— Неважно — кто, важно — насчет чего. Ты хочешь получить сертификаты? Тогда запиши номера ячеек и коды. Пошли своего человека на Курский вокзал. В одной из ячеек — сумка с акциями. Проверь и убедись, что с ними все нормально. Код не меняй. Завтра в восемь утра ты приедешь на вокзал и положишь в указанные ячейки двадцать миллионов долларов. Мы проверим их. Если купюры будут не мечеными и не фальшивыми, через два часа заберешь из тех же ячеек остальные сертификаты. Ты все понял?

— Да, — сипло ответил Константин Георгиевич.

— Согласен?

— Конечно.

— Отлично.

— Но…

— Что «но»?

— Могу ли я вам верить? Вдруг вы заберете деньги и скроетесь?

— Нам эти ср…е бумажки ни к чему. Не в сортире же ими подтираться. Все. Будь. Да, в качестве подарка. Твой драгоценный отпрыск жив и здоров. Мы отпустили его. Он уже должен быть дома. Позвони, порадуйся. Пока. И смотри, без фокусов. Если надумаешь шутить с нами, акций не увидишь.

В трубке запищали истеричные гудки. Константин Георгиевич несколько секунд смотрел на нее, затем медленно положил на рычаг, отодвинул в сторону бутылку и стакан, вдавил клавишу переговорного устройства.

* * *

На интеркоме замигал сигнал вызова. Олялин нажал нужную клавишу.

— Слушаю.

— Зайди немедленно, — возник в динамике голос Фролова.

— Иду, — ответил Олялин.

Он открыл вмонтированный в стену кабинета сейф, где хранил деньги на непредвиденные расходы, и принялся доставать тугие бандерольки. Деньги Олялин укладывал в «дипломат». Действовал он быстро и целенаправленно. В движениях его сквозило злое напряжение. Взяв со стола фотографию в рамке, вытащил её, разорвал на две половины, одну из которых также положил в чемоданчик. Затем из верхнего ящика стола достал несколько карточек, заготовленных им заранее, выбрал две и кинул поверх обрывка. Закрыв крышку «дипломата», поставил его к столу, поправил пиджак и зашагал к двери.

* * *

«Я успел увидеть, как упал Олег. Словно кукла. Просто рухнул на асфальт, под ноги зевакам, и они кольцом сомкнулись над ним. Не опустились на корточки, не попытались помочь. Просто стояли и обсуждали его смерть, как… результат футбольного матча, например. В этом их плотоядном интересе было что-то ужасное, наводящее на мысль о стервятниках. Вот именно. На стервятников-то они и были похожи.

Фонг! — пуля с жестяным стуком продырявила водосточную трубу и ушла куда-то к „Макдональдсу“.

Этот выстрел и привел меня в чувство. Я повернулся и побежал со всех ног, уже не оглядываясь. Слева рычали машины, за спиной топотал Стас.

С платной стоянки выползал черный „Мерседес“. Я налетел прямо на него, споткнулся и силой инерции перекатился через капот. Никогда не понимал, как это проделывают герои боевиков, а тут — на тебе. Приземлился на ноги, но потерял равновесие и шлепнулся на пятую точку. Немного зашиб плечо, но в целом ничего страшного. До свадьбы, конечно, заживет. Если мне самому посчастливится до нее дотянуть.

Хлопнула дверца.

— Ты чё, мужик, о…л? — заорал, вылезая из салона, парнишка лет двадцати. Признаться, немного да, того самого. В голове маленько звенит. — Блин, лезет под колёса, как к себе в квартиру, на фиг!

Я торопливо поднялся.

— Извини, брат.

Стас был уже метрах в семи. Дышал он легко и ровно, словно и не бежал за нами от самой „Маяковки“. Мне вдруг стало ясно, что до трагического финиша этого марафона осталось совсем чуть-чуть. Ну, метров сто — сто пятьдесят я, наверное, еще протяну, а больше — нет. Вот что значит сидячий образ жизни. Спортом надо было заниматься. Бегом на длинные дистанции.

Я затравленно озирался по сторонам. Как сказал один из великих: „Умный всегда найдет выход из безвыходной ситуации“. Правда, еще он добавил: „А мудрый в нее не попадет“. Это уже не про меня. Это про кого-то другого.

Неужели я позволю им убить себя? Такой день. Люди вокруг. Соберутся кружком и станут обсуждать мою смерть, как только что обсуждали смерть Олега. С хищным интересом шакалов. Не хочется, честно говоря.

Я пулей пролетел мимо газетного ларька и остановился на ступенях перед фонтаном. Может, рвануть по бульварному кольцу? Всё равно Стас меня догонит. Позвать на помощь? Кто подойдёт-то? Разбегутся все, как муравьи под дождем.

Внизу, у подножия лестницы, спортивного вида девица усаживала на замученного пони мальчугана лет двух с половиной. Тот ревел и отчаянно сопротивлялся. Рядом суетились фотограф и счастливые родители. А в паре метров переминался с ноги на ногу старый коняга. Наверное, пожалели отправлять на колбасу, дали шанс самому заработать на пропитание. Это и было мое спасение. Когда-то в институте нас несколько раз возили в манеж, учили держаться в седле. За эти три несчастных занятия профессионального жокея из меня, конечно, не сделали, но с лошади, во всяком случае, я падать перестал. И потом у меня все равно не было выбора.

