Это была катастрофа, не только внешнеполитическая. Победа республиканцев на выборах с подавляющим большинством голосов будет означать, что Кеннеди в течение двух лет своего президентства почти ничего не сумел сделать, и тогда на планах по правам человека можно будет поставить крест. Когда республиканцы объединятся с демократами Юга в противодействии предоставления равенства неграм, у Кеннеди не будет шанса внести на рассмотрение законопроект о гражданских правах. Сколько еще времени пройдет, прежде чем деду Марии будет позволено зарегистрироваться избирателем без риска оказаться за решеткой?

В политике все взаимосвязано.

Что-то нужно делать с этими ракетами, подумал Джордж.

Но он не знал, что именно.

Слава богу, Джон Кеннеди знал.

— Мы должны интенсифицировать полеты разведывательных самолетов «У-2», — сказал президент. — Мы должны знать, сколько у них ракет и где они. И ей-богу, мы выставим их оттуда

Джордж оживился. Проблема вдруг перестала казаться такой серьезной. У США имеются сотни самолетов и тысячи бомб. И президент, предпринимая решительные, жесткие действия для защиты Америки, не принесет вреда демократам на промежуточных выборах.

Все посмотрели на генерала Максвелла Тейлора, председателя Объединенного комитета начальников штабов и высшего командующего Америки после президента. Его волнистые волосы, подернутые сединой, и высокий пробор на голове заставили Джорджа подумать, что он ничего собой не представляет. Ему доверяли и Джон, и Бобби Кеннеди, хотя Джордж не мог понять почему.

— После нанесения воздушного удара потребуется полномасштабное вторжение на Кубу, — заявил Тейлор.

— У нас есть план на случай непредвиденных обстоятельств.

— Мы можем высадить там сто пятьдесят тысяч человек в течение недели после бомбежки.

Кеннеди все еще обдумывал возможность удаления советских ракет.

— Можем ли мы гарантировать уничтожение всех пусковых установок на Кубе? — спросил он.

— Стопроцентной гарантии не будет никогда, мистер президент, — ответил Тейлор.

Джордж не подумал об этой трудности. Куба протянулась в длину на 1250 километров. ВВС не смогли бы обнаружить все площадки, не говоря уже о том, чтобы их все уничтожить.

Президент Кеннеди сказал:

— И, как я полагаю, любые ракеты, оставшиеся после воздушного удара, будут немедленно запущены против США.

— Такую вероятность нельзя исключать, — заметил Тейлор.

Президент был бледен, и Джордж вдруг осознал всю тяжесть

ответственности, лежащей на нем.

— Скажите мне, — проговорил Кеннеди, — если одна ракета упадет на средней величины американский город, сколь велики будут потери?

Генерал Тейлор минуту посоветовался со своими помощниками и снова повернулся к столу:

— Мистер президент, по нашим оценкам, погибнут шестьсот тысяч человек.


Глава шестнадцатая




Аня, Димкина мама, хотела встретиться с Ниной. Это удивило его. Отношения с Ниной превзошли все его ожидания; он не упускал случая, чтобы переспать с ней, но какое дело до этого его матери? Он задал ей этот вопрос, она ответила раздраженным тоном-

— Ты был самым умным мальчиком в школе, но иногда ты бываешь таким дурачком. Послушай, каждый уик-энд, если ты не уезжаешь куда-нибудь с Хрущевым, ты проводишь с этой женщиной. Очевидно, она для тебя что-то значит. Ты встречаешься с ней три месяца. Конечно, матери хочется знать, что она собой представляет. Как ты можешь такое спрашивать?

Возможно, она права, подумал Димка. Нина не была просто знакомой, с которой он встречался, и подружкой. Она была его любовницей и стала частью его жизни.

Он любил свою мать, но не во всем слушался ее: ей не нравился мотоцикл, не нравились голубые джинсы, не нравился Валентин. Он готов был сделать все возможное, чтобы сделать ей приятное, поэтому пригласил Нину к себе домой. Сначала она отказалась.

