Дверь в покои распахнулась, и несколько зажженных факелов осветили коридор. Как только король вошел, он бросил быстрый взгляд в сторону окон, закрытых длинными шторами. Священник, который закрывал крышку большого сундука, где, как показалось Элиасу, лежали книги, поднял голову и улыбнулся.

И тихие ходики тикали где-то в углу...

А утром воду она для него согрела.

— Добро пожаловать, мой король. Вы уже давно не радовали меня своими визитами.

И пили чай, потому что хотелось спать.

— А ты меня не приглашал. Где я могу сесть — я умираю.

И Божья Матерь на них со стены смотрела

— Нет, милорд, не умираете, — весело возразил Прайрат. — Напротив, если такое возможно, вы возрождаетесь. Но в последнее время вы серьезно болели, тут вы правы. Простите меня. Вот, садитесь на мой стул. — Он подвел Элиаса к стулу с высокой спинкой; на нем не было украшений или резьбы, однако он казался очень древним. — Вы бы не хотели выпить своего успокаивающего напитка? Я вижу, вы пришли без Хенфиска, но я могу приказать, и вам все сделают. — Он повернулся и хлопнул в ладоши. — Манжазу! — позвал Прайрат.

Светло и кротко, как может одна лишь мать.

— Монаха нет со мной из-за того, что я треснул его по голове, — прорычал Элиас, ерзая на неудобном жестком сиденье. — Если я никогда больше не увижу его лица с вытаращенными глазами, то буду счастлив. — Он закашлялся, и его лихорадочно блестевшие глаза закрылись.

* * * *

В этот момент он совсем не походил на счастливого человека.

Не друзья с тобой, не родня -

— Он что-то сделал не так? Я очень сожалею, мой король. Быть может, вы расскажете, что произошло, и я позабочусь о том… чтобы его наказали. Ведь я ваш верный слуга.

Мы все дальше день ото дня.

— Да, — сухо сказал Элиас. — Так и есть. — Он снова откашлялся и снова заерзал на стуле, пытаясь найти удобное положение.

Если ты забудешь меня, -

Значит ты забудешь меня.

Со стороны двери послышалось вежливое покашливание, и Элиас увидел маленькую темноволосую женщину. Она не выглядела старой, но землистое лицо избороздили глубокие морщины. На лбу у нее был начертан какой-то символ — возможно, буква незнакомого Элиасу языка. Она едва заметно двигалась, стоя на месте и поворачиваясь из стороны в сторону, подол ее длинного платья задевал пол, а крошечные костяные амулеты на поясе и шее тихонько позвякивали.

Как же так: тебя не обнять?

И в глаза тебе не взглянуть?

— Манжазу, — сказал Прайрат Элиасу, — моя служанка из Наракси, моего дома. — Он сказал смуглой женщине: — Принеси королю его эликсир. И мне… нет, ничего не нужно. Иди.

Остается лишь вспоминать

Да в стихах тебя помянуть.

Женщина повернулась, костяные амулеты застучали громче, и вышла.

Я пытаюсь всё поменять,

— Я прошу прощения за то, что прервал вас, — сказал алхимик. — Вы начали рассказывать о проблеме с Хенфиском.

Всё пытаюсь встать и уйти.

Мне тебя всю жизнь вспоминатъ,

— Не беспокойся о монахе. Он ничто. Я неожиданно проснулся и обнаружил, что он стоит рядом со мной и смотрит. Стоит возле моей постели! — Король встряхнулся, как мокрая собака. — Господи, его лицо может вытерпеть только мать. И неизменная проклятая улыбка… — Элиас покачал головой. — Я ударил его. Он пролетел через всю спальню. — Король рассмеялся, но почти сразу смех превратился в кашель. — Отучил его, больше он не станет шпионить за мной, когда я сплю. Но мне необходим сон. В последнее время я совсем не могу уснуть…

Всё искать тебя на пути...

— Так вот почему вы пришли ко мне, милорд? — спросил Прайрат. — Из-за вашей бессонницы? Вероятно, я смогу что-нибудь для вас приготовить — есть такой сорт воска… вы поставите свечу на блюде у вашей постели…

— Нет! — гневно вскричал Элиас. — Дело вовсе не в монахе. Я пришел из-за того, что мне приснился сон!