Я скатился со ступенек, сунул девице стодолларовую купюру и потрусил к коню. Здесь, внизу, Бесцветный меня не видел и стрелять не мог. Более того, убийцы вполне могут решить, будто я повернул на бульвар, перестроятся в правый ряд, свёрнут, и… счастливого пути. Разворот только у Арбата. А верхом оторваться от Стаса мне раз плюнуть.

Я полез на лошадь. Лошади это явно не понравилось. Она попыталась убежать, но я железной хваткой умирающего ковбоя вцепился в узду и волей-неволей побежал следом, чмокая губами, успокаивая упрямое животное. Народ вокруг начал откровенно веселиться. Даже стоящий на ступеньках Стас улыбнулся. Наверное, со стороны это выглядело забавно. Впереди бодрой будённовской рысью мчимся мы с лошадью, за нами бежит девица, выкрикивая:

— Гражданин, вы куда? Гражданин!

Я куда? Спросила бы лучше у лошади. Она меня волокла, а не наоборот. Проклятое четвероногое нарезало круги вокруг фонтана с таким апломбом и прытью, словно участвовало в скачках и норовило взять первый приз. При этом оно мотало головой, стараясь отделаться от меня, а я, соответственно, волочился сзади. Девица остановилась, подождала, пока мы с лошадью завершим очередной круг, и ловко поймала узду. Лошадь, очевидно, признав хозяйку, встала как вкопанная. Но я-то встать не успел и поэтому налетел на девицу со скоростью курьерского поезда. Врезался так, что дыхание перехватило, и рухнул на землю, подняв облако бежевой пыли.

Когда мы поднялись, Бесцветный уже стоял рядом со Стасом и смотрел на меня. Народ вокруг хохотал, даже пацана под шумок усадили на пони, а вот мне было совсем не до смеха. Надежды мои не оправдались. Оранжевая крыша „Нивы“ маячила над лестницей. Почему-то эти ребята спокойно припарковались в неположенном месте, а гаишник не сказал им ни слова. Именно данный факт, а вовсе не то, что они позволяли себе стрелять по толпе, окончательно убедил меня в могуществе этих людей. Кто те двое, что едут в машине? Тайное подразделение, работающее на правительство? Но какое отношение имею к ним я и тем более „взломщики“? Мафия? Ерунда. Тимофей предупредил бы нас. Да и не похожи они на мафию. Фасон не тот.

— Гражданин, вы слышите меня? — орала девица мне в ухо.

— Да-да, слышу. Разумеется, — рассеянно ответил я, наблюдая за убийцами.

Стас с Бесцветным переглянулись и начали спускаться по ступенькам. Не торопясь, спокойно. Убьют прямо тут, на глазах у трех десятков свидетелей? Или оттащат куда-нибудь? А если я не пойду? Нет ничего проще. Объявят меня психопатом. Вон как за лошадью носился. Разве здоровый так станет бегать?

— Что же вы в седло пытаетесь сесть, раз ездить не умеете?

— Да умею я, умею. Раньше здорово катался. Просто не практиковался давно. Поможете?

— Ставьте ногу в стремя, — скомандовала с тяжким вздохом девица.

В её облике отчетливо читалось безграничное презрение ко всем, кто не умеет даже поставить ногу в стремя.

Я, словно бы между делом, обошел конягу так, чтобы она оказалась между мной и убийцами.

— В стремя? Сейчас. Это мы запросто.

— Лучше с этой стороны, — сказала девица, глядя на меня, как на полного кретина.

— Да нет, уж лучше тут. Я… ногу зашиб, когда падал.

— Я тоже. — Она вдруг улыбнулась. — Ставьте правую в стремя. Та-ак. Не бойтесь, уверенней. Ласточка у нас вообще-то смирная. Не знаю даже, что это с ней сегодня случилось. — Зато я знал точно. Если бы мне кто-нибудь попробовал на спину запрыгнуть, я бы тоже взбесился, хоть и не буйный. — Хорошо, — продолжала командовать девица. — А теперь левую перебрасывайте через спину.

Правое колено прострелило болью. Я едва не рухнул. Убийцы остановились в паре метров и насмешливо наблюдали за мной.

— Ну, может, хватит? — наконец произнес Стас. — Слезай, Иван, приехали.

Я всё-таки взгромоздился в седло, тряхнул поводьями:

— Н-но!

Лошадь и ухом не повела. У нас с ней явно было разное представление о галопе.

— Товарищи, — покосилась на убийц девица, — отойдите в сторонку, пожалуйста. Лошадь нервничает.

И не одна она. Я тоже нервничал здорово.

— Девушка, — вместо того, чтобы отойти, Бесцветный, наоборот, шагнул еще ближе и протянул девице красные „корочки“. — Помогите-ка этому пижону слезть.

Она повернулась ко мне, и на лице ее была написана растерянность. Девушка явно пребывала в замешательстве.

— Что у них там написано? — намеренно громко спросил, почти прокричал я.

— ФСБ, — почему-то шепотом ответила девица.

