— Вы еще не поняли? — усмехнулся его собеседник. — Российские власти тут совершенно ни при чем. Но по-другому вас было бы невозможно заставить прийти сюда. Я, конечно, разочарован, что вы явились без полотна, но я должен был вспомнить, что русских считают бесстрашными до дикости. Что ж, давайте проясним ситуацию. Меня зовут Перуцци. Я глава древней организации, Ордена Дракона, зародившегося в Италии. Когда-то главной нашей целью было противостояние христиан мусульманскому миру… Но начнем с другого, — он поднялся и, выйдя из-за стола, двинулся вдоль стен кабинета, срывая с картин покровы.
— Не может быть! — вырвалось у Дмитрия. Эти картины явно принадлежали кисти того же художника, что и полотно Элизабет. И все они были не менее прекрасны и отвратительны одновременно, чем та. Дмитрий ошеломленно приблизился к холстам.
— Перед вами — полотна художника Фабио Да Ладжози. Шестнадцатый век.
Внезапно, вынув из кармана нож, Перуцци нанес несколько режущих ударов по ближайшему полотну. Дмитрий подался вперед, чтобы пресечь эту дикую выходку, но остановился, видя, что с картиной происходит что-то странное. Поверхность ее срасталась так, словно это была живая плоть, только значительно быстрее: вскоре никаких следов на холсте не осталось.
Дмитрий заворожено смотрел на это чудо.
— Их невозможно уничтожить, — промолвил Перуцци торжественно. — Они наделены мощной магической силой. И каждая из них — квинтэссенция людского грехопадения. Семь картин Ладжози — «Семь смертных грехов» — созданы при помощи сатанинских чар для того, чтобы зло в этом мире процветало и побеждало. Уничтожить их можно только одновременно, окропив святой водой и произнеся известные нам древние заклинания. Зная эту страшную тайну, Орден Дракона уже более четырех сотен лет собирает картины по всему свету. По преданию, последняя, седьмая, много лет назад была спрятана где-то поблизости, потому-то наш Орден и перебрался сюда. Шесть картин хранятся у нас, седьмая — в ваших руках, а вместе с ней в ваших руках и судьба мира. — Перуцци закончил свою речь и остановился в позе смиренного просителя.
— Все это похоже на сказку, — наконец обрел дар речи Дмитрий.
— На сказку? Нет, это не сказка… — Перуцци подал нож Дмитрию. — Попробуйте сами.
Реставратор несмело подошел к одному из полотен и неуверенно коснулся его острием. У Дмитрия создалось впечатление, что выражение лица изображенной на полотне уродливой похотливой женщины чуть изменилось. Она словно бы с некоей противоестественной радостью приняла этот укол… Но на полотне не осталось никакого следа, а у Дмитрия возникло острое ощущение нереальности происходящего… В порыве возбуждения Дмитрий, как и Перуцци, нанес несколько размашистых ударов. Полотно осталось целым и невредимым. Дмитрий испуганно отступил и брезгливо отбросил нож в сторону.
— Пока картины существуют, — заговорил Перуцци, скрестив пальцы в каком-то замысловатом знаке, — на земле будут продолжаться войны и революции, голод и насилие, эпидемии и стихийные бедствия. Вы можете помочь нам остановить все это. Орден Дракона — могущественная организация. Мы сотрудничаем с правительством Румынии, и оно оказывает нам посильное содействие. Если вы выполните наше поручение, то без проблем покинете страну, заработав к тому же определенную сумму. Если же нет… местные спецслужбы уже сбились с ног, разыскивая убийцу одного из своих агентов. Он ехал в том же поезде, что и вы…
Дмитрии вздрогнул:
— Так это был не сон?.. Но он хотел убить меня!
Он протянул ее через стол и помахал какими-то листками у меня перед глазами.
— Это будет очень трудно доказать. Ведь это вы его убили, а не он вас… — Внезапно Перуцци поменял тон: — Но сказанное мной — не угроза. Поверьте, мы приглашаем вас к сотрудничеству во имя блага людей… Итак, завтра мы ждем вас с полотном.
— Это не моя картина, — упрямо напомнил Дмитрий, уже понимая, что на чаши весов легли судьба мира и его собственная репутация, и чересчур дорожить последней в подобной ситуации не только бессмысленно, но и преступно.
— Да в основном записи частного порядка. Несколько стихотворений, которые я написал, список десяти самых любимых фильмов, выдуманные правительства, письмо члену парламента моего округа. Начало романа. Несколько отрывков из дневника. Я вожу с собой эту папку, чтобы записывать свои мысли и всякие события. Я хочу положить сюда копию фото твоей мамы и хочу записать некоторые сведения о твоей семье. Например, день рождения твоей мамы и любимые группы твоего отца, ну, всякие мелочи.
— Госпожа Влада тоже получит свое. Главное, чтобы она не вывезла свою находку в Соединенные Штаты. На счету каждая минута. А если картину спрячут вновь, и мы потеряем ее, людские беды не иссякнут никогда.
— Я сделаю это, — сдался Дмитрий. — Я принесу ее завтра.
Я взяла папку и увидела обложку. Кэллум приклеил на нее фото облаков, причем некоторые были очень выразительны. Там были легкие перистые облака, ряды «барашков», тяжелые дождевые облака и еще два фантастических заката, которые напоминали сцены из ада или рая.