— Я не хочу, чтобы твоя семья разглядывала меня со всех сторон, как подержанную машину, которую ты собираешься купить, — с презрением отрезала она. — Скажи своей матери, что я не собираюсь выходить за тебя замуж. И она скоро отвяжется.

— Семья тут ни при чем, это все она, — попытался объяснить Димка. — Отец умер, а сестра на Кубе. В любом случае, что ты имеешь против замужества?

— Как, ты мне делаешь предложение?

Димка смешался. Нина была захватывающей и сексуальной, и он еще никогда не был так увлечен какой-либо женщиной, но он не думал о женитьбе. Разве он хотел провести всю жизнь с ней?

Он увильнул от ответа.

— Я только пытаюсь понять тебя.

— Я уже выходила однажды замуж, и мне это не доставило радости, — сказала она. — Ты доволен?

Она часто говорила с вызовом, и это было недостатком в ее характере. Но он не возражал. Это даже возбуждало его.

— Ты предпочитаешь оставаться незамужней? — допытывался он.

— Разве не ясно?

— Что ты находишь в этом хорошего?

— Мне не нужно угождать мужчине, я лучше буду угождать себе. А когда я захочу чего-нибудь еще, я могу встретиться стобой.

— Значит, я идеально вхожу в твою интимную сферу.

Она улыбнулась двусмысленности.

— Именно так.

Тем не менее она на минуту задумалась и потом произнесла:

— Ну, хорошо. Не хочу наживать врага в лице твоей матери. Я приду.

В тот день Димка нервничал. Нина была непредсказуема. Когда случалось что-то, что ей не нравилось — случайно разбивалась тарелка, к ней проявлялось явное или мнимое неуважение, в Димкиных глазах виделся укор, — она реагировала порывисто, так, как дул холодный январский ветер в Москве. Но Димка надеялся, что она поладит с его матерью.

Нине раньше не доводилось бывать в Доме правительства. На нее произвела неизгладимое впечатление прихожая по размеру бального зала. Квартира была хоть и не очень большой, но шикарно отделанной и обставленной в сравнении с большинством московских квартир: мягкие ковры и дорогие обои, радиола, шкаф из орехового дерева с проигрывателем пластинок и радиоприемником. Все это входило в привилегии высокого ранга офицеров КГБ, таких как Димкин отец.

Аня приготовила разнообразные закуски, которые москвичи предпочитали формальному обеду: копченая скумбрия и сваренные вкрутую яйца с красным перцем на кусках белого хлеба; бутерброды из ржаного хлеба с огурцом и помидором; и ее piece de resistance¹ (Основное блюдо {франц.).) «парусники» — овальные тосты с треугольными кусочками сыра, воткнутые вертикально зубочистками наподобие мачты.

Аня надела новое платье и немного подкрасилась. Она слегка располнела после смерти Димкиного отца, и ей это шло. Димка почувствовал, что его мать стала счастливее после того, как умер ее муж. Может быть, Нина права насчет супружества.

Первое, что сказала Аня Нине, было:

— Моему Димке двадцать три года, и он в первый раз привел в дом девушку.

Уж лучше бы она этого не говорила, подумал он. Словно он какой-то новичок. Да он и был новичком, и Нина это давно заметила, но все равно, зачем нужно напоминать ей об этом? Впрочем, он быстро наверстывал. Нина говорила, что он хороший любовник, лучше, чем ее муж, хотя она не вдавалась в подробности.

К Димкиному удивлению, Нина всячески старалась перед его матерью казаться приятной, вежливо называла ее Анна Григорьевна, помогая на кухне или спрашивая, где она достала платье.

После того как Аня выпила немного водки и расслабилась, она спросила:

— Значит, Нина, как говорит Димка, вы не хотите выходить замуж.

Он застонал:

— Мама, это очень личное.

Но Нина не возражала:

— Я, как и вы, была замужем.

— Но я старая женщина.

Ане было сорок пять лет. Обычно считалось, что в этом возрасте слишком поздно вступать в новый брак. Полагали, что к этому времени женские страсти оставались позади, а если нет, то к женщине испытывали неприязнь. Респектабельная вдова, вышедшая в среднем возрасте замуж, из осторожности говорила: это только чтобы не оставаться одной.

