Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

С возвращением памяти я понял, что лежу на спине на твердой земле. Попытавшись встать, я обнаружил, что мои запястья и лодыжки крепко связаны. С проклятием я повернулся на бок и стал тянуть ремни, но все усилия оказались напрасны — работа была сделана на совесть. Мои руки были связаны за спиной, поэтому я не мог дотянуться до веревок зубами.

Я напрягал зрение, но ничего не видел. Казалось, будто я лежу на дне глубокой ямы. Когда эта мысль пришла мне в голову, я решил, что меня оставили умирать с голоду, хотя подобной варварской жестокости едва ли можно было ожидать от утонченных греков.

Я стал кричать, и справа невдалеке тотчас же послышался грубый голос:

— Заткнись, троянский пес!

Игнорируя эти слова, я разразился потоком вопросов, но в ответ получил тот же приказ с предупреждением, что, если не подчинюсь, мне придется худо.

Голос звучал внушительно, и я умолк. По крайней мере, я был не один. Несомненно, меня поместили в один из трех шатров напротив шатра Нестора, а голос принадлежал солдату, которому поручили мою охрану.

По-видимому, мне сохранили жизнь для того, чтобы на следующий день меня мог допросить Агамемнон. Было известно, что он целых три дня вытягивал сведения из несчастного Факила, прежде чем приказал принести его в жертву.

Таков был исход моей ночной экспедиции в греческий лагерь — вот к чему привела меня моя слабость.

Она все еще давала себя знать, ибо я по-прежнему пытался винить Елену в моих бедах, хотя и понимал, что несправедливо. Если она и завлекла меня своими чарами, предательство я совершил по собственной воле.

Лежа на земле связанный по рукам и ногам, я наконец нашел мужество признать это.

Приготовившись к худшему, я пытался спокойно думать о смерти. Я отлично знал, что греки никогда не позволят мне вернуться в Трою, сохранив жизнь и честь, а последнюю я подверг такой опасности, что решил цепляться за то, что от нее осталось.

Четыре часа до рассвета — я вошел в шатер Нестора незадолго до полуночи — тянулись еле-еле. Я лежал на животе, на спине, на правом и левом боку, стараясь успокоиться, но тщетно. Мне казалось, что темнота никогда не кончится. Иногда до меня доносились звуки шагов снаружи — очевидно, мимо проходил стражник, — а во время смены охранника в шатре послышались голоса.

Но с первым лучом света, проникшим сквозь маленькую щель в клапане шатра, закипела бурная деятельность. Я слышал, как солдаты бегают по дорожке, обращаясь друг к другу на дюжине разных диалектов.

Кто-то принес моему охраннику, сидящему на скамье в углу шатра, чашку с горячим супом, кусок мяса и горсть соленого печенья. При виде явного аппетита, с которым он атаковал свой паек, я ощутил голод, но, когда через несколько минут мне принесли такую же пищу, с досадой обнаружил, что она не так хороша, как кажется на первый взгляд.

Мясо, по-видимому, срезали с бедра старой пилийской собаки, а от супа исходил резкий запах чеснока — к тому же в нем плавало нечто похожее на кусочки кожи.

Печенье оказалось наиболее удобоваримым, и я съел всю порцию.

После еды мне снова связали руки за спиной, и я переключил внимание на моего стража. Пока в шатре было еще темно, я пытался вытянуть из него какие-нибудь сведения, но он оказался не более приветлив, чем его предшественник. Внешность охранника вполне соответствовала его манерам. Густая всклокоченная борода покрывала большую часть лица и шеи; плащ, мешком висевший на его массивной фигуре, был грязным и рваным. За поясом торчало несколько деревянных дротиков, а на земле возле скамьи, где он сидел, лежало толстое деревянное копье с медным наконечником.

Любые попытки сопротивления с моей стороны выглядели безнадежными, так как я был связан и беспомощен.

Когда солдат, приносивший нам еду, поднимал клапан шатра, внутрь проникал яркий дневной свет. Повернувшись на бок, я мог видеть солнечный блик на земле. Через отверстие доносились крики воинов, становившиеся все громче — очевидно, в лагере происходило нечто необычное.

Прислушиваясь к крикам солдат и приказам командующих, я думал о том, что меня ожидает и когда будет решена моя судьба. Мои размышления прервал воин при полном вооружении, который, судя по блеску доспехов, был военачальником, возможно высокого ранга. При его появлении стражник вскочил на ноги и отдал честь.

Не обратив на него внимания, военачальник подошел ко мне и сказал:

— Идей, ты задержан по приказу царя Агамемнона, который хочет поговорить с тобой. Сейчас он вооружается перед битвой, а когда вернется с поля, тебя отведут к нему.

После этого он повернулся и вышел, так же бесцеремонно, как появился.

Моя догадка оказалась верной — Агамемнон надеялся получить от меня сведения относительно прочности троянских стен. Я твердо решил, что сообщу ему только ложные сведения, и это решение укрепила весть, что мне придется целый день лежать связанным на земле.

Сначала меня обуял гнев, но, осознав свою беспомощность, я покорился неизбежному.

Постепенно крики солдат стали тише, а резкие, отрывистые приказы военачальников звучали все реже.

Я слышал, как Нестор обратился к солдатам с речью, — если бы его воинские способности были равны ораторским, он, несомненно, стал бы великим героем. Тем не менее красноречие старика помогло мне отвлечься — я с удовольствием прислушивался к его цветистым фразам.

