– Наработается этот парень на кухне, и все мысли о том, что он – граф, вылетят из его головы, – посмеялась миссис Гудер, узнав о судьбе Ламберта.

– Я не уверен, что после этого ваш новый король вовсе перестанет бояться претендентов, – заметил Жан Вивер, который стал одним из завсегдатаев ее комфортабельного постоялого двора.

Он пригласил ее, Дикона и Танзи выпить с ним по рюмочке, и хоть молодые люди и предпочитали побыть наедине, они не смогли отказаться от этого приглашения преуспевающего торговца, который всегда искал их общества.

– Возможно, вы и правы, сэр. Ему не повезло. К несчастью, Эдуард Четвертый оставил слишком много родственников, – усмехнулся Дикон, внезапно поняв, что король Ричард предостерегал его именно от этого.

– Впрочем, один из племянников, Линкольн уже устранен, – сказала миссис Гудер, которая мечтала только о том, чтобы ее постоялый двор и впредь процветал за счет торговцев.

– А лорд Лоуэлл? Он был убит? – спросила Танзи.

– Похоже никто не знает, что с ним, – ответил ей Дикон. – С тех самых пор о нем никто ничего не слышал.

– А бедный, добрый священник Ричард Саймон?

– Добрый, как же! – возразила миссис Гудер. – Король Генрих будет абсолютно прав, если повесит его, а уж только потом четвертует. Утащить невинного ребенка из дома и научить его так лгать!

Увидев, что Жан Вивер встал, поеживаясь, чтобы налить себе еще стаканчик бургундского, она участливо спросила:

– Вы замерзли, мистер Вивер?

Пока она просила пробегавшего мимо мальчика-слугу подбросить дров в камин, который теперь, осенью, зажигали очень рано, мистер Вивер вежливо пробормотал что-то по поводу ее комнат, в которых всегда уютно и тепло, и о пронзительном ветре с реки, продувшем его до костей. Однако, подбодренный ее доброй улыбкой, он все-таки рискнул продолжить разговор:

– Неужели вы действительно думаете, что король может так расправиться с ним?

– Нет. Один из членов городской управы был недавно в суде и сказал моему мужу, что, как всегда, король проявил милосердие и всего лишь приговорил его к пожизненному заключению.

– Почему пожизненное заключение всегда принимают за милость? – удивился Дикон.

– Вы только что назвали этого Ричарда Саймона «бедным и добрым», мисс Танзи. Вы что, знакомы с ним? – спросил Вивер, обернувшись к девушке.

Танзи рассказала ему о том, как Ричард Саймон оказал им гостеприимство, когда они по дороге из Лестера в Лондон приехали в Оксфорд, и было совершенно, очевидно, что ей его искренне жаль.

– Да, похоже, он действительно добрый человек. Да поможет ему Бог! – согласился Вивер, внимательно рассматривая свою пустую кружку.

– Вы тоже знакомы с ним? – спросила Танзи.

– Да, я встречался с ним, – признался Вивер, и по тому, как он ответил, было понятно, что он не склонен к продолжению разговора на эту тему.

В тот вечер Вивер распрощался со всеми более поспешно и ушел на свое судно раньше, чем обычно. Казалось, этот человек успел побывать всюду и познакомиться со всеми. Танзи была обеспокоена тем, что он очень часто появлялся в «Голубом Кабане» и явно искал ее общества.

Вокруг было немало мужчин, которые добивались ее благосклонности, но все они были и моложе, и беднее. Она могла смеяться, отвечая на их шутки и комплименты, но они ровным счетом ничего не значили для нее, к тому же та жизнь, которую она вела, давно научила ее ставить мужчин на место. Поскольку она искренне любила Дикона, ей были совсем не интересны другие подмастерья и прочие лондонские ухажеры. Помимо любви, Танзи испытывала к Дикону такое уважение, что сама возможность обратить хоть какое-то внимание, пусть самое поверхностное, на другого мужчину казалась ей невероятной. И в глубине души она признавала, что эти чувства во многом связаны с тем, что ей известна тайна его происхождения.

– Этот тип, Вивер, пристает к тебе? – спросил однажды вечером Дикон в присутствии миссис Гудер, иронизировавшей по поводу того, что их гость не отходит от Танзи, когда появляется в таверне.

– Нет, нисколько. Его нельзя не любить, – ответила Танзи. – Но он все время откладывает выход своего судна, а мы так заняты. Я часто не успеваю сделать всего того, о чем просит миссис Гудер. Представьте себе, что кто-то отвлекает вас, когда вы должны сосредоточиться на какой-то важной работе для мистера Дэйла.

– Конечно, я понимаю. Например, все эти разговоры про бунт. К счастью, все закончилось. – Он взял ее руки в свои и заглянул девушке в глаза. – Он не пытается ухаживать за вами, Танзи? Если да, то…

Она рассмеялась и нежно поцеловала его в лоб, пытаясь поцелуем стереть с лица выражение тревоги и неудовольствия.

– Нет, нет, Дикон, – заверила она его, – ничего подобного. Он рассказывает мне про жизнь во Фландрии да так интересно, что мне самой захотелось там Побывать. Впрочем, мы слишком много о нем говорим. Наверное, потому, что мне все-таки нравится бывать в его обществе. Мне кажется, что он очень интересуется вами, и когда мы с ним вдвоем, он засыпает меня вопросами.

– О чем он спрашивает?

– О многом. Где вы живете, например. Если вы живете один, он хотел бы навестить вас. Я сказала, что вы живете вместе с товарищами-подмастерьями. Еще он спрашивал, говорите ли вы по-французски и знаете ли латынь. И всякие другие вопросы. Где вы жили во время правления короля Эдуарда?

Дикон быстро окинул взглядом набитую посетителями таверну.

– Не кажется ли вам, что где-нибудь за границей он мог встречаться с Джервезом? И что он предполагает…

– Нет, нет. Откуда? Не волнуйтесь, Дикон. Я рассказала вам об этом только для того, чтобы вы не ревновали.

– Ревновать?

– Ведь вы же ревновали к Тому…

– И снова буду, когда он вернется.

– Почему? Ведь я уехала из Лестера и все бросила только для того, чтобы быть с вами.

