Идти ночью по лесу было очень страшно. Ласковый и добрый, шумно веселый днем, сейчас он замер в угрюмом, угрожающем молчании. Юка знала, что нет ни духов, ни привидений, не верила в леших и русалок, знала, что в этом лесу нет хищных зверей, а люди все спят и она никого не встретит. Но тайна, так хитро и ловко прятавшаяся днем, могла открыться за тем кустом, притаиться в той ложбине или повиснуть над головой в распростертых, как руки, могучих ветвях. Юка останавливалась, прислушиваясь, и снова шла дальше. Наверное, все-таки она ужасная трусиха, если так боялась, старалась идти неслышно и затаивалась при каждом шорохе. Но она шла и не жмурилась от страха. А смотрела и смотрела во все глаза, ведь это могло появиться только на одну секунду и, если прозевать, — исчезнет навсегда…
Нет, этого нельзя объяснить. И лучше не пробовать. Вдруг Антон ничего не поймет и просто посмеется.
— Смотри, — сказала Юка, — вот одеяло. Я сплю в сараюшке на сене. Мама боится, что я простужусь, и затолкала мне в пододеяльник два шерстяных одеяла. Я одно вытащила и принесла. У тебя же ничего нет.
— Да зачем? Не холодно.
– Ага, – наблюдая за его манипуляциями, сказал Сержант, – значит, рядовым. Ну и ладненько.
— И не рассуждай! Сейчас не холодно, а под утро ого как замерзнешь!..
Ловко перебирая лапами, он принялся спускаться – при этом зорко следя за Сварогом: не ровен час, новобранец вновь схватится за шаур.
– Иди к нам, храбрый рыцарь! – вновь донесся разноголосый плач снизу. – Быстрее, пока Сержант не укусил тебя! Мы добрые, мы приютим тебя, подарим покой…
Бой ткнул Антона в руку свертком.
– Ты, душа моя, главное, стой спокойно. Больно не будет, – успокоил Сержант, демонстративно игнорируя призывные стоны змеелюдей. – Раз – и ты уже зачислен на службу.
— Ой! Самое главное: я же вам поесть принесла, вы же оба голодные… — Она взяла у Боя сверток и развернула. — Это тебе. А это вот Антону…
– Вот уж вряд ли буду я спокойно стоять. – Сварог зло ухмыльнулся и поудобнее перехватил рукоять меча.
Ни Антона, ни Боя не нужно было уговаривать. Несколько минут было слышно только затрудненное дыхание жующего Антона и хруст костей, возле которых лег Бой. Юка смотрела на них сияющими глазами. Она была счастлива.
Хватит с нас и земной «дедовщины»…
– Как знаешь. Хочешь – будем по-плохому. Для начала – два наряда. Вне очереди, ясное дело.
Неожиданно быстро Сержант оказался внизу. Встал уардах в двух от Сварога, ухмыльнулся, изготавливаясь к удару поднял передние лапы, увенчанные изогнутыми когтями, закачался на остальных. Ни меча, ни шаура он нисколько не опасался, и это было плохо. Сварог сжал зубы и изготовился тоже. Почувствовал себя вроде красноармейца, с последней бутылкой «коктейля Молотова» поднимающегося из окопа навстречу подползающему «тигру».
9
Из-за парапета прилетел камушек, с глухим стуком упал в уарде от Головы Сержанта и откатился в тень.
— А если хватятся?
– Так! – гаркнул Сержант. – Это еще что такое? Кто разрешил?!
Он ни на секунду не сводил взгляда со Сварога, но теперь внимание было переключено на происходящее внизу, это могло дать шанс…
— Никто не хватится, — беззаботно тряхнула головой Юка. — Галка — хозяйкина дочка, мы вместе в сараюшке спим, — так спит, хоть стреляй. Ее за ногу можно тащить, не проснется… Мама поздно встает, а папа встает рано, но он же не пойдет проверять — ему и в голову не придет… А я раненько прибегу,
– А ты спустись сюда – узнаешь, что такое! – язвительно донеслось снизу. – Лапки на холодном камне не застудил еще?
– Не боись, стерва! Кто бы о лапах рассуждал, тварь хвостатая…
— А еда?
– Да уж, лап у нас нет, зато у тебя нет кой-чего другого!
– Я вот сейчас это «кой-чего другое» вам быстро поотрываю…
— Подумаешь, сколько тут еды… Ой, как они кусаются, прямо крокодилы какие-то… — Юка нещадно хлопала ладошкой по голым ногам.
– Так спускайся, спускайся к нам, бравый Сержантик! – Это был уже другой голос. – Посмотрим, кто кому что оторвет, посмотрим, кому человек достанется… Или боишься? Или вместе с телом храбрость потерял?
— Ты одеялом прикрой.
Губы Сержанта превратились в тонкую полоску. Он мрачно посмотрел в непроглядную тьму внизу, потом перевел задумчивый взгляд на неподвижно застывшего Сварога, потом снова обратился к змеедевам:
– Эй, угомонитесь вы там или нет? Я ведь не посмотрю, что вы бабы, я ведь вам быстро хвосты накручу!
Юка укутала ноги.
– Ты сначала руки себе отрасти, – засмеялись внизу. – Чтоб было чем крутить…
— Страшно было?
– А ты сначала ножки раздвинь пошире!
— Да ну… — буркнул Антон.
– Да ради кого? Ни обнимет, ни полюбит… Тьфу!
Сварог устал держать меч и по возможности незаметно переменил позу. Сержант, хоть и был занят перепалкой, но продолжал зорко следить за ним, поэтому о применении шаура можно было и не думать. Зато события приобретали совершенно неожиданный оборот. Обе стороны заводили себя больше и больше, и все свидетельствовало о том, что миром дело не кончится.
— И правильно — чего бояться!.. Как тут тихо… «Тиха украинская ночь, прозрачно небо, звезды блещут…» Ты стихи любишь?
– Вот ведь тварь писклявая!
— Нет, — решительно отрезал Антон.
– Солдафон хренов!
