Смяв пропитанные потом простыни, Гарин перевернулся на бок. В покоях было сумрачно. Плотно задернутые шторы пропускали мало света. В жаровне потихоньку тлел древесный уголь. Гарин сжигал амбру и алоэ, но заглушить их ароматами сладковатый запах канноба не удавалось.

Ему снилось, что он сидит с матерью на лужайке у их старого дома в Рочестере. На дворе лето. У живой изгороди стрекочут кузнечики. И почему-то стоит жуткая жара, какой никогда в этих местах не было. На коленях у Сесилии раскрыта книга в пергаментном переплете. Ее гладкие и прямые белокурые волосы с проседью рассыпаны по спине и худым плечам. Она шевелит губами, но звуков не слышно. Взгляд Гарина прикован к белой шее матери, по которой медленно стекает прозрачная капелька пота. Она исчезла под воротником кремового платья, скользнула между грудей. Гарин застонал во сне и сжал концы простыни.

Солнечный свет начал бледнеть, возникли тени. Гарин повернулся посмотреть на облака и не заметил, как исчезла живая изгородь и открылся вид до самого горизонта. Неожиданно блеснула молния, в воздухе запахло грозой. Он окликнул мать, но она тоже исчезла. На ее месте стояла Элвин, смотрела на него зелеными глазами. А вокруг стала сгущаться тьма.

Гарина разбудил первый раскат грома. Морщась от неприятного вкуса во рту, он медленно приподнял пульсирующую голову. В дверь колотили. С трудом сбросив ноги с постели, он прошлепал по холодным плиткам к двери. В проходе стояли двое. Дворцовый стражник и человек в желтоватом плаще в синюю полоску. Увидев его, Гарин моментально очнулся от наркотического похмелья. Это был личный гонец короля Эдуарда со свитком в руке.

— Де Лион, этот человек пришел к воротам и спросил тебя. — Стражник хмуро посмотрел на гонца. — Сказал, что имеет срочное послание из Англии для передачи прямо в твои руки.

Гонец молча вручил свиток и в сопровождении стражника удалился. Гарин откинулся спиной на прохладную дверь, закрыл глаза, затем открыл и дрожащими руками сорвал восковую печать. Минуя короткое приветствие, нетерпеливо прочел первую строку:


«Твое письмо доставили в Тауэр в октябре. Увидев его, я преисполнился приятным ожиданием, но оно было напрасным. Я крайне разочарован».


Гарин прошел к столу, взял чашу с вином — там оставалась половина, — залпом осушил и вернулся к чтению.


«Я послал тебя в Акру с простыми и ясными наставлениями. И что же? В своем письме ты сообщаешь как о большом достижении, что добился позволения короля Гуго разместить мое войско на Кипре для будущего Крестового похода. Я полагаю, этим ты пытался отвлечь мое внимание от своей нерадивости. При том, что цель миссии ты прекрасно понимаешь. Добыть для меня деньги. Ты пишешь, что получил лишь половину от обещанной королем суммы, а остальное я увижу лишь если упрошу папу отменить продажу прав на Иерусалимскую корону. Значит, ты негодно убеждал короля Гуго. Ему нужна моя помощь. Прояви ты больше упорства, и он бы согласился на все. А что наши друзья в Темпле? Надеюсь, здесь ты меня не разгневаешь.
Как получишь это письмо, немедля сообщи королю Гуго, что я отправил к папе доверенного посланца, а затем все внимание обрати на Эврара и его заблудших приверженцев. Если они отвергнут мои требования, напомни, что ересь есть преступление, наказуемое смертью, и что их богохульные тайны могут стать известными папе. А я на их суде и казни буду сидеть в первом ряду. Время нежностей прошло. Я не позволю, чтобы моим планам мешали глупцы и фантазеры.
Как только получишь деньги, так сразу возвращайся ко мне. После чего будешь вознагражден за преданную службу, как всегда бывало. В ином случае будешь наказан за леность».


Гарин прошел к кровати, сглатывая противную горькую слюну. Бросил на влажную простыню свиток и лег рядом, лицом вниз, закрыл глаза. Появление королевского гонца вначале вызвало у него привычный страх, сменившийся яростью. Теперь он чувствовал себя совершенно беспомощным. В ушах звучал надменный холодный голос Эдуарда, всегда заставляющий его ощущать себя глупым и никчемным.

Гарин был настолько погружен в мысли, что не слышал, как отворилась дверь. На его плечо легла тяжелая рука. Он испуганно обернулся. Над кроватью склонился бородатый Бертран.

— Чего тебе?

Бертран шире расставил ноги.

— Надо поговорить.

— О чем?

— О том, что ты вот уже много недель томишься бездельем. — Увидев, что Гарин снова закрыл глаза, Бертран заговорил жестче: — Ты, верно, забыл, что дал моему королю слово?

В тоне Бертрана чувствовалась угроза. Гарин открыл глаза:

— Нет, не забыл. Я дал королю Гуго слово, что добуду для него камень, чтобы он вернул его сарацинам в обмен на помощь. Все как прежде.

— Как прежде? — Бертран хрипло рассмеялся. — У тебя, верно, протухли мозги от этого дерьма, которым ты себя травишь. А тем временем права на трон Иерусалима купил коварный сицилиец.

Гарин снова закрыл глаза. Они болели. Месяц назад прибыло послание от короля Гуго, в котором говорилось, что права на его трон купил Карл Анжуйский. Послание было адресовано бейлифу, лорду Балиану д\'Ибелину, которого Гуго наконец назначил после многократных прошений верховного суда Акры. Бейлиф объявил об этом своему двору. Два дня спустя Гарин получил от Гуго личное послание. Король не терял надежды вернуть корону и обещал дать Эдуарду деньги, если Гарин добьется успеха.

Увидев, что Бертран смотрит на свиток, Гарин смял его в кулаке. Посланцу Эдуарда, наверное, не удалось уговорить папу. Либо он прибыл слишком поздно. Продажа свершилась. Но теперь это не важно. Если план Гарина сработает, он представит Эдуарду нечто более существенное, чем деньги. Он представит ему Святой город. Гарин повернулся к Бертрану:

— Пока камень не похитят, мы должны сидеть и ждать. И готовиться. Чего ты еще хочешь?

— Я хочу знать, зачем ты последние восемь месяцев увиваешься за этой женщиной?

Гарин вздохнул.

— Сколько можно объяснять? Разузнать о планах похищения можно только у нее. — Он подошел к жаровне, уронил на угли письмо Эдуарда. Пергамент ярко вспыхнул.

Бертрана его слова, видимо, не убедили.