Никакие мы не друзья.

Прайрат внимательно на него посмотрел. Участок кожи над глазом — то место, где у других растут брови, — приподнялся, обозначая удивление.

— Сон, милорд? Конечно, если вы хотите поговорить со мной именно об этом…

Никакая мы не родня.

— Не такой сон, будь ты проклят! — прорычал Элиас. — Ты знаешь, что я имею в виду. У меня был сон!

Но тебе без меня нельзя.

Священник кивнул.

Ну, куда тебе без меня?!

— И это вас встревожило.



— Да, проклятье, так и было, клянусь Священным Деревом! — Король поморщился и положил руку на грудь, у него начался очередной приступ кашля. — Я видел скачущих ситхи! Детей Рассвета. Они мчались к Эрнистиру!

Люблю, ревную, умираю,

От дверей послышалось негромкое позвякивание. Манжазу вернулась с подносом, на котором стоял высокий кубок темно-красного цвета. Над ним поднимался пар.

Но не смиряюсь ни за что.

Я дней своих не выбираю,

— Очень хорошо. — Прайрат подошел к ней, чтобы забрать из ее рук кубок. Ее маленькие бесцветные глаза за ним наблюдали, но лицо оставалось неподвижным. — Ты можешь идти, — сказал он ей. — Вот, ваше величество, выпейте. Это прочистит вашу заложенную грудь.

Я им, как и тебе, - никто.

Элиас взял кубок, с подозрением на него посмотрел и сделал глоток.

Люблю и гибну, и ревную,

— Похоже на снадобье, которое ты мне постоянно даешь.

Но, будь я проклят в тот же миг,

— Да, в них есть… нечто общее. — Прайрат вернулся к сундуку, полному книг. — Вы ведь помните, мой король, у вас особые потребности.

Когда просить судьбу иную

Элиас сделал еще глоток.

Решится грешный мой язык.

— Я видел бессмертных — ситхи. Они выступили против Скали. — Взгляд его зеленых глаз остановился на Прайрате. — Это правда?

Не отрекусь от вечной доли,

— То, что мы видим в наших снах, необязательно полностью правдиво или лживо… — начал Прайрат.

Не сдамся и не отступлю.

Счастливый, скорчившись от боли,

— Будь ты проклят, отправляйся в самые темные круги ада! — прокричал Элиас, привстав со стула. — Это правда?

Я умираю, но люблю.



Прайрат склонил обритую голову.

Отзвенит и эта полночь

— Ситхи покинули свой дом в глубинах леса.

Золотой струной дождя.

В зеленых глазах Элиаса появился опасный блеск.

Ты ко мне еще вернёшься,

— А Скали?

Лишь немного погодя…

Прайрат медленно двинулся к двери, словно собирался сбежать.

Может, зря пытался ветер

— Тан Кальдскрика и его Вороны… сменили место своего лагеря.

След твой в сердце замести?

Король зашипел, и его пальцы сжали рукоять Скорби с такой силой, что на бледной руке напряглись сухожилия. Бо`льшая часть серого клинка обнажилась, блестящая, как спина щуки. Казалось, факелы на стенах наклонились внутрь.

Ты должна, должна вернуться,

— Священник, — прорычал Элиас, — ты слышишь последние удары своего сердца, если не начнешь говорить быстро и внятно.

Оглянуться с полпути!..

Но мелькают дни, как тени,

Однако Прайрат не выказал страха — лишь расправил плечи. Факелы снова запылали ярче, черные глаза алхимика утратили блеск, и на несколько мгновений белки исчезли, оставив лишь черные дыры в черепе. Напряжение затопило комнату. Прайрат поднял руку, костяшки пальцев короля на длинной рукояти меча побелели. Священник поднес кончики пальцев к шее, поправил ворот красного одеяния, словно он ему мешал, и опустил руку.

Где-то рвутся провода.

Этот серый дождь, наверно,

Не умолкнет никогда.

