Наталья Литтера
Встретимся на Арбате
© Литтера Н., текст, 2021
© Литтера Н., иллюстрации, 2021
© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2021
⁂
Глава 1
Но что я вижу?
Карло Гоцци.Принцесса Турандот[1]
1
Что такое Арбат сегодня? Улица для туристов? Несомненно.
Здесь всегда многолюдно и шумно, часто слышится иностранная речь, экскурсоводы ведут за собой группы, то и дело останавливаясь перед домами и памятниками.
Здесь выстроились в длинный ряд магазины сувениров и антиквариата, здесь торгуют книгами, иконами, матрешками, шкатулками, шапками-ушанками. Рестораны и кафе ждут посетителей, уличные музыканты устраивают этно- и рок-концерты, а художники зазывают на сеанс портретной графики.
Ушли в прошлое времена, когда Арбат был одной из центральных и аристократических улиц Москвы, где селились самые известные русские дворянские фамилии – Толстые, Ростопчины, Долгорукие, Шереметевы, Голицыны…
Теперь он совсем другой, но по-прежнему знаменит.
Многие стремятся сюда. Кто-то на работу, кто-то на встречу, кто-то просто прогуляться, а кто-то – найти свою судьбу.
Этот день ничем не отличался от предыдущих. Июльское солнце нещадно палило, плавя асфальт; хорошо раскупались вода и мороженое; туристы, разомлевшие от зноя, искали тень или магазин с кондиционером.
– Сейчас у нас полтора часа свободного времени, – объявила Юля, посмотрев на дисплей телефона. – Встречаемся на этом же месте ровно в пять вечера.
Группа начала расходиться, а Юля поспешила в соседнюю пиццерию. Там готовили замечательный кофе навынос.
– Привет, – помахала она знакомому парню за стойкой. – Мне, как обычно, двойной капучино с собой.
– Опять на улицу? Не желаешь посидеть тут, пока твои туристы раскупают матрешки и балалайки?
– Я бы с удовольствием, но хочу заглянуть в книжный.
– Тогда удачи!
– Спасибо.
Юля расплатилась за кофе, взяла картонный стаканчик и направилась к выходу. В дверях она столкнулась с девушкой в бейсболке и с большим термокоробом за плечами, посторонилась – пропустила ее.
Девушка вошла с прохладу пиццерии. Юля снова почувствовала полноту столичной жары.
– Ален, значит, так, – парень за стойкой деловым голосом обращался к девушке, – у нас две с беконом на Воздвиженку, три – тропическая, грибная и «Маргарита» – на Никитский бульвар.
– Хорошо. – Алена сняла бейсболку, и на лоб ей упала густая пшеничная челка. – Попить что-нибудь есть?
2
– Всего-то помощница в костюмерной, а гонора, гонора! Говорит, раз у тебя нет карьерного роста, то мы не пара. Представляешь?
Игорь слушал излияния приятеля, согласно кивал головой и расставлял по полкам недавно поступившие книги. Трехтомник Пушкина 1955 года издания, Лермонтов 1979 года, Майн Рид…
– А потом смотрю, в инстаграме с каким-то долговязым обнимается и подпись: «Ура! С дебютом в нашем Вахтанговском!» Ну, думаю, все ясно… променяла меня на этого типа. Считает, если рожа смазливая, то обязательно сделает карьеру.
Денису катастрофически не везло с девушками. Он пенял на свою внешность – невысокий, лысеющий и упитанный, мягкие щеки щеголяли одновременно модной небритостью и почти детской округлостью. Игорь же считал, что друга просто вечно тянет не к тем женщинам.
– Тебе легко, – вздыхал Денис. – Высокий, спортивный, вон пресс какой. Все посетительницы магазина – твои.
– Они мой пресс через футболку не видят, – отшучивался Игорь.
Последнее увлечение друга – девушка, которая работала помощником костюмера в Вахтанговском театре.
– Не, ну понятно, она там вращается среди всех этих актеров, звезд, режиссеров, как их там – гримеров… все дела.
– Да не расстраивайся ты. Слушай, Достоевский сюда не влезает. Может, на полку ниже?
– Нет, придется книги перекладывать. Абрам Моисеевич не любит, когда один автор в разных местах. А цену-то мы не написали!
– Точно. – Игорь запустил руку в лохматую кудрявую шевелюру. – Сейчас посмотрю.
Он направился к прилавку, а Денис начал освобождать полку для Достоевского.
Они оба работали в букинистическом магазине. Денис на постоянной основе, Игорь, как он сам считал, временно. Когда закончится это «временно», он не знал. Мама называла положение дел обтекаемо – «кризисом», что очень бесило Игоря, но он молчал. Все случилось три года назад, когда не стало отца.
Ясная, понятная и распланированная на несколько лет вперед прекрасная жизнь вдруг перестала существовать. А он тогда только-только закончил институт, стоял на пороге своего интересного, головокружительного и обязательно успешного (а как же иначе?) будущего. И вдруг в одно мгновенье все разрушилось, разлетелось, стало неважным. У них всегда была семья, в том настоящем, правильном, лучшем смысле, когда субботние ужины за общим столом, обмен новостями, потом чаепитие, и мама доставала «субботний сервиз» из тонкого фарфора с бледно-голубыми и золотыми цветами, сама пекла пирог. А потом вдруг…
Семья обязательно должна держаться вместе. Они держались, как могли. Только вот жизнь изменилась. Разделилась на «до» и «после». В «после» у Игоря почему-то не нашлось места для применения диплома. Зато родилась тяга к экстриму. Прыжки с парашюта, полет на параплане, полосы препятствий. Брата все это выводило из себя, случалось, и до бешенства.
– Хоть бы о маме подумал! – переходил он на крик. – Вместо того чтобы ее поддерживать – с пятнадцатиметровой тарзанки прыгаешь! Игорь, опомнись!
Мама же свято верила, что «однажды кризис пройдет».
Ну а пока не проходило, Игорь работал в букинистическом магазине на Арбате. Ему нравилось ходить между длинных полок-стеллажей, разбирать книги, общаться с посетителями, в свободное время листать старые, еще советских времен журналы, которые всегда стопками лежали на журнальном столике около видавшего виды пианино.
Да, оно здесь тоже было. Как и огромное количество нот рядом. Люди несли и сдавали в магазин все виды печатной продукции.
Игорь любил, когда в их небольшом магазине вдруг начинала звучать музыка – это кто-то, копавшийся в музыкальных сборниках, вдруг решал попробовать исполнить произведение. Как правило, ноты потом покупались.
Игоря вполне устраивала такая жизнь. Денису она нравилась. Денис абсолютно точно был в этом магазине на своем месте.
– Слушай, никак не могу найти цену на Достоевского. Мы что, не записали?