— Семь месяцев назад мы напали на эту Элвин в переулке, — проворчал он. — Ты сказал, что добился ее доверия. Она тебе что-нибудь рассказала?

— Пока немного. Потому что выпытывать сведения приходится с большой оглядкой. Боюсь вызвать подозрения. Уилл думает, что я нахожусь в Акре по делам короля Эдуарда, и пусть думает. И конечно, ему не нравится, что Элвин со мной общается. Она, к счастью, его не слушает, но все равно встречаться нам надо реже.

Гарин посмотрел на Бертрана. Тупой воин. На поле битвы таким цены нет. Покажи ему врага, и он будет сражаться до последнего. Можно поставить что-нибудь охранять. Но тонкая работа, где нужна хитрость, не для таких. Поэтому готовить поход Гарину приходилось фактически одному. Изучать карты Хиджаза, дороги на Мекку и остальное. Пока все шло по плану.

Прошлым летом после возвращения Уилла из Каира у них с Элвин была размолвка. Гарин даже встревожился, что она не простит рыцарю обмана, и всячески убеждал, что Уилл утаивал свои дела в «Анима Темпли», не желая ее печалить. Потом они помирились. И теперь Уилл, к радости Гарина, разговаривал с ней более открыто, и Элвин много знала.

Возвратившись, Уилл через несколько дней нашел Гарина и потребовал объяснений. Зачем он рассказал об «Анима Темпли» и покушении на Бейбарса? Гарин искусно разыграл раскаяние. Мол, проговорился, потому что был убежден, что Элвин все знает. Разговор закончился холодно. Уилл сказал, что Эврар денег Эдуарду на даст, и посоветовал Гарину поскорее вернуться в Лондон.

— Не тревожься, — успокоил Гарин Бертрана. — Придет время, и мы получим от Элвин все, что нужно. Мы уже узнали, когда намечено похищение и когда отряд отправится в Юлу.

— Мы даже узнали, что твой бывший друг, Кемпбелл, намерен помешать похищению, — буркнул Бертран. — Что делать с этим?

— Намерен — еще не значит, что это ему удастся, — проговорил Гарин, все больше раздражаясь. Его обложили со всех сторон — Эдуард, Гуго и теперь Бертран. — Я не вижу, как он сумеет помешать, если все остальные в отряде намерены выполнить приказ де Боже. Насколько я знаю Уилла, — его губы презрительно скривились, — он, как истинный герой, захочет передать камень сарацинам. Но мы за ним проследим. — Он посмотрел на Бертрана. — А теперь уходи. Мне нужно переодеться.

Глаза Бертрана вспыхнули злобой.

— Чего это ты разыгрываешь из себя лорда в своем замке? Я сыт этим по горло. Живешь здесь, как свинья, в дерьме и еще смеешь повелевать, словно маленький король. Тебя оставили во дворце, чтобы ты работал подобно всем нам. — Он потянулся к Гарину, намереваясь повернуть его лицом к себе, но просчитался. Гарин резко развернулся и поймал его запястье, в то же мгновение другой рукой сдавил Бертрану горло. Киприот захрипел и начал задыхаться.

— Не смей прикасаться ко мне, слышишь ты, плебей, — произнес Гарин.

Бертран заглянул в его темно-голубые глаза и похолодел от ужаса. Как будто встретился взглядом со смертельно опасным зверем.

— Ладно, отпусти, — пробормотал он еле слышно. — Я все понял.

Гарин убрал руку и отпрыгнул назад, на всякий случай изготовившись к бою.

Неожиданно тишину прорезал настойчивый и частый колокольный звон. Бертран прошагал к окну, раздвинул шторы.

Гарин заслонил глаза от света.

— Что там?

— Звонит колокол на навесной башне, — ответил Бертран, высовываясь из окна.

Теперь, кроме звона, можно было слышать крики и лязг мечей.

Бертран выпрямился и побежал к двери, на ходу выхватывая меч из ножен.

Гарин подошел к окну, откуда был виден участок крепостной стены между двумя башнями и за ним ров. Звуки схватки доносились справа, со стороны навесной башни и подъемного моста. Гарин быстро оделся, схватил меч и выбежал в коридор. Кто-то прорывался в королевский дворец, и он не собирался сидеть и ждать появления мародеров.

По коридору бежали воины. Придворные и слуги стояли группами, встревоженные и смущенные. Где-то впереди Гарин услышал хриплый голос Бертрана. Вскоре он увидел всю группу киприотов, которую оставил с ним Гуго. Бертрана, Амори и еще пятерых воинов.

— Вызови лорда Балиана, — рявкнул Бертран стражнику. Затем посмотрел на своих людей: — Пошли.

Гарин двинулся за ними, держась на расстоянии. Сражаться он не собирался, просто хотел знать, что происходит. Они вышли во двор. Ворота крепости были открыты, как обычно, подъемный мост опущен. По нему двигалась группа дворцовой стражи с обнаженными мечами. Сзади вели двоих раненых.

— Поднимите мост! — приказал капитан стражи, седой крепкий киприот. Трое побежали к рукоятке, расположенной сбоку ворот.

— Что случилось? — крикнул Бертран.

— Неизвестные захватили навесную башню, — крикнул в ответ капитан. — Мы пытались их задержать, но они прорвались. Взяли восемь наших. — Он повернулся к стражникам: — Закрыть ворота!

— Закроете ворота, и ваши люди умрут, — громко и отчетливо произнес властный голос. — Лучше отойдите.

Капитан ненадолго задумался, а затем медленно отошел в сторону с поднятым мечом. Вместе с ним с дороги убрались дворцовые стражи, воины Бертрана и все остальные. Гарину такой поворот событий не понравился, и он юркнул на лестницу в узком проходе, где поднялся на несколько ступенек. Отсюда было все хорошо видно. Через несколько минут в воротах появились пятнадцать человек в незнакомых одеждах. Они вели восьмерых дворцовых стражей, приставив к спинам острия мечей. Следом показались семеро богато одетых людей, среди которых выделялся человек в центре, в малиновом бархатном плаще поверх золотистого одеяния. Холеный, уверенный, с прямой спиной. Его голову покрывала бархатная шляпа, украшенная лебединым пером, красивое моложавое лицо с аккуратно подстриженной бородой портило высокомерное выражение.

За вельможами следовали десять человек, чья одежда была Гарину хорошо знакома. Пятеро венецианцев из городской стражи и пятеро тамплиеров. Последними вошли два знаменосца с широким штандартом, на котором был изображен щит со странным гербом. На одной половине был изображен герб Иерусалимского королевства — золотой крест, окруженный четырьмя меньшими серебряными крестами, — а на другой — французская королевская лилия на лазурном фоне.

— Покоритесь, — властно приказал капитану человек в малиновом плаще.