— Я сожалею, ваше величество, — сказал он и позволил себе быструю ироничную улыбку. — Советник часто пытается защитить своего повелителя от новостей, которые могут его расстроить. Вы все видели верно. Ситхи вошли в Эрнистир, они изгнали оттуда Скали.

*             *             *

Элиас долго на него смотрел.

Срывая сухие листья, беснуясь, как пёс безродный,

— И как это повлияет на наши планы, священник? Ты ничего не говорил о Детях Рассвета.

По улицам шарит ветер пронзительный и холодный.

Прайрат пожал плечами.

Уже давно не светает в половине шестого.

— Потому что они ничего не значат. В какой-то момент их появление стало неизбежным. Их привлекла растущая активность… нашего благодетеля. Но это не должно нарушить наши планы.

По сводкам гидрометцентра завтра осадки снова...

— Не должно? Ты хочешь сказать, что ситхи для Короля Бурь пустое место?

Я знаю: ты любишь .другого.

— Он планирует надолго вперед. И нет ничего, что могло бы его удивить. По правде говоря, Королева норнов предупреждала меня об этом.

— Она с тобой говорила? Похоже, ты очень хорошо информирован. — В голосе Элиаса все еще звучала ярость. — Тогда скажи мне: если ты столько знаешь, почему не можешь доложить мне, что происходит с Фенгболдом? Почему нам до сих пор неизвестно, удалось ли Фенгболду выманить моего брата из его убежища?

Где-то стреляют танки, кричат и падают люди.

— Потому что наши союзники не считают это существенным. — Прайрат снова поднял руку, на сей раз, чтобы помешать королю дать резкий ответ. — Пожалуйста, ваше величество, вы просите меня о прямоте, и я буду с вами предельно откровенным. Они чувствуют, что Джошуа разбит, и вы напрасно тратите на него время. А ситхи, с другой стороны, являются врагами норнов с незапамятных времен.

Кровь течёт по асфальту под окнами телестудий.

Волнуясь, вещает диктор, срывается жестью слово.

— Однако и они не имеют значения, если то, что ты говорил прежде, правда. — Король продолжал гневаться. — Я не понимаю, как они могут быть важнее моего брата-предателя, но не настолько, чтобы мы о них беспокоились — несмотря на то, что они разбили одного из моих самых важных союзников. Я думаю, ты ведешь двойную игру, Прайрат. И да поможет тебе Бог, если это так!

Мне всё равно. Я знаю: ты любишь другого.

С кассеты блатной и хриплой поют про карман дырявый,

— Я служу только моему господину, ваше величество, а не Королю Бурь или Королеве норнов. Это вопрос времени. Когда-то Джошуа являлся для вас угрозой, но вы его разбили. Скали защищал ваш фланг, однако он больше не нужен. Даже ситхи не представляют опасности, потому что не выступят против нас, пока заняты спасением Эрнистира. Они несут на себе проклятие древней верности и не успеют помешать вашей неизбежной победе.

Кто-то на голой стенке царапает, знак корявый.

Элиас посмотрел в кубок, над которым поднимался пар.

Всё это было, было. Ради всего святого!..

— В таком случае почему я видел их в своем сне?

Господи! Я же знаю:

— Вы стали близки к Королю Бурь, сир, с того момента, как приняли его дар. — Прайрат указал на серый меч, который вернулся в ножны. — В жилах Короля Бурь течет кровь ситхи — точнее, текла, когда он был жив. Вполне естественно, что появление зида’я привлекло его внимание, и поэтому они возникли в ваших снах. — Он сделал несколько шагов к королю. — Вас посещали другие… сны… до этого, не так ли?

Ты любишь другого.

— Ты знаешь, что да, алхимик. — Элиас осушил кубок и состроил недовольную гримасу. — Мои ночи, те немногие, в которые ко мне приходит сон, ими полны. И Королем Бурь, холодным существом с горящим сердцем. — Глаза Элиаса блуждали по окутанным тенями стенам, и внезапно в них появился страх. — О темных пространствах между…

*             *             *

— Успокойтесь, ваше величество, — сказал Прайрат. — Вы многое перенесли, но вы знаете, что вас ждет потрясающая награда.