— Вы не выглядите старой, Анна Григорьевна, — не согласилась Нина. — Вас можно принять за Димкину старшую сестру.

Это была чушь, но Ане она понравилась. Возможно, женщинам всегда доставляет удовольствие слышать лесть, даже если она неправдоподобна. Однако она возражать не стала.

— Как бы то ни было, я слишком стара, чтобы иметь детей.

— Я тоже не могу иметь детей.

Аню потрясло это откровение. Все ее надежды и мечты рухнули. На какой-то момент она даже забыла о тактичности.

— Почему?

— По медицинским причинам.

— Вот как!

Конечно, Ане хотелось бы узнать больше. Димка замечал, что многие женщины интересуются медицинскими деталями. Но Нина вдруг замолчала, как всегда, когда разговор заходил на эту тему.

В дверь постучали. Димка вздохнул: он догадался, кто это мог быть. Он пошел открывать.

На пороге стояли его дед и бабушка, которые жили в том же доме.

— Димка! Ты здесь! — воскликнул дед Григорий Пешков, изображая удивление. Он был в военной форме. В свои семьдесят четыре года он не уходил в отставку. Как считал Димка, старики, не желающие бросать службу, представляли собой большую проблему в Советском Союзе.

Димкина бабушка Катерина сделала прическу.

— Мы купили тебе икры, — сообщила она.

Ясно, что они пожаловали неслучайно. Они прослышали, что Нина будет в гостях, и им захотелось взглянуть на нее. Как она боялась, ей устроили смотрины.

Димка представил их. Бабушка поцеловала Нину, а дедушка держал ее руку дольше, чем надо. К Димкиной радости, Нина оставалась все такой же обаятельной. Она обращалась к деду «товарищ генерал». Поняв сразу, что он падок на привлекательных девушек, она флиртовала с ним. Чему он был страшно рад, и в то же время бросала на бабушку взгляды, говорящие: «Мы с вами знаем, что представляют собой мужчины».

Дедушка спросил ее о работе. Ее недавно повысили, рассказала она, и теперь ее должность — руководитель издательского отдела, отвечающая за выпуск информационных бюллетеней профсоюза сталеплавильщиков. Бабушка поинтересовалась ее семьей, и Нина сказала, что она не часто видится с ними, поскольку они живут в ее родном городе Перми, который находится в сутках езды на поезде на восток.

Вскоре она завела разговор с дедушкой на его любимую тему — об исторических несоответствиях в фильме Эйзенштейна «Октябрь», особенно в сценах, изображающих штурм Зимнего дворца, в котором он принимал участие.

Димка радовался, что они все нашли общий язык, и тем не менее у него было беспокойное чувство, что он не контролирует происходящее здесь. Он испытывал ощущение, будто плывет по спокойной; воде в неизвестном направлении: все идет хорошо в данный момент, но что ждет впереди?

Зазвонил телефон, и Димка взял трубку, как делал всегда по вечерам, когда обычно звонили из Кремля. Послышался голос Натальи Смотровой:

— Только что пришло сообщение от резидентуры в Вашингтоне.

Димка почувствовал некоторую неловкость оттого, что разговаривал с ней в присутствии Нины. Глупость это, подумал он, я ни разу не коснулся Натальи. Хотя такая мысль проскакивала у него в мозгу. Но как можно чувствовать себя виноватым за свои мысли?

— Что случилось? — просил он.

— Сегодня вечером по телевидению выступит президент Кеннеди с обращением к американскому народу. Для него зарезервировано время.

Как обычно, она первой узнавала горячие новости.

— Почему?

— Они не знают.

Димка сразу подумал о Кубе. Большая часть ракет была уже там вместе с боеголовками. Доставлены тонны дополнительного оборудования и тысячи военнослужащих. Через несколько дней ракеты будут поставлены на боевое дежурство.

А до американских промежуточных выборов осталось две недели. Димка подумывал полететь на Кубу регулярные рейсы совершались между Прагой и Гаваной, — чтобы крепче завинтить крышку еще на несколько дней. Делом первостепенной важности было сохранить тайну еще немного дольше.