В дверях дворца появился дородный осанистый мужчина с волосами мышиного цвета. По бокам, как будто охраняя его, следовали несколько советников и дворцовых стражей. Это был лорд Балиан, бейлиф Акры.

Остановившись, он посмотрел на штандарт, перевел взгляд на человека в малиновом плаще.

— Что это значит? — Обычно мягкий голос Балиана дрожал от гнева. Он перевел взгляд на рыцарей-тамплиеров, стоявших с каменными лицами.

— Вы лорд д\'Ибелин? — поинтересовался человек в малиновом плаще.

— Да, я лорд д\'Ибелин. Властитель этого замка и бейлиф Акры. А кто вы, осмелившийся ворваться сюда и напасть на моих людей?

— Я Роже де Сан-Северино, граф Мариско. Бейлиф Акры волею его величества Карла Анжуйского, короля Сицилии и Иерусалима. Я буду править здесь, пока король Карл не займет свой трон.

В толпе советников и стражей лорда Балиана прошел ропот. Бертран стоял мрачнее тучи.

Роже де Сан-Северино кивнул одному из своих людей. Тот полез в сумку и вытащил свиток.

— Вот договор, подписанный королем Карлом, папой Иоанном Двадцать Первым и Марией Антиохской, закрепляющий ее отказ от прав на трон.

Балиан отрицательно покачал головой:

— Мария Антиохская никогда не была законной наследницей трона. Верховный суд Акры решил, что у короля Гуго Кипрского прав больше. Ваш договор не имеет силы.

— Нет, это ваше решение не имеет силы, — резко возразил де Сан-Северино громовым надменным тоном. — Договор скрепил своей подписью сам папа римский. Поэтому посторонитесь и позвольте мне взять бразды правления королевством, иначе придется применить силу. — Он сделал жест в сторону венецианских стрелков и тамплиеров. — Меня поддерживают консул Венеции и Темпл.

Балиан посмотрел на тамплиеров.

— Неужели великий магистр де Боже выступает против меня, бейлифа Акры?

— Да, выступает, — ответил за тамплиеров де Сан-Северино.

Балиан посмотрел на своих советников. Они удрученно молчали.

— В таком случае у меня нет выбора. — Он повернулся к свите: — Теперь извольте подчиняться новому правителю.

Бертран опустил меч последним. Он скользнул взглядом по застывшей толпе, свирепо глянул на Гарина и зашагал прочь по коридору. Следом поспешил Амори. Граф Роже де Сан-Северино вошел в замок, а его люди принялись разоружать капитана и дворцовых стражей. Гарин поторопился исчезнуть, не дожидаясь, пока его тоже разоружат.

Меньше чем через полчаса знаменосцы графа Роже взобрались на крышу самой высокой дворцовой башни и сбросили оттуда флаг короля Гуго. Вскоре над Акрой гордо поднялся штандарт с золотыми крестами и королевской лилией. Это означало, что теперь властителем Заморских земель стал Карл Анжуйский, верный союзник Темпла.



Темпл, Акра 20 февраля 1277 года от Р.Х.

Гийом де Боже развернул на столе карту. Стоявший слева от него Дзаккария поставил на пергамент кубок, чтобы свиток не завернулся.

— Это единственная карта, какую мы смогли найти. Здесь показаны окрестности Хиджаза и сама Мекка. — Гийом ткнул пальцем в правую часть карты: — А это Юла, где ты встретишься с Кайсаном. В мечети, как договорено. А потом оставишь проводника в деревне и продолжишь путь в Мекку с шиитами.

Уилл оглядел сидевших вокруг стола. Дзаккария, Карло, Алессандро, Франческо, Робер де Пари. Встретился взглядом с последним.

— Переход из Юлы в Мекку может занять больше двух недель, — продолжил Гийом. — За месяц до великого паломничества на дорогах будет, конечно, спокойнее, но у стражей-мамлюков появится больше времени на проверку. Нам неизвестно, под каким видом Кайсан намерен вести вас в город, но будем надеяться, что никто ничего не заподозрит.

Уилл думал о послании, которое должно достичь Каира через несколько дней. В нем он, не раскрывая деталей, заверил Калавуна, что похищение будет предотвращено. А Гийом тем временем закончил речь и посмотрел на Дзаккарию и Уилла.

— Я верую, братья, что вы сможете преодолеть любые трудности, какие встретятся на пути. Вот она, — он показал пальцем, — Священная мечеть Каабы, где в стену вделан серебряный обод с Черным камнем. Надеюсь, снять его оттуда будет не трудно.

— Надо приготовить для него шкатулку, — сказал Уилл.

— В Юлу вы пойдете, опять выдавая себя за купцов-христиан. На этот раз будете торговать пряностями. На обратном пути в одну из корзин положите камень. — Гийом внимательно оглядел каждого, задержав усталый взгляд на Уилле. — До выхода осталось пять дней. А пока идите отдыхайте. Впереди вас ждет суровое испытание.

Рыцари с поклоном направились к двери.

— Братья, — окликнул их Гийом, — сознаете ли вы, во имя чего идете на такое испытание?

— Во имя спасения христианства, мессир, — ответил за всех Уилл.

— Во имя спасения христианства, — эхом отозвался Гийом. — Так помните же об этом, с чем бы ни столкнулись. Помните клятву тамплиеров. — Он перекрестил рыцарей. — И да пребудет с вами Господь.

В коридоре Уилл и Робер отстали.

— Надо поговорить, — сказал Робер.

Уилл кивнул.

— Пойдем ко мне в покои. Сейчас там никого нет.

Они пересекли двор и поднялись в солар, который Уилл делил с четырьмя рыцарями, тоже коммандорами. Покои были пусты, как он и надеялся.

— Я не могу поверить, что это случится. Не могу.

Робер подошел к окну, оперся о подоконник. Таким его Уилл никогда прежде не видел. Куда подевалась знаменитая ирония рыцаря?

Они с Эвраром долго размышляли, понимая, что действовать одному Уиллу будет невероятно сложно. Ведь сицилийцы очень подозрительны. В конце концов решили включить в отряд Робера. Объяснили ему, что задумал великий магистр и что они намерены сделать, чтобы это предотвратить. Затем Уиллу удалось уговорить де Боже. Это было не трудно. Робер уже участвовал в двух акциях под началом Уилла — арест Склаво и доставка послания Кайсану. Уилл сказал, что знает Робера с четырнадцати лет и доверяет ему как самому себе.

— Я так и не понял, зачем это великому магистру, — продолжил Робер. — По сути, он ведь обрекает нас на верную смерть. — Он посмотрел на Уилла. — Нас всех. Каждого христианина на Заморских землях.