– Это не совсем так. После всего, что произошло там, вы должны были уехать. И если бы за вами приехал Том…

– Боже мой, Дикон! Ну почему вы так думаете?

– Потому что вы лучше подходите друг другу. Потому что вы, наверное, лучше понимаете его, чем такого мрачного, сомневающегося человека, как я. Потому что Том – веселый и блестящий, и я немного завидую этому. Но с таким характером надо родиться, его невозможно приобрести.

Танзи знала, что Дикон говорит правду. Она до сих пор скучала по веселому смеху Тома и его шуткам.

– Если бы я хотела, я могла бы выйти замуж за Тома. Но я не хотела этого, – медленно и рассудительно сказала Танзи.

– И ваша жизнь теперь была бы гораздо легче. Хотя я и люблю вас преданнее, чем любой другой мужчина в мире стал бы вас любить, мне кажется, что вам со мной будет нелегко, моя дорогая. Но я родился именно таким, это какие-то наследственные черты. И еще, – добавил он, глядя на нее виновато, – я, наверное, слишком увлечен своей работой, чтобы быть хорошим мужем.

Танзи подошла и обняла его.

– Я все это понимаю, и я люблю вас таким, какой вы есть, – просто сказала она. – Каждый день я благодарю Бога за то, что дождалась вас. Смех – очень милая вещь, но такая преданность – большая редкость.

Дикон прижал ее к себе, зная, что любовь Танзи – огромное счастье для него, и давая себе слово не позволять больше ревности овладевать собой, хотя он и понимал, что ревность – это проявление его природной скромности и неуверенности в себе.

Несмотря на эти благие намерения, встретив Жана Вивера в «Голубом Кабане» в очередной раз, Дикон не удержался и спросил, когда он собирается покинуть Лондон.

– Я обратил внимание на то, что погрузка давно закончена, – добавил он.

– Да, и получился вполне порядочный груз шерсти для наших ткачей. Но я должен вначале закончить кое-какие личные дела. Сказал бы я вам о них, но только не здесь.

– Почему не здесь?

– Давайте спустимся к реке.

– Что вам от меня нужно? – грубо спросил Дикон. Вивер положил ему руку на плечо.

– Спросите лучше, что я хочу предложить вам. Я собираюсь в Бургундию, и именно там вы можете сделать себе состояние.

– Бюргерам Дижона понадобились новые мосты?

– Насколько я знаю, нет. Но герцогине очень нужен такой молодой и надежный англичанин, как вы.

– Для работы при ее Дворе? – спросил Дикон, явно заинтересованный разговором.

Торговец взял свое пальто и направился к двери.

– Давайте выйдем отсюда, и я все расскажу вам. Если вы даете слово молчать.

– Я не болтун. Как только дом для сэра Вальтера Мойла будет готов, я стану искать другую работу. Если ваше поручение – секрет, клянусь, я никому не скажу об этом. Кроме Танзи, конечно.

– Женщины не умеют хранить секреты, – возразил он, останавливаясь в дверях.

– Танзи умеет. Она хранит один секрет уже в течение многих лет.

– Вы полностью доверяете ей, не так ли?

Каждый день и каждый час, подумал Дикон, я вверяю ей свою жизнь. Но ничего не ответив Виверу, он обернулся, чтобы позвать Танзи, и они втроем вышли из таверны на темную улицу.

– Я хотел бы пригласить вас к себе на судно, – сказал он, чем вызвал восторг Танзи.

Полюбовавшись лондонскими огнями с палубы маленького суденышка и заглянув в его набитые доверху трюмы, они расположились в тесной каюте Вивера, где, к его удовольствию, им никто не мог помешать.

– После того, как мы немного поговорили возле Тауэрских ворот, я понял, Брум, что вы не слишком любите Тюдора, – начал Жан Вивер, не желая терять время попусту.

– Ничуть. Вы правы, – ответил Дикон, с интересом рассматривая незнакомые предметы вокруг. – Что угодно герцогине?

– Сбросить его с трона, который ему не принадлежит, и отомстить за смерть брата.

Эти слова в тесной каюте прозвучали, как удар грома. Дикон вскочил со своего места и уставился на Вивера, сидевшего на узкой деревянной скамье. Танзи видела, как на его лице, сменяя друг друга, появляются выражения, свидетельствующие о том, какие противоречивые и сложные чувства вызвало в нем то, что он только что услышал. Он совершенно забыл о том, что надеялся получить интересный заказ за границей, и полностью был во власти подозрительности и осторожности.

– И чем же я могу быть ей полезен, простой подмастерье-каменотес?

– Тем, что у вас внешность настоящего Плантагенета!

– И потом работать на кухне?

– На этот раз мы должны добиться успеха. Но даже если только наши намерения станут известны при иностранном Дворе, этого уже будет достаточно, чтобы слух о них дошел до Тюдора и взволновал его. Узурпаторов всегда мучают подобные кошмары, а Маргарита Бургундская видит цель своей жизни в том, чтобы ни на минуту не оставлять Генриха в покое.

Дикон молчал, потрясенный тем, что он сам может быть вовлечен в одну из этих интриг, которые постоянно разворачиваются во дворцах. Что именно его, одного из тысяч молодых людей, хотят выбрать для этого, что на его долю выпадает эта жестокая и трудная роль. Ему – ученику каменотеса, поглощенному своим ремеслом, и королевскому внебрачному сыну, чье сердце стремится к этому, а разум сопротивляется, взывая к благоразумию.

– Танзи была совершенно права, когда сказала, что глупо выбирать в претенденты того, кто совершенно не похож на человека, чью роль ему предстоит сыграть, – сказал посланец герцогини таким тоном, словно вспомнил о словах Танзи совершенно случайно, без всякой связи с их разговором. – Мы не намерены повторять ту же ошибку. Вам, конечно, приходилось видеть Ламберта Сайнела среди слуг в королевской процессии?

– Да, – согласился Дикон, который не мог при случае не рассмотреть этого парня.

– Ну и жалкий же у него вид! – заметил Вивер. – Вы – тот человек, который даже среди носильщиков будет выглядеть так, словно в его жилах течет королевская кровь.

Это было такое точное попадание, что Дикон покраснел. Он прекрасно помнил, как гордо отвернулся в тот день от Тюдора и его приближенных, думая, что гораздо лучше выглядел бы на месте короля. Тогда он устыдился этой мысли.