В кабриолете Дмитрий закрыл глаза и попытался успокоиться. Говорят, самое страшное в жизни — это неизвестность. Сейчас он как будто бы знал все. Но знание это было слишком необычным, страшным и мистическим.
Всю дорогу до замка Дмитрий лихорадочно перебирал в голове возможные варианты своего дальнейшего поведения и самым рациональным и честным нашел, что он не станет красть картину, а расскажет все Элизабет и Уолтеру. Они хорошие люди. Они все поймут.
— Ты сам это снял?
…Старый Мирча, шаркая растоптанными сапогами, вновь прислуживал за ужином.
— Угу. Мне нравится смотреть на небо. И маме тоже. Но она больше всего любит ночное небо. Она умеет читать звезды. Она может составлять гороскопы, это совсем непросто. Люди обращаются к ней как к астрологу.
— Орден Дракона, Орден Дракона, — наморщил лоб Уолтер. — Что-то я об этом слышал… Минутку… — Он вышел из гостиной и вернулся с пухлым блокнотом. — Мои путевые заметки, — пояснил он, листая. — Вот! Я услышал эту историю в Италии. Орден Дракона существует, и зародился он еще в средние века. Это… Ха! Это организация дьяволопоклонников!
Я все еще изучала фото, стараясь разглядеть в них некие послания.
Дмитрий испуганно посмотрел на Элизабет. Но и на его рассказ, и на сообщение Уолтера та отреагировала вполне сдержанно, если не сказать скептически.
— Почему ты сфотографировал именно эти облака?
— Та-ак, тут написано, что, по преданию, в шестнадцатом веке действительно были созданы магические картины… «Семь смертных грехов»… — Уолтер хлопнул себя по лбу. — Вспомнил! Когда-то эта история захватила меня своей экзотичностью! По дьявольскому наущению служители Ордена под пытками заставили написать эти семь картин самого талантливого художника того времени…
— Понятия не имею. — Он поставил стул обратно в вертикальное положение. — Потому что они интересные. Просто так. Апология небес. Все вокруг ходят и смотрят вниз, хотя должны смотреть вверх. Ты когда-нибудь смотрела на небо через видоискатель полароида? Фантастическая четкость тени и света, будто картина маслом или что-то подобное. — Он помолчал и подвинул к себе папку, с восхищением глядя на собственную работу. — Вот эти сделаны с помощью фильтров. Ты никогда не сможешь получить небо цвета лаванды. Вот этот закат, он не был таким удивительным в реальности. С помощью фильтров можно сделать что угодно. Превратить солнечный день в грозу, просто подобрав правильную насадку на линзу, и почувствовать себя богом. — Он потянул папку назад и снова открыл ее, перелистывая, чтобы найти чистую страницу. — Окей, — он начал что-то черкать шариковой ручкой, — извини, нужно кое-что записать. Еще пять минут, и мы пойдем отсюда, ладно?
— Ладжози? — угадал Дмитрий, вспомнив имя, произнесенное Перуцци.
Я пожала плечами.
— Да-да, его звали именно так! Вот, гляньте, тут так и написано: «Барон Фабио Да Ладжози»! И краски его при этом замешивались на крови грешников…
— Сначала я запишу то, что ты рассказала. — Он писал некоторое время, а я допивала свой кофе. Я могла бы отнести чашку обратно к прилавку, но не стала. — Какая музыка нравилась твоим родителям? — спросил он наконец.
— Меня посещала эта страшная догадка! — сокрушенно заметил Дмитрий. — Действительно, в краске присутствует некая добавочная чужеродная субстанция. Конечно же, это кровь!
— Я ничего не знаю про вкусы моей мамы, — сказала я, потому что не интересовалась, да и Полл не сказала бы, если бы даже я принялась ее расспрашивать. — Отцу нравилась классика девяностых: Джем, Претендерс, Дебби Харри, Адам Ант. У меня есть все его пленки и долгоиграющие пластинки; некоторые из них действительно классные. Думаю, что одним из его любимых альбомов был «Dare» Хьюман Лиг, потому что у него самая обшарпанная обложка. Она истерта до дыр, и он отметил красными звездочками некоторые песни, больше всего ему нравилась «Love Action», он написал наверху: «Я верю в правду, хотя много лгу», а на корешке учебника по химии: «Слушай, я верю в любовь». Это классная песня. Ты ее знаешь?
— Так вот, после завершения всех семи картин служители Ордена должны были совершить некий обряд, принеся в жертву троих чистых душой бедолаг, и врата ада тогда разверзлись бы, и дьявол явился бы на землю. Но в последний момент Ладжози чудесным образом исчез из темницы, прихватив с собой одну из картин… Вот так-то! — Уолтер с хлопком закрыл блокнот, бросил его на стол и, радостно потерев руки, достал сигару.
— Нет. Но мне бы хотелось ее иметь. Дашь мне?
Может, он думает, что я дам ему оригинал?
— Красивая легенда, — кивнула Элизабет. — Но, я надеюсь, вы, просвещенные люди двадцатого столетия, не принимаете ее за истину. На мой взгляд, вас, Дмитрий, как человека свойственного русским романтического склада, просто-напросто попытались облапошить и бесплатно заполучить драгоценную картину. Мою, между прочим.
— Не знаю.
