Был ли этим ухудшен закон, как утверждали представители \"Яблока\", сразу же заявившие о своей надежде на президентское вето (\"The Moscow Times\", 20.12.95)? Действительно ли, как сообщали \"Известия\" от 22 декабря 1995 года, наши поправки \"перечеркивают цивилизованные идеи, заложенные в документ\" (имея в виду в качестве \"цивилизованного\" исходный вариант транснациональных корпораций, лоббировавшийся \"Яблоком\")?

– Танька, выйди…

…Я, конечно, подслушивала. Как бы я выжила, если бы с пелёнок не научилась подслушивать разговоры взрослых и таким образом узнавать об опасности? За дверью мама говорила быстро-быстро, я улавливала обрывки её фраз, перемежаемых рокочущим «бу-бу-бу» доктора, задававшего вопросы.

Как уже говорилось выше, мы стремились в законе, определяющем судьбу российской собственности на сотни миллиардов долларов, заложить механизмы привлечения инвестиций в отечественную экономику, не допускающие растранжиривания наших полезных ископаемых, исключить дискриминацию отечественных производителей оборудования и, напротив - гарантировать им заказы, предусмотреть контроль со стороны государства за заключением и реализацией таких крупномасштабных сделок во избежание коррупции и потерь для государства. И в значительной степени нам это удалось.

– Родной папаша – пьянь болотная… Второй брак… хороший… Село… контингент… дворовая шпана… Акклиматизация… месячные…

Мне вдруг расхотелось подслушивать дальше.

Тем не менее, чтобы читатель не был вынужден полагаться лишь на мои оценки, а мог составить обо всем свое собственное мнение, я привожу в Приложении кроме исходного варианта закона, принятого Думой 14 июня 1995 года и отклоненного Советом Федерации 3 октября 1995 года, еще и текст закона, переработанного нашей согласительной комиссией - в том виде, как он был принят Думой 6 декабря 1995 года, одобрен Советом Федерации 19 декабря, затем подписан Президентом и вступил в действие*.

Но доктору я потом много чего порассказала. Всё, что помнила, особенно про пожар. Только искренность меня и спасла.

* В настоящее время текст закона о СРП имеет ряд отличий, связанных с поправками, внесенными впоследствии.

– …Никакого расстройства, – успокоил маму Сергей Александрович. – Ваша дочь сильно испугалась, побывав на пожаре. Её бы на море свозить, в санаторий.

Что для меня было особенно больно, так это то, что вся фракция движения \"Яблоко\" почти единогласно (за исключением лишь П.Шелища) голосовала против скорректированного варианта закона. Читатель сам может оценить: против чего здесь можно было выступать, с чем не соглашаться? Что противоречит мировой практике защиты интересов национальных государств перед лицом транснациональных корпораций? Такое голосование как ничто другое красноречиво свидетельствовало об истинных намерениях разработчиков закона. Хотя какие они были \"разработчики\" - видно на примере описанного выше заседания бюджетного Комитета Совета Федерации 03.07.1995 (стенограмма приводится в Приложении), скорее - просто лоббисты...

– Да, да, – тихо согласилась мама, – конечно, свозим…

И добавила:

– Действительно, однажды она стала свидетелем поджога. Но ведь это было так давно… Четыре года назад!

Показательно: тогдашний министр топлива и энергетики Ю.Шафраник в согласительной комиссии (напомню: он был членом делегации Совета Федерации) выступал против наших поправок, что естественно - любая исполнительная власть хочет иметь руки свободными, но когда новый вариант закона был принят - согласился, что и в таком, усложненном для Правительства виде, закон, тем не менее, в Совете Федерации надо одобрять.



Лизавета размешивала сахар в маленькой, почти крошечной чашечке, в которой плескалась чернота.

И если прежнюю редакцию закона буквально силой протаскивали через Совет Федерации (только на пленарных заседаниях - 4 раза!) - и все безрезультатно, то наш вариант, повторю, был одобрен сразу: 113 - \"за\", при лишь 3 - \"против\".

– Расскажи про этого… клиента, – попросила я.

– Совершеннолетний. Вроде не дебил. Я знаю только то, что в новостях видела. А вчера Прохорыч сказал, что его отправляют к нам. Вот и всё.

ПОПЫТКИ ДИСКРЕДИТАЦИИ РЕЗУЛЬТАТОВ

– А что было в новостях? Этот маньяк – такая знаменитость?

– Помнишь, по «Пятому каналу» передавали, что автосервис сгорел со складами? Этот тип его поджёг! Ущерб нанёс – мама не горюй. Он, наверное, до конца своей жизни теперь отрабатывать будет…

На принятии скорректированного нами закона и единодушном одобрении его Советом Федерации все, разумеется, не закончилось.

– Если мы не отмажем, – уточнила я. – То есть, если признаем вменяемым.

Приятно всё-таки чувствовать, что судьбы других зависят от тебя.

В дверь до пояса просунулся тощий вертлявый лаборант, похожий на диккенсовского Урию Гипа[5], и торчал несколько секунд, переводя подслеповатый взгляд с меня на Лизавету и снова на меня.

Вообще, вся вторая половина 1995 года была отмечена заметной кампанией по дискредитации: сначала тех, кто выступил против исходной редакции закона, затем согласительной комиссии, а потом - уже и нового принятого варианта закона. В частности, ярким примером являлись публикации в таких изданиях, как \"Бизнес-МН\", \"Известия\", \"Сегодня\", \"The Moscow Times\" и других. Использовалась и прямая ложь. Например, сообщалось, что из закона исключена возможность рассмотрения спорных случаев в международных судах (\"The Moscow Times\"), хотя мы это не исключили, а лишь привели в соответствие с нашим Гражданским Кодексом; что Россия в одностороннем порядке может разрывать контракты (\"Известия\") - как будто не ясна разница между формулой \"в одностороннем порядке разрывать\" и новой формулировкой закона: \"Изменения в соглашение допускаются только по согласию сторон, а также по требованию одной из сторон в случае существенного изменения обстоятельств в соответствии с Гражданским Кодексом РФ\" (то есть не в одностороннем порядке, а именно \"по требованию\", обращенному, естественно, к судебным и арбитражным органам)...

Мы лаборанта не любили. Он постукивал начальству: на Сергея Александровича – за курение в кабинете, на меня – за опоздания, на Прохорыча – за взятки в виде коньяка. Только Лизавете, единственной неподсудной из нас (она не пила, не курила – а главное, была племянницей крупного ведомственного чиновника), Урия Гип не делал гадостей. Впрочем, она его тоже терпеть не могла.

– Елизавета Ивановна, вас ждут все, – прогундосил лаборант. – Пора начинать!

Газета \"Известия\" также осуждала нас за то, что закон \"ставит таможенный шлагбаум при ввозе западного технологического оборудования\". С моей точки зрения, как уже и говорилось выше, такой барьер в виде специальных высоких таможенных пошлин и плюс установленной законом преференции отечественному производителю в конкурсе надо было бы поставить, но нам удалось лишь то, что было в наших силах - исключить в этом законе право беспошлинного ввоза зарубежного технологического оборудования. Размер же пошлин, а также специальные преференции российским производителям (чего на сегодняшний день так и нет) - предмет регулирования других законов.