– Быть такого не может. – Денис мастерски управлялся с собранием сочинений. – Поднимись к Абраму Моисеевичу, уточни.
Абрам Моисеевич – владелец магазина, сидел на втором этаже. Там находились по-настоящему редкие и дорогие книги. Туда, минуя зал первого этажа, поднимались истинные знатоки, коллекционеры и просто состоятельные люди. Их Абрам Моисеевич обслуживал лично.
Игорь уже сделал несколько шагов по узкой лестнице вверх, когда в магазин вошла девушка – невысокая, худенькая, с постриженными в каре темными волосами.
Постоянная посетительница, она часто сюда заглядывала, ничего не покупала, но минут по двадцать бродила вдоль полок, рассматривала корешки, листала книжки, потом ставила их обратно. Игорь ее запомнил. Девушка явно ничего не искала, ей просто нравилось здесь гулять. А Игорю нравилось за ней наблюдать. Пару раз он даже пытался с ней заговорить на предмет «Что-то ищете? Могу вам помочь?», но как-то сразу почувствовал, что мешает, поэтому попыток больше не предпринимал, зато понял, что хочет познакомиться. По-настоящему. И вот она пришла, а он поднимается к Абраму Моисеевичу.
«Ничего, я быстро, – подумал Игорь. – Сейчас только про цену узнаю и сразу вниз».
Однако быстро не получилось.
Абрам Моисеевич был плотным мужчиной с холеной седой бородкой. Он сидел в широком старинном кресле и аккуратно листал книгу. Игорь не переставал удивляться его рукам – крупным, мягким, с выпуклыми подушечками на пальцах. Казалось, эти руки были созданы специально для того, чтобы листать старые книги.
– Ты посмотри, Игорек, какую прелесть мне с утра принесли. Путеводитель по Москве 1865 года издания. Редкость и в отличнейшем состоянии, в отличнейшем, – Абрам Моисеевич покачал головой, будто говоря «ай-ай-ай, как можно было расстаться с такой книгой», – и гравюры очаровательные… да… любопытнейшая книжица. Знаешь что, дружочек, поставь-ка ты ее в стеклянный шкафчик.
Стеклянным шкафчиком называлась небольшая запирающаяся витрина на первом этаже у самого основания лестницы, ведущей наверх. Там на двух полках располагались старинные тома, начиная от Вольтера на французском языке и заканчивая прижизненным изданием Чехова. По какой системе владелец магазина решал, что книге место не наверху, а в стеклянном шкафчике, никто не знал. Но система явно существовала, и безупречное коммерческое чутье никогда не подводило Абрама Моисеевича.
– Конечно, – Игорь осторожно взял путеводитель.
Книга была небольшой и очень изящной, в темно-зеленой коже с потертым от времени, но еще неплохо сохранившимся золотым тиснением. Титульный лист находился в великолепном состоянии. А титульный лист в старинной книге много значит.
– Я хотел уточнить по поводу цены на собрание сочинений Достоевского. Шеститомник, 1984 года.
– Три тысячи, – тут же ответил Абрам Моисеевич, даже не заглядывая в записи. – И продавать полным комплектом.
– Понял.
Игорь собрался уже уходить, но ему не дали.
– Подожди, Игорек, я тут тебе задание приготовил, постарайся в интернете поискать, где можно приобрести «Персидские письма» Монтескье 1956 года. Ко мне обратился один уважаемый человек, он желает иметь именно это издание.
– Хорошо.
– И посмотри еще…
Дальше последовал целый список поручений.
Когда Игорь спустился наконец на первый этаж, девушки уже не было.
– Ну, что? – спросил Денис.
– Три тысячи и полным комплектом.
– Ясно. А что это у тебя в руках?
– Старинный путеводитель для стеклянного шкафчика.
3
Кондиционер работал беззвучно, даря приятную прохладу помещению. Здесь всегда был идеальный климат-контроль. Вообще идеальные условия для работы – просторный стол, новейший монитор, в окна стучатся ветви старых московских кленов. Зарплата хорошая. Работа периодически нервная, но у кого она сейчас спокойная? А счастья почему-то нет.
Светлана работала бухгалтером в отеле «Максимум», реклама которого не сходила со страниц элитных глянцевых журналов. Центр Москвы, пять звезд, номера с видом на Новый Арбат, Москва-Сити, Москву-реку, три ресторана на разных этажах, летние завтраки на террасе, лобби, салон красоты, галерея дорогих магазинов на первом, витрины с часами и ювелирными изделиями, кожаные кресла и диванчики, длинные хрустальные люстры, изысканные флористические композиции, тихая приятная музыка, вышколенный персонал в униформе.
Двери отеля открываются, и ты попадаешь в сказку.
Правда, в сказку ведут не все двери. Гостей отеля ждали центральные, Светлана же пользовалась неприметным служебным входом и сразу попадала в офис. Сказка оставалась в стороне.
Светлана, как и остальные работники отеля, лишь наблюдала за той жизнью, в которую сама была не вхожа. Она не могла позволить себе ни проживание в этом отеле, ни ужин в одном из трех ресторанов.
Светлана проходила мимо красивых сверкающих стеклянных дверей. А мимо Светланы проходила жизнь.
Ей было сорок пять, еще неплохо сохранилась, еще, кажется, все можно успеть, наладить, стать счастливой, но устойчивое ощущение «жизнь не состоялась» – не отпускало. Светлане казалось, что все самое главное – юность, молодость – уже прошло, осталось позади. Чего ждать в будущем? Если только внуков. Нет, у нее была прекрасная, любимая и любящая взрослая дочь, хорошая работа, небольшая собственная квартира. Грех жаловаться. Устроенность и благополучие налицо. Сколько людей мечтали бы жить так же? Нельзя быть неблагодарной к Вселенной. Иначе Вселенная обидится и ответит. Все это Светлана проговаривала про себя с завидной периодичностью, как волшебную мантру. Но бывали в жизни такие моменты, когда самовнушения не помогали. И даже наличие горячо любимой дочери не спасало от безысходного чувства одиночества и понимания, что жизнь-то не сложилась. Нет рядом человека, о котором мечталось с юности, нет семьи, в которой он, она, ребенок, собака и шумные домашние обеды. Нет цветов, которые дарят. Букеты от коллектива в дни рождения и на Восьмое марта не в счет. Светлана ненавидела Восьмое марта. Ей казалось, что все женщины вокруг идут с цветами, подаренными поклонниками, мужьями, любовниками, и только она одна идет с тюльпанами от коллектива.
