В общем, мы тоже не подкачали, погулеванили, отдохнули, фирму организовали – и домой. Так какой на нашем нью-йоркском хуторе самый клевый банк? Первый Национальный? Хорошо, мы по-быстрому из него последний устроим, отбараем вас за Вовку до упора.

А чего нет, если правильно подойти к делу и Биллу, который в этом банке за такие бабки каждый день сидит, говорить смешно. Натуральный американец, одно слово, не понимает, как это у нас за раз в кабаке его двухмесячная зарплата на стол летит. Ничего, научим. Билл, хочешь, чтобы твоя жизнь стала каждый день праздник, на хрен тебе торчать, как все старые американцы, – будь, как мы, новый русский. Мамой отвечаем, русские по натуре среди нас тоже есть. Сейчас научим тебя правильно жить, чтоб хватало на все эти роллс-ройсы, особняки, клевых бикс и даже бутылку.

Ты только врубайся, Билл, и всё будет в ажуре. Мы звякаем в твой отдел международных пересылок и гоним заказ на перевод зелени со счета фирмы… Вот поц, не знает, что такое зелень… Чего ты гонишь, а – другой клерк для верности должен тут же перезвонить клиенту и обменяться с ним цифрами кода? Да, это сложно. А второй сотрудник не хочет стать новым русским? Не хочет, падло – так ему и надо. Мы всё равно этот банк вжучим, дай подумать.

Всё, Билл, не дрейфь, мы же всегда говорили – на нас готовых рецептов не бывает. Значит так: если на первый наш звонок отвечаешь ты, мы тут же вяжем базары. И звоним по второму разу. А ты в это время кашляй или за кофем смотайся, нехай твой несговорчивый трубку берет. Тут мы ему и скажем – переводи, кореш, бабки. На тебе код и не забудьте перезвонить подельникам для подтверждения. Так по вашим инструкциям, которые нельзя нарушать, проверить код обязан ты, Билл. Значит, набирай смело наш номер и не дрейфь, что разговоры всю дорогу пишутся. Мы умеем голоса менять еще лучше, чем ксивы и гражданства.

И что, Билл непонятливым оказался? Ихний банк даже не подозревал, как гонит бабки разных фирм прямо на наши немецкие счета. Так дальше – еще проще пареной репы. Это они в обморок от всего падают, а мы, когда надо, любой безнал в нал смело перекуем на глазах у полиции. Вовке прямо в ривьерскую тюрягу башмалу погнали, аккурат во время местной революции. Зеки хай подняли, запретили им в одной камере две спутниковые антенны держать. Караул, как буржуи нарушают права человека!

Мы – совсем другие, до сих пор на пособии сидим, хотя занимаемся чем хотите, даже такой благотворительностью – свет туши, кидай гранату. Все банки – побоку, теперь главное для людей заботиться, контору держим, благотворительность из налогов вылетает. Это юэсэйцы траханые думают, мы им налоги платим. Пускай дальше так прикидывают, если им делать больше нечего. И вообще, хорошо в этой стране равных возможностей, но нельзя забывать за родную землю. Там жить не такая лафа, но бабки делать – одно удовольствие. Не все, правда, уехали, но на нашу долю лохов должно хватить. Если теперь фраера зеленые этим делом в сенеге хорошо себе занялись, так базара нет, и нам хватит, чтобы не было больно за упущенные возможности. Мы под каким хочешь соусом и на этой мачехе-родине свое оторвем под видом инвестиции в шмат Днепрогэса или еще какой-то полупонятной всем прихватизационной мудистики. И пусть хоть одна гнида попробует пикнуть против нашего американского целеустремленного характера.

Глава двадцать пятая



Одним прекрасным днем ученики сенсея Вонга чуть было не откинули копыта по поводу небывалой картины. В клуб «Лотос» зашел человек с небрежно накинутым на плечи кашемировым клифтом и борзо наступил лакированной туфлей на татами. Вместо того, чтобы по-быстрому выкинуть наглого пришельца и его охрану за двери, боевой Слон начал медленно отступать до подножия трона хранителя секретов монастыря Чуй. И вот тут произошло настоящее чудо: сенсей Вонг зашевелился, слегка изменив выражение своего непроницаемого обличья.

Ученики стали понимать – до мастера восточных единоборств приперлось не иначе, как земное воплощение великого Дуа или, на худой конец, президент Международной ассоциации восточных единоборств. В это время Слон по-тигриному рыкнул на притихших бойцов, чтобы они поскорее очистили зал сами от себя.

До счастья учеников, они не видели, как знаменитый сенсей Вонг не просто задергался на своем роскошном сидении, а слетел вниз, с понтом под ним взорвался взрывпакет. Хотя человек, заглянувший до спортзала, был вовсе не президентом всех драк с экзотическими кличками. Он всего лишь руководил международным благотворительным фондом.

Разговор между знаменитым сенсеем и скромным работником благотворительности проходил не в спортзале, а в таком себе автомобильчике, где при большом желании можно было скатать партию в теннис.

– Капон, у нас возникли некоторые проблемы, – небрежно зевнул Боцман и налил себе фужер коньяку.

– Ты имеешь в виду проверку здравоохранением…

– Я ее таки да имею ввиду. Крупным планом. Вместе с прочими инспекциями. То же еще событие. Разве стоит ждать подляны от тех, кто хорошо с нас имеет?

– Может, кто-то из них стал считать, что имеет плохо? – осторожно спросил Капон.

– Вряд ли. Лучше иметь плохие бабки, чем слушать хорошую музыку из деревянного макинтоша. Хотя за плохие бабки базара нет. Сам знаешь, жадные не могут цементировать общество. Мы это делаем.

– Боцман, я уже ничего не хаваю. Может быть, до тебя лично возбух президент?

– Если бы. Тут всё гораздо сложнее. До нас прется бригада Тарана. Теперь они уже мистеры. Хотят урвать здесь свой кусок. Америки и Европы им стало мало. Но это всё понт. Просто наследили они, а теперь желают передышки здесь за хорошие бабки. Но у нас давно всё поделено. Между настоящими патриотами родины, а не теми, кто предал ее ради американского рая. Этим хмырям мало, что они зажилили нашу Аляску. Вот тебе натуральный американский империализм в атаке на наши, и только наши, ценности. И теперь что, не отражать агрессию и делиться с этими изменниками?

– Пулями можно поделиться, – подсказал Боцману Капон.

– Пока за это речи нет, хотя Таран с его кодлой способен на террор. Они до многого талантливые, но мы обязаны сделать спокойствие в городе. И так здесь стали стрелять все, кому ни лень. Мы еле порядок наводим, чтобы фраера не боялись среди вечера ходить до наших заведений и оставлять в них бабки. Думаешь, кому-то, кроме нас, надо, чтобы в городе стало тихо?

– Я похож на малохольного? – в голосе сенсея Вонга прозвучала неприкрытая обида.

– Не нарывайся за рассказ, Капон. Я не Советская власть, с малохольными дел не имею… Слушай сюда. Мы их, конечно, можем передавить. Но других это не остановит. Всем ихним америкам нечего делать рядом с нашими возможностями. Они это тоже понимают. Я купил своему пацану хату, дал двести штук. В ихних райских странах за эти бабки можно взять виллу с бассейном, а не шестикомнатную хавиру. Врубись, Капон, что такое у нас штука зелени? Чепуха на постном масле. А у них эта дешевая штука считается хорошие бабки. Потому они едут сюда, а мне нужна твоя помощь.

– Боцман, перекрати меня смешить. От хохота глаз с морды выскочит. Тебе нужна моя помощь? Можно подумать, ты не имеешь манеры свистнуть, чтоб на этот сигнал откликнулись от начальника райотдела до депутата Верховного Совета. Или дать твоим бойцам в подпору моих пацанов с мечами?

– Я же тебе сказал: за такие дела базара нет. Просто я подумал – Тарана надо кинуть. Как последнего лоха. Чтобы он не дергался ни за что, кроме смыться на свою родину, сидеть по уши в дерьме и бабках, не мечтая делать здесь конкуренцию. Тогда и другим резко не захочется шемоняться на бывшую родину. Это по науке называется превентивная мера.

– Скажи, Боцман, чего ты взял, как мне надо выступать этой презервативной мерой? Я же теперь сенсей, который лечит иголками в задницу.

– Ты знаешь за мои методы работы. Сейчас они не канают. Ладно, Капон, выпей рюмку, и пусть тебе станет приятно. Ты всегда был лучшим в своем деле, а сейчас равной твоей команде в нашем благословенном городе почти нет.

– Почти? – вскинул брови на лоб Капон.

– Ну, скажем так, нет среди фраеров, наводящих понт в кабинетах. Хотя без нашей поддержки они стоят ровно столько, сколько стоят по натуре, пускай важно раздувают щеки. В общем, Тараном будет заниматься моя бригада, это уже решено. Потому как он хочет наехать именно на культуру и благотворительность. Что эти паразиты придумали – пока неясно. Зато понятно, как они будут делать: или собирать бабки на лечение больных Чернобылем или захотят сорвать банк на гуманитарной помощи. Ты должен перекрыть им кислород и сделать из Тарана поца на всю голову. Был бы свой – объяснились культурно. Зато с американцами нам делить нечего. Пускай в своей стране понты наводят, здесь всё давно схвачено.

– Подраздеть их можно без второго слова. Скажи, Боцман, ты сделаешь мне какую-то известную фигуру, чтобы они скорее клюнули?

– Капон, у нас нет проблем в таком деле. Если сильно надо, при большом желании и затратах выдергиваем кого угодно. Хоть бригадира Верховного Совета, который даже не догадается, какого понадобился его визит до Одессы. Но это на случай, если бы надо было всё сделать шито-крыто, а так аферу предстоит засветить. Мы же не фраера; деловые не имеют права подставлять без нужды. Потому обходись своими силами, а я кину тебе маяк, когда точно выясню, на чем можно наколоть Тарана.

Глава двадцать шестая



Узнав за планы Тарана, Капон сходу проникся до него восхищением. Нехай Боцман считает его изменником родины, но Таран по-прежнему любит родную землю. Иначе зачем ему надо вливать столько бабок в нашу медицину и культуру, у него других дел нет, кроме думать, как продлить эту агонию? Шпокнутый Таран на всю голову – кому очки втереть хочет, самому Капону? Гнал бы свои мемуары на государственном уровне – так поверили бы, а куда деться? Положение у них пиковое, впору не за Соломинку Тверскую хапаться, Таран тоже в масть ляжет. Но старик Капон – это ему не дешевые фраера, так он и поверит: Таран хочет улучшить жизнь вокруг всех людей. Дустом он может вас посыпать, а не бабками, лохи, и только Спорщик не позволит этому нахалюге безнаказанно творить свои заграничные аферы.

Капон это вам не полиция-милиция стран любого зарубежья, хоть ближнего румынского, хоть дальнего сибирского. Он уже готовится до встречи дорогих гостей, и Славка Моргунов через Сучка зарегистрировал фирму под красивым названием «Серебряный век». Чего серебряный, хрен его знает, золотым, по идее, стать должен.

Планы у Тарана тоже золотые. Точно пока не всё известно, но его международная фирма дойче-шмойче, или как там она, уже погнала сюда благотворительный грузовик с подержанными шмутками, а потом какой-то герр с явно ростовской мордой разорялся среди «Новостей», как дальше они будут помогать помирающим людям и культурным объектам согласно проектам. Сколько стоило, чтобы эти новости на наши экраны вылезли – козе ясно. Дороже той гуманитарной помощи вместе с грузовиком.