– Сайнел вполне прилично выглядел, но с этим покончено, – сказал он.

– Я тогда, возле Тауэра, понял, что вы сошли бы за Уорика гораздо легче, чем он, – Вивер не мог остановиться. – Вам никогда не говорили, что вы очень похожи на Плантагенетов?

– Уорик жив, находится здесь, в Лондоне, так что вся эта идея не стоит выеденного яйца.

– Но ведь могут быть и другие. Линкольн, например.

– Все уверены в том, что Линкольн погиб во время Стоукской битвы, – вмешалась в разговор Танзи.

– Тогда Ричард, герцог Йоркский. Слухи о том, что он сбежал из Тауэра, уплыв на лодке, ходят уже давно…

Итак, это случилось. Произошло именно то, от чего предостерегал его отец.

– Но Ричард на несколько лет моложе меня, – возразил Дикон.

Вивер встал, энергично жестикулируя, и поставил перед ними вино.

– То, о чем я говорю, случится не завтра, а с течением времени разница в возрасте перестает быть заметной. Вам надо будет хорошо подготовиться. Герцогиня расскажет вам все о сыновьях короля Эдуарда и о том, какими их могли запомнить окружающие. Вы узнаете про все семейные предания и шутки, про всех родственников и придворных, узнаете, как они выглядели. Мы должны будем разработать план, чтобы собрать единомышленников, которые нас поддержат.

Дикон услышал учащенное дыхание Танзи и не сомневался в том, что она очень напугана.

– Господин Вивер, вы напрасно теряете время, – сказал Дикон, ставя на стол кружку с вином, к которому так и не притронулся. – Я – резчик по камню, строитель. Мое ремесло – это вся моя жизнь. Через несколько недель я буду сдавать экзамен и надеюсь, что потом меня примут в гильдию. Я сам выбрал эту жизнь, и для другой я не гожусь.

Жан Вивер смотрел на Дикона, улыбаясь.

– Вам предстоит другая, гораздо более интересная жизнь. Вам обоим. Мне кажется, что вы не чужды страсти к приключениям…

– К тому же, я собираюсь жениться, – добавил Дикон, пропустив мимо ушей последнее замечание Вивера.

– Неужели вы оба не видите, насколько легче будет ваша семейная жизнь? Мне кажется, что ни у кого из вас нет денег. Наверное, вы даже не можете купить себе дом. Если вы поедете со мной, вы оба будете жить в роскоши, в такой роскоши, о которой вы никогда даже мечтать не могли. При Бургундском дворце. Танзи, там будет вкусная еда и прекрасные туалеты. Вы будете много путешествовать. Может быть, попадете в Париж. И в другие европейские города. Будете встречаться с королями. И вам, Дикон, больше не придется целыми днями надрываться на строительстве домов для богачей. И Танзи не должна будет больше подносить пиво пьяницам и молодым нахалам. Что вы теряете? Мне кажется, что вы еще не успели прочно обосноваться в Лондоне. У кого-нибудь из вас есть родители?

Танзи покачала головой.

– Мой отец умер, – коротко ответил Дикон.

– Это сильно облегчает дело, – отреагировал Вивер. – Если бы они были живы, возникло бы много трудностей.

– Конечно, – согласился с ним Дикон, и эта ситуация его неожиданно позабавила.

– Кем он был? – спросил Вивер, возвращаясь к тому, что его более всего интересовало.

Рука Танзи, в которой она держала кружку, дрогнула, и она даже пролила вино на платье. Однако Дикон смотрел Виверу прямо в глаза.

– Воином, – ответил он после секундного колебания.

– Так же, как и отец Танзи, – заметил Вивер весьма будничным тоном.

– Им приходилось участвовать в одних и тех же сражениях, – заверил его Дикон.

– Наверное, благодаря этому вы и встретились? Что могло бы вас заставить принять мое предложение, молодой человек, а?

– Я подумаю об этом, сэр.

– Но никогда и ни с кем не обсуждайте это, только между собой.

– О, в этом вы можете не сомневаться! – Говоря это, Ричард Брум, подмастерье, выглядел еще более подходящим кандидатом для Вивера, чем когда-либо раньше. Словно он и на самом деле был Плантагенетом. Как герцогиня будет довольна моим выбором, думал Вивер, поздравляя себя с удачей. И он так хотел угодить своей покровительнице, что внезапно ему в голову пришла шальная мысль – скомандовать отплытие, пока эта пара еще на судне. Однако насильственное участие Дикона в их планах могло быть слишком опасным.

– Наше затянувшееся пребывание начинает интересовать вашу таможню, – сказал он, провожая своих гостей на палубу, – поэтому нам придется отплыть не позднее, чем завтра днем. Всем сердцем я надеюсь на то, что вы оба тоже будете на этом судне, готовые к встрече с моими друзьями во Фландрии и в Бургундии.

– Я подумаю об этом, – ответил самый подходящий претендент, о котором они только могли когда-либо мечтать.

Глава 19

Всю ночь Дикон думал над предложением Вивера. Он лежал без сна в доме Орланда Дэйла, в спальне, среди беззаботно и крепко спящих товарищей. Он старался методично взвесить все «за» и «против» заманчивого предложения фламандского торговца.

В его пользу, безусловно, говорили и шанс помочь йоркцам в достижении их цели, и приключения, и роскошная жизнь, которую он сможет обеспечить Танзи, и сознание того, что именно он может справиться с предлагаемой ролью.

Против предложения Вивера были и неопределенность самого плана, и его, Дикона, собственное нежелание выдать свое происхождение и подчеркивать сходство с Плантагенетами. Кроме того, он не хотел становиться игрушкой в чьих бы то ни было руках и боялся, что Танзи останется молодой вдовой. Однако самое сильное возражение было связано с тем, что он мечтал посвятить себя избранному делу.

В том, что задумывали герцогиня Бургунская и йоркцы, был большой риск, и Дикон знал, какие страдания принесет Танзи страх за его жизнь. Потому что, если он вернется в Англию под видом Ричарда Йоркского, и их заговор не удастся, вряд ли Генрих и второго претендента пошлет работать на дворцовую кухню. Он либо казнит его, либо пожизненно заточит в тюрьму.