— Может быть, вас подвергли гипнозу? — предположил Уолтер.
— Дай мне список, и я скачаю все из Интернета. А ты знаешь, какие фильмы он любил?
Дмитрий поднялся из-за стола.
— Понятия не имею. Полл обожает Рональда Колмена, Эрролла Флинна, Дэвида Нивена и всех актеров с маленькими усиками. Я сама люблю эти старые черно-белые фильмы, хотя непрестанно объяснять Полл ход действия — это труба.
— Пойдемте со мной, — бросил он собеседникам. — Я знаю, как все проверить.
Кэллум перестал писать.
Они поднялись в мансарду и подошли к картине. Дмитрий взял со столика скальпель и, помедлив, решительно погрузил его в полотно. Закрыв глаза, он отдернул руку. Мелькнула мысль, что его скудного жалования не хватит расплатиться за этот безумный шаг. Он открыл глаза. Картина была цела и невредима.
— Послушай, — сказал он. — Не глядя мне в глаза, — я не думаю, что твой отец оставил какие-нибудь письма, но, может быть, есть что-нибудь, с вложенными фотографиями?
— Она неуязвима, — прошептал Уолтер. Сигара выпала из уголка его рта. — Постойте, в моем блокноте было еще кое-что, я не-дочитал…
— Письма? Кому?
Он поспешил вниз, а Элизабет и Дмитрий продолжали молча, как завороженные, смотреть на полотно.
Он нагнулся и стал удлинять лямки на своем рюкзаке.
Уолтер вернулся. Порывшись в своих записках, он сообщил:
— Ну, не знаю, может быть, твоей маме. Или ее письма к нему. — Он откашлялся. — Понимаешь, я считаю, что в письмах проявляется истинная индивидуальность человека.
— Вот. В пятнадцатом веке главой Ордена Дракона в Румынии был граф… Граф Влада! — выкрикнул он, — по прозвищу Дракул… А «дракул» по-румынски — «дракон».
Я почувствовала, как сильно забилось мое сердце.
— Влада… То есть Дракул — мой предок? — Элизабет выглядела неприятно удивленной. — Пойдемте-ка отсюда, — предложила она. — Я что-то неуютно себя чувствую рядом с этим холстом. Лучше бы мы его и не находили.
— Я что-то не пойму. Ты спрашиваешь меня о частных письмах, хочешь прочитать частные письма? Даже если бы они были, я бы не стала их тебе показывать. Я бы сама не стала читать их. Это ведь, скорее всего, любовные письма.
В гостиной Уолтер заметил:
Из приличия он притворился смущенным.
— Подробности о ваших предках может знать Мирча.
— Извини, ты, конечно, права. Не знаю, о чем я думал.
— Мирча! — позвала Элизабет. Но старик словно сквозь землю провалился.
Я тоже не знаю, подумала я.
Глянув в окно, Дмитрий в свете догорающего заката увидел Мир-чу, скачущего на лошади прочь от замка.
— Я хочу курить, — сказал он, — пойдем.
— Вот он!
* * *
— Это моя лошадь! — возмущенно воскликнул Уолтер. — Все ясно! Он шпионил за нами! Где мой карабин?!
Мы были в доме, очень похожем на дом Полл. Такие же окна, веранда, лестничный колодец, задняя кухня, но все имело какие-то отличия. Мебели почти не было. Сначала я подумала, что там делали ремонт, но все было старое, грязные ковры, пятна на стенах. Винс повел меня наверх, в спальню, и я подумала: ну и ну, но, оказывается, он только хотел показать мне походную кровать, на которой лежало одно из покрывал Полл. Он взял несколько книг и радиоприемник.
Сдернув со стены гостиной ружье, он долго целился в уменьшающуюся фигурку всадника.
— Я подумал, может, ты захочешь что-нибудь почитать, пока я не отвез тебя домой.
Я только и делала, что спала.
— Нет, уже не достать… — рыжеусый топнул от досады и опустил ствол.
Когда он приехал на следующий день, то очень долго стоял и смотрел на меня, а потом потащил наверх в ванную комнату. Он начал снимать с меня свитер, задрав руки вверх, как ребенку. Я помню, как мое сердце резко провалилось вниз, но я была не в состоянии сопротивляться.
— Да, он шпионил за нами, — согласился Дмитрий. — Теперь понятно, откуда Перуцци узнал, что вы хотите увезти картину.
— Можешь сама помыться? — сказал он.
— Выходит, он понимает по-английски! А я-то мучился с этим проклятым румынским произношением…
Я не могла сказать ни слова. Он вернулся в комнату и принес принадлежности для мытья. Сначала он почистил мне зубы, потом намочил губку.
— Это очевидно, — кивнула Элизабет. — Завтра же следует отправляться домой. Прочь из этой ужасной страны!
— Сними блузку, дорогая. Давай. — Я медленно расстегнула пуговицы. — Детка, милая, что ты сделала со своими руками?! — спросил он, увидев отметины.
Он мрачно покачал головой и вышел из комнаты. Я слышала его шаги вниз по ступенькам, потом хлопнула входная дверь, но я не пошевелилась.
— Завтра? — криво усмехнувшись, переспросил Уолтер. — Не уверен, что нас отпустят так просто. Думаю, надо готовиться к осаде. Приближается ночь. Возможно, скоро они придут…
— Ну, уж не знаю, — пробормотал он, возвращаясь.