Хорошо бы, думал Димка, чтобы неожиданное выступление Кеннеди было посвящено чему-то еще: Берлину, например, или Вьетнаму.

— Во сколько трансляция? — спросил Димка у Наташи.

— В семь вечера по восточному поясному времени.

Это значит, в два часа ночи по московскому времени.

— Я сейчас же позвоню ему, — сказал Димка. — Спасибо.

Он повесил трубку и набрал домашний номер Хрущева.

На звонок ответил начальник обслуживающего персонала Иван Теппер.

— Здравствуйте, Иван. Он у себя? — спросил Димка.

— Ложится спать, — ответил Иван.

— Скажите ему, чтобы надел штаны. Кеннеди будет выступать по телевидению в два часа по нашему времени.

— Минуточку, он подошел.

Димка услышал приглушенный разговор, а потом голос Хрущева:

— Они обнаружили твои ракеты!

У Димки оборвалось сердце. Интуитивный импульс Хрущева попал в точку. Тайна вышла наружу — и вина падет на Димку.

— Добрый вечер, товарищ первый секретарь, — начал он, и четыре человека в комнате затихли. — Мы еще не знаем, о чем будет говорить Кеннеди.

— О ракетах. Непременно о них. Созовите экстренное заседание Президиума.

— Во сколько?

— Через час.

— Хорошо.

Хрущев положил трубку.

Димка позвонил домой его секретарю.

— Добрый вечер, Вера, — сказал он. — Экстренное заседание Президиума сегодня в десять вечера. Он на пути в Кремль.

— Сейчас буду обзванивать народ, — отозвалась она.

— У вас дома есть их номера?

— Да.

— Ну, конечно. Спасибо. Я буду на работе через несколько минут.

Он повесил трубку.

Они все смотрели на него. Они все слышали, как он сказал: «Добрый вечер, товарищ первый секретарь». Дедушка с гордостью смотрел на Димку, бабушка и мама встревожились, а в глазах Нины вспыхнул огонек душевного волнения.

— Я должен быть на работе, — без надобности сообщил Димка.

— Что за срочность? — поинтересовался дедушка.

— Мы еще не знаем.

Дедушка похлопал его по плечу и с чувством произнес:

— Я уверен, что с такими людьми, как ты и мой сын Володя, дело революции в надежных руках.

Димку подмывало сказать, ему бы такую уверенность. Вместо этого он попросил дедушку:

— Ты можешь вызвать служебную машину, чтобы Нину отвезли домой?

— Конечно.

— Извините, что я расстроил компанию,

— Не беспокойся, — сказала бабушка. — Твоя работа важнее. Ступай, ступай.

Димка надел пальто, поцеловал Нину и вышел.

Спускаясь на лифте, он в отчаянии думал, не он ли каким-то образом выдал тайну о кубинских ракетах, несмотря на все старания скрыть ее. Он проводил всю операцию в обстановке строжайшей секретности. Он действовал жестко и требовательно. Он показал себя тиранам, жестоко наказывая за ошибки, унижая дураков, ломая карьеру тех, кто не выполнял неукоснительно его распоряжения. Что еще он мог сделать?

На улицах шла ночная репетиция военного парада, который должен состояться через две недели по случаю очередной годовщины Октябрьской революции. Бесконечная вереница танков, артиллерии и солдат двигалась по набережной Москвы-реки. Все они будут бесполезны, если начнется ядерная война, думал он. Американцы не знали этого, но у Советского Союза имелось немного ядерного оружия, несравнимо меньше, чем у США. Да, Советы могли нанести урон американцам, но американцы могли стереть Советский Союз с лица земли.

Поскольку по набережной проехать не представлялось возможным, а Кремль находился менее чем в полутора километрах от дома, Димка оставил мотоцикл во дворе и пошел пешком.

Кремль представлял собой треугольную крепость на левом берегу реки. На его территории находились некоторые здания, в которых сейчас помещались государственные учреждения. Димка вошел в желтое с белыми колоннами здание сената и поднялся в лифте на четвертый этаж. По красной ковровой дорожке он прошел по коридору с высокими потолками в кабинет Хрущева. Первый секретарь еще не прибыл. Пройдя мимо двух других дверей, он вошел в зал Президиума. Там царили идеальный порядок и чистота.