— Не верьте, у них удостоверение поддельное. Граждане, позовите, пожалуйста, милиционера. Позовите, позовите.

Я ожидал, что убийцы хотя бы смутятся, но они только посерьезнели. Зеваки не восприняли мой крик всерьёз. Снова заулыбались. Смотрите, мол, этот полоумный сейчас опять начнет номера откалывать.

— Ну ладно, Иван, хватит, — резко и зло сказал Стас, шагнул вперёд и вцепился в стремя».

* * *

«БМВ» остановился у светофора. Водитель словно раздумывал, ехать прямо или свернуть. Когда загорелся зелёный свет, «БМВ» пересёк Тверской бульвар. У «Армении» водитель остановил машину и вышел из салона. Встав на углу бульвара и Тверской, этот человек спокойно наблюдал за развитием событий. На лице его отражалось некоторое напряжение, но в целом он не привлекал к себе излишнего внимания…

* * *

«Лошадь фыркнула и пошла боком. Хорошо, а то я уж начал подумывать, не уснула ли она.

— Товарищ, — девица шагнула к Стасу и вцепилась ему в запястье, — оставьте лошадь в покое.

— Слезай, Иван, — глядя на меня снизу вверх, процедил Стас. — Слезай, иначе будет хуже.

Интересно, что он понимает под словом „хуже“? Если я слезу, они меня убьют. А если нет, тогда что? Пристрелят вместе с лошадью? „Гринпис“ рыдает.

— Слезай, мля, — угрожающе понизив голос, продолжал Стас. — Или я тебя сброшу. Считаю до трех.

Лошадь попятилась, повернулась боком. Ей не нравилось, что Стас дёргает стремя. Она слегка толкнула убийцу крупом. Тот отступил. Теперь он стоял слева, в центре я на Ласточке, а справа — девица и Бесцветный. А где третий?

Неестественно вывернув шею, я посмотрел через плечо и увидел оранжевую „Ниву“. Водитель, наблюдая за мной краем глаза… мирно болтал с гаишником. Черт побери! Бесцветный — фээсбэшник. Стас — бывший фээсбэшник. Водитель треплется с гаишником, припарковавшись в неположенном месте. Логично предположить, что и он из той же компании. Господи, ну ФСБ-то мы чем не угодили?

— Слезай, тебе говорят!

Стас рванул стремя. Девица ударила его по руке. Кто-то из зевак, заподозрив неладное, поднялся.

— Всем оставаться на местах! — крикнул Бесцветный, вытягивая „корочки“. — ФСБ!

А я… Я вытащил ногу из стремени и что было сил лягнул Стаса. Если этого не сделала лошадь, почему бы не сделать мне?

Правда, метил-то я в плечо, а попал по лицу. Стас отшатнулся, ухватился за разбитый нос. Из-под ладоней брызнула кровь. Как нас учили, дай Бог памяти?..

Эх! Я вонзил пятки Ласточке в бока. Видимо, подобный приём был ей хорошо знаком. Она заржала и встала на дыбы. Мне пришлось вцепиться в короткую гриву, чтобы не полететь вверх тормашками. Стас отшатнулся, вскинул руку, прикрывая голову. Даже девица отступила на шаг. Если бы Ласточка сейчас ударила убийцу копытами и размозжила ему голову, клянусь, я даже не повернулся бы. Согласитесь, трудно жалеть человека, который искренне жаждет вашей смерти.

Ласточка резво прыгнула вперед, сбив грудью Стаса в пыль. Он покатился, словно детский мячик. Лошадь шла вполне приличным галопом. Ощущение было совершенно фантастическое. Я мигом отбил себе задницу, зато уяснил на будущее, что скакать верхом уже разучился, а галоп — это вам не хухры-мухры. Впрочем, в седле я все-таки держался довольно сносно. Спасибо инструкторам.

Взгляд через плечо. Бесцветный помогает Стасу подняться. Отлично. Нам удалось выиграть секунд пять. Мы пронеслись к выходу из сквера и вылетели на проезжую часть. Мне повезло, Ласточка не пугалась машин. Судя по всему, привыкла. Слева надвигался сплошной поток. Нас разделяло метров двадцать. Ха-ай! Я изо всех сил ударил лошадь пятками в бока. Правду сказала девица. Умница, а не лошадь. Она поняла, что от нее требуется, взмыла над черной оградкой сквера. И приземлилась хорошо, ровно. Я потянул левый повод. Следовало держаться людных мест. Значит, по центру. Взгляд влево. Стас и Бесцветный бегут к машине. Гаишник смотрит на меня, раскрыв рот. Даже зеваки повскакивали с лавочек, обернулись. Кто-то поднял повыше ребенка, чтобы лучше видел. Тоже мне, театр нашли. Мы вылетели на пятачок у сквера. Ласточка заметалась на месте, не понимая, куда ей бежать. Я оглянулся. Стас уже сидел в салоне, Бесцветный как раз забирался на переднее сиденье. Сейчас он возьмёт винтовку — и тогда всё. Нам не уйти. Или они предпочтут догнать меня выше по Тверской? Там ведь им не придётся сбрасывать скорость. Светофоров нет до самого Камергерского переулка.

