарат. То есть кадровые, карьерные государственные чиновники высокого ранга, которые не избираются, а работают в своих ведомствах достаточно давно. Руководят замы министров, а министры с президентом позируют перед телекамерами. Это самое естественное для бюрократической системы управления положение: руководит всем аппарат, хотя отвечает за все перед публикой министр. Из этого вытекает ряд малопонятных публике моментов.

Поскольку аппарат гораздо опытнее назначенного к нему министром калифа на час, то он может вынудить и министра, и президента подписать все или почти все, что аппарату нужно, путем предоставления первым лицам определенной информации для нужного аппарату решения. Предположим, нужно назначить директора средней школы и есть умный, мужественный, изредка выпивающий в женских компаниях кандидат. Если аппарат хочет, чтобы президент назначил этого кандидата директором школы, то он сообщит президенту, что это умный и решительный педагог, способный устанавливать с людьми и неформальные отношения. Если аппарат против, то сообщит, что это много мнящий о себе алкоголик с нездоровой тягой к девочкам. И президент примет такое решение, какое надо аппарату, безо всякого насилия над собой, мня себя истинным президентом.

Повторю, в основе данного положения лежит естественная некомпетентность избираемых «на время» руководителей и парламентские страны, ради сохранения себя, даже стимулируют власть аппарата. И так было всегда, даже когда в тех или иных странах избирались и умные, и компетентные люди. Вот, скажем, сын Л.П. Берия, Серго Берия, рассказывает, что его познакомили с записью разговора премьер-министра Великобритании Черчилля с заместителем министра иностранных дел этой страны Кадоганом. Данный разговор НКВД СССР подслушал в английском посольстве в Москве. Серго Берия пишет в своей книге «Мой отец Лаврентий Берия»:


«Я был потрясен. Не самим фактом записи, разумеется. О том, что иностранные посольства в Москве прослушиваются, я давно знал. Поразило совершенно другое: Кадоган последними словами ругал… премьер-министра Великобритании. Я неплохо знал английский, но крепкие выражения, которые допускал заместитель министра, явно выходили за рамки всех существующих учебников. Как выяснилось, Черчилль не имел права обсуждать какие-то вещи без санкции кабинета и согласования с ним, Кадоганом».[33]


Заметьте, это абсолютно не значит, что Черчилль обязан был во всем подчиняться Кадогану и даже в том вопросе, за который Кадоган его материл. Это наверняка был вопрос смены политики в каком-то деле, и Черчилль мог ее сменить, но для этого он обязан был, если Кадоган с этим бы не согласился, эту смену согласовать со всеми министрами, и только после этого новая политика стала бы обязательна и для Кадогана. А Черчилль терпел ругань Кадогана, поскольку тот был прав по сути: Черчилль не специалист МИДа, не знает всего, что планировалось по этому ведомству до его избрания, а посему он не имел права обещать Сталину что-то, не посоветовавшись со специалистом — с Кадоганом.

Заметьте, что и Кадоган для того, чтобы ругать Черчилля, который мог его снять с должности, должен был быть и патриотом Британской империи, как Черчилль, и не сильно уступать премьеру в уме. Ругань дурака Черчилль не стал бы терпеть.

Времена сильных политиков и сильного аппарата канули в Лету. Где теперь черчилли, где теперь Рузвельты и, соответственно, откуда взяться кадоганам? Политики изменились, измельчали, а принципы парламентаризма, при котором страной руководит аппарат (такой же измельчавший, как политики), остался. И при этой своей власти аппарат получил возможность решать свои дела, как он их понимает, вообще без политиков. Зачем «профессионалу» нужны советы дурака-политика, а тем более его приказы? Особенно если это аппарат спецслужбы, к делам которой из-за секретности мало кто имеет доступ.

Депутат Госдумы России Г.В. Костин пишет:


«Недавно Геннадий Комков, со ссылкой на американские источники, сообщил о том, что сегодняшний хозяин Белого дома Буш-младший имеет самый низкий за всю историю США интеллект — 91 балл (чтобы водить автобус в Нью-Йорке, нужно иметь не ниже 95 баллов. — Ю.М.).
На протяжении 12 лет на Воронежском механическом заводе все принимаемые на работу и назначаемые на должность инженерно-технические работники проходили тестирование методами инженерной психологии по тем же методикам, которые приняты и в США. Все руководители завода, главные специалисты и резерв на замещение их должностей (около 30 человек) имели уровень интеллекта в пределах 125 („отлично“) — 115 („очень хорошо“). Среднее звено руководителей и их резерв (более 400 человек) имели уровень интеллекта не ниже 95 („хорошо“), и только 4 % от числа прошедших тестирование более 1200 рядовых ИТР имели уровень интеллекта менее 95 („удовлетворительно“)».


То есть на Воронежском заводе Буша взяли бы на должность не выше начальника караула вахтеров, а в США он, гляди-ка, президент, по другим странам ездит, учит.

Вот, к примеру, западные информационные агентства сообщают:


«Говорят, что до 11 сентября президент США Джордж Буш считал „Талибан“ баварским духовым оркестром. Теперь президент самой „могущественной“ в мире нации благодаря своему „разностороннему“ образованию снова сел в лужу.
Кондолиза Райс, советник президента США по национальной безопасности, помогла своему шефу выпутаться из неприятного положения. Во время встречи двух американских президентов — Джорджа Буша (США) и Фернандо Кардозу (Бразилия) — Буш озадачил своего коллегу вопросом: „Do you have blacks too?“ („У вас тоже есть черные?“)
Райс, от которой не укрылось, какое удивление вызвал вопрос у бразильца, спасла ситуацию, объясняя Бушу: „Мистер президент, в Бразилии черных, наверное, больше, чем в США, говорят, что в этой стране больше всего чернокожих, если не считать Африку“. Президент Бразилии Кардозу заметил: что касается Латинской Америки, то Бушу еще учиться и учиться».