После Лизаветиной экспертизы в тот день была ещё одна, с моим участием. Когда я вернулась, Лизавета перед зеркалом повязывала шарфик поверх серого пальто.

– Я побежала, – проговорила она. – Завтра твоего нового подопечного на девять утра записали – не опаздывай, пожалуйста.

Утренняя встреча с огнепоклонником? Уже бодрит.

ОТСТУПЛЕНИЕ: ЧЕМ РОССИЯ УДИВЛЯЕТ МИР

– Кстати, – спохватилась Лизавета, – тебе звонили по межгороду. Какой-то непонятный тип. Голос глухой, говорит с запинками. То ли пьющий, то ли с мозговым кровообращением что-то. Сначала постеснялся представиться. Но я сказала, что в таком случае ничего тебе передавать не буду.

Да, приходится осторожничать. Были случаи, когда обиженный пациент приходил в стационар, чтобы «разобраться» с кем-то из нас. А бывало, на нас жаловались в прокуратуру. «О-о, новое дело шьют, – кривясь и ёрничая говорил Сергей Александрович, читая очередное «письмо счастья» (почему-то они все сыпались исключительно на его круглую голову – вероятно, пациентов он «обидел» побольше других). – Если помните, лечился у нас два года назад такой Н. – алкаш с отнимающимися ногами. Я ему, болезному, так и написал: алкогольная полиневропатия… Через два года алкаш обиделся, накатал на меня жалобу: мол, не алкаш я – я хороший»…

В связи с последним обвинением стоит привести такой эпизод. В декабре того же 1995 года по приглашению МИД Великобритании я посетил Лондон, где мне были организованы разнообразные встречи, в том числе по интересующей меня тематике. Это были и экономические вопросы (система недропользования на территории Великобритании, финансовое и кредитное регулирование и др.), и вопросы работы системы органов государственной власти (организация независимого контроля за деятельностью исполнительной власти Парламентом и Национальным Счетным Управлением). Кроме того, был проведен ряд неформальных встреч и бесед, в том числе с руководителями некоторых транснациональных корпораций, головные офисы которых расположены в Лондоне, а также в Торгово-промышленной палате - с представителями кругов, потенциально заинтересованных в участии в разработке российских природных ресурсов.

– Как он представился? – спокойно спросила я.

Но подо мною вдруг качнулся пол, как будто завтрашний огнепоклонник уже сидел передо мной.

Последняя из перечисленных встреч проходила весьма бурно: потенциальные инвесторы и промышленники как один буквально цитировали аргументы моих бывших коллег из \"Яблока\" в защиту отклоненного нами закона, вновь и вновь ставили передо мной один и тот же сакраментальный вопрос: \"Ну почему же вы в России - против иностранных инвестиций?\"

– Шипицын… Нет, Шпилицын, – проговорила Лизавета, полистав свои записи. – Геннадий Варфоломеевич. Тебе это о чём-нибудь говорит?

– Варфоломеевич? Боюсь, что ни о чём…

Тогда пришлось и мне начать задавать вопросы, что было нетрудно, так как в процессе работы согласительной комиссии нам удалось изучить значительный объем материалов о том, как регулируется недропользование в других странах. Выглядело это примерно так: \"Скажите, в вашем таком-то законе есть норма, устанавливающая то-то и то-то? Есть. Почему же вы против того, чтобы и у нас в России было так же? А в американском законе есть...? Есть. Почему же вы считаете, что мы должны делать иначе?

И вдруг в голове моей, у левого уха, звонко лопнул воздушный шарик.

– Шпалицын? – подскочив, закричала я. – Геннадий? Генка?

А в норвежском законе ... есть такие-то механизмы гарантирования заказов своему машиностроению? Есть. И это не мешает иностранным инвестициям? Не мешает. Почему же мы не должны защищать свои интересы подобным образом?...\" И надо отметить, что противопоставить этому сердобольным страдальцам за нашу инвестиционную привлекательность оказалось нечего.

Лизавета пожала плечами. Может, и Шпалицын. Может, и Генка… Ей-то что?

– А свой номер он не оставил?

А потом - фуршет. И там - самое интересное. Одни - при своей прежней публично отыгранной позиции, другие- совсем иначе: уже восклицания, переводимые на русский примерно как \"Уважаем, все правильно!\", с соответствующими комментариями.

На секунду примерещилось, что это Генку приведут ко мне на экспертизу…

– Не оставил, – Лизавета, повернувшись к зеркалу, поправила шарфик. – Пообещал, что перезвонит. Я сказала – лучше завтра после одиннадцати, когда ты освободишься от своего поджигателя.

Запомнился представитель компании, марка которой всемирно известна широкой публике, прежде всего, по не самым доступным автомобилям. После уже почти традиционного одобрения продемонстрированной позиции он сказал мне примерно следующее: \"Я вообще русским удивляюсь: что вы делаете и как не понимаете элементарных вещей? Какие могут быть наши инвестиции в вашу промышленность? Ведь нам для экспорта нашей продукции нужна поддержка своего правительства. А мы - демократическая страна, и, значит, правительство заинтересовано в рабочих местах у нас, а не у вас. Если мы будем экспортировать к вам свои газоперекачивающие насосы - наше правительство нас поддержит. Если же мы попытаемся построить завод по производству этих насосов в России и производить их у вас - наше правительство нас осудит и лишит поддержки... А вот если бы вы действительно сделали так, как вы говорите - ввели бы высокую пошлину на ввоз из-за рубежа готового оборудования, причем стабильную на много лет, да еще и так, чтобы обойти ее было невозможно никаким образом, мы с удовольствием вложили бы в вашу страну деньги - построили бы свой завод по производству наших (он утверждал, что лучших в мире) газоперекачивающих насосов. И правительство, видя, что другого способа проникновения на ваш рынок все равно нет, нас поддержало бы\"...

Генка тоже был поджигателем. Разумеется, об этом Лизавета ничего знать не могла.

Стоит заметить, что все это, откликаясь на мое выступление, говорил мне в 1995 году не какой-нибудь уже трижды осмеянный нашей очень \"либеральной\" прессой депутат от левых и не книжный экономист, а один из тех, кто непосредственно участвует в принятии решений об инвестировании огромных средств по всему миру, причем не в спекулятивные бумаги, а в производство современной высокотехнологичной продукции.

5. Девочка-отличница

Мама Лида была девочкой-отличницей. Она закончила школу с золотой медалью, а институт – с красным дипломом.

Но, к сожалению, с тех пор у нас мало что изменилось. И этот уважаемый господин до сих пор, наверное, продолжает удивляться. А может быть уже и перестал - неинтересно...

Девочка-отличница – это почти диагноз. Из девочек-отличниц обычно вырастают отличницы-мамы. Такая мама лучше всех на свете знает, что полезно для её ребёнка. Она знают это гораздо лучше самого ребёнка. Даже давно выросшего. Даже сорокалетнего.

А пока чадо – клоп, ходящий в детский сад, о чём тут, вообще, говорить?