Водитель развернул „Ниву“ полубоком. Он словно бы намеревался вклиниться в автопоток и одновременно давал Бесцветному возможность вести прицельный огонь. Мы как раз оказались бы открытыми для снайперского выстрела. Можно не сомневаться, если я немедленно чего-нибудь не предприму, пуля в спину мне обеспечена.

Справа и слева несся поток машин. Водители немного сбрасывали скорость, с удивлением разглядывая человека, гарцующего в центре города на коне.

Была не была. Я не знал, насколько реален трюк, который собирался проделать. Просто видел в каком-то фильме — или, может быть, читал? — что это возможно. Хотя, наверное, квалификация наездника должна быть раз в сто выше моей. Ну да ладно. Смерть — хороший побудительный мотив к безрассудным действиям.

Наклонившись к самому уху лошади, я прошептал: „Давай, родимая“, развернулся и послал Ласточку вперед. Пятачок был узкий, особенно не разгонишься. Мысленно я поклялся, что, если несчастная лошадь поможет мне спастись, ей никогда больше не придется возить остолопов вроде меня. Приникнув к шее Ласточки, я посмотрел вправо, на дорогу. Слава Богу, джипов не видно. Одни легковые.

Завизжали истошно тормоза. Не обращая на них внимания, я в который раз ударил бедное животное каблуками, словно шпорами. На мгновение мне показалось вдруг, что Ласточка испугается движущегося барьера, остановится и я, пролетев десяток метров по воздуху, грохнусь об асфальт и сломаю себе шею. Но отступать уже поздно. Еще один удар. Сильнее первого. Ха-ай!

Это был королевский прыжок. Не сомневаюсь, никто из невольных зрителей ничего подобного не видел ни разу в жизни. Нам посчастливилось, что машина оказалась сравнительно узким „жигулем“. Через более широкий „Москвич“ или; того хуже, иномарку Ласточке перескочить не удалось бы. На взлёте она задела задними копытами крышу машины, но каким-то чудом выровнялась и пустилась галопом по Тверской к Красной площади. За моей спиной визжали тормоза. Глухо ударил металл о металл, посыпалось стекло. Оглянувшись через плечо, я увидел, что на перекрестке образовался приличный затор. Бесцветный, стоя на подножке „Нивы“, смотрел мне в спину.

У меня не возникло сомнений в том, что убийцы найдут способ объехать внезапно возникшую на их пути преграду, однако на это у них уйдет минуты три. А это означает, что разрыв между нами увеличится как минимум до полукилометра.

Да, я знаю, надо было бросать лошадь и убегать во дворы, но в тот момент мной руководило вовсе не рацио, а элементарная боязнь за собственную жизнь. Страх нашептывал на ухо: уноси ноги так далеко, как только можешь. Время — главный козырь. И потом, ФСБ — организация очень могущественная. Если им понадобится, они оцепят центр за несколько минут. Мышеловка захлопнется. Мое спасение — толпа. Всё время среди людей, избегать пустынных и даже малолюдных мест. Только в этом случае я могу рассчитывать на спасение.

Откуда мне было знать, что оранжевый автомобиль уже проскочил Тверской бульвар, свернул на Никитскую и несется, настигая нас, со скоростью больше сотни километров в час к Газетному переулку. На крыше машины вращается голубой „маячок“, ж другие водители прижимаются к обочине, уступая дорогу „сумасшедшему ездоку“.

А тем временем на Манежной площади, перекрывая Тверскую, разворачивалась серая милицейская цепь».

* * *

Как только всадник промчался мимо, водитель «БМВ», прихрамывая, прошёл к машине, сел за руль и ударил по газам. Напротив мэрии он снова остановился. Отсюда ему хорошо была видна вся улица до самой Манежной площади.

Андрей нажал кнопку звонка, несколько раз глубоко вдохнул, успокаивая тяжелое дыхание. Открыли почти сразу же. Белобрысый худосочный, хотя и жилистый парень, наверное, ровесник Андрея, смотрел прямо, не скрывая настороженности.

— Что нужно? — не слишком приветливо поинтересовался хозяин.

— Вы — Степан?

— Ну, предположим.

— Павел вам звонил, — начал Андрей.

Парень улыбнулся. Улыбка у него была приятная, открытая.

— Ты — Андрей, да?

— Андрей.

— Проходи. — Степан шагнул в сторону. — А где Пашка?

— Его… — Андрей замялся. Он не очень-то хорошо представлял себе, как станет объяснять Степану, что Павла несколько минут назад застрелили. Здесь, в подъезде. Не поворачивался у него язык. — Его задержали на работе. Что-то важное.

— А, ну ясно.

Квартира у Степана оказалась приличной «двушкой», с вместительной прихожей и довольно большой кухней. В кухню хозяин и пригласил гостя.

— Понимаешь, старик, в комнате Машка с малым нянчится. Да и кофе удобнее в кухне заваривать. Всё близко. Не приходится с кружками носиться туда-сюда. Ты проходи, проходи, не стесняйся. — Степан сгрёб с пластмассового стула газеты, бухнул их на подоконник. — Присаживайся. А что за дело-то? Пашка толком ничего не сказал:

Хозяин поставил на огонь кофейник, подсел к столу, закурил.