— Де Боже верит, будто он нас спасает. — Уилл подошел к Роберу. — Запад без серьезной причины Крестовый поход не поддержит. Людей надо объединить. Вот он и решил похитить Черный камень в отместку за похищение частицы Истинного Креста. Он полагает, что на Западе это воспримут с ликованием.

— Ты действительно думаешь, что, если он это сделает, властители на Западе соберут Крестовый поход?

Уилл вздохнул:

— Не знаю. Может быть. Де Боже тесно связан с французским королевским домом. Ему обещали поддержку король Эдуард и, конечно же, Карл Анжуйский, который теперь получил власть над Заморскими землями и, не исключено, захочет померяться силой с мамлюками. — Уилл положил руку на плечо Робера. — Извини. Наверное, мне не следовало тебя в это вовлекать.

Робер усмехнулся:

— Это всего лишь небольшие сомнения, Уилл. У тебя было много месяцев на обдумывание. А у меня всего три дня. Вчера моей единственной заботой казался выбор ужина: козлятина или кабанье мясо, а сегодня меня посылают в дальний поход через пустыню, чтобы проникнуть в город, к которому христианину запрещено даже приближаться, и похитить из-под носа врагов их самую святую реликвию, какую только можно вообразить.

— Я не мог рассказать тебе об этом раньше.

— Да, но теперь я в отряде. По повелению великого магистра. И имею право знать все. Начни с того, как тебе и Эврару стало известно о похищении. — Робер замолк. Посмотрел на Уилла. — Я не святой и не раз нарушал устав. Читал не все молитвы, какие положено, встречался с девушками, отрезал себе за ужином куски сыра потолще, но никогда не смел нарушить приказ любого, кто выше рангом. Даже если был с ним не согласен. А ты вознамерился восстать против великого магистра Темпла и предлагаешь мне пойти с тобой.

— Да, — ответил Уилл. — Ты знаешь, что произойдет, если мы этого не сделаем. Ты только что сам это сказал. Смерть всех христиан на Заморских землях. Я пока не имею права рассказать тебе, как мы с Эвраром узнали о похищении. Еще не пришло время, да это сейчас и не важно. Но я расскажу, как мы его остановим.

— И как же?

— У нас будет копия камня.

Робер удивленно вскинул брови:

— Копия?

— Лишь стало известно о похищении, Эврар изучил все описания Каабы и Черного камня. Поговорил с мусульманами, которые совершали хадж и видели его. Сказал, что пишет трактат о святых реликвиях. Потом я нашел подходящий камень нужного размера. К счастью, он не очень большой. Закатал его в смолу и отлакировал, так что камень выглядит как настоящий. Дело в том, что реликвия больше похожа на черное стекло.

— И что дальше? — спросил Робер.

— А дальше мы войдем в Священную мечеть, как приказал де Боже. Войдем только мы вдвоем. Дзаккария и остальные будут стоять на страже. В Каабе исполним все положенные ритуалы паломничества, суть которых тебе разъяснит Эврар, а потом вернемся с припасенным заранее камнем.

— То есть Черный камень останется на своем месте?

— Мы к нему даже не прикоснемся.

Робер помолчал.

— Но тогда не поднимется война, а великий магистр поймет, что мы его обманули.

— А кто ему это объяснит? — спросил Уилл. — И с чего вдруг он станет нас подозревать? Ведь камень будет у него.

— Ну и как же де Боже станет осуществлять свой план Крестового похода?

— В том-то и дело, что никак. Ну поднимется шум, когда он выставит напоказ камень. И сразу стихнет, лишь только мусульмане объявят, что камень по-прежнему в Мекке.

— И тогда он примется за нас, — пробормотал Робер.

Уилл качнул головой:

— Мы принесли ему камень согласно приказу. Это не наша вина, что все пошло не по плану. Не исключено, мусульманские правители в Мекке, обнаружив пропажу камня, решили заменить его копией. Кстати, хорошая мысль. Тогда все, никакого похищения не было. — Он вздохнул. — В общем, это самое лучшее, что мы смогли придумать.

Робер хмыкнул:

— Я боялся услышать от тебя что-то очень страшное.

— Что мы убьем Дзаккарию и остальных рыцарей, вернемся с пустыми руками и скажем, что нас разоблачили? — насмешливо спросил Уилл.

Робер кивнул:

— Да, примерно так.

— Мы с Эвраром этот вариант сразу отвергли. — Уилл подвел черту под сказанным. — Подлог — единственный путь выполнить приказ без кровопролития.

— Нам придется нелегко, — сказал Робер, разглядывая темнеющий двор внизу.

— Нелегко, — согласился Уилл. — Но мы постараемся.



Гийом аккуратно свернул карту. Прокравшийся снаружи вечер заполнил комнату тенями. Великий магистр не озаботился зажечь свежую свечу. Его глаза привыкли к темноте, а пламя камина было достаточно ярким, чтобы все видеть. Сворачивая карту, он зафиксировал взгляд на черном кружке, обозначающем Мекку, и его опять начали одолевать дурные предчувствия.

Они зародились месяц назад, но Гийом тогда был слишком занят, чтобы их осознать в полной мере. Беспорядки, связанные с отъездом короля Гуго прошлым летом, вести о том, что Гуго отобрал у Темпла несколько земельных участков на Кипре. Но теперь, когда все закончилось, когда граф Роже де Сан-Северино занял пост бейлифа и с этим примирились и верховный суд, и те, кто поддерживал Гуго, де Боже начали мучить сомнения.

Вначале Гийом действовал не рассуждая. Он был совершенно убежден, что делает благо для всех христиан на земле, в отличие от Виттури и других купцов, которые думали лишь о наживе. Гийом и сейчас по-прежнему верил в правоту своего дела. Но что-то изменилось. Шли месяцы, а с Запада не приходило ни единой вести. Король Эдуард молчал о делах на его судоверфях, папа все не посылал легатов призывать народ на базарных площадях к священной войне, и от Карла не было обещанного войска и оружия. Не было даже вестей из Ля-Рошели, где строился флот Темпла. Вот среди этой тишины и зародился червь сомнения. Если не будет Крестового похода, объединенное войско мусульман тамплиерам не одолеть. Без Крестового похода они обречены.

Гийом заставил себя оторваться от карты и обвязал свиток бечевкой. Затем подошел к окну и ухватился за раму, подставив лицо вечернему прохладному ветерку. Четыре дня назад приходил Анджело Виттури. Желал знать, как идет подготовка. Гийом спрятал от него свои сомнения. Теперь их следовало спрятать от себя и положиться на Божью помощь. Но в глубине души он знал, что затеял опасное безрассудство. Однако и бездействовать сейчас было не менее опасно. Следовало попытаться. Тем более что никакой вести об отсутствии помощи с Запада он тоже не получал. Следовало укрепиться в вере.