Раскрой свои глаза. Раскрой, моя отрада.

Элиас тяжело покачал головой.

Мне кроме глаз твоих уж ничего не надо.

— Я бы хотел заранее знать, какие вещи… что он со мной сделает — и как я буду себя чувствовать. — Его голос стал тихим и хриплым. — Знать до того, как я заключил эту дьявольскую сделку. Да поможет мне Бог, как бы я хотел знать.

Пусть будешь ты с другим счастливее стократно,

— Позвольте мне сделать для вас сонный воск, ваше величество. Вам требуется отдых.

Но только глаз твоих я не верну обратно.

— Нет. — Король неуклюже поднялся на ноги. — Я больше не хочу снов. Лучше никогда больше не спать.

Вот почему гляжу я на тебя часами:

Элиас медленно направился к двери, отмахнувшись от предложения Прайрата ему помочь. Спуск по лестнице потребовал много времени.

От тебя никогда не уходят.

Священник в красном одеянии слушал, как король спускается до самого конца лестницы. Когда огромные внешние двери со скрипом распахнулась, а потом с треском захлопнулись, Прайрат снова тряхнул головой, словно отбрасывая раздражавшую его мысль, и начал доставать из сундука книги, которые там спрятал.

От тебя невозможно уйти:



Словно пьяных, под ручки выводят,



Словно пулей сбивают я пути.

Джирики зашагал вперед, легко и на удивление быстро. Эолейр, Изорн и Уле следовали за ним медленнее, стараясь запомнить диковинные вещи, мимо которых они проходили.

Никого ты на свете не любишь,

Эолейра, для которого Эрнисдарк и Таиг были вторым домом, наполняла тревога. Теперь, следуя за ситхи через гору Эрна, он чувствовал себя как вернувшийся домой отец, который обнаружил, что всех его детей подменили.

Не жалеешь, увы, ни о чём:

Только манишь, влюбляешь да губишь

Ситхи построили свой город очень быстро, полотнища ткани развевались между деревьями, окружавшими Таиг, и возникало ощущение, будто они были здесь всегда. Даже разные цвета, которые казались невероятно яркими издалека, теперь выглядели более приглушенными — оттенки летнего заката и рассвета прекрасно гармонировали с королевским домом и садами.

И опять пожимаешь плечом,

Город ситхи уже стал естественной частью вершины холма, а сами зида’я вели себя здесь почти как дома. Эолейр не заметил робости в тех ситхи, что его окружали, они не обращали особого внимания на графа и его спутников. Бессмертные спокойно расхаживали между палатками и пели мелодичные песни на языке, пусть и странном для Эолейра, но каким-то удивительным образом знакомом, наполненном плавными гласными и птичьими трелями. Хотя они не провели здесь и дня, ситхи чувствовали себя комфортно на заснеженной траве и под деревьями, точно лебеди, скользящие по неподвижной воде пруда. Все, что они делали, свидетельствовало о невероятном спокойствии и прекрасном знании себя; даже то, как они завязывали петли и узлы на веревках, придававшие форму их городу шатров, походило на трюки фокусников. Наблюдавший за ними Эолейр — а он всегда считался ловким и грациозным мужчиной — казался самому себе неуклюжим животным.

Я попью с тобой крепкого чаю,

Сигарету свою докурю.

Недавно построенный дом, в котором исчез Джирики, представлял собой круг из голубых и лавандовых полотен, в центре которого стоял один из самых больших дубов, точно загон вокруг призового быка. Когда Эолейр и остальные в сомнении остановились, Джирики вернулся и жестом предложил им войти.

Я прощаю, прощаю, прощаю

И прощальную речь говорю.

— Пожалуйста, поймите, моя мать может нарушить некоторые правила вежливости, — прошептал Джирики, когда они стояли у входа. — Мы скорбим о моем отце и Первой Бабушке. — Он ввел их в шатер. Здесь трава была сухой, снег успели убрать. — Я привел графа Эолейра из Над-Муллаха, — сказал Джирики, — а это Изорн Изгримнурсон из Элвритсхолла и Уле Фреккесон.