Так главное не это. Главное – не позволить Тарану швендять на нашем рынке и при том подосрать ему крупнее слона из зоопарка. Хотя слона в нашем зоопарке уже нет. Животная – не люди, которые до всего привыкают. Чуть не подох этот Фунт слонячего изюма от нашей распрекрасной жизни, пришлось его немцам толкнуть, лишь бы выжил. На мясокомбинат его, моих больных подкармливать – было бы лучше. Что мы имеем теперь среди международных товарообменов? Мы им – слона, а они нам – Тарана. Пусть слон Тарана крупнее, но неприятностей от него куда меньше. В общем, нехай за такой распрекрасный обмен идет доплата в ихних дойчемарках или на чего там они еще богаты. Старик Капон не гордый, он даже гульденами примет, хотя Национальный банк за такую валюту, похоже, плохо себе подозревает. Кроме доллара, марки и рубля ничего знать не хочет. Хорошо, марка так марка, мы не банк, даже финскую марку возьмем и выдавим Тарана на всю катушку. Тоже еще, фигура среди здесь, американец говнючий, двадцать лет назад ему на Привозе морду набили. Старик Капон рассуждал бы и дальше, но клаксон автомобиля оторвал его от творческих планов. Сенсей Вонг залез в роскошный «мерседес» и скомандовал своему водителю:

– Только не гоняй быстро, мне надо ехать с важностью.

– Понял, хозяин, – заметил шофер и врубил первую скорость.

Славка Моргунов дожидался Капона в помещении фирмы «Серебряный век».

– Ну, как наша контора? – спросил Моргунов у сенсея Вонга.

Капон, внимательно окинув помещения своим глазом, убедился, что мебель по натуре деревянная, новые кресла не источают запах дермантина, а факсов с компьютерами больше, чем на какой-то товарной бирже, и заметил:

– Изнутрей вполне. Но на улице надо, как у других. Заасфальтируйте шмат тротуара перед входом и… О, знаете, что сделать? Не такие решетки, как у всех, а хромированные. У нас же солидная фирма, на многие века, а не арендованные комнаты в каком-то Доме колхозника.

– Такой понт может навести до нездоровых рассуждений, – не согласился главврач «Гиппократа».

– Моргунов, вы стали прямо-таки неправы. Просто вы не врубились, до чего хорошо сейчас живут у нас люди. Таран этого подозревает, так пусть увидит глазами на морде. «Серебряному веку» уже просто некуда девать деньги. Соня рассказывала, в одной хате ее подружка Анька полчаса лично разгоняла домовых и других заныкавшихся привидений. Так самое главное не то, что за штуку зелени она кого хочешь откуда выкинет, а кот. Представляете, Слава, по хате фраеров ходит эта животная, и главное, не что она не чересчур волосатая, а цепура. Прикидываете, Моргунов, на шее у этой домашней скотины висит цепь с настоящего голдика… Я вам всегда говорил – мы еще слабо работаем среди больного населения.

– Ну, сейчас у нас другие пациенты, международного класса. Так что кончайте, Капон, ваших старческих мемуаров.

– Слава, это не мемуары, а рассуждения за жизнь. Они стоят многого, потому как без таких мансов вряд ли удалось бы хоть одно дело. Люди меняются, а мы должны учитывать – в какую сторону.

– Вы уже стали прямо-таки восточный философ, доктор Вонг. Вам мало быть доктор астролого – и прочих наук. О, у нас скоро еще одна академия откроется. Хотите…

– Мне сейчас не за двигать вперед науку, а за другое надо думать, – поскромничал Капон. – Так что давайте делать дальше, чтобы шобло Тарана осталось довольно своими наблюдениями за выводы при вложении бабок.

Спустя два дня, как среди асфальтных выбоин засверкал островок из черных плит перед входом до офиса «Серебряного века», Капон и Моргунов ушли в профсоюзный отпуск. Обязанности главврача «Гиппократа» взяла на себя Майка Пилипчук.

Сенсей Вонг и Моргунов мгновенно превратились из докторов в самых настоящих строителей и трудолюбиво возводили декорации для спектакля в честь заморских гостей. Такие хлопоты были приятными еще и потому, что предстояло встретить самых настоящих коллег. Выяснилось, шобло Тарана прет на Одессу тоже со строительными идеями в своих головах.

– Слава, – заметил Моргунову Капон, когда в «Серебряном веке» закипел обычный бизнес среди компьютеров и прочей марцифали, – вы только посмотрите, какая здесь обстановка. Если бы я их не нанял, так сам заскакал с радости, до чего здорово куется башмала среди всей этой липы.

Наш друг Таран имеет в Одессе определенные интересы. Этот припарок таки сильно уверен в знании нашей жизни. Видно, перечитался воплей этих ваших отсосопулов – до чего у нас всё продается коррупцией. Так он имеет намерение прикупить немножко недвижимости.

– Это хорошо, – ответил Славка, – мы ему заторгуем свежий воздух под видом виллы на Фонтане или любой другой филармонии. Пускай лезет вперед рылом и убедится – не всё продается. Даже если оно покупается.

– Моргунов, вы имеете расти прямо на моем глазу, потому что сходу попали в цвет. Знаете с чего имеет начать Таран? Он хочет прикупить оперный театр. Боцман Александрович, то есть, ну, не важно… Важно другое – Таран уже щупает почву в этом направлении. И ждет, когда оперный свалится ему в руки.

– Наш театр сам по себе свалится. Скоро как три года стоит в костылях, придуманных моим коллегам Елизаровым, – буркнул главврач Моргунов. – Конечно, было бы лучше, когда оперный упадет не просто так, а Тарану на голову. Сука американская, придумал, будто мы святыми культурными памятниками торгуем. Лучше пускай этот театр по натуре развалится, чем кому-то достаться. Театр – это вам не говно собачье, хотя сейчас сильно напоминает его с виду. Зато он вряд ли продается – вот вам мое опасение. Даже если мы подключим до дела наших пятидесятидолларовых депутатов. Я знаю, что говорю, сам был депутат, когда выдоил того Спиридонова.

– Перестаньте сказать, Моргунов. Вы же теперь доктор, а говорите, с понтом ваш больной директор Борщ. Наши депутаты не продаются! И вообще на хрена их покупать? Мы ихние избиратели, а значит вправе требовать выполнений своих наказов. Иначе точно накажем… Но за это пока речи нет, а Таран хочет театр. Вы говорите театром торговать не будут ни за каких условий? Вы не знаете зачем бы мы были надо, когда согласились с такой откровенной глупостью?

В своих рассуждениях капоновское шобло немножко ошибалось. Однако, это не снижало их профессиональных репутаций – когда имеешь обрывки информации, их трудно сложить в стопроцентную мозаику правильной картины. Таран не собирался закарманивать оперный театр. Нет, бабок бы у него хватило и на такое сооружение, опасаться за то, что его покупательские запросы останутся на уровне депутатских, тоже не приходилось. Если клиент поимел бы желание купить этот театр, так разве Капон с Моргуновым не пошли бы ему навстречу с распростертыми бумажниками?

Подумаешь, оперный, тоже еще событие. Не желает ли дорогой американский гость, кроме него, приобрести памятник Воронцова и музей Партизанской славы в катакомбах. У «Гиппократа» нет проблем толкнуть всё это вместе с урожаем озимых следующего года.

Пока Таран наводил мосты до объятий родного города через кое-каких людей, фирма «Гиппократ» делала всё возможное, чтобы оказать этому мистеру такой горячий прием, какой вряд ли мог бы устроить тот, с кем самоотверженно сражалась Лаки Люкс в ощетинившихся гвоздями ботинках. В аду на сковородке тебе будет прохладнее, соображал Капон, получая всё новую и новую информацию о благотворительных порывах американского филантропа, трепыхавшихся по направлению до Одессы. Нехай только скажет точно, чего ему надо – тут же получит на всю катушку. И загремит слава про великого Тарана по всему миру – за это тоже есть кому позаботиться.

И тут Таран до радости гиппократовцев сам рассказал, чего требуется делать, чтобы осчастливить его на всю оставшуюся жизнь. Оказывается, филантроп решил не купить оперный театр, а бесплатно его отреставрировать. У бизнесмена Тарана полным-полно денег и фирм, среди них есть пару строительных. Их хозяин прямо-таки потерял аппетит синхронно со сном, кому бы еще раздать долларов. Так лучшей пилюлей для здоровья ему станет ремонт дорогого каждому зарубежному одесситу здания. Мистер Таран врубился – еще пару лет такой жизни, и Вена может заорать на весь свет: наш театр таки да лучший в мире, потому что одесский растворился среди бережного отношения в грунтовых водах вместе с признанием ЮНЕСКО.

Зачем ждать завтра возможных венских воплей? Посмотрите на этого архитектурного инвалида в упор и попробуйте по старой привычке вывернуть язык – в мире нет театра, равного оперному. Между прочим, это тоже будет чистой правдой. Если, конечно, итальянцы не возбухнут за свой Колизей.

Только мистеру Тарану некогда ждать, пока театр его бывшей родины станет конкурировать с ихними колизейскими архитектурными изысками в виде строительных материалов. У него прямо-таки сердце чем-то обливается и руки дрожат. Я вам не только подержанный сэконд-хенд подгоню, гарантирует этот мистер, но и зашмаляю такой ремонт почти на шару, что ихний венский оперный шедевр от зависти закроется на переучет своих духовных ценностей.

Узнав за такой спонсорский расклад, Моргунов стал сильно недоволен, хотя Капон сделал ему вывод: какая разница, купит Таран театр или просто его отремонтирует? Задача фирмы «Гиппократ» при изменениях таких вариантов остается незыблемой, в отличие от того осыпающегося здания, за который базаров больше, чем оно уже стоит.

– Не скажите, Капон, – бросил Славка, – лучше бы Таран таки купил у нас оперу. Деньги, конечно, это да, но и дом тогда он бы точно починил. Я вчера крутился возле этого шедевра и сильно переживал, как бы мне на голову не упал кусок всемирно известной архитектуры.

– Моргунов, у вас нет патриотической чувствительности, – ровным голосом сказал сенсей, – продать какому-то гаду нашего национального достояния. Пускай оно лучше развалится, чем достанется Тарану. А вдруг он выдернет из города этот театр и перетащит его до своего Нью-Йорка? Вы думаете, это станет для вас самым большим сюрпризом? Хрен вам на рыло!

– Вы имеете сказать, это не все гадостные новости сегодняшнего дня? – встревожился главврач Славка.

– Просто нам есть пару сюрпризов. Один из них – так себе. Но всё-таки. Таран не будет покупать оперный – это мы знаем. Но он даже не рыпнется его ремонтировать – вот в чем весь понт. Врубаетесь, что задумал этот империалист?

– Ничего нового, – ответил Моргунов. – Так что это не сильный сюрприз, на его месте я бы сделал то же самое. Не надо кидать понтов, доктор. Кто, кроме деловых, может вычислить, чего хочет этот мистер, фраера, что ли? Наш театр – эта такая достопримечательность Одессы, как и хроническое отсутствие нормальной воды. Оперный – визитка города, одно из самых известных зданий на теле Европы. И когда по Европе пойдет шелест – ремонт такого дома доверили фирме Тарана… Боже, Капон, это сколько заказов с частичной предоплатой можно собрать под такую пургу? Знаете, когда Тарану набили морду на базаре, мне его было жалко, но тогда я подумал: мало тебе накостыляли. Ему таки да мало настреляли по жбану. Ну и гад, хочет через наш театр кинуть пол-Европы. Мы прямо-таки стаем на пути этого афериста! Капон, я уже по натуре чувствую себя, как тот народный мститель – панфиловец.