Наконец звуки его голоса сменил топот ног удаляющихся солдат, после чего наступила тишина.

Она продолжалась очень долго, и я подумал, что все солдаты отправились на поле боя и лагерь опустел. Это вновь навело меня на мысль о бегстве — я стал пробовать крепость стягивающих меня ремней и задумчиво поглядывать на охранника. Очевидно, он догадался о том, что творится у меня в голове, так как со злобной усмешкой поднял с земли и прислонил к колену копье. Безусловно, он был бы только рад предлогу вонзить его мне в грудь, и мое первое движение стало бы последним.

Впервые мне в душу закралось отчаяние. Поведение солдата явственно давало понять, что все кончено и моя гибель близка. Меня обуял страх, и только колоссальным усилием воли я удержался от того, чтобы молить о милосердии моего стража.

Время текло невыносимо медленно. Мне казалось, что прошло уже немало часов после ухода солдат и что им уже пора возвращаться. Но вскоре, когда в шатер внезапно проник свет и я увидел, что клапан подняли и перекинули через шест, выяснилось, что еще не было и полудня. Сидящий неподвижно охранник вскочил с удивленным возгласом, который я повторил вслед за ним, как только в проеме появилась женская фигура с большой металлической чашей в руках.

Это была Гекамеда, рабыня Нестора!

Бросив на меня быстрый предупреждающий взгляд, она вошла в шатер и направилась к солдату, опирающемуся на свое копье.

— Я принесла тебе лемносского вина, — сказала девушка, протягивая ему чашу.

Солдат смотрел на нее с нескрываемым подозрением.

— Великая милость от дочери Арсиноя, — с усмешкой отозвался он.

— Что? — воскликнула Гекамеда удивленным тоном. — Ты сомневаешься в моих намерениях?

— О твоих намерениях я ничего не знаю. Я сомневаюсь в твоей доброте, и с полным основанием. Зачем девушке из Тенедоса утолять жажду афинянина? Угости вином своего отца — ему это не может повредить.

При этом грубом напоминании о покойном отце глаза Гекамеды вспыхнули, а губы задрожали от гнева.

— Меня не заботит твоя жажда, — ответила она сердито, но с достоинством. — Думаешь, мне нравится прислуживать таким, как ты? Старый Нестор приказал мне принести тебе вино, и я повиновалась. Я скажу ему, что ты не хочешь пить.

Все еще держа в руках чашу, она повернулась к выходу.

— Погоди! — остановил ее солдат. — Говоришь, вино прислал Нестор?

— Ты не ошибся. — Гекамеда язвительно добавила: — Может быть, мне сказать ему, что ты предпочитаешь получить вино из его собственных рук?

Когда она снова повернулась, солдат быстро подошел к ней и схватил ее за руку.

— Дай мне вино. Не знаю, что пробудило щедрость в таком скряге, как Нестор, но похоже, твои слова правдивы.

Гекамеда вырвалась, расплескав вино, и протянула ему чашу.

Я не сомневался, что вино отравлено. Возможно, я льстил себе, думая, что Гекамеда решила меня спасти, но я знал, что, будучи женщиной, она не могла остаться равнодушной к восхищению, которое светилось в моих глазах прошлой ночью.

Кроме того, я не забыл многозначительный взгляд, который девушка бросила на меня, войдя в шатер.

Я ошибся — вино было абсолютно безвредным. Но оно сыграло свою роль. Посмотрев на меня и пробормотав, что было бы не худо прихватить и кубок, солдат поднес чашу к губам. Он начал жадно пить, и чаша не позволяла ему видеть то, что четко видели мои глаза.

Это произошло с быстротой молнии. Рука Гекамеды скользнула в складки одежды и вновь появилась, сжимая кинжал. Еще одно стремительное движение — и чаша упала наземь, а вслед за ней солдат с кинжалом в боку.

Но Гекамеда не обладала ни силой, ни опытом воина. Вскоре стало ясно, что рана была не смертельная: хотя из нее хлестала кровь, солдат вскочил на ноги и бросился к Гекамеде, которая стояла в противоположной стороне шатра, закрыв лицо руками. Я не успел ее предупредить, и в следующий момент он стиснул горло девушки грязными пальцами.

Глава 8

Ради любви и славы

Я понял, что нужно действовать без промедления.

Связанный, я использовал единственный способ движения — переворачиваясь с одного бока на другой, начал катиться по земле в сторону солдата и Гекамеды. Почувствовав внезапно какое-то препятствие, я увидел копье охранника и стал перепиливать о его острие ремни, стягивающие мои запястья. Мне удалось освободить руки, хотя я и порезал их в нескольких местах.

Пришедший в ярость солдат, забыв обо мне, повалил Гекамеду наземь и душил ее своими ручищами, рыча, как дикий зверь. Понимая, что еще секунда — и будет слишком поздно, я подполз к ним на четвереньках (мои лодыжки все еще были связаны) и вонзил копье в спину солдата.

С диким воплем он рухнул на землю рядом с девушкой, извиваясь, как змея, но вскоре перестал дергаться.

В следующий момент я перерезал ремни на лодыжках, оттащил солдата в сторону и опустился на колени возле Гекамеды. Она тяжело и прерывисто дышала, ее глаза были закрыты, на горле темнели следы пальцев солдата, напоминающие пятна грязи на статуе из паросского мрамора.