Дикон предпочитал оставаться самим собой и заниматься своим делом. Однако решающую роль сыграли отцовские слова: «Именно из таких юношей, как ты, даже благодаря случайному сходству, делают претендентов. Поступи в учение. Живи достойной жизнью ремесленника, женись на простой девушке, затеряйся в большом городе и забудь все, что я говорил тебе.» Эти слова Дикон запомнил на всю жизнь.

Прежде, чем рассвело, он тихо подошел к «Голубому Кабану» и свистнул, как было условлено, под окном Танзи. «Я остаюсь каменотесом» – напевал он эти слова на мотив популярной песенки, и в его голосе была радость, поскольку он не сомневался, что и Танзи не спала эту ночь и должна испытать облегчение, услышав его. Однако, рискуя опоздать на работу, он не смог побороть искушения и побежал к реке, чтобы бросить последний взгляд на судно фламандского торговца. Матросы сновали по палубе, готовясь к отплытию.

И я мог бы быть там, подумал Дикон, и приплыть с ними в Гаагу, увидеть другие города Европы и пережить такие приключения, которые редко выпадают на долю молодых людей. И вернуться в Англию с армией, может быть, даже мнимым королем.

Вместо этого он, прихватив по дороге в пекарне на Бред стрит горячего хлеба, поспешил к дому сэра Мойла, к своим товарищам. Сначала ему предстояло выслушать замечание за опоздание и только потом – доделывать фонтан во внутреннем дворике, над которым он трудился в последние дни.

– Я уверена, что вы приняли правильное решение, – успокаивала его Танзи, когда они встретились вечером, видя, каким усталым и измученным он выглядит.

– Мне кажется, мы оба никогда не принимали всерьез эти сумасбродные идеи, – ответил он, стараясь скрыть от нее разочарование той однообразной и скучной жизнью, которую они предпочли. – И это единственный вывод, который мы можем сделать из заманчивого предложения Вивера. Это та самая единственная ситуация, от которой меня предостерегал мой отец, и, по крайней мере, я рад, что послушался его. Но, моя ненаглядная, моя единственная, как бы я хотел, чтобы вы могли жить, не нуждаясь ни в чем! И чтобы у вас были прекрасные, дорогие туалеты!

– И ради нарядов рисковать собой?! Зачем они мне, потеряй я вас?!

– И вы согласны жить в бедности? Потому что, даже если я стану мастером и начну работать самостоятельно…

Она была счастлива, что смогла разубедить его.

– Господи, Дикон, я была так счастлива, что вы приняли именно такое решение, что даже забыла сказать вам. Нам не придется жить в бедности. Пока мы с вами были у Вивера, приходил Гаффорд. Мне очень жаль, что не удалось повидать его и узнать лестерские новости. Но он оставил господину Гудеру письмо для меня. – Она вытащила письмо из кошелька, висевшего у нее на поясе, и протянула Дикону. – Оно от господина Лангстафа, адвоката. Вы лучше разберетесь в нем, чем я. Постоялый двор продан…

– Но не очень удачно, – Дикон выразил сожаление, увидев скромную сумму.

– Да. Но мы ведь даже на это не могли рассчитывать. Он написал, что в течение многих месяцев никто даже не хотел смотреть на него. У него дурная слава.

Пока Дикон читал письмо, Танзи вновь переживала все невзгоды и горе, выпавшие на ее долю в последние месяцы жизни дома. Но то, что она так резко сменила обстановку и была очень занята, помогло ей забыть ужасное прошлое. И она уже не могла долго думать о нем, чувствуя себя счастливой в настоящем.

– Самая прекрасная новость это то, что мистер Джордан скоро будет в Лондоне, – сказала она, схватив Дикона за руку и показывая на последние строки письма.

– Лангстаф пишет, что он собирается привезти ваши деньги. Даже несмотря на то, что на дорогах полно грабителей.

– Наши деньги, – поправила его Танзи. – Он собирается приехать через пару недель, прямо к нашей свадьбе.

– Чтобы быть вашим посаженным отцом, – сказал Дикон, возвращая Танзи письмо и целуя ее.

– Да, он хочет заменить мне отца на свадьбе.

– Памятуя о том, каким упитанным был этот кабанчик, – я имею в виду белого, – можно пожалеть, что за него так мало заплатили! – посетовал Дикон.

– Вы знали его только в те немногие дни, когда там был король и когда «Белый Кабан» действительно процветал, – напомнила ему Танзи. – Мой отец неплохо управлялся с делами, а мачеха – царство ей небесное! – не слишком любила работать. И дела наши шли очень плохо. Но как бы там ни было, если мистер Джордан приедет до свадьбы, денег хватит, чтобы купить дом. Может быть, один из тех коттеджей на берегу Темзы, в Чаринг виллидж.

– Кажется, мы оба хотели бы жить в деревне, среди зеленых полей, – ответил Дикон, улыбаясь и радуясь ее активности. – Хотя, возможно, прежде, чем покупать дом, следует сначала узнать, где мне придется работать.

– Разве вы не собираетесь продолжать работать с господином Дэйлом? С той лишь разницей, конечно, что вам будут платить, как одному из самых умелых и талантливых его помощников.

– Я надеюсь на это. Но вы должны помнить, что как только мы закончим дом господина Мойла, нас могут послать работать куда угодно, и Чаринг может оказаться неподходящим местом.

Благодаря напряженной работе дом для господина Вальтера Мойла был полностью готов осенью, к его возвращению из Кале, и хозяин пришел в восторг от него. Господин Вальтер Мойл пригласил мастера Орланда Дэйла и всех, кто работал вместе с ним, на угощение. После того, как все встали из-за стола, несколько самых важных гостей вместе с хозяином дома собрались возле камина в большом холле, обсуждая трудности, с которыми пришлось столкнуться во время строительства, и обмениваясь поздравлениями.

– Хоть Кале и часть Англии, все равно это прекрасно – вернуться домой! – воскликнула Эми, единственная незамужняя дочь хозяина дома.

– И как раз к коронации королевы, – напомнил ей мастер Дэйл.

– Нам предстоит еще изрядно поработать над этим холлом, и тогда он превратится в роскошную гостиную, – сказал Вальтер Мойл, оглядывая зал с явным удовольствием. – И вы, и ваши люди потрудились на славу!

