Его надтреснутый голос действовал мне на нервы, как скрежет камня по железу.

— Это Пиб, — представила меня Стефф и присела на край кровати.

Она накрыла ладонью руку старика. Это прикосновение, эта очевидная доверительность между ними пробудили во мне бешеную ревность. Невозможно, чтобы она, такая юная, полная жизни, и этот старый хрыч… Мне пришлось крепко держать себя в руках, чтобы не перерезать им обоим горло моим ножом. Среди раскиданного тряпья я заметил ночной горшок и понял, откуда эта вонь. Ничего мне не хотелось так сильно, как исчезнуть отсюда, ринуться прочь, в тёплый ночной воздух.

— Ну что, ты смогла купить то, чего хотела, на деньги, которые я дал тебе в прошлый раз, моя красавица?

Стефф искоса глянула на меня, и в её взгляде я прочитал одновременно и отчаяние, и решимость.

— Хватило тютелька в тютельку. — Она немного поёрзала и запустила руку себе под куртку. — Но мне нужно больше. Гораздо больше.

Старик погладил её по щеке, издав при этом череду свистящих звуков, — должно быть, это был его смех. Когда я увидел его руку с набухшими синими венами на тёмной гладкой коже Стефф, мне стало дурно.

— Не будь такой корыстной, крошка. Давай сперва посмотрим, как нам немножко позабавиться втроём, а?..

Она отпрянула, выдернула руку из-под куртки и направила дуло своего пистолета прямо в лоб старику. Скорость, с какой её лицо превратилось в каменную непроницаемую маску, ужаснула меня.

— Я хочу всё! Всё, тебе понятно? Или я нашпигую твою мерзкую харю свинцом!

Казалось, он не удивился, по крайней мере, не всерьёз. С бульканьем, как в лопнувшей водопроводной трубе, он вжался в свои подушки.

— Кто тебя подослал?

— Тебе какое дело! Я знаю, что где-то здесь, в твоей хибаре, припрятан триллион евро наличными, и если ты мне сейчас же не скажешь, где, я размозжу тебе череп, клянусь.

Он оглядел её со всем презрением, какое ещё не израсходовал за свою долгую жизнь, потом поднял руку и показал ей красноватое свечение чипа под своей морщинистой кожей.

— Я житель Зоны, моя красавица. Как только мой чип погаснет, Европол будет здесь в течение трёх минут.

Стефф засмеялась.

— Европол? Делать им больше нечего. А ну, быстро колись, где деньги?

Он откинул стёганое одеяло, обнажив свои голые волосатые ноги. Они были такие тонкие, что, наверно, подломились бы под ним. Паучьи ножки.

— Если я тебе не скажу, ты меня убьёшь. А если ты меня убьёшь, тебе никогда не узнать, где я их спрятал.

Его тон, издевательский, провоцирующий, вывел Стефф из себя. Она с грохотом долбанула его рукоятью своего пистолета по переносице. Он вскрикнул и зажал лицо ладонями. Из глаз брызнули слёзы, между пальцев выступила кровь. В это мгновение я понял, что она заставляла его платить за каждый час — а может, и за целые ночи? Однажды Стефф не появлялась на Восточном вокзале целую неделю и не проронила ни словечка о том, где пропадала. Она снова ударила его, на сей раз по черепу. Кость глухо проломилась. Старик мешком осел на своей кровати. Почти чёрная краснота его крови смешалась с красным цветом его стёганого одеяла. Он со стоном выкрикивал отрывочные фразы:

— Эти свиньи, они всё погубили… Спекулянты… Биржевики, поганцы… На их совести евро… Дольюань, боже мой, курам на смех! Доллар и юань, абсолютные противоположности… Они взяли нашу старую добрую Европу в тиски… Мы слишком долго спали на наших богатствах и на нашей защищённости… От этого Европа и окочурилась. Она издохла… И сразу тут как тут вы, мелкие стервятники! Ни евро вы от меня не получите, ни единого… Ни… никогда…

Зловещее бульканье, сопровождаемое свистящим выдохом, донеслось из его горла. После этого он уже не двигался. Мы некоторое время подождали, и Стефф дулом пистолета приподняла его подбородок.

— Издох, придурок. Наверно, я немного не рассчитала удар. Чёрт, теперь нам придётся перерыть всю его халабуду.

— А если явится полиция?

Она пожала плечами.

— Иногда приходится и рисковать, Пиб.

— Ты хотя бы представляешь, куда он мог спрятать бабло?

Она отрицательно помотала головой.

— Но ты делала всё, чего он от тебя требовал, верно?

Её глаза затуманились. Она посмотрела на труп, кусая при этом губы.

— Он… он ведь старик, Пиб, он хотел только… ну, только смотреть на меня. И немножко потискать. Он не мог больше… ну, ты понимаешь.

Мы решили обыскать всё, что хоть как-то походило на дверцу сейфа. После того, как часа три мы ворочали мебель, стопки газет и штабели книг, вдыхая тонны пыли, мне вдруг вспомнилась одна фраза старика.

Мы слишком долго спали на наших богатствах…

Я тут же бросился в его комнату, преследуемый ругательствами Стефф, ткнул ножом в матрац, вспорол его сбоку и развёл края надреза. Когда я обнаружил первые пачки денег, я чуть не подпрыгнул от радости.

— Он спал на них! Ты супер, Пиб. Я сама должна была догадаться.

Стефф бросилась мне на шею и поцеловала в щёку. Потом отодвинула труп в сторону, и он свалился в щель между кроватью и стеной.

Триллион — это изрядная гора бумаги, даже в купюрах по миллиону евро. Мы втиснули всё в четыре больших мешка, которые нашли в гостиной. Странным образом наша эйфория быстро улетучилась. Мы только что пережили мечту всякого беззоновца — получить в руки такую кучу бабла, которая могла бы открыть ему дверь в новую жизнь. Но для этого нам придётся сперва тащить эти мешки в нору перекупщика, поменять их там на дольюани, потом суметь незаметно смыться из города и добраться до одной из тех стран, где свобода — не просто слово, напечатанное в словаре.

По этому пути мы ушли не очень далеко. У подножия лестницы нас ослепил луч прожектора. Мы оцепенели. В темноте мы смутно различили очертания нескольких фигур, по плиткам пола скрипели подошвы. На улице начал накрапывать дождь. И тут же ливень окутал двор дома мрачной завесой.

— Ну класс, правда, Стефф? И, как видишь, тебе даже не понадобилось самой до меня добираться. Я уже тут как тут. Мне с самого начала было ясно, что ты умница. Мне бы никогда не вытянуть из старого хрыча, где он всё это прячет. Но теперь ты своё отработала. Давай-ка деньги мне, я найду им применение.

От угрозы, исходящей от этого низкого, очень спокойного голоса, у меня мурашки пробежали по спине. Стефф отставила свои мешки и тыльной стороной ладони отёрла лоб.

— Давай сюда мои дольюани!

И хотя почти ничего не было видно, я не сомневался, что на нас направлены не только взгляды.

— Только после того, как я их пересчитаю. Это потребует времени.

Она кивнула. Жест казался равнодушным, но я всё же разглядел в её глазах бездонный страх.

— Одно могу тебе сказать сразу: эти твои бумажки почти ничего не стоят. Десять, ну, может, пятнадцать тысяч дольюаней, если повезёт.

