Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

—     Что тут такое? — спросил Степански, не слишком об­ращая внимание на человека, с которым провел большую часть дня.

Они проследовали мимо одного ряда каких-то сталь­ных конструкций, потом подъехали ко второму. Там Бен остановился.

—     Послушай, Сэт, — начал он, — нам надо поговорить.

—     Какого черта ты?..

Стюард запнулся на полуслове, когда осознал, что но­вый знакомый небрежным жестом направил ствол прямо ему между глаз.



ГЛАВА 23

Если я прав, то некоторые профессора оши­баются, заявляя, будто в душе у человека нет знаний, и они их туда вкладывают, вроде того, как вложили бы в слепые глаза зрение.

Платон, \"Государство\", кн. VII



Хотя ее место и находилось в бизнес-классе, полет до Рио не был для Натали в удовольствие. Три или даже четыре раза в ее мысли вторгались видения. Поездка на такси из аэропорта, лачуги — мать сказала, что они называются фавелы, — нападение, стрельба... Казалось, нет разницы в том, спит она или нет, — разворачивав­шееся действие снова кромсало ее память. Оно было то ясное и всепоглощающее, то смутное и неопределенное, скорее плохая игра воображения, чем ужасные воспо­минания.

— Я не намеревался кощунствовать, sebastós, — ответил я. — Я просто не хотел зря терять время на проволочки и формальности…

Один раз она даже проснулась, хватая ртом воздух и ощущая испарину на лбу и над верхней губой.

—     С вами все в порядке? — участливо спросил сидев­ший рядом пожилой бразилец.

— Это я заметил, — перебил меня Зенон. — Я наблюдал, как ты шел по дворцовым землям. — Его кирпичного цвета лицо при этом чуть не пошло трещинами, но я не мог не услышать насмешку в его голосе, когда император добавил: — Полагаю, я впервые увидел, как oikonómos Мирос проходит расстояние, большее, чем от стола до koprón[259].

Он оказался общительным вдовцом, учителем на пен­сии, возвращавшимся домой из Штатов, где навещал детей и внуков, и довольно прилично говорил по-английски.

—     Да, все нормально, — ответила она. — Просто послед­ствия болезни.

Услышав это язвительное замечание, стоявший рядом со мной управляющий сконфуженно засопел. Я приободрился: похоже, Зенона скорее позабавило, нежели возмутило мое требование встретиться незамедлительно. Я сказал:

—     Вот, посмотрите, — сказал бразилец, протягивая ей листок с распечаткой электронной почты. — Это мне дал сын в Ворчестере. Вы, наверное, знаете, что нас, жителей Рио-де-Жанейро, называют «кариока». Это написал один юморист-кариока, репортер, для отличного издания: «Пу­теводитель по Бразилии для грин го».

— От всего сердца надеюсь, что басилевс Зенон найдет послание короля Теодориха чрезвычайно важным и потому захочет увидеть его как можно скорее. Я также надеюсь, что мою порывистость не сочтут оскорбительной.

Насмешливо-ироничный текст был бы, наверное, в са­мом деле смешным, если бы Нат читала его при других об­стоятельствах. Но сейчас он вряд ли мог помочь ей спра­виться с «последствиями болезни».



— Твою непристойную спешку я еще могу понять, — ответил Зенон, и теперь его голос звучал строго. — Но одного presbeutés обычно вполне достаточно, чтобы доставить послание. С какой стати мне встречаться еще и с его помощником и что здесь делает эта женщина?

«Уличная торговля в центре города — зрелище захватываю­щее, похожее на нерест лосося на Юконе».

«Холм Манжерия ночью — отличное место для смельчаков, любящих фейерверки. Только стреляют там не шутихи или «рим­ские свечи», а «спешиап» тридцать восьмого калибра.

Поскольку я тоже не мог назвать ни одной причины для этого, я сказал только:



— Она сестра короля. Благородная принцесса. Arkhegétis[260].

«Любите смотреть фильмы ужасов? Они не сравнятся ни с од­ним полицейским участком в Рио. Как любят говорить копы, это то место, где ребенок кричит, но даже мать его не слышит».

— Моя жена — императрица. Василиса. Но она не сопровождает меня даже на игры на ипподром. Такая дерзость для женщины просто неслыханна.



Едва ли я мог ответить императору, как отвечал остальным: «Теперь ты об этом услышал». Однако мне не пришлось вообще хоть что-то отвечать, потому что Амаламена, уловив тон беседы, сама обратилась к Зенону:

— Один могущественный древний монарх по имени Дарий как-то встретился с презренной женщиной.

«Устали от своих местных городских бездельников и придур­ков? Познакомьтесь с нашими. Их можно найти в коридорах Государственной ассамблеи — они там принимают законы».

Разумеется, принцесса произнесла это на старом наречии, но Сеуфес быстро перевел ее слова на греческий. Император впервые за все время посмотрел на принцессу, и взгляд этот был довольно свирепый. Но затем он немного успокоился и произнес холодным тоном:



— Я не такой уж невежда и знаю, что Дарий был одним из величайших царей Персии.

«Туалеты Центрального вокзала. После десяти вечера — это ничейная земля, самый большой в мире бордель. Вам нужно только выбрать пол партнера».

Переводчик повторил это Амаламене на готском, она набралась смелости и продолжила, а Сеуфес переводил:



— Так вот, этот самый Дарий собирался казнить троих пленных, когда к нему пришла некая женщина, чтобы молить его простить их ради нее, потому что они были у нее единственными мужчинами — ее муж, единственный брат и единственный сын. Она просила так жалостливо, что Дарий наконец согласился удовлетворить ее просьбу, хотя и частично. Он пообещал, что отпустит одного из них, и велел женщине самой выбрать, кого именно.

Натали слабо улыбнулась и отдала листок.

Амаламена подождала, пока Зенон не буркнул:

—     Мне уже намного лучше, — сказала она.

— Ну и?..



— Женщина выбрала брата.

                                                                                           * * *

Перед тем как выехать из дома в Бостонский аэропорт «Логан», Натали вспомнила о том, что ей настоятельно со­ветовали не садиться в такси в аэропорту Рио.

— Что? Но почему?

К нежелательному транспорту она добавила автобус, поэтому пошла в сеть и заказала себе джип с жестким вер­хом.

Сейчас, выезжая со стоянки аэропорта Жобим и на­правляясь на юг по скоростному шоссе, ей удавалось дышать ровно и контролировать пульс. Благодаря в ос­новном непрекращавшимся приступам воспоминаний о том, как в нее стреляли, два месяца, прошедшие с той ее злополучной поездки в город, могли показаться шестью часами.

«Клиенты в доме любви будут вами довольны. Вы там будете очень счастливы...»

— Дарий тоже был изумлен тем, что она не выбрала ни своего мужа, ни сына, и хотел знать почему. Женщина объяснила царю, что всегда может снова повторно выйти замуж и даже родить других детей. Но поскольку ее родители уже мертвы, у нее больше никогда не будет другого брата.