Я начал растирать ей шею. Ее дыхание стало ровнее, и наконец она открыла глаза, пытаясь нащупать лоб беспомощными и неуверенными движениями руки.

— Гекамеда! — негромко окликнул я. — Ответь мне!

— Идей… — хрипло заговорила девушка с исказившимся от боли лицом. — С тобой все в порядке?

— Не думай обо мне. Что с тобой? Тебе очень больно?

— Нет. Сейчас все пройдет.

При виде ее улыбки мои глаза наполнились слезами.

Я помог ей встать, и вскоре Гекамеда смогла говорить без особых усилий. Бросив взгляд на тело солдата, она воскликнула с внезапной свирепостью:

— Надеюсь, он мертв? — Удостоверившись в этом, девушка снова повернулась ко мне: — Ты должен немедленно бежать!

Я улыбнулся:

— Это невозможно, Гекамеда. В этих доспехах меня остановят, не успею я отойти и на десять шагов от шатра. Кроме того, меня знают в лицо. Нет, здесь я в большей безопасности.

— Значит, все, что я сделала, бесполезно для тебя? — воскликнула она, в отчаянии ломая руки. — Но клянусь, тебе удастся спастись. Я должна придумать какой-то способ… Нестор сейчас в своем шатре…

Гекамеда задумчиво наморщила лоб, потом, велев мне ждать ее возвращения, выскользнула из шатра.

Я понятия не имел, каковы ее намерения, и занялся телом солдата. Его облачение не могло мне помочь — кроме грязного и дырявого плаща, на нем ничего не было. Я вытащил кинжал, который Гекамеда воткнула ему в бок, и спрятал его в своих доспехах; извлечь копье, пронзившее солдата насквозь, оказалось невозможно.

Я предпринимал отчаянные попытки это сделать, когда услышал голос Гекамеды:

— Скорее, Идей! Это для тебя.

Девушка держала в руках полный комплект доспехов. Как ей удалось их донести, было выше моего понимания, тем более что они были достаточно тяжелыми, в чем мне вскоре пришлось убедиться.

Я поспешил облегчить ее ношу.

— Как ты достала… — начал я, но она прервала меня:

— Сейчас не время объяснять. Это доспехи Менестона — сына Нестора; я взяла их в шатре Нестора, когда он сидел спиной ко мне. Быстро надень их, скрой лицо забралом — и тебя никто не узнает.

Я сразу оценил ее план, и меня не пришлось уговаривать. Когда я стал снимать свои доспехи, Гекамеда повернулась ко мне спиной, и я увидел, как порозовели ее шея и плечи. Несмотря на всю опасность моего положения, я улыбнулся при виде подобной стыдливости и начал спешно надевать доспехи Менестона. Наколенники были мне малы, но я смог застегнуть серебряные пряжки, после чего прикрепил кирасу, латный воротник, меч и наконец щит.

Со шлемом в руке я подошел к Гекамеде:

— Я готов. Не знаю, как тебя отблагодарить…

— Не думай об этом. Уходи скорее! — Она положила руки мне на плечи, словно собираясь вытолкнуть меня из шатра.

— Но, Гекамеда, я должен знать, почему…

— Прошу тебя, уходи! Неужели я приложила столько усилий ради того, чтобы видеть, как тебя схватят из-за твоей медлительности?

— Если бы я мог взять тебя с собой…

— Это невозможно. Уходи, Идей, и помни Гекамеду. Да будут боги милостивы к тебе. — С этими словами она выбежала из шатра, понимая, что только так можно ускорить мое бегство.

Я последовал за ней, надев шлем и прикрепив его к кирасе. Выйдя на солнечный свет, я сразу почувствовал, что мужество возвращается ко мне. Приблизившись сзади к шатру Нестора и обнаружив там несколько привязанных и уже оседланных лошадей, я вскочил на ту, которая показалась мне самой быстрой, и повернул ее к полю битвы и Трое.

Это была бешеная и опасная скачка. В любой момент меня мог остановить один из греческих вождей, знавший, что Менестон сегодня не участвует в сражении, и полюбопытствовавший, кто носит его доспехи.

Но мне повезло. Боевые действия исчерпывались стычками между небольшими отрядами, и меня никто не задерживал. Оказавшись на троянской стороне поля, я сбросил шлем и поскакал с непокрытой головой. Некоторые узнавали меня, но я не останавливался, чтобы ответить на их вопросы. Миновав равнину, я проехал через ворота, когда удары гонгов на Скейских башнях созывали жрецов на вторую молитву.

У порталов дворца я передал лошадь стражнику и поднялся к входу, перескакивая через три ступеньки.

Пройдя без задержек по главному коридору и взбежав по лестнице, я услышал свое имя и, обернувшись, увидел Киссея, выходившего из покоев Полита.

— Идей! — радостно воскликнул он. — Я беспокоился о тебе. Слава богам, ты вернулся целый и невредимый. Ты смог повидать свою даму?

— Смог, — ответил я, — но сейчас у меня нет настроения для шуток. Пойдем со мной, Кисеей, я должен многое рассказать тебе.

Он взял меня за руку, и мы направились в мои покои.