– Может быть, вам известно, мастер Дэйл, что отец вчера удостоился аудиенции в Вестминстере, – пояснил молодой Джон Мойл, который вырос в семейном поместье в Кенте. – Успех, которого он достиг при организации защиты Кале, был очень высоко оценен, так что не исключено, что королевская чета захочет нанести ему визит. Вполне возможно, что король, увидев вашу работу, тоже придет от нее в восторг.

Плотники, каменотесы, стекольщики – все стояли вдоль стен, стараясь не пропустить ни единого слова похвалы в свой адрес. Все они были приглашены с женами или с возлюбленными – хозяин хотел таким образом компенсировать временное невнимание к ним со стороны мужчин, которые были очень заняты работой в его доме.

– Сэр, вы собираетесь больше времени проводить здесь, чем в Иствелле? – спросил мастер Дэйл, надеясь, что ответ послужит дополнительным признанием их усилий.

– Мне придется чаще бывать при Дворе, – ответил мистер Мойл, радуясь своему успеху и тому, что все о нем знают. – А сыну, наверное, придется вернуться в Кент.

– Я только и мечтаю, чтобы жениться и осесть там, – сказал молодой Мойл. – Хотя, боюсь, моя будущая жена явно предпочла бы такой дом старомодному Иствеллу.

Он перегнулся через кресло, в котором сидела его сестра, чтобы получше рассмотреть резные пилястры и навес над камином.

– Это действительно великолепная работа, мастер Дэйл!

Дэйл расцвел от удовольствия.

– Это работа одного из моих подмастерьев, – произнес он великодушно.

– Подмастерья?! – воскликнул Джон Мойл, проводя рукой по ученической резьбе.

– Да, тот самый молодой человек, который стоит рядом со светловолосой девушкой. Пара возле ширмы. На следующей неделе ему предстоит экзамен на право работать самостоятельно.

– Мне кажется, что девушки здесь гораздо милее, чем в Кале. Она его жена? – спросила Эми Мойл.

– Скоро станет ею. Я отпускал его в Лестер, и он привез ее сюда. Но он компенсировал все время, которое потратил на поездку.

– Из Лестера? – переспросила Эми, которая, очевидно, имела особый интерес к этому городу.

Заметив это, мастер Дэйл попросил Дикона подойти к ним поближе.

– Я слышал, что вы уже почти закончили учение. Как вас зовут, молодой человек? – мягко спросил сэр Вальтер.

– Ричард Брум, – ответил Дикон, кланяясь и краснея.

– Прекрасно, молодой Брум. Мы все в восторге от вашей работы. Очень умелая и впечатляющая резьба. И долго вы над ней трудились?

– Понятия не имею, сэр! Я работал каждый день до наступления темноты. Это доставляло мне такое наслаждение!

Все, кто слышали этот ответ, рассмеялись. Но Дикон был совершенно серьезен, и Эми Мойл, склонившись к отцу, что-то прошептала ему.

– Моя дочь говорит, что ваше имя ей знакомо. Ей кажется, что именно вы прислали сюда своего друга, этого прекрасного кузнеца, Тома Худа, вскоре после смерти моего старого мастера.

– Да, сэр. После Босворта ему нечего было делать в Лестере. Я уверен, что он прекрасно служил вам в Кале, сэр.

– Так же прекрасно, как вы, ученики мастера Орланда Дэйла, служили мне здесь. – Хотя и более ярко – можно так сказать? – да, более ярко, – добавил он и улыбнулся, вспоминая что-то. – Он произвел в Кале настоящую сенсацию!

– Он более яркий человек, – рассмеялся Дикон и ушел бы, если бы Эми Мойл не взяла его под руку.

– Вы жили в Лестере? – спросила она, понизив голос.

– Нет, госпожа Мойл, я только однажды был там, – так же доверительно ответил Дикон. – Но именно там я встретил свою будущую жену.

– Эту очаровательную девушку с благородным ртом и прелестным курносым носиком?

– Да. Ее отец был владельцем того самого постоялого двора «Голубой Кабан», где останавливался покойный король, – ответил Дикон, все более проникаясь симпатией к своей собеседнице.

– Тогда она должна знать Тома Худа очень хорошо, не правда ли? Мне кажется, я даже помню, как он говорил о ней. И о вас. С благодарностью. У вас не горели уши?

– Они горят сейчас. От того, что сказали ваш отец и брат!

– О, мой брат очень интересуется красивыми домами. Мне кажется, он с удовольствием стал бы архитектором, если бы отец не заставил его изучать право. Вы хорошо знали Тома?

– Мне кажется, да. Раньше, вскоре после его приезда в Лондон, мы встречались очень часто.

– Тогда скажите мне, правда ли то, что мне рассказала моя подруга Мирабель в Кале?

Дикон посмотрел на маленькую, оживленную брюнетку и улыбнулся своей очаровательной неповторимой улыбкой.

– Госпожа Эми, ведь я даже не имею чести знать вашу подругу! Как же я могу судить о том, что она сказала вам?

– Конечно, не можете. Отец всегда говорит, что я непоследовательна, хотя, сказать по правде, я не очень точно знаю, что именно он имел в виду. Но вы слышали, как отец сказал, что Том произвел в Кале сенсацию. Так вот, моя подруга Мирабель считает, что не только среди тех, кто делает стрелы, но и среди дам.

– Вы меня удивляете. Должно быть, ваша подруга имеет склонность к преувеличениям, – сказал Дикон, думая о том, как бы не навредить другу. – Могу ли я предложить вам немного засахаренных фруктов, которые разносят слуги?

Она рассеянно поблагодарила его, и он постарался воспользоваться этим предлогов, боясь, что Эми станет задавать ему новые вопросы.

Однако, когда Дикон вернулся с фруктами, она уже покинула свое место у камина, и он оказался вовлеченным в беседу с главой их гильдии каменотесов. Только спустя какое-то время он заметил, что она сидит рядом с Танзи возле окна. Темная и светлая головки склонились близко друг к другу, и ему показалось, что дочь хозяина дома атакует его возлюбленную еще более деликатными вопросами.

Когда Дикон провожал Танзи в «Голубой Кабан», ему показалось, что она слишком горячо выражает свой восторг по поводу проведенного вечера.

