— Да, — ответил Миск.

— Но у них нет ошейников, — заметил я.

— Нам не нужно обозначать различие между рабами и свободными в рое, — сказал Миск, — потому что в рое все люди рабы.

— Почему они выбриты и так одеты?

— Так гигиеничней, — сказал Миск.

— Нам пора уходить с площади, — сказал Сарм.

Позже я узнал, что он опасался испачкаться в таком грязном месте. Ведь тут ходят люди.

— А почему рабы одеты в пурпур? — спросил я Миска. — Это цвет одежды убаров.

— Потому что быть рабом царей-жрецов — огромная честь, — ответил Миск.

— Вы и меня собираетесь побрить и переодеть?

Рука моя снова потянулась к мечу.

— Может быть, и нет, — сказал Сарм. — Возможно, тебя придется немедленно уничтожить. Нужно просмотреть записи запахов.

— Он не будет уничтожен, — заявил Миск, — и не будет выбрит и одет как раб.

— Почему? — спросил Сарм.

— Таково желание Матери.

— А какое она к этому имеет отношение?

— Большое, — сказал Миск.

Сарм, по-видимому, удивился. Он остановился. Его антенны нервно задергались.

— Его привели в туннели с какой-то целью?

— Я пришел по своей воле, — вмешался я.

— Не будь глупцом, — сказал мне Миск.

— С какой целью его привели в туннели? — спросил Сарм.

— Цель известна Матери, — ответил Миск.

— Я рожденный первым, — сказал Сарм.

— Она Мать, — ответил Миск.

— Хорошо. — Сарм отвернулся. Я чувствовал, что он очень недоволен.

В это время поблизости проходила девушка. Глядя на меня широко раскрытыми глазами, она посторонилась. Хоть голова ее была выбрита, девушка оказалась хорошенькой, и прозрачная пластиковая одежда не скрывала ее прелестей.

Сарм в отвращении вздрогнул.

— Быстрей, — сказал он, и мы вслед за ним пошли с площади.



— Твой меч, — сказал Миск, протягивая ко мне переднюю лапу.

— Ни за что, — ответил я и попятился.

— Пожалуйста, — попросил Миск.

Почему-то я неохотно отстегнул пояс с мечом и протянул оружие Миску.

Сарм, стоявший на диске в длинной комнате, казалось, был этим доволен. За ним была стена с тысячами светящихся кнопок, Сарм повернулся к ней, отодвинул занавес, и оказалось, что к кнопкам ведут многочисленные тонкие нити. Сарм начал пропускать их между антеннами. Примерно с ан он занимался этим, потом раздраженно повернулся ко мне.

Я взад и вперед ходил по длинной комнате, нервничая из-за отсутствия привычной тяжести меча у бедра.

Все это время Миск не двигался, он застыл в невероятной неподвижности, на которую способны цари-жрецы.

— Записи запахов молчат, — сказал Сарм.

— Конечно, — согласился Миск.

— Что мы сделаем с этим существом? — спросил Сарм.

— Мать желает, чтобы некоторое время ему позволено было жить как мэтоку, — сказал Миск.

— А что это? — спросил я.

— Существо, которое в рое, но не принадлежит рою, — ответил Миск.

— Как артропод?

— Совершенно верно.

— По-моему, — сказал Сарм, — его нужно отправить в виварий или в помещения для разделки.

— Но желание Матери не таково, — ответил Миск.

— Понимаю, — сказал Сарм.

— И не таково желание роя.

— Конечно, — согласился Сарм, — потому что желание Матери — это желание роя.

— Мать — это рой, и рой — это Мать, — сказал Миск.

— Да, — подтвердил Сарм, и оба царя-жреца подошли друг к другу и осторожно коснулись антеннами.

Когда они разъединились, Сарм повернулся ко мне.

— Тем не менее, — сказал он, — я поговорю с Матерью об этом.

— Конечно, — сказал Миск.

— Нужно было посоветоваться со мной, потому что я рожденный первым.