Было уже позднее утро — безоблачное и довольно теплое. Натали время от времени посматривала направо, куда, как она точно помнила, свернуло такси в ту ночь. Но сейчас ей попадались на глаза лишь жалкие барачные поселки, рассыпанные по склонам безлесных холмов. Выше этих бидон вил ей росли пальмы и красовались га­зоны, окружавшие поместья, отличавшиеся, очевидно, замечательным видом на океан. Где-то там, внизу, сре­ди убогих фавел, ее сначала вытащили из такси, а потом подстрелили.

Басилевс моргнул от удивления, затем молча воззрился на Амаламену; казалось, что его взгляд слегка потеплел. А принцесса завершила свою речь:

Отель «Руи Мирадор», который выбрала Натали, был отмечен в туристическом справочнике двумя звездочка­ми, объявлялся чистым, аккуратным и безопасным — три главных для Натали качества. Он находился в районе Ботафого, который тот же справочник описывал как место исторических достопримечательностей, но для нее глав­ным являлось то, что в этом районе находилась больница святой Терезы.

Движение на шоссе было оживленным, водители не отличались вежливостью, но скоро Натали оценила, что благодаря годам езды по бостонским улицам оказалась не­плохо подготовленной к этому. Несмотря на постоянную напряженность, она успевала рассмотреть и невысокие холмы, и пышную растительность, и причудливые строе­ния. Ботафого являлся, по существу, узким коридором, соединявшим центр города с пляжами Копакабаны и Ипанемы.

— Именно поэтому, император Зенон, я стою сейчас перед тобой рядом с сайоном Торном. Чтобы вручить тебе просьбу короля Теодориха о том, чтобы ты, будучи мудрым и милосердным, одарил его, заключив с готами соглашение. — Она протянула запечатанное послание. — И позволь мне присоединить свои мольбы к просьбе единственного моего брата и воззвать к твоему великодушию.

Благодаря отличной карте Натали легко преодолела узкие улочки, ведущие к обзорной площадке Пасмадо — единственному туристическому объекту, который она себе обещана посетить, исключая, может быть, только пляжи с восхитительным белым песком. У нее не было желания задерживаться в Рио, и домой она собиралась вернуться, как только выяснит, где на самом деле лечилась и кто ее лечил. Остальные городские диковины, какими бы при­влекательными они ни казались, навсегда останутся для нее неведомыми.

Неожиданно нахлынувшая после долгого перелета ус­талость заставила Натали остановиться недалеко от смот­ровой площадки, выйти из машины и присесть на скамью, с которой открывался замечательный вид на залив Гуана- бара и статую Христа Спасителя. «Красиво», — отметила она, ощущая в то же время, что все эти красоты ее почти не волнуют.

Не успел Сеуфес перевести эту речь Зенону на греческий, как молодой Рекитах закричал на Амаламену на старом языке:

—     И что вы думаете о нашей маленькой статуе? Может составить конкуренцию вашей?

Вздрогнув, Натали обернулась на голос, говоривший по-английски с сильным акцентом. Рядом со скамьей сто­ял полицейский в форме. Правая рука его покоилась на ру­коятке тяжелой черной резиновой дубинки. Он был смуг­лым, крепко сложенным и выглядел немного театрально из-за своих тонких черт лица и орлиного взгляда темных глаз. На нагрудном кармане был приколот прямоугольник с именем Варгаш.

— Твой брат Теодорих вовсе не король Теодорих! Этот титул принадлежит моему… — Он осекся, потому что Зенон, не ожидая перевода, повернулся и пронзил юношу сердитым взглядом.

—     Очень красиво, очень трогательно, — ответила Ната­ли. -- А откуда вы узнали, что я американка?

—     Вы выглядите, как бразильянка, но рядом с вами ле­жит одна веская улика, которая с головой выдает, что вы туристка. — Полицейский показал на карту. — А догадка, что любой турист — американец, чаще всего оказывается правильной.

Затем Зенон одарил меня таким же мрачным взглядом и проворчал:

Натали сумела улыбнуться.

—     Моя семья родом с Островов Зеленого Мыса. А вы местный полицейский?

—     Точнее — военный полицейский.

— У юной дамы манеры, по крайней мере, лучше, чем у варваров, и она знает, как вести себя с достоинством при императорском дворе. — Он снова обратил свое внимание на принцессу и теперь вежливо обратился к ней как к помощнику посла — Sympresbeutés Амаламена, подай мне послание Теодориха.

—     А где вы так хорошо научились говорить по-англий­ски?

—     Польщен такой оценкой. Я провел год в Миссури, ко­гда учился в школе. А вы давно в Рио?

Она улыбнулась и подала, Зенон тоже ответил ей улыбкой — улыбнулись и мы с Миросом, тогда как Рекитах по-прежнему смотрел на Амаламену сердито. Император сломал все восковые печати, развернул пергамент и пробежал его содержание, сначала быстро, затем медленней. Свободной рукой он хлопнул себя по лысой голове, и на его лице снова появилось хмурое выражение.

Натали покачала головой.

—     Я даже не доехала до отеля.

—     О! Какой у вас отель?

Наконец Зенон произнес:

Возможно, она снова вспомнила ночной кошмар с так­си, возможно, ей послышалась напряженность в голосе мужчины — явная или мнимая, но внезапно Натали насто­рожилась. Что ей сейчас меньше всего было нужно, так это заигрывания полицейского.

—     «Интер-Континеталь», — солгала она, быстро подни­маясь со скамьи. — Что ж, я, наверное, поеду устраиваться. Всего вам хорошего!

— Как мне уже сообщили, Теодорих пишет, что одолел короля Бабая и теперь удерживает город Сингидун.

—     Вы знаете дорогу? Может, я мог бы...

—     Нет-нет, благодарю вас! Мы очень подружились с этой картой.

Зенон был, похоже, подавлен подобным заявлением, поэтому я сказал:

Она избегала смотреть мужчине в глаза, чтобы не уви­деть в них разочарования или, еще хуже, злобы.

— Я принимал участие в осаде и взятии этого города, Sebastós. И могу подтвердить, что все, изложенное в послании, истинная правда.

—     Ладно, — сказал полицейский. — Желаю вам приятно провести время в Рио.



— Говоришь, все истинная правда, kúrios?[261] Вот интересно, осмелился бы ты сказать то же самое, если бы здесь присутствовал сам грозный Бабай?

                                                                                           * * *

Отель «Руи Мирадор», солидное четырехэтажное зда­ние, оказался, как и обещал справочник, чистым и акку­ратным. Что касалось безопасности, клерк у небольшой стойки при входе заверил Натали, что дежурство ведется круглосуточно семь дней в неделю.

— Но он здесь, sebastós!

—     И каждый из нас хорошо владеет вот этим, — добавил клерк по-португальски, гордо помахав большим длинно­ствольным пистолетом, который вытащил из ящика под стойкой.

Не столь уверенная в системе безопасности отеля, как ей хотелось бы, Натали зарегистрировалась и сама отнесла свой чемодан на четвертый этаж в маленькую комнатку, в которой кроме двух не самых шикарных кроватей почти ничего не было. «Две звезды — это две звезды», — напом­нила она себе, предполагая, что со сном будут трудности. Не желая испытывать городское милосердие и гостепри­имство, гуляя по улицам поздно вечером, Натали решила, что будет очень благоразумно купить заранее бутылку хо­рошего местного виски и, наверное, зайти в аптеку.