Десять-пятнадцать тысяч? Это хоть и звучало не так впечатляюще, как триллион, но эту сумму хотя бы можно было себе представить. И этого бы вполне хватило на поездку в страну без имплантированных чипов.

При беседе с крупным приматом Деви Ен строил фразы по законам его языка. Он сказал, осторожно выбирая слова:

— Ты что, смеёшься надо мной? — прошипела Стефф. — Меньше, чем за миллион дольюаней я монеты не отдам.

— Мы держим под своим контролем спаривание и производим стерилизацию, чтобы, насколько возможно, вытравить захватнический инстинкт у немногих оставшихся в живых после атомного взрыва.

— Ты получишь ровно ту цену, о которой мы договорились, шлюшка. Не думай, что если мы разок-другой потрахались…

Какую-то секунду Деви Ен думал, что дикарь снова взбесится. Однако тот лишь произнес сдавленным голосом:

— Вы хотите сказать, что делаете их покорными вам, вроде этих? — Он снова указал на маувов.

Стефф нырнула в темноту из-под луча прожектора.

— Беги, Пиб!

— Нет, нет. С этими другое дело. Мы просто хотим, чтобы уцелевшие после войны не стремились к захватам и жили в мире и согласии под нашим руководством. Без нас они сами себя уничтожали и снова дошли бы до самоуничтожения.

— А что это дает вам?

Деви Ен в сомнении посмотрел на дикаря. Неужели ему надо объяснять, в чем состоит главное наслаждение в жизни? Он спросил:

Хлестнул выстрел, молния разорвала темноту, и я услышал свист пули, вошедшей в плоть совсем рядом. Луч света метнулся и полоснул по стене, по ступеням лестницы и разбитым плиткам. Раздались ещё выстрелы, ночь наполнилась мерзким запахом сгоревшего пороха. Парализованный от страха, я пригнулся у стены, за своими двумя мешками. Стефф продолжала стрелять, перебегая с места на место. Другие лучи света пытались её поймать, но она всякий раз уворачивалась, то откатившись, то ловко отскочив.

— А разве вам неприятно оказывать другим помощь?

— Беги, Пиб!

Её голос вывел меня из оцепенения. Вокруг свистели пули. Я воспользовался кратким моментом затишья, чтобы скользнуть под лестницу, и упал на какую-то дверь, которая с грохотом распахнулась.

— Бросьте. Не об этом речь. Какую выгоду из этой помощи извлекаете вы?

— Держите мальца! Сейчас он сбежит!

— Ну, понятно, Харрия получает определенную контрибуцию.

На пятой точке я съехал по перилам лестницы вниз и приземлился спиной на сырой пол, как жук, трепыхая лапками. Так и не выпустив из рук мешки, я с трудом встал на ноги и бросился прочь, от боли и страха не соображая уже ничего. Я бежал анфиладой подвалов, переходящих один в другой. Выстрелы и крики постепенно стихли. Я пробежал по какому-то туннелю, взобрался вверх по какой-то лестнице и очутился посреди полуразрушенного здания. Я даже не пытался выяснить, где нахожусь, а просто бросился в ближайший переулок, где чуть не упал, споткнувшись о вытянутые ноги какого-то хлач-наркомана. Остановился я лишь после того, как со скоростью бешеной собаки пробежал не меньше чем с десяток улиц. После этого мне стало ясно, что я бросил Стефф в беде, оставил её одну с бандой убийц, и от этой мысли ноги подо мной подкосились. Я упал на бортик тротуара и разразился слезами.



— Ха-ха!

Маджуб прикинул, что полтриллиона евро могут стоить около ста тысяч дольюаней.

— Купюры по миллиону евро в ходу на рынке, поскольку валюта претерпела чудовищную инфляцию. Мы, беззоновцы, потомки миллионов тех бедняг, которые после великого кризиса сороковых годов пришли к полному краху. А в мире, где правят лишь экономические соображения, тот, кто не может потреблять, не имеет права на существование…

— Разве получить плату за спасение целого биологического рода не справедливо? — запротестовал Деви Ен. — Кроме того, мы должны покрывать издержки. Контрибуция невелика и соответствует природным условиям каждого данного мира. С одной планеты, к примеру, мы ежегодно получаем запас леса, с другой — марганцевые руды. Мир этих маувов беден природными ресурсами, и они сами предложили нам поставлять определенное число своих жителей для услуг — они очень сильны физически даже для крупных приматов. Мы безболезненно вводим им определенные антицеребральные препараты, чтобы…

Стефф так и не вернулась больше на Восточный вокзал. Она, без сомнения, получила пулю в голову или в сердце, но я так и не набрался мужества наверняка узнать об этом. Я обзавёлся стволом, купив его у тибетских беженцев. Он обошёлся мне в десять миллионов евро.

— Чтобы сделать из них кретинов!

Может, когда-нибудь я смогу обменять мои полтриллиона. И, может, когда-нибудь призрак Стефф перестанет скитаться по этому жуткому городу. И тогда, наконец, у меня больше не будет причин здесь оставаться.

Деви Ен догадался, что значит это слово, и сказал с негодованием:

— Ничего подобного. Просто для того, чтобы они не тяготились своей ролью слуг и не скучали по дому. Мы хотим, чтобы они были счастливы, — ведь они разумные существа.

Михаэль Маррак

— А как бы вы поступили с Землей, если бы произошла война?

Исторгнутые

— У нас было пятнадцать лет, чтобы решить это. Ваш мир богат железом, и у вас хорошо развита технология производства стали. Я думаю, вы платили бы свою контрибуцию сталью. — Он вздохнул. — Но в данном случае, мне кажется, контрибуция не покроет издержек. Мы пересидели здесь по крайней мере десять лишних лет.

— И сколько народов вы облагаете таким налогом? — спросил примат.