– Это не главный сюрприз, Моргунов, – продолжил сенсей Капон. – Только дайте мне воровское слово: вы станете спокойным, когда я вам что-то скажу. То есть не будете требовать ставить личные цели выше нашего общества.

– Как вы могли так заметить? – натянул обиду на морду Славка.

– Я не слышал слова, – не прореагировал Капон.

– Сукой буду, ртом божусь! – присягнул главврач «Гиппократа».

– В делегации Тарана есть известная вам личность. Подполковник в отставке Шапиро.

После такого сообщения Моргунов несколько минут изображал из себя поведение директора фирмы «Гиппократ» во время добивания справедливости. Чтобы Капон ни в чем не обвинил коллегу, Славка сходу заявил: Таран – впереди паровоза, а уже потом – личные взаимоотношения Моргунова с бывшим сотрудником. Если бы Шапиро услышал, чего собирается сделать с ним Славка, он бы не дрыгнулся со своей Америки и больше того, прорыл бы под ней тоннель в Африку на случай моргуновской агрессии через океан.

Сенсей Вонг немного подождал, пока главврач «Гиппократа» перестанет скакать среди его единственного глаза выше Бубки без палки и бросил:

– В общем так, Слава. Мало того, как этот фуфлогон приедет до нас, так теперь только от вас зависит, чтобы он вернулся из отсюда до родины не вперед ногами, а с радостью на морде. Как все остальные таранята. И не надо сильно переживать. Вы же прекрасно догоняете – мы не просто кинем их. Мы сделаем такое, что от вашего Шапиры и его подельников завоняет из Америки еще сильнее, чем от мертвяков с трехнедельным стажем. Падло буду, если этого не станет, так я отдам взад ваше слово. И лечите тогда Шапиру всеми известными медицине средствами – от раствора цемента в хавале до ванны Шарко из серной кислоты.

– Ну, допустим, вы слышите меня, Капон, я говорю только допустим, этого произойдет. Так потом американцы вперемешку со своей вонью притаранят сюда на разборы.

– Не переживайте, Слава. Они будут думать не за разборы с нами, а поглубже заныкаться среди родной земли. Через недельку-другую после завершения дела, но не раньше. Только между нами, Слава, по ихним дефективным американским законам бригада Тарана наследила на пару пожизненных заключений. И… Вообще, Слава, я вам не втираю: им будет не до нас. Так что давайте пахать. Оборзевшего Тарана не устраивает другой уровень, кроме мэра города. Это добавляет забот.

– А мэр согласен встретиться с Тараном?

– Какая разница? Может, я еще должен ломать свою голову за таких глупых вопросов? Если Таран имеет желание набить стрелу мэру, так он с ним обязательно встретится. Я отвечаю.

В кабинет Моргунова Сосисомиди вошел на полусогнутых стропилах. Янис сильно переживал: вдруг главврач еще не отказался от затеи научить Судно следовать правильным курсом при езде в сумке с надписью «Мальборо»? После первого урока вождения начальник рекламы «Гиппократа» стал вкалывать с удвоенной энергией, не помышляя за отдых, дополнительные вознаграждения и вопросы по поводу пока неизданной поэзии.

– Ты чего припозднился, Отсосопуло? – строго спросил доктор Вонг.

– Да, Сосис, опоздавшим достаются кости, – сделал недовольную морду Моргунов. – Я тебе плачу такие бабки, учу водить машину, девочки опять же… Ты, паскуда, у меня точно кости будешь жрать вместо той полбочки меда, которой я лично наградил тебя, зараза, за работу на фирме.

– Вы его наградили, а он задрал нос, – словно ненароком бросил сенсей.

Сосисомиди, упав на четыре кости, стал бурно заверять руководство – он ни разу не загордился и приложит все силы, чтобы реклама за «Гиппократ» вышла на новую ступень качества. Моргунов и Капон еще немного попугали фраера недовольными выводами, а потом озадачили его ответственным заданием.

– Учти, Сосис, если завалишь рекламу, тебя тоже завалят, – гарантировал Моргунов. – Но когда сделаешь всё грамотно, так я тебе добавлю зарплаты и, может, даже награжу именной саблей с рук самого доктора наук Вонга. Да, тут мне какую-то верстку твоей книжульки притаранили, потом подпишешь свои мансы. А если задание обосрешь – так тебе тем более писать уже нечем будет.

У Яниса сильно чесались руки увидеть свою книжку в напечатанном виде прямо уже, однако он хорошо помнил за урок вождения автомобиля и потому не рисковал нарываться своими просьбами до характера главврача «Гиппократа».

Сосисомиди горячо замолол слова признательности и бросился выполнять ответственное поручение.

– Скажите, Слава, – обратился до главврача Капон. – Этот Отсосопуло вместе с фотографильщиком нас не подведет? Вдруг они роты свои поганые раззявят не до места?

– Сосис будет молчать, как Канцельбогенштраузинер за день до опубликования его завещания, – ухмыльнулся главврач «Гиппократа». – А наше кино – прямо-таки лучше не бывает. Этот деятель фотографии за бабки готов снимать хоть свадьбу, хоть похороны, хоть вашу встречу в верхах с потусторонним миром. Он всю дорогу ходит такой синий, лишний раз открыть рот может в одном случае. Чтобы плеснуть в него еще полстакана какого-то шмурдяка. Вдобавок мы же не оставим наедине Тарана с мэром. Как только Сосис со своим ханыгой сделают работу, так первый заместитель горсовета культурно потеряет их за двери. По натуре, разве Таран не врубится – в присутствии нашей независимой прессы можно обсуждать политическую погоду в комнате, но только не деловые мансы.

Глава двадцать седьмая



Трудовые будни «Гиппократа» не стали менее ударными от того, что Таран решил заняться благотворительностью на чужой территории. Больные по-прежнему осаждали палаты интенсивной терапии. Лаки Люкс только успевала заряжать собственные фотографии, целлофановые кульки, анализы публики и другие лекарства против вредной чертовщины. Белая колдунья Анна с нездешней силой разбрасывалась во все стороны жизненной энергией, неся клиентам повальное счастье, а при виде обшарпанного «Москвича» директора Борща всякие собесы баррикадировали двери. Горе, конечно, но зато по другому поводу чуть легче дышится: нотариусы едва успевают оформлять хаты одиноких стариков, а дом престарелых «Гиппократа» – принимать клиентов. И крысомором их никто не лечит – вот что самое удивительное, хотя фирма торгует квартирами в полный рост.

Кроме всего этого, на макушку Майки свалилось счастье заботиться за требования врачей вовсе не из скорпионовского отделения, больных по натуре и прочие хозяйские дела, от чего ее голова делалась квадратной, а мешки над глазами стали увеличиваться, словно доктор Майка засовывала свои сбережения именно в такие сейфы.

До чести Пилипчук, она не скулила, как стоило ожидать с-под хрупкой женщины. На плечи Майки упало огромное хозяйство: от спортивного клуба до санатория «Синие зори» со всеми вытекающими проблемами, будоражившими докторшу с раннего утра до поздней ночи. Только сейчас Майка стала догадываться, какой, без понтов, объем работы взвалил на себя Моргунов, и удивилась, как это Славка выдерживал сильное напряжение, ни разу не выйдя из себя с помощью хотя бы пистолетных выстрелов?

Скоро Майка поняла: приходит то время, когда эти самые выстрелы не проканают элементарным снятием стресса, и врубилась – нужно подлечиться, как завещал Гиппократ. А потому выписала сама себе сильное лекарство, после которого, как учит народная медицина, любая женщина чувствует себя гораздо лучше. Пилипчук выдернула трех медбратов из женского отделения и потребовала от них доказать, на что способны эти жеребцы. Они обязаны стараться изо всех сил на благо «Гиппократа», нехай даже под видом взятки исполняющей обязанности главврача.

На следующее утро Майка приступила к работе с утроенной энергией без помощи белой колдуньи Анны. Встревоженный Скорпион оторвал ее от жмени важных дел, сильно переживая, как три его лучших сотрудника делают на себе вид парализованных, лишь бы не заниматься своими непосредственными медицинскими обязанностями.

Пока Майка воспитывала Скорпиона клятвами Гиппократа и другими словами, поднимающими докторов на благо страдающих, Капон спокойно сидел в квартирке Сони, не переживая, что это уютное счастье пролетело мимо рук шести кандидатов в опекуны мадам Левицкой, фраера резко перестали здесь бегать, когда вместо сильно смахивающей на пожилую мумию бабаньки им открывал дверь мордоворотистый Сучок. Бывший лучший друг всех собак города замечал опекунам, не успевшим оформить все необходимые для счастья старушки бумаги: он есть единоутробный внук владелицы квартиры.

Опекуны резко скрипели зубами, услышав за такую приятную новость, как появление внука на жилплощади, которую они расценивали в мечтах личной собственностью. Сучок сходу добавлял радости, визжа им в морды: он здесь прописан, а бабушка так вообще вымерла, и по этому трагическому поводу все пошли вон из его хаты. Посетители шатались вниз по лестнице, мысленно желая внуку поскорее добраться до его бабаньки, но при этом даже не пытались оформить опекунство над Сучком.

Кабинет хаты белой колдуньи был нашпигован видеотехникой до такой степени, что сенсею Капону показалось – он находится в специально оборудованной комнате «Синих зорь». Сидящий рядом с Капоном старичок в бабочке полюбопытствовал: что имеет ему сказать Спорщик после просмотра видеокассет?

– Напрасно ждешь комплиментов, Гиря, – ровным голосом заметил сенсей. – Это твоя работа. И если ты думаешь, что в те поганые времена, когда я пасся у троллейбусах, кричал водиле «Спасибо за титанический труд!» перед тем, как слинять – так глубоко ошибаешься. Или думаешь, я сейчас выпаду в осадок от твоих понтов? Тоже еще событие! Жору Помпиду ты делал, по идее, гораздо интереснее.

– Да, – мечтательно протянул Гиря. – Это был такой Помпиду, весь в медалях с ног до головы. Боже ж ты ж мой, они в своем Париже не имели такого Помпиду, а, Капон?

– Да, что было – то сплыло. Вместе с теми бабками, – не изменил каменного выражения под бровями сенсей Вонг. – Давай сюда живьем нашего Эдю.

– Закрой шнифт, Капон, – не попросил, а чуть ли не скомандовал старичок, – и не открывай его до моей команды. Можешь крепче держаться за стул двумя клешнями, иначе имеешь шанс побывать на полу.

– Еще чего, – по губам Капона скользнула презрительная улыбка, но тем не менее он закрыл настоящий глаз, – я при виде первого секретаря горкома в обморок не грохался. И вообще, что за понты, Гиря? Во мне живет дух великого Дуа, который завещал всех посылать к е… к евойному монастырю Чуй, чтоб он пропал вместе с этими кимонятами и астропсихами.

Несмотря на этих речей, великий мастер Вонг открыл свой видевший многое глаз только после команды Гири. Капон не собирался падать с кресла, потому как давно знал за Гиревые способности, но тем не менее он чуть было не изменил выражение лица. Посреди кабинета стоял мэр Одессы, доказывая гостеприимным видом – ему все дела до лампочки при отключенной электроэнергии, лишь бы иметь радость повстречаться с Капоном.

– Чего ты лыбишься? – сходу выдал критическое замечание Капон. – Мэр должен изображать из себя серьезнее больного накануне хирургического свидания. Врубился?

Сидевший рядом Гиря недовольно покачал головой.

– Слушай, Капон, – нагловато обратился до сенсея Вонга мэр. – На тебя напал склероз. Ты чего мне баки втираешь? Я три дня смотрел кассеты с документальными кино. Гурвиц всю дорогу улыбается, даже когда ему говорят гадостные штуки или чистую правду, хрен его разберет. Так что я добрал образа, и качай права в сторону Гири.