Я ожидал — как мне казалось, не без оснований, — что столкнусь с серьезными проблемами, объясняя свой визит во вражеский лагерь и возвращение во дворец в доспехах греческого воина. Очевидно, я переоценил собственную важность, так как никто не обратил внимания на мое отсутствие, за исключением царя Приама, но и он ограничился равнодушным вопросом, почему я не пришел к нему в обычное время утреннего совещания, и даже не удостоил меня вниманием, чтобы выслушать мой красноречивый ответ.

После краткого разговора с царем в его покоях я вернулся к себе, чтобы отдохнуть до послеполуденного заседания совета. Я мог думать только о Гекамеде.

Уже поделившись с Киссеем моим планом на будущую ночь, я взял с него обещание помочь мне. Кисеей отправился заручиться помощью двоих-троих наших общих друзей, на которых мы могли положиться.

Сегодняшнее заседание совета было скучным и утомительным. Все ощущали реакцию на вчерашние великие события, поэтому присутствовали только старшие советники — Антенор, Панфой, Ламп, Клитий, толстяк Гикетаон, Фимоэт, Укалегон и еще полдюжины. Воины либо отдыхали, либо находились в поле.

Было много разговоров, которые ни к чему не привели. Я покинул зал с чувством, что если троянцы победят, то не благодаря этим старым болтунам и пьяницам, а несмотря на них.

Одно дело, откладываемое мною до сих пор, больше не могло ждать: следовало сообщить Елене о провале моей миссии к грекам. Сразу же после заседания совета я направился в дом Париса.

Среди причин, по которым мне не хотелось наносить этот визит, был страх встретиться с Гортиной.

Сегодня настал пятый день после нашей первой встречи — день, назначенный для исполнения моего обещания. Я знал, что собой представляют грейские девушки — свирепые маленькие дьяволицы с острыми языками и поразительной отвагой, — а Гортина, как я уже говорил, была типичной греянкой.

Но делать было нечего, и я решительно постучал в ворота.

К счастью, я застал в верхнем холле только Эфру и Климену. Гортины не было видно. В ответ на мою просьбу повидать Елену Климена ответила, что это невозможно.

— Почему? — осведомился я.

— Приказ госпожи. Парис с ней в ее покоях.

— Это не имеет значения. Я должен ее видеть. Пойди к ней и доложи о моем приходе. — Видя, что Климена колеблется, я добавил: — Разве ты не знаешь, что я вестник царя Приама? Повинуйся! Сообщи своей госпоже, что Идей хочет поговорить с ней насчет жертвоприношений.

Пожав плечами и выпятив подбородок, девушка отправилась выполнять поручение. Наглость некоторых служанок просто поразительна, но что можно с этим поделать? Разве только надрать им уши, но толку от этого не будет никакого.

Вскоре Климена вернулась и сказала, что Елена примет меня немедленно. Я последовал за ней по длинному коридору. У двери в переднюю она остановилась и громко произнесла мое имя.

Шагнув через порог, я услышал голос Елены из соседней комнаты:

— Можешь войти, Идей.

Я ожидал застать с ней Париса и вошел с сугубо официальным видом. Но Елена была одна, очевидно отослав мужа после сообщения о моем приходе. Она сидела на мраморной скамье, откинувшись на подушки; золотистые волосы падали ей на плечи.

— Ну? — нетерпеливо осведомилась Елена, когда я приблизился к ней. — Какие новости?

— Только плохие, — ответил я. — Мне удалось побывать в греческом лагере…

Она прервала меня:

— Ты видел Менелая?

— Нет. Я отправился в шатер Нестора и поговорил с ним. При этом присутствовал Аякс. Они притворились, будто послали по моей просьбе за Менелаем, но вместо него ворвались солдаты и схватили меня. Теперь я точно знаю, что греки не согласились бы на мир с Троей ценой твоего возвращения. Моя миссия была бесполезной.

Последовало молчание.

— Говоришь, они схватили тебя? — наконец спросила Елена.

— Да, и бросили в грязную палатку, как простого пленника. Твое желание исполнилось — я пострадал за свое предательство.

— Как же тебе удалось бежать?

— Какое это имеет значение? — отозвался я. — Ведь я ничего для тебя не значу — достаточно того, что я в Трое. Коротко говоря, я убил моих стражей их же копьями, украл доспехи Менестона из шатра Нестора и поскакал через поле.

С губ Елены сорвался удивленный возглас — она приподнялась на локте и устремила на меня взгляд, в котором светилось нечто похожее на восхищение. Нетрудно понять, почему я предпочел не упоминать имени Гекамеды.

— Убил стражей? — воскликнула Елена. — Афинских воинов? И я должна верить этой чепухе, Идей?

— Мне безразлично, веришь ты или нет, — спокойно ответил я.

— Ха! — Елена выпрямилась. — Что я слышу? Тебе безразлично? А ведь не так давно ты заявлял, что любишь меня!

— Человек нередко стыдится вчерашней глупости.

Со мной происходит то же самое.

В глазах Елены появился знакомый опасный блеск, который притягивал к ней мужчин, обретающих в результате лишь смерть и бесчестье. Я чудом избежал того и другого, и она, должно быть, считала меня слабоумным, думая, что я снова могу попасться в ловушку.

— Если я правильно поняла, твоя любовь к Елене была всего лишь глупостью? — спросила она, глядя на меня сквозь ресницы.