БОРЬБА ЗА \"ВТОРОЙ ФРОНТ\"

– Я до трёх месяцев не подпускала к тебе никого, – хвасталась мама. – Ни бабушку, ни няню. Сама пеленала, купала, гуляла. Ни разу не отлучилась от тебя, пока ты была крохой…

Зато потом маме пришлось меня оставить в Майкопе надолго. Чтобы забрать – чудовище.

(обращение к генеральному заказчику)

Для отличницы это было поражение. Лида начала борьбу с одичавшим, своевольным существом. Её ребёнок должен был стать воспитанным, дисциплинированным, сознательным (Лиде нравилось это слово) в рекордный срок. Но для этого следовало сделаться для дочери непререкаемым авторитетом.

– Знаешь, кто у тебя мама? Нет, ты не знаешь, – говорила мне мама. – Все знают, а ты – нет!

Но вернемся к кампании в прессе в конце 1995 года. Общественное мнение пытались убедить в том, что отклонить исходный (подразумевалось - хороший) вариант закона в Совете Федерации удалось лишь \"в результате хитрой подковерной борьбы\" (\"Известия\") и тому подобное. Заметную роль в этой кампании играли представители бывшего моего движения, пытавшиеся добиться президентского вето на скорректированный нами закон. Хорошая позиция и тоже на многое проливающая свет.

Я, приоткрыв рот, смотрела на неё, ковыряя ложкой кашу.

– Да, твою маму все знают, – молодая Лида лукаво улыбалась, взмахивая длинными изогнутыми ресницами. – Вся Москва и весь Париж!

– А Ленинград – весь? – спрашивала я.

Как, надеюсь, убедился читатель. Совет Федерации противостоял исходной версии закона вполне осознанно. Более того, удалось переубедить и большинство думцев. На что же рассчитывали разработчики (лоббисты) закона - что сумеют \"додавить\"? Или пусть лучше никаких инвестиций в разработку российских месторождений полезных ископаемых, чем на более или менее цивилизованных условиях, кстати, соответствующих и мировой практике?... За что же они так отчаянно бились, причем апеллируя не только к российской общественности, но и к зарубежной - за открытие \"второго фронта\" поддержки своим действиям и соответствующее давление? Или просто, \"провалив задание\", симулировали активность перед заказчиками?

– Конечно, и Ленинград знает. Только ты никому не говори, – поспешно добавляла мама. – А то другим ребятам будет обидно. Ты не должна задаваться из-за того, что у тебя особенная мама, понимаешь? Ты просто должна меня беспрекословно слушаться.

Когда приезжала в командировку мамина ленинградская подруга Инга и привозила моего «жениха» Ярека, мальчика на год старше меня, мы не расставались ни на день. Днём вместе ходили в детский сад, а вечером проводили время в нашем дворе. Ярек был первым, кому я открыла тайну: мою маму знают вся Москва и весь Париж!

В качестве яркого примера недобросовестного информирования зарубежной публики (а значит, и долгожданных инвесторов) можно привести статью \"Fractious Oil Bill Clears Council\" в номере от 20 декабря 1995 издающейся в Москве для англоязычной аудитории газеты \"The Moscow Times\". Разумеется, на эту и ей подобные статьи и интервью нами направлялись разъясняющие существо ситуации письма и опровержения. В частности, привожу письмо, направленное мною 26 декабря того же года главному редактору газеты \"The Moscow Times\" в связи с публикацией вышеупомянутой статьи. Но не для того публику вводят в заблуждение, чтобы затем позволить кому-то другому ей внятно все разъяснить. И разумеется, нижеприводимое письмо опубликовано не было. Равно как и большинство подобных писем и опровержений - в силу специфического механизма регулирования деятельности российских СМИ, практически снимающего с редакций ответственность за недобросовестное информирование граждан...

Ярек, разумеется, поверил и обещал никому об этом не рассказывать. Правда, в тот же день он устроил истерику тёте Инге.

– А тебя знают вся Москва и весь Париж? – выпытывал Ярек у матери.

– Нет, конечно. Чего выдумал, – засмеялась тётя Инга, закручивая пряди волос на термобигуди. – Делать им там больше нечего, как какой-то разведёнкой интересоваться. В Париже особенно…

– Ну как же так?! Почему тебя не знают вся Москва и весь Париж? – разрыдался Ярек. – Ну почему, мама? – повторял он снова и снова, топая ножкой.

ДОКУМЕНТ: Письмо в редакцию

Тётя Инга ничего не поняла, однако расстроилась, записала Ярека на приём к неврологу и рассказала о случившемся моей маме.

Вечером довольная мама укоризненно говорила мне:

\"The Moscow Times\"

– Видишь, как плохо, что ты разболтала нашу тайну. Тебе не жалко своих друзей? Хочешь, чтобы они страдали, как Ярек?

Я трясла головой: не хочу! Мне было жалко Ярека и очень стыдно.

Главному редактору газеты \"The Moscow Times\"

– Нельзя хвастаться тем, что имеешь, – наставляла мама. – Гордись тем, что ты умеешь!

Уважаемый г-н редактор!

Но я пока ничего не умела. Правда, мама учила меня складывать буквы, считать с помощью счётных палочек и определять время на картонном циферблате. Циферблат она смастерила сама, и я увлечённо передвигала стрелки, когда мама требовала выставить то или иное время. Скоро, очень скоро я буду гордиться тем, что умею!

– Мама, – в другой раз спросил Ярек у тёти Инги, – это правда, что тётя Лида Каткова – поразительно красивая женщина?

В газете \"The Moscow Times\" от 20.12.95 была опубликована статья \"Fractious Oil Bill Clears Council\", содержащая ряд утверждений, расходящихся с фактами и дезинформирующих читателей.

Вот тогда-то тётя Инга догадалась, откуда ветер дует.

– Научила детей, – упрекнула она мою маму. – Внушаешь дочке всякую ерунду, а она во дворе всем разбалтывает. Как тебе не стыдно?

Надеюсь, что это не было сделано сознательно и что Ваши сотрудники просто были введены в заблуждение недобросовестными заинтересованными лицами.

Тётя Инга вытащила зеркальце. «Поразительной красоты», конечно, не увидела, но то, что увидела, было очень даже неплохо: чёрные кудри, чёрные ресницы, некрупный породистый нос. Ничем не хуже «поразительно красивой» Лиды. Ничем!

– Я никого ничему не учила, – с достоинством отвечала Лида. – Дети впитывают всё, что видят вокруг, и делают собственные выводы.

В целях устранения возникшего , как я надеюсь, недоразумения, прошу Вас опубликовать прилагаемый материал.

И она, как бы невзначай, сладко потянулась, чтобы бюст под клетчатой ковбойкой «заиграл», закачался перед глазами соперницы. Та мгновенно скисла.

А я смотрела, слушала и думала: конечно, мама права! Вокруг нет никого красивее, никого лучше мамы. В Москве и Париже ведь не дураки сидят.