Президиум Верховного Совета фактически был правящим органом Советского Союза. Хрущев являлся его председателем. Здесь находился оплот власти. Что будет делать Хрущев?

Вскоре вслед за Димкой начали появляться члены Президиума и их помощники. Никто не знал, что Кеннеди собирался сказать. Евгений Филиппов прибыл со своим боссом, министром обороны Родионом Малиновским.

— Это полный отпад, — хихикнул Филиппов, почти не скрывая своей радости. Димка не обратил на него внимания.

Наталья вошла с черноволосым, щеголевато одетым Андреем Громыко. Она решила, что поздний час позволяет быть в простой одежде, и она великолепно выглядела в американских джинсах и свободном шерстяном свитере с воротником вокруг шеи.

— Спасибо за раннее предупреждение, — прошептал ей Димка. — Я искренне ценю это.

Она коснулась его руки.

— Я на твоей стороне, — также негромко проговорила она. — Ты знаешь это.

В комнату вошел Хрущев и открыл заседание, сказав:

— Я думаю, телеобращение Кеннеди будет о Кубе.

Димка сел у стены позади Хрущева, готовый бежать выполнять поручения. Руководителю могли понадобиться какое-нибудь досье, газета или доклад; он мог попросить принести чай, или пиво, или бутерброд. Двое других помощников Хрущева сели с Димкой. Никто из них не знал ответов на жгучие вопросы. Обнаружили ли американцы ракеты? И если обнаружили, то кто выдал тайну? Будущее мира висело на волоске, а Димка, к своему стыду, в равной мере беспокоился о своем будущем.

Нетерпение сводило его с ума. Кеннеди будет выступать через четыре часа. Конечно, Президиум мог бы узнать содержание его речи заранее. На что тогда КГБ?

Министр обороны Малиновский выглядел как знаменитый киноактер: с правильными чертами лица и густыми седыми волосами. Он доказывал, что США не собираются вторгаться на Кубу. Армейская разведка имела своих людей во Флориде. Там происходило наращивание войск, но не настолько близко, чтобы совершать вторжение.

— Это какой-то предвыборный трюк, — сказал он.

Димке показалось, что он чрезмерно самоуверен.

Хрущев также выражал скептицизм. Вероятно, Кеннеди и вправду не хотел войны с Кубой, но был ли он волен поступать, как хочет? Хрущев считал, что американский президент, по крайней мере, отчасти находился под влиянием Пентагона и капиталистов-империалистов, таких как семья Рокфеллера.

— Мы должны иметь альтернативный план на случай американского вторжения, — сказал он. — Наши войска должны быть готовы к любому развитию событий.

Он объявил десятиминутный перерыв, чтобы члены Президиума обдумали варианты. Димку поразила быстрота, с которой Президиум заговорил о войне. Это не входило в планы. Когда Хрущев решил поставить ракеты на Кубу, он не намеревался спровоцировать военный конфликт. Как мы оттуда пришли сюда? У Димки это не укладывалось в голове.

Он увидел, что Филиппов вместе с Малиновским и другими людьми из его команды что-то зловеще обсуждают в стороне. Филиппов что-то записывал. Когда все снова собрались за столом, Малиновский зачитал проект приказа командующее Группой советских войск на Кубе генералу Иссе Плиеву, дающего ему право использовать «все имеющиеся средства» для защиты Кубы.

Димка хотел сказать: «Вы что, с ума сошли?»

Хрущев считал так же.

— Мы даем Плиеву право начать ядерную войну? — сердито спросил он.

Анастас Микоян поддержал Хрущева. Всегда выступающий в роли миротворца, Микоян выглядел как юрист из провинциального города, с аккуратными усами и редеющими волосами. Но он был тем, кто мог отговорить Хрущева от его самых безрассудных затей. Сейчас он занял позицию против Малиновского. Микоян имел дополнительное влияние, поскольку посетил Кубу вскоре после революции.