И, целуя безвольную руку,

Женщина ситхи подняла взгляд. Она сидела на яркой светло-голубой ткани в окружении птиц, которых кормила. Несмотря на маленькие тела в мягких перьях расположившихся у нее на коленях и руках птиц, у Эолейра возникло ощущение, что она тверда, как сталь меча. Ослепительно-рыжие волосы удерживал серый шарф, пересекавший лоб; спадавшие на плечи косы украшали перья. Как и Джирики, она так и осталась в деревянных доспехах, черных и блестевших, точно панцирь жука. Под доспехами Эолейр разглядел серую куртку. Серые сапожки поднимались выше колен. Ее глаза, как и у сына, были цвета расплавленного золота.

За знакомую дверь выхожу.

— Ликимейя Брисейю Са’онсерей, — заговорил Джирики. — Королева Детей Рассвета и леди Дома Ежегодного танца.

И тяжёлую смертную муку

Эолейр и остальные опустились на одно колено.

За порогом твоим нахожу.

— Встаньте, пожалуйста, — заговорила она гортанным шепотом, и Эолейру показалось, что она хуже владела языком смертных, чем Джирики. — Это ваша земля, граф Эолейр, и зида’я здесь гости. Мы пришли, чтобы сдержать обещание, данное вашему принцу Синнаху.

Словно песню из горла уводят,

— Для нас это честь, королева Ликимейя.

Она махнула рукой с длинными ногтями.

Словно ветром сметает с пути...

— Не говорите «королева». Это всего лишь титул — ближайшее по смыслу слово на языке смертных. И мы не называем себя так, за исключением особенных случаев. — Она приподняла бровь, когда Эолейр и его спутники встали. — А вы знаете, граф Эолейр, есть старая легенда, гласящая, что в жилах людей Дома Над-Муллах течет кровь зида’я.

От тебя просто так не уходят.

На мгновение граф смутился, подумав, что речь идет о какой-то несправедливости, совершенной против ситхи его Домом. Но, когда граф сообразил, что она имела в виду на самом деле, почувствовал, как холодеет его кровь, а волосы на затылке встают дыбом.

От судьбы невозможно уйти.



— Старая легенда? — Эолейр почувствовал, как у него закружилась голова. — Я сожалею, миледи, но не уверен, что правильно вас понял. Вы хотите сказать, в жилах моих предков текла кровь ситхи?

НА ПОСОШОК

Ликимейя улыбнулась, продемонстрировав сияние белых зубов.

Хозяева! На посошок - вина!

— Это старая легенда, как я уже сказала, — заметила Ликимейя.

Всё было вкусно, чинно, благородно.

— А знают ли ситхи, правдива ли она?

Я не смотрю: целуйтесь, что угодно...

Возможно, она играет с ним?

Ах, да! Я - рад, что ты - его жена.

Пальцы Ликимейи затрепетали. Птицы взлетели и уселись на ветки деревьев, на мгновение скрыв ее лицо крыльями.

Что эта речь нелепа и смешна,

— Много лет назад, когда люди и зида’я были близки… — она сделала странный жест, — это могло быть. Мы знаем, что такое возможно.

Что роль моя, бесспорно, неуместна,

Не объясняй, я знаю, если честно,

Эолейр чувствовал себя неловко, его поразило, как легко его покинули умения политика.

Но чашу пью, как водится, до дна.

И что теперь? На посошок? Вина?

— Значит, такое бывало? Светлые… общались со смертными?

Нет. Покурю сначала - у окошка.

Казалось, Ликимейя утратила интерес к теме разговора.

Что странного? Ну, выпил я немножко.

— Да. Очень давно, по большей части. — Она жестом подозвала Джирики, и тот шагнул вперед, расстелил мерцавший кусок шелковой ткани и жестом предложил гостям сесть. — Как приятно снова оказаться на М’ин Азошаи.

Случаются такие времена.

— Так мы называем этот холм, — объяснил Джирики. — Ши’ики и Сендиту передали его Эрну. Вы бы сказали, что для нас это место было священным. И мы подарили его смертным в знак дружбы между людьми Эрна и Детьми Рассвета.