— А чем еще я могу ее считать? — отозвался я. Разговор меня забавлял, но я старался не слишком оскорблять Елену, из-за ее недавней угрозы сообщить о моей измене царю Приаму. — Не знаю, любил ли я тебя, Елена, — скорее просто был увлечен тобою. — Я притворился испытывающим колебание. — Сказать тебе правду? Я просто хотел развлечься. Ты ведь знаешь, каким унылым стал наш город после начала осады — ни театров, ни состязаний, ни танцев. Я ужасно скучал, а флирт с тобой обещал хоть какое-то развлечение. Нет, я не любил тебя.

Я стоял, не зная, чего ожидать — вспышки гнева или ледяного презрения.

Но вместо этого Елена разразилась смехом. Она раскачивалась взад-вперед — ее веселье явно было искренним.

Я удивленно посмотрел на нее и осведомился:

— Что в этом смешного?

— Право, это так забавно! — Елена с трудом перевела дыхание. — Идей, ни один из мужчин не осмеливался на подобное заявление, но я это заслужила. Признаюсь, что была не права, принимая тебя за глупца, и прошу прощения. Я бы хотела стать твоим другом.

Передо мной была новая Елена, о существовании которой я никогда не догадывался. Теперь я понимал, почему такие разумные люди, как Гектор и Рез, водили с ней дружбу, не становясь при этом жертвой ее чар.

Она забавлялась за счет дураков вроде Париса и Менелая — и я едва не оказался в их числе.

Ты не хочешь быть моим другом, доблестный Идей? — продолжала Елена, очевидно принимая мое молчание за неуверенность. — О любви больше не может быть и речи — я уважаю тебя так же глубоко, как презирала раньше.

— Я охотно стану твоим другом, Елена. Давай забудем прошлое.

— Отлично. Скрепим наш договор? — Она хлопнула в ладоши и, когда появилась Климена, послала ее за вином и сыром. — Пусть это будет неразбавленное прамнийское вино[70]].

Когда принесли вино, мы наполнили золотую чашу и отпили из нее по очереди, скрепив нашу дружбу.

Веселье Елены уступило место серьезности — как только унесли сосуд и чашу, она повернулась ко мне и сказала:

— Ты должен гордиться, Идей. Во всем мире у меня только три друга — теперь ты четвертый. Если бы ты знал имена троих остальных, то не устыдился бы такой компании.

— Кто же они?

— Этого я не могу тебе сказать. Но ты говорил, что ужасно скучаешь. Я тоже. Попробуй меня развеселить.

Ты назвал себя философом, так научи меня философии.

Я сел рядом с ней на подушки, и мы провели час в интересной беседе. Елена была отнюдь не глупа и вполне могла сама обучать философии. Доктрина Ферсикла мелькала у нее на языке, как солнечные блики в волосах. Но в вопросах религии она оставалась твердокаменной фанатичкой. Елена не сомневалась, что Леда родила ее от Зевса, заявляла, что находится под особым покровительством Афродиты, и насмехалась над моими естественными теориями.

Я так увлекся разговором, что едва не забыл, что договорился встретиться с Киссеем в моих покоях, как только истечет последняя клепсидра. Вспомнив об этом, я поднялся и сказал Елене, что у меня назначена встреча во дворце. Она сама удивилась, что уже почти ночь.

— Приятный был день, — вставая, заметила Елена. — Впрочем, обрести друга всегда приятно. Не стану тебя задерживать. До свидания, и пусть боги вдыхают дым твоих жертвоприношений.

Я вышел и быстро зашагал по коридору, так как дело, ради которого я собирался увидеться с Киссеем, было крайне важным.

Но нашей встрече не суждено было состояться в назначенное время. Почти дойдя до конца коридора, я услышал, как меня окликнул женский голос, и обернулся. У открытой двери стояла та, кого я меньше всего желал видеть, — Гортина собственной персоной.

Мне не терпелось вернуться во дворец, и я не собирался тратить время на служанку. Поэтому, не обращая на нее внимания, стал спешно спускаться по лестнице.

Голос Гортины перешел в крик. Можно было подумать, будто ее убивают.

— Идей! Подожди меня!

Мне пришлось остановиться. Подбежав к лестнице, девушка посмотрела на меня сверху вниз.

— Я готова идти с тобой, — заявила она.

— Идти со мной? Куда?

— К тебе. Разве ты забыл о своем обещании?

— Я не помню никакого обещания, — солгал я.

— Не помнишь? — воскликнула Гортина. — Зато я помню! Ты обещал забрать меня у Елены через пять дней. Сегодня пришел срок, и я готова.

Понимая, что увертки бесполезны, я решил положить этому конец раз и навсегда. Я посмотрел ей в глаза и твердо произнес:

— Если я не помню своего обещания, Гортина, то потому, что хочу его забыть. Понятно или я должен выразиться яснее? Я не намерен забирать тебя.

При этих словах на лице девушки отразилась череда быстро сменяющих друг друга эмоций — разочарования, досады, унижения, — которые вытеснила бешеная ярость. Я ожидал слез и упреков, но Гортина оказалась истинной дочерью Грей.

Несколько секунд она молча смотрела на меня с побледневшим от гнева лицом, затем внезапно бросилась вниз по лестнице, словно пантера, крича во весь голос.

Прежде чем я успел шагнуть в сторону или поднять руку, Гортина налетела на меня и вцепилась мне в волосы. Мы покатились по ступенькам, отскакивая от твердого мрамора.