С уважением,



Мама Лида много читала. Поскольку на Пристани некому было разделить её страсть как к классической литературе, так и к западным детективам, она делилась прочитанным со мной. Мама читала мне замечательные детские книги, добывая их у знакомой продавщицы в Пржевальске, с которой подружилась специально, чтобы та сообщала ей о появлении на полках «Кыргызкниги» произведений Николая Носова, Александра Шарова или Александра Волкова. Однако детской литературой дело не ограничивалось, поскольку маме необходимо было с кем-то обсуждать произведения недетские.

Ю.Ю.Болдырев,

И на меня целыми кипами обрушивались «Отверженные» с «Униженными и оскорблёнными». Сидя на горшке, я недоумённо внимала перипетиям астафьевского «Печального детектива». В моих ушах звучал крик матери несчастного младенца из чеховской повести «В овраге», которого «нехорошая тётя облила кипятком». (На мой резонный вопрос, почему мать ребёнка такое допустила, мама Лида сурово отвечала: «Потому что она мокрая курица…»). Половину творений маньяка-Диккенса я узнала совсем крохой…

зам.председателя Счетной палаты РФ,

– Собирайся гулять, – говорила мама. – На прогулке я тебе перескажу детектив, называется «Женщина в белом», – и добавляла: – Сначала зайди в облако.

– А о чём эта книга, мама?

сопредседатель от Совета Федерации

Мама почему-то сердилась:

– Ну, кто спрашивает – о чём книга? Так никто не ставит вопрос. Тебя должно в первую очередь интересовать, кто автор.

в согласительной комиссии

Значит, имя автора, написавшего книгу, может подсказать, про что она? Интересно…

между палатами Парламента по закону

– А кто автор? – послушно повторяла я.

– Уилки Коллинз.

Имя у автора было странное, как у местных Абдрасыла и Шавката. Я понимала, что надо выслушать мамину историю: у меня нет другого способа узнать, о чём книга.

\"О соглашениях о разделе продукции\"

Прогулка начиналась – и мама только-только открывала рот:

– Один молодой художник по имени Уолтер Хартрайт…

26.12.95

– Мама! А почему их всех так странно зовут? – перебивала я.

НЕ НАДО ЗАПУГИВАТЬ ИНВЕСТОРОВ!

– Всё! Не буду я тебе ничего рассказывать, – злилась мама.

В газете \"The Moscow Times\" от 20.12.95 была опубликована статья \"Fractious Oil Bill Clears Council\".

Прогулка продолжалась в угрюмой давящей тишине. Мы молча шли, шаг за шагом, метр за метром, и мамина рука, сжимавшая мою, была как деревянная.

Вот уже и со двора вышли.

Оставляю за скобками личные мнения, приведенные в статье. Они отражают лишь точку зрения одной стороны, о чем свидетельствуют и результаты работы согласительной комиссии, и голосование в Совете Федерации.

– Мама! Ну расскажи, пожалуйста, – не выдерживала я.

– И вот этот Уолтер Хартрайт, – именно в эту самую секунду, не раньше и не позже, мама решала продолжить рассказ.

Но важно обратить внимание на ряд допущенных существенных некорректностей в изложении фактов.

И угораздило же меня одновременно выпалить свою просьбу! Опять я её перебила! Мама замолкала. Окончательно. Навсегда.

В статье утверждается, что новая версия закона исключила возможность рассмотрения обращений инвесторов в международных судах (без ссылки на чье-то мнение, то есть, это авторский текст).

Потом, когда мама перестала на меня сердиться – она была отходчива – я всё-таки услышала от неё эту детективную историю. Как и множество других историй. В мамином исполнении они обрастали художественными подробностями, которых я впоследствии не находила в книгах и от которых истории становились интереснее оригинальных.



Привожу текст статьи 22 новой редакции закона полностью: \"Споры между государством и инвестором, связанные с исполнением, прекращением и недействительностью соглашений, разрешаются в соответствии с условиями соглашения в суде, в арбитражном суде или в третейском суде (в том числе, в международных арбитражных институтах)\".

У мамы были старший брат Витя и младшая сестра Лера.

Про тётю Леру я знала, что мама в детстве её нянчила, а потом, когда Лера поступила в тот же вуз, который когда-то закончила и мама – ЛИТМО, старшая сестра опекала и поддерживала младшую.

Таким образом, приведенное в статье утверждение ложно.

Дядя Витя, холерический технарь с задатками гения, после школы поступил в московский университет. С братом у мамы была связана невероятная история.

В студенчестве у дяди Вити была девушка Галя. Потом она заболела саркомой и умерла, и дядя Витя был совершенно убит горем, раздавлен, дезориентирован в свои девятнадцать или двадцать лет.

В статье утверждается, что закон теперь дает Правительству право изменять условия соглашений в соответствии с Гражданским кодексом РФ в случае существенного изменения обстоятельств, которые еще достаточно точно не определены (также без ссылки на чье-то мнение, то есть, опять авторское утверждение).

Стояли дикие морозы, разгар зимней сессии, а Лида в перерыве между экзаменами помчалась к брату в Москву. Она купила льготные билеты на самолёт от Ленинграда до Москвы и обратно, предъявив в авиакассе студенческое удостоверение. А поскольку на Лидином студенческом отклеилась фотография и он в одночасье сделался недействительным, Лида одолжила документ у своей подруги-однокурсницы – той самой Инги. Девушки были немного похожи: обе тёмненькие, худые – на официальном фото Ингу нетрудно было принять за Лиду.

Лида прилетела к брату, и они пошли гулять по заледенелой Москве. Брат выглядел неважно: высох, почернел, его губы от мороза и непрерывного курения покрылись незаживающими болячками. Когда сестра сказала, что так недолго застудиться и получить заражение крови, Витя обронил: «Может, я хочу умереть…»

Лиде хотелось заорать, схватить Витю за плечи и потрясти, надавать по щекам – всё, что угодно, лишь бы вывести из этого тупого безразличия.

Привожу текст второго предложения абзаца 1 части 1 статьи 17 новой редакции закона: \"Изменения в соглашение допускаются только по согласию сторон, а также по требованию одной из сторон в случае существенного изменения обстоятельств, в соответствии с Гражданским кодексом Российской Федерации\".

Вечером брат проводил сестру в аэропорт. Они подошли к стойке регистрации. Женщина за стойкой, взглянув на документы, автоматически спросила: «Ваш студенческий?» – «Нет, у меня фотография отклеилась, я у подруги студенческий взяла», – простодушно отвечала Лида. В серьёзных жизненных ситуациях, не связанных с пересказом вымышленных сюжетов, врать она не умела.

Нужно ли специально разъяснять разницу между формулировками: \"право изменять условия\", то есть: изменю, когда захочу и как захочу- как это представлено в газете, и \"изменения по требованию одной из сторон\", то есть обоснованность своего требования государству или инвестору (на него это право тоже распространяется) придется доказывать другой стороне или суду. Гражданский кодекс РФ определяет, что такое существенное изменение обстоятельств. И опасности для добросовестного партнера здесь нет. Тем более, что в конкретном соглашении можно уточнить: что может или не может быть отнесено к существенным изменениям обстоятельств. Кроме того, выше мы уже показали, что законом предусматривается возможность рассмотрения спорных случаев в международных арбитражах. Поэтому для утверждений о праве Правительства изменять условия (то есть делать это в одностороннем порядке) - нет никаких оснований.