Я поставил ящик из эбонитового дерева на пол, открыл замки и позволил его стенкам распахнуться. Голова короля Бабая, высушенная, коричневая и сморщенная от дыма, оказалась бы весьма отталкивающим зрелищем, если бы она не лежала на широкой чаше из золотой филиграни, в которую я попросил ювелира из Новы ее вставить.

Когда она приняла душ и переоделась в льняной кос­тюм бежевого цвета и бирюзовую блузку с короткими ру­кавами, уже был полдень. Джип Натали припарковала на стоянке недалеко от отеля — цели ее сегодняшних визитов находились в пределах пешеходных возможностей. Очень плотное движение также говорило не в пользу поездок на автомобиле. После пожара, несмотря на все тренировки и процедуры, с дыханием еще возникали трудности. Глубо­кие вдохи были весьма редки и немногочисленны, а потому поистине бесценны. Она могла продлить курс реабилита­ции еще на две или три недели, но и врач, и психотерапевт дали ясно понять, что и в этом случае ничего нельзя га­рантировать, кроме вполне возможного снижения индекса легочной совместимости.

Я жестом показал на нее и произнес:

Портье показалось очень странным, что туристка хочет посетить два или три полицейских участка, особенно, ко­гда выяснилось, что она имеет весьма смутное представ­ление о том, что существуют три совершенно разных вида полиции — муниципальная, туристическая и военная. С помощью телефонной книги он нашел адреса участков каждого типа и, отметив их на карте Натали, объяснил, как туда добраться. На самом деле предположения портье были не вполне верными. После возвращения домой На­тали выучила все, что нашла в Интернете про бразильское полицейское разнообразие. Факты, которые она сумела добыть, не давали серьезных оснований надеяться на по­лицию или предположить, что ее похищением в фавелах на севере или востоке от центра города вообще кто-то за­нимался.

Не имея ни малейшего желания снова столкнуть­ся с полицейским, дежурившим у смотровой площадки Пасмадо, и резонно думая, что он все еще может нахо­диться там, в поисках других туристок, которым может оказать любезность, Натали решила начать с участка во­енной полиции. Он располагался в одноэтажном здании современной постройки из стекла и кирпича на улице Сан-Клементе. Размером оно было с половину среднего Макдоналдса в Бостоне, и примерно так же заполнено посетителями. Дежурный за стойкой, после того как она попросила его говорить немного помедленнее, направил ее к детективу Перейре, коротышке с сорока фунтами лишнего веса, тонкими усиками и холодной улыбкой. Его английский оказался более или менее приличным, хотя и говорил он с сильным акцентом, но Натали решила не ставить детектива в известность, что ее португальский, вероятно, лучше.

— Если ты пожелаешь выпить за победу Теодориха при Сингидуне, sebastós, пусть kheirourgós[262] срежет верхушку черепа Бабая и вставит ее в эту изящную золотую оправу. А затем наполнит ее твоим самым лучшим вином и…

—     Да, я вижу, что наш город встретил вас совсем не дружелюбно, — сказал он после того как Натали поведа­ла свою историю и вручила одну из сотни копий изготов­ленной на компьютере листовки. Она содержала краткую информацию на португальском обо всех событиях, как она их помнила, сопровождавшуюся фотографией самой На­тали.

—     Я не могу вам передать, какой ужас пережила, когда на меня напали, — закончила она. — Таксист сказал, что собирается отвезти меня в какое-то место, называемое до­мом любви.

— Eúkharistô, kúrios presbeutés, — сухо произнес император. — Я сам был воином и довольно часто одерживал победы. Поэтому у меня уже есть подобные чаши-черепа, и время от времени я таки выпиваю из них в память моих старых врагов. Но эта голова может принадлежать кому угодно.

Перейра на это отреагировал, начав печатать на ком­пьютере. Натали ждала, стараясь не слишком присталь­но смотреть на массивный второй подбородок детектива, превосходивший по размерам первый, настоящий.

—     Значит, вы говорите, что об этом преступлении со­общили в полицию? — спросил детектив, закончив печа­тать.

— Если ты никогда не встречался с королем Бабаем, sebastós, — сказал я, — то, возможно, его приходилось видеть при жизни молодому Рекитаху, и тогда он сумеет подтвердить его личность. Я так понимаю, что отец сего молодого человека, Теодорих Страбон, и Бабай довольно долго были…

—     Я была без сознания, когда меня нашли, но мне сказа­ли, что именно полиция вызвала скорую помощь, которая и доставила меня в больницу.

—     Больницу святой Терезы?

—     Именно.

Рекитах перебил меня, издав раздраженный вопль:

—     Но вы связывались с ними по телефону, и они отве­тили, что о вашем пребывании у них нет никаких сведе­ний?

—     После вас я собираюсь посетить больницу и поста­раться все выяснить.

— Vái! Имя моего благородного отца Теодорих Триарус, а вовсе не Страбон!

—     И вы уверены, что данные, которые вы мне сообщи­ли, точные?

—     Уверена.

Я не знаю, что возмутило юношу больше: то, что я связал его отца с недавно убитым королем сарматов, или же то, что я назвал его Теодорихом Косоглазым. А может, Рекитаху было не по душе, что я его узнал. Однако, когда Зенон метнул в него еще один взгляд, Рекитах нехотя признался:

Перейра громко вздохнул и похлопал кончиками тол­стых пальцев по столу.

—     Сеньорита Рейес, — сказал он, — мы в военной по­лиции очень внимательно относимся к людям, в которых стреляли на улицах нашего города, особенно к туристам. Мы должны поддерживать свою репутацию.

— Я действительно встречался с королем Бабаем. Это он, вернее, то, что им некогда было.

Раньше Натали непременно попросила бы детектива уточнить, о какой именно репутации он говорит. Ее поис­ки в сети во многом пролили свет на роль, которую воен­ная полиция играла в деятельности «эскадронов смерти», а они, как предполагалось, были ответственны за убийст­во сотен, если не тысяч уличных мальчишек за последние несколько лет, включая печально известную бойню 1993 года, когда перед церковью Канделарии убили восемь и ранили пятьдесят детей.

— Отлично. Я принимаю это, — ласковым тоном произнес император, и Сеуфес продолжил переводить для Рекитаха и принцессы. — Теперь относительно того, могу ли я заключить с Теодорихом соглашение… Ну, это такой вопрос, который сразу не решишь. Теодорих пишет, что он сделал аналогичное предложение и императору Западной империи. Не можем же мы оба заключить с ним соглашение. Скажи, а ты, часом, не знаешь, вдруг маленький император Августул уже дал ответ Теодориху?

—     И что вы выяснили по поводу стрельбы в меня? — спросила Натали, бросив взгляд на компьютер.

— Oukh, sebastós, — ответил я, — у нас не было возможности узнать, добрался ли уже мой собрат маршал до Равенны. Но я полагаю… тот император, кто первым заключит с Теодорихом соглашение, и будет владеть захваченным городом.

—     Я проверил базу данных военной полиции и базы, как вы называете их, муниципальной и туристической по­лиции.

—     И что?