– До Гири замечаний бывает с трудом, – отрезал сенсей, – ему всё одно делать из тебя мэра или губернатора…

– Боже ж ты ж мой, шесть часов на грим ушло, – поднял палец Гиря и нервно поправил бабочку.

– Вот именно, – на всякий случай не стал оспаривать заслуг Гири Капон, тем более, что оплата гримера была вовсе не почасовой. – Гире один хрен, он может делать из говна пулю или с меня президента Помпиду, и хрен кто отличит с трех метров копии от оригиналов. Если, конечно, в меня, президента, не палить той самой пулей… Зато ты должен делать из себя мэра. Потому держись гораздо серьезнее, Пурген. Как соответствует твоему костюму.

– Он улыбается! – стоял на своем Пурген.

– Это он народу улыбается, – отрезал Капон. – А чего ему лыбиться на того дешевого Тарана? Кто тебе такой этот Таран? Голый ноль в пустом месте. Ты ему просто делаешь одолжение по просьбе кореша, и не больше этого. Нехай Таран вспотеет, фалуя тебя, но ты до конца должен быть неприступным, строгим и справедливым. И только, когда Таран будет готов расстегнуться за любых условий, тогда ты сделаешь ему вид одолжений… Короче, что я тебе рассказываю, как ты должен раскрутить эту заграничную интервенцию. Слушай сюда… Или принимай моих слов и работай, или иди до Гурвица и улыбайся на пару с ним. Пускай он тебе платит. За такие бабки, Пурген, ты бы мог меньше пердеть своих возражений…

– Хорошо, – неожиданно легко согласился с критиком Вонгом Пурген. – За твои бабки ты таки да прав. Если надо, я могу сделать на морде хоть вид за полчаса до расстрела. Вот так тебе сойдет?

По мышцам лица Пургена прокатилась волна, и он замастырил на себе такое выражение, словно устраивал миру огромное одолжение своим появлением на свет.

– Вот так значительно хорошо, – поддержал действия Пургена доктор Вонг. – Костюмчик тоже один в один. Только, Гиря, теперь у меня вопросы до тебе. Гурвиц в телевизоре гораздо его объемистее. И ростом Пурген на мэра не тянет.

– Всего, Боже ж ты ж мой, десять сантиметров, – заметил Гиря.

– Ты что, их обоих измерял? – полюбопытствовал доктор Вонг.

– Капон, я же не лезу до тебя в душу дурными вопросами, – отрезал гример, нервно поправив бабочку, – если я говорю – десять сантиметров, значит отвечаю за свои речи. А вес мы нагоним. Знаешь, сколько Пурген жрет калорий вместе с салом на ночь? Эти бы калории раздать малоимущим… Боже ж ты ж мой, они бы все распухали прямо-таки на глазах.

– Они и так пухнут, – отмахнулся Капон. – На кой мне твои малоимущие, у меня своей плесени хватает. Моя забота за мэра, а не за других. Допустим, ты разожрешь Пургена до нужной толщины – время пока есть. А как быть с недостающими до мэра сантиметрами? Может, его в растяжку отдать, или ты хочешь, чтобы Пурген швендял в туфлях на платформе толщиной с железнодорожную?

– Если бы я знал, что надо столько жрать, хрен бы согласился на двадцать пять тысяч, – вмешался в разговор Пурген. – Мне ваши калории через уши лезут.

– Ты бы лучше еще подрос вместе с зажиреть, – буркнул Капон. – Врубись, Гиря, Таран, наверняка видел Гурвица хотя бы на фотографии или в телевизоре. Что за времена? Кто раньше видел тех мэров, какие они из себя? Зато сейчас этот Гурвиц торчит в телевизоре не реже самого меня. Правда, я иногда там бываю с Анькой или Жаном. Так мэр тоже никогда не лезет до кино один. Это погано, потому что никто не отгадает какой рост у человека, если вокруг его нет других. Зато мэр прямо-таки нам пакостит своим ростом, не считая комплекции. Зачем за него голосовали? Лучше бы мэром стал Костусев – он меньших размеров. Не то, что Гурвиц.

– Считай, Пурген уже с ним на одном уровне, – неожиданно улыбнулся Гиря. – Что надо, чтобы Пурген стал выше? Надо, чтобы его окружение стало ниже. Если нетрудно, организуй, чтобы все эти телохранители-заместители были меньших ростов.

– Всё я за вас должен делать, – подчеркнул Капон. – Мы с тобой договорились за мэра из Пургена. Ты договор делаешь не до конца, Гиря. Почему меня за мои бабки должно волновать всякие росты-шмосты и прочие мансы с калориями? Представляю себе, что будет дальше. А ну, мэр, прогони мене по-быстрому какую-то речь при нужных интонациях. Гиря, включи шарманку.

Капон внимательно прослушал запись интервью мэра города двухнедельной давности и скомандовал:

– Давай, Пурген!

Доктор Вонг, закрыв настоящий глаз, сосредоточенно слушал речь Пургена за строительство нефтетерминала и прочие грандиозные планы.

– Не годится, – открыл на себе рот Капон, когда Пурген выдохся пропагандировать. – Ты чего терендишь? Лишний раз напоминаешь за свою кличку? Ты мне кончай полову гнать, давай в натуре делай…

– Один в один бакланит, – пришел на помощь Пургену Гиря.

– Ну да, так ты меня и уболтал, халтурщик. Мне надо правда жизни, а не ее бледного халоймыса. Пурген, больше работай над своих речей, пока время не ушло в нули. Ребята, не надо иметь меня за фраера. Когда я два предпоследних раза чалился за Полярной звездой, кантовался там один босяк по третьему разу. Он нам романы рассказывал, этот Йося Бродский. Так до того складно пену гнал… А что вам хотите, между сроками два раза в психушке косил по принудиловке. Потом прямо-таки как Таран, этот Бродский с тремя сроками смылся в Америку. В общем, не это главное. У Пургена акцент как раз между ихним американским Йосем и нашим товарищем Лениным. А мне надо, как у телевизоре.

– Капон, ты таки да платишь бабки, но едешь при этом хуже набойщика на фраера, – взбеленился Пурген.

– Не гони волну, локша, – спокойно ответил доктор Вонг.

– Капон, я не перебивал тебя, – еще возбужденнее взвизгнул Пурген, – и ты не один здесь каленый!

– Тогда скажи свое слово, – успокоил кандидата в мэры медик Вонг.

Пурген сходу остыл и рассказал на полтона ниже:

– Вот тебе мое слово, Капон. Я уже и так перерабатываю. Когда парашника заставляют хавать гарнир, так хотя бы понятно за что. Но какого я должен пять раз на день жрать это говно – «черная икра» с баландой «ассорти»? Мы договаривались за надувательство хронцев, а не моего живота. Ты, Гиря, тоже не ныкайся с разговора! Кто сфаловался на разожрать меня всякой гадостью, вроде рахит-лукум? Шушукал: или нехай Пурген затолстеет, или пускай настоящий Гурвиц сбросит вес? Конечно, Капону гораздо проще издеваться надо мной за двадцать пять штук, чем брякнуть Гурвицу насчет бесплатно похудеть. В конце концов, что легче: ему похудеть или мне разожраться?

– Боже ж ты… – начал Гиря, но Пурген отчаянно взмахнул рукой.

– Это не всё! Когда я выступал перед публикой, которая всё на три метра под землей видит, они и то мне хлопали. Я, между прочим, Отелло играл на почти настоящей сцене, меня тогда вертухаи еле от поварихи отцепили. В образ заскочил так, что вылезти из него никаких сил не было. Так Отелло был король, а вы мне за какого-то мэра больше, чем за царя, кровь пьете. Ты говоришь, Капон, я понтуюсь, а не работаю. Значит так, за двадцать пять штук я работаю ровно на двадцать пять штук. На акценты вообще не подписывался! Короче, Спорщик, колись еще на пару штук. Да, я обязан зажиреть. Пусть я тресну, но за это отвечу. Но за трекать с акцентом – базара не было.

Больше всего на свете Капону захотелось врезать Пургену так, как это делал Ван Дамм под его руководством. Однако, Спорщик не имел права рисковать операцией, а потому сохранил почти каменное выражение на морде, хотя внутренне кипел сильнее чайника.

– Ты сказал свое слово, Пурген, – выдал доктор Вонг. – Да, за это мы не договаривались. Точно. Только за пару штук не может быть речи, усек? Ты получишь больше!

– Кент фуфла не гонит? – удивился Пурген.

– Или. Только если завалишь образ, я тебя на лыжи не поставлю. А гарантирую перо вместо бабок.

– Не бери на характер, Капон, – бросил Пурген и посмотрел в сторону вжавшегося в кресло Гири.

– Я ни разу не кидаю тебя на оттяжку, – безмятежно сказал сенсей Вонг. – Думаешь, у меня после твоего завала станет чуть светлее будущее? Так что, Пурген, еще пять штук – и делай мне всё красиво.

– Пять штук? – удивился такой щедрости Пурген. – Знаешь, Капон, мне кажется, я местами погорячился. Хотя… Слушай, добавь еще двести баксов, так, если хочешь, я вместо Гурвица пару дней покомандую городом. Или…

– Пурген, кончай мне пудрить мозги, – ответил сенсей Вонг на такое деловое предложение. – И приступай до работы. Ты вообще изменился: стал нудным, как три подвала, тюльку прогоняешь. Если все твои нудности погрузить до парохода, он бы потонул раньше того «Титаника». Ему икра с салом поперек аппетитов стоят! А что бы ты гнал, когда тебе надо было бы не добрать представительности мэра, набивая живот прямо-таки валютой за мой счет? Я себе имею представить, как бы ты взвыл, когда требовалось сделать из себе президента и зашкилетиться до его уровней… В общем, ребята, через день я хочу видеть высокого амбалистого Пургена при нужных интонациях. Кажется, за такие лавэ я могу требовать даже полувозможного. Или я неправ, Пурген?

Пурген молча кивнул головой. В конце концов, хотя он не расколол Капона на дополнительные двести баксов, но прибавка в пять штук тоже на дороге не валяется. За эти бабки он был готов в дальнейшем позволять Спорщику изображать над собой вид Станиславского.

Пока Капон карячился среди весовых категорий современных драматургии, Моргунов тоже решил дать помощь театральному искусству. Он небрежным макаром заскочил во Дворец культуры имени норкома Чичерина и начал изображать среди кабинета директора страшные переживания за искусство.

Сперва директор решил пропускать мимо ушей моргуновские стонания, но, когда главврач «Гиппократа», известного своими благотворительными заскоками, начал молоть что-то за спонсорство, руководитель Дворца культуры тут же растопырил уши в заданном природой направлении. Когда человеку хочется услышать что-то чересчур приятное, он способен уловить самый слабый шепот даже перед неизбежным процессом. Так за шепот нет никакой речи, если Моргунов бухтит, как он готов разориться, чтобы не допустить гибели местного драмкружка. И нечего выпихивать артистов на улицу в угоду каким-то бывшим спекулянтам, именуемых теперь фирмачами. Этим сильно недоволен не только сам Моргунов, но и его хозяин Борщ, который завтра собирается наведаться сюда с вопросом: до каких пор так называемый Дом культуры будет превращаться в рассадник торгово-закупочной заразы?

Стоило директору услышать фамилию Борщ, как он тут же стал бледнеть сильнее постоянных клиентов морга. И мгновенно согласился с Моргуновым за то, что культура не должна погибнуть. Только, извинялся директор, с нас дерут такие цены за свет, воду, отопление и всё прочее, а самодеятельный театр продолжает делать вид, что искусство принадлежит народу без копейки денег. Вот потому сердце директора чуть не встретилось с инфарктом, когда он был вынужден сдать театральное помещение каким-то фирмачам, лишь бы Дом культуры не рухнул в финансовую пропасть.