— Что вы скажете относительно передачи Кастро контроля над ракетами? — спросил Хрущев.

Димке доводилось слышать несуразицы из уст своего босса, особенно во время гипотетических дискуссий, но эта была совершенно безответственной даже по его меркам. Что он думал?

— Позвольте не согласиться, — мягко возразил Микоян. — Американцы знают, что мы не хотим ядерной войны, и пока ядерное оружие находится под нашим контролем, они постараются решить эту проблему посредством дипломатии. Но они не будут доверять Кастро. Если они будут знать, что он держит палец на спусковом крючке, они могут попытаться уничтожить все ракеты на Кубе одним массивным первым ударом.

Хрущев согласился с этим, но он не был готов полностью исключить ядерное оружие.

— Это значит, американцы могут вернуть Кубу! — с негодованием воскликнул он.

И тогда заговорил Алексей Косыгин. Он был ближайшим союзником Хрущева, хотя и моложе его на десять лет. С высоким лбом, редеющими седыми волосами, зачесанными назад, и красным лицом, как у пьяницы, он импонировал Димке, который считал его самым здравомыслящим человеком в Кремле.

— Мы не должны думать о том, когда применить ядерное оружие, — сказал Косыгин. — Если мы дойдем до этого, то нас ждет неминуемый крах. Обсуждать нужно вот что: какие шаги мы должны предпринять сейчас, чтобы ситуация не переросла в ядерную войну.

Наконец-то, подумал Димка, кто-то говорит разумные вещи.

— Я предлагаю, — продолжал Косыгин, — предоставить генералу Плиеву право защищать Кубу всеми средствами, кроме ядерного оружия.

Малиновский высказал опасение, что разведка США может каким-то образом узнать об этом приказе, но, несмотря на его замечание, с предложением Косыгина согласились, к великой радости Димки, и приказ был отправлен. Опасность ядерной катастрофы еще сохранялась, но, по крайней мере, Президиум сосредоточил внимание на том, как избежать войны, а не вести ее.

Вскоре Вера Плетнер заглянула в комнату и вызвала Димку. Он выскользнул в широкий коридор, где она передала ему шесть страниц текста.

— Это речь Кеннеди, — тихо пояснила она.

— Слава богу! — Он посмотрел на часы. Было четверть второго ночи, сорок пять минут до начала выступления американского президента по телевидению. — Как мы получили это?

— Американское правительство любезно предоставило несколько экземпляров нашему посольству в Вашингтоне, и МИД быстро перевел текст.

Оставаясь в коридоре, где никого не было, кроме Веры, Димка быстро прочитал его. «Наше правительство, как и обещано, пристально наблюдало за советским военным присутствием на острове Куба».

Димка обратил внимание, что Кеннеди называл Кубу островом, словно это вовсе не страна.

«На прошлой неделе было неопровержимо доказано, что ряд наступательных ракетных комплексов находится на этом превращенном в тюрьму острове».

Доказано, подумал Димка, как это так доказано?

«Целью их развертывания является не что иное, как ядерный Шантаж Западного полушария».

Димка читал дальше, все больше сердясь, потому что Кеннеди не сообщал, откуда у него эта информация — то ли от предателей или шпионов в Советском Союзе или на Кубе, то ли из ка ких-либо других источников. Димка никак не мог понять возник ли этот кризис по его вине.

Кеннеди подробно остановился на утверждениях советских представителей, что СССР не собирается размещать стратегические ракеты на территории любой другой страны, и назвал их ложными. Так оно и есть, подумал Димка; Хрущев выдвинул бы такие же обвинения, окажись он в аналогичной ситуации. Но что собирался делать американский президент? Димка пропустил несколько страниц, пока не добрался до сути.

«Во-первых: чтобы останавливать размещение советского оружия массового поражения на Кубе, осуществлять строгий карантин…»

Ага, подумал Димка, блокада. Это противоречит международному праву, вот почему Кеннеди ее называет «карантин», словно он борется с какой-то чумой.