Она ненавидела праздники, этот красивый шикарный отель, ту благополучную жизнь, которую вели в нем постояльцы, и как следствие, испытывала неприязнь к владельцу гостиницы Александру Свиридову. Вот у кого жизнь удалась, вот у кого было все – успех, богатство, счастливая семья, дорогая машина, насыщенная светская жизнь, фото в журналах и в сети, курорты, рестораны. Он живет где-то там, в своем красивом мире, и знать не знает о тех людях, что сидят в офисных помещениях со стороны служебного входа и работают на его благо в трех отелях. Потому что кроме «Максимум – Москва» были еще «Максимум – Петербург» и «Максимум – Тюмень».
Из их отдела к Свиридову вызывали только главного бухгалтера. Оно и понятно. Куда уж простым смертным в кабинет к такому человеку. Впрочем, Светлана и не горела желанием там побывать. Персонал боялся Свиридова, тот требовал от сотрудников идеальной слаженной оперативной работы. Представить себе невежливое слово по отношению к гостю, неубранный номер, оставленную без внимания просьбу постояльца, несвежее блюдо в ресторане было невозможно.
Когда Свиридов проходил по коридору, персонал, кажется, забывал, как дышать, и делал шумный выдох, лишь когда владелец садился в свой шикарный автомобиль и покидал отель.
Как и большинство людей, не знающих, куда приткнуться, Светлана ушла в сеть. Сеть стала той отдушиной, лекарством от тоски, которое на некоторое время латает дыры одиночества и внутренней неустроенности. Различные сообщества, тренинги, форумы знакомств заполняли ширившуюся пустоту, появились новые знакомства, беседы, чаты, письма. А еще – возможность наблюдать за чужой жизнью день за днем, как в реалити-шоу. Социальные сети позволяли это делать.
И Светлана следила за чужими жизнями. Конечно, устроенными, конечно, красивыми. Теми, в которых есть эксклюзивные наряды, поклонники, поездки на море, успешная карьера. Она стыдила себя за это, но ничего не могла поделать. Обещала себе больше не заглядывать и при этом каждый день с жадностью ждала новых фотографий и сообщений от известного блогера Аси, у которой было более семисот тысяч подписчиков. А посмотреть – ничего особенного. Даже страшненькая, губы непропорционально большие, глазки узенькие, скулы, правда, высокие, красивые да волосы густые – целая светло-русая копна на голове. Но жизнь! Сама жизнь! Фотосессии для обложек, отчеты с вечеринок, модные кинопремьеры, новые тенденции в макияже. Светлана выключала экран телефона, смотрела на себя в зеркало, видела уставшие глаза, мешки под ними, две вертикальные складки у губ, седину у корней волос, которую надо срочно закрасить.
Зачем ей модные тенденции в макияже? Да и за кем следит? За девчонкой почти, что младше ее лет на пятнадцать. Как глупо. Самой смешно. Надо перестать заниматься ерундой. Собственная жизнь на фоне странички Аси казалась не просто унылой, Светлана в такие моменты чувствовала себя невидимкой. Она не существует. Ее просто нет.
«Миром правят лайки», – написал как-то Федор.
И был прав. Но невозможно сразу отказаться от пагубной привычки, и каждый день с каким-то болезненным интересом Светлана следила за Асей, за ее успехами, а потом кусала губы. Потому что боролась с завистью. Себе-то признаться можно. Завидовала, да. И снова понимала всю глупость происходящего, и снова давала себе честное слово, что отменит подписку и что в ее жизни, пусть неприметной и обычной, по большому счету – все хорошо. Есть любимая и любящая дочь, дом, хорошая работа, а то, что не сложилось на личном фронте… так у кого сейчас складывается?
4
На площадке перед пресс-воллом
[2] звезды сменяли друг друга, а камеры продолжали щелкать.
– Сюда посмотрите.
– И сюда!
– И на меня, пожалуйста.
– Спасибо.
Одно медийное лицо сменяло другое. Заученные позы, повороты головы, улыбки.
Камеры щелкают, завтра в колонках светских новостей будет полный отчет о торжественно открывшихся «Летних кинопоказах». Авторское короткометражное кино под открытым небом. В программе семь лент, конечно, с перерывом и фуршетом. И какие-то сюрпризы от организаторов.
– Как вам удалось сохранить такие теплые отношения после расставания? – В телефоне корреспондента включен диктофон.
– Это искусство человеческих отношений, – вежливо улыбается Ася, держа за руку Платона. – Мы поставили на паузу наш роман, но не нашу дружбу.
– Повернитесь сюда, пожалуйста, всего один кадр.
Они оба оборачиваются, улыбаются, слышится характерный щелчок. Кадр сделан. Очень красивая пара.
– И последний вопрос: столько людей следило за развитием ваших отношений, восхищалось вашим романом, переживало за вас. Возможно ли воссоединение?
– Об этом, конечно, еще рано говорить, но… – В руках Аси вдруг оказалась маленькая узкая коробочка, которая тут же была открыта. Все увидели шпильку для волос, украшенную финифтью и крупной черной жемчужиной. – Буквально несколько минут назад перед тем, как мы оказались здесь, Платон мне преподнес это старинное украшение. Я уже и не знаю: на прощание или на воссоединение…
Ася ловко собрала рассыпанные по плечам светлые волосы, скрутила их и закрепила шпилькой.
Темная жемчужина матово поблескивала среди золотисто-медовых прядей.
– Платон? – Корреспондент повернулся к мужчине.
– Не будем раскрывать все тайны раньше времени. Нам пора. – Крепче сжав ладонь Аси, Платон увел ее за собой.
– Ну ты и дрянь, – сказал, когда они остались вдвоем. – Не думал, что станешь лазить по карманам. И, главное, как ловко – я ничего не почувствовал. Воровством не подрабатываешь?
– Купил в подарок новой шлюхе?
– Не твое дело. – Он выпустил ее руку. – Что за комедию ты здесь устроила?
– Ты отлично подыграл, – усмехнулась Ася.
– Потому что не люблю публичных скандалов.
Шпилька была антикварной. Он действительно купил ее в подарок женщине – сестре, у которой послезавтра день рождения. В магазин заехал по дороге на мероприятие. А эта тварь ловко выудила коробочку, пока журналисты брали интервью. Платон вообще не собирался подходить к бывшей любовнице, но для Аси, если она чего-нибудь хотела, не существовало никаких преград. Подлетела сама с поцелуями. И место рассчитала – перед камерами и прессой. Хочешь не хочешь, а пришлось подыграть. Зато теперь можно не притворяться.
– Это в последний раз, когда я тебе позволяю такое выкинуть. Запомни.
– Угрожаешь? – Ее яркие крупные губы растянулись в улыбке.
У Аси было треугольное лицо с четко очерченными высокими скулами. Когда-то оно казалось Платону необычным и притягательным, теперь – безобразным.
– Да, угрожаю, – ответил он. – И предупреждаю: не приближайся ко мне. Шпильку можешь оставить себе.