Доктор Моргунов успокоил директора: теперь театр будет получать спонсорскую помощь от благотворительности, и по поводу неустойки фирмачам тоже волноваться нечего. Пусть только эти спекулянты не проникнутся заботами за нашу драму и прочую музыку, так они сходу будут иметь счастье любоваться исключительно архитектурными изображениями на любом из кладбищ. Потому, как известно, искусство требует жертв среди своих зрителей.

Директор мысленно перебирал все возможные последствия, однако не решался чересчур противоречить Моргунову. Фирмачи, конечно, отбрасывают пайку, но, если завтра таки да заявится Борщ, этих взяток вряд ли хватит для полноценного бесплатного лечения опухшей головы. Тем более, что с фирмачами-арендаторами разберется не Дом культуры, а «Гиппократ». И когда они окажутся несговорчивыми, так главврач похоже знает, что гарантирует. Его начальник Борщ своими речами при выпученных глазах кого хочешь вынудит до того света надежнее молчаливого киллера с пулеметом.

После того, как Моргунов узнал номер счета, куда надо гнать спонсорскую башмалу, и подарил директору пачку зелени, стало ясно: Дому культуры предстоит драматическое возрождение, если даже ставить «Малую землю». Тем более, до кабинета директора спокойно зашел Гнус и небрежно заметил: бизнесмены, варящие башмалу на театральной сцене, уже нашли более подходящее помещение в этом же здании и согласны перебазироваться туда ради любви до святого искусства. Директор пытался заикнуться: на выбранное ими помещение давно претендует бакалейный отдел, созданный при какой-то культурно-профсоюзной структуре, но не решился сильно распространяться на заданную тему. Потому что ради профсоюзной культуры с возможными бакалейными последствиями выпихнул из помещения на улицу шахматно-шашечных кружок.

Правильно сделал. Шахматы – это вам спорт, и только в крайнем случае, культура под названием физическая. Но какая физическая культура устоит перед нуждами директора, обаянием Моргунова и решительностью Гнуса? Какие там шашки; целая структура, возникшая на обломках партийно-комсомольских интересов, против фирмы «Гиппократ» не потянет, потому как ни черта не рубит в спонсорстве на должном уровне.

Перед тем, как сесть в машину, Гнус честно признался Моргунову: режиссер драмкружка прямо-таки счастлив, что не остался безработным среди улиц и готов хоть завтра приступить к репетициям новой пьесы на современную тему. Моргунов заметил бригадиру фирмы: главное для них вовремя оказывать всяческую помощь не только театрам, но и писателям, чьи пьесы уже мечтают разыгрывать в этом самом Доме. Напоследок Слава заметил Гнусу – если новоявленный драматург Янис станет корчить из себя лишнего, так сумок с надписью «Мальборо» без труда можно найти в магазине, расположенном на первом этаже многопрофильного Дома культуры.

Глава двадцать восьмая



За день до того, как американская делегация, бьющая копытами от нетерпения поскорее осчастливить своих бывших земляков, дождалась возвращения мэра из заграничной командировки, в городе произошло вполне заурядное событие. В одном тихом переулочке шандарахнулась машина, принадлежащая директору фирмы «Гиппократ».

Многие из тех чиновников, которых борец за справедливость Борщ бесплатно доводил до стадии окончательного исступления, облегченно вздохнули по поводу прекращения общегородского террора таким элементарным способом.

Ближе к позднему вечеру эти хорошие настроения. стали развеиваться быстрее москвичовского дыма над исторической частью города. Вместо того, чтобы тихо сидеть в персональном «Москвиче» во время такого торжественного салюта, после которого за любого человека говорят исключительно хорошие слова, Борщ сходу заделался звездой экрана. Почти по всем каналам телевизора чудом уцелевший борец за справедливость размахивал конечностями и нес справедливых речей, не хуже других малохольных.

Пусть мафия не думает, что может нас победить, – лупил себя в грудь Василий Петрович и исходил пеной по поводу своей значимости в этом мире. Я и дальше не оставлю в беде людей и с удвоенной энергией стану сражаться за повальное счастье народа. Чиновники вздрагивали, явственно представляя начало этой борьбы в виде появления Борща в их кабинетах, а потом судорожно глотали успокоительное на сон грядущий. Ну и страна, ворочались они под одеялами, ничего хорошего от жизни не жди, даже этого экстремиста как следует взорвать не смогли. Правильно нас воспитывали, когда все дружно хором несли: «Никто не даст нам избавленья», нужно надеяться исключительно на собственные силы, хотя этого нудного гада даже динамит не берет.

На следующий день город гудел в догадках, кого будут взрывать в следующий раз. Мистер Таран на всякий случай перезвонил хорошим людям, организовавшим встречу с мэром, и полюбопытствовал: не внесет ли вчерашнее событие свои изменения в расписание исполкомовской жизни? А что такого было вчера, поинтересовались люди, разве кто-то вместо тебя нас инвестициями обсыпал? Взрыв – теракт? Успокойся и перестань нас смешить – тоже еще событие, не в Ольстере живем. В общем, чтобы ты сегодня в четыре был в горисполкоме, мы еле добились пятнадцати минут на эту стрелу, и не морочься своими американскими глупостями за какие-то дешевые переживания. Будь готов, как пионер или ваш скаут, и не забудь про клятву за наши комиссионные.

Проезжая мимо педагогического университета, Таран понял – он на верном пути. Прямо в центральном входе обители знания расположился пункт обмена валют, и американская делегация лишний раз убедилась – если сегодня студентов приучают сеять разумное, доброе, вечное баксами и дойчмарками, так они всё рассчитали верно.

Однако хорошее настроение гостей города вдруг испортил водитель. Он наотрез отказался высаживать делегацию возле горсовета. Нехай его мистеры извиняют, но это здание окружено со всех сторон запрещающими знаками, как волк флажками во время облавы. А гаишников там всю дорогу дежурит такая прорва, как под зданием городской милиции, лишь бы никто не проехал мимо, мешая выхлопными звуками плодотворной работе. Потому, мистеры, топайте ножками пару кварталов, и не надо совать мне ваших сотенных купюр. Если у меня заберут права, так это вам не Америка, тут соткой не отделаешься, до того у нас уровень жизни высокий.

Ругаясь вполне по-местному, американские гости отправились пешкодралом впереди тротуара до здания исполкома, не ожидая дальнейших сюрпризов в борьбе за реставрацию культуры. Но именно в это время на бульваре стало твориться такое, что мало укладывалось в их творческие планы. Горисполком разлетался из здания в полном составе, зато возле здания появилось пожарных, ментов и военных гораздо больше, чем ворон на деревьях. Хорошо, что бронзовый Пушкин стоит до горсовета несуществующим задом, иначе, видя такую панику, он бы тикал со всеми остальными ногастыми гражданскими лицами.

Менты самым естественным образом преграждают путь таранящей вперед иностранной бригаде и многозначительно намекают, чтобы хронцы гуляли в прямо противоположном направлении. Как это чего? Военная тайна, начались учения по гражданской обороне, и вообще разворачивайтесь подальше, соблюдая спокойствие.

Таран самым понятным образом начинает исходить слюной не хуже Борща. Виза уходит в нули, а он до сих пор так и не встретился с мэром, чтобы сделать благо вскормившей его стране. Даже бывший подполковник Шапиро стал хапать этого мистера за руки, когда тот разорался на Пушкинской сильнее сигналов противовоздушной обороны полувековой давности.

Тем не менее, американцы уже отличаются от наших людей, что понимают ментовских требований. Нехай им сильно любопытно, но рисковать головой из-за этого почему-то лишний раз не хочется. Таран взял нервы в руки, позвонил хорошим людям и стал трещать в трубку: какого происходит в их городе, если его уже вконец никто не контролирует? Ты это прекрати, сурово сказали хорошие люди, мы отвечаем за свое слово. Даже в экстремальных ситуациях. Потому дуй в кабак Печеского и жди, когда за тобой приедут. Не капай на мозги, кто знал, что такое имеет случиться именно сегодня? Что именно, это не по телефону, но успокойся – встреча всё равно состоится.

Между нами говоря, американцы совсем отстали от прелестей нашей жизни. Они не врубаются – как это при пятидесятидолларовой зарплате наши люди гудят в кабаках на пару штук зелени, зачем тогда говорить за всё остальное? Даже дети малые знают – если какое-то здание окружают дяди менты и пожарные, а его жильцы разлетаются в разные стороны кто во что успел одеться, значит произошел вполне обычный случай. Кто-то позвонил в ментуру, небрежно бросил в трубку – «Дом заминирован», и пошел стебаться дальше. Надо же людям устраивать какие-то развлечения, когда билеты до цирка по карману далеко не каждому. Тем более, одним звонком можно сделать толпу клоунов из жильцов целого дома, не говоря за суету ментов и прочие представления.

Менты, между прочим, тоже всё понимали. И если чересчур хриплый голос сообщал, что в десять часов утра взорвется школа, так они сходу врубались – какой-то двоечник явно хочет безнаказанно проказенить. Однако менты и пожарные действовали по велению долга, а не разума, потому как не были на сто процентов уверены, что этот паршивец таки не заминировал стул в кабинете директора.

Так то какая-то школа, зачем тогда говорить за возможный взрыв горисполкома? Тем более, в ментуру позвонила самая настоящая террористическая организация. Заикающийся скорее всего от волнения и возбуждения голос поведал дежурному по городу: вас беспокоит одесское отделение «Красных бригад» под названием «Избиратели в борьбе за обещания». Мы берем на себя ответственность за вчерашний взрыв «Москвича», и не спешите радоваться по такому поводу. Сегодня ровно в шестнадцать часов в воздух взлетит здание горисполкома… Какие еще требования? Просто взлетит, без всяких вымогательств – это мы вам гарантируем. Потому как прекрасно понимаем: для того, чтобы выполнить все обещания – от президентских до райисполкомовских, надо продать всю страну вместе с нами. Почему мы начали с Одессы? Потому как патриоты своего города. Словом, да здравствует демократия, ждите взрыва, и на обломках, как завещано, напишут наши имена.

Менты мгновенно прореагировали на такой сигнал, и очень скоро возле телефонной будки, откуда звонил террорист, был подобран господин в таком состоянии, до которого не обращает внимания даже медвытрезвитель. Господин мычал, не открывая глаз, но тем не менее цепко держался за почти пустую бутылку «Кремлевской», что при большом желании намекало на действия руки Москвы.

Стражи правопорядка понимали: сейчас от этого господина не добьешься лишних звуков, даже если взять на вооружение стабильные методы допроса. А время уже поджимает с такой скоростью, с какой возможно тикает где-то в недрах указанного здания часовой механизм. Хотя в такое приспособление менты верили не сильнее, чем во взрывы школ в дни контрольных. Наши люди давно отказались от допотопных методов минирования и предпочитали действовать с помощью дистанционного управления.

В течение нескольких минут господин с бутылкой был загружен в автомобиль, а горисполком в полном составе срочно исполнил вид, будто, кроме заниматься кроссом, важнее дел у него не бывает. И правильно, что может быть главнее здоровья в этой жизни, особенно если учесть, какие сюрпризы бывают в благословенном городе? В Одессе пока никого не взрывали или не отправляли на тот свет как-то по-другому только возле здания СБУ. Зато в остальных местах – без проблем.