Я чувствовал себя беспомощным, как будто попал в водоворот. Гортина лягалась, кусалась, царапалась, не переставая вопить и не забывая при этом драть меня за волосы. До сих пор не понимаю, как она не вырвала их полностью.

Наконец, доведенный до отчаяния болью и нелепой ситуацией, я схватил ее за запястья и поднялся. Гортина не отпускала меня, продолжая кричать.

Я стряхнул ее на пол и, услышав приближающиеся шаги в темном коридоре, выбежал на улицу, не желая, чтобы кто-нибудь оказался свидетелем этого недоразумения.

Уже приближалась ночь, но было еще достаточно светло, чтобы разглядеть лицо, поэтому я набросил плащ на голову и побежал к дворцу. Стража у внутреннего портала меня не остановила, и я быстро добрался в свои апартаменты, где застал ожидающего меня Киссея.

Когда я сбросил плащ, он изумленно уставился на меня.

— Великий Арес[71]]! — воскликнул Кисеей. — Что с тобой, друг? Ты сражался с дикими вепрями? Или снова отправился к своей даме, где тебя скверно приняли?

Подойдя к зеркалу, я увидел, что у Киссея были веские причины для удивления, ибо я являл собой весьма дикое зрелище. Волосы торчали, словно щетина у фессалийской свиньи, — большая часть мази, несомненно, осталась на пальцах прелестной Гортины. Лицо и шею покрывали синяки и царапины, многие из которых кровоточили.

Полагаю, с философской точки зрения мне следовало быть удовлетворенным — передо мной было зримое и неопровержимое доказательство правильности моего мнения о девушках из Грей.

Я повернулся к Киссею:

— Ты видишь меня в жалком состоянии, друг, но ни тебе, ни моему отцу, ни самому царю Приаму не удастся заставить меня рассказать, каким образом я до него дошел. Так что обуздай свое любопытство.

После этого я принял ванну, смазал царапины целебным составом и почувствовал себя другим человеком.

Кисеей, стоя за дверью, засыпал меня вопросами, перемежаемыми взрывами смеха, но я не обращал на него внимания.

— Ты все приготовил? — осведомился я, вернувшись в комнату.

— Уже давно, — ответил он. — Ты задержался. Эвен с двадцатью людьми…

— Погоди, — прервал я его. — Я голоден и буду слушать тебя во время еды. Присоединишься ко мне?

Кисеей сказал, что уже пообедал. Вызвав моего раба Ферейна, я приказал ему принести из царской кухни жареную курицу и бутылку лемносского вина. Вскоре он вернулся с едой и питьем на золотом подносе, и я приступил к трапезе, слушая рассказ Киссея:

— Прежде всего я повидался с Эвеном. Он будет ждать нас у западных ворот с двадцатью фракийцами.

Их царя Реза недавно убили греки, и они жаждут мести. Эхинай не придет — он не назвал причину, но думаю, его ожидает развлечение в некоем доме. Ал и Орхомен, сыновья Приама, охотно согласились — оба любят такие забавы, и каждый приведет с собой десять троянских воинов. Они также присоединятся к нам у западных ворот.

— Превосходно. А как насчет стражи?

— Я все устроил — узнал пароль для выхода и входа у самого Гектора. Эвен договорился об отпуске, и царь Приам не будет ждать тебя во дворце. Так что все в порядке.

— Превосходно, — повторил я. — Ты настоящий друг, Кисеей. Но я снова предупреждаю тебя, что затея чревата опасностью.

Он улыбнулся.

— Опасность — единственное, ради чего стоит жить, — сказал он. — Но если я настоящий друг, то ты — весьма скрытный. Кто эта Гекамеда и зачем она тебе понадобилась?

— Я же говорил тебе — она рабыня в шатре Нестора.

— Но кто она в действительности?

— Это я расскажу позже.

— И ты в самом деле думаешь, что мы сумеем проникнуть в шатер Нестора, забрать девушку и вернуться с ней в Трою?

— Я уже сказал тебе, Кисеей, что это очень опасно — но возможно.

— А ты действительно не сможешь быть счастливым без нее?

— Не смогу.

Последовало молчание. Кисеей задумчиво смотрел через окно на террасы и факелы на стенах, пока я расправлялся с курицей и вином. Вскоре тарелка опустела, и я поднялся:

— Время близится. Иди домой и возьми свою лошадь. Я возьму коня в царских конюшнях и встречусь с тобой у двери твоего дома.

Моя лошадь уже у ворот дворца, — ответил Кисеей. — И посмотри на клепсидру — еще рано.

Ты слишком торопишься. Давай посидим и поболтаем.

Он был прав — время еще не настало, и нам пришлось ждать. Кисеей развлекал меня новостями о событиях в городе и наших старых друзьях, так как после назначения на пост вестника я редко их видел. Раньше мне не приходилось вращаться в высших кругах, хотя еще в юном возрасте познакомился со многими аристократами и сыновьями Приама.

Наконец мы встали и приготовились уходить, закутавшись с головы до ног в длинные черные плащи поверх тонких кольчуг и спрятав в их складки мечи, кинжалы и наборы дротиков.

Выйдя из дворца, я взял коня из царских конюшен, а жеребец Киссея уже стоял у входа. Сев на лошадей, мы двинулись по улицам города.