Уолтер и Элизабет торопливо собирали вещи. Внезапно погас свет. Элизабет, зажигая свечу, выругалась:
Он намазал маленькие овальные ранки савлоном, потом залепил все пластырем.
— Проклятая страна!
— Теперь быстро заживет.
— Что-то мне это не нравится, — тихо сказал Уолтер Дмитрию и, взяв со стола карабин, добавил: — Пойду вниз, проверю, как там наши запоры.
Он оставил меня одну, чтобы я помылась. Когда я вышла из ванной, его уже не было. На столе лежало несколько сандвичей и стояла фляжка с чаем. Он также оставил кое-что из моей чистой одежды. Однако щипчики для ногтей исчезли.
Но не успел он сделать и шага, как снизу раздался грохот выстрелов и крики.
— Они здесь! — рявкнул Уолтер и, выскочив на площадку, сделал несколько выстрелов, скорее для устрашения, нежели надеясь попасть в кого-то из тех, кто пытался взломать парадную дверь. Затем, присев к пулемету, крикнул: — Дмитрий, позаботьтесь об Элизабет! Быстрее в мансарду, пока они не ворвались! Там есть выход на пожарную лестницу.
— А вы?! — крикнул Дмитрий.
Глава двенадцатая
— Я поднимусь позже! Сверните картину!
Полл бродила во дворе, испачканная плесенью с ограды. Но я не стала просвещать ее на этот счет. На ее блузке из полиэстера сзади внизу было огромное зеленое пятно. Сначала я увидела это из окна кухни, но ничего не сказала. Ее простыни часто бывают в пятнах. Ну и ладно. Ей крупно повезло, что я их вообще стираю. В тот день я уже была у нее на плохом счету, потому что уронила ей на ногу упаковку рыбных палочек. Я в спешке запихивала их в холодильник, и это была ее собственная вина, что она сновала туда-сюда в одних чулках. К сожалению, нельзя умереть от ушиба большого пальца ноги.
Дмитрий схватил Элизабет за руку, и они, пробежав мимо Уолтера, устремились вверх по лестнице. Позади них раздался треск пулемета.
— Что ты там искала? — сказала я. — Ты ведь все равно не видишь этикетки.
Оказавшись в мансарде, Дмитрий распорядился:
— Я только хотела приложить к голове что-нибудь холодное, к тому месту, где ударилась, — огрызнулась она.
— Займитесь картиной. Выньте из рамы и сверните изображением наружу.
Я была виновата в том, что оставила открытым кухонный шкаф. Я отбирала сласти для предстоящего сеанса обжорства, потому что последовательность действий, совершаемых больным булимией, поддается прогнозированию. Представим булимию в виде математической модели:
— А вы?
— Я помогу Уолтеру. Но вы должны оставаться здесь.
— Ни за что!
— Но вы безоружны!
Не так уж трудно приспособиться даже к напряженному темпу жизни. Я чувствовала, что полностью владею собой и, кроме того, мои зубы стали белее, чем когда-либо раньше. Как-то вечером Полл в панике позвала меня.
— Мужчины! — презрительно воскликнула Элизабет, достала из-за корсажа припрятанный перочинный ножик и бросилась к двери. — Занимайтесь картиной сами!
— Что это у Уинстона обмотано вокруг пасти?
— Это безумие! — кинулся за ней Дмитрий.
Мы наблюдали, как собака изображает жертву бешенства, катаясь по ковру и брызжа слюной. Я нагнулась, заглядывая между его черными губами.
Но в этот миг треск пулемета смолк, а еще через несколько мгновений в мансарду ворвался Уолтер.
— О господи, это же моя зубная нить, — сказала я, схватив его голову, пока он бешено извивался, — держи его за задние лапы.
— Все! — закричал он, запираясь. — Они прорвались. Тащите сюда вещи, что потяжелей!
Полл схватила его железной хваткой, а я повернула мордой к себе. Хорошо, что у него добродушный нрав.
Едва они успели забаррикадировать дверь, как нападавшие принялись бить снаружи чем-то увесистым.
— Откуда он ее взял, не понимаю! — сказала я, вытаскивая последние сантиметры нити. — Смотри-ка, он тащил ее вниз по лестнице. Может, ему понравился мятный вкус?
— За мной! — скомандовал Уолтер и бросился в дальний угол мансарды к дверце в половину человеческого роста. Повозившись с засовом, он распахнул ее.
— Он ест совершенно заплесневелый хлеб, который мы бросаем птицам, — проговорила Полл, — и коровьи лепешки.
— Проклятие! — выругался он. И не зря. В свете огней факелов, окружавших замок, по пожарной лестнице уже лезли враги.
Он торопливо захлопнул дверцу и задвинул засов. Осажденные растерянно переглянулись. Путь к отступлению был отрезан.
На какой-то момент между бабушкой и внучкой установилась семейная идиллия, но, когда пришло время ложиться спать, атмосфера снова накалилась. Ту же самую математическую модель можно использовать для демонстрации того, почему я и Полл всегда будем находиться в состоянии войны.
— Мы в ловушке, — констатировал Уолтер.