— Может быть, — сказал Миск.

Сарм смотрел на меня сверху вниз. Вероятно, он никак не мог простить испуг, который испытал при нашей встрече на платформе высоко над каньоном.

— Он опасен, — сказал Сарм. — Его следует уничтожить.

— Может быть, — опять сказал Миск.

— И он тряс на меня своими антеннами.

Миск молчал.

— Да, — повторил Сарм, — его следует уничтожить.

При этом Сарм отвернулся от меня и нажал кнопку на панели, у которой стоял.

Не успела его конечность коснуться кнопки, как панель отошла в сторону и в комнату вошли два человека, очень красивых, с одинаковыми фигурами и чертами лица, с выбритыми головами, одетые в пурпурные пластиковые одеяния рабов. Они распростерлись перед помостом.

По сигналу Сарма они встали и стояли перед помостом, расставив ноги, высоко подняв головы, сложив руки.

— Посмотри на этих двоих, — сказал Сарм.

Ни один из этих двоих, казалось, не заметил меня.

Я подошел к ним.

— Я Тарл Кабот из Ко-ро-ба, — сказал я, протягивая руку.

Если они и увидели ее, то не сделали попытки принять.

Я решил, что они генетические близнецы. У обоих большие красивые головы, сильные крепкие тела, в позе спокойствие и сила.

Оба немного ниже меня, но, вероятно, тяжелее и плотнее.

— Можете говорить, — сказал им Сарм.

— Я Мул-Ал-Ка, — сказал один, — почетный раб великих царей-жрецов.

— Я Мул-Ба-Та, — сказал второй, — почетный раб великих царей-жрецов.

— В рое, — объяснил Миск, — слово «мул» означает раба-человека.

Я кивнул. Остальное мне не нужно было рассказывать. Ал-Ка и Ба-Та — это названия первых двух букв горянского алфавита. В сущности у этих людей нет имен, они просто раб А и раб Б.

Я повернулся к Сарму.

— Вероятно, у вас тут больше двадцати восьми рабов-людей. — В горянском алфавите 28 букв. Я считал свое замечание язвительным, но Сарм не обиделся.

— Остальные нумеруются, — сказал он. — Когда один умирает или уничтожается, его номер передается другому.

— Начальные номера, — вмешался Миск, — передавались не менее тысячи раз.

— А почему у этих рабов нет номеров? — спросил я.

— Это особые рабы, — сказал Миск.

Я внимательно взглянул на них. Они кажутся прекрасными образцами человечества. Может, это и имеет в виду Миск?

— Можешь ли ты угадать, который из них синтезирован? — спросил Сарм.

Должно быть, я заметно вздрогнул.

Антенны Сарма захихикали.

— Да, — сказал Сарм, — один из них синтезирован, собран молекула за молекулой. Это искусственно созданное человеческое существо. Особо научного интереса не представляет, просто как курьез и редкость. Его в течение двух столетий создавал царь-жрец Куск, чтобы отвлечься и отдохнуть от серьезных биологических исследований.

Я пожал плечами.

— А другой? — спросил я.

— Он тоже представляет известный интерес, это тоже результат профессионального каприза Куска, одного из величайших ученых роя.

— Он тоже синтезирован?

— Нет, — сказал Сарм, — это результат воздействия на наследственность, искусственного контроля и изменения молекулярного кода наследственности в гаметах.

Я начал потеть.

— Один из интересных аспектов этой работы — их сходство, — продолжал Сарм.

Я не мог отличить этих двух человек — если их можно назвать людьми — друг от друга.

— Вот свидетельство подлинного искусства, — сказал Сарм.

— Куск — один из величайших в рое, — подхватил Миск.

— А который из этих рабов синтезирован? — спросил я.

— А ты можешь определить? — Это опять Сарм.

— Нет.

Антенны Сарма задрожали и обвились друг вокруг друга. Он трясся, и я теперь знал, что это проявление веселья.

— Я тебе не скажу, — заявил он.