«…все суда любого вида, направляющиеся на Кубуиз любой страны или порта, перевозящие оружие массового поражения; будут возвращены в порт отправки».

Димка сразу сообразил, что это всего лишь подготовительная мера, не имеющая никакого значения, поскольку большинство ракет уже на месте и готовы к постановке на боевое дежурство. И Кеннеди должен знать это, если его разведка действительно так эффективна, как кажется. Блокада носит символический характер

В обращении содержалась и угроза. «Любую ядерную ракету, запущенную из Кубы против любой страны в Западном полушарии, мы расцениваем как нападение Советским Союзом на Соединенные Штаты и нанесем полномасштабный ответный удар по Советскому Союзу».

Димка почувствовал, как что-то холодное и тяжелое шевельнулось у него в животе. За всем этим кроется чудовищная угроза. Кеннеди не станет разбираться, запущена ли ракета кубинцами или Советской армией — для него это все равно. И ему будет безразлично, по какой цели нанесен удар: будь то по Чили или по Нью-Йорку.

Как только одна из Димкиных ракет будет запущена» США превратят Советский Союз в радиоактивную пустыню.

У Димки перед глазами всплыла всем известная картина: грибовидное облако ядерной бомбы; и в его воображении оно поднялось над центром Москвы; Кремль, его дом и все знакомые лежали в руинах, и обожженные трупы плавали в мерзко пенящейся отравленной воде Москвы-реки.

Еще одна фраза попалась ему на глаза: «Но трудно решать или даже обсуждать эти проблемы в атмосфере страха и запугивания». От лицемерия американцев у Димки захватило дух. Что тогда операция «Мангуст», если не запугивание?

Как раз она в первую очередь вынудила Президиум послать ракеты на Кубу. Димка начал подозревать, что агрессия обречена на провал самой своей природой в международной политике.

Достаточно того, что он прочитал. Он вернулся в зал Президиума, быстро подошел к Хрущеву и отдал ему страницы.

— Телевизионное обращение Кеннеди, — отчетливо произнес он, чтобы все слышали. — Предварительный текст, переданный американской стороной.

Хрущев схватил страницы и начал читать. В зале наступила тишина. Смысл что-либо говорить терялся, пока они не узнают, что в документе.

Хрущев не спеша читал официальный сухой язык. Время от времени он презрительно фыркал или с удивлением хмыкал. По мере того как продвигалось чтение, Димка чувствовал, что настроение Хрущева меняется. Первоначальная тревога ушла.

Через несколько минут он положил последнюю страницу. Ничего не говоря, он продолжал думать. Наконец он поднял голову и обвел взглядом сидевших за столом коллег. На его одутловатом крестьянском лице появилась улыбка.

— Товарищи, мы спасли Кубу, — сказал он.



* * *



Как всегда, Джеки расспрашивала Джорджа о его любовной жизни.

— Ты с кем-нибудь встречаешься?

— Я только что порвал с Норин.

— Только что? Это было почти год назад.

— Да? Может быть.

Она поджарила цыпленка с окрой и лепешки из кукурузной муки, которые она называла башмачками. Это была его любимая еда в детские годы. Сейчас, в двадцать шесть лет, он предпочитал бифштекс с кровью и салат или пасту с соусом из морских моллюсков. Кроме того, он ужинал, как правило, в восемь вечера, а не в шесть. Сейчас он жадно ел и ничего не сказал ей об этом Он решил не лишать ее удовольствия накормить его.

Он пытался не подавать вида, что переживает из-за потери Марии.

— У Марии есть возлюбленный, — сказал он.

— Кто же он?

— Не знаю.

Джеки с сожалением цокнула.

— Ты не спрашивал?

— Конечно, нет. Да она и не сказала бы.

— Почему?

Джордж пожал плечами.

— Он женат, — с уверенностью заключила мать.

— Мам, как ты можешь судить, — проговорил Джордж, но у него было неприятное подозрение, что она права.

— Обычно девушки любят похвастаться, когда с кем-то встречаются. Если она молчит, значит, ей стыдно.

— Может быть и другая причина.

— Какая?

В эту минуту Джорджу ничего не приходило на ум.