— Тут, старик, вот какая свистопляска. — Андрей вытащил из кармана сертификат, положил на стол. — Вчера взрыв на Маяковской был, слышал?

— Что-то такое говорили в новостях, но я краем уха только и зацепил. Теракты ведь не по нашей части. А тут пеленки надо гладить, то, се. Телек бурчит так, для фона. — Он снял кофейник, разлил напиток по кружкам. — Ну, и что там со взрывом этим?

— Да, понимаешь, ребята из ППС, первыми прибывшие на место происшествия, нашли во взорванной квартире несколько таких вот сертификатов. — Андрей придвинул Степану бумагу. — Павел сказал, ты по ценным бумагам специалист. Может, объяснишь, что это за акции, сколько стоят, что они могли делать в той квартире? Хотя бы предположительно.

Степан придвинул сертификат, покрутил в руках, проверил на свет, хмыкнул.

— Ну, что тебе сказать. Бумага, которую я держу в руках, на сегодняшний день стоит примерно семь с половиной тысяч долларов. Смотря где продавать. Правда, в Москве с такой суммой никто связываться не станет. Тут работают крупнее. Сертификат на десять тысяч акций, на предъявителя. Такие бумаги выпускают, чтобы снизить расходы на печать. Напечатать акцию тоже ведь денег стоит. И не маленьких, скажу тебе. А тут сразу десять тысяч. На предъявителя, для удобства клиента и для снижения стоимости. На каждого покупателя новые акции шлепать — никаких денег не напасешься. Разоришься за год. Что же касается курса, то он явно занижен, но с этим ничего не поделаешь. Правления предприятий частенько проделывают похожие штуки.

— Зачем?

— Объясняю. Кофе еще хочешь? Нет? Ладно. Смотри. Я директор завода, запускаю через своих людей информацию, что в скором времени завод подписывает контракт с… ну, скажем, с «Мерседесом». Буржуи ставят свои линии, привозят комплектующие, работают их специалисты. Иначе говоря, с конвейера сходит натуральный «мерс». Акции сразу же подпрыгивают в цене. И очень значительно. Я продаю свою часть акций, навариваю на этом колоссальные деньги, а потом говорю: «Какой „Мерседес“? Какой контракт? Кто сказал эту чушь? Никакого контракта. Выпускали, выпускаем и будем выпускать только передовой „Запорожец“». Это так, к примеру. Акции снова падают, и я скупаю их назад, но уже по прежней цене.

— А зачем скупать?

— Чтобы восстановить свой пакет. Какой же я директор без пакета? У меня и права голоса тогда не будет. Меня собрание акционеров запросто может отстранить. В итоге акции снова у меня, а разницу в курсах кладу себе в карман. С одной такой операции можно озолотиться. Так ведь это еще и без налогов.

— Как? Они что, налоги не платят?

— Нет, конечно. Как их проверишь? Директор ведь не станет все зги свои махинации в реестр акционеров вносить. Он этот реестр контролирует целиком и полностью.

— А как иначе?

— Да очень просто, запишет, что те, у кого он купил, продали акции тому, кому он продал. У него-то на руках прежний пакет. Чтобы его поймать, надо очень и очень постараться.

Андрей подумал, поболтал в чашечке остатки кофе.

— А с этим Смоленским заводом чего?

— Да то же самое. Не так давно, может быть, пару месяцев назад, прошёл слух, что с кем-то из штатовцев собираются заключать договор о партнерстве, но курс подрос, потом снова опустился. И всё. С тех пор тишина.

Степан покуривал, наблюдал за гостем.

— Скажи, а если бы такой договор был подписан, что произошло бы с акциями?

— У-у-у, старик, для акционеров наступил бы вечный праздник.

— Для всех?

— Абсолютно.

— Почему?

— Да потому, что импортяги настояли бы на реальном курсе. То есть правлению завода пришлось бы во всеуслышание объявить обоснованную цену акции, которая включает в себя кучу самых разных активов.

— И какова же обоснованная стоимость смоленских

— Порядка пятнадцати долларов. А уж когда с конвейера сойдет первая машина, акции поднимутся долларов до двадцати, я думаю.

Американские линии тоже вошли бы в стоимость.

— А сейчас торгуют по восемьдесят центов?

— Точно.

— Сволочи!

— Ну, старик, никто не идеален. Сейчас время накопления первичного капитала. — Степан отпил кофе, прикурил новую сигарету. — Плюс к тому правлению пришлось бы разрешить пространственный арбитраж.

— Это ещё что такое?

— А это значит, что я и ты могли бы скинуться, купить акции здесь, в России, а продать уже за бугром, за «зелёные». Наверное, правительство установило бы определённый максимум возможного количества продаваемых за бугор акций, но те же существующие двадцать процентов — это и так очень много. Целое состояние.

— Ладно. Такой вариант. Допустим, подобная сделка с иностранцами действительно имеет место быть. Как тогда станут развиваться события?

— Ну, для начала ни ты, ни я ничего об этом не узнаем.

— Почему?

— Да потому, что информацию закроют самым строжайшим образом. Никакой утечки. Брокеры — люди ушлые. Просочится слушок — считай, что всё накрылось.