Внезапно Дмитрий увидел, что прислоненная к стене картина начала излучать магический золотистый свет. Чувствуя непреодолимое влечение, он подошел к ней вплотную. Ощущение реальности вновь, как и в кабинете Перуцци, оставило его… На полотне не было портрета гневного рыцаря! Его поверхность искрилась ровной золотистой гладью. Дмитрий дотронулся до холста рукой. И рука, словно в жидкость, провалилась. По полотну разошлись маслянистые круги.
— Сюда! — окликнул Дмитрий остальных. — Здесь выход!
На этот раз спор зашел о волосах. Я случайно сказала, что женщина, которая сообщает новости на ТВ, выглядит отлично с короткой колючей прической. Пол ответила, что диктор похожа на человека, побывавшего в эпицентре землетрясения, но хорошо, что можно хотя бы разглядеть ее лицо, когда она сообщает свои новости. Я возразила, что сейчас мои волосы такие растрепанные потому, что я попала под дождь, и если я в чем и виновата, то уж точно не в этом. Полл сказала:
— Это?! — воскликнула Элизабет озадаченно и тоже сунула руку в картину. — Не может быть!
— Да, но ты ведь могла надеть дождевой колпак. Почему ты его не надела? Мэгги надавала тебе их дюжины за эти годы. Положи один в сумку. Ты ведешь себя так, будто тебе семь лет. Почему ты не можешь вести себя по-взрослому?
— Не время искать рациональное объяснение тому, что нам неведомо, — хладнокровно изрек Уолтер. — Быстрее туда! Это единственный шанс на спасение.
Я подошла к верхнему ящику серванта, вынула оттуда колпак и за спиной Полл сделала вид, будто собираюсь удавить ее с его помощью, но она внезапно оглянулась и заметила мои телодвижения.
3.
— Ты совершенно испортилась! — закричала она. — Ты становишься испорченной, как твоя мать!
— Тогда я первая, — заявила Элизабет и шагнула внутрь прямоугольника. За ней последовал Дмитрий.
Вот рука его осталась без кисти. Вот тело без руки. А вот и тело исчезло, и осталось только сознание. А потом исчезло и сознание, оставив только воспоминание о каких-то красочных феерических и калейдоскопичных зеркалах, сменяющих друг друга…
Потом вырвала у меня колпак и сказала, что он слишком хорош для меня, а я выхватила его у нее, разорвала в клочья перед ее носом и бросила на пол. Она закричала:
— Подбери! Подбери мусор, леди!
Возвращение чувств было резким и внезапным. Дмитрий приземлился на ноги, но не удержался и упал на гладкий холодный пол. Испуганно озираясь, он обнаружил рядом поднимающуюся Элизабет. Они оказались в мрачном, освещенном факелами подземелье, стены и потолок которого были расписаны фресками в стиле Босха, а по углам расставлены какие-то непонятные приспособления. Созерцание прервал Уолтер, мешком упавший откуда-то сверху.
Но я вышла, хлопнув дверью.
— Где мы? — опомнившись, испуганно прошептала Элизабет.
Бряцая кандалами и жестикулируя, из тени вышел заросший волосами человек и, всплеснув руками, воскликнул: «Quod erat demonstrandum!»
Я поднялась в свою комнату, села на кровать и стала думать о Кэллуме. Я даже не знала, увижу ли его когда-нибудь. Находиться рядом с ним было похоже на какой-то странный танец. Когда мы встретились, я говорила с ним холодно и была зажата, потом он сказал какие-то слова, и мне показалось, будто он действительно меня понимает, и я могу все ему рассказать. И вот, в одно мгновение, я утратила к нему доверие и почувствовала себя очень неуютно. Кто он такой? Что я реально о нем знаю?
— «Что и требовалось доказать», — перевел пришедший в себя Уолтер.
— Мне все еще не по себе оттого, что мисс Мегера так на нас напустилась, — сказала я, когда мы шли по направлению к станции. — Никак не могу понять, что мы такого сделали? Мисс Мышь вроде тоже рассердилась?
Узник продолжал что-то быстро говорить и активно жестикулировать.
Кэллум затянулся сигаретой, вдохнул поглубже, потом выпустил дым через нос.
— Это итальянский, — сообщил Уолтер. — Он просит, чтобы мы освободили его.
— Забудь об этом. Ты должна перестать огорчаться и думать об этой парочке старых лесбиянок.
— Кто он такой? — спросил Дмитрий.
— Что?
— Я, кажется, догадалась! — воскликнула Элизабет. — Наверное, это тот самый художник.
— Помилуйте! — возмущенно возразил Уолтер. — Откуда ему взяться в двадцатом веке?
— Они лесбиянки. Члены сафической секты.
— Или это мы — в шестнадцатом? — неуверенно предположил Дмитрий.
— О господи, ты так думаешь?
— Наверняка. Они обе не замужем. Эта мисс Мышь никогда не пользуется косметикой, и у нее короткая стрижка, как у мальчика. А мисс Мегера тоже типичная лесби.
— От Рождества Христова! — бодро заявил бородатый узник по-английски, но с сильным акцентом. — Я узнал ваш язык. Вы англосаксонские варвары. Хотя… — Он остановил взгляд на Элизабет.
Позади него заросли иван-чая шевелили соцветьями от легкого ветерка. Вдали я услышала гудок поезда.
Та, смутившись, старательно оправила платье.
— Странно, что ты никогда этого не замечала, — сказал он.