«Ка-а-ак, – напустилась на неё тётка, – да что вы себе позволяете? Я сейчас милицию вызову!»

Она порвала билет на самолёт и отогнала Лиду от стойки.

Не останавливаясь в целом на критике подобранных в статье личных мнений и не вступая в дискуссию с их авторами, тем не менее, вынужден остановиться на одном, ибо это касается не оценки закона, а фактов и законности самого закона.

Брат Витя «полез на рожон», начал хамить и скандалить. Лида его утихомирила и увела от стойки регистрации. Она решила, что в такой безнадёжной ситуации выход всё-таки есть: пойти к начальнику аэропорта и всё честно рассказать – «он поможет».

Не только в Вашей газете, но и в других изданиях (\"Известия\", \"Сегодня\" и др.) представители \"Яблока\" утверждают, что в работе согласительной комиссии были процедурные нарушения и даже что закон принят \"нелегитимно\".

К начальнику брат с сестрой прорвались, но после первых слов Лиды он дальше слушать не стал, а потребовал «покинуть помещение». Шло какое-то совещание; Лида и Витя вломились в большой кабинет, где за круглым столом сидело несколько человек.

Нарушений в работе комиссии не было. Протокол представлен в строгом соответствии с результатами ее работы. Но решение Думы отличается от формальных результатов работы комиссии.

Брат опять принялся скандалить, обзывать пожилого человека, чуть не за грудки его схватил, но сестра вывела его за дверь.

«Мне обязательно надо улететь, – сказала она, – завтра экзамен». Собравшись с силами и мыслями, Лида снова вошла в кабинет. Начальник аэропорта повернулся к ней с таким видом, словно сейчас встанет и вытолкает её самолично. На Лиду смотрели холодные синие глаза, не жестокие, но какие-то выгоревшие. И, будто третий всевидящий глаз, «Золотая Звезда» Героя Советского Союза глядела с форменной куртки бывшего военного лётчика.

Что почувствовала Лида? Этого она не показала. «Вы же – Герой Советского Союза, – укоризненно произнесла Лида. – Вы же – не такой, как все! Что вам, человека не выслушать?» Герой поперхнулся, потом, после заминки, сделал приглашающий жест: «Ну, войдите… В чём дело?»

«Я прилетела во время сессии на один день к брату», – начала Лида. «К брату?» – недоверчиво переспросил Герой. Подумал, что хахаль, – поняла Лида. «Да, это мой брат. У него умерла невеста…» В лице Героя промелькнуло живое участие: «Умерла – у этого мальчишки? Невеста?.. Чем я могу вам помочь?»

Лида возвращалась в Ленинград на самолёте в кабине пилотов. Сидела на откидном стульчике стюардессы. И стюардесса угощала её кофе.

На пленарном заседании мы предложили Думе исходить из того, что реально в комиссии со стороны Думы работало не 12, а 11 человек, так как один депутат не был ни на одном заседании и сам дал согласие на то, чтобы его голос был исключен из общего числа. Следовательно, принятыми фактически являются все поправки, получившие с думской стороны комиссии в поддержку 6 и более голосов. Соответственно, сопоставительная таблица поправок и розданный вариант закона были подготовлены уже исходя из этого. Кроме того, мы предложили Думе поддержать включение в закон и тех поправок, которые поддержаны думской стороной, хотя и не собрали формального большинства со стороны Совета Федерации. Все это было четко разъяснено с трибуны представителем думской стороны А.Г.Пузановским, а затем и мною - как сопредседателем комиссии от Совета Федерации. И именно так ставилось на голосование. Поэтому все утверждения, что депутаты не знали, за что голосовали, и что закон принят \"нелегитимно\" - ложь. Все можно проверить по стенограммам.



Брат при поддержке сестры пережил своё горе. Через какое-то время он встретил милую девушку, которую звали так же, как ту, предыдущую, – Галя. У новой Гали была длинная-предлинная коса, собранная в узел, большие серьёзные глаза и мёртвая женская хватка.

Подробно все процедурные нюансы принятия закона в Думе были изложены в моем докладе по закону в Совете Федерации. Результат известен: 113/3. И если у Президента не будет возражений и закон будет подписан - никаких сомнений в его законности у инвесторов быть не должно.

Семью они создали крепкую, практически нерушимую. Их единственная дочка Саша, моя сестричка, тоже приезжала на лето в Майкоп. Мы дружили, засыпали в обнимку, дрались, соперничали из-за няни и незамужней тогда тёти Леры, которую в нашей семье называли ласково – Лерочкой. А больше всего мы с Сашей любили сочинять всякие истории: приключения, детективы, ужасы. В этом творческом процессе генератором выступала Саша: у меня фантазия отсутствовала напрочь.



По вопросу о \"ратификации\" ключевых соглашений Парламентом следует уточнить, что речь идет не о ратификации, а об утверждении федеральным законом, причем не только \"ключевых\" соглашений, но и любых иных, если они заключаются без конкурса. И это, наряду с общим ограничением внеконкурсности, введением нормальной системы государственного контроля за исполнением соглашений и т.п., похоже, одна из причин столь жесткой кампании против новой редакции закона со стороны представителей некоторых фирм (видимо, рассчитывавших на персональные преференции) и обслуживающих их политиков.

Мама для меня – не просто авторитет. Мама – легенда. Она никого не боится и всегда говорит то, что думает.

«Если ты права, тебе нечего бояться, – убеждает меня она. – Даже если все против тебя. Ведь бывает так, что все неправы, а один человек – прав. Ты, главное, сама верь в свою правоту. Если ты сомневаешься – тогда другое дело».

Что же касается серьезных инвесторов - для беспокойства нет оснований. Ведь по закону в первом квартале следующего года Правительство должно будет представить Парламенту перечень объектов, на которые предполагается распространить специальный режим соглашений о разделе продукции (в отличие от общего режима по закону \"О недрах\"). При принятии соответствующего закона будет установлено: какие объекты относятся к числу \"стратегических\" и требуют утверждения соглашений специальным законом, а какие - нет.

И после паузы добавляет: «Вот я – всегда в себе уверена!»

Настанет день, и мама обучит меня, драчунью, нескольким «отшивающим» и «уничтожающим» фразам, с которыми я без драки завоюю уважение в сельской школе. Мама научит меня писать сочинения лучше всех в классе. Научит пересиливать себя и делать именно то, чего хочется меньше всего.

Конечно, любой закон не идеален. С моей точки зрения, достаточно было бы для ключевых объектов утверждать законом начальные условия конкурса, и такое мое предложение в согласительной комиссии рассматривалось. Но принято иное решение. И по большому счету, оно относится как раз к числу внутренних вопросов российской стороны. А если уж говорить о гарантиях, то утверждение конкретного соглашения федеральным законом- лучшая гарантия для инвестора, ибо никто уже не сможет представить соглашение как заключенное незаконно и на этом основании пытаться признать его ничтожным в суде.