— Ты действительно так полагаешь? Хорошо, я обдумаю условия Теодориха. Он просит возобновить ежегодную выплату consueta dona за поддержание мира на северных границах империи. Однако я связан обязательствами перед другим Теодорихом и плачу ему за ту же самую службу три сотни либров золотом. Получается, что мне придется отобрать деньги у одних, чтобы платить другим?.. Siopáo![263] — рявкнул он, когда мы с Рекитахом уже открыли было рты. Мы тут же снова захлопнули их, а Зенон продолжил: — И еще одно. Теодорих просит гарантий, он хочет, чтобы земли Нижней Мезии, которые в данный момент занимает его племя, были отданы остроготам в постоянное владение. Но вам, kúrios presbeutés и kúria Амаламена, следует знать, что на эти самые земли есть множество претендентов. Например, их желает получить племя другого Теодориха.

—     В них нет никаких данных о том, что кого-то с вашим именем ранили в дни, которые вы здесь указали.

Рекитах выглядел униженным из-за того, что его народ презрительно назвали племенем. Да и у меня, полагаю, вид был не лучше. Одна лишь Амаламена совершенно не смутилась и вежливо сказала:

—     А что насчет...

—     Я проверил данные по неизвестным женщинам, по­лучившим ранения в те же дни. Тоже ничего.

— Прости меня, sebastós. Сайон Торн и я только что проделали долгий путь сюда с самого Данувия. Между землями нашего народа и землями фракийских греков, к северу отсюда, мы не видели ни колонистов, ни поселенцев, кроме нескольких прибывших туда венедов. Но ведь они не являются гражданами Рима, и потому им не могут позволить претендовать на какие-либо земли.

—     Не может быть.

Зенон кашлянул и произнес:

—     Не может. А может, и может. Сеньорита Рейес, вы сказали, что вы студентка?

— Кроме мирских претендентов есть еще христианская церковь.

—     Да, студентка медицинского колледжа.

— Церковь?

—     В нашей стране студенты очень часто оказываются бедными. У вас много денег?

Натали поняла, куда клонит детектив, и начала внут­ренне закипать.

— Видишь ли, kúria, поскольку вы наслаждаетесь завидной привилегией не быть вовлеченными во все это, ибо принадлежите к еретикам-арианам, то, возможно, не знаете, что самым большим землевладельцем во всей империи является христианская церковь. Когда-то реки отмечали границы между государствами, но теперь эти реки просто протекают по многочисленным угодьям, лесам или цветущим садам многочисленных церковных владений. Церковникам ведь не откажешь в просьбе, хотя им и просить-то особо не приходится. Любому дарителю земель, будь то крестьянин или император, священники обещают вечное блаженство на небесах. Да, все это дело гораздо серьезней… но ouá! — Он всплеснул руками. — Это слишком долго объяснять.

—     Я старше, чем большинство студентов, — холодно сказала она. — У меня достаточно денег, чтобы содержать себя. Детектив Перейра, прошу вас, ближе к делу.

— Позволь мне, sebastós, — сказал Мирос и с помощью переводчика объяснил мне и Амаламене: — Каждый из пяти архиепископов христианской церкви старается увеличить и упрочить свои власть и могущество, в надежде возглавить церковь. Естественно, великий басилевс Зенон благоволит нашему епископу православной церкви Акакию здесь, на востоке. Но император должен заботиться также и о тех своих многочисленных подданных на западе, которые придерживаются католицизма. В то же самое время ему приходится сглаживать все противоречия и умиротворять требования многочисленных и, заметьте, враждебно настроенных друг к другу многочисленных сект обеих церквей. Эти христиане дерутся прямо на улицах и уничтожают друг друга во имя мелочных различий в своих доктринах. Тем не менее, когда доходит до пожалований…

—К делу... минуту... вы знаете, что в странах, подобных нашей, странах третьего мира, как вы, американцы их на­зываете, некоторые люди отчаянно нуждаются в деньгах... Они продают на черном рынке свою почку или часть пече­ни, или даже легкое. За это платят, как я слышал, довольно дорого.

— Теперь позволь мне, — прервал я его намеренно грубо и резко. — Один пункт, если уж вдаваться в эти тонкости, остается неясным. — Мирос, Сеуфес и Рекитах изумленно смотрели на меня, пораженные такой наглостью, но я продолжил: — Я не услышал, что же такого конкретного, осязаемого предложили Зенону многочисленные претенденты или поселенцы — Косоглазый Теодорих, скловены, алчные патриархи церкви — в обмен на эти земли. Мы с принцессой прибыли сюда, чтобы, образно говоря, вручить императору Зенону ключи от весьма внушительного города Сингидуна.

—Но даже если я и продала свое легкое на черном рын­ке, чего я, разумеется, не делала, тогда зачем я вернулась?

Перейра торжествующе улыбнулась.

Тут все в зале, включая Амаламену, повернулись, чтобы взглянуть на императора, словно ожидали, что он, подобно Юпитеру, метнет молнию. Но он удивил меня, сказав:

—Вина! — воскликнул он. — Чувство вины за то, что вы совершили, вместе с отрицанием того, что вы это дейст­вительно сделали. Простите, что я говорю так, сеньорита, но за время работы в полиции я видел и более странные вещи. Намного более странные!

— Presbeutés говорит правду. Воины вроде его и меня считают, что дела важнее слов и нечто реальное намного важнее, чем обещания. Город, который господствует над всем Данувием здесь, на грешной земле, я думаю, предпочтительней любой призрачной надежды обрести блаженство на небесах после смерти. Однако, kúrios, я потребую предоставить мне исключительные права на этот город.

Этого Натали было достаточно. Она поняла, что, выйдя из себя, ничего не добьется, но может многое потерять. По­лиция в Бразилии мало перед кем несла ответственность, кроме своего начальства, и военная полиция, как Натали могла судить, являлась самой опасной частью этой струк­туры.

Я сказал:

—Поверьте, детектив Перейра, — сказала она вставая и собирая свои вещи, — что я скорее десять раз поверю в ошибку вашей компьютерной системы, чем один раз в свою. Если у вас что-нибудь появится, вы сможете найти меня в отеле «Руи Мирадор».

— Я думаю, что они у тебя уже есть, sebastós, если ты этого желаешь. Из того, что я слышал об этом новом, совсем еще юном августейшем императоре Рима и о его регенте-отце, можно заключить, что они слишком оберегают свой трон, чтобы брать на себя ответственность и заключать хоть какие-то соглашения. Хотя я могу предложить, чтобы ты поставил на соглашении дату падения Сингидуна. Даю тебе слово от имени короля Теодориха — и его сестра, которая присутствует здесь, станет свидетельницей и торжественно это подтвердит, — что твои притязания будут рассмотрены в первую очередь.

Натали повернулась и вышла. Только на улице она по­няла, что этот короткий всплеск гнева чуть не закончился приступом одышки.



— Слово воина и свидетельство прекрасной принцессы — этого мне, конечно же, вполне достаточно. Мирос, позови grammateús[264], чтобы я мог, не откладывая, продиктовать соглашение.

                                                                                           * * *

Рекитах жалобно заскулил, но Зенон заставил юношу умолкнуть, бросив на него еще один свирепый взгляд, и продолжил, обращаясь ко мне и принцессе:

Следующие четыре часа оказались утомительными и бесплодными. Началось с того, что больница святой Те­резы, если верить карте, находилась всего в шести-семи кварталах от участка военной полиции. Будь карта топо­графической, Натали, вероятно, взяла бы такси. Улицы поднимались по крутому холму, дороги в обход не было, и прогулка по живописному Ботафого превратилась в восхождение на гору в полуденную жару. Когда Натали наконец добралась до главного входа в больницу, она вся вспотела.

— Я пожалую народу Теодориха земли Мезии в вечное владение. Я снова стану ежегодно платить остроготам consueta dona. Более того, я верну Теодориху титул, который носил его отец во времена Льва Первого, — magister militum praesentalis[265], главнокомандующий пограничными войсками Восточной империи.

Главный корпус больницы, четыре этажа камня, за­нимавший почти целый квартал, выглядел так, будто его выстроил в начале XVI века открывший Бразилию Педро Кабрал. К центральному зданию были добавлены галереи и башни десятка различных архитектурных стилей. Ната­ли решила начать свой визит с офисов администрации, и сразу добилась успеха.

Принцесса вся засветилась от радости, а я пробормотал:

Заместитель директора Глория Дуарте, выглядевшая интеллигентной и образованной женщиной, очень заинте­ресовалась проблемой Натали и, похоже, прониклась к ней симпатией. Они говорили по-португальски, хотя, взглянув на солидную библиотеку, занимавшую много места в ком­нате, Натали поняла, что Дуарте владела иностранными языками, включая английский.

— Премного благодарю, sebastós.

—     Что меня больше всего беспокоит в вашей истории, — сказала она, — это то, насколько вы и ваш куратор, доктор...

— Я пришлю также grammateús в xenodokheíon, чтобы составить еще один документ — о том, что мои права на Сингидун будут исключительными. Затем, как только мы поставим подписи и печати и обменяемся документами, я хочу, чтобы ты немедленно отбыл и как можно скорее отвез соглашение Теодориху в Сингидун. Мне не по душе так поспешно выдворять гостей, но я верю, что вы оба еще вернетесь сюда вместе с нашим почтенным magister militum Теодорихом, — тогда вы и сможете спокойно насладиться всеми прелестями Константинополя.

—     Беренджер, Дуглас Беренджер.

—     Доктор Беренджер... уверены в том, что хирург, де­лавший вам операцию, был Хавьером Санторо. В нашей больнице нет такого доктора, и я не знаю никого в городе с таким именем. Может, вам следует обратиться в медицин­скую ассоциацию штата?

* * *

—     Уже обращалась. Вы правы, такого доктора нет.

Амаламена продолжала как девчонка радоваться, пока мы с ней в сопровождении все тех же слуг, стражников и музыкантов ехали обратно в гостевой дом. Затем она громко рассмеялась, чуть ли не заглушив звучащую вокруг нас музыку, и воскликнула:

—     Понятно... Значит, методом исключения...

— Ты сделал это, Торн! Ты получил от императора все, что хотел Теодорих, и даже больше!

—     Да, методом исключения, — повторила Натали, чув­ствуя, что энтузиазм Дуарте начинает остывать.

—     Хочу сказать, что пациенты из нашей больницы ни­когда не пропадали, — продолжала женщина, — хотя это, конечно, не ваш случай. У нас больше двух тысяч коек, и почти постоянно они все заняты. Простая канцелярская ошибка — и все ваши данные могут быть записаны на имя, отличающееся от вашего всего на одну букву. Потерпите немного, я думаю с этой частью вашей загадки мы разбе­ремся быстро, и ответ окажется простым и логичным.

— Нет, принцесса, не я. Аристотель был прав. Это твоя красота смягчила сердце грубого и вспыльчивого старого воина. Твои красота и обаяние. Ты еще одна Клеопатра, новая Елена Прекрасная!

С этими словами заместитель директора отправила На­тали в офис службы безопасности, где ей должны были выдать карточку посетителя, открывающую доступ во все отделения больницы, включая архив, терапию и хирур­гию. Она сделала копии с листка Натали и дала указание своей секретарше разослать их во все службы, снабдив распоряжением немедленно информировать ее, Дуарте, о любых полученных сведениях, какое бы далекое отноше­ние к делу они не имели.

Румянец удовольствия заставил Амаламену засветиться еще больше, хотя я тут же пожалел, что сравнил ее с этими двумя выдающимися женщинами: ведь согласно Плутарху и Павсанию, обе они безвременно умерли бесславной смертью. Но по крайней мере, подумал я, эти женщины прожили жизнь не зря, если о них продолжают помнить и после их смерти, а теперь то же самое сделала и Амаламена.

Выпив эспрессо в кафе, находившемся во внутрен­нем дворике административного корпуса, Натали от­правилась в архив. Рейес, Рейез, Райес... Сидя за тер­миналом в кабинке одной из служащих архива, Натали перепробовала все возможные варианты написания своей фамилии. Безрезультатно. Потом она просмот­рела записи по женщинам с неустановленной лично­стью — тоже ничего. После этого отправилась в реа­нимацию, потом в хирургию. Она помнила лица двух медсестер, которые ею занимались, и лицо Санторо, поэтому смутно надеялась, что вдруг просто встретит кого-то из них в коридоре.

— Благодарю тебя, Торн, за то, что так галантно разделил со мной свою славу. Но самое главное — Зенон все-таки согласился!

Даже в таком городе как Нью-Йорк или Рио неизвест­ная женщина, найденная почти обнаженной в глухом пе­реулке с огнестрельными ранениями, которой впоследст­вии удалили легкое, стала бы на некоторое время главной темой всех больничных слухов и сплетен. Скорее раньше, чем позже, об этом знал бы каждый. Но в данном случае никто из медсестер в обоих отделениях ничего подобного не слышал.

В пять часов, до крайности озадаченная, не имея боль­ше сил продолжать поиски, Натали вышла из больницы. Шесть недель назад она прилетела в Бразилию, подверг­лась нападению, ее ранили и она потеряла легкое. Это были исходные факты. Но где-то должно было найтись какое-то объяснение, способное связать эти события в ло­гическую цепочку. Натали сверилась с картой и решила возвращаться в отель по самым широким и, предположительно, самым ровным улицам. Солнце скрыла небольшая дымка, и температура была сносной.

— Он согласился, да. Теперь посмотрим, сдержит ли он свое слово.

Она прилетела в Бразилию. На нее напали. В нее стре­ляли.

— Что? Ты не веришь слову императора?

Эти мысли кружились в голове, не давая любоваться красотами города, да и разглядывать бойкую разноликую толпу прохожих, в основном спешивших домой после ра­боты. Вопреки всем путеводителям, описывающим кариокас[38] как людей неторопливых и ленивых, они практически ничем не отличались от жителей Нью-Йорка: пешеходы так же суетились, перебегали улицы, в то время как ма­шины пытались полностью использовать каждый пятачок свободного пространства.

Натали была зажата в толпе на одном особенно ожив­ленном перекрестке, и вдруг откуда-то сзади услышана женский голос. Незнакомка обратилась к ней по-порту­гальски:

— Он исавр, а исавры — греки. Ты читала Вергилия, принцесса? «Бойтесь данайцев, дары приносящих…»

—     Пожалуйста, не оборачивайтесь, доктор Рейес. По­жалуйста, не смотрите на меня, просто слушайте. Дом Анджело знает ответы на ваши вопросы. Дом Анджело.

В этот момент светофор переключился, и людской по­ток двинулся вперед, через улицу, увлекая с собой Ната­ли. Только оказавшись у противоположного тротуара, она смогла обернуться и оглядеть толпу Никто, казалось, не обращал на нее ни малейшего внимания. Она начала раз­думывать над странным сообщением, но тут ее взгляд ос­тановился на плотной женщине в ярком цветастом платье, которая, вырвавшись из толпы, быстро удалялась, немно­го прихрамывая, в противоположную сторону. Мужской голос, попросивший Натали не стоять на пути, на секунду отвлек ее, а когда она снова обернулась, женщина уже ис­чезла.

— Но… но Зенон приказал составить письменное соглашение. Почему ты не доверяешь ему?

Натали снова застряла в гуще толпы. Машины мчались через перекресток, и не было никакой возможности вер­нуться назад, пока не зажжется зеленый свет. Когда она опять оказалась на том месте, где ее настиг голос, обладательницы пестрого платья нигде не было видно. Натали поспешила к соседнему перекрестку, внимательно посмот­рела по сторонам, но никого похожего не увидела.

Устав от быстрой ходьбы, она прислонилась к витрине магазина одежды. Натали не сомневалась, что голос при­надлежал именно той прихрамывающей женщине. Они уже встречались сегодня, хотя и мельком, в отделении ин­тенсивной терапии больницы святой Терезы.

— По трем причинам. Во-первых, меня смущает то, как он в последний раз посмотрел на Рекитаха. Это не был взгляд, которым приказывают хранить молчание. Нет, император словно бы говорил: «Помолчи пока!» Во-вторых, если бы между ними двумя существовал молчаливый сговор, Рекитах должен был вслух продолжить протестовать — чтобы сохранить видимость, — когда Зенон передал нам права его отца, его золото и титул. Но Рекитах туп как пескарь, чтобы догадаться это сделать. И последнее: хотя Зенон предложил твоему брату различные титулы и пост главнокомандующего, он так и не назвал его королем всех остроготов. Вероятно, он все еще приберегает этот почетный титул для Теодориха Страбона.



— Теперь я тоже припоминаю, да, ты прав. — Энтузиазм Амаламены поугас. — Еще… если он вверит нам соглашение… отправит золото…

— Если бы я сам получил это золото прямо сейчас, принцесса, я бы поставил все до последнего нуммуса на то, что верна одна моя догадка. А именно, что pháros вот там — ты видишь, я не оглядывался ни разу, с тех пор как мы покинули дворец, — уже посылает сигнальный дым, сообщая кому-то о том, что сегодня произошло.

ГЛАВА 24

Она повернулась в седле, чтобы посмотреть на маяк, и облегченно вздохнула. Я тоже повернулся и увидел, что дым все еще представлял собой ровный столб, он только слегка колебался. Но я не мог ошибиться в своих догадках: просто было еще рано, потому что какой-то человек уже спешил вверх по лестнице и почти наверняка нес сообщение, которое и следовало отправить этим хитроумным способом.

Необходимость — мать изобретательности.

Но у меня не было времени все это обдумывать. Потому что в этот момент Амаламена вдруг крепко зажмурила глаза и сжала губы. Лицо ее мгновенно сделалось белым и даже приобрело зеленоватый оттенок, принцесса покачнулась в седле и вцепилась в его луку. То, что она так внезапно повернулась в седле, должно быть, перевернуло что-то внутри нее. Поэтому я взял поводья ее коня, подтянул его поближе к своему, обхватил рукой покачнувшуюся принцессу и крикнул нашему эскорту, чтобы они ускорили шаг.

Платон, «Государство», кн. II

В тот же самый момент, оказавшись совсем близко от Амаламены, на свежем воздухе, я уловил исходивший от нее слабый незнакомый запах. Как уже говорилось, я давно познакомился со специфическими женскими запахами и знал, что они обусловлены различным настроением женщин, их эмоциями или легким ежемесячным недомоганием. Но с таким я прежде не сталкивался. Благодаря своему острому обонянию я, возможно, первым, даже раньше самой принцессы, уловил этот запах. Он был не особенно сильным или же отвратительным — как миазмы Даниила Свинопаса, — но оказался таким же всепроникающим и навязчивым, как дым. Он постепенно пропитал всю Амаламену, ее одежду, постель — все, к чему она прикасалась.



—     Это Степански. Сэт Степански, стюард.

Iatrós Алектор впоследствии рассказал мне, что этот запах присущ отнюдь не одним только женщинам. Он появляется у всех, вне зависимости от пола, кто болен смертельным недугом, который прорывается в виде открытых язв. По-гречески это называется brómos musarós: отвратительное зловоние. При этом слово musarós («отвратительное»), является однокоренным с mus, что по-гречески означает «мышь». И это не случайно: запах, исходящий от больного, на самом деле напоминает пахнущее плесенью мышиное гнездо, однако соединяется еще и с другим, острым запахом: так пахнет моча человека, который поел спаржи. Я могу добавить, исходя из своего опыта боевых сражений, что этот запах также отдаленно напоминает гнилостную вонь, исходящую от застарелых загноившихся ран.

—     Добро пожаловать в «Уайтстоун», мистер Степан­ски. После того как ворота откроются, поезжайте прямо, к зданию шесть в «оазисе», и заходите, чтобы зарегистриро­ваться. У вас есть с собой униформа?

Однако я забегаю вперед.

—     Да, есть.

После того как мы вернулись в xenodokheíon, я заботливо снял принцессу с лошади, а Сванильда и несколько других служанок пришли помочь госпоже в ее покоях. Поскольку Амаламена едва ли могла теперь скрывать, что она больна и чувствует себя очень плохо, а также поскольку она была слишком слаба, чтобы протестовать, что я вмешиваюсь не в свои дела, я послал одну из хазарок привести iatrós.

—     Отлично. Ждем вас здесь через минуту.

Тяжелые ворота высотой в десять футов, увенчанные ко­лючей проволокой, бесшумно сдвинулись вправо, открыв взору Бена прямую, как по линейке проложенную дорогу длиной не меньше четверти мили. «Себринг» с откидным верхом, недавно принадлежавший Степански, медленно двинулся вперед. В нише, под запасным колесом, лежала сумка с «джентльменским набором детектива», под кото­рой покоился револьвер тридцать восьмого калибра.

Алектор пришел вместе с grammateús, которого обещал прислать Зенон, худощавым стариком, который представился как Элеон. Я показал ему свободную комнату и велел посидеть там, покуда я не освобожусь. Iatrós занялся принцессой, а я некоторое время взволнованно вышагивал по комнате и наблюдал, как старый Элеон затачивает перья и засовывает их за уши, в свои белоснежные волосы, как он разворачивает листы пергамента и пристраивает чернильницу. При этом он каким-то образом умудрился выплеснуть из нее чернила и испачкать себя и мебель вокруг.

Стены восьми-девяти строений из какого-то шлифо­ванного известняка блестели в лучах послеполуденного солнца. Пара десятков довольно крупных деревьев, един­ственных представителей растительного мира на многие мили вокруг, скрашивала суровость этого места, которое голос из переговорного устройства, как понял Бен, назы­вал «оазисом».

Наконец хмурый Алектор заглянул к нам в комнату и сделал мне знак выйти. Лекарь сказал:

В одном из строений, казавшимся больше остальных, помещалась, очевидно, лаборатория. Ее сотрудники, ско­рее всего, не подозревали о творящемся здесь зле и о том, что являются его соучастниками, занимаясь простой рабо­той по типированию тканей и электронной каталогизаци­ей миллионов пробирок с зелеными пробками, в которых находилась кровь ничего не подозревавших людей со всей страны. А может быть, и со всего мира.

От этой мысли Бену стало не по себе.

— Больше нет нужды тайком подсыпать принцессе мандрагору. Она будет принимать ее по своей воле. Но теперь этот трупный червь проявился, он жадно и быстро пожирает бедняжку. Ей потребуется все больше и больше этого лекарства. Надеюсь, ты проследишь за этим. Ее служанкам я дал указания, как менять повязки и прочее. Я бы рекомендовал, чтобы за принцессой ухаживали и днем и ночью. Наступит время, и, увы, это произойдет совсем скоро, когда Амаламена больше уже не сможет обслужить себя даже в самых насущных вещах. Поэтому одной служанки будет недостаточно. Понадобятся несколько, и крепких — крепких на желудок, так же как и физически. Я сильно сомневаюсь, что хоть одна из этих хазарских шлюх подойдет.

Кроме мотора «себринга», единственным источником шума, разрежавшего неподвижный горячий воздух Теха­са, была находившаяся на крыше здания мощная установ­ка кондиционирования воздуха. Проезжая мимо стоявших вдоль дороги, как часовые, деревьев, Бен краем глаза за­метил знакомый «эдвенчер», припаркованный за крайним справа строением. Он не мог отделаться от болезненной мысли, что какой-то несчастный, вроде Лонни Даркина, сидит или лежит взаперти, напуганный до предела и пы­тающийся понять, как и почему он здесь оказался.

— Я клянусь, что о принцессе станут заботиться постоянно, — пообещал я. — Но вынужден повторить свой вопрос: неужели совсем больше ничего нельзя сделать?

Накануне Бен перекрасил волосы в темный цвет и ку­пил очки в массивной оправе, отказавшись от других по­пыток изменить свою внешность. Фотография в удостове­рении личности Степански оказалась немного смазанной, довольно потертой и к тому же семилетней давности. Сам Сэт оказался на пять лет моложе Бена, но цвет и форма лица у них были довольно схожи, так что Каллахэн не осо­бенно рисковал, выдавая себя за него. Но самым лучшим было то, что стюард, ныне обитатель секции 89 компании складского оборудования, ясно дал понять, что никто из «Уайтстоуна» не знал, как он выглядит.

— Oukh. Увы, я как iatrós бессилен ей помочь. Хотя ты, похоже, уже оказал Амаламене услугу. Для больной женщины в таком тяжелом состоянии принцесса, кажется, пребывает в поразительно безмятежном настроении.

Про себя, к сожалению, с полной уверенностью ска­зать подобное Бен не мог. Приближаясь к зданию номер шесть, он снова и снова восстанавливал подробности той короткой, но яростной стычки в гараже на Лавровой ули­це в Цинциннати. Схватка с человеком по имени Винсент продолжалась не больше полуминуты, освещение было очень скудным, и только один раз, за мгновение до того как струя краски залила глаза бандита, он имел возмож­ность разглядеть лицо Бена. Может, он потерял зрение на­совсем? Маловероятно. Сидел ли он за рулем «эдвенчер», когда тот колесил по улицам Фейдимена? Если так, то бу­дет ли он на борту предстоящего рейса? Пока что вопросов было гораздо больше, чем ответов.

— Ouá… ну… я изо всех сил старался следовать твоим прежним предписаниям, iatrós Алектор. Она действительно совершила сегодня нечто невероятно важное и значимое.

Здание шесть оказалось небольшим офисом, украшен­ным постерами в красивых рамах, представляющими па­мятники и монументы в разных частях света. За стойкой, следя глазами за Беном с самого первого момента, стояла стройная брюнетка средних лет в форме, отчасти напоми­навшей военно-морскую. На пиджаке, над левым нагруд­ным карманом было вышито единственное слое «УАЙТСТОУН».

— Хорошо, хорошо. Постарайся почаще напоминать ей об этом. Преувеличивай значимость ее поступка, если необходимо. Сейчас принцессу необходимо всячески подбадривать и поддерживать.

Бен пытался выглядеть и вести себя в меру беззабот­но и небрежно, но состояние «красной тревоги» и пульси­рующая в висках кровь не давали такой возможности. Он с сожалением подумал о том, что хорошо бы сейчас выйти на улицу, взять себя в руки и войти снова. Вместо этого он представился «военно-морской» брюнетке.

— Добро пожаловать, мистер Степански! — сказа­ла женщина, не сводя с него пристального взгляда. — Я Джанет, офис-менеджер. У вас с собой удостоверение личности и наше письмо?

После того как Алектор ушел, я велел grammateús подождать еще немного. Ненадолго заглянув в свои покои, я зашел к Амаламене. Сванильда вежливо покинула комнату, где ее госпожа лежала в постели, и я сказал:

Бен выложил оба документа, изъятых из номера Сте­пански в мотеле, на стойку. Джанет бегло взглянула на них, немного задержавшись на фотографии, потом ото­двинула в сторону. Бен положил руки на стойку, чтобы они не дрожали.

— Принцесса, лекарь говорит, что ты слегка нездорова. Я уверен, что тебя бесполезно об этом спрашивать, но поскольку я отвечаю за твою безопасность, то все-таки должен спросить. Может, ты пока останешься здесь, где за тобой смогут как следует ухаживать, а я поспешу обратно к Теодориху, чтобы отвезти ему договор?

Вы знаете, Джанет? Вы знаете, что здесь происходит?

Она улыбнулась тусклой улыбкой, но все-таки улыбнулась.

— Я вчера заглядывал к вам, узнать, не нужна ли моя помощь в подготовке к полету, — протянул Бен с одной-единственной целью — немного расслабиться и чуть глубже вжиться в образ.

— Ты прав, предлагать мне такое бесполезно. Торн, ты недавно сказал, будто в том, что наша миссия оказалась успешной, есть и моя заслуга. Ты ведь не откажешь мне в удовольствии присоединиться к брату и отпраздновать наш успех вместе с ним.

— Я знаю, — ответила женщина. — Это я с вами разгова­ривала. Но мы действуем строго по нашему плану.

Я лишь вздохнул и развел руками:

— Понимаю.

— Я как-то сказал еще одну вещь. Я никогда ни в чем не откажу тебе, принцесса.

Никакого объяснения, никаких извинений. Офис-ме- неджер Джанет делает только свое дело. Нужно прямо смотреть ей в глаза — с этого момента Бен находится на вражеской территории. Если его на чем-то поймают, то вряд ли оставят в живых.