— Я не знал женщин тридцать три года, три месяца и три дня, — заявил узник. — Освободите же меня скорее от оков!
* * *
Мы сидели рядами, ощущался запах политуры. Мне хотелось наклониться и стукнуть по деревянной спинке переднего сиденья. Вместо этого я укусила себя за щеку и стала жевать. Я думала, что увижу жюри присяжных, как в Уголовном суде присяжных, но сидели только мы и судебный следователь в своем темно-синем одеянии.
— Не надо! — пискнула Элизабет. — Я чувствую: он опасен!
— Следствие не обнаружило факта совершения преступления, — сказал секретарь, прежде чем мы вошли.
— Нет-нет, — уверил художник, — я не причиню вам вреда. — Затем, обернувшись к мужчинам, потребовал: — Да скорее же! В любую минуту здесь могут появиться люди Перуцци.
В суде следователь еще раз произнес эти слова. Скажите это Полл, чуть не крикнула я. Она хочет, чтобы меня повесили.
— И здесь?! — возмутился Уолтер. — Стоило ли бежать?
Судебный следователь назвал имя погибшего и время смерти, потом патологоанатом назвал причину смерти — травма головы, — потом мы запели «Здесь благодатная страна», а Полл в это время рыдала, уткнувшись в свой парадный носовой платок. Зал был переполнен жителями деревни и студентами.
— Я могу вывести вас отсюда. Так вы поможете мне или нет?!
Я должна была подойти и поклясться на Библии.
— Что нужно делать? — поспешно согласился Уолтер.
— Постарайтесь отвечать громко и отчетливо, — сказал мне судебный следователь.
— Возьмите инструменты, — художник кивнул на орудия пыток.
Мне тут же захотелось все ему рассказать. Роджера убила я. Это моя вина. Я была раздражена, резко повернула руль, и машина стала вилять на дороге. Я пыталась сказать это, но он стал задавать мне множество вопросов, а когда я отвечала, то видела, что это не производит впечатления. Я должен предупредить вас, сказал он, что вы не обязаны отвечать на любой вопрос, который вам зададут в зале судебного заседания, я или другая сторона, если чувствуете, что ответ на вопрос заставит вас свидетельствовать против себя. Вы это понимаете?
Я сказала ему, что, может быть, я и не дотрагивалась до руля, может, только ударила кулаком по бардачку.
Уолтер и Дмитрий, прислушиваясь к командам художника, выбрали подходящие предметы и начали расковывать его. Убедившись, что они все делают правильно, он тут же вновь переключил свое внимание на Элизабет.
После меня показания давал водитель грузовика. Это был валлиец, тощий, как грабли. Его глаза за очками в черной оправе выкатились от волнения.
— Позвольте представиться, — узник чувственно посмотрел на нее, — барон Фабио Да Ладжози.
— Машина просто свернула в мой ряд с противоположной стороны, — просипел он.
— Я так и знала, что вы Ладжози, — любезно ответила Элизабет.
— Извините, — сказал судебный исполнитель, — но вы должны говорить немного громче.
Водитель грузовика протер очки носовым платком и продолжал, вцепившись в ручки своего кресла:
— Вам знакомо мое имя?! — пораженно посмотрел на нее художник.
— Его занесло. Я увидел, что происходит, и попытался съехать с дороги, но не успел. Грузовики такие неповоротливые, не то что легковушки.
— Еще бы, — кокетливо кивнула она и, сделав книксен, представилась сама: — Графиня Влада.
— Может быть, ему внезапно помешало какое-нибудь другое транспортное средство?
— Элизабет! — даже приостановил работу Уолтер, — тебя же всегда смешил этот нелепый титул!
— Нет.
— Вы уверены?
— Всему свое время, — холодно отозвалась та.
Водитель грузовика закрыл глаза.
— Удивительно! — продолжал поражаться Ладжози. — Насколько я знаю, Перуцци сделал все для того, чтобы мое имя не осталось на скрижалях истории.
— Совершенно. Никого не было.
— На скрижалях и не осталось, — подтвердил Уолтер. — Известно только, что вы отсюда удачно бежали.
Я молча смотрела на гроб, сделанный из светлого дерева, с огромным венком спереди в форме сердца. Я подумала: что они сделали с его головой? Закутали ее во что-нибудь? А то может испортиться шелковая подкладка.
— Это хорошо! — обрадовался Ладжози. — Значит, все идет по плану. Вышло так, как я и задумал! Тридцать три года я ждал этого часа, изображая все эти мерзости!..
Еще один мужчина, постарше первого, произнес присягу и сказал, что находился позади нас во время аварии и видел, как машину вынесло на встречную полосу.
— Она петляла добрых несколько миль. Грешным делом, я решил, что он пьян.
Дмитрий внимательно оглядел подземелье и только сейчас заметил на стенах те самые картины, которые показывал ему Перуцци. Элизабет, проследив за взглядом Дмитрия, открыла от удивления рот.
— Мужчина, рожденный женщиной, любит создавать себе дополнительные трудности. Цветок распустился, но срезан рукой судьбы. Констебль Уиттл, не могли бы вы представить отчет о происшествии.
— Силой своего искусства я заложил в последнюю картину особое свойство, — продолжил Фабио. — Через нее сюда должны были проникнуть трое, имеющие чистые сердца и благие помыслы.