— Что накрылось?

— Скупка. Или ты думаешь, правление завода и люди в правительстве, знающие о контракте, будут сидеть сложа руки и наблюдать, как дядя Вася с завода богатеет? Да ничего подобного. Они сами постараются скупить максимальное количество бумаг, прежде чем история получит огласку. У нас не Штаты. За подобные манипуляции уголовной статьи не предусмотрено.

Андрей поджал губы.

— Скажи, а что будет, если правление и те самые люди в правительстве узнают, что кто-то начал скупать акции в обход них?

— Старик, точно ответить на этот вопрос тебе смог бы только человек из правления или правительства. Но думаю, что для начала они постараются выяснить, кто этот скупщик, откуда у него информация и сколько он уже успел захапать. Речь ведь идёт даже не о десятках, а о сотнях миллионов долларов.

— Подключат ФСБ?

— Возможно.

— А когда найдут и всё выяснят?

— Старик, существует тысяча способов вывести человека из игры. Можно упрятать в психушку, наслать бандитов или налоговых инспекторов, обвинить в контактах с криминалитетом, под этим соусом изъять всю финансовую документацию и заморозить счета. Пока всё восстановят — два года пройдет. Но в одном можно быть уверенным — акции у него изымут. Как акции или как вещественные доказательства. Суть дела не меняется.

— А могут убить, — утвердительно сказал Андрей.

— Смеёшься, старик? — Степан прищурился недобро. — У нас в стране законопослушные граждане никого не убивают. У нас гибнут от рук бандитских киллеров, попадают в катастрофы, тонут во время купания, пропадают без вести, наконец. Но правительство, как ты понимаешь, к этому никакого отношения не имеет.

* * *

На первом этаже жиличка, вызвавшая милицию, преданными песьими глазами смотрела на двоих представительных мужчин в штатских костюмах. Время от времени она косилась на людей в белых халатах, выносящих трупы.

— Эти трое, — с легким напряжением в голосе говорил один из штатских, — сотрудники ФСБ. Выполняли задание по задержанию особо опасной группы торговцев наркотиками. Теперь вы понимаете, почему для нас так важны ваши показания?

— Да я, Господи, чем могу… — Женщина зябко куталась в халатик.

— Опишите еще раз, как выглядел человек, с которым вы разговаривали.

— Ну, симпатичный, высокий. Повыше вас, наверное. Или такой же. Шатен. Мужественное лицо.

— А как он был одет, не запомнили?

Женщина наморщила лоб.

— В костюме, по-моему. Сером… или синем? Нет, всё-таки в сером. И в плаще, таком… — она потеребила лацкан халата, — с широкими лацканами. Цвет — кофе с молоком. На левом боку, под мышкой, пятно… такое, знаете, обгорелое…

— Хорошо, — вступил в разговор второй фээсбэшник. — А в какую сторону он пошёл, не заметили?

— А он из подъезда не вышел, — зашептала женщина. Глаза её стали испуганными. — Знаете, я ведь специально в окно смотрела.

— Почему?

— Ну… как вам сказать… — Женщина поглядела на фээсбэшников, словно надеялась, что они прочтут её мысли. — Это трудно описать словами.

— А вы всё-таки попытайтесь.

— Понимаете, я его никогда здесь раньше не видела. Мы ведь с колясками все время у подъезда. Жизнь дома, можно сказать, на наших глазах крутится. И этого парня я раньше не видела, точно. Вот и подумала, почему именно он ко мне позвонил? Думаю, присмотрюсь повнимательнее, на всякий случай. Милиции ведь могло понадобиться…

— Да-да, это понятно, — кивнул фээсбэшник. — Продолжайте, пожалуйста.

— Ну и пошла к окну. А его все нет и нет. Вот я и подумала: куда это он делся? А теперь вспомнила. Вы вот спросили, я и вспомнила. Дверь же хлопнула.

— Какая дверь?

— Да на лестницу же. Эти двери прямо замучили уже. Когда их не придерживают, как по голове бьёт. Вот и он хлопнул. Я только сейчас вспомнила, что дверь-то хлопнула, а из подъезда никто не вышел.

— Угу. — Фээсбэшники переглянулись. — Спасибо. — Один из них улыбнулся женщине. — Пожалуйста, пройдите пока в квартиру.

— Хорошо, конечно, я понимаю.

Женщина поспешила к своей квартире, оглядываясь на ходу. Зашлепали по кафелю задники разношенных тапочек.

— Товарищ майор, — к штатским подошёл невысокий человек в очках, — он оружие в лифтовую шахту сбросил.

— Так достаньте, — резко ответил майор и повернулся к коллеге.

— Что будем делать? — спросил тот, понижая голос.

— Да все ясно. Надо позвонить в управление, пусть поднимут список жильцов дома. Они же к кому-то пришли, не просто так.

— Может быть, вызвать РУОП?

— С ума сошел? — поморщился майор. — Тебе мало шума? Не надо никакого РУОПа. Ты к менту этому людей уже отправил?

— К какому?

— К тому, который им сертификат дал?

— А-а-а, да, отправил.

— Надежные парни?