Можно ли избежать подобного кошмара? Или следует заблаговременно запастись верёвкой? Или, может, коль скоро мы тут в гостях у научной фантастики, хайтек-версией верёвки? Михаэль Маррак, специалист по ужасам, по всему мрачному, извращённому и ужасному, что подстерегает нас под невинной оболочкой, даёт нам неожиданный ответ.
Михаэль Маррак родился в Вайкерсхамме в 1965 году, после получения образования в области оптовой торговли посещал с 1988-го по 1991 год колледж прикладной графики в Штутгарте. В 1997 году он повесил работу графика на гвоздь и решил пробиться на самый верх в качестве свободного писателя и иллюстратора. С конца 2001 года живёт в Хильдесхайме под Ганновером.
Свой первый рассказ Михаэль Маррак писал две недели в 1980 году. Теперь он считает тот рассказ, озаглавленный «Чартерный полёт в ад», «литературным несчастным случаем» и держит его под замком. Но тогда он на этом не остановился, а продолжал писать, пока ему не удалось опубликовать в 1990 году первую вещь.
С тех пор у него вышло больше трёх дюжин рассказов и бессчётное число иллюстраций в журналах и антологиях как в родной стране, так и за рубежом, в том числе и в Китае. С 1993-го по 1996 год он издавал артжурнал фантастики «Zimmerit», в рамках которого вышел первый сборник его научно-фантастических и хоррор-рассказов под названием «Grabwelt», а в 1997 году — его гротескная научно-фантастическая пьеса «Am Ende der Beisszeit». В 1998–1999 годах он был соиздателем серии «Maldoror» и антологии фантастики «Der agnostische Saal» в двух томах.
Первый роман Михаэля Маррака «Der Stadt der Klage» был издан в 1997 году в венском издательстве. «Живописное полотно ада, полное гротескных и абсурдных странностей, как современная версия дантовского Ада, импозантное творение подсознательного, которое в какой-то момент бьёт читателя по лбу, а в следующий момент внушает ему глубочайший ужас», — писалось в одной из рецензий. В 1998 году последовал сборник мрачных научно-фантастических новелл «Die Stille nach dem Ton».
Будучи уже значительной и даже культовой фигурой в немецкой научной фантастике, Михаэль Маррак совершил окончательный прорыв в конце 2000 года своим романом «Lord Gamma», который год спустя получил как премию Курда Лассвица, так и «Deutschen Phantastik-Award» в категории «лучший немецкоязычный научно-фантастический роман 2000 года». Осенью 2003 года во Франции вышла в свет его книга, о которой критика отозвалась как о «мастерски написанной» и обладающей «почти кинематографической силой воздействия». Последний роман Маррака, «Imagion», вдохновлённый «Мифом о древних богах» Лавкрафта, вышел в 2002 году.
Михаэль Маррак, несомненно, один из самых одарённых и красноречивых авторов сегодняшней немецкой научной фантастики, самостоятельный и оригинальный. В его произведениях научная фантастика сплавлена с хоррором и древними мифами в неподражаемую смесь, в авторстве которой невозможно ошибиться. Он любит экскурсы в гротеск или сюрреализм, не чурается экспериментов и в самые неожиданные моменты прибегает к лаконичному, временами чудаковатому юмору. Его рассказы населены причудливыми существами и демоническими фигурами, действие разворачивается в мрачных городах, рассадниках урбанистических кошмаров, и никогда нельзя заранее сказать, подстерегает ли нас за ближайшим углом не имеющий названия ужас, гротескная комическая сцена или что-нибудь, приводящее в полное замешательство.
Итак, будем готовы ко всему, следуя за человеком, который ищет кратчайший путь…


— Не знаю точно, но наверняка не меньше тысячи.

— Значит, вы — маленькие повелители Галактики, да? Тысячи миров доводят себя до гибели, чтобы способствовать вашему благоденствию. Но вас можно назвать и иначе…

* * *

Дикарь пронзительно закричал:

Рон Ван Арсдалл знал, как укорачивать путь.

— Вы — стервятники!

— Стервятники? — переспросил Деви Ен, стараясь соотнести это слово с чем-нибудь знакомым.

Этот путь вёл от просёлочной дороги, соединяющей Шарбонат и Сен-Явин, через живую изгородь из дрока высотой в человеческий рост, дальше в чистое поле. Через двести метров автомобиль Ван Арсдалла пробил ограду имения, пересёк открытый вольер страусовой фермы и задавил двух красношеих. Не сбавляя скорости, он покинул пределы земельного участка — теперь уже через противоположную сторону ограды — и продолжил свою поездку по горному плато до пересечения с пешеходной дорожкой на Виолай. Здесь его «лендровер» наткнулся на исторический пограничный камень и свернул вправо. Теперь Ван Арсдалл в нарастающем темпе мчался под гору, через планерный аэродром Сен-Равен до смотровой площадки Коль-Мунье — и, в конце концов, последние семьдесят метров до Повторного шоссе пронёсся в свободном полёте через утёсы.

— Пожиратели падали. Птицы, живущие в пустыне, которые ждут, пока какая-нибудь несчастная тварь не погибнет от жажды, а потом опускаются и пожирают ее.



От нарисованной картины Деви Ену чуть не стало худо, к горлу подступила тошнота.

Судебная медицина отнесла несчастный случай на счёт спазматического приступа, вызванного опухолью в левой половине мозга Ван Арсдалла. Его тело скрутило, все мускулы были судорожно сокращены, и правая ступня продавила педаль газа до упора. Ставку делали на то, что Ван Арсдалл был мёртв уже тогда, когда его машина достигла страусовой фермы. После него остались жена и двое детей, небольшая сеть отелей и состояние в двенадцать миллионов евро.

— Нет, нет, мы помогаем всему живому, — едва слышно прошептал он.

Меня зовут Винсент Ван Арсдалл. Пожилой господин, спрямивший дорогу, был мой отец.

— Вы, как стервятники, ждете, пока разразится война. Если хотите помочь — предотвратите войну. Не спасайте горсточку выживших. Спасите всех.



Хвост у Деви Ена задергался от внезапного волнения.

Если с высоты 400 километров посмотреть на остров Маврикий, трудно представить, что там, внизу, есть где приземлиться реактивному лайнеру, не рухнув с обрыва в море. Ещё удивительнее кажется то, что на острове помещается больше миллиона жителей.

— А как предотвратить войну? Вы можете сказать мне это?

Когда Слайдер проскальзывает дальше острова Маврикий, подо мной появляется остров Реюньон. Несколько секунд спустя я пересекаю Южный тропик и приближаюсь к побережью Мадагаскара. В нескольких сотнях километров к северо-западу от Тулеара я вижу крохотный островок в Мозамбикском проливе: остров Европа. Его имя заставляет меня задумчиво глянуть вверх к горизонту планеты. Нет никаких сомнений, я нахожусь страшно далеко от дома!

(Что такое предотвращение войны, как не противоположность развязыванию войны? Чтобы узнать одно, необходимо понять другое.)

Вскоре после этого подо мной возникают Драконовы горы. Нагорье тянется до самого порога Лунда, как будто весь остальной мир состоит из одного лишь африканского континента. Если бы Бартоломео Диасу пять с половиной веков назад показали этот вид, сомневаюсь, что он бы рискнул со своими кораблями покинуть порт Лиссабона. Его бы ужаснули размеры континента.

Но дикарь медлил. Наконец неуверенно сказал:

Мыс Доброй Надежды отмечает вместе с тем южную оконечность моей орбиты. Отсюда она мягкой дугой снова поворачивает к северу, в сторону бразильского восточного побережья. Теперь подо мной будет лишь четыре тысячи километров Южной Атлантики. По курсу не встретится ни одного острова, и ещё задолго до Южной Америки я окажусь на теневой стороне Земли. Поскольку у меня нет желания таращиться на океан, я поворачиваю «Слайдер» вокруг продольной оси и разглядываю звёзды.

— Высадитесь на планету. Объясните положение вещей.

Я не работаю ни на американское космическое агентство NASA, ни на европейское космическое агентство ESA, ни на Росавиакосмос, поэтому дел у меня не так уж много. Собственно говоря, делать вообще нечего, кроме как наслаждаться видами и разбираться со своей жизнью. Времени у меня для этого достаточно. Не бесконечно много, но достаточно — я надеюсь.

Деви Ен почувствовал острое разочарование. Из этого много не извлечешь. К тому же…

Моё присутствие на орбите — дело сугубо частное. Трёхдневный полёт я оплатил из собственного кармана, включая и надбавку за «непредвиденные сложности во время стартовой фазы» и «возможный ущерб имуществу правительства на орбите». Последнее означает: если фантастическим образом столкнёшься со спутником или протаранишь один из космических кораблей, которые без конца курсируют между Землёй и орбитальным отелем, перевозя туристов, вся ответственность ляжет на пилота корабля-орбитера.