Во время осады Троя была безопасной в любой час ночи. Стража с горящими факелами стояла на каждом углу, и в городе было светло, как днем. Но сейчас это не радовало Киссея и меня, так как мы не хотели быть узнанными кем-то из друзей и отвечать на их глупые вопросы. Скрыв лица плащами, пригнувшись к лошадиным шеям и выбирая для проезда глухие переулки, мы избежали нежелательных встреч.

Мое нетерпение привело нас к назначенному месту слишком рано — там никого не оказалось. Я тотчас же испугался, что друзья подвели нас, и разразился упреками, но Кисеей укорил меня за недоверие.

Он оказался прав — ждать пришлось недолго. Едва мы спешились, чтобы немного размяться, как услышали за воротами голос Эвена. В следующий момент решетки отворились, и он появился вместе со своим отрядом из двадцати человек. Даже при тусклом свете факелов на воротах я сразу увидел, что это крепкие парни, уверенно сидящие в седле.

Только мы успели обменяться приветствиями, как решетки открылись вновь, пропуская сыновей Приама, Ала и Орхомена, за каждым из которых следовали десять всадников.

Всего нас набралось сорок пять человек. Мое сердце возрадовалось при виде решительных воинов в темных плащах, которые, как я хорошо знал, были вооружены до зубов. Лошади нетерпеливо перебирали копытами и закусывали удила; всадники бодро салютовали друг другу. Ал, Кисеей и Орхомен переговаривались вполголоса.

— Это твоя затея, Идей, — обратился ко мне Эвен, — так что веди нас. Мы готовы.

Я повернулся к воинам:

— Друзья, наша цель известна всем вам. Мы отправляемся в опасное предприятие. Ждет ли нас слава или смерть — такова воля богов. Я благодарю вас и молю, чтобы смог вознаградить впоследствии. А теперь вперед — и больше ни слова.

Вскоре мы уже ехали по равнине. Я и Кисеей возглавляли отряд; Эвен, Ал и Орхомен следовали за нами, каждый во главе своих людей. Еще не пришло время для осторожности — мы скакали во весь опор, и топот лошадиных копыт гулко разносился по пустоши.

Все это сильно отличалось от моей одинокой поездки прошлой ночью и с иной целью. Тогда я был удручен и испуган, а сейчас, сопровождаемый друзьями, — полон отваги и решимости. Я был готов встретиться один на один с самим могучим Аяксом Теламонидом.

Равнину окутывала ночная тьма — луны не было, и мы ориентировались по звездам. Но нам не грозила опасность сбиться с пути, так как дорога, по которой троянцы выезжали в поле и возвращались в город, вилась перед нами тусклой белой лентой.

Мы мчались так быстро, что уже через несколько минут оказались в поле.

Я натянул поводья и, обернувшись, приказал остальным прекратить все разговоры и двигаться как можно тише.

— У нас есть глушители для лошадиных копыт. Может быть, воспользуемся ими? — предложил Эвен.

Эта предосторожность не казалась мне необходимой, но по совету Орхомена я согласился. Все спешились и обмотали копыта своих лошадей плотной материей, обвязав ее полосками бычьей шкуры. Эта операция потребовала столько времени, что под конец я изнемогал от нетерпения.

— Становится холодно, — заметил Кисеей, кутаясь в плащ, когда мы снова двинулись вперед.

— Да, — тихо отозвался я и добавил: — Молчи!

Мы шагом ехали по полю. Я напрягал зрение и уже начал опасаться, что мы заблудились. Внутри у меня все дрожало от возбуждения, и я еле сдерживался, чтобы не пустить лошадь в галоп.

Наконец мои глаза разглядели тусклые мерцающие огни слева, а вскоре на горизонте возникла смутная белесая полоса.

Это показались шатры греческого лагеря.

Глава 9

В шатре Нестора

Руководствуясь знаниями, приобретенными прошлой ночью, я повел свой отряд к той части лагеря, где должен был находиться шатер Нестора. Но прежде чем приближаться к нему, нужно было убедиться, что он действительно в этом месте, поэтому, поручив командование Эвену, я спешился и отправился на разведку.

Была глубокая ночь, и в лагере царила беспросветная тьма. Приблизившись к цели, я опустился на четвереньки и пополз дальше, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Но до меня не доносилось ни звука.

Вскоре передо мной на фоне звездного неба возник один из шатров. Я подполз к нему и приложил ухо к щели у самой земли. Было так тихо, что я слышал удары собственного сердца, но к ним примешивался и другой звук — ровное дыхание спящих людей.

Несколько минут я не двигался с места, напрягая зрение и слух, затем решил, что здесь мне ничего не узнать, и пополз к соседнему шатру.

Результат был тот же, но с третьим шатром мне повезло больше. Внутри двое мужчин разговаривали на афинском диалекте, и я понял, что нахожусь на верном пути.

Я двинулся дальше, стиснув рукоятку кинжала, зная, что скоро доберусь до шатра старого вождя, который, несомненно, хорошо охранялся.

Через некоторое время я оказался в центре открытого пространства перед шатром, стоявшим отдельно от других и превышавшим их по размеру. Я решил, что это шатер Нестора.

Моя догадка подтвердилась, когда позади него я разглядел три небольших шатра, стоявших рядом. В один из них меня бросили связанным прошлой ночью.

Мне показалось, будто сквозь крошечную щель в шатер Нестора проникает луч света, и я решил подползти ближе и выяснить, в чем дело, но внезапно услышал шаги и прижался к земле. Осторожно подняв голову, я увидел человека, направляющегося прямо ко мне с длинным копьем в руке.