— Уже поздно, — заметил Миск, — а мэток, если он останется в рое, должен быть обработан.

— Да, — согласился Сарм, но ему, видно, не хотелось кончить насмехаться. Он указал длинной передней конечностью на двух мулов. — Поражайся их виду, мэток, — сказал он, — потому что они — результат работы царей-жрецов и самые совершенные образцы твоей расы.

Я в это время думал о словах Миска насчет «обработки», но Сарм меня раздражал. Раздражали и эти два серьезных красивых парня, которые с такой готовностью низкопоклонствовали перед помостом.

— Как это? — спросил я.

— Разве это не очевидно? — удивился Сарм.

— Нет.

— Они создавались симметрично, — объяснил Сарм. — Больше того, они умны, сильны и здоровы. — Сарм как будто ждал моего ответа, но я не ответил. — И они живут на грибах и воде и моются двенадцать раз за день.

Я рассмеялся.

— Клянусь царями-жрецами! — богохульная горянская клятва сама выскользнула у меня, она не очень соответствовала моему положению. Но царей-жрецов она не обеспокоила, хотя у любого члена касты посвященных вызвала бы слезы гнева.

— Почему ты сворачиваешь свои антенны? — спросил Сарм.

— Их ты называешь совершенными человеческими существами? — Я рукой указал на рабов.

— Конечно, — ответил Сарм.

— Конечно, — подхватил Миск.

— Совершенные рабы! — выпалил я.

— Наиболее совершенные человеческие существа, конечно, должны быть совершенными рабами, — сказал Сарм.

— Совершенные человеческие существа свободны, — возразил я.

В глазах рабов появилось выражение удивления.

— У них нет желания быть свободными, — заявил Миск. Он обратился к рабам: — Какова ваша величайшая радость, мулы?

— Быть рабами царей-жрецов, — ответили они.

— Видишь?

— Да, — согласился я. — Вижу, что они не люди.

Антенны Сарма гневно дернулись.

— А почему бы вашему Каску не синтезировать царя-жреца? — бросил я вызов.

Сарм, казалось, дрожит от гнева. Из его конечностей выскочили лезвия.

Миск не шевельнулся.

— Это было бы аморально, — сказал он.

Сарм повернулся к Миску:

— Будет ли Мать возражать, если я сломаю руки и ноги мэтоку?

— Да, — ответил Миск.

— Будет ли Мать возражать, если у него будут повреждены другие органы?

— Несомненно.

— Но ведь его можно наказать, — сказал Сарм.

— Да, — согласился Миск, — несомненно, его нужно поучить как-нибудь.

— Хорошо, — согласился Сарм и нацелил свои антенны на двух бритоголовых рабов в пластиковых одеяниях. — Накажите мэтока, — сказал он,

— но не сломайте ему кости и не повредите органы.

Как только из переводчика Сарма донеслись эти слова, двое рабов прыгнули ко мне, чтобы схватить.

В то же мгновение я прыгнул им навстречу, застав их врасплох и вложив в свой удар инерцию прыжка. Левой рукой я отбросил одного из них в сторону, а кулаком правой ударил другого в лицо. Голова его откинулась назад, ноги подогнулись. Он рухнул на пол. Прежде чем первый восстановил равновесие, я подскочил к нему, обхватил руками, поднял над головой и бросил на каменный пол длинной комнаты. Если бы это была схватка на смерть, в следующий момент я бы его прикончил, прыгнув на него, ударив пятками в живот и разорвав диафрагму. Но я не хотел убивать или серьезно ранить. Он перевернулся на живот. В этот момент я мог бы сломать ему шею. Мне пришло в голову, что эти рабы недостаточно подготовлены, чтобы наказывать кого-то. Казалось, они вообще ничего не знают. Теперь этот человек стоял на коленях, тяжело дыша и опираясь на правую руку. Это вообще глупо, если он не левша. И он не пытался прикрыть горло.

Я взглянул на Сарма и Миска, которые, наблюдая, стояли в полной неподвижности.