— Да, всё сделают как надо.

— Отлично. Пойдём. Пусть эксперты тут заканчивают, а мы в машине посидим пока. Заодно, кстати, в управление позвоним.

* * *

Докладные записки легли на стол Макову в половине второго дня. Полковник, не глядя на стоящего у стола Коновалова, просматривал их по диагонали, не особенно вникая в суть. Он искал упоминание об акциях. Буркнул раздраженно:

— Работнички, двух ментов завалить не смогли. Кто отбирал людей?

— Я, товарищ полковник, — неуверенно откликнулся Коновалов. — Не волнуйтесь. Никуда этот второй не денется. Он где-то в доме. Наши его возьмут, когда выйдет из подъезда. Не до старости же будет там сидеть? Я отправил группу поддержки.

— Ты, мля, только группы отправляешь, а толку — хрен с прованским маслом. Сертификата нет, акций нет, одни мертвяки. Вот эти, например, на Пушкинской…

— Мы тут ни при чём, товарищ полковник, — быстро вставил Коновалов. — Это без нас. Романов вместе со своим подельником Диденко открыли огонь по преследовавшим их сотрудникам. Те не стали стрелять в ответ, поскольку боялись зацепить кого-нибудь из граждан, находящихся вокруг. Диденко и Романов убили двоих граждан и еще двоих тяжело ранили. Рядом случайно оказался наш бывший коллега, попытался задержать преступников, ну они и его… Ножом в горло. А потом, очевидно, Диденко понял, что вдвоем им не уйти от преследования, и пристрелил Романова.

Объяснение было притянуто за уши, но для отчета вполне годилось. А именно это и требовалось.

— Оружие, из которого стреляли, нашли? — хмурясь, спросил полковник.

— Ищем, товарищ полковник.

— Значит, плохо ищете. Чтобы через полчаса оружие лежало у меня на столе.

— Так точно.

— Что с этим постовым?

— С которым?

— Ты мне дурочку-то не валяй, Коновалов. С тем, который набил карман сертификатами.

— Тут все нормально. Патрулировали участок, заметили пьяную драку, полезли разнимать, ну и… кто-то ткнул в сутолоке осколком бутылки. Задета артерия. Даже до больницы не довезли.

— Эт’ хорошо, — задумчиво произнёс полковник. — То есть, я имею в виду, ничего хорошего, конечно. Ты, Коновалов, надави там, чтобы пенсию супруге, как положено. Порекомендуй товарищам из ОВД.

— Хорошо, товарищ полковник, обязательно порекомендую.

— А с милиционером этим, которого в подъезде…

— Тут тоже всё в порядке. — Коновалов едва заметно улыбнулся. — В отделении знают, что он вместе с коллегой проводил операцию по задержанию опасной группы торговцев наркотиками. А на операции, сами знаете, всякое случиться может.

— Они не удивились насчет операции?

— Никак нет. Мы это под дело об убитом Дмитрии Луцике подвели. Мол, убитый был посредником в группе, его за что-то повесили, а милиционеру этому случайно удалось выйти на всю группу. Погибли двое сотрудников МВД.

— Почему двое?

— Ну так… второй-то тоже будет выходить? А в заключении время и причину смерти поставим те, которые надо.

— Что значит «которые надо»? — нахмурил густые брови полковник. — Ты что, Коновалов, с ума сошёл? У тётки на блинах, что ли? «Которые на-адо», — передразнил он. — Тут тебе не частная лавочка, а правительственное учреждение, понимаешь. Не которые надо, а которые на самом деле. Мне твоя липа не нужна! Мне правда нужна. Понял, Коновалов? Прав-да! Ещё раз услышу такое, ты у меня враз под статью пойдёшь!

— Так точно, товарищ полковник. А я разве сказал… Конечно, правду и запишем. Мол, погибли в перестрелке с особо опасной группой торговцев наркотиками.

— А то — «которые надо». Совсем обалдели, понимаешь. — Полковник полистал бумаги, буркнул: — Сертификат нашли?

— Нет. Он, очевидно, у того, второго.

— А с Диденко что?

— Возьмем в ближайшие полчаса.

— В смысле?

— Да он лошадь на Пушкинской площади угнал.

— Что он угнал? — искренне изумился полковник.

— Лошадь. И сейчас направляется в центр, мушкетёр хренов. Мы все перекрыли. Никуда ему теперь не деться.

— Как возьмете, сразу ко мне.

— Хорошо, товарищ полковник. У нас ещё одна новость.

— Ну?

— Один из наших сотрудников доложил следующее: им получены агентурные сведения о том, что разыскиваемая нами группа отвезла пленки на телевидение.

— Куда? — Полковник ддже подскочил от изумления.

— На телевидение. Сама-то группа якобы уже отбыла в Курск, домой, но копии пленок успели передать на ОРТ и еще несколько каналов.

— Что за сотрудник? — поинтересовался полковник.

— Капитан Стеклов. Михаил Стеклов.

— Поощрите за отличную работу. Благодарность в приказе я вынесу. Учись, Коновалов. Один сотрудник с хорошей агентурной сетью сделал больше, чем все твои живоглоты вместе взятые.

— Так точно, товарищ полковник, — вытянулся во фрунт тот.