Стоило начаться совещанию по борьбе с организованной преступностью, мафия тут же стала отвлекать ментов от важнейшего мероприятия. Еще не были намечены все меры по достойному отпору обнаглевшего криминалитета, как чуть ли не у дверей стали палить из автомата в известного бизнесмена. Наверняка эти действия были направлены не столько в адрес покойного, как чтобы сорвать важное теоретическое мероприятие за принятие практических мер. Между прочим, после этой трагедии милиция сходу сделала надлежащие выводы и взяла пример с СБУ. И теперь хрен кто сможет нагло палить из автомата по машине возле городского Управления, потому как там уже установлены знаки, запрещающие движение автотранспорта.

Пускай здание исполкома тоже оцеплено «кирпичами» со всех сторон, менты поняли: если некто, баловавшийся взрывами, гарантирует за продолжение своих увлечений, до этого закидона требуется отнестись куда серьезнее, чем до рассказов президента по поводу равноправия языков, федеративного устройства и введения гривны.

Несмотря на все принятые меры предосторожности, менты с пожарными так и не дождались взрыва. Вот до чего у нас граждане стали брехливыми: прогарантировать такой фейерверк, и после всего – никаких эффектов. Интересно, у кого это они научились?

Зато Таран не сомневался: за его бабки гарантированная встреча таки состоится. И правильно делал. Напрасно что ли Сучок полчаса пританцовывал у дорожного указателя с надписью «Протопоповка», получив сигнал, что шестисотый «мерс», набитый американскими гостями вместе с почетным эскортом при двух ментовских машинах катит в загородный дом мэра. Стоило Сучку увидеть такую кавалькаду на малооживленной трассе, как он шустрее ветра сменил табличку «Протопоповка» на вовсе «Фонтанка» и сходу стал изображать из себя вид придорожного камня.

Когда машины промчались мимо, Сучок по-быстрому разбартеровал таблички местами и затем, высовывая язык от усердия, сделал очередную пакость, а именно – уничтожил первую букву в названии населенного пункта. Если не верите, что в тот вечер Тарану всё-таки удалось задуманное, смело езжайте по трассе мимо гидропорта Хаджибейского лимана. И вы убедитесь: табличка с надписью «Ротопоповка» до сих пор свидетельствует за правдивость всего вышеизложенного.

Глава двадцать девятая



Бывший подполковник Советской Армии Шапиро торчал сам на себе, как вилка в жопе. Воздушный лайнер тарабанил его до родной Америки, сильно рискуя жизнями пассажиров, оттого как мистер Шапиро раздулся с гордости до таких степеней, что в любой момент мог лопнуть громче ядерного взрыва.

И было почему: слово Шапиры сделало его бригаде грамотное решение поставленных задач. Сейчас вся команда спокойно ловит друшли в мягких креслах по дороге домой через воздух, а Шапиро даже некогда уснуть рядом с ними. Или разве от таких возбуждений сон может сморить подполковника в отставке, если именно он клево вставил одесского мэра? А как же иначе, когда Таран отступал от целей визита до первоначальных позиций гешефта в той Фонтанке, которая таки да не Фонтан?

Всё хорошо, что по-быстрому кончается, думал Шапиро, особенно визиты до бывшей родной земли. Мозгами двинуться от ихней жизни при собачьих порядках, когда каждый идиот считает себя умнее других мишигенов. Зато дороги такие – зад до сих пор в синяках, как будто ему надо других удовольствий, кроме геморроя. В следующий раз мы им подрядимся не театры чинить, а трассы строить, чтоб они пропали все вместе.

Эта страна, эти порядки, эта погода, но лично мне не кисло в борщ, как всегда, сделать из чепухи на постном масле такой цимис… От него может заболеть голова, куда девать очередную кучу денег. Это же вам не копейки из доверительных обществ для буратин с деревянными накоплениями и не раскрутка баб после похорон жены и дочки, погибших в автокатастрофе, царство им в небе. Двадцать лет хоронил по пять раз на год – и на жизнь хватало, а потом пошла такая сумасшедшая инфляция, никаких покойниц не напасешься… Ну и хрен с ними, сейчас башмала варится по-другому, и, слава Богу, в нашей бригаде есть хоть один светлый мозг. В моей умной голове. Даром, что ли, тетя Двойра говорила: как из меня бы выполз второй Лобачевский, если бы я так же хорошо щелкал задачи, как фраеров?

Ихний штымп – чистый фраер, хотя называется Гурвиц и корчит из себя делового. Ха, тоже еще мене выискался один, я старого Гольдмана в свое время вскрыл, а он был не каким-то там мэром, заведовал будкой газ-воды и обсчитывал ОБХСС во время контрольной проверки. Если не брехать самому себе, так старому Шапиро кинуть этого Гурвица легче, чем погнать стюардессу за еще порцией ихней конины с тоником, чтоб она пропала вместе с изжогой, но чего не станешь лакать из любви до родной Америки.

Наша свободная страна – это вам не задрыпаная Фонтанка, еле посветлу доехали, сходу стало темно, как у негритоса в заднице. Кого они мэром выбрали, сумасшедшие на свои больные головы? Когда мэр сам себе не умеет обеспечить пару домов в городе, чего он может дать другим? Или понт давит: вот какой я, проще мыла, живу в селе, чтоб оно треснуло.

А этот дом… Я себе представляю фонтанскую хижину имени дяди Тома, хорошо, что было темно, иначе прямо-таки в мене состоялся бы обморок. Собачья будка наших американских дворняг проканала бы за дворец рядом с теми постройками времен недоразвитых социализмов. Мало того, что прошли в халабуду больше наощупь, а Таран головой об косяк шваркнулся, так еще телохранители мэра какие-то пришмалянные. Обшмоняли всех, с понтом мы идем определять ихнее золото на переселение из Фонтанки до Валиховского переулка, козлоеды. Если бы я имел дурных мыслей замочить ихнего хозяина, стал бы Шапиро лезть вовнутрь темных помещений. Я бы так пернул возле сарая, что он сходу шваркнулся на головы всех, кто в нем имеет прописку вместе с шестыми номерами.

После поголовного шмона без шухера этот самый мэр еле нашел керосиновую лампу, чтоб осветить картину событий и слегка увидеть нашу бригаду во главе с самим мной. Лампа воняла еще больше, чем ворнякал Гурвиц, проклиная ихний областной Совет, который только тем занят, чтобы выключать свет и гадить в борщ всем и каждому.

Подумаешь еще событие, областной этот Совет или свету кадухис пришел. Стоит из-за этого так лампой махать в потемках. Мы, американцы, за пару дней привыкли до такой шикарной экзотики, а ему удивление. У него, видите ли, отключили свет, тоже еще великий пуриц выискался. Купи себе генерейшен и покажи этому областному Совету, который пьет со всех кровь потемками, пальцем кверху, а вслух заметь ему, чтоб кишен мэр ин тухис при горящих лампочках. Правда, меня ихние дела мало харят, потому что до чужих монастырей мы на постоянке рулим со своими отмычками. Если вам надо свет – включайте, не надо – тушите, а лично мы фраеров в любых потемках вскроем и не пикнем. И таки вскрыли, всех на уши поставили. И этого мэра, и его шестых полумерков.

Надо было б, так я хоть под прожектором не хуже вставил того губернатора Боделана с его таской вырубать свет и любовью до старины под видом керосина. На всю катушку кинул бы его вместе с остальным обкомом, или как он там сейчас, Советом. Советская власть не должна пропасть вместе со своим золотым дном – вот что я имею отметить. Иначе как здесь работать? А может, в следующий раз и придется с Боделаном покалякать; вдруг захотим всучить каких-то фиглей-миглей с денатуратом под видом фермерских поставок? Да чего там, скажу прямо, дайте старому Шапиро не то, что каких-то мэров с губернаторами, а ихнего президента – он тоже без штанов останется, если, конечно, его гардероб способен удовлетворить моих аппетитов. Но пока мне некогда заниматься ими всеми скопом, сойдет и мэр.

Правда, попер Гурвиц на Тарана таким буром, что привяжи его до нужного места – из асфальта нефть пойдет. Таран от делового напора взад откатился. Или от запаха керосина придурел, если стал вестись на всякие рассказы, кроме тех, что надо. Слава Богу, там был я, а значит всё закончилось путем без горбатого лепета.

Шапиро знает, когда сказать свое слово, чтоб в ответ даже рассуждения великого философа Кента канали не внушительней собачьего лая.

В самом деле, чего этот Гурвиц может; нехай он мужик здоровый и грамотных слов наблатыкался, но против ума Шапиро любая другая мощь орет «пас» – это уже сто раз доказано. Или кто-то может сказать «нет», если я говорю «да»?

Таран ему убедительно лепит: мы почти на шару отремонтируем ваш театр, который скоро запросится декорацией до кино «Последний день в Помпеях». А за это потом отшматуем от него совсем маленький кусок под казино. Что тут такого удивительного, если людям, как доказало историческое развитие обезьян, гораздо интереснее скатать в карты, чем смотреть, как скавчит та Рыгалета дурным голосом среди полупустого зала? И правильно: вместо того, чтобы выть, лучше этот горбатый хоть раз въехал кому-то в сурло – фраера среди зала сразу бы перестали зевать. Меня бы режиссером в ихний театр, я бы сделал такую оперу – свет туши, считай жмуров при полном аншлаге. Чтоб я так жил, если это неправда. Но разве в мене есть время отвлекаться за всяких пустяков среди других балетов? Так что смотрите на эту дешевую рыганину при дотации, пока я ставлю особо денежные пьесы.

Помешались они на театре. Мэр, вместо того, чтобы забить свою долю в будущих прибылях, стал разоряться: оперный – это святое, казино при таком раскладе будет смотреться в нем не хуже публичного дома. Хи, надо нам публичный дом, в донельзя блядской вокруг его обстановке – это сплошная конкуренция. Вообще-то, ребята, лепит он горбатого еще хуже той Рыгалеты, у меня длинная очередь фирм на ремонт театра почти за тех же условий. И ничем выдающимся вы ни меня, ни город пока не заинтересовали.

Таран, правда, сходу заметил: когда нашей фирме выпадает великая честь ремонтировать вашего разваливающегося театра, так мы чисто для конспирации сделаем смету за три цента в базарный день. Черт с ним, потратим свои миллионы зелени, которые уже складывать негде, но казино – это просто моя мечта с детства.

И разве Гурвиц ему ответил за детей, которые наше будущее, как везде писалось большими буквами? Ни разу. Вместо того, чтобы соглашаться с Тараном и растопыривать свои карманы, он мотает головой сзади керосиновой лампы с таким сильным сквозняком… Она аж чуть не потухла! Да иди ты со своим казино, нагло так отвечает этот мэр, я их каждый день по сто штук на любом барбуте запузырю под официальной вывеской. Вот зажрался, видно, не мы одни такие хорошие на белом свете.

Тогда Таран шваркает ему главным козырем поперек дурных возражений: тебе идет десять процентов от подряда на ремонт театра и еще двадцать – честная доляна с будущих доходов игорного дома. И вот тут оказалось – ихний мэр еще наглее нас. Он со своими шестыми фуцынами стал ржать на такое замечательное предложение: двадцать процентов, я вам что, нищий? Даже если и поведусь на таких безалаберных идей, так только на пятьдесят один процент. Да и то, не мне лично, а всему городу. Вот до чего оборзел, чтобы мы еще на шару весь город кормили. Может, городу не столько денег, как еще пару тонн керосайну на рыло обеспечить? На шару керосин ихней Одессе куда вкуснее того уксуса. Прямо-таки стал не город, а сплошной лоходром, но мы здесь при чем? Пятьдесят один процент – от такой залепухи не вытошнит? За пятьдесят один процент нехай сам себе театр ремонтирует, казино строит и клизму ставит.