Джеки продолжала:

— Возможно, кто-то, с кем она работает. Только не узнал бы ее дедушка-проповедник.

Джордж подумал о другой возможности.

— Может быть, он белый.

— Женатый и к тому же белый, готова спорить. Что представляет собой этот пресс-секретарь Пьер Сэлинджер?

— Милый парень лет тридцати с лишним, ходит в хорошей французской одежде. Грузноват. Слышал, он не очень ладит со своей секретаршей. Думаю, ему не до новой подружки.

— Наверное, он, если он француз.

Джордж улыбнулся.

— Ты когда-нибудь встречала француза?

— Нет, но за ними тянется слава сердцеедов.

— А за неграми тянется слава лентяев.

— Ты прав, мне не надо было так говорить, каждый человек — это личность.

— Этому ты всегда меня учила.

Джордж вполуха слушал мать.

Вот уже неделю от американского народа скрывали новость о ракетах на Кубе, но ее должны были вот-вот сделать достоянием гласности. Уже неделю шли острые дебаты в узком кругу посвященных лиц, но так ничего и не решили. Припомнив, как было, когда он впервые услышал об этом, он понял, что среагировал без должной серьезности. Он думал главным образом о предстоящих промежуточных выборах и их влиянии на кампанию за гражданские права. В какой-то момент он даже предвкушал возможность американского возмездия. Только позднее до него дошло, что гражданские права скоро не будут иметь никакого значения и что никакие выборы больше не состоятся, если начнется ядерная война.

Джеки перевела разговор на другую тему:

— У моего начальника, где я работаю, есть миленькая дочка.

— Дану?

— Синди Белл.

— Как понимаю, это краткое от Синдерелла?

— Лусинда. Она окончила в этом году Джорджтаунский университет.

Джорджтаун — район Вашингтона, но немногие из черного большинства его жителей учились в этом престижном университете.

— Она белая?

— Нет.

— Значит, умненькая.

— Очень.

— Католичка?

Джорджтаунский университет был оплотом иезуитов.

— Ну и пусть католичка, — сказала Джеки с некоторым пренебрежением. Она ходила в Вефильскую евангелическую церковь, но придерживалась широких взглядов. — Католики тоже верят в Господа.

— Католики не приемлют контроль над рождаемостью.

— Да и я тоже.

— Что? Ты серьезно?

— Если бы я считала приемлемым контроль над рождаемостью, то тебя бы не было.

— Но ты не отказываешь другим женщинам в праве выбора.

— Как ты любишь спорить. Я не хочу, чтобы запрещали контроль над рождаемостью. — Она добродушно улыбнулась. — Я просто рада, что была несведущей и беспечной в шестнадцать лет. — Она встала. — Пойду сварю кофе.

В дверь позвонили.

— Пойди открой, — попросила Джеки.

Джордж открыл дверь привлекательной темнокожей девушке двадцати с небольшим лет в обтягивающих капри и свободном джемпере. Она удивилась, увидев Джорджа.

— Извините, — растерялась она. — Я думала, что это дом миссис Джейкс.

— Да, это ее дом, — сказал Джордж. — Я у нее в гостях.

— Мой отец просил занести это по дороге. — Она передала ему книгу «Корабль дураков». Он слышал название этого бестселлера. — Наверное, отец брал ее у миссис Джейкс.

— Спасибо.

Джордж взял книгу и вежливо предложил:

— Не желаете ли войти?

Девушка стояла в нерешительности.

Джеки подошла к кухонной двери. Оттуда она могла видеть, кто стоит перед входной дверью — дом был небольшой.

— Привет, Синди, — воскликнула она. — Я только что вспоминала о тебе. Входи. Я сварила свежий кофе.

— Какой чудный запах, — сказала Синди и переступила через порог.

— Мама, давай попьем кофе в гостиной, предложил Джордж. — Сейчас будет выступать президент.

— Ты хочешь смотреть телевизор? Сядь и поговори с Синди.

Джордж открыл дверь в гостиную.

— Вы не будете возражать, если мы посмотрим телевизор? — обратился он к Синди. — Президент собирается сказать что-то важное.