— Больше не вреди им, — сказал Миск.

— Не буду.

— Возможно, мэток прав, — сказал Миск Сарму. — Возможно, они и вправду не совершенные человеческие существа.

— Возможно, — согласился Сарм.

Раб, который оставался в сознании, жалобно протянул руку к царям-жрецам. Глаза его были полны слез.

— Позвольте нам пойти в помещения для разделки, — взмолился он.

Я был поражен.

Второй пришел в себя и, стоя на коленях, присоединился к своему товарищу.

— Позвольте нам пойти в помещения для разделки! — воскликнул он.

Я не мог скрыть своего изумления.

— Они не сумели выполнить желание царей-жрецов и потому хотят умереть, — объяснил Миск.

Сарм смотрел на рабов.

— Я добр, — сказал он, — и скоро праздник Толы. — Мягким, разрешающим движением, почти благословляя, он поднял переднюю конечность. — Идите в помещения для разделки.

К моему удивлению, на лицах рабов выразилась благодарность; помогая друг другу, они встали и направились из помещения.

— Стойте! — крикнул я.

Они остановились и посмотрели на меня.

Я смотрел на Сарма и Миска.

— Вы не можете посылать их на смерть.

Сарм как будто удивился.

Миск пожал антеннами.

Я лихорадочно искал подходящее объяснение.

— Куск расстроится, если его создания будут уничтожены, — сказал я. Я надеялся, что это подействует.

Сарм и Миск соприкоснулись антеннами.

— Мэток прав, — сказал Миск.

— Верно, — согласился Сарм.

Я облегченно вздохнул.

Сарм повернулся к рабам.

— Вы не пойдете в помещения для разделки, — объявил он.

Рабы без всяких эмоций сложили руки и, расставив ноги, остановились у помоста. Как будто за последние мгновения ничего не произошло, только один из них тяжело дышал, а лицо второго было покрыто кровью.

Никто из них не выразил ни благодарности, ни негодования за мое вмешательство.

Как вы догадываетесь, я был поражен. Реакция и поведение этих рабов были мне непонятны.

— Ты должен понять, Тарл Кабот из Ко-ро-ба, — Миск, очевидно, заметил мое изумление, — что величайшая радость мулов — любить царей-жрецов и служить им. Если цари-жрецы хотят, чтобы они умерли, они умрут с радостью. Если цари-жрецы хотят, чтобы они жили, их радость не меньше.

Я заметил, что ни один из рабов не выглядел очень радостно.

— Понимаешь, — продолжал Миск, — эти мулы созданы, чтобы любить царей-жрецов и служить им.

— Они так сделаны, — сказал я.

— Совершенно верно, — согласился Миск.

— Но ты говоришь, что они люди.

— Конечно, — сказал Сарм.

И тут, к моему удивлению, один из рабов, хотя я не мог бы сказать, какой именно, посмотрел на меня и просто сказал:

— Мы люди.

Я подошел к нему и протянул руку.

— Надеюсь, я тебе не очень повредил, — сказал я.

Он взял мою руку и неуклюже подержал ее, не зная, очевидно, ничего о рукопожатиях.

— Я тоже человек, — сказал другой, прямо глядя на меня.

Он протянул руку ладонью вниз. Я взял его руку, повернул и пожал.

— У меня есть чувства, — сказал первый.

— У меня тоже, — подхватил второй.

— У нас у всех они есть, — сказал я.

— Конечно, — заметил первый, — потому что мы люди.

Я внимательно оглядел их.

— Который из вас синтезирован?

— Мы не знаем, — ответил первый.

— Да, — согласился второй, — нам не говорили.

Цари-жрецы с некоторым интересом следили за этим разговором, но тут послышался голос из переводчика Сарма.

— Уже поздно. Отведите мэтока на обработку.

— Следуй за мной, — сказал первый и повернулся. Я пошел за ним, второй человек — рядом со мной.