Платон развернулся и пошел туда, где собирались остальные гости. Там подавалось шампанское, фрукты и изысканные канапе с авокадо и креветками.
Ася, слегка закусив губу, наблюдала, как Платон приблизился к одному красиво сервированному столику и встал рядом с Александром Свиридовым. Как и Ася, Платон никогда ничего не делал просто так.
– Красивый мужик, – Нина умела подходить неслышно.
– Который? – поинтересовалась Ася, не отрывая взгляда от двух мужских спин.
– Оба.
– Согласна. Ты знаешь, что Свиридов разводится с Ларой?
– Да ты что?
– Похоже, все к этому идет.
Нина молчала, раздумывала над услышанным, а потом медленно произнесла:
– Похоже, ты права. Как я сама не заметила? Они ведь с зимы вместе нигде не появлялись. Помню только… было какое-то мероприятие, я еще подумала, что Лара очень плохо выглядит.
– А стала еще хуже. – Ася внимательно наблюдала за двумя мужчинами.
У них явно нашлась тема для разговора. Оба взяли узкие бокалы с шампанским и отошли в сторону от общей толпы. Все правильно. Платон никогда не приедет на вечеринку просто так.
– Ты давно видела Лару? – спросила Нина.
Смирнов Алексей
– Несколько дней назад в ГУМе. Брошенная женщина. Без косметики и укладки. Я даже ее не узнала в первый момент.
Мираж
– Какая интересная новость, – тихо пробормотала Нина, тоже не спуская глаз с Платона и Свиридова.
Алексей Смирнов
Ася улыбнулась. Зерно упало в нужную почву. Нина была светской львицей, блогером, а также имела собственную колонку в одном уважаемом глянцевом издании. Факт, что брак Александра и Лары Свиридовых пошатнулся, не вызывал сомнений. И это был шанс. Платон испарился… надо срочно искать нового покровителя.
Мираж
– Пойдем за шампанским, – сказала она подруге. – А то стоим тут как неприкаянные.
... в глубине души вообще ни один человек - если только нет в нем Святого Духа - не знает о вечном спасении, не верит в него и не желает его...
Мартин Лютер, \"О рабстве воли\"
Дорогу им преградил лысый парень в растянутой майке с черно-белым принтом, его тонкая шея была обмотана длинным пестрым шарфом.
Василиск - мифический чудовищный змей. По описанию Плиния Старшего... наделялся сверхъестественной способностью убивать не только ядом, но и взглядом, дыханием, от которого сохла трава и растрескивались скалы.
– Нина, как я рад вас видеть! – Парень потянулся, чтобы обнять журналистку и сделать тройку поцелуев в миллиметре от ее щек. Нина дала себя обнять и тоже поцеловала воздух.
– И я тебя, дорогой. Готов к премьере?
Мифологический словарь
– Тут готовься не готовься, а ощущение, что сейчас будет приговор, – четкое. Надеюсь, завтра гадостей про меня не напишете.
ПРОЛОГ
– Ну что ты. – Нина улыбнулась. – Про своих гадостей не пишем.
– Олег, у нас групповая фотография! – окликнули парня.
1. МИРАЖ - 1
– Все, пора, бегу.
Он поцеловал на прощанье Нине руку и убежал.
Иногда, не слишком часто, Его Святейшество плывет по ступеням вниз, на много пролетов под землю. Лестница, роскошная поначалу, скоро неожиданно переходит в самую бесхитростную из лестниц. Исчезает ковер, обрываются литые перила, мрамор превращается в простой гранит. Обычное приспособление для спуска в сырой и холодный подвал. Вдали от возможных зрителей Его Святейшеству не нужна роскошь. Он почти не касается ступеней, этот человек, почти летит, и его белая сутана не колеблет в стремительном движении ни пылинки. Лестница ведет не в подвал, а в архив Покаянного Братства, где за стальными дверями тоже все просто и не найти ничего сверх самого необходимого. В основном там бесконечные ряды стеллажей с дискетами и видеокассетами. Зачем бы не явилось Его Святейшество в архив, в конце работы оно всегда снимает с полки один и тот же черный кирпичик с пленкой, усаживается на неудобный металлический табурет и смотрит, подавшись вперед, всегда один и тот же фрагмент старой телепрограммы.
– Кто это чудо? – поинтересовалась Ася, беря шампанское.
– Режиссер одного из фильмов, что сегодня будут показывать. Воображает себя настоящим художником. Слушай, уже довольно поздно, а дышать все равно нечем. Никакой прохлады. Я уже вся мокрая.
* * * * *
– А он в шарфе, бедолага.
– Образ, – хмыкнула Нина, пригубив игристое, – имидж. Он всегда и везде носит этот потрепанный шарф, в котором похож на бомжа. А тебе, значит, шпильку подарили.
\"Друзья! Гость нашей студии - Виктор Валерьевич Ищенко, профессиональный фотограф. Виктор Валерьевич любезно согласился пополнить нашу коллекцию и рассказать о своем контакте с аномальным явлением. Пожалуйста, Виктор Валерьевич, - только поближе к микрофону\".
– Лучше бы денег отвалил.
– Что, не хватает?
\"Благодарю вас. Собственно, я не уверен, что в свете представленных сегодня фактов мое сообщение будет воспринято как нечто совсем уж невероятное. Случай произошел в Западной Сибири близ деревни, где год назад я находился по долгу службы. Однажды вечером, закончив работу, я вышел прогуляться и забрел довольно далеко. Наступал вечер, и я уже решил повернуть назад, но тут случайно бросил взгляд на лесную опушку, шагах в тридцати от меня, и увидел в кустах маленькую, как мне почудилось, девочку. В тот момент я не задумался, откуда она там в поздний час и далеко от людей взялась, только потом мне это показалось не очень понятным. Возможный кадр понравился мне чисто композиционно, и я автоматически сделал снимок. Я даже не удосужился повнимательнее рассмотреть, что именно меня привлекло, не обернулся и пошел себе восвояси. Но вот когда я проявил пленку и начал печатать фотографии - взгляните, что получилось...\"
– Почему же… – Ася медленно пила шампанское и думала, что надо быть осторожнее со словами. – Хватает, но ты же знаешь, что лишних не бывает.
Снимок крупным планом: отчетливо видны деревья, густая высокая трава , в отдалении - рыхлый муравейник-дворец. Значительную часть снимка занимает расплывчатый силуэт -фигура в профиль, если возможно говорить о профиле: кроме общего контура никаких отдельных черт не видно. Пять выростов соответственно голове, рукам и ногам. Фигура словно крадется прочь с кадра, напоминая свастику. Если не учитывать выросты, сходство с человеком отсутствует. Силуэт непрозрачен, ростом - с маленького ребенка. Вполне можно расценить как артефакт, дефект пленки, или же счесть подделкой.