Констебль Уиттл рассказал о следах шин на дороге и о повреждениях передних и боковых крыльев машины. Полицейский сказал, что столкновение произошло на высокой скорости — скользящий удар в переднюю часть правого крыла, потом машину закрутило на дороге и следующий удар пришелся прямо в водительскую дверь, на которой есть сильные вмятины. Что подтверждает, сказал он, что автомобиль не сразу съехал на встречную полосу, а только через некоторое время, и тогда произошло первое столкновение.
— Почему именно трое? — пробормотал Уолтер, возясь с кандалами.
Я думала, что констебль опять спросит меня, не хватала ли я руль. На этот раз я твердо скажу нет. Ведь это уже не имеет значения, Роджер все равно мертв. В моей памяти мы теперь всегда будем разбиваться, и он всегда будет умирать, и ничего уже нельзя изменить.
— Ну-у, — протянул Фабио. — Один должен держать замок цепи, другой — бить по нему, а третий… третья, — поправился он, — призвана освободить из заточения мой пылкий дух.
Но констебль не стал меня ни о чем спрашивать. Он взгромоздился за кафедру и выдал нам свой вердикт.
— Не дождешься, — пробубнил Уолтер, словно бы сам себе.
— А дальше? — Элизабет обернулась к Фабио. — Что с нами будет дальше?
— Без сомнения, дополнительной причиной смерти Роджера Миллера явилось то, что он не пристегнулся ремнем безопасности, что подтверждает заключение патологоанатома. Замечу, что его девушка, Элизабет Кэсл, которая была пристегнута и сидела рядом с ним, избежала серьезных увечий. Мисс Кэсл обвиняет себя в этом трагическом инциденте, но я слышал показания мисс Кэсл и отрицаю это, потому что думаю, что она спутала детали последних нескольких решающих секунд. Она поглощена виной до такой степени, что ее показания как свидетеля становятся сомнительны. Если бы она действительно схватила руль, как она считает, то тогда автомобиль двигался бы по другой траектории, его понесло бы к левому краю. Все показания очевидцев происшествия, а также данные Дорожного департамента манчестерской полиции ясно свидетельствует, что мистер Миллер потерял концентрацию внимания во время дискуссии с мисс Кэсл, и именно это привело к фатальным последствиям. Поэтому я выношу вердикт о смерти в результате несчастного случая. Прошу всех встать.
Гроб начал двигаться вперед по ленте транспортера и через динамики зазвучала тема из «Колесницы огня». Мой рот был полон крови, и мне пришлось сглотнуть. Шторки задернулись, он исчез.
— Вернетесь в свое время, — заверил женщину Ладжози и добавил, пристально глядя ей в глаза. — Если, конечно, захотите.
На выходе из крематория подруга Полл Мэгги держала на руках Кэтрин и подбрасывала ее вверх-вниз. Она напевала: «Энди скажет: прощай, прощай», задыхающимся голосом. Увидев меня, она улыбнулась и передала мне Кэтрин. Но как только я дотронулась до нее, ребенок истошно заревел, и я поняла, что она меня ненавидит.
— Захотим, захотим… — продолжал разговаривать сам с собой Уолтер.
* * *
— А каким образом мы вернемся? — спросил Дмитрий.
Я слонялась около библиотеки, решая, войти или нет, когда мисс Мегера распахнула вращающуюся дверь и поманила меня рукой.
— Через эту же картину, — пояснил Фабио. — Однако есть одно условие: ее нужно доставить и спрятать туда, где она была найдена в ваше время.
— У меня кое-что есть для тебя.
О, черт, подумала я и потащилась вслед за ней мимо стеллажей для видео и прилавка с книгами.
— В Румынии, — подсказала Элизабет. — Картина была найдена в Румынии.
— Вот, возьми, — сказала она, беря почтовую открытку с нижней полки, — она от твоего приятеля. Он прислал ее на наш адрес.
Ладжози непонимающе посмотрел на нее:
На открытке был изображен вид Гластонбери Тор при закате, а на обороте Кэллум написал: «Я пару недель пробуду у маминых приятелей в их средневековом сарае. Когда вернусь, привезу тебе подарок. В среду, 28-го, ладно? После полудня среди книг. Привет, Кэллум». В любое другое время меня бы подразнили: «Кэт Миллер на попечении библиотеки», но сейчас на лице мисс Мегеры не было улыбки.
— Не знаю такой земли.
— Здесь нет контактного номера, — сказала я тихо, — как я могла связаться с ним другим путем?
Уолтер нахмурился, припоминая названия из старинных географических карт.
Мисс Мегера поджала губы.
— Валашское княжество, — пояснил он.
— Следи за собой. Тимми О, Дэнни С, — произнесла она жестко, постукивая по открытке пальцем. Потом зазвонил телефон, и она отвернулась, чтобы снять трубку.
— Далеко, — покачал головой Фабио. — Очень далеко!
Тимми О? Дэнни С? Это кто такие? Я помедлила несколько секунд, чтобы спросить, потом решила, что мне это безразлично, и вышла на улицу. Я чувствовала себя такой одинокой, что мне захотелось пойти домой и позвонить Ребекке, но, после того как я побродила немного вокруг газетного киоска и пробежала глазами несколько глянцевых журналов, мне пришла в голову идея получше. Двадцать минут спустя я уже была в автобусе, идущем в Болтон, уткнувшись в модный журнал, с десятифунтовой бумажкой в кармане, которую я стянула из кошелька Полл.