13. СЛИЗНЕВЫЙ ЧЕРВЬ

Я вслед за Мулом-Ал-Ка и Мулом-Ба-Та прошел через несколько помещений и по длинному коридору.

— Вот зал обработки, — сказал один из них.

Мы миновали несколько высоких стальных порталов; в каждом на высоте примерно в двадцать футов — эта высота доступна для антенн царей-жрецов — виднелись пятна. Позже я узнал, что это пятна запаха.

Если бы эти пятна не издавали запаха, можно было бы считать их аналогом графем в земном письме, но они издают запах, и потому лучшим аналогом для них будут фонемы и комбинации фонем — прямое отражение речи царей-жрецов.

Может показаться, что царь-жрец в окружении таких пятен подвергается какофонии стимулов, как мы по соседству с несколькими работающими радиоприемниками и телевизорами, но на самом деле это не так; лучшая аналогия — прогулка по тихой ночной улице города, когда вокруг множество световых реклам; мы можем их заметить, но не обратить особого внимания.

У царей-жрецов нет разницы между произнесенным и записанным словом — разницы в нашем смысле, хотя есть существенное различие между действительно ощущаемыми запахами и запахами, которые можно ощутить потенциально, как например на неразвернутой нити с записью запахов.

— Тебе может не понравиться обработка, — сказал один из моих проводников.

— Но тебе после нее будет хорошо, — заметил другой.

— А почему я должен быть обработан?

— Чтобы защитить рой от заражения, — сказал первый.

Запахи со временем, конечно, выветриваются, но синтетические запахи, производимые царями-жрецами, могут выдержать тысячелетия и в конечном счете переживут выцветающие буквы человеческих книг, разлагающуюся целлюлозу кинопленки и, может быть, даже резные выветрившиеся камни, вечно провозглашающие несравненные достоинства наших многочисленных королей, завоевателей и властителей.

Между прочим, пятна-запахи располагаются квадратом и читаются с верхнего ряда слева направо, потом справа налево, снова слева направо и так далее.

Я должен заметить, что горянское письмо устроено аналогично, и хотя я хорошо владею горянским, мне трудно писать, главным образом потому, что через строчку приходится менять направление письма. Торм, мой друг из касты писцов, до сего дня не может мне простить этого; если он еще жив, то, конечно, по-прежнему считает меня отчасти неграмотным. Как он говорит, из меня никогда не получится писец.

— Это очень просто, — говорил он. — Пиши по-прежнему вперед, но в противоположном направлении.

Слоговая азбука царей-жрецов, которую нельзя смешивать с их семьюдесятью тремя «фонемами», состоит из четырехсот одиннадцати «букв», которые кажутся мне громоздкими; каждая буква — это просто фонема или комбинация фонем, обычно комбинация. Определенные сочетания этих фонем и фонемных комбинаций, естественно, образуют слова. Я предположил бы существование более простой системы или даже экспериментов с графическими знаками без запаха, но, насколько мне известно, такие эксперименты никогда не производились.

Со всем уважением к этой сложной азбуке, я считаю, что она не подвергалась упрощениям просто потому, что цари-жрецы, с их интеллектом, усваивают эти 411 знаков быстрее, чем человеческий ребенок алфавит из тридцати букв; для них разница между более чем четырьмястами и тридцатью не имеет значения.

Это неплохая догадка, но истинные причины глубже. Прежде всего, я не знаю, как учатся цари-жрецы. Они учатся не так, как мы. Во-вторых, у них во многих делах склонность к сложности; они считают ее элегантней простоты. Практическим результатом этой склонности является то, что они никогда не упрощают физическую реальность, биологические процессы или функционирование мозга. Им не приходит в голову, что природа в сущности проста, а если бы они это заметили, то были бы глубоко разочарованы. Они воспринимают природу как взаимосвязанный континуум; мы же, ориентирующиеся на зрение, скорее представляем ее как ряд дискретных объектов, каким-то загадочным образом связанных друг с другом. Кстати, их математика начинается с дробей, а не с натуральных чисел; натуральные числа рассматриваются ими как ограниченный случай. Но, как я полагаю, самая главная причина того, почему азбука царей-жрецов остается сложной и никогда не проводился эксперимент с не имеющими запаха буквами: цари-жрецы хотят, чтобы их язык сохранился таким же, каким был в древности. Из всех разумных существ цари-жрецы больше всего склонны к шаблону, к установленным образцам, по крайней мере в основных вопросах культуры, таких, как обычаи роя и язык; склонны не по необходимости, а по какому-то генетически врожденному предпочтению ко всему знакомому и удобному. Цари-жрецы, как и люди, способны изменяться, но редко делают это.