— Приземлиться среди вас? — воскликнул он. — Об этом не может быть и речи.

«ВИНОВЕН!» — красуется огромными светящимися буквами на нижней стороне каждого «Слайдера» — хоть это и видно только тем персонам, которые презирают таких людей, как я. Неприязнь этих людей обусловлена не столько тем обстоятельством, что мы тут, наверху, выбрасываем на ветер невообразимые суммы, она коренится в наличии у нас надежды.



При мысли о том, что он вдруг очутится среди миллионов неприрученных крупных приматов, по телу его пробежала дрожь.

Всё началось с Тито.

С Денниса Тито, кстати сказать, а не с югославского президента. Но чтобы подчеркнуть героический аспект, я должен начать историю с героя: с Джона Гленна.

Возможно, отвращение так ясно отразилось на физиономии Деви Ена, что, несмотря на разделявший их биологический барьер, дикарь понял это. Он попытался кинуться на харрианина, но был буквально пойман в воздухе одним из маувов, которому стоило лишь чуть-чуть напрячь мускулы, чтобы сделать дикаря недвижимым. Однако он успел крикнуть:

Если бы Хемингуэй родился на пятьдесят лет позже, свой самый знаменитый роман он, возможно, назвал бы «Старик и космос». В 1962 году Гленн стал первым американцем, облетевшим вокруг Земли. Тридцать шесть лет спустя в возрасте 77 лет он снова полетел в космос на борту американского космического корабля «Дискавери» и тем самым установил возрастной рекорд в истории космических полётов. Рекорд, который вот уже десять лет остаётся непобитым.

— Так сидите и ждите! Стервятник! Стервятник!

Но камнепад вызвало всё же не это, а путешествие Тито на легендарную космическую станцию МКС. После сорока лет пилотируемых космических полётов захотелось, наконец, и обыкновенному человеку отведать удовольствия последнего приключения. На случае с Тито проявилась ценность «Шаттла», и хитроумные фирмы уже принялись резервировать места для дальнейших полётов, хотя условий для начала коммерческого космического туризма ещё совсем не было. Не существовало космических кораблей многоразового использования, которые могли бы выводить туристов на околоземную орбиту.

Прошло немало дней, прежде чем Деви Ен смог заставить себя вновь повидать дикаря.

«Космические приключения» — это была одна из фирм, которые ставили на очередь участников возможных космических полётов; путешествия стоили от 75 до 100 тысяч долларов. До того, как речь пойдёт о космосе, желающим и готовым к большим расходам туристам предлагалась подготовительная программа, в рамках которой они могли принять участие в тренировках космонавтов в центрах их подготовки. Самые отважные летели в Россию в Звёздный городок, чтобы на борту «Илюшина» пережить десять минут состояния невесомости. За 12 тысяч долларов можно было, в конце концов, на МИГе с числом Маха 2,5 долететь до границы космоса.

Он чуть было не забыл проявить должную почтительность по отношению к Главному инспектору, когда тот потребовал дополнительных данных, необходимых для полного анализа психики диких крупных приматов.

Две фирмы — «Космические путешествия Зеграма» и «Невероятные приключения» — предлагающие приключенческие поездки в Антарктику, в морские глубины и к прочим труднодостижимым земным целям, за 98 тысяч долларов тоже бронировали места в полёт на стокилометровую высоту. Все пассажиры их «космического крейсера» должны были иметь в своём распоряжении сшитые по мерке космические костюмы. К ним прилагались специальные шлемы с прибором видения, на который передавалось изображение с камеры, закрепленной на корпусе, не говоря уже о системе коммуникации и возможности записать на память весь полёт.

— Я не сомневаюсь, — осмелился сказать Деви Ен, — что материала для ответа на наш вопрос более чем достаточно.

«Корпорация гражданской астронавтики» готовила, между тем, экспедицию «Mayflower». Орбитальный корабль многоразового использования должен был стартовать с моря и туда же приземляться. Как только наберётся 2000 туристов-космонавтов, которые заплатят по 5000 долларов, им собирались предложить в течение года первые полёты.

Нос Главного инспектора задергался; он задумчиво облизал его розовым языком.

Однако и в 2003 году ещё не существовало подходящих кораблей для космического туризма. Фонд «X-Prize» объявил премию в десять миллионов долларов, чтобы стимулировать их разработку. Условия были такие: космические корабли многоразового использования, финансируемые частным капиталом, должны с периодичностью не реже двух раз в месяц поднимать трёх пассажиров на высоту ста километров. Джон Гленн, кстати, счёл эту премию креативной и новаторской. Фонд «X-Prize» к тому же разыгрывал лотерею под названием «Твой билет в космос». Ежеквартально победителю лотереи светил полёт на МИГе.

— Для приблизительного ответа, возможно, да, но я не могу полагаться на такой ответ. Мы имеем дело с очень своеобразным видом крупных приматов. Это мы знаем. И не можем позволить себе ошибаться… Ясно одно: мы случайно напали на дикаря с высоким уровнем умственного развития. Если… если только это не норма для данной разновидности. — Мысль эта, видимо, привела Главного инспектора в расстройство.

Деви Ен заметил:

Чтобы дополнительно оживить эту отрасль, в одном из русских телевизионных шоу время от времени разыгрывалось путешествие в космос — в качестве главного приза, понятно. Эти шоу, однако, представляли собой не что иное, как отчаянную попытку русской индустрии космических полётов в кратчайшие сроки сделать как можно больше денег, — политика, которая через пятнадцать лет привела к очень тяжёлым последствиям.

— Дикарь нарисовал мне ужасную картину… этот… эта птица… этот…

— Стервятник, — подсказал Главный инспектор.

В 2003 году русская ракетно-космическая корпорация «Энергия» представила маленький космический транспорт, разработанный для суборбитальных туристических полётов на максимальную высоту в сто километров: «Космополис-XXI». Продавцом полётов на мини-челноке была фирма «Космические приключения». Конструкция была разработана той же компанией, которая создавала советский космический корабль «Буран». Начиная с 2006 года на борту «Космополиса» вместе с пилотом летали по двое туристов, которые во время короткого путешествия испытывали в течение нескольких минут состояние невесомости и могли посмотреть сверху на Землю. Внутриполитическое напряжение и плачевное состояние экономики страны явились, однако, причиной того, что платёжеспособные туристы воздерживались от полётов, и проект работал более чем скромно. В 2008 году Чечня и Ингушетия провозгласили свою независимость. Поскольку Москва не приняла против этого решительных мер, вскоре за этими республиками последовали Дагестан, Алтай и Северная Осетия. Через четыре года после первого полёта «Космополиса» страна распалась на три крупных государства — Россию, Сибирь и Якутию. Россия вступила в Евросоюз, однако утрата двух космодромов, оставшихся в новом соседнем государстве Сибирь, и несколько аварий со смертельным исходом привели к закрытию проекта «Космополис».

— Если так рассуждать, вся наша миссия здесь предстает в совершенно ложном свете. С тех пор я почти ничего не ем и не сплю. Боюсь, мне придется просить отставки.