– Я мечтала бы, чтобы у вас всегда была возможность работать на Мойлов. Они очень славные люди, – сказала она.

И, как все мужчины, он оказался не очень внимательным, и не уловил в ее голосе некоторого разочарования. Сам же он был на седьмом небе от всех услышанных похвал.

– Господин Дэйл уверен, что я хорошо сдам экзамен. Я смог поговорить с главой нашей гильдии, и он рассказал мне, как проходит экзамен. Ты приходишь в зал гильдии, где уже находится один из признанных наших мастеров, которому и предстоит оценить твою работу. Он сидит на возвышении и видит малейшее движение твоих инструментов – стамески и молотка, а все экзаменующиеся стоят перед ним, каждый возле своей скамейки. Все получают по куску камня, но инструменты, если хочешь, можешь принести свои. Потом кто-то объявляет, что именно надо высечь, и отводят для работы определенное время. Каждый может работать, как хочет. Однажды господин Дэйл говорил мне, что они очень любят давать на экзаменах библейские сюжеты. Или высечь какую-нибудь голову для украшения ниши. Через определенное время раздается звонок, и судья спускается вниз, чтобы осмотреть работы. Он обращает внимание на оригинальность самой работы и на то, как она выполнена. Если ты выполнил работу более чем на девяносто процентов, любой мастер-каменотес или строитель с удовольствием возьмет тебя к себе. Если бы знать заранее, какое именно задание ты получишь на экзамене, можно было бы тренироваться и тренироваться. Если бы…

Дикон, обычно очень немногословный, говорил, не умолкая, пока они шли по городу и замолчал только тогда, когда, казалось, выговорился полностью. Они уже стояли возле «Голубого Кабана», а он и не заметил, как остались позади и Флит Дитч, и Дадгейт, и собор Святого Павла. Танзи дернула незакрытую дверь и нетерпеливо затормошила Дикона.

– Дикон, вы слишком устали, работая в этом чертовом доме! Вы очень возбуждены и взволнованы.

– Мне говорили, что отец всегда испытывал возбуждение перед ответственными сражениями, – ответил он. – А уж он был прекрасным воином, лучшим из всех, которые когда-либо существовали. Может быть, для того, чтобы работа удалась, чтобы вложить в нее все, на что ты способен, и нужно испытывать такое волнение.

Танзи была раздражена и дала волю своим чувствам.

– Спокойной ночи, – сказала она резко, уходя от него с гордо поднятой головой.

В то же мгновение он догнал ее, обнял и повернул к себе ее дорогое, обиженное лицо.

– Любимая, чтобы вы рассердились, я действительно должен быть невыносимым! Ведь я говорил вам, что слишком увлечен своей работой, чтобы быть хорошим мужем! Ведь правда, говорил?!

– Но вы могли хотя бы сделать вид, что вас трогает, когда обижают других!

– Кто же вас обидел?! – спросил Дикон, не понимая, в чем дело. – Мне казалось, что вы всем довольны. Даже госпожа Эми обратила внимание на то, какая вы красивая, и мне показалось, что именно с вами она разговаривала больше, чем с другими гостями.

– Да, так оно и было. И мне она очень понравилась, – не могла не признать Танзи, немного успокоившись. – Но все это только потому, что ей надо было разузнать про Тома.

– Она и меня расспрашивала. – Дикон рассмеялся.

– И вы, конечно, защищали его, как скала. Вы, мужчины…

– Но что такое натворил Том, что ему понадобилась чья-то защита? Ведь лучшего парня просто никогда не было на свете!

– Конечно, конечно! – согласилась Танзи, стараясь справиться со своими чувствами и позволив Дикону наконец поцеловать себя. – И я действительно понимаю, насколько важен экзамен, который вам предстоит.

– Он важен прежде всего потому, что означает конец подобных расставаний, – ответил Дикон, чувствуя, насколько проще было бы преодолевать все это непонимание в постели, чем посередине людной улицы. – На следующей неделе именно в это время я буду договариваться со священником в церкви Благодарения о нашей свадьбе. Тогда наконец вы станете моей, Танзи.

Высвободившись из объятий Дикона, она вновь принялась убеждать его:

– Вам никогда не следует ревновать к Тому, несмотря на то, что он такой веселый и удачливый.

Дикон смотрел на нее с выражением невысказанного вопроса в глазах. Он постепенно возвращался к реальной жизни из своего мужского мира и начинал понимать, что именно задело Танзи.

– Он наверняка говорил этой простодушной Эми Мойл, что всегда относился ко мне, как к сестре, иначе, уверяю вас, она никогда не стала бы так расспрашивать меня. Она просто влюблена в него.

Дикон смотрел на свою возлюбленную с улыбкой, в которой были и облегчение и нежность.

– Если Том даже наполовину так галантен, как мне кажется, ему нелегко это переносить…

– Еще, Дикон…

– Да?

– Я хочу, чтобы вы знали: не только мужчины могут хранить верность в дружбе. Я тоже не выдала его.

Глава 20

Дикон вместе с другими учениками мастера Дэйла работал в доме нового канцлера Казначейства – восстанавливал стену, служившую садовой оградой. Они болтали и смеялись, таская тяжелые каменные блоки, и вспоминали прием в доме сэра Мойла, который стал счастливым завершением их последних многомесячных трудов в качестве подмастерьев. Поскольку мастер не делал им никаких замечаний, во время перерыва они еще больше развеселились, вдоволь наигравшись в футбол. Как и остальные юноши, Дикон был весь в пыли и растрепан, когда вернулся в сад и снова принялся за работу.

– Изобрази-ка его физиономию, этого старого сборщика налогов! – предложил Дикону один из его приятелей.

– Давай! Давай! Никто и не заметит, если ты сделаешь это где-нибудь в углу! – стали подначивать его остальные.

И пока все они стояли вокруг него, Дикон быстро вырезал смешную карикатуру на ненавистного всем канцлера. Ему оставалось только дополнить изображение трезубцем, чтобы подчеркнуть сходство канцлера с дьяволом, когда он неожиданно понял, что его приятели перестали шуметь и снова принялись за работу. И в то же мгновение на его незавершенный рисунок легла длинная тень.

– Очень похоже, но вряд ли это сходство доставит удовольствие нашему заказчику, – язвительно заметил знакомый голос.