Она внушит мне навсегда, что полки с книгами смотрятся в доме богаче, чем ковры на стенах или хрусталь в серванте. Приучит читать литературные журналы, плакать от хорошей поэзии, ходить в букинистические магазины и рыться в старых книгах, пока от пыли не покраснеют глаза и не распухнет нос.

В «шальные девяностые» мама будет вести переговоры с заказчиками, выбивая деньги для оборонного предприятия. Потом уйдёт в коммерческую структуру и до семидесяти лет проработает в торговой фирме менеджером наравне с молодыми девчонками.

Понятно, что одних только первых двух, мягко говоря, некорректных утверждений достаточно, чтобы ввести в заблуждение инвесторов и дать им основание сказать, что такой закон не нужен. И тем более, если утверждается, что закон \"нелегитимен\".

Девочка-отличница Лида не станет доктором наук, известным политиком или бизнес-леди. Отличники вообще редко достигают внешкольных звёзд. Но всё, за что она возьмётся, будет выполнено на оценку «отлично». И даже я – мамино самое неказистое произведение – закончу школу почти отличницей, с одной-единственной четвёркой: по географии.

Но я надеюсь, что серьезные аналитики и руководители компаний черпают информацию не только из недобросовестных комментариев представителей, похоже, весьма ангажированных политических сил, но и из более достоверных источников, таких, например, как сам текст закона.

6. Новый папа

Юрий Болдырев

Однажды мама обронила:

– Скоро приедет Виталик. Его ты будешь слушаться!

Почему это я должна слушаться неизвестного Виталика?.. Не хочу и не буду!

26.12.95

Но теперь почти каждый день я слышала, что «приедет Виталик», и привыкала к мысли о его скором приезде.

Мама вообще-то и без Виталика прекрасно со мной справлялась, хоть мы и не всегда понимали друг друга.

Глава 5.

Вот я, напуганная чем-то, плачу, а мама, сидя напротив, повторяет спокойно и холодно:

\"ТОГДА СЧИТАТЬ МЫ СТАЛИ РАНЫ,

– Прекрати истерику. Пре-кра-ти-ис-те-ри-ку.

Мне же мерещится угроза: «Прекрати, а то я тебя истереку!» Что это значит – что именно мама со мною сделает, если не прекращу – я толком не понимаю. Одно ясно: пощады не жди! Меня истерекут и обратно уже не починят!

ТОВАРИЩЕЙ СЧИТАТЬ...\"

Мама удивлённо смотрит, как я реву по нарастающей – от страха, и не знает, как на это реагировать.

– …Вот Виталик приедет, – повторила мама. И, вздохнув, бросила взгляд в окно, во двор, где корова жевала наше бельё.

– А Виталик тоже будет у нас жить? Как тётя Валя и Генка?

БЫЛ ЛИ У МЕНЯ ИНОЙ ВЫБОР?

– Посмотрим, – мама слегка хмурилась, будто сердилась, но щёки её нежно краснели… как у Генки, когда он врёт. Значит, Виталик будет жить у нас.

Легко ли покинуть движение, в которое вложил много сил, энергии, идей, которое связано с твоим именем даже своим названием?* Движение, которое не только по основным программным тезисам, но даже и по самому стилю общения с людьми было действительно абсолютно твоим? Кстати, возможно и поэтому, многие интеллигентные люди, черпающие информацию лишь из телевидения и газет, либо не знают, что меня в этом движении уже давно нет, либо очень этому удивляются...

– А откуда он приедет? – выпытывала я.

* Название движения и затем партии \"Яблоко\" произошло от первых букв фамилий его лидеров, основавших в 1993-м году избирательное объединение \"Блок: Явлинский-Болдырев-Лукин\".

– Он прилетит из Ленинграда, – говорила мама.

Небо над посёлком было чистое-пречистое, лишь изредка набегали и проплывали фигуристые облака. Если смотреть долго-долго, обязательно увидишь, как пролетит крошечный самолётик с длинным дымным хвостом.

И даже если есть серьезный содержательный конфликт, тем не менее, рационально ли покидать свое движение его вице-председателю? Ведь приближались выборы губернатора Санкт-Петербурга, и по всем опросам моя кандидатура тогда- осенью-зимой 1995/96 гг. - была второй после действовавшего мэра А.Собчака. А петербургская организация \"Яблока\" являлась на тот момент безусловно самой сильной из региональных отделений движения. Уходишь из \"Яблока\" - не только лишаешься мощной поддержки, но и получаешь эту силу в качестве дополнительного противника. \"Останься, ведь выборы губернатора Петербурга - важнее\", - убеждали меня на съезде движения петербургские \"яблочники\", кстати, сначала поддерживавшие мою позицию, но с легкостью отказавшиеся от нее, увидев, на чьей стороне сила...

– Мама, а вон там Виталик летит? – нетерпеливо спрашивала я, завидев самолёт.

– Нет, доченька. Когда ему подпишут командировку, об этом сразу станет известно.

И действительно на выборах губернатора Санкт-Петербурга весной 1996 года по результатам первого тура меня обогнал не лично В.Яковлев, мало кому известный до начала избирательной кампании, а В.Яковлев в союзе с Кремлем и ... якобы оппозиционным Кремлю \"Яблоком\".

– А кто ему подпишет командировку?

... Так стоило ли уходить? Может быть, это была ошибка, как меня тогда убеждали многие?

– Партия и правительство.

Значит, про приезд Виталика сообщат по радио!

Нет, не ошибка. Чтобы уйти из \"Яблока\" в той ситуации, наперед зная о всех последствиях для себя лично, нужны были не аргументы, подтверждающие ошибочность чьих-то действий, не просто несогласие с этими частными действиями даже в таком принципиальном вопросе, как судьба национальных природных ресурсов, а полная уверенность в том, что за твоей спиной вполне осознанно делается то, что ты ни в коем случае допустить не можешь.

Мы каждый день слушали радио – пластмассовую коробку, самый важный предмет в крошечной комнатушке. Временами коробка принималась смешно разговаривать по-киргизски. Произносимые диктором фразы были звонкими, резкими, с многочисленными «ы» и «уу», и я почти ничего не понимала.

Интересный штрих: конфликт по закону \"О соглашениях о разделе продукции\" совпал в \"Яблоке\" с другой дискуссией - о механизме финансирования избирательных кампаний движения. Там наши с Явлинским позиции тоже оказались противоположны, прежде всего, по основному вопросу: на каких условиях можно брать деньги и кто должен знать об этих условиях. И эта дискуссия, как вы догадываетесь, тоже возникла не на пустом месте, а в связи с реально выявившимися проблемами, суть которых станет яснее из описываемых ниже позиций сторон. Его позиция: если я взял деньги под свою ответственность, то и не обязан никого информировать об условиях. Моя позиция была другой: как же члены движения будут обеспечивать выполнение обязательств, если они о них ничего не знают? Или потом нам скажут, что мы просто обязаны? Что \"так надо\" - без всяких объяснений? Причем, выяснится тогда, когда будет уже поздно... И даже если обязательства не касаются всех членов движения, а только лидера - при достижении поста президента - можем ли мы вести человека к власти, не зная, какие и перед кем обязательства он принял и насколько они соответствуют тому, ради чего мы объединялись?