— Не раньше, чем мы окончим дело, которое на нас возложено, — твердо заявил Главный инспектор. — Полагаете, мне доставляет удовольствие думать об этом… этом пожирателе пад… Вы должны, вы обязаны получить больше данных.

Деви Ен кивнул. Он все прекрасно понимал. Главному инспектору, как и любому другому харрианину, не очень-то улыбалась мысль искусственно развязать атомную войну. Вот он и оттягивал решение, насколько возможно.

Поскольку в разнообразных кризисах и катастрофах погибли также многие и американские, и европейские мечты, то именно Япония уже почти привычным образом превратила космические полёты в развлечение. Японская ракетная компания «JRS» объединила несколько крупных предприятий, чтобы разработать космический корабль многоразового использования под именем «Канко-Мару». В 2005 году консорциум, в состав которого входили «Мицубиси», «Фуджицу», «Шарп» и «Ниссан», представил опытный образец. Футуристический корабль имел больше сходства с исторической лунной ракетой Жюля Верна, чем с современным просторным «Шаттлом»: ракета-носитель 22-метровой высоты и 18-метровой ширины в форме огромного снаряда, у которого не было ни крыльев, ни хвостового оперения.

Деви Ен свыкся с мыслью, что он должен еще раз увидеть крупного примата. Свидание это оказалось совершенно невыносимым и было последним.

В 2007 году состоялся первый успешный демонстрационный полёт. После этого до 2015 года было проведено почти триста тестовых полётов и построено четырнадцать космических кораблей. Каждый из них мог взять на борт 15 пассажиров, которым из круглой кабины в носу ракеты открывался наилучший вид на Землю. Для туристов это было всё равно что подняться на борт самолёта. Им не требовалось облачаться в костюмы космонавтов, они могли быть одеты в удобную одежду, и полёт стоил не 20 миллионов, как во времена Тито, а всего 26 тысяч долларов. Беспокойство инвесторов, что может не набраться достаточно туристов, располагающих необходимой суммой, а главное, необходимым доверием к японским космическим кораблям, оказалось беспочвенным. Хотя полёт на «Канко-Мару» длился всего три часа, японцам понадобилось бы вдвое больше ракет, чтобы полностью удовлетворить спрос. Правда, бросалось в глаза, что позволить себе необычное путешествие в первую очередь стремились пожилые люди; ещё одно предзнаменование, которое имело решающее значение.

На щеке дикаря красовался кровоподтек, словно он снова сопротивлялся маувам. Так оно и было. Он делал это бесчисленное множество раз, и как ни старались маувы не причинять ему вреда, время от времени они случайно задевали его. Казалось бы, видя, как его оберегают, дикарь должен был утихомириться. А вместо этого уверенность в своей безопасности словно толкала его на дальнейшее сопротивление. «Эти крупные приматы злы, злы», — печально думал Деви Ен. Больше часа разговор вертелся вокруг малоинтересных предметов, и вдруг дикарь произнес воинственным тоном:

— Сколько времени, говорите, вы, макаки, пробыли здесь?



— Пятнадцать лет по вашему календарю.

Я, сощурившись, отвернулся от потолочного окна, чтобы достать себе из холодильника закуску. Вынутая из вакуумной упаковки, она походила на вязкую, посыпанную сахарной пудрой карамельную массу, но по вкусу напоминала окорок с картошкой и молодыми овощами.

— Подходит. Первые летающие блюдца были замечены сразу после второй мировой войны. Сколько еще осталось до атомной?

Деви Ен машинально сказал правду:

В кабине было много пустого пространства. Можно было свободно парить и делать всё, что позволяло тесное помещение. Лишь во время старта, когда «Слайдер» сидел на вершине ракеты, каждый пилот был пристёгнут к сиденью, амортизирующему огромные перегрузки ускорения. Как только наступала невесомость, сиденье раскладывалось и уходило вглубь корпуса. После того, как тебе удаётся, наконец, проделать отрепетированный на тренировках полукувырок вперёд, чтобы оказаться головой к окнам и контрольным приборам, всё остальное время проводишь в свободном парении, как в более-менее просторной спальной нише.

— Мы бы и сами хотели это знать… — и вдруг остановился.

В кабине было два фронтальных окна трапециевидной формы и потолочное окно в двадцать пять дюймов, перед которым я проводил большую часть времени. Между тем «Слайдер» снова вышел из тени Земли. Ещё минут десять — и орбитальный корабль будет повёрнут к Солнцу корпусом. Тогда можно будет снова снять с окна световую диафрагму, защищающую кабину от перегрева.

Дикарь произнес:

— Я думал, атомная война неизбежна. В прошлый раз вы сказали, что ждете лишних десять лет. Значит, вы уже десять лет назад надеялись, что война начнется?

Должно быть, я находился над Южно-Китайским морем. Вообще-то я собирался после прохождения ночной стороны планеты снова повернуть корабль вокруг оси, чтобы бросить последний взгляд на Землю, но мой интерес пробудили две маленькие интенсивные световые точки, которые я заметил, несмотря на противосолнечную диафрагму. Видимо, это были спутники связи или ещё какие-то.

— Я не могу обсуждать с вами этот вопрос.

Немного понаблюдав за ними, я повернулся к дисплею кабины, перепроверил контрольные функции и отправил в наземный контроль протокол данных с пометкой, что всё в порядке. Будет ли это кому-то интересно, я не знал. Мой банковский счёт полегчал на стоимость моего космического путешествия, «Слайдер» так или иначе сам выполнял свою запрограммированную работу, а что касается меня…

— Да? — дикарь снова кричал. — Что же вы намерены предпринять? Сколько вы еще будете дожидаться? А почему бы вам не ускорить события? Вы не ждите, стервятник, вы сами начните войну.

Деви Ен вскочил на ноги:

Я покосился на таймер. Ещё ровно три часа до сгорания при уходе с орбиты. Потом двигатели на две минуты ещё раз включатся на полную мощность, и корабль сильно тряхнёт. Что касается «последнего взгляда»: меня отправили не на Луну, не на Марс и вообще ни куда бы то ни было вдаль от Земли. До такого космический туризм ещё не дошёл даже в 2029 году. Хотя планы, касающиеся наших спутников, действительно были. Обсуждались путешествия по образцу «Лунника-2», зонда, который ровно семьдесят лет назад разбился на Луне.

— Что вы сказали?



— А почему же тогда вы еще здесь, чертовы… — он проглотил совершенно непонятное Деви Ену бранное слово, затем продолжал: — Разве не так поступают стервятники, когда несчастное животное, а иногда и человек никак не могут расстаться с жизнью? Им некогда мешкать. Они кружат над своей жертвой и выклевывают у нее глаза. Они дожидаются, пока она окончательно не обессилеет, а потом помогают ей побыстрее сделать последний шаг.

Во время прошедших семидесяти часов я прослушал международные новости, два футбольных репортажа, бенефисный концерт и аудиопередачу торжеств, посвящённых двенадцатой годовщине новой Российской республики.

Деви Ен приказал немедленно увести его, а сам удалился в свою спальню. Его мутило. Всю ночь он не спал. В ушах у него пронзительно звучало слово «стервятник», а перед глазами неотступно стояла нарисованная приматом картина.