– Это да.
Гости потихоньку начали передвигаться в сторону импровизированного кинозала. Там, на площадке в саду, были расставлены стулья. Большой экран крепился на стену крытой террасы.
Фотограф - это ясно по глазам - уже знаком с такого рода толкованием и не будет настаивать на своем. \"Дело ваше\", - написано на его лице.
– Я видела, ты фотографировала нас с Платоном на телефон, когда мы позировали перед камерами.
Из программы\"НЛО: необъявленный визит\"
– Да, вы отлично стояли, и я подумала, что этот кадр украсит мою страничку в соцсети.
– Перешли мне, пожалуйста.
* * * * *
Когда все гости мероприятия разместились, а на импровизированную сцену поднялся ведущий, чтобы рассказать о тех фильмах, которые сейчас будут продемонстрированы, Ася получила фото от Нины. Кадр действительно был шикарный. А главное – руки! Ася и Платон держались за руки. Она тут же выложила фото в инстаграм, подписав: «#летниекинопоказы в компании прекрасного человека».
... А у Его Святейшества лицо молодое, невзрачное, по нему ничего прочитать нельзя. Но как-то раз, во время очередного просмотра, оно недобро просияло. Губы беззвучно шепнули: \"Инициатива наказуема\" . На следующий день Ищенко был канонизирован. \"По какому разряду провести?\" - осведомился один из доверенных членов Синода. \"Великомученик Хренов, - отвечало Его Святейшество. - На Соборе впишите в протокол полностью, но для паствы сохраните только \"Х\". \"Люди решат - Великомученик Христов\", - возразил синодец с опаской. \"Ну и хорошо, - Его Святейшество вскинуло брови. - Нам еще и лучше. Забавнее. Как ни решат, всяко приятно\". \"Но... они могут узнать... через...\" \"О чем вы? Вы не хуже меня знаете, что от нас-то они никогда не узнают всего\".
5
2. МИРАЖ - 2
В июле темнеет поздно, а духота сохраняется почти до позднего вечера. Юля набрала ванну с прохладной водой и взяла книжку.
Это так просто:
– На ближайшие сорок минут я для этого мира потеряна! – оповестила она маму, прежде чем закрыть дверь.
Я хочу быть
– Главное, найдись через сорок минут, – ответили ей из кухни, – чай будем пить.
Всего лишь.
– Договорились.
\"Наутилус Помпилиус\"
Вода была чуть теплой и на разгоряченное от жары тело действовала освежающе. Юля решила не добавлять ароматические соли и пену. Хотелось просто полежать и расслабиться в чистой прозрачной воде, как в озере или в речке. Книжка осталась лежать на стиральной машинке. Юля закрыла глаза.
С облегченным вздохом, плотно усевшись и привалившись спиной к сосновому стволу, Райце-Рох стянул сапог и вытряхнул камешек-надоеду. Подтянул носок, блаженно вытянул ногу и пошевелил пальцами. Стянул второй сапог, глотнул из фляги и внимательным взглядом окинул окрестности. Он не нашел ничего нового, все оставалось прежним - как и на протяжении пяти дней до того.
Сегодняшний день прошел удачно, группа попалась хорошая. Никто не потерялся, не опоздал, не высказал недовольства. Наоборот, в конце экскурсии люди благодарили за интересный рассказ и говорили много теплых слов. Это Юля любила больше всего – человеческую отдачу. Когда то, что ты хочешь донести до людей, находит отклик, понимание, интерес, и ты чувствуешь, что занимаешься своим делом не зря, что оно нужное. Сразу хочется рассказывать и показывать больше, не ограничиваться хрестоматийной информацией, а поделиться разными интересными сведениями.
В кармане Райце-Роха, в солидном бумажнике, хранился снимок, сделанный Ищенко. Где был сам Ищенко, теперь уже не знал никто. Причуда судьбы. Вольно ж было Райце-Роху заинтересоваться именно этим случаем - вот и ищи-свищи Ищенко. Райце-Рох приходил на опушку каждый вечер и ждал дотемна. Ничего не происходило, но он был терпелив и не собирался отступать. Профессор, спец по ситуационной психиатрии, сотрудник КГБ - он давно интересовался событиями в Западной Сибири. Место считалось гиблым, страшным, сведения оттуда поступали самые дикие. Аномалия наступала аномалии на пятки. Профессор не надеялся вникнуть в суть. Практик, изобретатель, талант - Райце-Рох стремился в первую очередь обуздать явление и поставить на службу людям. Если что-то удается приручить, не так уж важно знать, что это такое. Коль скоро приручили - никуда не денется, чем бы оно не было.
Например, упомянуть о том, что именно на Арбате, в издательстве журнала «Москва» в 1966 году впервые был напечатан роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», подвести экскурсионную группу к дому номер двадцать, дать возможность сделать фотографии, рассказать несколько интересных фактов о создании романа.
Райце-Рох вздрогнул, когда чья-то рука коснулась его локтя. Полное лицо вдруг застыло, обильный жир щек, казалось, обернулся стеарином. Очки оцепенели на переносице, рот слегка приоткрылся. Медленно поворачивая голову, Райце-Рох проверил, расстегнут ли плащ и доступна ли кобура под мышкой.
Юля любила литературу, любила книги. Она даже мечтала учиться в Литературном институте, но не прошла по конкурсу и в итоге оказалась на историческом факультете педагогического, который успешно закончила, а после поступила в аспирантуру. В жизни каждого из нас появляются люди, которые влияют на дальнейшую судьбу, меняют ее.
\"С ума не сойдите\", - сказали рядом.
Для Юли таким человеком стал преподаватель – Семен Петрович Порохов, который всю жизнь посвятил истории Москвы и постарался передать свою любовь к городу ученикам. Улицы, здания, парки, скверы – все совсем иначе открылось перед Юлей, и сейчас она работала над диссертацией «Москва на рубеже XIX–XX веков», научным руководителем которой был любимый учитель. В аспирантуре Юля училась заочно, работала же гидом по Москве, окончив специальные курсы и получив сертификат. Она сотрудничала сразу с несколькими туристическим агентствами, кроме того, брала частные заказы, ее рабочий график был достаточно плотный. Работу свою Юля очень любила, но при этом сохранила интерес к литературе. И к бумажным книгам. Она, как любой современный человек, активно пользовалась электронными версиями произведений, но бумажные книги… это совсем другое. Это то, что можно взять в руки, полистать страницы, понюхать их, зацепиться взглядом за строчку, рассмотреть иллюстрацию. У каждой книги свой запах, своя бумага, свой шрифт. Своя история. Юля любила гулять в букинистическом магазине, проводить по старым корешкам рукой, взять с полки томик, открыть его, посмотреть год издания и как оформлен титульный лист. Старые книги всегда таят в себе тайну. До того как попасть в магазин, они кому-то принадлежали, стояли в чьих-то шкафах, читались, перечитывались или пылились неоткрытыми. Некоторые книги почти новые, на некоторых – памятные надписи, сделанные еще чернилами. Все эти тома – свидетели чьих-то жизней. Как они оказываются в букинистике? Юля часто думала об этом, бродя вдоль стеллажей. Умер хозяин и новым владельцам надо избавиться от хлама? Теперь все произведения есть в электронном виде и сдать бумажные книги – значит очистить пространство квартиры? А может, нужда заставляет расставаться с полюбившимися собраниями и продавать их? Как много всего стоит за одной подержанной книгой на полке букинистического магазина.