— Отправь людей на телевидение, пусть просмотрят плёнку и снимут копию.

— Может быть, наложить запрет на выпуск материала в эфир?

— Не стоит. Вой поднимется. Как же, ФСБ нарушает закон о СМИ! Газетчиков ведь хлебом не корми, дай только пасть поразевать. Распустили, понимаешь. Так что плёнки не трогать. Только снять копии и немедленно ко мне.

— Ясно, товарищ полковник.

— И живо. Одна нога здесь — другая там.

— Так точно.

— Действуй.

Как только Коновалов вышел, полковник закурил и отодвинул от себя бумаги. Кому охота забивать себе голову всякой чушью? Вот если вызовут «на ковер» к большому начальству, тогда и захватит с собой. А прочитать всю эту галиматью можно и по дороге.

* * *

Выслушав рассказ шефа, Олялин задумчиво кивнул:

— Двадцать миллионов долларов… Огромные деньжищи.

— Это немного, если учесть, какие деньги можно выручить впоследствии за акции, — спокойно произнёс Константин Георгиевич.

— Как бы не было подвоха.

Олялин с удовлетворением отметил, что к шефу вновь вернулось прежнее спокойствие и уверенность. Несмотря на изрядное количество выпитого, Константин Георгиевич выглядел практически трезвым.

— Нет. Похитители — не дураки, — покачал головой он. — Им, конечно, было известно заранее, что именно они похищают. Значит, должны были сообразить, что сбыть акции не удастся. Думаю, они играют в открытую.

— В любом случае… Когда отнесем деньги… — Олялин намеренно держал длинные паузы, — …оставим у камер нашего человека. Пусть проследит, кто придёт их забирать.

— Хорошее предложение, — Константин Георгиевич придвинул Олялину бумажку, на которой были записаны номера ячеек и коды. — Мне бы очень хотелось узнать, от кого они получили информацию о сделке. А пока пошли кого-нибудь из своих парней на Курский вокзал забрать сумки с акциями из камеры хранения.

— Лучше поеду сам. Если эти… ублюдки оставили наблюдателя, я его засеку.

— Да, — кивнул Константин Георгиевич. — Это отличная мысль. Конечно, поезжай лично.

Через двадцать минут серебристый «Линкольн-Таункар» припарковался на стоянке у Курского вокзала. Олялин не стал выходить из салона. Он уже заметил человека, которому назначил встречу, но тот не спешил подходить. Соблюдал осторожность. Стоял, подпирая стену вокзала плечом, и смотрел по сторонам. Шмель — именно так звали человека — всегда славился чрезвычайной осмотрительностью и фантастическим, звериным чутьем на опасность. Кроме этого, Шмель обладал еще одним очень ценным качеством.

Он умел стрелять из снайперской винтовки. Само по себе это качество не могло поразить воображение, если не знать, на какие дистанции стрелял Шмель. От километра и больше. Снайпер никогда не подходил к жертве ближе. Считал это чересчур большим риском. Когда же выстрел произведен с большого расстояния, поймать стрелка практически невозможно. На одни только поиски орудия убийства уходит от двенадцати часов до нескольких суток. По мере удаления от цели количество возможных позиций возрастает в геометрической прогрессии.

Наконец Шмель отлепился от стены, вразвалочку подошел к машине и забрался на переднее сиденье. Знаменитая походочка являлась следствием инвалидности. Шмель был безногим. Сперва он не мог найти работу и «с голодухи» взялся выполнить заказ. Для форса свалил мишень с расстояния тысяча шестьсот метров. Талантливого стрелка приметили. Очередной заказчик обеспечил его отличными импортными протезами. С тех пор карьера Шмеля быстро пошла в гору.

— Привет, командир, — глухо поздоровался он, захлопывая дверцу.

— Привет, Шмель. Как живется-можется?

— Ничего себе. Без работы не сидим.

— Рад за тебя.

— И я за себя рад.

Олялин усмехнулся, достал с заднего сиденья чемоданчик и передал собеседнику. Шмель щёлкнул замками, приоткрыл крышку, спросил безразлично:

— Сколько здесь?

— Сто пятьдесят.

— Жертвы? — Убийца взял фотографии. — Все трое?

— Точно.

— Я теперь меньше, чем по семьдесят за рыло, не беру, командир. Цены на квалификацию растут. Тем более, насколько я понял, твой заказ срочный.

— Очень срочный. Но мне ты сделаешь скидку. Как оптовому заказчику и твоему бывшему командиру.

Шмель подумал несколько секунд, кивнул:

— Договорились. Когда и где?

— На обороте написано. Времени у нас мало, поэтому я не стал выписывать всё. Но в указанных местах они появятся точно. Третья жертва, — Олялин постучал согнутым пальцем по фотографии, — ещё не окончательна.

— В смысле?

— Возможно, удастся уладить дело без твоей помощи. Если я позвоню тебе завтра вечером, заказ на третью жертву аннулируется. Деньги оставишь себе. Если нет — придется поработать.

— Лады. — Шмель ответил всё с тем же безразличием. — Если ты не позвонишь завтра вечером, я «работаю» всех троих.

— Совершенно верно.