Гийом перевел взгляд на большой гобелен на стене. Белый шелковый Христос, свисающий с креста. Голова опущена, руки и ноги пробиты гвоздями.

— Тебя тоже посещали сомнения, — пробормотал Гийом. — Но Ты их преодолел и обрел спасение.

Он опустился на колени перед гобеленом, сжал ладони крепко, насколько мог, как будто надеялся, что так молитва быстрее дойдет до Бога. И долго молился, окутанный темнотой.

25

Порт, Акра 25 февраля 1277 года от Р.Х.

— О чем ты задумался?

Уилл вздрогнул и посмотрел на Элвин, на ее лицо, выражавшее усталую покорность.

Они сидели на каменной скамье у таможни под жарким утренним солнцем. В отдалении зеленые волны мерно накатывали на западный мол. Вокруг привычно шумели портовые грузчики и рыбаки.

Он крепко сжал ее руку.

— Все о том же. Понимаешь, поход предстоит очень трудный сам по себе, даже если не знать о его цели. Всякое может случиться.

— Не говори так, Уилл, — прошептала она. — Пожалуйста.

Эти слова его почему-то разозлили.

— Наверное, мне вообще не следовало ничего рассказывать.

— Ты не должен меня осуждать за тревогу, — произнесла Элвин, высвобождая руку. — А что касается следовало или не следовало, то я по-прежнему почти ничего не знаю.

— Потому что, когда я тебе что-то рассказываю, ты всегда расстраиваешься, а мне тебя жалко. — Он нежно тронул ее щеку, чтобы повернуть лицо к себе. — Ты знаешь, куда я еду и зачем. Разве этого не достаточно?

Элвин молчала, смотрела вдаль на покачивающиеся на волнах корабли.

Они посидели так несколько минут.

— Скоро Пасхальная ярмарка, — произнес наконец Уилл беззаботным тоном. — Должно быть, Андреас завалит тебя работой.

Элвин кивнула.

— А как с Гарином? По-прежнему будете встречаться?

Она отвернулась, пытаясь скрыть румянец. Притворилась, что засмотрелась на рыбаков, вытаскивавших из лодки корзины с рыбой.

— Не знаю. Может, и встретимся случайно.

— Или он случайно навестит тебя дома.

Элвин напряглась.

— Дома?

— Да. Катарина рассказала мне о его визитах. — Уилл не мог не заметить ее испуга. — Спрашивала, кто он такой.

Сердце Элвин бешено колотилось. Да, Гарин искал с ней встречи. В последний раз приходил на прошлой неделе. Принес книгу, «Романсеро», которую она хотела почитать. Элвин забыла, что упоминала о «Романсеро» в разговоре, и была удивлена, что он помнил. Они стояли в тени у дома, разговаривали. Он шутил, заставил ее рассмеяться, и она со смутной тревогой обнаружила, что ей с ним легко. Наверное, так было потому, что они делили общую тайну, об «Анима Темпли» и остальном. С ним можно было говорить свободно. Гарин ее понимал, сочувствовал, с ним Элвин ощущала себя не такой одинокой. Во всяком случае, так она себе говорила. Уилл не сводил с нее глаз.

— Я не рассказывала тебе, потому что знала, как ты расстроишься, — ответила Элвин после мучительного молчания. — Но я его никогда не приглашала. Что мне было делать, если он приходил?

— Сказать, чтобы оставил тебя в покое.

— Нет. — Элвин встала. — Ты не имеешь права запрещать мне с ним встречаться. Ведь я совсем ничего не значу в твоей жизни.

Уилл тоже поднялся.

— Он нехороший человек, Элвин. Я ему не доверяю.

— А я доверяю.

— Почему? Ты должна его ненавидеть за предательство в Париже. Какие произошли изменения?

— Он изменился. Я поняла, что заставило его тогда так поступить, Уилл. И недавно он меня выручил из беды, когда…

— Когда меня не было, — с горечью закончил Уилл.

— Давай не будем ссориться? — пробормотала Элвин. — Ты завтра отбываешь. — Она встретила его взгляд. — Я не хочу подобного расставания.

— Я тоже не хочу, — тихо отозвался Уилл и взял ее руку. — Пошли.

Они двинулись вдоль пристани. Молча, оба подавленные.

По возвращении из Каира прошлым летом Уилл уступил ее настойчивым требованиям и рассказал об «Анима Темпли» и неудачном покушении на Бейбарса. Все объяснил.

Затем у них настала счастливая пора. Он навещал ее чаще, чем прежде, всегда с подарком. То с цветами из сада прицептория, то с горшком густого янтарного меда. Однако блаженство Элвин длилось лишь до конца года. В последние месяцы визиты Уилла опять сделались редкими и короткими. Он приходил хмурый, говорил мало. Она понимала, что предотвратить страшную войну очень важно и, когда его миссия закончится, он опять вернется к ней. Но обманывать себя было трудно. Ведь в глубине души Элвин знала, что так и останется у него на втором плане, а за этой миссией последует другая. Она посвятила себя ему, но он посвятил себя спасению человечества и не понимал, что ее тоже нужно спасать. А может, и понимал, но предпочитал об этом не думать, поскольку спасать человечество — это героизм, а для ее спасения надо покинуть орден.

Но самое главное, отдаление Уилла она не только воспринимала сейчас без обычного расстройства, но и тоже начала отдаляться.

Первые признаки этого вызвали у нее шок. После Рождества Андреас отправился в Дамаск покупать шелка, и Уилл приходил к ней в магазин. Однажды, когда они занимались любовью, перед ее внутренним взором неожиданно возник Гарин. Тогда Элвин была сильно огорчена, но в следующий раз, снова увидев перед собой в самый интимный момент Гарина, она лишь покраснела. С тех пор в Элвин что-то неуловимо изменилось. У нее появилась тайна, которую она хранила как драгоценность в шкатулке и куда время от времени заглядывала, получая удовольствие от увиденного. Ключ от шкатулки был только у нее. Об этой тайне никто не мог догадаться, меньше всего Уилл.

Она жила с ощущением, словно ее разделили на две половины. Одна без меры любила этого человека, шагавшего сейчас рядом, державшего ее руку. Эта половина терзалась при мысли об опасностях, которые он скоро встретит, и от невозможности его остановить. Другая половина была холодной и отчужденной, твердо убежденной, что он давно сделал свой выбор, а она никогда ничего от него не получит, кроме страданий. Шкатулку открывала вот эта вторая половина.

Они подошли к дому Андреаса. Уилл поцеловал ее на прощание, сказал не тревожиться. А потом повернулся и пошел твердой решительной поступью. Глядя вслед Уиллу, она вдруг отчетливо осознала, что больше никогда его не увидит. Боль и отчаяние были непереносимы. Но одновременно с этим она чувствовала еще и какое-то странное облегчение, которое добавляло боли.



Цитадель, Каир 25 февраля 1277 года от Р.Х.

Хадир сидел сгорбившись в крытой галерее, соединяющей две башни. Наблюдал последние приготовления к походу армии мамлюков. В головной отряд входили полки Бари, Мансурийя и еще несколько. Позднее в этот же день выйдут остальные полки и вспомогательные части. Всего войско насчитывало больше восьми тысяч. Вот такая сила двинется на север. Лицо Хадира исказила злобная гримаса. Жаль, что мощь эта обрушится не на христиан в Палестине.

Семнадцать лет прошло с тех пор, как Бейбарс разбил неверных. Тогда султан мог уничтожить франков раз и навсегда. И вот сейчас Хадиру мучительно было видеть, что его господин направляется в другую сторону. Но не по своей воле он делает это. Нет. Султана сбили с пути. Калавун, презренный сын греха, после гибели Омара принялся охмурять султана. Но надежда оставалась. Повелителя следовало вылечить от этой болезни, и Хадир знал как.

Назир жив. Ассасины получат выкуп и освободят атабека. Тогда он назовет имена тех, кто повинен в смерти Омара, и Бейбарс начнет мстить. Ему надо лишь омыть руки свежей кровью христиан, и их дни будут сочтены. Это было первое лекарство. А второе Хадир припас для Калавуна. Совсем простое.

После смерти дочери эмир не знал покоя. Посылал людей следить за Хадиром, копался в его прошлом. Прорицателя совсем не тревожили подозрения. Напротив, он радовался тому, что Калавун знал о его причастности к гибели дочери, но не мог доказать.

Хадир разглядывал воинов полка Мансурийя. Калавуна среди них видно не было, но он заметил двоих его сыновей, Али и Халила. Верхом на конях, в новых ярко-синих плащах. Одному пятнадцать, другому тринадцать. Ни в каких битвах они участвовать не будут, просто дойдут с войском до Алеппо, откуда всадники, ведомые Бейбарсом, двинут на Анатолию.

Внимание Хадира привлекла суета у главного входа. Из дверей под звуки труб прошествовал Бейбарс в боевом одеянии, сопровождаемый атабеками полка Бари. На голове красовался отделанный золотом черный тюрбан, под плащом посверкивала длинная кольчуга. Он направлялся к боевому вороному коню, украшенному золотой сбруей. На некотором расстоянии с грустным задумчивым лицом следовал Барака-хан. Хадир был доволен, что Бейбарс позволил сыну участвовать в походе. Это был хороший знак. Прорицатель с гордостью наблюдал, как Барака влез в седло и стал в ряд с воинами полка Бари. За прошедший год мальчик действительно превратился в мужчину, и у Хадира не было сомнений, что все его усилия не пропали даром, а когда принц займет трон, он будет вознагражден.

Увидев, что войско готово выступить, Хадир поспешил по галерее к выходу из дворца, но остановился. Калавун и Ишандьяр о чем-то разговаривали в проходе. Калавун был в боевом облачении, а Ишандьяр, чей полк оставался в Каире, в простом. Хадир притаился.

— Но он обещал это предотвратить, эмир, — произнес Ишандьяр. — Это твои слова.

— Да, — ответил Калавун, — но все слишком серьезно, чтобы полагаться на обещания. Как бы я ему ни доверял, он все равно не наш.

Голоса заглушили звуки труб, возвещающие о начале похода. Хадир выглянул из-за угла. Ишандьяр двигался в глубь дворца, а Калавун уже вышел в залитый солнцем двор. Хадир тоже поспешил занять свое место в колонне. Почтительно поклонившись султану, он влез в седло и сжал тощими ногами бока рыжей кобылы. Затем поискал глазами Калавуна. Интересно, что еще замыслила эта крыса? Впрочем, наплевать. Когда огромные ворота Цитадели раскрылись, выпуская первые ряды войска мамлюков, Хадир опустил руку в кошель из выцветшего шелка, что висел на поясе. Перебрал пальцами горсть монет, несколько черепов мелких животных, пучки высушенных трав и нащупал тряпичную куклу со смертоносной тайной внутри. Он позаботится, чтобы отец последовал за дочерью в ад. Назад в Каир эта крыса в любом случае не вернется.

26

Королевский дворец, Акра 26 февраля 1277 года от Р.Х.

Элвин двигалась по тускло освещенным коридорам дворца с опущенной головой. Юность она провела во дворце французских королей и знала, как пройти незамеченной в таких местах. Притворись слугой — и станешь невидим. Ей казалось, что войти во дворец будет много труднее, но угрюмые стражи у ворот даже не удостоили ее взглядом, когда она промелькнула подобно тени позади двух богато одетых дам.

В воздухе отчетливо чувствовался странный запах, похожий на фимиам. Она считала двери. Дыхание участилось, лицо пылало. Голос внутри кричал, требовал ответа: что она здесь делает? Но вот и девятая дверь, и поворачивать назад было поздно. Да она и не хотела. Надоело сидеть и печалиться, на что-то надеяться. Это был протест, вызов.

Она тронула дверную ручку и застыла, услышав, как позади нее сиплый голос, показавшийся ей знакомым, произнес:

— Помни, король на нас надеется.

— Не тревожься, все идет, как задумано, — ответил второй. Гарин.

Элвин рискнула оглянуться. Дворцовый стражник плотного сложения удалялся по коридору. Гарин смотрел ему вслед. Потом обернулся.

— Боже.

Он метнул взгляд в сторону исчезнувшего в полумраке стражника, рванулся к Элвин, схватил ее за руку и быстро завел в покои.

— Как ты здесь оказалась?

— Извини, — пробормотала Элвин. — Я… пришла просто поговорить.

— Поговорить? — Испуг на лице Гарина сменило обычное настороженно-внимательное выражение. — А что случилось? — Он тронул ее плечо.

— Уилл уехал. — Элвин всхлипнула.

— В Мекку?

Она кивнула, спрятав лицо в руки. Гарин обнял ее, притянул к себе. Она чувствовала его напряженные мускулы. От его черной туники сильно пахло фимиамом и еще мужским потом, но это не было ей неприятно.

— Когда?

— Вчера, — пробормотала она, не отрывая голову от его груди.