– Урматтуу жолдоштор, – говорило радио. – Кыргыз Республикасынын радио мындай деди. Азыр саат алты, он беш минут.[6]

Я по-киргизски могла только до десяти сосчитать: бир, эки, үч, торт, беш, алты, жети, сегиз, тогуз, он…

Но самое интересное здесь даже не сама дискуссия и позиции сторон, а совсем другое. Каждая сторона имела право распространить перед Съездом Движения те материалы по дискутировавшимся вопросам, которые считала нужным. Но уже на Съезде (в закрытый от прессы первый день его работы 1 сентября 1995 года) .выяснилось, что из представленных мною материалов все касавшееся вопроса о механизме финансирования избирательных кампаний движения было просто ... изъято неизвестным цензором. Возник скандал. Но не симптоматично ли совпадение решительного прекращения на съезде дискуссий по двум темам: первая - лоббирование, мягко говоря, странного (с точки зрения интересов России) закона, вторая - механизм финансирования избирательных кампаний движения?

Когда из коробки доносился строгий мужской голос, говоривший по-русски, я всегда слушала внимательно. Этот голос передавал главные новости – партийные и правительственные, они могли касаться приезда Виталика.

Дальнейшее развитие событий, связанных с законом \"О соглашениях о разделе продукции\", к сожалению, лишь подтвердило для меня обоснованность разрыва с этим движением и его лидером. И дело не в различии политических взглядов или, тем более, несходстве характеров амбициозных политиков, как во время думской избирательной кампании осенью 1995 года и позднее это пытались представить, особенно в Петербурге.

Однажды голос предупредил о том, что кого-то «съест КПСС».

– Мамочка, ты слышишь? Съест, – заплакала я.

Помните знаменитые \"счета Руцкого\" на миллионы долларов, которые он, якобы, открывал в зарубежных банках? Президентская команда инкриминировала ему это в 1992-93 гг. для \"нейтрализации\", так как тогдашний вице-президент стал для нее опасен. Но прошло время и выяснилось, что счета были фальшивками. Это не говорит о Руцком ни плохо, ни хорошо. Это говорит о том, что подобные \"доказательства\" ничего не стоят.

– Кто кого? – удивилась мама. – Серый волк – глупую Танечку?

А потом, разобравшись, она долго смеялась и вечером рассказывала тёте Вале, как я решила, что КПСС кого-то «съест».

А что стоит? Никаких счетов Явлинского или его соратников - \"разработчиков\" закона \"О соглашениях о разделе продукции\" я, разумеется, не видел и ничего не знаю о том, есть ли они. Не было бы историй с Центробанком (см. предыдущую книгу этой же серии \"О бочках меда и ложках дегтя\"), а затем и с законом \"О соглашениях о разделе продукции\", увидел бы - не поверил. Считал бы это такой же липой, какой оказались \"счета Руцкого\". Но эти истории были, причем с большим количеством подробностей и нюансов, не описанных здесь, но весьма и весьма для меня убедительных. И даже без них, лишь на основе того, что изложено здесь, мне не нужно видеть никаких счетов. Я не верил тому, что подобное можно делать бескорыстно, пусть даже в силу самого густого идеологического тумана в голове. Мы ведь, все-таки, говорим не о полных идиотах. Поэтому - не верил тогда и, разумеется, уж тем более не верю теперь...

– Это же съезд, глупышка, понимаешь – съезд! На съездах никого не едят, на них принимают решения, очень важные для страны.



На съездах принимают все важные решения, а потом их объявляет по радио строгий мужской голос. Значит, и о командировке Виталика он сообщит нам рано или поздно.

И всё равно я прослушала! Виталик явился неожиданно, хоть и предсказуемо, как Дед Мороз – на ёлку в садик. Когда он, улыбаясь и немного смущаясь от встречи с незнакомым ребёнком, с мамой вошёл в нашу комнату, я ни капельки не ожидала его увидеть.

Виталик был молодой, красивый и синеглазый. И весёлый. Мы сразу подружились. Виталик сидел на казённой кровати, к которой придвинули стол с ужином, а я ползала за его спиной и баловалась: натянула ему на лицо ворот спортивной куртки и застёгивала молнию, так, чтобы ворот закрывал нос и рот.

– Таня, ты Виталику кушать мешаешь! Немедленно прекрати, – сердилась мама.

О КОМПРОМИССАХ И ОТВЕТСТВЕННОСТИ

А Виталик вдруг протянул назад руку, схватил меня крепко-крепко, вытащил из-за спины и на колени к себе посадил.

– А ну-ка ешь, – велел он. – А то вон какая худышка – червячок!

И я послушно съела всё, даже невкусную котлету с макаронами. Ну, разве могут быть вкусными котлета и макароны? Или какая-нибудь манная каша? Она попросту не бывает без комков.



Пользуясь случаем, хотел бы затронуть здесь и другой немаловажный вопрос - о компромиссах и ответственности за них.

Что такое «вкусно», мама понимала на свой лад, а я – на свой. А может, мама просто не заботилась о том, чтобы было вкусно, руководствуясь лишь противным словом «полезно»?

По мне, вкусное – это зелёные сочные «пучки», то есть длинные толстые стебли неизвестного окультуренного растения (мы их похищали с чужих огородов). Это «жывачка» – грязно-белый комок, который жевался всей детсадовской группой, перекочевывая изо рта в рот. Это тутовник; в Майкопе он под ногами валялся, а на Пристани нигде не рос, вообще.

Вкусное – это мороженое. Но мне его почти никогда не давали, потому что у меня сразу начинало болеть горло, – или давали, предварительно растопив и превратив в сладкое молочко.

В моём детстве было много вкусного. Правда, большинство лакомств мы получали нелегально: своровав, выкопав откуда-нибудь, открыв для себя в мире несъедобных, с точки зрения взрослых, вещей.

Мне неоднократно приходилось сталкиваться с тем, что когда хотят дискредитировать человека, который настойчиво и последовательно чего-либо добивается, используется и такой метод- обвинения в ... бескомпромиссности. И как следствие - вывод: с таким человеком невозможно \"делать дело\".

Генка, например, считал, что извёстка, отколупанная от стенки дома, – это вкусно. Он ел её целыми пластинками, у него пальцы кровоточили от бесконечного отколупывания. А я попробовала – всё равно, что бумагу жевать. Или детсадовский клейстер. Ничего особенного.

Мне гораздо больше нравились пупырышки-сосочки, наросшие под пластинами льда, покрывавшего пожухлую траву. С первым потеплением пластины подтаивали, а потом снова ударяли заморозки, и талые капельки, заледенев, превращались в такие пупырышки. И вот они служили самым вкусным из несъедобных лакомств. От них потом болело горло, а если меня заставали за поеданием сосочков, то наказывали.