Я снова глянул в потолочное окно и стал рассматривать Луну. Просто удивительно, как мало видно звёзд, когда попадаешь за пределы атмосферы. Даже начинало казаться, что они — лишь декорация для украшения земного небосвода. А может, и мой пожилой возраст влиял на чуткость восприятия куда больше, чем мне хотелось бы в этом признаться. Мне ведь 82. По ту сторону окна я узнавал лишь Луну и две светящиеся точки, которые заметил ещё раньше.

— Ваше главенство, — твердо сказал Деви Ен, — я больше не могу иметь дело с дикарем. Если вам нужна еще информация, обратитесь к кому-нибудь другому.

Главный инспектор заметно осунулся.

То есть: минуточку…

— Я знаю. Вся эта история насчет стервятников… Ее трудно переварить. А ему, вы заметили, хоть бы что. Для крупных приматов все это в порядке вещей. Они бесчувственны, бессердечны. Таков, видно, склад их ума. Ужасно!

Я постарался отгородиться ладонями от свечения дисплея, напряжённо вглядываясь вперёд. Потом повернулся назад, поискал наушники, закрепил их за ушами и установил спутниковую связь с контрольным центром в Королёве.

— Я больше не могу представлять вам данные.

После нескольких минут молчания на мой сигнал, наконец, среагировали внизу, и равнодушный мужской голос с русским акцентом сказал:

— Успокойтесь. Я вас понимаю… Кроме того, все дополнительные данные только подкрепляют первоначальный ответ, ответ, который я считал предварительным, от всего сердца надеялся, что он лишь предварительный. — Он обхватил голову поросшими седой шерстью руками. — Мы уже выяснили, как помочь им развязать атомную войну.

— Это наземный контроль. Говорите, Икс-орбитер!

— О! Что же для этого нужно?

Я скривился. Индекс «икс» в космических полётах служил для обозначения всякой гадости: ухода в иной мир, помрачения рассудка, а главным образом — для полных идиотов, которые мчатся сквозь термосферу со скоростью 30 000 километров в час.

— Все так просто, так примитивно. Мне никогда не пришло бы это в голову. И вам тоже.

— Что же это. Ваше главенство? — Деви Ена уже заранее била дрожь.

— У меня тут два сборщика, — сказал я. — Они больно уж близко ко мне…

— Почему они не начинают войну? А потому что ни одна из почти равных по силе сторон не решается взять на себя ответственность за нарушение мира. Однако если бы одна сторона начала, другая — будем глядеть правде в глаза — отплатила бы ей той же монетой.

— Что значит «больно»?

Деви Ен кивнул. Главный инспектор продолжал:

— На глазок — километрах в полутора от меня. И похоже, они приближаются…

— Если одна-единственная атомная бомба упадет на территорию любой из враждующих сторон, пострадавшие предположат, что сбросила ее другая сторона. Вряд ли они станут дожидаться дальнейших атак; не пройдет и часа, как последует мощный удар. Другая сторона ответит тем же. И через несколько недель все будет кончено.

Опять на несколько минут установилась радиотишина. Я запрокинул голову, сощурил глаза и чертыхнулся из-за того, что не могу изменить угол наклона «Слайдера». Взгляд мой переходил от приборов к светящимся в солнечном свете объектам.

— Но как же мы заставим их бросить первую бомбу?

— Это вовсе не обязательно, капитан. В том-то и штука. Мы сами бросим эту первую бомбу.

— Это наземный контроль, — снова отозвался унылый служащий. — У нас тут на радарах нет ничего такого, что соответствовало бы вашему описанию. Согласно нашим данным, вы там, наверху, в относительном одиночестве. Ближайший к вам спутник — это «EVO», и он от вас в трёх тысячах километров.

— Что?! — у Деви Ена подкосились ноги.

— Я их вижу, так близко они надо мной! — крикнул я в микрофон. — И я знаю, как выглядят сборщики!

— Это единственный выход. Проанализируйте склад ума крупных приматов, и вы увидите, что иного и ждать нельзя.

— Но как это осуществить?

— Может, это световые рефлексы на стёклах кабины. Частицы грязи, кристаллы льда или капельки воды на внутренней стороне стёкол.

— Мы изготовим бомбу. Это нетрудно. Затем наш корабль спустится вниз и сбросит ее над каким-нибудь населенным пунктом.

— А вот и ещё один, третий объект, — сдержанно объявил я. — Он удалён дальше и летит выше сборщиков… однако выглядит он иначе, чем они… — Из громкоговорителя послышалось раздражённое фырканье. — Я не очень ясно вижу, но он, кажется, больше, чем сборщики… гораздо больше…

— Населенным?!!

Главный инспектор отвел глаза и виновато сказал:

— Наверное, это «Nippon». — И снова тишина: кажется, этот тип в контрольном центре перепроверял свои данные. — Нет, это определённо не «Nippon». — Я слышал, как он с кем-то приглушённо разговаривал. — Как вы себя чувствуете, хорошо? — спросил он после этого.

— В противном случае это не даст нужного эффекта.

— Великолепно, — отрезал я. — Никогда не чувствовал себя лучше. Почему вы не видите сборщиков? Кажется, они держат курс на столкновение со мной, а эта гигантская штука над ними, должно быть, горит на ваших экранах как маяк.

— Да, конечно, — пробормотал Деви Ен. Перед его глазами парили стервятники; он ничего не мог с этим поделать. Он представлял их себе в виде огромных чешуйчатых птиц (вроде маленьких безвредных летающих созданий в Харрии, но во много раз больше), с крыльями, которые обтянуты кожей, напоминающей резину, с длинными, острыми клювами. Они кругами спускались вниз и выклевывали глаза у умирающих животных. Он прикрыл руками лицо и сказал дрожащим голосом:

— Кто поведет корабль? Кто сбросит бомбу?

— Успокойтесь, Икс-орбитер. Мы не можем ни… видеть… в порядке… эллиптическая траектория… не допускает разночтений… пусто… полёт… — Обрывки фраз сменились фоновым шумом.

Голос Главного инспектора дрожал не меньше, чем у Деви Ена.

— Наземный контроль? — Я не получал ответа. — Наземный контроль, вы меня слышите?

— Не знаю.

Я стукнул по прибору, но звука это не прибавило. Чертыхаясь, я стянул микрофон с головы. Он полетел в боковую стенку, а потом стал беспорядочно плавать по кабине. Бросив взгляд в потолочное окно, я заметил, что сборщики незаметно подошли ближе. Пока я размышлял, чего же им надо, из громкоговорителя вдруг раздался новый голос:

— Только не я, — прошептал Деви Ен. — Я не могу. И ни один харрианин не согласится на это. Ни за что на свете!

— Они не слышат тебя, Винсент.

Главный инспектор стал раскачиваться взад и вперед. На него жалко было смотреть.



— Может быть, дать приказ маувам…

— Кто решится дать им такой приказ?

Судьбоносным поводом для развития космического туризма была катастрофа «Канко-Мару» в 2018 году.

Главный инспектор тяжело вздохнул.

Транспортные полёты с большим экипажем ещё одиннадцать лет назад можно было сравнить с метафорическим броском монеты. На решке такой монеты красовалась эмблема «Космического приключения», орёл же, напротив, был украшен наследником «Спутника». Какой же рисунок располагался на её ребре, никто не мог сказать, и ни одно из участвующих предприятий не хотело всерьёз докапываться до этого. Все надеялись, что у монеты вообще нет ребра. Что она — как бы линза со сходящими на нет краями, которая в любом случае упадёт той или другой стороной. Вероятность того, что подброшенная монета упадёт на ребро, составляет примерно 1:10¹².