За спиной Дикона стоял мастер Дэйл. Застигнутый на месте преступления, юноша растерянно повернулся к нему.

– Сэр, я сожалею…

– Вероятно, вы сожалели бы гораздо больше, если бы это увидел сам господин Мортон.

Дэйл говорил резко, но, против ожидания, никакого наказания не последовало. Казалось, мысли мастера были заняты чем-то гораздо более серьезным.

– Вы, Брум, и вы, Ред Лакин, завтра сдаете экзамен. В час дня. И я надеюсь, что вы оба не подведете меня.

Поскольку господин Дэйл обычно в это время дня отдыхал дома, они поняли, что он специально пришел предупредить их.

– Завтра! – как эхо, повторил Лакин в недоумении. – Но, сэр, мы оба думали…

– Я знаю. Но экзамен состоится на два дня раньше. Для вас обоих и для двух других толковых учеников со стороны. Экзаменатор занят и не может прийти в другое время. Это очень великодушно с его стороны, что он вообще нашел время для вашего экзамена. И большая честь.

– Кто будет принимать у нас экзамен? – рискнул спросить рыжеволосый Лакин, потому что Дикон, который обычно вел все переговоры с мастером, был настолько взволнован, что не мог вымолвить ни слова.

Орланд Дэйл, чей предок строил еще для Ричарда Второго, ответил, не скрывая гордости:

– Господин Роберт Вертье собственной персоной.

– Королевский архитектор! – Юный Лакин в ужасе опустился на недостроенную стену.

– Наверное, придут и все члены гильдии. Большая честь, – продолжал мастер Дэйл, – для меня и для двух моих лучших учеников.

Он посмотрел на Дикона и на Реда Лакина в надежде, что они разделяют его чувства, но Дикон Брум, который отличался умением говорить толково и к месту, стоял перед ним совершенно растерянный и бледный.

– Да, сэр. Самый знаменитый ваятель во всей Англии, – пробормотал он с усилием. – Боюсь, что я все испорчу и умру от страха.

С этими словами перепуганный ученик отвернулся, и даже мастер Дэйл не смог сдержать улыбки.

– Это прекрасная возможность, за которую большинство выпускников многое бы дали. И она вам выпала прежде всего потому, что Мойлы были в таком восторге от вашей работы. Мне кажется, что сэр Вальтер встречался с господином Вертье в Вестминстере и, рассказывая о своем новом доме, упомянул и про вас. Наверное, Джон Мойл уговорил его прийти, он очень заинтересовался вашей работой. Как все талантливые художники, Роберт и Уильям Вертье всегда ищут одаренных молодых людей.

– Сэр Вальтер говорил обо мне с королевским архитектором? – Дикон постепенно начинал осознавать происходящее.

– Конечно. Вы ведь помните, как его дочка говорила что-то о том, что вы порекомендовали сэру Вальтеру необыкновенного молодого кузнеца. И мне кажется, что участие юноши в обороне Кале значительно более существенно, чем это известно. Недаром сэр Вальтер как-то сказал в свойственной ему шутливой манере: «Долг платежом красен». Если Роберт Вертье обратит на вас внимание, Брум, считайте, что ваша карьера состоялась.

Хотя я надеюсь, что вам не хотелось бы уходить от меня.

Дикон смотрел на своего учителя с большим уважением и благодарностью, понимая, что его добрый наставник, мистер Пастон, не мог бы выбрать ему лучшего мастера.

– Это было бы для меня самым заманчивым предложением, – ответил он.

– Мне кажется, сэр, что вы тоже не знаете, какую именно работу мастер Вертье собирается предложить нам на экзамене? – спросил Лакин с некоторым намеком, начиная понемногу разделять чувства своего приятеля по поводу того, что им выпал необыкновенный шанс.

Дэйл доброжелательно потрепал его по пламенеющим растрепанным волосам.

– Ничего, Лакин, не знаю. Но даже если бы и знал, надеюсь, у меня хватило бы порядочности не сказать вам.

Он приказал мастеру отпустить их с работы до конца дня.

– И пусть они немедленно отнесут свою одежду, в которой они уже успели поиграть в футбол, в мою прачечную, чтобы мне завтра не пришлось краснеть за них. Они уже выросли и из брюк, и из курток, и я очень надеюсь, что завтра это все понадобится им в последний раз.

– Господи, как нам повезло! – воскликнул Лакин, когда они, собрав одежду и инструменты, уходили, напутствуемые добрыми пожеланиями приятелей.

– Слава Богу, теперь уже недолго ждать, – пробормотал Дикон.

Всю вторую половину дня он точил инструменты, а вечером бродил вокруг дома, в котором жил Дэйл. Ночью он крутился с боку на бок, не в силах заснуть, думая о том, что завтра, в это время, все будет уже позади. Необыкновенное преклонение перед архитектурным гением братьев Вертье лишило Дикона надежды на собственный успех.

Он предвидел свой провал. Ему не присвоят квалификации, которая позволит рассчитывать на интересную и хорошо оплачиваемую работу. А это значит, что он не сможет жениться на Танзи. На Танзи, которая, доверившись ему, приехала в Лондон, живет и работает у чужих людей и ждет его.

В тот момент, когда он входил в зал гильдии строителей на Басингхолл стрит в чистой рабочей одежде и остроконечной ученической кепке, он был близок к обмороку.

Все было именно так, как ему и говорили. Зал был забит членами гильдии, которые собрались не потому, что очень интересовались работой четырех наиболее талантливых подмастерьев, но потому, что считали для себя великой честью присутствие всеми признанного и именитого коллеги.

Дикон и трое других юношей заняли свои места позади лавок, на которых лежали бесформенные глыбы камня и были разложены их инструменты. Против его воли рука Дикона потянулась к стамеске, и знакомое ощущение от этого прикосновения успокоило его. Он даже рискнул впервые взглянуть на выдающегося мастера, чтобы хоть знать, как тот выглядит, и, к его удивлению, седовласый гений, построивший аббатство в Бате, улыбнулся ему так, словно понимал и волнение новичка, и дрожание его рук, и сочувствовал юноше.

И Дикон успокоился, представив себе, как много лет назад этот признанный мастер сам стоял возле такой же скамьи, и окончательно понял, что творчество требует от человека всех его физических и моральных сил.