— В свою очередь, Торн, обещаю тебе, что не задержу нашу колонну в пути. Это новое лекарство, некое вещество, очень похожее на кусочки коры, что бы это ни было, действительно принесло мне облегчение… гораздо более существенное, чем все те снадобья, что прежде давал мне Фритила. Оно наверняка поможет, и мне не придется валяться в carruca dormitoria подобно праздной лентяйке. Мы можем оставить ее здесь, а я весь путь проделаю верхом на своем муле.

—     Хорошо, мистер Степански. Если погода останет­ся такой же благоприятной, вы вылетите завтра в девять утра. Вам нужно быть в офисе в семь, в форме и с запа­сом одежды на четыре дня. Возможно, как мы указывали в письме, командировка затянется на два-три дня. Ваша задача — обслуживать шесть пассажиров и экипаж из трех человек. Самолет будет перевозить в Южную Америку больную женщину. Пациентка вместе с наблюдающими за ней врачами расположится в хвостовой части самолета. Вам запрещается заходить туда без специального вызова. Если наши пассажиры захотят поговорить с вами, они мо­гут это сделать. В других случаях вам не следует их беспо­коить. Вопросы?

—     Не имею.

— Не выдумывай. Я отправлю вперед гонца с документом. Остальные отправятся неспешным шагом. В том числе и твоя carruca. Я поклялся лекарю Алектору, что буду ухаживать за тобой еще лучше, чем это прежде делала Сванильда.

—     Хорошо. Вот ключ от комнаты номер семь, она на­ходится в здании два, немного дальше по дороге, с правой стороны. Вам разрешается выходить только во внутренний дворик, куда смотрят окна вашей комнаты, и в столовую, расположенную в здании три, рядом со зданием два.

— Лучше, чем Сванильда? Чепуха. Сванильда прислуживает мне с тех пор, когда мы были детьми. Мы не служанка и госпожа, мы с ней подруги.

—     Понятно.

— Тогда она сможет оказать тебе поистине дружескую услугу. С твоего разрешения, я бы хотел поручить Сванильде другое задание. В ее отсутствие прислуживать тебе стану я. У меня есть кое-какой опыт в оказании помощи больным.

Он взял ключи и повернулся к выходу

—     Мистер Степански!

«Разумеется, — подумал я, — учитывая, что все эти больные — juika-bloth, молодой Гудинанд, старик Вайрд — в конечном счете умерли, это не слишком-то хорошо характеризует мои способности». Так или иначе, Амаламена только снова улыбнулась и твердым голосом произнесла:

Бен на секунду замер, а потом медленно повернулся к женщине. Его пульс снова участился.

— Мужчина, ухаживающий за женщиной? Немыслимо!

-Да?

Джанет протянула ему удостоверение личности.

— Амаламена, именно твои красота и мужество — вот что обеспечило нам соглашение, и я не позволю тебе превратить наш успех в ничто. Документ надо быстро и безопасно доставить Теодориху. В противном случае Зенон может притвориться, что вообще не писал его, никогда не признает законность соглашения и скажет, что о нем и речи не было. А ты знаешь, с каким подозрением я отношусь к его добропорядочности. Я должен быть уверен, я настаиваю на этом, что Теодорих получит документ в целости и сохранности, поэтому я прошу тебя и впредь оказывать мне помощь в этом деле. Видишь ли, у меня есть план, который я не смогу осуществить без твоей помощи. И чтобы получить ее, я готов на самые отчаянные меры. Это может потрясти тебя, причинить страдания, вызвать возмущение, я не знаю, но я собираюсь доверить тебе одну тайну, которая останется только между нами.

—     Похоже, вам пора поменять фотографию.



— Что ты задумал, Торн? — спросила она с шутливой тревогой, когда я закрыл и запер дверь. — Обольщение или насилие?

 * * *

Но я не поддержал ее шутливый тон. Хотя я пообещал, что заставлю принцессу смеяться, когда это только будет возможно, мне сейчас было не до смеха.

Каллахэн решил оставить ствол в нише запасного ко­леса. Он не планировал оказаться в такой ситуации, когда придется убегать и отстреливаться, особенно если учесть, что стрелять ему приходилось только по мишеням в тире, причем чрезвычайно редко, да и результаты были не особо выдающиеся. Если он уже как-то выдал себя Джанет, это станет ясно, и очень скоро, решил Бен, а поделать с этим, к сожалению, уже ничего было нельзя.

— Я всего лишь собираюсь представить тебе женщину, которая будет ухаживать за тобой во время нашего путешествия. Ее зовут Веледа.

Комната номер семь, маленькая, но вполне чистая и аккуратная, не сильно отличалась от номеров в недорогих мотелях, где Бен обычно останавливался. Распаковывая свой чемодан и ставя будильник на шесть утра, он раз­мышлял о том, что Сэт Степански скорее всего отдал бы всю свою замечательную коллекцию пивных кружек за то, чтобы провести ночь в этой комнате, а не там, где он нахо­дился в данное время.

— Ее? Мне показалось, будто ты сказал, что собираешься делать это сам… — Она внезапно замолчала, теперь уже не на шутку встревожившись, и попыталась откатиться на кровати подальше от меня, когда я стал раздеваться. Я полагаю, что принцесса позабыла о своих собственных неприятностях и вообще обо всем, по крайней мере на мгновение, когда я снял с себя всю одежду, кроме пояска «целомудрия» вокруг чресл. Увидев меня обнаженным, она прошептала:

Бен ощущал некоторые угрызения совести из-за того, что так обошелся с малознакомым человеком, а особенно потому, что пришлось причинить ему такие неудобства, лишив свободы передвижения. Детектив был уверен, он не подвергает жизнь Степански опасности, но осознавал, что в тот момент, когда вынул пистолет, сам ступил на ска­листый гребень, и теперь ему ничего не оставалось, кроме как стараться изо всех сил не свалиться вниз, на острые камни. Имея в своем арсенале вдохновение и воображе­ние, десяток замков и длинных цепей, а также тщательно выбранный бокс в хранилище, он в итоге соорудил такую конструкцию, которой гордился бы сам Руби Голдберг[39].

— Liufs Guth!

Основным элементом конструкции являлись сталь­ные подпорки, стоявшие по стенам бокса и пересекавшие потолок. Сам бокс был из самых крупных в хранилище, размером шестнадцать на двадцать футов. Раздетого сни­зу до пояса Степански Бен пристегнул цепями к стенам и к потолку в центре бокса так, что передвигаться тот мог только между раскладным столом-стулом и прикреплен­ным к нему переносным туалетом, который Каллахэн ку­пил в магазине больничного оборудования. Руки Сэта он сцепил за спиной наручниками, обмотал вокруг головы липкую ленту чтобы закрыть рот. Посередине проделал дырку, дабы облегчить узнику дыхание и позволить пить через соломинку содержимое любой из десятка бутылок с водой, соком или питательным белковым напитком, выставленных в ряд. Единственной проблемой могла бы стать жара, но Бен выбрал секцию 89 не только потому, что она дальше всех располагалась от офиса, но и потому, что находилась в затененном месте.

3