И все же чашу надо пить до дна,

До дна - чтобы текло по подбородку.

— У нас есть легенда, которая рассказывает о похожих вещах, — медленно проговорил Эолейр. — Я часто спрашивал себя, правдива ли она.

О, сколько нужно на такую глотку,

— Многие легенды имеют ядрышко правды в сердцевине. — Джирики улыбнулся.

Чтобы забыть, что ты теперь – жена!..

Ликимейя перевела яркие, как у кошки, глаза с Эолейра на двух его спутников, которые едва заметно вздрогнули под тяжестью ее взгляда.

\"Хозяева! На посошок - вина!\"

— А вы — риммеры, — сказала она, внимательно на них глядя. — У нас нет причин любить ваш народ.

И хлопнет дверь. И вздрогнешь ты невольно.

Изорн опустил голову.

Не притворяйся, что тебе не больно.

Уже темно. И дует от окна.

— Да, миледи, вы правы. — Он сделал глубокий вдох, чтобы его голос прозвучал ровно. — Но, пожалуйста, не забывайте, что у нас короткая жизнь. Те события произошли много лет назад — для нас два десятка поколений. Теперь мы не похожи на Фингила.

*             *             *

По губам Ликимейи пробежала короткая улыбка.

На тебя мне не за что молиться.

— Возможно, и так, а как насчет вашего родича, который сбежал, когда мы приготовились к сражению? Я видела, как он поступил с М’ин Азошаи, и это едва ли отличается от того, что сотворил Фингил Кровавый Кулак с землей зида’я пять веков назад.

И просить о чём-то ни к чему.

Изорн покачал головой, но не ответил. Стоявший рядом с ним Уле сильно побледнел — казалось, еще немного, и он обратится в бегство.

Не хочу ни каяться, ни злиться,

— Изорн и Уле сражались против Скали, — поспешно сказал Эолейр, — и мы привели сюда людей, готовых оказать ему сопротивление, когда вы и ваша армия нас покинете. Вы оказали большую услугу Изорну и Уле, как и моему народу, обратив убийцу в бегство. Теперь появилась надежда, что отец Изорна сможет вернуть себе свое герцогство.

— Да. — Ликимейя кивнула. — Сейчас мы это обсудим. Джирики, наши гости успели поесть?

А привыкнуть можно ко всему.

Ее сын вопросительно посмотрел на графа.

Можно лгать, других не обижая.

— Нет, миледи, — ответил Эолейр.

Можно жить, не веря ни во что...

— Тогда вы поедите с нами, а потом мы поговорим, — решила Ликимейя.

Для меня ты, девочка, чужая.

Джирики встал и исчез между трепетавшими на ветру стенами. Наступило долгое и неловкое молчание, которое Ликимейя не собиралась нарушать. Они сидели и слушали шорох ветра в верхних ветвях дуба, пока, невероятно удивив графа, не вернулся Джирики с деревянным подносом, где лежали фрукты, хлеб и сыр.

Для тебя я, Бог ты мой, - никто.

Разве у ситхи нет слуг для подобных дел? — подумал Эолейр. Он наблюдал за происходящим, пока Джирики, сохранявший достоинство сына королевы, наливал что-то из синей хрустальной фляги в чаши, вырезанные из такого же дерева, что и поднос, а потом протянул их Эолейру и его спутникам с простым, но изящным поклоном. Королева и принц сами за собой ухаживают? Разница между Эолейром и бессмертными становилась все больше и больше.

И не будет никакого чуда,

Напиток из синей хрустальной фляги обжигал, как огонь, но имел вкус клеверного меда и запах фиалок. Уле осторожно сделал пару глотков, потом осушил чашу до дна и охотно позволил Джирики вновь ее наполнить. Допивая свою чашу, Эолейр почувствовал, как боль после двухдневной скачки растворяется, а на ее место приходит теплое сияние. Еда также оказалась превосходной, а фрукты идеально спелыми. Интересно, — подумал граф, — где они берут такие деликатесы посреди долгой зимы? Но счел это еще одним маленьким чудом среди многочисленных поразительных откровений.