С другой стороны, такие обвинения часто призваны служить еще и оправданием противоположной стороны, ее явно неблаговидных действий. Весьма кстати оказывается запас \"народной мудрости\" типа: \"одни критикуют, а другие- работают\"; \"тот не ошибается, кто ничего не делает\" и т.п. И получается, что под эту сурдинку, не позволяя публике вникать в существо и детали происходящего, необходимостью \"делать дело\" (\"привлекать инвестиции\" и т.п.) можно оправдать практически все что угодно. Наше общество, похоже, на эту удочку клюет и, так или иначе, с такой постановкой вопроса соглашается... Ведь если бы подобный метод был неэффективен - его бы не использовали?



Мама и Виталик теперь иногда уходили вечером в кино, а меня оставляли дома. Считалось, что в их отсутствие я буду добросовестно спать: ведь я сознательная. Не то, что Генка.

Но есть и обратная сторона вопроса - об ответственности за те компромиссы, на которые нам приходится идти.

Мама и раньше оставляла меня одну. Укладывала в кровать и требовала, чтобы я заснула. Я обещала, что буду спать, но почти сразу после её ухода выбиралась из-под одеяла и играла со своими машинками или солдатиками, готовая в любую секунду запрыгнуть снова в кровать.

Выше я говорил о том, чего нам удалось добиться. И коснулся одного компромисса, на который пришлось пойти. Но он был, разумеется, далеко не единственным. Было бы, наверное, неправильно умолчать и о его цене, и об остальных компромиссах.

Мне даже снилось, что я нарушаю обещание, данное маме. В повторяющихся под утро тревожных, одинаковых снах я часто видела маленький домик бабы Фени, где мы жили после изгнания из общежития. Мама укладывала меня спать и уходила куда-то, а я тут же выбиралась из кровати и из домика. Шла через сад с кустами, ломившимися от смородины и крыжовника, выходила за калитку… И почти сразу в дальнем конце улицы, в той стороне, где завод, показывалась крошечная, как муравей, фигурка: то была мама. Я поворачивала назад к калитке, пыталась бежать, но не чувствовала ног и еле-еле ползла, а фигурка быстро приближалась, увеличиваясь прямо на глазах! Едва лишь я влетала в комнату и забиралась в кровать, мама, огромная, под потолок, и чёрная, как Жалмауыз Кемпир[7], вырастала в дверях.

С тех пор, как появился Виталик, мы стали ежедневно гулять перед сном втроём.

Итак, чего нам добиться не удалось?

– Вот тут, – показывала мама Виталику, – Тане однажды померещилось какое-то облако. Но там только туалет! Представляешь, какое у ребёнка богатое воображение?

Прежде всего, нам не удалось полностью перекрыть каналы внеконкурсного предоставления Правительством месторождений для разработки. Перечень исключений из конкурсности нами был сокращен, но ряд лазеек сохранился.

Виталик поворачивал голову, внимательно смотрел туда, куда указывала подбородком мама Лида. Облако было на месте: укоризненно висело, подцвеченное розово-алым, и говорило своим видом: «Сами вы – туалет!»

В частности, сохранилось право Правительства не проводить конкурс, если \"интересы обороны и безопасности государства требуют заключения соглашения с конкретным инвестором\" (правда, нам удалось вставить оговорку, что это возможно только в случае, если соответствующее положение предусмотрено законом, устанавливающим перечни участков недр, на которые распространяется режим СРП). Тем не менее, понятно, что это - просто типичная лазейка. Ведь если применительно к какому-то объекту всерьез стоит вопрос об интересах обороны и безопасности государства, то ни о каком СРП - вообще не должно быть речи.

– Это не туалет, – возражал Виталик, – это сарай для лодок. А над ним, кажется, и облако…

Как я ему была благодарна в этот момент! Подскочила, прижалась щекой к рукаву тёплой «Аляски»…

Сохранилось и право Правительства не проводить конкурс в случае, если переговоры с инвестором по подготовке проектов соглашений были начаты до вступления закона о СРП в силу.

Мама рассмеялась:

И ничего не удалось сделать уже с просто полнейшим абсурдом- возможностью перевода на режим СРП тех участков недр, которые уже разрабатываются на иных условиях. Таким образом, в России узаконен невиданный в цивилизованном мире вариант соглашений о разделе продукции, так как нигде больше СРП не применяются к уже разрабатываемым участкам недр. И понятно: если месторождение уже разрабатывается и есть недропользо-ватель, обязавшийся работать на условиях лицензии, то государству нет никакого смысла заключать с ним гра-жданско-правовое соглашение, тем более без конкурса. Не получается, нерентабельно - верни лицензию и иди вместе со всеми на конкурс. Суть цивилизованного режима СРП - на конкурсных началах привлечь инвестора, предлагающего лучшие условия для государства. Наш же российский вариант, как нетрудно понять, дополнительно открывает необъятный простор для коррупции - возможность делать бесценные подарки тем или иным действующим недропользователям...

– Да это наша семейная шутка! Правда, дочь? Во-от, она понимает…

Да, я понимала: мама никогда не признает моё облако. Никогда и на за что.

Освобождение недропользователей от таможенных пошлин при ввозе в страну оборудования мы из закона исключили. Но, тем не менее, определенная протекция зарубежному производителю сохранилась - освобождение инвестора от взимания НДС и акцизов при ввозе товаров и услуг зарубежного производства (нам удалось лишь более четко описать, о каком именно оборудовании идет речь - не о любом вообще \"необходимом\", а только строго в соответствии с технической документацией проекта). При этом нормы об обязанности Правительства предусматривать в соглашениях определенную протекцию российскому производителю остались недостаточно четкими и обязывающими.

Потом меня укладывали спать, и они уходили уже вдвоём. Оба думали, что я, нагулявшись и надышавшись свежим воздухом, засыпаю, как убитая. Но я не спала… Однажды мама вернулась из кино, тихо прошла в комнату и села на краешек моей кровати.

– Доченька, – произнесла она неузнаваемым голосом, – ты хочешь, чтобы Виталик был твоим папой?

И один из оставшихся ключевых дефектов закона -отсутствие жесткого регулирования расходов недро-пользователя, полностью компенсируемых российским сырьем. Все самые главные \"детали\" в этом вопросе-остались на усмотрение Правительства. А право исполнительной власти на произвол в самом ключевом вопросе, естественно, стимулирует инвестора: а) к коррумпированию Правительства при подготовке соответствующих положений о порядке списания затрат; б) к затратному экономическому подходу, в том числе к закупкам максимально дорогого зарубежного оборудования.

Я кивнула. Я была, конечно, не против. К тому же чувствовала: меня спрашивают для отмазки, для приличия. И если я сейчас заору, что не хочу папу Виталика, я только всё осложню. Фактически ничего не изменится. Виталик будет моим папой, он уже и так мой папа, они без меня всё решили.

Таким образом, несмотря на то, что основные, наиболее опасные дефекты закона нам в согласительной комиссии удалось исключить, тем не менее, и в скорректированном варианте сохранился ряд лазеек, стимулирующих недропользователей к коррумпированию власти и получению от нее персональных преимуществ, и, соответственно, позволяющих исполнительной власти, хорошо мотивируемой такими \"инвесторами\", действовать в ущерб интересам страны.



В значительной степени эти дефекты компенсируются двумя введенными нами положениями закона.