— Я вызову Совет. Сообщу им все данные. Пусть они что-нибудь придумают.

И вот, пробыв на Луне без малого пятнадцать лет, харриане демонтировали свою базу.

Ничего так и не было сделано. Крупные приматы Земли так и не начали атомную войну. Возможно, они ее никогда и не начнут.

Однако когда консорциум «Японское ракетное общество» забросил свою монету на орбиту, а три года спустя она снова упала на землю, то приземлилась в точности на ребро!

И несмотря на то, что ему предстояло пережить, Деви Ен был вне себя от счастья. К чему думать о будущем, когда сейчас, в настоящем, он улетал все дальше от этого самого жуткого из всех жутких миров.

Он смотрел, как Луна остается позади и превращается в сверкающую крупинку, а затем и планета и само солнце этой системы, пока вся она не затерялась среди остальных созвездий.

До сегодняшнего дня японское правительство настаивает на своём утверждении, что на высоте двухсот километров «Канко-Мару» столкнулся с маленьким метеоритом, который при этом не только повредил систему навигации, но и сделал в корпусе вмятину длиной шесть метров и глубиной свыше метра. После этого ракета вошла в штопор и упала на землю. Никто на борту, как всем было известно, не пережил огненного вхождения в атмосферу.

И только тогда в душе его проснулись и другие чувства, помимо чувства облегчения. И только тогда в уме его шевельнулась мысль о том, что все могло быть иначе.

Тот факт, что в ознаменование 500-го полёта на борту «Канко-Мару» находились императорская чета и две дюжины политиков высокого ранга, послужил причиной того, что Япония после сокрушённых воплей пережила социальный коллапс и на несколько дней впала в кому. Это походило на коллективный нарколептический приступ, а пробуждение чуть не обрушило страну в анархию.

— А вдруг все бы еще кончилось хорошо, если бы мы проявили побольше терпения, — сказал он Главному инспектору. — Как знать, возможно, они все-таки начали бы атомную войну.

— Сомневаюсь, — ответил Главный инспектор. — Психоанализ…

В то время как полмира были подключены к происходящему в прямом эфире и, затаив дыхание, следили за этой драмой, император Нарухито перед гибелью с азиатским хладнокровием успел выкрикнуть слова, которые вскоре привели к революции частных космических полётов, — патетическое заявление, что большая честь — пойти этим путём и что небесная смерть даже для императора означает достойную кончину. Что у него, великого микадо, платок всегда при себе и танто[4] наготове. Что он видит свой народ, свою страну и мир, и это мгновение — самое счастливое в его жизни, и так далее…

Он остановился, и Деви Ен понял, что он имел в виду. Дикаря спустили на планету, постаравшись причинить ему при этом как можно меньше вреда. События последних недель были стерты из его памяти. Его оставили возле небольшого населенного пункта, неподалеку от того места, где его похитили. Его соотечественники решат, что он заблудился, и сочтут, что он исхудал и потерял память из-за лишений, которые ему пришлось испытать.

И тут радиосвязь с наземной станцией прервалась, но дело завертелось.

Но какой вред причинил он сам!

Если бы они только не привозили его на Луну! Выть может, они примирились бы с мыслью, что им придется начать войну. Быть может, сами додумались бы сбросить бомбу и разработали бы для этого какую-нибудь сложную систему, пригодную для дальних расстояний.



Но картина, нарисованная перед ними диким приматом, особенно одно слово, всему положили конец. Когда все сведения были отосланы домой, в Харрию, впечатление, произведенное на Совет, было настолько сильным, что приказ демонтировать базу не заставил себя ждать. Деви Ен сказал:

Слова императора Нарухито привели несколько месяцев спустя к учреждению нового предприятия. Не в Японии, кстати сказать, а в России. Называлось это предприятие «Харон», и его продукт, а главным образом его предложение, заткнули за пояс и фонд «X-Prize», и все усилия государственных и частных предприятий разработать экономичный космический транспорт многоразового использования для космических туристов.

— Я никогда больше не буду принимать участие в колонизации.

Базисом космического корабля послужил несовершенный «Космополис-XXI». Конструкторы модифицировали и уменьшили его, так что отныне там было место только на одного человека, и назвали его несколько нетривиально — «Слайдер».

— Боюсь, никому из нас не придется этого делать, — мрачно заметил Главный инспектор. — Дикари этой планеты выйдут в космос, а если крупные приматы, при их образе мышления, окажутся на свободе в Галактике, это будет конец… конец…

Нос Деви Еда передернула судорога. Конец всему: всем тем благодеяниям, которые Харрия уже совершила в Галактике, всем благодеяниям, которые она продолжала бы оказывать в будущем. Он произнес: «Мы должны были сбросить…» — и не кончил. Какой смысл было говорить это? Они не могли сбросить бомбу даже ради блага всей Галактики. Иначе они сами уподобились бы крупным приматам, а есть вещи похуже, чем просто конец всему. Деви Ен думал о стервятниках.

«Харон» спроектировал мини-корабль для старта на орбиту, но никак не для возвращения в атмосферу Земли. Это был ангел, уводящий без возврата. Сконструированный не ошибочно, а всего лишь экономно. У «Слайдера» не было ни обшивки из жаропрочного кафеля, ни необходимой бортовой электроники, для того чтобы снова посадить космический корабль на Землю, не говоря уже о жизнеобеспечивающих системах, которые помогли бы продержаться до прибытия спасательного корабля. И космическое излучение практически не фильтровалось. Однако «Слайдеры» заключали в себе электронику, на несколько порядков опередившую в развитии все космические капсулы, какие когда-либо летали на Луну и обратно. Ни один из легендарных кораблей «Аполло» в наши дни по своему техническому состоянию не смог бы пройти обычный автомобильный техосмотр. «Слайдер» по сравнению с «Аполло» был всё равно что современный мощный компьютер по сравнению с «Мак-1».

Артур Кларк

Сторонники проекта «Харон» рассыпались в похвалах, мол, вот ведь умеют же космические разработчики экономить, когда захотят. А «Слайдер» был не экономичен, а просто-напросто целесообразен. Он сгорал без остатка при обратном вхождении в атмосферу — и его пассажир вместе с ним.

ЭКСПЕДИЦИЯ НА ЗЕМЛЮ



Никто не помнил, когда племя отправилось в долгое странствие: огромные холмистые равнины, на которых поначалу поселились эти люди, теперь стали для них полузабытым сном. Уже много лет Шэн и его соплеменники стремительно продвигались по стране невысоких холмов и сверкающих озер, и теперь впереди виднелись горы. Этим летом предстояло пересечь их, чтобы проникнуть в южные земли; нельзя было терять времени.

Хорошо, давайте забудем про всё это первопроходчество Гленна и Тито. Если на то пошло, всё началось вообще с Лайки.

Белый ужас, который спустился с полюсов, размалывая в пыль материки и замораживая самый воздух перед собой, отставал от них лишь на один дневной переход. Шэн усомнился, могут ли ледники перехлестнуть через горы, и в его сердце затеплился слабый огонек надежды. Горы могут оказаться преградой, о которую будут тщетно биться безжалостные льды. Как гласит старинное предание, в южных странах народ Шэна наконец найдет убежище.