Гарин быстро прикинул. Уилла несложно догнать, еще есть время. Они могут выйти сегодня вечером, в крайнем случае завтра на рассвете. Все было готово уже две недели назад — Бертран и его люди, проводник, кони, снаряжение. Единственное, чего он не знал, это когда отбывает Уилл. Собирался встретиться с Элвин под каким-то предлогом, и вот такая неожиданность, она сама пришла. И ведь все могло рухнуть в одночасье, если бы она узнала Бертрана. Слава Богу, этого не случилось.

Гарин вспомнил письмо Эдуарда с требованием получить деньги у «Анима Темпли». Ничего, он привезет королю камень, это дороже золота.

— Не тревожься. — Гарин гладил волосы Элвин и еще раз в уме проверял, все ли готово для похода. — Уилл скоро вернется.

— Откуда тебе знать? — Она подняла голову. — Это же так опасно, похитить камень. Он может погибнуть.

Гарин улыбнулся и вытер с ее щеки слезу.

— Я знаю Уилла. Он везучий.

— Не надо меня утешать. — Элвин неожиданно отстранилась и охватила себя руками. Высокая, стройная, в белом платье, подпоясанном на талии золотисто-красной лентой, она странно выглядела среди отвратительного беспорядка, в котором жил Гарин. Расставленные где попало винные чаши, разбросанная одежда, старая кадильница на столе, смятые простыни на постели. — Мне не следовало сюда приходить.

— Отчего же? — ласково спросил Гарин. — Давай, отведай немного вина. — Он прошел к столу, беззвучно ступая босыми ступнями по ковру. Взял чашу, наполнил ее до самых краев.

Элвин пригубила вина. Их пальцы невольно соприкоснулись. Она вздрогнула, таким интимным показалось ей касание. Его кожа оказалась такой нежной. Запретной. Неожиданно осмелев, она двинула руку дальше по его руке. На мгновение прижалась к нему и тут же отпрянула как укушенная. Ее щеки горели стыдом. Она собралась что-то сказать, но Гарин уронил чашу, разбрызгав по ковру малиновую жидкость, и взял ее лицо в ладони. Он сжал его, нашел губами ее губы и жадно поцеловал. Жадно и крепко, как никогда не целовал Уилл. И в ней остро вспыхнуло желание.

Не отпуская Элвин, продолжая целовать, Гарин потеснил ее назад. Путаясь ногами в одежде на полу, спотыкаясь о пустые кувшины из-под вина, опрокидывая их, они оказались у постели. Гарин толкнул Элвин на матрац и сам повалился сверху. Сорвал с ее головы чепец, освободив золото волос. Отпустив ее губы, он залюбовался. Это было не просто золото. Пробивающиеся сквозь щели в шторах лучи солнца добавляли прядям оттенки меди, янтаря и алого багрянца. Гарин вдруг осознал, что никогда прежде не видел Элвин без чепца. Она смотрела на него своими чудесными зелеными глазами. Ее грудь вздымалась и опадала. Опершись на локоть, он пробежал пальцем по ее телу от подбородка, вдоль шеи, к талии, желая узнать, какие прелести скрываются там, под платьем.

Элвин лежала с закрытыми глазами, пока Гарин возился с узлами на ее поясе. В сознании на мгновение всплыл образ Уилла, но она сердито отпихнула его в сторону. Нечего ему здесь делать. Пусть спасает человечество. Он святой, а она простая смертная, грешница. Она им восхищалась, любила, но ее любовь требовала большего, чем просто встречи от случая к случаю. Она не хотела оставаться всегда второй, всегда любовницей и никогда женой.

Наконец с узлами было покончено, и платье легко слетело с нее, обнажив простую белую сорочку. Гарин склонился, напряженно дыша, потянул сорочку наверх. И она позволила стянуть ее с себя. Он жадно разглядывал ее наготу, восхитительно округлые бедра, дивные груди с розовыми сосками. Поймал губами один, слушая прерывистое дыхание Элвин, погрузив другую руку в золотой водоворот волос.

Затем, с трудом оторвавшись, он яростно сбросил тунику вместе со всем остальным, и через несколько мгновений они предались акту любви.

Гарин слушал ее тихие стоны, закрыв глаза, и в его сознании мелькали образы.

Тринадцатилетняя Элвин на коленях рядом с телом ее дяди Овейна на палубе корабля в Онфлере. Наемники в черных одеждах, которых послал Эдуард, чтобы отобрать у рыцарей драгоценности короны. Их отбили, но какой ценой. Кровь погибших рыцарей на его руках. Он их предал. Вот он встретил ее уже взрослой женщиной в саду у базара рядом с Уиллом. Затем перед ним мелькнуло ее искаженное ужасом лицо в переулке. Он открыл глаза и увидел ее совсем близко, раскрасневшуюся, смотревшую на него своими потрясающими глазами. Гарин не отводил взгляда, пока не содрогнулся и не затих.

Потом, лежа обмякший, ощущая во всем теле знакомую приятную истому, он почувствовал, как трясутся ее плечи. Ему показалось, что она смеется, и он с улыбкой отвел волосы с лица этой потрясающей женщины.

По щекам Элвин струились слезы.



Дорога на Мекку, Аравия 14 апреля 1277 года от Р.Х.

Узкая вертикальная полоска дыма впереди была похожа на белый восклицательный знак, обозначавший очередной оазис. Там могла таиться опасность для любого из шестидесяти человек, следующих в караване. Скупые разговоры стихли, люди напряглись. Слышались лишь поступь верблюдов по зернистому песку да громкие удары палок о землю, которыми двое караванщиков впереди отпугивали змей и скорпионов. Жаркий воздух с каждым вдохом все сильнее пропекал глотку, будто пустыня стремилась войти и навсегда угнездиться в человеке.

Уилл покачивался на сиденье шугдуфа.[6] За пятнадцать дней они миновали девять постов стражи мамлюков. Этот впереди будет десятый. И всякий раз при приближении его охватывала тревога. Спина вся взмокла. Он был одет, как женщина-мусульманка, весь закутанный в традиционное черное одеяние с прорезями для глаз. Напротив на другом шугдуфе сидел Робер в таком же наряде. Над ними колыхался матерчатый навес, защищавший головы от жары.

Дзаккарии и Алессандро приходилось хуже. Они двигались пешком. Прибыв в Юлу, шестеро рыцарей направились в мечеть, как было договорено. Их отвели в тот же самый дом, где они останавливались год назад. А утром снова в путь. В ином облачении и на верблюдах. Дзаккария и Алессандро получили мужские одеяния и вместе с Кайсаном и другими шиитами повели верблюдов, на которых сидели остальные рыцари, изображавшие их жен. Мамлюков не смущали мусульмане с разными оттенками кожи, сами они тоже мало походили на арабов. Поначалу Уилл боялся провала, но пока караван никаких подозрений у мамлюков не вызвал.