Хорошо, что я на этой стрелке был. Иначе хрен бы их вставили. Таран уже начал отступать от такой наглости и пошел на вариант отходняка одного ремонта, когда лично я сделал всё в ажуре.

Значит, казино в театре нельзя ни под каким соусом, спрашиваю у охабалевшего хозяина, который сидит, как первобытная, при керосиновой лампе в халабуде без самого зачуханного бассейна. А он, как услышал, что лично я держу речь, стал такой скромный, потому что политически усек: Шапиро – не Таран, ему фуфло в уши не вобьешь кувалдой. Нет, мистер, тихо он мне так в оборотку бормочет, никак нельзя, извиняюсь. Но я и не таких делал. Что ж вы, дорогой мэр, ведете явно сволочную дискриминацию во вред своему и местами нашему любимому городу? Вкрадчиво так спрашиваю, чтоб он быстрее на уши встал. И встал, Шапиро кого хочешь на уши поставит!

Я ему так небрежно, чисто по-хозяйски, роняю: вы не кипятитесь перед здесь, как агицин паровоз, или думаете мы вчерашние? Или мы не знаем, что в Одессе происходит? Как будто мы вчера не были в кабаке «Бенефик» прямо в Украинском театре. Значит, в том театре кабак можно, а в другом казино – сплошной геволт? Нет, не зря нам говорили про ваши загибы среди национальной политики, а потому Мировой банк при валютном общаке, узнай за такой расклад, хрен вам даст бабок под реформы и прочие передовые технологии. Это я вам могу гарантировать, потому как налицо зажим свободы одного театра перед другим.

И что, после этого Гурвиц не стал вести себя тише еще на полтона, а у его полумерков морды вбок не поехали от ужасов? Еще как поехали, быстрее маршрута «толчок-дурдом». Тут же мэр перестал пузыриться от одного моего слова, перехезал как я накапаю за его выбрыки в Мировой банк. А что? Стоит Шапире снять трубку: «Але, это Мировой банк? Слушайте сюда и делайте, как командую», – так куда тот банк денется? В момент исполнит всё по стойке «смирно», перекроет кислород – и всем им прийдут кранты вместе с сумасшедшими передовыми реформами при ямах на дорогах и керосиновых лампах.

После того, как я поставил их всех до места, Таран сразу пошел вперед. Мэр, правда, со своими полумерками долго между собой бакланили, но куда им деваться, когда козыри на руках у тех, кто банкует? Уболтал в конце концов Таран мэра, хотя один из его шестых чуть всё дело не порушил. Стал изображать на себе этот лох сплошное землетрясение: мексиканская фирма на три бакса больше дает, чтоб он скис с этими фраерами. Они, видите ли, дают. Прут нелегально в наш Техас, чтоб зашибить пару копеек, а теперь, оказывается, собираются здесь заработанное прокручивать, козлы.

Зато даже лично я после этого паршивого прогона за мексиканские интересы Гурвица зауважал. Мэр как гавкнул на своего шестого, тот аж под стол упал, и я не помню, чтоб он с-под него вылазил до конца нашей встречи у верхах. Правильно, то какие-то засранные мексиканцы в соломенных шапках на куполах с просто балалайками и Марией, а мы – свои бывшие патриоты, потому нам и доверили ремонтировать ихний театр. Правда, торговался мэр хуже, чем Таран в свое время на Привозе, и эти пятьдесят один процент – явная придурь, как у каждого здорового человека.

Ну и хрен с ним, мы всё равно никаких казино открывать не собираемся, зато в договоре за халтуру на этой архитектуре есть хитрый пунктик. Имеем полное право заторговать кому хочешь право на открытие этого самого казино. Хоть тем самым мексиканцам, с их безразмерными панамами над усами. Так только после всего этого десять процентов лично мэру и его бригаде могут показаться дешевым хотдогом, от которого лично у меня случается изжога не хуже, чем от нашего тоника. Чтоб он скис вместе с этой жизнью, но что делать, когда в нашей бригаде почти нет таких хороших спецов, как сам я.

Ну что, по натуре, может даже сам Таран? Ни хрена путного, как тот дон Рахит в железной майке, который бесплатно тыкал длинной финкой в деревянную мельницу. Да и то на эти проценты Таран еле мэра уболтал, постоянно смотря в мою сторону. До чего они зажрались, хуже тех судей с ихней сучьей Ривьеры, жалко Вовки с нами не было. Так я и без Вовки, при его босяцких выходках, Гурвица последний раз наповал вставил. Убедительно так втер: бабки, сами понимаете, мы здесь при себе чемоданами не носим, это вам не Америка. Давайте мы подпишем договор, а потом привезем вам башмалу прямо из дома через океан, чтоб он пропал со всеми волнами.

Тут Гурвиц ихний погнал цунами хуже того бурного океана. Его уже столько раз дурили, что, пока он не получит бабок, – нет базара за подписание договора. Таран опять стал взад пятиться, глаза пучить: почти три лимона зелени наличманом в чужой стране? Ты, мэр, в натуре поехал, хочешь я тебе расписку напишу? Так при этих слов за расписку все ихние лохи стали рассматривать на нашего Тарана, с понтом малохольнее его бывает только знаменитый одесский Яник, который тоже вскорости примерит до себя американского гражданства.

И тут, когда бизнес опять стал шататься в ненужные стороны, только я сделал всё в порядке. Это был такой выверт, с которого мэровская шобла стала с ушей на ноги. Или они что, не догоняют, кто лично до них приехал? Сам Шапиро!

Старый Шапиро прожил жизнь и хорошо знает: когда человек начинает громко разоряться, ему надо отвечать тихим шепотом. Так я же забыл за то, чего они не знают, а потому чересчур небрежно бросаю этим фуфлогонам: вы думаете, мы не имеем представлений, кто на самом деле хозяин фирмы «Серебряный век», где варятся крутые миллионы нашей родной американской капусты?

После моих слов Таран ожил, а глаза на морде этого лохомера стали пучиться выше лба. Задрыгался, как та мандавошка при виде дихлофоса. Наверняка понял – у нас хорошие концы в ЦРУ, если мы знаем за такие дела. Куда ему догнать, где мы еще имеем старых друзей. Прямо под его шнобелем – и ни разу дальше. Короче, я так строго, но чтоб фраер имел себя спокойно, говорю этому хозяину Одессы: мы завтра погоним безнал по смете с одной нашей немецкой фирмы на «Серебряный век», а потом делайте с ним, что хотите. Хоть сами себе оналичивайте – мы ни разу не против.

Тут Гурвиц вместо большой спасибы опять стал доставать нас через своих нудностей. Он, видите ли, еще сам себе на шару оналичкой не занимался. Такая операция, между прочим, тоже десять процентов стоит. И при этом устраивает на себе виды небывалых одолжнений. Мол, черт с вами, гоните два лимона восемьсот штук на счет «Серебряного века», но двести восемьдесят тысяч за мою собственную оналичку взнесете против подписанного договора. Где вы их возьмете – не моя проблема, а иначе сделка состоится с конкурентскими до вас мексиканцами, которые и так дают куда больше башмалы. Я с вами имею дело только по дружеской просьбе – и не иначе. После этих коммюников бригада мэра чересчур зашушукала, что их хозяин, как всегда, принял самое грамотное решение.

Но я-то хорошо себе врубился: он вешает нам лапшу среди ушей, блефарь-самоучка. Тем более, после моих донельзя логических выводов, Гурвиц сходу понял, кто на самом деле мозговой центр нашей делегации. Он стал рассматривать на Тарана, с понтом не выше гонца от самого Шапиры, что, между нами, если разобраться без балды, так и есть.

И тут я сказал свое самое золотое слово. Или мне не до кого обратиться в этом заграничном городе за такой пары пустяков, как эти паршивые двести восемьдесят штук зелени? Сколько базаров вокруг плевых сумм, одной нервы тратить на них неохота. Я сказал свое слово, и эти фраера при керосиновой лампе в полупотемках полчаса вычисляли, где мы имеем повстречаться для окончательного базара. У них, видите ли, всё расписано на месяц вперед, до того дел полно, дышать некогда. Можно подумать, мне больше нечего делать, чем слушать ихние нудности. У старого Шапиро дел выше крыши ихней мэрии. Мне же домой надо спешить, вдруг наш президент хоть раз захочет сделать чего-то умного, и кто, кроме меня, сможет дать ему пару неплохих вариантов, как этого залепить еще лучшее.

Короче, за пять процентов, за пять жалких вонючих процентов, мне одолжил эти гнилые бабки не кто-нибудь, а сам Боцман. Вот до чего меня уважают по всей земной поверхности такие люди, рядом с которыми все эти гурвицы-шмурвицы не канают даже в своем наглом воображении. Без всяких понтов! Ну, представьте себе, приперся бы ихний президент вместо нашей Америки до того же Боцмана за кредитом, так я отвечаю – хрен бы он слупил хоть один бакс с такого солидного человека. Зато Шапиро без второго слова получил, сколько надо было, до того я себя правильно зарекомендовал.

И после всего это мэр, видите ли, выкроил для нас время на десять минут. За такие бабки я бы кроил то время с утра до вечера и не делал понт за страшную занятость по поводу всего народа. Надо такого придумать: повышение какой-то общественной культурности, когда никто до сих пор не врубается, чего это среди другого халоймыса. Он, а зохен вэй, посещает какой-то дешевый Дом культуры, чтоб этот сооружений пропал вместе с ихним оперным театром.

Ладно, бабки передали, как условлено, какому-то шестому, а Гурвиц подписал договор и стал поить нас шампанским среди толпы, рассказывая вслух щелкоперам, какие мы клевые инвеститоры и прочие идиоты. Шампань, конечно, не «Дом Переньон», но изжоги от него всё равно не было. Кроме выпивки, состоялась фотография на память – ихний Гурвиц рядом с самим мной. Знает, что делает. Теперь этот мэр чуть что – хлоп таким снимком, и все дела решены. Еще бы, не идти навстречу, когда рядом с ним стоит сам Шапиро. Наверняка станет гнать – это мой липший кореш, а под такое получить мильярд кредитов – не последний предел среди других мечтаний. Хорошо, что я такой добрый, другой на моем месте мог и закочевряжиться.

Через три часа мы покинули Одессу, слава Богу, чтоб в ней больше не бывать, нехай она стухнет с ихними ремонтами, оналичками и керосиновыми лампами.

И вот теперь, когда Таран вместе с другими ребятами дрыхнет, они таки да могут спать спокойно. Пока в нашей бригаде есть сам Шапиро – все будет о\'кэй, нехай половина ребят передохнет со своей наглости.

Эй, миссочка, притарабань сюда еще один поднос, аппетиты у мистера пассажира прорезались прямо-таки неземные после всех этих дешевых сделок, с которых, сука буду, мы сделаем такую прибыль… Чего ты, прошмандовка боинговская, лыбишься, я же тебе говорю – гив ми, блядюга, виски энд курица… Ко-ко-ко! Вот тупоголовая, как те одесские лохи, может, тебе кукарекнуть, с понтом петух на параше? Облезешь, дебилка. Хрен с тобой, волочи гив мне хотдог, чтоб он треснул вместе с такой жизнью, когда кругом одни идиоты, элементарных слов не знают. Понеслась, гымза, за нашей горячей собачатиной, чтоб вам пусто было. Ничего, лярвы, гавкнуть не успеете – старый Шапиро сделает вам всем таких инвестиций и прочих менструаций, от которых на том театре шерсть дыбом встанет. Его так заремонтируют, аж представить больно, и не раньше, чем у меня на ладони волос вырастет. Это я вам гарантирую…

Старый Шапиро мог таки да многое, но даже он не имел себе представить, что в то время, когда «Боинг» пер его до родной земли через воздух над океаном, фирма «Серебряный век» опубликовала сообщение о собственноручной самоликвидации. В течение целого месяца это предприятие принимало всякие претензии по поводу своей бурной деятельности, направленной на производство исключительно башмалы, а потом скромно растворилась в прошлом среди тысяч аналогичных фирм.