Задав им несколько теоретических вопросов о пересечении прямых и о возведении сводов, Вертье, будучи достаточно великим, чтобы иметь право нарушать традицию, сказал:

– Я не хотел бы давать вам определенное задание. Пусть каждый выберет сам, что он будет делать, сообразно своему желанию и наклонностям. Это позволит и вам, и нам понять, в чем каждый из вас, наиболее силен.

Прозвенел звонок. Ученики стояли – кто неподвижно, кто, перебирая инструменты, – пораженные желанной, но неожиданной свободой. И в этот момент Дикон словно сбросил с себя остатки напряжения, почувствовав спокойствие и уверенность. Совсем, как отец после бессонной ночи, когда начиналось сражение, подумал Дикон, и его губы тронула легкая, почти незаметная улыбка. И мысль об отце вернула его к воспоминаниям о Лестере и о королевской кровати, и о той прекрасной резьбе, смысл которой король объяснял дочери владельца постоялого двора, говоря, что она изображает «Положение во гроб» – один из библейских сюжетов. Именно потому, что этот резной рисунок оказался так тесно связанным с судьбой его отца, он прекрасно запомнился Дикону. Юноша помнил каждую деталь резьбы так отчетливо, словно рассматривал ее только вчера. Уверенный в себе, он начал работать, твердой рукой нанося на камень один из сюжетов с королевской кровати. Его приятели ваяли ниши, рельефные украшения или шкатулки, которые могли иметь какое-то практическое применение, а он воссоздавал сцену, достойную украсить королевский трон или алтарь собора. И точно так же, как было во время работы над камином в доме сэра Вальтера Мойла, он потерял всякое представление о времени и о том, где находится, и только звонок вернул его к действительности.

Мастер Вертье поднялся со своего экзаменаторского места и в сопровождении официального лица и нескольких самых именитых строителей и каменотесов подошел к ученикам. Пока он внимательно рассматривал их работы, юноши почтительно стояли поодаль. Ему явно понравилось все, что он увидел. Но возле работы Дикона он задержался, внимательно рассматривая миниатюрный рисунок. Стоявшие позади него старались, подавшись вперед, понять, что так привлекло внимание господина Вертье.

– Вы это сами придумали? – спросил он.

– Нет, сэр, – признался Дикон, держа в руках кепку и всей своей позой выражая уважение к признанному мастеру. – Скорее это копия того, что я когда-то видел и запомнил, потому что мне это очень понравилось. Этот сюжет называется «Положение во гроб».

– Этот рисунок мог бы прекрасно украсить надгробие крестоносца, – заметил Роберт Вертье, не скрывая того, что работа произвела на него сильное впечатление. – Не исключено, что именно сейчас может возникнуть интерес к подобным сюжетам. Однако, – увы! – работа не оригинальна.

Он не сказал ничего больше, но когда были оглашены результаты экзамена, Ричард Брум оказался в списке первым. Он потерял только два бала – исключительно за то, что его сюжет не был оригинальным.

Как только господин Вертье ушел, оставшиеся обступили работу Дикона.

– Прекрасно выполнено для неопытного подмастерья! – сказал они в один голос. – Однако какой странный сюжет он выбрал!

Некоторые мастера, чьи ученики никогда не создавали ничего подобного, не могли скрыть своей зависти, но Орланд Дэйл, проводив господина Вертье, вернулся и подошел к Дикону.

– Мастер Вертье не любит много говорить, – сказал он юноше. – Но его отзыв может быть прекрасной рекомендацией для молодого ваятеля.

– Сэр, всему, что я знаю, научили меня вы, и я буду признателен вам всю жизнь.

– Я горжусь вашими словами и хотел бы, чтобы на следующей неделе вы приняли участие в строительстве нового монастыря в Ричмонде. Но запомните, Брум, – добавил он великодушно, – если когда-нибудь в будущем вам будет предложена работа, которая вам покажется важнее и интереснее моей, я никогда не стану вам мешать.

Дикон от счастья просто лишился дара речи, но они с Лакином дали волю своим чувствам только после ухода старших. Их экзамен благополучно остался позади. В то время, как они собирали свои инструменты, друзья-подмастерья не скупились на похвалы и поздравления и, казалось, были не прочь отпраздновать победу приятелей. Однако в мире существовал только один человек, с которым Дикону хотелось бы отметить это событие. Торопясь по Чипсайд в «Голубой Кабан», он словно летел по воздуху и, столкнувшись на бегу едва ли не с полдюжиной горожан, не имел ни малейшего желания извиняться.

Казалось, что в таверне было особенно многолюдно, но он не видел никого, воспринимая всех присутствующих как фон, на котором существует его возлюбленная.

– Танзи! Танзи! Я сдал! – кричал он, задыхаясь и едва переводя дыхание. – Сам мастер Вертье принимал экзамен, и он поставил меня первым! Я ему очень понравился!

– Слава Богу, Дикон! Это прекрасно! – Вырвавшись из его объятий, Танзи старалась привлечь внимание и других людей к этой прекрасной новости, но Дикон упорно не замечал никого. – Что вам надо было сделать?

– Господин Вертье позволил нам самим выбирать. Нас это так поразило, что никто не знал, что делать. Но это было даже лучше. Вы знаете, Танзи, что я выбрал?

Внезапно увидев ее полные нетерпения глаза, он спохватился, что рассказ о его экзаменационной работе может напомнить ей о всем пережитом в Лестере, однако он должен был сказать своей возлюбленной, как помогло ему то, что он все-таки упросил ее показать ему королевскую кровать. К счастью, это воспоминание не встревожило Танзи.

– Господин Вертье спросил, оригинальный ли сюжет я изобразил. Но что я мог ему ответить?

В это самое мгновение кто-то стукнул его по спине и сунул в руку кружку с пивом, и только тут до Дикона наконец дошло, что в помещении, кроме Танзи и него, есть еще люди. И что он окружен восхищенными слушателями, словно все они – его собственная семья. На душе у Дикона стало тепло и спокойно. Это были не только те люди, которых он успел хорошо узнать, – Гудеры и их постоянные клиенты, – но и случайные посетители, редко заходившие в таверну, и даже те, кого он никогда прежде не видел.