Его задумчивость прервал звук падающих на пол оков.
— А почему бы нам прямо сейчас не вернуться в свой мир, — спросил Уолтер. — Если это так просто?
Волосы и летний отдых, — прочитала я. — Ничто так не ухудшает вид девушки на пляже, как пара мохнатых голеней, торчащих из-под ее саронга. Золотистый загар и дорогое бикини не спасут. Волосатые ноги ясно дают понять, что ты не в теме.
— Если картину не спрятать там, где она была найдена, история мира будет развиваться несколько иначе. Появится новая реальность. А два разных мира в одном месте Господь не потерпит. Произойдет грандиозный взрыв, и Вселенная исчезнет…
И парни с этим согласны.
— Хорошенькую перспективу вы нам нарисовали, — невесело заметил Уолтер, но тут же приободрился. — А почему бы, дружок мой милый, не сделать так: мы возвращаемся домой, а вы тащите картину в нужное место.
— Есть только одна вещь, которая вызывает у меня отвращение в женском теле, это короткие черные волосы, торчащие повсюду, — говорит Дэйв, 22 года, — может, аборигены не обращают на них внимания, но меня от этого тошнит. Я бы не дотронулся до волосатой девушки и шестом для отталкивания баржи».
— Один? — переспросил Фабио, глянув на Элизабет.
Но имейте в виду, молодые люди, что мы все ненавидим шерсть на мужских спинах, и, если вы собираетесь снимать ваши футболки в эти выходные, сначала поработайте над собой!
— Рисковать нельзя, — вмешался Дмитрий. — А вдруг он не справится? Исчезнет мир, и мы вместе с ним. Мы должны помочь Фабио.
Пушистые проблемы
— К сожалению, вы правы, — согласился Уолтер. — Тогда — вперед! Прочь из этой дыры! — он рванулся было, но Ладжози остановил его:
Как выбрать лучший способ сделать проблемные участки гладкими, сексуальными и приятными на ощупь при наличии такого огромного количества депиляторов, появившихся в продаже? Команда Чики провела тест-драйв последних марок и технических новинок, обещающих без труда обрести шелковую кожу, и получила поразительные результаты…
— Одну минуту, синьор! — Фабио снял картину с мольберта, свернул ее и уложил в сумку с кистями и красками. — Без нее у Перуцци ничего не получится! Впрочем, и у нас тоже.
Вместе они бросились по лестнице вверх. Массивная дверь темницы была заперта. Уолтер, бормоча проклятия, приставил к замочной скважине карабин. Передергивая затвор, он сделал несколько выстрелов. Фабио в испуге заткнул уши. Когда дверь под натиском Дмитрия и Уолтера тяжело, с гулким скрипом открылась, Ладжози с величайшим интересом указал на карабин в руках Уолтера.
В магазине фирмы «Бутс» я так долго изучала витрины, что сама привлекла внимание местного охранника. А может, это был просто извращенец, не знаю. Он определенно пялился на мою задницу. Чтобы от него избавиться, я отошла и стала разглядывать тампоны, а потом вернулась и купила коробку парафиновых полосок. Донна пользуется такими. Что она о них говорила? Я нашла место, где продавались электрические выпрямители, но они были слишком дорогими. Потом я пошла по проходу вдоль полок с краской для волос и стала воображать, какой бы была моя жизнь, если бы я была похожа на одну из этих красоток на упаковках.
— Кто это изобрел?
Я заплатила за полоски и пошла посмотреть одежду.
— Порох — китайцы, а оружие сделано Смитом и Вессоном, — просветил его Уолтер.
Весь наш шестой класс был на улице в этот солнечный день. В «Дороти Перкинс» я увидела Эмму Пирсон из моей английской группы и Сариндер Бадат из общего семинара в Вулворте. Лиса Харгривз была в парикмахерской в «Дебнэмз», мыла голову после химической завивки и ругалась. Никки Хантер стояла за прилавком у В.Х. Смитов, а Донна Френч притворялась, что просматривает DVD, и вздыхала каждый раз, как покупатели прерывали их болтовню.
— Они, очевидно, великие ученые! — восхищенно отметил Ладжози.
— Привет, — закричала Донна, увидев меня, — эй, Никки, это Кэт.
— Не думаю, — усмехнулся Уолтер. — Кто они по сравнению с изобретателями периодической системы или электрической лампочки…
Никки выглядела довольно бледно, но выдавила из себя улыбку.
— Вы должны мне рассказать! — Похоже, Фабио всерьез собрался прослушать лекцию обо всех научных открытиях минувших четырехсот лет. Он опустил на пол сумку и даже забыл об Элизабет.
— Привет.
Какой-то покупатель отвлек Никки, и Донна танцующей походкой приблизилась ко мне.
— А ты что здесь делаешь?
Я немного приоткрыла сумку, и она заглянула туда.
— А, эти штучки! Собралась на бразильский карнавал, а? Йо-йо-йо. Это все дрянь. Я коплю на лазерную процедуру. Я имею в виду свои ноги.
— Ну что же вы?! — окликнула она, возвращаясь. — Мы ведь собирались бежать!
— Понятно, — сказала я.