Бок о бок с ним сидел на траве длинный, худой человек в дождевике. Он смотрел прямо перед собой, обнимая костлявые колени. Возле него лежали рыболовные снасти - новенькие, ни разу не бывшие в употреблении.
\"Вы меня удивили, - сипло сказал Райце-Рох. - Никогда не думал, что кто-то сумеет незаметно подобраться ко мне\".
Вода совсем остыла, и Юля включила кран, чтобы добавить немного теплой. Все же, как ей ни нравилась работа, если несколько экскурсий в день, да по жаре – тяжело. Хотя к труду она была привычная. Подрабатывала еще со студенчества, чтобы помочь маме. Вся их семья состояла из двух человек и кенара Агафона. Отца своего Юля не знала. Сначала, конечно, были рассказы про папу – капитана корабля. И Юля очень любила его и ждала, а потом подросла и узнала правду о том, что в юности мама влюбилась, забеременела, они с отцом даже поженились, но он их бросил, когда дочке не исполнилось и года. Уехал, долго не давал о себе знать, появился, только чтобы оформить развод. Наверное, это был их первый по-настоящему взрослый и серьезный разговор с мамой. Они были почти на равных – две женщины одной маленькой семьи. Болело после того разговора страшно. Плакала. Каково это – узнать, что брошен и не нужен? А потом как-то… переболело. Жили без него и дальше проживем. Главное, они с мамой друг другу нужны.
\"Ваше терпение делает вам честь, - отозвался сосед, оставляя без внимания полуупрек-полукомплимент. - Можете расценивать мое присутствие как награду. Мы вполне могли обойтись без этого\".
Юля выключила кран и взяла книжку.
\"От чьего имени вы говорите?\" - спросил Райце-Рох на всякий случай, хотя уже понял, что это за свидание. Он успокоился. В конце концов, он за тем и приехал.
На кухне мама сидела перед ноутбуком, погрузившись в свою привычную вечернюю сетевую жизнь.
\"Мы натолкнем вас на кое-какие мысли, - продолжил человек ровным голосом, игнорируя вопрос профессора. - У вас пытливый ум, вы занимаете подходящий пост и можете оказать нам серьезную услугу\".
Инстаграм в очередной раз ранил, показывая фото Аси за руку с Платоном Кедровым. Красивый мужчина, жалко, что расстались. А впрочем… какое-то внутреннее женское удовлетворение все же было. Значит, и у вас там в красивой жизни бывают свои неурядицы. Не только нас, обычных и земных, оставляют, но и вас – ухоженных, в дорогих нарядах. Светлана не любила в себе эти желчные злые мысли, боролась с ними, стыдила себя, но порой они все же брали верх, принося некое удовлетворение, ставя знак равенства между ней и кем-то «оттуда». Да, жизнь везде одна.
И так же, как и другие, ты пытаешься доказать, что не хуже, что тоже чего-то есть в твоем существовании такого-эдакого. Кому пытаешься доказать? Зачем? Людям, которые подписаны на страничку? Самой себе? И словно в ответ на фото Аси выкладываешь собственный кадр, который сделала, выходя с работы. Не через служебный вход, а через главный. Фотографируешь умопомрачительную флористическую композицию на большом стеклянном столе, стараешься, что бы в обзор влезла галерея бутиков, и многозначительно подписываешь: «Сегодня в отеле “Максимум” вот такие цветы».
\"Что мне за это причитается?\" - спросил Райце-Рох, отводя глаза в направлении мертвеющего заката.
Ну что, жизнь удалась? Довольна? И фото правдивое, и подпись. А на выходе – ложь. Ты всего лишь проходила мимо.
\"Ничего\", - ответил человек в дождевике.
«Где проходит граница правды и лжи? – писала она чуть позже Федору, когда дочь закрылась в ванной. – У тебя бывало так, что ты вроде говоришь абсолютную правду, но при этом четко знаешь, что врешь?»
Профессор помолчал.
С Федором Светлана познакомилась в сети. Ее по дружбе попросили вступить в сообщество любителей советского кино – наращивали количество подписчиков, там она и познакомилась с Федей. Как-то сразу у них сложился диалог. Вообще, удивительное явление – сеть. И человека не видел, и знаешь о нем только то, что сам он осторожно и дозированно рассказывает, а принцип живого настоящего общения срабатывает безотказно: к одним людям тянет, другие неприятны. Сообщество давно распалось, а переписка с Федором сохранилась, став неотъемлемой частью жизни. И темы для разговоров как-то не иссякали. Хотя знала Светлана о своем знакомом совсем немного. Что ему за сорок, что коренной москвич, в разводе, живет с отцом в старой двушке. На вопрос о профессии ответил: «Продавец на улице». Но Светлана почему-то не поверила. В ее понимании уличный продавец – это тот, кто торгует булками с лотков или мороженым. Это либо студент, либо приезжий. К тому же все послания Федора несли четкий отпечаток высшего образования, широкого кругозора и грамотной речи. Он почему-то представлялся ей младшим научным сотрудником исследовательского института. Таким… интеллигентом со скромной зарплатой. И если отшутился, значит, тому есть причины. Светлана не стала копать дальше. В конце концов, она тоже на некоторые вопросы старалась отвечать обтекаемо. И он тоже сразу же отступал. За все время переписки ни один из них ни разу не предложил встретиться или обменяться телефонами.
\"Ведь вы - не человек?\" - осведомился он, зная ответ заранее.
Наверное, оба перестраховывались, обоих устраивало сложившееся положение дел. Порой написать что-то бывает гораздо проще, чем произнести это вслух. Для писем всегда находится тема. А вот, допустим, позвонишь… и что говорить? О чем? А вдруг возникнет неудобная напряженная пауза? А вдруг не понравится голос? Вдруг этот голос будет совершенно не сочетаться с письмами? Вдруг все разрушится? Светлана боялась разрушить возникшую дружбу, поэтому старательно берегла то, что имела. Может быть, когда-нибудь… но не сейчас.
Рыбак неодобрительно, хлипко фыркнул.
Дверь ванной открылась.
\"Нет\", - сказал он.
– Мама, я готова к чаепитию!
\"Зачем я вам понадобился? - не сдавался профессор. Характером он был агрессивен. - Согласитесь, я имею право хоть на какую-то информацию. Сдается мне, это не так много\".
Фигура в дождевике поиграла пальцами и удивленно на них воззрилась, будто простое движение было непривычным делом.
Светлана нажала на кнопку «Отправить», захлопнула крышку ноутбука и пошла наливать воду в чайник.
6
\"Возможная информация вам ничего не даст. Хорошо, я скажу коротко. Мы хотим быть, просто быть. Не исключено, что через веру - ведь я беседую с вами лишь благодаря вашему уверенному ожиданию. Но это не очень надежно; мы, скорее всего, остановимся на другом варианте. Вот, собственно, все, что вам позволительно знать. Большего ваш рассудок все равно не вместит. Может быть, я погорячился с премией. Можно вас канонизировать. Хватит?\"
Квартира привычно встретила тишиной. Не потому, что в доме никого не было, просто дочка уже спит – поздно, а жена… то ли спит, то ли бодрствует… понять невозможно.
Райце-Рох пожал плечами.
Свиридов разулся и пошел в ванную мыть руки. Он уехал с кинопросмотров в перерыве. Спроси его, понравились ли картины, не ответит. Он их не видел. Смотрел на экран, а думал о своем. Это раньше, когда они выходили вдвоем с Ларой, были единым целым, все замечалось, смотрелось, обсуждалось. Жизнь казалась наполненной, счастливой. А сейчас… он бы и не ходил на эти кинопросмотры, но фирма, которую наняли для организации мероприятия, наделала столько шума, заявляя о своей креативности и непохожести на другие, что Александр захотел все увидеть и оценить лично. Скоро август, жара должна пойти на убыль, а на веранде отеля можно устроить пятничные и субботние вечера с программой. Эта идея пришла в голову давно, но хотелось необычного воплощения. Впрочем, то, что он увидел сегодня, – не впечатлило. Больше шумихи, чем по-настоящему интересных идей.
\"В это верится с трудом. Но я в невыгодной позиции для споров и торгов. Это - я имею в виду канонизацию - было бы забавно\".
Зато пересекся с Платоном Кедровым – владельцем известных туроператоров, и тот намекнул на необходимость встречи. Хочет что-то предложить.
Свиридов вышел из ванной и направился в гостиную. Включил свет.
\"Точнее не выразиться, - кивнул рыбак, накинул капюшон и плавно встал. Удочки оказались в его руках, хотя профессор не заметил, чтобы он потянулся за ними и поднял с травы. - Прощайте, профессор. Ступайте домой, отдыхайте и постарайтесь вникнуть во все, что родит ваш кипучий разум по нашей подсказке. Семена уже готовы лопнуть. Отправляйтесь в деревню и больше не приходите сюда, - он, продолжая монотонную речь, начал отступать к кустам. Идите, идите, не стоит тянуть, идите и размышляйте\".
Так и есть. Лара сидела в кресле. Она даже не вздрогнула и не пошевелилась.
– Привет, – тихо сказал Александр.
... Отойдя шагов на двадцать, уже промочив ноги в росе, профессор вспомнил о забытых сапогах и оглянулся. На месте человека дрожала и расплывалась курносая девочка лет пяти, с бантами, в чистеньком пышном платье. Белые коленки мерно вздувались пузырями, потом пузыри опадали. \"Я не девочка, - бессвязно пищала-напевала она. - Я не девочка, а я совсем не девочка, тра-та, та-та-та, я другая, я вообще не девочка\". Это звучала нелепо, но мелодично.
– Хорошо повеселился на вечеринке?
Профессор помедлил и неуверенно зашагал прочь, пожертвовав сапогами. В его мозгу кружил рой смутных, неясных, бесформенных до поры мыслей и догадок. Далекое зарево над горизонтом просило тайгу помнить о солнце, что совсем еще недавно полновластно правило землей.
Голос ее был полон горечи и усталости.
Глава первая
Александр закрыл глаза, заставляя себя сохранять спокойствие.
МИРАЖ - 3
Другого он и не ждал.
КАБАЛА
... свободная воля это ничто...
Мартин Лютер, \"О рабстве воли\"
Глава 2
Было бы безумием предоставить человеку \"свободно\" принимать какие бы то ни было решения.
Лев Шестов, \"На весах Иова\"
На исходе дня маги разбросали близ моего жилища маисовые зерна. Удобная точка отсчета. Можно взять и другую - какая разница, если твоими устами говорит Бог. Кому же еще говорить? \"Знайте же, что ни один волос без ведома Моего не упадет...\" То-то же. А мы, несмышленыши, занимаемся оправданием добра.
Чего ты хочешь?
Карло Гоцци.Принцесса Турандот
1
Когда я наступил на одно из зерен, оно вошло мне в стопу и в своем подъеме достигло глотки. Она и сейчас полыхает огнем. Мне тяжело говорить. Мираж сгущается перед глазами и зовет. Больше оазис меня не дождется. Я торжественно обещаю это ликам святых, глядя в безжизненные глаза великомучеников Серена и Виктора, угодников Льва и Мартина, Райце-Роха чудотворца, святого Карлоса - сей причислен Братством к лику святых единственно из страха перед магами. По случаю я зажег пред образами свечи, и тени пляшут на полированном корпусе \"Горгоны\".
Лара встала с кровати только тогда, когда муж ушел на работу. Хлопнула дверь, домработница что-то сказала Катюше, и Лара открыла глаза. Впереди был день. Еще один длинный, бесцельный, тяжелый день, который надо как-то прожить.
А им плюнь в глаза - все Божья роса! \"Давать имена - дело человеков, так отнеслось к названьицу Его Святейшество в одной из проповедей. - Важны дела, а не слова. Именуют же диавола, врага рода человеческого, Люцифером\".
Ей все труднее было общаться с собственным мужем, хотя еще год назад представить такое казалось невозможным. Год назад все было совсем по-другому. Тогда все же существовала надежда. А сейчас… снотворные и транквилизаторы на прикроватной тумбочке – лучшие друзья. Бессонница страшная. И волшебные коробочки с таблетками почему-то не помогают. Они просто выравнивают эмоции, но сон все равно не приходит. Нужно повышать дозу, но этого Лара боялась. Вдруг уснет насовсем? Как же тогда Катюша? И муж…
Меня заносит, я перескакиваю с пятого на десятое, но так происходит часто, когда звучит монолог без надежды на будущих слушателей. Это просто дурная, не так давно приобретенная мною привычка разговаривать самому с собой. Скоро надобность в диалогах - хвала Василискам - отпадет вовсе. Уже сейчас любому известно, чего можно ждать от соседа, что у него там такое творится в глубинках заячьей души. А если неясно с соседом - ничего страшного, ясно с другими, и вряд ли сосед с оказией удивит чем- нибудь новеньким.
Ну а что муж? Сначала Саша был очень внимательным и заботливым, и эта навязчивость ее раздражала. Лара начала избегать общения. Он обижался, но правила принял и в конце концов перестал лишний раз даже прикасаться. Отстранился. Вот тогда-то Лара почувствовала, как ей не хватает его участия. И стала обвинять Александра в бесчувственности.
Хотя… Наверное, все обстояло намного проще. Случившееся подкосило только ее, он это переживал гораздо легче. Конечно, ведь такое произошло не с ним, он если захочет… об этом даже думать не хотелось. Но думалось. Если он захочет ребенка, то никаких проблем – очередь выстроится из потенциальных матерей. Это у нее, у Лары, больше никогда не будет детей. Четыре неудачные беременности, четыре выкидыша.
А ведь там уже билось сердце. И это был мальчик.
... Иногда вспоминается светлое. Оно приходит, когда не ждешь, не спросясь: так, недавно оно коснулось меня, сокрытое в порывах холодного ветра, тянувшего тучи в поводу, а солнце отчаянно отбивалось и проигрывало. Что-то растворилось во мне крупинкой реактива, достаточно сильной, чтобы на миг окрасить все сознание в прежний, умерший цвет. Мелькнула жаркая, залитая солнцем площадь, побелевшее майское небо, праздничная вода, дальний городской пляж. Прежние, ушедшие голоса невнятно позвали и исчезли вновь. Белые рубашки с короткими рукавами. Причал, катера, на которых можно прокатиться, а можно и нет. Мороженое. Его я могу купить и теперь, и я покупаю в надежде охладить палящий внутренний зной и развеять мираж, но толку от этого чуть. Порой выскочит глупая мысль: вот то забытое, маленькое эскимо - оно бы покончило с наваждением одним спасительным леденящим ударом, но где оно, в каких, некупленное, растаяло далях? И даже ветер, сулящий скорое ненастье, был не страшен тогда: приходилось, весело охая, нестись опрометью в ближайшую подворотню или прямо домой, и не виделось в нем ничего скверного. Но нынче ветер - даже тот, что подарил мне на днях радость былого света, - секундой позже предстал скотиной-хозяином, вышвыривающим белый день за порог, точно собаку.
Когда такое случилось в первый раз – было очень тяжело. Провалялась в кровати неделю, еле пришла в себя. Во второй береглась, готова была пролежать все девять месяцев – все равно на седьмой неделе беременность прервалась. В третий раз – тоже на седьмой неделе. Потом долго не могла зачать, и вот когда это произошло… ожидание, вера в чудо, надежда, страх – все перемешалось в голове. Но сильнее всего была вера в чудо. Чуда не произошло. И четырнадцатая неделя стала последней неделей надежды. У нее больше никогда не будет детей.
Никогда – какое страшное слово. Слово, разрушающее жизнь.
Вот так я разговариваю с собой, потому что прочим уже заранее все понятно и они, перекормленные страхом, не хотят понимать ничего сверх, а если кто-то что-то еще не понял обо мне, так это я сам, приходится жевать и пережевывать жвачку в поисках тайного вкуса.
– У вас есть Катенька, – утешала мама, когда прилетала из Петербурга, чтобы побыть с Ларой в самый тяжелый послебольничный период.
Да, у них есть Катенька.
Но полноценной Лара себя больше не чувствовала. Матку ей удалили. Сказали, что с такой большой миомой больше рисковать нельзя.
... Василиски объявились как-то все сразу. До поры до времени они попадались в толпе поодиночке или малыми группами, и на них никто не обращал особого внимания, благо хватало уже безумных сект и психов вообще, город кишмя кишел сумасшедшими, так что новинка помраченного разума - секта Покаянное Братство - оставалась в тени. Они не проповедовали на перекрестках, не клеили афиши, не обещали исцелить больных. Они просто существовали и мало-помалу множились, но по-прежнему молча вышагивали в людских потоках, сновали в метро, не страшась запятнать белоснежные одеяния, - погруженные в себя, поглощенные какой-то, казалось, одной неотступной мыслью. И старались ни с кем не встречаться взглядом. Дальше началась политика. Вокруг царила неразбериха, и опять же никто не удивился, когда представитель секты очутился в парламенте. Заграница отреагировала более живо: там тоже доставало забот, но внезапное появление в органах власти сектантов смутило тамошнее общественное мнение. Я говорю об их органах власти, ибо к тому времени Покаянное Братство было представлено и там. Настоящую тревогу забили позже, когда ничего поделать было нельзя. Ряды секты множились с каждым днем. Это касалось не только власть имущих, но и простых смертных. Теперь уже ясно, что в погоне за правом пореже каяться и раскрываться в Момент Истины каждый член секты был заинтересован в привлечении как можно большего числа неофитов. Вдобавок это вело к неуклонному движению вверх по иерархической лестнице, венчала которую немногочисленная каста собственно Василисков, внушавших необъяснимый страх своим видом, манерой говорить, смотреть, передвигаться. Число их оставалось неизменным.
И Саша знал, что теперь его жена лишена репродуктивной функции, что она больше не может дать ему еще одного ребенка. А он хотел. Лара точно знала, что хотел. Они много раз в далекой, теперь уже другой жизни говорили о том, что семья у них обязательно будет большая. Не получилось.
К чему это все? Моя речь похожа на чтение главы из ненаписанного учебника новейшей истории. Рассказывать все эти вещи скучно и тяжко, но я возьму себя в руки и, коль скоро крутится пленка, продолжу. Правда, еще раз забегу вперед и расскажу теперь, как положили мне клеймо на чело и правую руку. Да, выйдет лучше, если исторические подробности я буду приводить походя, между делом, по велению настроения.
Клеймили меня уже в зрелые годы, когда я был в состоянии понять разницу между свободой и рабством. Память о свободе - пусть относительной и призрачной - берегла меня от незавидной участи грудных младенцев, попадающих в кабалу с млекопитающих лет. Конечно, была в том и особенная горечь, оборотная сторона медали.
Внутри Лары застыло горе. Оно было похоже на тяжелый ледяной шар в груди, который давил и мешал дышать.
Еретическая молва между тем упрямо пускала слухи о \"последних днях\", о печати Сатаны, про которую ясно сказано в Писании. Святая Инквизиция не в силах справиться с этим ядовитым шепотом; он - юродивй, истовый, негодующий - доносится изо всех щелей. Но мало кто из крепких верой не подставил руку и лоб, а кто превозмог страх, тех уже нет среди нас.