— Ну и глупо! Иногда стихотворение, оно как живое. Непонятно, почему и как, а читаешь, — и даже сердце щемит…
– Как же Семиглавый Лотан на твою мать решился забраться? Пьяный, что ли, был?
– А куда ты паучью голову дел? Та вроде поумнее была!
Очень скоро Сварог вообще перестал соображать, о чем идет речь – в ход пошли местные эпитеты и идиомы, хорошо понятные спорщикам, но совершенно неясные для непосвященного. Использовался, судя по всему, местный фольклор, вспоминались давние истории, так или иначе позорящие недругов:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою, Тобой, одной тобой…
– Попроси Роханага пришить тебе второе ухо!
– А когда ты сунулась в Баглор, тебе тамошние озерные запольи что ответили?
Широко открытыми глазами Юка всматривалась в изломы черных теней, призрачного лунного света и раздумчиво повторяла: «Печаль моя светла; печаль моя полна тобою…» Словно отгоняя наваждение певучих строк, она встряхнула головой:
Но когда один из змеелюдей в запальчивости выкрикнул: «А Ксандра до сих пор ждет тебя в том тереме?» – это, как видно, стало для Сержанта последней каплей.
Он вдруг замолчал и несколько секунд стоял, прикрыв глаза. Потом передернулся, прошипел под нос что-то вроде: «Ну, за это вы мне сейчас заплатите…» – и, уже не обращая внимания на Сварога, вдруг засвистел – оглушительно, переливчато, страшно.
— Дальше там про любовь. Хорошо, но уже не так интересно… А ты кого-нибудь уже любишь?
Тьма всколыхнулась, как портьера. В темноте зашевелились белесые силуэты, забряцало оружие, зашуршала трава под множеством ног – то солдаты Сержанта, повинуясь сигналу командира, выходили на открытое место и строились в три шеренги. Бряцало приготавливаемое к атаке оружие. Остальное же делалось в абсолютном молчании. Дисциплина, блин…
Антон ошарашено посмотрел на нее. Юка засмеялась.
Змеелюди их тоже заметили; вновь ночь пронзило многоголосое злобное шипение. Оказывается, у подножия башни их собралось не меньше трех сотен – земля буквально кипела от яростно бьющих хвостов, стремительно движущихся нагих тел, развевающихся волос.
Сержант круто повернулся к Сварогу:
— Я еще тоже нет. А когда полюблю, наверное, не буду про это говорить. По-моему, про это нельзя говорить. У нас мальчики или девочки иногда друг другу говорят или записки пишут: «Давай будем дружить». Глупо и противно. Как будто об этом можно условиться или сторговаться… Это или получается само, или не получается вовсе. Правда? А когда сначала договариваются — противно…
– Извини, солдат, у меня осталось одно небольшое дельце. Сейчас я все улажу, и мы продолжим.
Антон кивнул, хотя эта проблема его не интересовала: он никому не писал записок и не пытался договариваться о дружбе. Некоторые девочки в школе и во дворе ему нравились, то есть иногда ему было приятно на них смотреть, и только. Он не испытывал никакого предубеждения против девочек, они просто были ему неинтересны, и даже разговаривал он с ними редко. Зачем и о чем с ними говорить? А вот с Юкой говорил о чем угодно. Вернее, говорила она, но Антону было не скучно, даже забавно. Она вообще какая-то неожиданная… Может, все ленинградские девчонки такие? Навряд ли. Что у них, порода другая, что ли?.. Смелая. Вот не побоялась одна идти ночью через лес. И что думает, то говорит. Должно быть, никогда не врет. Чтобы врать, глаза нужно другие. Поменьше, что ли. А у нее вроде окна настежь — все видно…
И он сиганул через парапет, прямо в свивающуюся в кольца массу. И тут же три шеренги ломанули вперед.
— Слушай… — сказал Антон.
Сварог гулко сглотнул, выдохнул, прислушался к замедленным ударам своего сердца, изловил из воздуха сигарету и подошел посмотреть к краю площадки. Смерть подарила ему еще несколько минут жизни.
Гадал ли он когда-нибудь, что умирать придется именно так?
Юка не ответила. Свернувшись клубком, она уже спала и время от времени поеживалась: то ли ей было прохладно в легком платье, то ли донимали комары. Антон осторожно прикрыл ее свободным концом одеяла.
Уж лучше бы его забрала белая горячка в гарнизоне, уж лучше бы тогда, в прошлой жизни, однажды не раскрылся парашют…
Странным образом, ему стало спокойнее. Юка спала, а если бы и не спала, что она — защитник? Но все-таки он был не один и уже не испытывал неприятного чувства заброшенности, ощущения своей малости среди огромных камней, деревьев в лесу, которому он не знал ни конца, ни края. До Ганешей было километра три, до лесничества полтора. А сколько до границы леса — пять или двадцать? Или, может, все сто? Ну, сто навряд. Дядя Федя говорил, лес не очень большой… Что он сейчас делает, дядя Федя? Спит, конечно. А вот ему спать нельзя, и вообще неизвестно, что делать…
Последняя сигарета отчаянно горчила и трещала сучками. Даже сигарету нормальную напоследок сотворить не смог, лар называется…
Но злость на себя помогла опомниться. Ведь не сопляк он, он – прошедший огонь, воду и много разного другого дерьма майор ВДВ. Пока жив, он не имеет права распускать нюни. Пока жив, всегда есть шанс. Врешь, не возьмешь. Его приключения «В гостях у сказки» еще не закончились…
Тревога и растерянность снова овладели Антоном. Надо в конце концов все обдумать и решить… Прежде ему казалось, что он очень самостоятельный, всегда все решает сам и поступает так или иначе потому, что решил так поступить. Но если по правде — а сейчас Антон судил себя по правде, — в сущности, он решал только в пустяках. А во всем серьезном решали папа, мама, тетя Сима, учителя… И если даже Антону предоставляли свободу выбора, всегда можно было спросить, посоветоваться, и ему говорили «лучше так» или «наверно, следует так»… А вот теперь не у кого спрашивать, не с кем советоваться, никто за него не может решить. Решать и делать должен он сам, один. И так, чтобы это было безошибочно: здесь нельзя «переиграть», начать сначала. Ошибка может кончиться бедой, которую ему не простят, которую нельзя простить и которую он сам никогда простить себе не сможет…
Две силы сшиблись на открытом месте. В полуреальном свете Юпитера зрелище было феерическим – мелькали сабли и алебарды, змеиные хвосты и обнаженные руки; воздух полнился звоном стали, глухими ударами, скрежетом костей, хриплыми выкриками и гневным шипением. Скелеты бились умело и слаженно, но им недоставало скорости и маневренности змеелюдей. Все смешалось в кучу, не разобрать, где кто – мерцала разящая сталь, блестели чешуей разящие хвосты… Головы Сержанта видно не было. Как говорится, ушел в работу с головой.
Антон прилег, облокотившись на локоть. Луна уже спряталась за правобережным лесом, пригасшие в ее свете звезды снова разгорались и, как показалось Антону, насмешливо подмигивали. Юка пошевелилась во сне и уткнулась носом ему в плечо. От ее дыхания плечу стало тепло и щекотно.
Сварог быстро огляделся – самое время делать ноги, пока два претендента на его шкуру заняты выяснением отношений.
Но бежать было некуда: битва окружила башню, билась о ее стены, обтекала бурными потоками, закручивалась вокруг водоворотами…
«А если б ребята увидели? — подумал Антон и так покраснел, что ему стало жарко. — Засмеяли бы, затюкали…» Он хотел отодвинуться, встать, но не сделал ни того ни другого. «Пускай, — вяло подумал он, — никто не увидит…»
Тогда он сел у подножия изваяния, меч положил на колени и приготовился ждать, кто победит, чтобы встретить претендента на его шкуру достойно. Ни от одной, ни от второй противоборствующей стороны милости ждать не приходилось.
Он сидел и слушал звуки сражения…
Он проснулся от неприятного ощущения, какое возникает у человека, когда на него скрытно и пристально смотрят. Антон вскочил. Уже рассвело. Бой, взъерошив загривок, заломив вниз хвост, смотрел вверх. На откосе стоял незнакомый высокий человек. Он был стар, но держался очень прямо. На голове у него была широкополая соломенная шляпа-брыль — когда-то крестьянский головной убор, который теперь носят уже только горожане на курортах. Это был несомненно городской житель. Лицо даже для горожанина неестественно бледное, на плечах фланелевая куртка с множеством карманов, за спиной рюкзак. Он опирался на длинную, как посох, палку и внимательно смотрел на Боя, Юку и Антона. Бой услышал движение Антона, мельком оглянулся, снова повернулся к незнакомцу и предупредительно бухнул.
Вряд ли он сам или кто-нибудь из психологов-психиатров сможет объяснить это – наверное, сказались и перипетии сегодняшней ночи, и усталость, а может, здесь присутствовало и колдовство, – но незаметно для себя Сварог провалился в сон, глубокий, темный, бездонный, без сновидений. Историки вроде рассказывают, что такой же сон свалил Наполеона то ли до, то ли после Ватерлоо…
— Не шуми, братец, — спокойно сказал человек.
…Проснулся он от зябкого холодка, ошалело вскочил на ноги, подброшенный памятью о ночных событиях, – и вспомнил сразу, где он, кто он, что с ним.
Прямо над головой виднелся клочок нежно-голубого утреннего неба. Прямо над головой. А вокруг, словно стены колодца, вздымались зелено-желтоватые кроны, куда ни глянь – ломаные линии толстых веток, покрытых пучками похожих на иглы листьев…
— Вам чего? — настороженно спросил Антон. — Не подходите, укусит.
Он подбежал к парапету, глянул вниз.
Никого. Ни скелетов, ни змеелюдей. Только лес стеной вокруг.
— А зачем ему меня кусать? — так же спокойно возразил человек. — Среди собак дураки встречаются, но редко. В основном это народ умный. А этот господин к тому же, должно быть, образованный. Верно?
Прислушался.
Тишина. Лишь ветер успокоительно играет в листве.
Кошмар рассеялся, страхи исчезли. Но куда же спорщики подевались?
— Верно! — тряхнула головой Юка. Она проснулась от Боева лая и во все глаза смотрела на пришельца.
Он стоял у подножия каменной птицы с распростертыми крыльями. Другие, все четыре, сидели по углам площадки, плотно прижав крылья к телу. Башня ничуть не изменилась – но вокруг был тот самый лес. Либо башня переместилась неведомым образом, либо лес в полном соответствии с Шекспиром сдвинулся с места и ночью замкнул кольцо…
— Стало быть, не укусит. Кабы было за что, он бы уже тяпнул без всяких предварительных переговоров. А он понимает, что опасаться меня незачем. И вы не бойтесь.
Хорошо еще, никаких змеелюдей со скелетами не видно. После вчерашнего перебора с сигаретами во рту словно кошки нагадили. Ладони были липкими от ночного пота, на скулах и подбородке проступила колючая щетина, ботинки было боязно снимать – не переодетые носки наверняка уже пованивали… Да уж, не приспособлен современный человек к трудностям и лишениям бродяжьей жизни. Ну, положим, добыть воду и побриться с помощью соответствующих заклинаний он сумеет, а если бы его заклинаниям не обучили? Ведь во всех рыцарских романах, если вспомнить, благородные идальго неделями не покидали седел, ночевали черт-те где, а в какой-нибудь там Мадрид прибывали чистыми, благоухающими и свежими как огурчик. Реальность-то сплошь и рядом оказывается гораздо приземленнее…
— Мы и не боимся, — сказала Юка.
О пережитых ночью ужасах он старался не думать. Индюк вон думал-думал… А если серьезно, то где-то в глубине сознания он понимал: второй такой ночи он не переживет. Если нежить не слопает, так крыша поедет. Сварог топал ногами, махал руками и ежился, пока не вспомнил про заклинания. Одну за другой торопливо осушил три чашки горячего кофе – хорошо все-таки быть магом, пусть и недоучкой, и в приступе не рассуждающей решимости спустился с башни. Дневной свет подействовал на него, как хлыст. Над деревьями сияла ало-золотая полоса восхода, сориентировавшись по ней, Сварог быстрыми шагами направился в ту сторону, где вчера видел реку. Под ногами стелился утренний туман – густой, белый, клубящийся, как сценический дым на выступлении какой-нибудь поп-дивы. Скрывал под собой переплетения толстых змеящихся корней, и идти приходилось сторожко – не ровен час зацепишься, нос расквасишь. После каждого шага за спиной оставались медленно затягивающиеся воронки, как в немагазинной сметане после ложки.
— Вот и хорошо. Тогда я с вами маленько посижу. Устал. Можно?
Да, лес, никаких сомнений, умел ходить не хуже его самого…
Недосмотрел, споткнулся, и тут же, словно это послужило сигналом, лес стал оживать. Кроны зашевелились, ветки плавно опускались к земле, словно бы ища Сварога на ощупь, но он, плюнув на графское достоинство, припустил, как заяц, уклоняясь от шарящих ветвей, насколько удавалось. Несколько раз налетал лицом на пучки листьев, выставив перед лицом согнутую в локте руку, несся зигзагами, а в кронах уже слышался ропот и шум, вроде бы даже членораздельный – нет, на эти штучки нас не поймаешь, подите вы все с поющими змеедевами, марширующими скелетами и говорящими деревьями…
— Садитесь, пожалуйста, — великосветским тоном ответила Юка. — А вы кто?
Опомнился, выскочив из леса на равнину, обеими руками отряхнул волосы от запутавшихся листьев. А вот интересно, куда это змеелюди с приспешниками Сержанта подевались? Поубивали друг друга, что ли? Или растаяли, как призраки, с наступлением дня?..
Человек, опираясь на палку, медленно спустился с откоса, сел на камень. Еще совсем не было жарко, но на висках у него выступили капельки пота, дышал он тяжело, с трудом. Он снял брыль, достал платок и вытер лицо.
Впереди, среди окаймлявших долину откосов, виднелся широкий проход, вполне подходящий для человека, но узкий для живого дерева с раскидистой кроной…
Оглянулся. Сзади шумело и шелестело, над равниной пронесся странный звук, напоминавший длинный призывный крик, крайние деревья, кажется, сдвинулись с места. Сварог рванулся было к проходу – и остался стоять, едва не упав. Рвануть не получилось. Ноги будто вросли в землю. Он опустил глаза долу. Эт-то еще что такое…
— Кто я? Бродяга, странник, как больше нравится.
Белесый туман деловито облизывал его лодыжки и уже начал застывать – как свежий бетон. Гангстерские штучки, бляха-муха. Значит, утро злому колдовству не помеха… Мафия бессмертна, твою мать… Мало того: медленно, но верно туман полз вверх по ногам. Выстреливали матовые язычки тумана, ласково обволакивали края ботинок, прилипали к ним, вслед за первыми появлялись другие бесплотные щупальца, забирались выше…
Сварог дернулся изо всех сил. Туман нехотя ослабил хватку, отпуская жертву, и Сварог, высоко задирая ноги, как на мелководье, неуклюже припустил к ущелью. Каждый шаг давался с трудом, будто он по болоту бежал. Ноги вязли в полупрозрачной каше, вытаскивать их было сущим мучением, а сзади, все ближе и ближе, слышался шорох настигающего леса… Он нырнул в проход, почти бегом пустился среди голых граненых скал. Чуть погодя остановился. Перевел дух. Обернулся. Молочно-белые языки жадно облизывали каменистый порожек у входа в ущелье, пытаясь на него забраться, но солнечные лучи делали свое дело – прожорливый туман таял на глазах. А может, никакой он не прожорливый, просто хотел познакомиться поближе, облобызать по-дружески…
— Не похоже, — сказала Юка, — бродяги обязательно оборванные и грязные, а странники ужасно волосатые.
Сварог осмотрелся. Деревья сюда не пролезут. Зато могут выйти навстречу местные обитатели, а деваться-то и некуда, по скалам не вскарабкаешься… А судя по плотности населения в Хелльстаде, когда шагу не ступишь, чтобы в какую-нибудь историю не вляпаться, ущелье необитаемым быть никак не сможет… Пожалте, а я что говорил?
— Разоблачила! — улыбнулся странник и потрогал гладко выбритый подбородок. — Придется отпустить бородищу, как у старорежимного дворника.
– Ну вот, – грустно-философски констатировал он, выхватывая меч. Опомнился, перебросил его в левую руку, достал шаур, держа палец над самым спуском. Похоже, это и называется – упомяни о черте…
В узком скальном проходе шириной уарда в два, загораживая ему дорогу, лежал лохматый черный пес.
Лицо у него было сухощавое, суровое. От носа к твердо сжатым губам шли глубокие борозды, над глазами нависали кустистые брови, и глаза казались сердитыми, но, когда он улыбался, они щурились мягко и усмешливо.
– Вот и свиделись, – громко, прогоняя испуг, сказал Сварог, прислонился спиной к скале, чтобы сзади не зашел ни один неожиданный сюрприз, стал ждать.
При звуке его голоса пес торопливо поднял лобастую голову, завертел ею вправо-влево, словно бы прислушиваясь. Глаза у него оставались закрытыми. Потом он рухнул набок, открыв голый розовый живот, засучил лапами и жалобно захныкал. Попытался неуклюже встать, упал на землю и заскулил громче.
— Из дома выгнали или сами сбежали?
Сварог перепробовал все известные ему заклинания, но никаких изменений не произошло. То, что он видел перед собой, было истинным обликом неизвестного зверя, который, несмотря на размеры взрослой овчарки, всеми своими повадками и видом чрезвычайно напоминал оставленного матерью без присмотра щенка. Судя по нераскрывшимся глазам – не старше двух недель. Но какова же тогда мамаша?
Сварог выжидал. Непонятного возраста зверь хныкал все жалобнее и громче, упрямо подползая все ближе. Если это и в самом деле щенок, мамаша соответствующего роста, вернувшись, закатит такой концерт посягающему на чадо…
— Сами.
Потом он решился. Осторожно обошел зверя, чутко прислушиваясь. За поворотом проход расширялся, выводя в ущелье. Сварог остановился, огляделся, присвистнул. Скулеж за его спиной приближался – щенок полз за ним, теперь Сварог не сомневался, что это и в самом деле щенок, а мать за ним уже не вернется.
От нее почти ничего и не осталось – клочья черной шерсти в кровавых лужах, оторванное ухо размером с газетный лист. Кровь еще не успела свернуться окончательно – драка случилась не так уж и давно.
— Брат и сестра?
Сварог задумчиво оглянулся на выход из ущелья. Как пить дать, псина со своим чадом расположилась на ночлег в ущелье, а тут змеелюди и скелеты на ее беду затеяли неподалеку игрища на свежем воздухе. Двигаемая материнским инстинктом, псина затащила чадо поглубже в проход, вернулась и вступила в бой. Ни на чьей стороне – на своей собственной.
Ну и махалово, должно быть, разыгралось…
— Нет, — сказала Юка.
Вернувшись к щенку, Сварог присел на корточки. Веки наконец-то разомкнулись, на Сварога таращились совершенно бессмысленные, мутно-фиолетовые глазищи. Мокрый нос требовательно тыкался в ладони. Щенок уже не хныкал – надрывно орал. Просил есть. То, что перед ним не мать, его ничуть не заботило. Он еще не знал, что таких, как Сварог, здесь не должно быть. И сырое мясо, извлекаемое Сварогом из воздуха, глотал, не жуя, пока не налопался. Затих, завалился на бок и стал неумело ловить ногу Сварога лапищами с полупрозрачными, налитыми розовым когтями.
– Навязался на мою голову, – сказал Сварог озадаченно.
— На сельских вы не похожи. Приезжие? — Антон и Юка согласно кивнули. — Как же вас зовут?.. Очень хорошо… А меня Сергей Игнатьевич. Вопросы есть?
Оставить здесь нельзя – сожрут в два счета.
— А как же! — с энтузиазмом сказала Юка. — Почему вы так дышите? У вас стенокардия? Я знаю, — сказала она в ответ на взгляд Сергея Игнатьевича. — У моей мамы после блокады сделалась стенокардия. У вас тоже от блокады?
– Меня самого того и гляди сожрут, – сказал Сварог. – Если не хуже. Но для тебя это слабый аргумент. И для меня это слабый аргумент. – Он говорил громко, чтобы не так тоскливо было посреди бурых скал. – Все дело в том, что наши собаки подрывались на минах, мы их туда привезли и заставили искать мины, так что благодари, сопляк, этих собак, которые еще не родились, потому что мы перед ними чертовски виноваты, может, даже больше, чем перед людьми…
— У меня не от блокады. От слишком усердной жизни.
Он снял с себя армейский ремень, обмотал вокруг шеи щенка. Потом сотворил из воздуха тонкую блестящую цепочку и примастрячил ее к ремню – получился поводок, прочный и надежный. Штаны без ремня не сваливались – и на том спасибо.
— Тогда вам ходить нельзя. Это же не обязательно — всегда можно доехать на чем-нибудь.
А вот наколдовать новый ремень у него уже сил не хватило бы. Укатали сивку крутые горки. Впервые в жизни воспользовался заклинанием, лишавшим предметы веса. Правда, это годилось только для мелких предметов, а щенок весил немало, и оттого Сварог почувствовал себя так, словно затащил пятипудовый мешок на пятый этаж – оказывается, у заклинаний были и побочные эффекты… Отдохнув немного, зашагал вперед. Щенок плыл в воздухе, но не похоже, чтобы он от этого испытывал какие-то неудобства.
— Для человека, милая девочка, обязательно только одно — помереть. А ходить мне надо. Я по жизни, можно считать, в курьерском пролетел; болтало, грохотало, в окна пыль, а увидел немного. Надо хоть напоследок осмотреться. А для смотрения лучше пешего хода ничего нет… Раньше были такие странствующие философы. Всю жизнь пешком бродили.
Короткое мощное шипенье пригвоздило Сварога к земле на открытом месте.
Он остановился, завертел головой, высматривая источник звука.
— И нигде не работали?
Мелькнула дикая мысль – паровоз. Именно на паровоз это больше всего походило, а если искать другое объяснение, заранее жутко делается…
Он так и стоял, когда справа, не так уж далеко от него, поднялась над каменной осыпью черно-зеленая змеиная голова величиной с троллейбус.
— На службе не состояли… — усмехнулся Сергей Игнатьевич. — Бродили по земле и людей учили.
Уму непостижимо, сколько успевает человек сделать за считанные секунды. Сварог совершенно не помнил, как он оказался за отдаленным валуном, когда лег, намотав на кулак тесьму, держа щенка у земли.
Змея поводила головой, медленно вытягивая тело на осыпь. Шуршали, похрустывали, скрежетали камни под грязно-белым брюхом. Сварог, не сдержавшись, пощупал ладонью штаны меж ног. Сухо. Но он не удивился и не застыдился бы ничуть, окажись там мокро.
— И вы тоже?
К нечистой силе, мгновенно определил он, змея не имела никакого отношения. И меч, и шаур для нее немногим опаснее булавок, очень уж громадная. Самое подходящее в такой ситуации – мужественно застрелиться… Попробовать отпугнуть ее слабеньким огнем, годным только на то, чтобы прикуривать? Да и вообще, водится в Хелльстаде нечисть, которая шаура боится, или нет? На хрена Гаудин снабдил его этой игрушкой, если и воспользоваться ею толком пока не удается?
Щенок недоумевающе заскулил. Ему очень понравилось плавать по воздуху, и он сердился, что забава кончилась.
— Я не философ, никого не учу. Сам учусь.
– Молчать… – умоляюще прошептал Сварог.
Змеи не слышат. У них нет ушей. Но относится ли это к черно-зеленому чудищу, длинному, как предвыборные обещания?
— Зачем вам учиться, у вас же, наверное, высшее?
Голова размером с троллейбус раскачивалась вправо-влево уардах в пятнадцати над землей. Черный раздвоенный язык скользкой лентой выскочил из пасти, затрепетал в воздухе, втянулся назад. Глаза, словно прожекторы, вдруг испустили два конуса бледно-зеленого света, ощупывавших землю и скалы. И Сварог со страхом увидел, как оставленные им, едва видимые следы наливаются угольно-черным, попав в это свечение, и проявляется вся их цепочка, ведущая за валун.
Змей оживился, теперь все ее тело вытянулось на открытое место. Слепой ужас понемногу овладевал Сварогом, еще миг, и он сделает что-то непоправимое, окончательно потеряет себя, побежит и панике, ничего вокруг не видя и не слыша, и это будет конец.
— А что значит «высшее»? Такое высокое, что выше быть не может? Это название люди себе в утешение придумали, для самообмана. Умнеть никогда не поздно.
Холодный мокрый нос ткнулся ему в ухо, скользнул по щеке, и он очнулся. Он был графом Гэйром, и он знал змеиный язык. Вспомнив это, он выпрямился во весь рост, прижимая сапогом к земле импровизированный поводок, рявкнул:
– Что тебе нужно, тварь?
— У вас часы есть? — спросил Антон.
Риск был немалый. Знание языка ничегошеньки не гарантировало.
Даже люди, цари природы, разговаривавшие на одном языке, веками лупили друг друга по головам мечами и прикладами. Но другого выхода он не видел. Заболтать и поискать уязвимое место…
— Часы? — переспросил Сергей Игнатьевич. Он постоянно задавал вопросы, переспрашивал, словно плохо слышал или все время думал о чем-то другом и каждый раз ему надо было отрываться от этого другого и сообразить, о чем говорят. — Часов нет, дома оставил. Они у человека вроде надсмотрщика или погонялы. А я и без того жил впопыхах, взашей себя толкал. Ни оглянуться, ни подумать… Тебе время знать надо? Вон часы по небу ходят и под ногами лежат, — показал он на одуванчик. — Солнце встало в четыре, сейчас шесть, седьмой… — Сергей Игнатьевич присмотрелся к кустам на другом берегу и, улыбаясь одними глазами, сказал: — Если вы тут окопались от врагов, то, по-моему, пора занимать круговую оборону. Неприятель уже на ближних подступах, сейчас начнет артподготовку…
Бледно-розовое сияние метнулось к нему, залило с ног до головы, вызвав странное покалывание в висках. Он ждал с колотящимся сердцем. Змея не шевелилась, и это прибавляло надежды. Наконец, после показавшихся веками минут, где-то под черепом у него зазвучал невыразительный, глухой голос, в котором, однако, явственно различалось удивление:
– Ты говоришь на языке глорхов. Ты не похож на глорха. Как это может быть?
Похоже, особым интеллектом змеюка не блистала.
Юка проследила его взгляд.
– Просто я так со стороны выгляжу, – сказал Сварог. – А на самом деле я побольше тебя буду.
Змей неуверенно сказал:
— Нет, это наши, — сказала она и вскочила. — Сашко, давай сюда, не бойся!
– Ночью большой шум был. Я проснулся. Кто меня разбудил?
Местный Змей-Горыныч, кажется, не отличался ни умом, ни сообразительностью.
Из-за кустов появились Сашко и Хома. Животы у них устрашающе вздулись, они несли их, придерживая руками.
– Я, – нагло заявил Сварог. – Голову Сержанта знаешь? Мы с его ребятами вчера немного повздорили – пришлось проучить нахалов.
Упоминать змеелюдей он не стал – мало ли, вдруг они с этой тварью лучшие кореша. Еще подумает змеюка, что и тех, и этих Сварог завалил… И вообще, что-то много змей в Хелльстаде водится.
— Ну, как оно тут? — спросил Сашко, искоса поглядывая на незнакомца.
Исполинская башка наклонилась к самой земле и закачалась из стороны в сторону, точно принюхиваясь.
– Да, – наконец признал змей-великан, – совсем недавно тут погибло много солдат Сержанта. И много недо-глорхов. Это… ты их убил?
— Порядок, — сказал Антон. — Митьку не видел?
– Кто ж еще? – на словах презрительно, а в душе облегченно фыркнул Сварог: раз тварь именует змеелюдей с приставкой «недо», значит, совсем не уважает. – И тех, и этих – я. Убил и съел.
Голова нерешительно отодвинулась.
– Не может быть. Здесь я всех ем. Я самый сильный. Я самый большой.
— Нет, — сказал Сашко и снова посмотрел на Сергея Игнатьевича.
– Я и тебя съем, – сказал Сварог. – Я сам гад ползучий. Огнем сожгу, если рассержусь. Видишь?
— Это дядечка хороший, ты его не бойся, — сказала Юка. — Чего это вы нагрузили?
И он заставил вспыхнуть самый большой огонь, на какой был способен – язык пламени величиной с ладонь. В висках мучительно заныло от перенапряжения. Он помнил, что у змеи есть какие-то органы, которыми они с изощреннейшей чуткостью видят тепло.
И эта не была исключением – она резко отдернула голову, жутко зашипела, припала к земле. И сказала:
Сашко, а вслед за ним Хома потянули рубашки кверху, на землю посыпалась картошка.
– Никто не умеет делать огонь. Только люди Хозяина Фаларена. Ты из его людей?
У Сварога был большой соблазн объявить себя правой рукой неведомого Фаларена, о котором уже упоминала Голова Сержанта. Но он побоялся запутаться. И сказал:
— Вот. Есть же Антону надо.
– Я не из его людей, но я тоже умею делать огонь. И если не отвяжешься – сделаю очень большой огонь, и он тебя сожжет.
Змей не шевелился, сбитая с толку. Наверняка такого с ним еще не случалось – чтобы кто-то, не принадлежавший к его породе, да еще такой маленький, говорил с ним на его языке. Вполне возможно, со зверем поумнее такой номер не прошел бы, но чудище оказалось слишком тупым, чтобы уметь сомневаться и ловить на противоречиях.
— Так она же сырая, а варить не в чем.
– Слышала? – Сварог не давал ему времени опомниться и подумать. – Я сам огнедышащий змей, огненный гад.
Со змеем происходило что-то странное: Сварог мог бы поклясться, что он пытается вжаться в камни.
— А если испечь?
– Значит, ты пришел из моря?
Сварог рискнул:
– Конечно. Едва обсохнуть успел.
— Правильно, — сказал Сергей Игнатьевич. — Печеная даже вкуснее. Раз уж вы признали меня своим, а харчей у вас мало, принимайте меня в долю. — Он вынул из рюкзака кусок сала и положил рядом с картошкой. — К этому бы еще луку…
– Значит, ты слуга Ужасного?
— Лук я принес и соль, — сказал Сашко, выгружая карманы. — Хлеба нету. Дома мало осталось, маты б заметили…
– Считай, я его друг, – сказал Сварог. – Самый близкий.
Змей вдруг затараторил:
— Магазин в селе, конечно, есть. А что в магазине?
– Господин друг Ужасного, огненный гад, позволь мне уйти. Я не хотел тебя есть. Совсем не хотел. Ты пошутил, прикинулся этим двуногим, маленьким. Я сразу догадался. Позволь мне уйти.
– Убирайся, – сказал Сварог.
— Подушечки! — выпалил Хома, не сводивший глаз с чужого.
Заскрежетало, полетели камни – со всей скоростью, на какую он был способен, змей развернулся на месте, извиваясь, заструился прочь, моментально скрывшись с глаз, только острый кончик хвоста мелькнул.
Удалявшийся хруст щебенки возвестил, что он не хитрит, а искренне торопится прочь. Будь у него ноги, он несся бы со всех ног.
— И ты их любишь?
Сварог опустился на землю, спершись спиной о скалу, его била дрожь. Он выстрелил с завязанными глазами и угодил в десятку. Что за ужас обитает в океане, если он способен внушать панический страх таким вот монстрам?
– На этот раз мы выкрутились, малыш, – сказал он, борясь с приступом идиотского хохота. – На этот раз. Но дорога у нас длинная…
— Ага! — Хома в застенчивой улыбке показал щербатые зубы.
Он поднялся, зажал в кулаке цепочку и быстро зашагал вперед. Самые безопасные места в Хелльстаде – берега реки. Нечисть предпочитает держаться подальше от текущей воды. Правда, судя по первым впечатлениям, здесь хватает и вполне плотских страхов…
До берега было рукой подать – Сварог уже чувствовал запах перегнивших водорослей, воздух вокруг посвежел, и он невольно прибавил шаг. Щенок болтался за его спиной, точно воздушный шарик. Скалы остались позади.
— Ты, часом, не подушечками зубы себе подпортил?
Они взобрались на пологий холм, поросший редкими пучками желтоватой травы, похожей на осоку, остановились.
— Хуч бы, — вздохнул Хома, — а то сами выпадывают.
Раскинувшаяся перед ними широкая река преспокойно катила свои воды к горизонту – невозмутимая и древняя, как схимник. А не тронутая растительностью полоска глины у самой воды свидетельствовала, что река здесь часто выходит из берегов, и была девственно-чиста, как контрольная полоса на границе. Нечисть сторонится текущей воды… До нее было уардов тридцать, не больше, и Сварог уже начал было спускаться по склону, но едва заметное движение привлекло его внимание, насторожило, заставило замереть на месте.
Между ними и Ителом лежало открытое и на первый взгляд безопасное пространство – без деревьев, кустарника и скал, лишь кое-где виднелись одинокие рыжие валуны с шапками мха. И это пространство в отдельных местах почти неуловимо для глаза колыхалось – как подчас парит нагретый асфальт в полдень. Сварог присмотрелся и спустя минуту смог различить в этом колеблющемся, текущем куда-то влево мареве отдельные детали.
— Хлеб есть, керосин, сахар… — сказал Сашко.
По берегу неспешно катились совершенно прозрачные мячи размером чуть больше футбольного; мягко касались земли, сплющивались в блин, вяло подпрыгивали, возвращая первоначальную форму, вновь падали, вновь подпрыгивали… Сотни, тысячи шаров, целое воинство прозрачных форм абсолютно беззвучно, медленно и целеустремленно продвигалось вдоль берега. Взгляд проникал сквозь них беспрепятственно, заметить мячи можно было только по тому, как искажаются очертания находящихся позади них предметов; не было у мячей ни глаз, ни ртов, ни конечностей… Однако такой жутью, такой всесокрушающей мощью, такой нечеловечностью веяло от этого бесшумного, невидимого демарша, что Сварог не сделал бы и шагу вперед, даже если б возле самой воды его ждал готовый к отлету ял с имперской эмблемой на борту.
— Ну, завтракать с керосином вроде не обязательно, а?.. Может, ты сходишь?
«Наша Таня громко плачет – не пускает к речке мячик. Тише, Танечка, не плачь, не то съест тебя тот мяч», – тут же сочинил Сварог и крепко отругал себя за графоманство. Это даже не гарнизонный боевой листок. Это гораздо хуже.
Он покосился на щенка, который парил в двух уардах над землей. Щенок настороженно смотрел на стадо шаров и тихонечко рычал. Видать, армия футбольных мячей не нравилась и ему. Тогда Сварог вздохнул и сказал вслух:
— Гроши надо…
– Переждем. Столько прошли, что перед последним шагом можно и отдохнуть, перекурить.
Он сел прямо на землю, скрестил ноги и закурил. Пальцы опять дрожали. В этих местах неврастеником станешь и не заметишь…
— Гроши найдутся. Держи. Купи буханки две. А лучше три. В осаде нужно иметь запас продовольствия. Верно? — подмигнул Сергей Игнатьевич. — Ну и подушечек, конечно, на всю братию… Что ж ты малого оставляешь? А кто подушечки будет нести?
Мячи не обращали на человека с собакой ровным счетом никакого внимания – должно быть, у них был свой путь в этой жизни, с путем Сварога не пересекающийся. И то хорошо.
Спустя двадцать минут чудовищное шествие прекратилось. Несколько отставших и оказавшихся в арьергарде упругих шаров, точно наполненных ртутью, торопливо упрыгали за основным отрядом… и все прекратилось.
Забыв о своей хромоте, Хома побежал следом за Сашком.
На всякий пожарный Сварог выждал еще минут пяток, но ничего подозрительного больше не происходило. Тогда он встал и отряхнулся. Сказал щенку:
– Ну, брат, кажется, дорога свободна. Надеюсь.
— Я тоже пойду, — сказала Юка, — надо дома показаться, а то еще искать начнут.
И зашагал к реке, каждой порой тела ожидая подвоха от солнечного полудня.
Однако ничего не случилось.
— А мы пока подготовим самое главное, — сказал Сергей Игнатьевич. — Пошли собирать хворост.
Увы, у него не было ни лодки, ни корабля, и не из чего смастерить плот. Возможно, и существовали заклятия на сей счет, но они покоились где-то в архивах – ну зачем лару бревна или лодки?
Сварог стоял на каменистом берегу, у его ног тихо поплескивали невысокие зеленоватые волны, а на противоположном берегу, далеком, подернутом дымкой, виднелись те же скалы. Висела первозданная тишина, предстояли долгие дни пути, а у дней были ночи – время нечисти.
Сушняк горел жарко, почти без дыма. Под наблюдением Сергея Игнатьевича Антон старательно уложил картофелины в груду пепла под углями.
– Если мы отсюда выберемся, малыш, мы будем героями, – сказал Сварог.
— Основная работа сделана, — сказал Сергей Игнатьевич, — теперь надо подать на стол тарелки…
Он безрадостно смотрел на широкую, спокойную реку – и вздрогнул, протер глаза.
Нет, никаких сомнений – по течению плыл трехмачтовый корабль. На мачтах поднято только по одному парусу, самому верхнему, – Сварог не знал, как они называются, – и парус на бушприте, под которым красовалась золоченая конская голова. Корабль был большой, океанский, с двойным рядом распахнутых пушечных портов.
Антон удивленно посмотрел на него.
— Вон они плавают, — показал Сергей Игнатьевич на листья кувшинки.
Антон попробовал рвать, листья плохо поддавались, длинные стебли тянули за собой корневища. Он вспомнил о своем великолепном ноже, и скоро груда глянцевых, пахнущих свежестью и в самом деле похожих на тарелки листьев лежала у костра.
— Стругай палочки сантиметров по двадцать — тридцать… Есть такое кушанье — шашлык по-карски. А мы приготовим шашлык по-царски. По рецепту того дядьки, что думал, будто цари едят сало с салом…
На выструганные палочки они нанизали вперемежку кусочки сала и кругляши нарезанного лука.
Глава вторая. Честь имею представиться
— Остается посолить, и полуфабрикат готов. Жарить будем потом…
Над водой вдруг пронесся тягучий, раскатистый грохот – и далеко за кормой корабля взмыл белопенный столб. Почти сразу же грохот повторился, и снова, и снова, поднятые взрывами водяные конусы, казалось, протянулись по ниточке, словно шеренга солдат на смотру. От неожиданности Сварог выпустил тесьму, легкий ветерок понес щенка над рекой. Сварог, опомнившись, забежал в воду по колени, поймал конец, сгоряча выкрикнул заклинание. Вмиг отяжелевший щенок рухнул ему на грудь, сшиб в воду и негодующе завопил. Промокший насквозь Сварог выволок его на берег, пробормотал:
Бой вскочил, прислушиваясь к треску в лесу, но увидел на тропинке Семена-Версту и снова лег. Семен спустился с откоса.
– Полежи пока…
— Здоров, — сказал он. — Это ты тут сховался?
И заорал так, что его, должно быть, слышали на том берегу, побежал следом, вопя, как сто Робинзонов, размахивая руками. Благонамеренных людей, законопослушных бюргеров никак не могло занести в Хелльстад, но выбирать не приходилось. Пираты, авантюристы, контрабандисты, жаждущие подвигов и приключений, бесшабашные оборванные рыцари Вольных Маноров – все лучше, чем здешние чудовища.
— Ты смотри не рассказывай никому, — сказал Антон.
Потом опомнился. Да, он никогда не видел тех, кто ходит по земле, а не обитает на летающих островах, не разговаривал с ними… Один раз только подслушал беседу крестьян, но это было, так сказать, в порядке ознакомления с подслушивающей аппаратурой ларов. Однако и там, и там живут люди. Стало быть, и флибустьеры, и добропорядочные граждане наверняка задумаются, повстречав в Хелльстаде человека в форме советских ВДВ, о которых на Таларе слыхом не слыхивали. Задумаются и насторожатся. Насторожатся и…
— А чего б я рассказывал, шо мне за это гроши платят?
Не рискнув продолжать логическую цепочку, Сварог забежал за прибрежный валун, сорвал с себя форму (едва рукав не порвал, зацепившись перстнем), скинул ботинки (носки действительно пованивали, но сейчас было не до приличий) и сжег камуфляжную в пепел (на всякий пожарный).
— А если заплатят? — спросил Сергей Игнатьевич.
Комбинацию творящих графский наряд заклинаний он знал назубок, да и свой костюм помнил прекрасно, поэтому получилось с первого раза. Он споро облачился в бриджи, рубаху и кафтан, натянул сапоги, переложил шаур в карман и выскочил на открытое место. Вторая часть Мерлезонского балета превратилась в костюмированный бал.
— Шо? — не понял Семен.
Он заорал еще громче, но уже от радости – его явно заметили. На фоне путаницы снастей промелькнули быстро карабкавшиеся снизу вверх фигурки, захлопотали, свертывая паруса, до берега донесся грохот якорной цепи. Вскоре от борта отвалила большая шлюпка и взяла курс прямо на Сварога.
— Если заплатят, говорю, тогда расскажешь?
Сварог ждал, весь подобравшись. Щенок, оставшийся у воды уардах в ста от него, вопил, как резаный. Шлюпка остановилась недалеко от берега, хрустнула днищем по песку мелководья, тот, что сидел на носу, небрежно и умело навел на Сварога арбалет. Стрела была с серебряным наконечником – вполне понятная и уместная здесь предосторожность.
— На шо оно мени нужно?.. Кому надо, хай сам шукает…