И все-таки в этой проблеме есть еще что-то, а не только изложенные выше соображения. Однажды я спросил у Миска, почему не была упрощена азбука царей-жрецов, и он ответил:

— Если бы это было сделано, нам пришлось бы отказаться от некоторых знаков, а мы не могли бы этого вынести, потому что они прекрасны.

Под пятнами запаха на каждом портале, вероятно, для удобства людей и других не царей-жрецов было стилизованное изображение фигуры.

Мы проходили мимо многих входов, но нигде не было фигуры человека.

К нам приближалась, бегом, но не очень быстро, а размеренно, молодая женщина, лет восемнадцати, с бритой головой, в пластиковой одежде мула.

— Не задерживай ее, — сказал один из проводников.

Я отступил в сторону.

Едва заметив нас, девушка пробежала мимо. В руках она сжимала две свернутых нити запахов.

У нее карие глаза; несмотря на бритую голову, она показалась мне привлекательной.

Мои спутники не проявили к ней ни малейшего интереса.

Меня это почему-то раздражало.

Я оглянулся, прислушался к звуку ее шагов.

— Кто она?

— Мул, — сказал один из рабов.

— Конечно, мул, — сказал я.

— Тогда почему ты спрашиваешь?

Я надеялся, что именно он синтезирован.

— Она посыльный, — сказал другой, — разносит нити с запахами между порталами зала обработки.

— Вот оно что, — сказал первый раб. — Его интересуют такие вещи.

— Он ведь новичок в туннелях, — заметил второй.

Мне стало любопытно. Я пристально посмотрел на первого раба.

— У нее ведь хорошенькие ножки?

Он удивился.

— Да, сильные.

— Она привлекательна, — сказал я второму.

— Привлекательна?

— Да.

— Да, — согласился он, — она здоровая.

— Может, она чья-то подружка?

— Нет, — сказал первый раб.

— Откуда ты знаешь?

— Она не из племенной группы.

Почему-то эти лаконичные ответы и покорное принятие варварских правил царей-жрецов разъярили меня.

— Интересно, какова она в объятиях, — сказал я.

Они посмотрели друг на друга.

— Об этом нельзя думать, — сказал один.

— Почему?

— Запрещено, — объяснил другой.

— Но ведь вы об этом думали?

Один из них улыбнулся.

— Да, — признался он, — я иногда думаю об этом.

— И я тоже, — сказал другой.

Мы все повернулись и посмотрели на девушку; она казалась далекой точкой в свете вечных ламп.

— Почему она бежит? — спросил я.

— Она бежит по расписанию, — сказал первый раб, — и если опоздает, получит черту.

— Да, — подтвердил второй, — пять таких черт, и ее уничтожат.

— Черта — это какой-то знак в вашей характеристике?

— Да, и он наносится на твою одежду.

— На нашей одежде, — сказал другой, — записана подробная информация, и по ней цари-жрецы различают нас.

— Да, — подтвердил первый, — иначе, боюсь, они не смогли бы нас отличать друг от друга.

Я запомнил эти сведения, надеясь, что когда-нибудь они окажутся полезными.

— Я полагаю, могучие цари-жрецы могли бы изобрести и более быстрый способ доставки записей.

— Конечно, — сказал первый раб, — но мулы дешевле и легко заменяются.

— Скорость в таких делах мало интересует царей-жрецов, — добавил второй.