Вот уже запахло дымом, а вскоре стали видны хижины и двигавшиеся около них фигуры мужчин. У сторожевого поста караван встретили четыре мамлюка, остальные наблюдали издали. Двое начали проверять содержимое корзин. Уилл напрягся, он знал, что смотреть им в глаза нельзя. Один из стражей поднял крышку его корзины. Погрузил внутрь палец, вытащил, облизнул с него порошок мускатного ореха, закрыл крышку и двинулся к следующему верблюду. Уилл перевел дух. В его корзине под пряностями, завернутый в лоскут ткани, лежал таинственный предмет, о существовании которого было известно только ему и Роберу.

Закончив, стражники махнули каравану двигаться дальше, и спустя несколько часов, когда на долину упали вечерние тени, они достигли последнего поселения перед Меккой.

— А тут оживленно, — пробормотал Робер, разглядывая большую деревню с множеством мечетей и конюшен. Ярко горели факелы, похожие в сгущающейся тьме на оранжевые звезды. Издалека доносились музыка и смех.

Такое количество людей в пустыне Уилла обеспокоило, он привык к одиночеству. Хотя Кайсан говорил, что это капля в море по сравнению с тем, что тут будет, когда начнется хадж и пойдут караваны из Дамаска, Каира и Багдада.

Кайсан оглянулся на голос Робера и произнес на ломаном латинском:

— У нас здесь друзья. Мы в безопасности. Но все равно молчите. Никаких разговоров.

Они вышли на шумный базар. Внимание Уилла привлекли деревянные шесты с множеством разноцветных матерчатых полосок, которые поднимались из прилавков подобно странным голым деревьям. Затем они остановились у дома напротив мечети, и Кайсан ввел их в закрытый со всех сторон двор. Показал на каменную скамью:

— Ждите здесь. Выходим через шесть часов.

Рыцари разминали затекшие ноги, негромко разговаривали, а Уилл отошел в сторону. На черном небе звезды поблескивали, как пыль на бархате. Где-то там, в бесконечном далеке, казалось, остались Акра, Темпл и Элвин. Предстоящее тяжелым грузом давило на сердце. Закрыв глаза, он забормотал Божью молитву, успокаиваясь от многократного повторения знакомых слов.



Хиджаз, Аравия 14 апреля 1277 года от Р.Х.

В конце дня отряд из восьми всадников остановился у подножия гор вблизи поселения севернее Мекки.

— Надо послать кого-нибудь посмотреть, где они.

— Пошли, Амори, — бросил Гарин, не оглядываясь. — И скажи, чтобы поберегся. Он повернулся к Бертрану. Киприот сиял куфию, и стали видны следы похода — худоба, спутанная грязная борода и глаза, сделавшиеся немного безумными. Гарин знал, что сам он выглядит примерно так же, как все остальные. Те, кто выжил.

В поход из Акры они вышли вдесятером, через два дня после тамплиеров. Быстро их нагнали, послали одного вперед, разведать. Гарину не удалось узнать у Элвин численность отряда Уилла, и он обрадовался, что не ошибся в расчетах. Его отряд был почти в два раза больше. Сражаясь с тамплиерами, надо иметь численное преимущество. Проследить в Юле за ними не представляло труда. И тут оказалось, что с тамплиерами следуют еще арабы, которых было больше, чем вдвое. Гарин даже не успел встревожиться, как возникла более серьезная трудность.

В Акре проводник подрядился довести их только до Юлы. Сказал, что найти сопровождающих в Мекку будет легко, но он соврал. Наутро Гарин, скрипя от бессилия зубами, наблюдал, как тамплиеры пустились в путь. Его замысел угрожал рухнуть в самом начале. Он попробовал заручиться поддержкой местных бедуинов, но они даже не стали разговаривать. Однако вечером его нашел молодой тощий бедуин и предложил стать кафиром.

Путь на Мекку пролегал через земли бедуинов. Каждое племя владело своей территорией, на которую чужакам путь был заказан. Кафиром назывался человек из племени, вызвавшийся стать проводником по данной территории. На границе, где начиналась земля другого племени, нужно было нанимать нового кафира. Бедуины вели их по прямой, минуя охраняемые мамлюками дороги. На пути сменилось много кафиров, и с каждым Гарин расплатился золотыми монетами. Вообще-то бедуины с чужаками на своих землях не церемонились, грабили нещадно. Кафир был их охранной грамотой, но все равно потерь избежать не удалось.

Первая смерть случилась в самом начале пути. Один из киприотов во сне придавил змею и вскоре в жутких мучениях умер. Спустя четыре дня, когда они с трудом преодолевали высокий горный кряж, другой киприот поскользнулся на каменистой осыпи. Он содрал со спины почти всю кожу, сломал обе ноги и жутко орал, пока Бертран не прекратил его мучения, быстро перерезав несчастному горло.

— Где ты намерен устроить им ловушку? — спросил Бертран. — В деревне не годится.

Гарин согласился.

— Мы поймаем их вон там. — Он показал место, где горы подступали к дороге с обеих сторон. — И оттуда наблюдение хорошее.

— А арабы? Что будем делать с ними?

— Их придется убить до того, как остановим тамплиеров, — ответил Гарин. — Для этого у нас есть арбалеты.

Бертран кивнул:

— Значит, уберем всех?

Гарин отвернулся. Этот вопрос Бертран задавал ему уже много раз, и столько же раз он на него не отвечал. Перед глазами возникла Элвин, в слезах покидавшая его покои.

— Да, — пробормотал он холодно. — Уберем всех.



Мекка, Аравия 15 апреля 1277 года от РХ.

Мекка, окруженная горами, возникла неожиданно в самом конце похода. Начинался рассвет, и на фоне постепенно голубеющего неба стали видны изящные минареты. Над одной стороной города доминировала гора с вершиной, похожей на купол, на другой простирался большой базар. Между этими главными ориентирами в беспорядке были разбросаны мечети, общественные бани, цирюльни, товарные лавки, добротные жилые дома и постоялые дворы, связанные улочками и переулками. В центре этой гигантской паутины находилась Священная мечеть.

Она появилась из мрака, лучезарная, освещенная факелами, расставленными вдоль стен, украшенных арабской вязью. Открытые арочные ворота охраняла стража. Кайсан, явно робея, начал снимать обувь. Уилл встретился взглядом с Дзаккарией. Тот отстегнул от шугдуфа две корзины. Все сняли обувь и направились за Кайсаном. Кроме двух шиитов, которые собрали обувь и повели верблюдов прочь.

— Они встретят нас у ворот, — объяснил Кайсан.