Ни желанных, ни случайных встреч:

— Мы пришли воевать, — неожиданно заговорила Ликимейя. Она единственная ничего не ела и выпила всего несколько глотков медового напитка. — Скали сумел от нас ускользнуть, но сердце вашего королевства свободно. Мы положили начало. С вашей помощью, Эолейр, а также тех, кто сохранил волю, мы очень скоро снимем ярмо с шеи наших старых союзников.

Что к тебе приходит ниоткуда,

— Я не нахожу слов для благодарности, леди, — ответил Эолейр. — Зида’я сегодня показали нам, что они чтят свои обязательства. Лишь немногие племена смертных могут сказать о себе то же самое.

То легко и просто не сберечь.

— А что будет потом, королева Ликимейя? — спросил Изорн, который выпил три чаши эликсира, и его лицо раскраснелось. — Вы объедините ваши силы с Джошуа? Вы поможете нам вернуть Хейхолт?

На тебя мне не за что молиться,

И просить о чем-то ни к чему...

Она одарила его спокойным и строгим взглядом.

Не могу ни каяться, ни злиться,

— Мы не сражаемся за смертных принцев, Изорн Изгримнурсон. Мы воюем, чтобы вернуть долги и защитить себя.

Ни забыть - не знаю почему.

Эолейр почувствовал, как сердце у него сжалось.

*             *             *

— Значит, вы остановитесь здесь? — спросил он.

Я не герой из модного романа.

Ликимейя покачала головой, потом подняла руки и переплела пальцы.

А для тебя - и вовсе не герой:

Не фокусник с мильоном из кармана,

— Все совсем не так просто, — заговорила она. — Я дала слишком быстрый ответ. Нет, есть вещи, которые угрожают Джошуа Однорукому и Детям Рассвета. Складывается впечатление, что враг Однорукого заключил сделку с нашим врагом. И все же мы будем делать то, что по силам только нам: когда Эрнистир обретет свободу, мы предоставим смертным воевать между собой — во всяком случае, сейчас. Нет, граф Эолейр, у нас имеются и другие долги, но наступили странные времена. — Она улыбнулась, и на этот раз ее улыбка была не такой суровой, нечто похожее могло появиться и на лице смертного.

Не каратист с упругих мышц горой.

Эолейра вновь поразила ее необычная красота. И в то же время он вдруг понял, что сидит перед существом, которое видело падение Асу’а. Она была старой, как величайшие города смертных, — возможно, старше. Он содрогнулся.

Я не герой из модного романа...

— И все же, — продолжала Ликимейя, — хотя мы и не станем воевать за вашего принца, мы отправимся на помощь к его осажденной крепости.

Что б ни было - меж нами нет обмана,

— Прошу прощения, леди, — смущенно заговорил Изорн. — Мы не поняли того, что вы сказали.

Нет недомолвок, нет пустой игры,

На его вопрос ответил Джирики.

Нет пошлости, поскольку утром рано

Не я крадусь домой через дворы.

— Когда Эрнистир будет свободен, мы направимся в Наглимунд. Сейчас его захватил Король Бурь и находится слишком близко к дому нашего изгнания. Мы заберем у него город. — Лицо ситхи оставалось мрачным. — Кроме того, когда наступит решающая битва — а она приближается, даже не сомневайтесь, — мы хотим быть уверены, что норны не найдут себе убежища, где они могли бы скрыться.

Что б ни было - меж нами нет обмана..

В душе твоей я не ищу изъяна:

Эолейр смотрел в глаза Джирики, пока тот говорил, и увидел в них ненависть, тлевшую в течение столетий.

Люблю тебя такой какая есть.

— Предстоит война, какой мир еще не видел, — сказала Ликимейя, — война, в которой многие проблемы будут решены раз и навсегда. — И если в глазах Джирики ненависть тлела, ее глаза яростно горели.

Когда начнут допытываться рьяно –

Кто я да что... скажи им эту весть:

Он не герой из модного романа,

Который можно взять и перечесть.

*             *             *

Ты мне ничем не обязана.

Я не обязан ничем.