Глава тридцатая



Когда Славка Моргунов внимательно изучал газету по поводу новых научных достижений, кодле Тарана стало вовсе не до реставраций театров и дальнейшего сбора предоплаты по поводу всяких строительств где угодно заказчикам.

Оказывается, даже в Америке кто-то, подобно Моргунову, тоже может найти чего-то интересного среди прессы не обязательно желтого цвета. Стоило в «Русском слове» появиться фотографии тарановского шобла на фоне Пургена, ФБР сходу врубилось за окончательный результат своих поисков. Потому что к тому времени этот самый баночный Билл раскололся в своем стремлении стать новым русским и сдавал своих учителей с такой скоростью, что магнитофон еле успевал записывать его чистосердечные признания.

Пока тарановская шайка шемонялась по европейским просторам, несколько американских фирм, пользовавшихся услугами Первого Национального банка, стали громогласно разоряться, как вдруг у них деньги почему-то побежали со счетов непонятно куда с явно подозрительными скоростями. А по такому поводу на хрена налогоплательщики содержат все эти федеральные бюро и прочие разведывательные управления?

ФБР засучило рукава выше наручников и выяснило: во всех таинственных случаях исчезновения денег подтверждениями кодов клиентов занимался исключительно Билл. И после того, как этот банковский деятель связывался с так называемыми клиентами, деньги улетучивались в сторону Германии быстрее любой гуманитарной помощи при планах Маршала.

Мало того, что Билл скороговоркой кололся за навыки новейших достижений, так правосудию пришла на помощь газета, где были зафотографированы корешки банковского служащего, побывавшие в своих когда-то родных пенатах. В заметке, помещенной под фотографией, подробно расшифровывалось, как известный филантроп по кликухе Таран со своей кодлой рецидивистов посетил за океаном Дом культуры во время генеральной репетиции спектакля, посвященного юбилею Одессы, а рядом с самим мистером Шапиро стоит артист, блестяще сыгравший роль мэра Гурвица.

После такой рекламы Таран мгновенно врубился: филантропить дальше уже нет никакого резона и времени. Тем более, агенты ФБР успели подхватить мистера Шапиро во время деловой встречи с бизнесменами в кабаке «Тройка». Шапиро так и не успел дорассказать за выгодность инвестиций при своих мощных концах за границей, потому что срочно понадобился родному правительству вместе с Интерполом для выяснения иных финансовых вопросов.

В отличие от подельника, Таран оставался скромным до такой степени, что не борзел отвлекать на свою персону федеральных агентов, а потому лег на дно, скрипя зубами за реванш и проклиная старое помело Шапиру такими словами, как и всё остальное на свете.

Этих самых слов не было в книжке Сосисомиди «Мой Пегас стучит по радуге копытом», которая, наконец, вышла пятисотштучным тиражом до радости многомиллионной массы любителей поэзии. И даже в той статье, что изучал Моргунов, таких выражений тоже начисто в упор отсутствовало.

– Слава, неужели здесь есть реклама, как мы кинули этих американских лохов? – полюбопытствовал доктор Вонг. – Я первый раз вижу, чтобы вы так вцепились в газету после того, как туалетная бумага перестала торчать в дефиците.

– Перестаньте сказать, профессор, – ответил главврач «Гиппократа», отложив газету в сторону. – Я прямо-таки просто обязан повышать своих квалификаций до блага общества и его всех больных на разные места. А за того, чтоб он намотал все три пожизненных срока, припоцанного Шапиру и таранят уже ржет весь мир без дополнительных сообщений Би-Би-Си. Наш мир, доктор Вонг. Мы таки да неплохо сработали. Зато на достигнутом нельзя останавливаться, или я неправ?

– Да, – подтвердил Капон. – Только сейчас надо кидать совсем по-другому. Пурген начал толстеть еще больше, и свет в области стали вырубать не на десять, а всего на шесть часов в сутки. От этой мелихи одни неудобства.

Моргунов недовольно поморщился.

– Слушайте, профессор, вам пора вязать этих босяцких штучек. Или вы забыли – мы теперь не какая-то бригада, а медицинское учреждение открытого для всех типа с ограниченной уголовной ответственностью. И мы таки должны двигать медицину вперед, не считая спорта. Кстати, это правда, что один из ваших учеников, сенсей, тянет на чемпионат Европы среди драк?

– Или, – важно ответил специалист восточных единоборств. – Я, между прочим, открыл еще три секции, нанял с заграницы тренеров. Они ловят моих руководств прямо-таки через телепатию, без слов, посредством астропсихики, где я тоже академик.

– Вот я и говорю, доктор, вы же прете дело дальше. Зачем тогда останавливаться на сделанном мне? – ухмыльнулся Моргунов. – Мы без понтов начнем расширение медицинского бизнеса для счастья людей.

– Вы хотите прикупить кладбище?

– Кончайте залупаться, вы теперь известный человек, а не арапов заправляете. Смотрите, что в газете сказано, как раз по нашей части. Какая-то профессорша с Киева, только не такая известная, как вы, академик Вонг, но всё равно, придумала марцифаль под кличкой «витурид». Этим делом можно лечить, что хочешь – от рака до СПИДа. Врубаетесь, доктор?

– Слава, перестаньте морочить себе голову среди газет. Вы же сами прекрасно догоняете, чего они умеют писать. Или нет? Дерните свою Отсосопулу, и завтра выйдет писанина, что «Гиппократ» придумал лечение каким-то неизвестным витамином от поноса, сглаза, кори и особенно – хронического безденежья.

– Вы имеете право до таких рассуждений, – согласился главврач Славка. – Только тут всё по-другому. Я схавал – дело стоящее. Понимаете, доктор, если бы этот самый витурид был бы фуфелем, так мадам профессорша только бы успевала рубить с него капусту зеленого цвета. Но, скорее всего, здесь аферой не пахнет – в этом я даже местами стал уверенный.

– Чего вы сделались таким доверчивым, Слава? – не изменил строгого выражения лица сенсей Вонг.

– Ну, представьте себе, этот медицинский препарат изготовили такие доктора, как мы, – залыбился Моргунов. – Так за его пользу бы орало всё, что имеет динамики вперемешку с газетами. Может, даже еще громче, чем за провидицу Люкс или белую колдовку Анну, не говоря про знаменитого целителя Вонга. Но тут совсем другой случай. Эту докторшу на лопате вынесли из Киева к чертовой матери, а значит, она таки да придумала что-то дельное.

Словом, сейчас мадам профессорша стала уже академик, и я сильно сомневаюсь, что она училась вместе с вами в Ленинбурге астрологоневрологическим наукам. В Петрозаводске создан витуридный центр, и многие бывшие братские республики открывают у себя его филиалы. А мы что, дурные? Тысячи больных едут за границу мимо «Гиппократа», вместо того, чтобы лечиться прямо здесь. Врубаетесь, доктор Вонг?

– Слушайте, Моргунов, а вдруг завтра кому-то в нашем Минздраве ударит моча в голову тоже сделать такой филиал и возникнет конкуренция? – высказал опасение академик Вонг.

– Перестаньте меня смешить, доктор, – заявил Моргунов. – Наш Минздрав не для того выпер эту докторшу из отсюда, чтобы потом таким манером расписаться в собственном идиотизме. Я вам говорю: раз ее выжили, так это, как всегда, что-то стоящее. Мы будем лечить людей усиленными темпами. Сегодня выгодно вкладывать бабки в медицину, потому что чем дальше в лес, тем больше менингитов. Вы же уже сто раз врубились собственными глазами на морде и жизненным опытом: люди хорошо согласны на любых глупостей, кроме лишний раз болеть какой-то гадостью.

У нас падает производство – это да. Но вдруг завтра оно, не дай Бог, заработает? И тогда в море опять польется столько неочищенного говна – только успевай здоровить клиентов с видом на кладбище и обратно. Так что надо выходить до новых рубежей, и этот витурид – в самую жилу. Вы, может, забыли: мы добились первого места среди Европы по раку. Скоро будем и по СПИДу. Сенсей Вонг, я прямо-таки жопой чувствую и догоняю мозгом – перед нами чересчур замечательная перспектива.

– Хорошо, – важно заметил сенсей. – Давайте закажем каких-то сладких таблеток на фирме «Вита», и нехай у нас будет свой витурид, когда все вместе с вами уже помешались на этом слове.

– Сколько вам рассказать, доктор? Мы же теперь самая настоящая организация медицины при благотворительности, а не игроки на лоходроме. В конце концов, кто мне командовал, что с этого дела надо жить сто двадцать лет и работать легально? Так что кончайте ваших штучек, профессор.

– Слава, вы стали таки да прямо фраером. Я же брал вас на понт, а вы повелись, – впервые за долгое время улыбнулся академик Вонг. – Скажу вам так, Моргунов. Я как доктор народной и официальной медицины тоже всеми конечностями за приносить людям здоровье. Особенно, когда они башляют. Считайте, вы меня уболтали. Только такое дело стребует хороших вложений, а у нас есть партнер Леонид Боцман… То есть Боцман Алекс… Господи, у меня от работы на благо фраеров шарики катятся за ролики.

– Отдохните пару дней, – посочувствовал Моргунов. – Это я вам, как врач, леплю диагностику.

– Только не в отделении нашей терапии, – отрезал Вонг. – Это правда, что какой-то хирург брякнул: исцелися сам?

– Такого я в упор не знаю, – на всякий случай не поверил в успех предстоящего капоновского самолечения главврач «Гиппократа» и окончательно успокоил партнера:

– Я уже советовался с Леонидом Александровичем. Так он ни разу не против пустить тарановские бабки на создание витуридного филиала прямо у «Синих зорях». Наймем еще голодных профессоров. Пускай делают нам дополнительные сборы, а мы им – рабочие места. Кстати, Рыжий через свои медицинские связи обещал проверить всё еще раз… Но я же чувствую: витурид таки да золотое дно. Кроме заработать, нам надо по натуре лечить этих лохов, чтоб они продолжали дышать воздухом и зашибали монету до нашей пользы. Кто, кроме нас этого сделает, профессор? Может, филиал морга под названием государственной медицины? Или инфекционная больница, сделанная для размножения открытий имени доктора Боткина?

Мы – совсем другой компот. Мы этим витуридом напустим на СПИД самый настоящий рак! И, наоборот, скомандуем для грамотного лечения: «СПИД, стань раком!» Пускай рак со СПИДом жрут друг друга. Я горю желанием побыстрее организовать новое отделение в «Гиппократе», потому что прямо-таки стал по натуре доктором. Как и вы, Капон.

– Моя фамилия Вонг, – поправил подельника Спорщик. – Знаете, Слава, у меня есть подозрения, что я в какой-то другой жизни, за которую тарабанит Анька, таки да целил людей при монастыре. Чтоб я с носом был, Слава, мне иногда снится учитель Дуа с его секретами среди скал. Но что вытворяет с нами жизнь, Моргунов, разве даже в диком кошмаре мы могли предположить, как ваша гиппократовская идея кончится таким невменяемым образом?

– Ни разу, – откровенно признался Моргунов. – Но ведь один академик рассказал мне в свое время, как развиваются на себе живые организмы. Или он в чем-то был неправ, а, доктор Вонг?