Понимая, что меня вот-вот обнаружат, я решил действовать, покуда этого не произошло. Подождав, пока солдат не приблизится на расстояние десяти шагов, я вскочил на ноги и бросился на него.

Застигнутый врасплох, он даже не успел крикнуть.

Мой кинжал пронзил ему грудь с первого удара, а пальцы левой руки сомкнулись на его шее. Солдат рухнул на землю, а копье отлетело в сторону.

Опустившись рядом с ним на колени, я услышал у него в горле предсмертное бульканье и предоставил беднягу его богам.

У меня не было времени разбираться с лучом света, так как убитого стражника в любой момент мог обнаружить кто-то из его товарищей. Поэтому я двинулся назад, туда, где оставил своих спутников.

Я застал их встревоженными моим долгим отсутствием, но это чувство сразу сменилось радостным возбуждением, когда они услышали о моем успехе. Эвен и Орхомен тут же начали спорить, как нам двигаться дальше — верхом или пешими.

— Мы поедем верхом, — вмешался я. — Было бы глупо терять лошадей из виду.

— Мы могли бы оставить кого-нибудь охранять их, — возразил Эвен.

— Ты же сам сказал, Эвен, что я должен вести вас, — отозвался я. — Так что все решено. По коням!

Подробно объяснив местонахождение шатра Нестора, я встал во главе отряда и дал команду трогаться.

Лошади рванулись вперед. Мои спутники, ожидая меня, успели снять глушители с их копыт и сбросить плащи, так как осторожность более не требовалась — настало время действовать.

Одним броском мы достигли первого шатра и, свернув налево, помчались дальше. Топот копыт был поистине оглушительным. Проезжая мимо третьего или четвертого шатра, я увидел впереди силуэт стражника.

При виде нас он громко крикнул, поднимая тревогу.

Лагерь тотчас же ожил. Полуобнаженные воины выбегали из шатров. Один из них попытался схватить уздечку моего коня, но я обрушил ему на голову меч, и он свалился прямо под копыта с криком и руганью.

Увидев впереди шатер Нестора, я натянул поводья, велев моим товарищам следовать за мной, помчался к шатру и рассек ткань мечом слева направо.

С первого же взгляда я понял причину света, который видел во время разведки. Вокруг стола посредине шатра сидела группа людей — несомненно, они совещались, когда шум снаружи заставил их вскочить и броситься к входу. Думаю, там находилось большинство греческих вождей — я узнал Аякса, Одиссея и Диомеда.

Пришпорив коня, я устремился на них с мечом. Позади я слышал крики Эвена и двоих сыновей Приама.

Рядом прозвучал голос Киссея:

— Это Диомед! За Фегея! — И он в ярости бросился на грека.

Дюжина греческих воинов подбежала к стенам, где были развешаны доспехи Нестора, спешно срывая с них мечи и дротики. Я видел, как Одиссей поймал за уздечку коня Орхомена, но получил удар в плечо.

Аякс Теламонид схватил меня за ногу своими могучими руками и рванул ее изо всех сил. Я едва не вылетел из седла, но Ал направил свою лошадь на Аякса, и тому пришлось отпустить меня, чтобы не оказаться под копытами.

Я снова пришпорил коня, так как моя главная цель находилась в другом отделении шатра. Пробившись сквозь беспорядочную массу людей, я наконец добрался до занавеса в дальнем конце. Рядом никого не было — греки сражались с моими товарищами у входа.

Спрыгнув наземь и ведя коня за собой, я прошел за занавес.

Там было темно, как в царстве теней. Я крикнул во всю силу моих легких, чтобы меня услышали сквозь шум борьбы:

— Гекамеда! Гекамеда!

В ответ прозвучал пронзительный жесткий голос, но я не мог разобрать слов и снова крикнул:

— Гекамеда! Это я, Идей!

Раздался радостный крик, и я почувствовал на своей руке пальцы девушки.

— Идей! Неужели это ты? Что все это значит?

— Я пришел за тобой, — ответил я, сажая ее на моего коня и вскакивая позади. Гекамеда продолжала засыпать меня вопросами, но я не тратил время на объяснения, развернул лошадь и направил ее в переднее отделение шатра.

Греки, завладев оружием Нестора, отчаянно защищались. Одиссей стоял у входа, размахивая мечом, таким огромным, что обычный человек едва ли смог бы его поднять. Я видел, как он сразил двух троянцев.

Мертвые и раненые были повсюду.

В углу сражались Кисеей и Диомед. Я окликнул моего друга, когда он сделал выпад, и Диомед упал, обливаясь кровью. Несколько моих воинов атаковали Аякса, который отбивался тяжелой обоюдоострой секирой, со свистом рассекая воздух.

Орхомен и Эвен сидели на конях у входа, используя опрокинутый стол как баррикаду, из-за которой они отгоняли мечами каждого, кто пытался войти.

Все это я увидел с первого взгляда и, понимая, что к грекам вот-вот прибудет подкрепление, направил лошадь к выходу, держа в объятиях Гекамеду и крича остальным, чтобы они следовали за мной. Кисеей, справившись с Диомедом, успел вскочить на коня и присоединиться к атакующим Аякса. Зная, что он слышал меня, я выехал из шатра вместе с Орхоменом и Эвеном.