Лайка была не космическая туристка, а заурядная дворняга. А кроме того, она была — хоть и не совсем добровольно — космонавткой. С земной точки зрения Лайка была первым живым существом в космосе. К тому же она предприняла на борту «Спутника-2» первое орбитальное путешествие без возврата. Через шесть часов после старта телеметрическая система «Спутника» отказала, и данные о состоянии Лайки приходить перестали. Её труп мотался по космосу ещё четыре месяца, прежде чем «Спутник-2» сгорел в атмосфере.

Несколько недель ушло на то, чтобы отыскать проход между горами, по которому могли бы двигаться люди и животные. К середине лета племя расположилось в уединенной долине, где воздух был разрежен, а звезды сияли с невиданной яркостью. Лето было уже на исходе, когда Шэн взял двух своих сыновей и. пошел с ними вперед обследовать путь. Три дня поднимались и спускались они по кручам и три ночи спали, как попало, на холодных скалах. А на четвертое утро перед ними оказался пологий подъем, который привел их к пирамиде из серых камней, сложенной теми, кто проходил здесь много веков назад.

Так давайте же раскроем карты: я здесь, наверху, вовсе не для того, чтоб любоваться видами и потом унести с собой домой незабываемые впечатления. Я здесь, наверху, для того, чтобы умереть. Услуга «Харона» состоит в орбитальном самокремировании для людей, обречённых на смерть.

Когда они приблизились к маленькой пирамиде, Шэна охватила дрожь, но не от стужи. Сыновья остановились за его спиной. Никто не произносил ни слова: слишком торжественным было это мгновение. Вскоре они узнают, насколько основательны их надежды.

Русские уже тогда поняли, что найдутся тысячи людей, которые смогут позволить себе нечто такое. Разумеется, заранее пришлось позаботиться о том, чтобы не каждый из тех, кто провёл свою жизнь в богатстве и роскоши, мог побаловать себя особо элитарным отходом в мир иной вдали от грязи и хворей простых смертных — или по разным причинам просто хотел исчезнуть.

К востоку и западу горы раздвигались, как бы обнимая страну, лежащую в низине. На много километров тянулась холмистая равнина. По ней гигантскими петлями змеилась могучая река. На этой плодородной почве племя могло бы выращивать хлеб, будь оно уверено, что отсюда не придется сниматься до сбора урожая.

Все претенденты, для того чтобы попасть в списки на рассмотрение для финального орбитального полёта, должны были отвечать четырём определённым условиям. Первым условием было наличие несомненно доказанной неизлечимой болезни, которая ограничивала остаток жизненных ожиданий максимум двенадцатью месяцами, но в первые шесть месяцев не причиняла соискателю физического или психического ущерба. Таким образом исключались претенденты, болезнь которых зашла так далеко, что им тяжело было бы пережить физические перегрузки старта ракеты. А если бы и пережили старт, то уж те три дня на орбите, когда они были бы предоставлены самим себе, — вряд ли.

Не так уж мало людей могли рассматривать себя морально обязанными или вынужденными воспользоваться этим проектом, чтобы больше никому не быть в тягость. Сама по себе возможность легально и щадяще прекратить существование могла поставить таких людей под давление соответствующих желаний их окружения, даже если эти люди только воображали себя больными и на самом деле не испытывали желания умереть. Психологические тесты отсеивали таких людей ещё на ранней стадии. Точно так же — душевно неустойчивых людей, которые сломались бы от симптомов стресса или сразу же после старта раскаялись бы в своём решении расквитаться с жизнью при помощи «Слайдера». Ведь как только человек оказывался наверху, живому ему назад пути не было. Горе тому, кто передумывал уже на орбите…

Тогда Шэн обратил взор на юг и увидел, что все их надежды рухнули. Ибо там, на краю света, в небе переливалось смертоносное сияние, какое он так часто видел на Севере, — отблеск льдов, скрытых за линией горизонта.

Второе условие: претенденты не могли быть моложе семидесяти пяти лет. Некоторые исключения могли сократить минимальный возраст до пятидесяти пяти лет.

Пути вперед больше не было. Все эти годы, пока люди бежали с севера, ледники с юга ползли им навстречу. И теперь беглецы скоро будут раздавлены движущимися стенами льда…

Третье: письменное согласие семьи и ближайших родственников. При расхождении мнений вопрос решался большинством голосов. Если у претендента не было живых родственников, этот пункт отпадал.

Южные ледники доползли до гор лишь при жизни следующего поколения. В последнее лето потомки Шэна перенесли священные сокровища племени к одинокой каменной пирамиде, откуда открывался вид на равнину. Льды, некогда блиставшие на горизонте, теперь были почти у их ног. К весне они начнут дробиться о горы.

И последнее, но не по важности: финансовое покрытие. Собственно говоря, в первую очередь финансовое покрытие.

Никто уже не понимал значения сохраненных сокровищ. Они были связаны с прошлым, слишком далеким, чтобы его поняли люди, жившие теперь. Их происхождение терялось во мгле, окружавшей Золотой век, и никто уже не расскажет о том, какими путями они в конце концов перешли во владение этого скитальческого племени. Ибо это был бы рассказ о цивилизации, канувшей в вечность.

Некогда в сохранении этих жалких реликвий был какой-то смысл, но теперь он был уже давно утрачен; их стали считать священными. Шрифт в древних книгах выцвел несколько столетий назад, но многие места были еще различимы. Если бы только нашелся человек, способный их прочесть! Однако много поколений сменилось, с тех пор как прекратился какой-либо спрос на таблицы семизначных логарифмов, атлас мира и партитуру Седьмой симфонии Сибелиуса, отпечатанную, согласно титульному листу, Г. К. Чу с сыновьями в городе Пекине в 2371 году нашего летосчисления.

Немногие кандидаты, которые отвечали всем этим предварительным условиям, оказывались, в конце концов, перед последним барьером: обстоятельной медицинской проверкой и специальной подготовкой, которая должна была соответствовать требованиям космического полёта.

Древние книги были благоговейно уложены в небольшой склеп, сооруженный для них. Там же хранились самые разнообразные вещи: золотые и платиновые монеты, разбитый телеобъектив, ручные часы, люминесцентная лампа, микрофон, электрическая бритва, несколько миниатюрных электронных ламп — обломки высокой цивилизации, сгинувшей навсегда. Все эти предметы были тщательно упакованы. Затем к ним присоединили еще три реликвии, наименее понятные, а потому наиболее почитаемые.

Сегодня уже никто не считает, что Джон Гленн был старым астронавтом. Уильяму Беккеру было 86, когда он стартовал в космос. Старейшему претенденту, который дошёл по крайней мере до стадии тренировок, был 91 год, и звали его Хао-Ян Да. Он умер в центрифуге — при 5,2 G.

Первая представляла собой странной формы кусок металла, местами изменившего цвет от сильного нагрева. Это был, пожалуй, самый трогательный из всех собранных здесь символов прошлого, ибо он рассказывал о величайшем достижении Человека и о будущем, которое он, быть может, предвидел. Подставка красного дерева, на которой крепился металл, была украшена серебряной пластинкой с надписью: