ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Это была небольшая заметка на одной из внутренних страниц «Таймс».

Высокий мужчина купил газету в киоске отеля, с привычной легкостью отсчитав песо и отложив несколько, чтобы дать на чай официантке в кафетерии.

Он доедал второй кусок тоста, когда прочитал о смерти Дэна Фоулера. Даже густой мексиканский мед, который он так любил, не подсластил пилюлю. Официантка осталась без чаевых, а он пулей вылетел из ресторана, изо всех сил хлопнув за собой дверью. Стекло задрожало, но не разбилось.

Возвратившись в свой номер, он запил минеральной водой две таблетки и лег на кровать, ожидая, когда они подействуют. Иногда это требовало больше времени, чем обычно.

Он не мог себе позволить сейчас отвлекаться. Работа в Мехико-Сити была одна из самых важных и, несомненно, одна из самых трудных из тех, что он выполнял за последние десять лет. Служба охраны работала практически идеально, и найти в ней лазейку заняло целых три дня. Все должно было быть сделано с точностью до сотой секунды, иначе он упускал свой шанс.

А теперь еще эти неприятности. Это просто несправедливо. Ему нужно заниматься делом.

Постепенно химические пальцы лекарства сгладили его напряжение, расслабляя мышцы и наполняя ощущением сладостного одиночества.

В конце концов, у него нет причин беспокоиться. Кто угодно мог о ней позаботиться. Вокруг полно подходящих людей.

Он повернулся на темном узорчатом покрывале кровати и дотянулся до телефона. Морри справится. Он сможет все устроить, даже не выходя из офиса. Вокруг него вертится много желающих заработать себе местечко повыше в списке. Он усмехнулся, набирая номер. Видит Бог, ему уже не приходится перетруждаться ради больших денег Он может себе позволить заплатить мелким людишкам чтобы избавиться от мелких проблем.

Что такое для него Клер Рэнделл? Всего лишь точка на счету в швейцарском банке.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Клер лежала на больничной койке и смотрела, как Малчек расхаживает вперед и назад у окна. Он делал это медленно и часто останавливаясь, но тем не менее взад и вперед. Неуклонно, из раза в раз. Ей захотелось, чтобы между ними возникли решетки.

– Я все еще не могу понять, почему этот… Эдисон… думает, что ему обязательно надо со мной покончить. Почему он вообще решил, что я представляю для него опасность? Если бы он в меня же выстрелил, я бы о нем даже и не вспомнила!

– Он этого не знал. По его мнению, Вы уже его изобличили.

Она бросила на него недоуменный взгляд.

– Но каким образом?

– Вспомните, что Вы сказали Гонсалесу о том, что делали в понедельник после работы? Вы вышли из своего здания, купили газету, просмотрели ее и сели в такси. Куда Вы поехали?

– В прокуратуру.

– Вот-вот, – он покачал головой, как недовольный экзаменатор, – Во Дворец Правосудия. Это большое здание. Конечно, прокуратура там есть, вместе с сотней других заведений. И мы тоже там находимся. Ваша жизнь для него ничего не значит, мисс Рэнделл. Если есть хоть малейший шанс, что Вы опознаете его в полиции, по его мнению, это достаточная причина для убийства. Все, что ему нужно, – это ничтожный шанс. Убийством он зарабатывает себе на жизнь. Убивать для него так же легко, как и дышать.

– О господи, – простонала она, слегка раскачиваясь на кровати. – Может, мне поместить объявление в «Экзаминер»: «Дорогой мистер Эдисон. О Вашей тайне я никому не скажу»?

Малчек презрительно посмотрел на нее.

– Я полагаю, Вы думаете, что это какие-то игры, что есть какие-то правила? Раскройте глаза, мисс Рэнделл. Мне жаль, Вам жаль, ему жаль. Но он тем не менее будет пытаться Вас убить.

– Но ведь вы меня защитите… вы же говорили, что защитите меня, – от испуга ее голос звучал лет на двадцать моложе, в нем слышался отзвук далекого детского крика «Папочка!».

Гонсалес взял ее руку и ободряюще пожал.

– Конечно, мы Вас защитим, Клер. Вы знаете это.

– А он?… Когда?…

Малчек прислонился бедром к краю столика у окна.

– Мы не думаем, что он сейчас в городе. В среду вечером в Буэнос-Айресе произошло шумное убийство, и почерк явно его. Даже если он прилетел сюда самолетом сегодня утром, ему потребуется время, чтобы Вас найти. А к тому моменту мы переведем Вас из госпиталя.

– Почему? Разве здесь не безопасно?

– Для него безопасных мест не существует. Вы все еще этого не поняли?

– Майк, – жестко одернул Гонсалес, но Малчек проигнорировал невысказанное замечание.

– Ей полезно знать, с кем она имеет дело. Будет поосторожнее.

– Быть осторожными – наша работа, – сказал Гонсалес.

Малчек резко покачал головой.

– Ее тоже. Если я велю ей упасть на пол, а она не шевелится – больше ничего и не требуется. Я могу отдавать приказы, пока не посинею, но она, если хочет жить, обязана их выполнять.

– И как долго? – спросила Клер, сжимая под одеялом трясущиеся колени.

– Что?

Она подняла голову и посмотрела Малчеку в глаза. Они были холодны как проруби зимой и примерно такие же манящие.

– Как долго мне придется следовать Вашим приказам? Сколько времени вам потребуется, чтобы его поймать? Как долго Вы будете распоряжаться моей жизнью?

– Если я не буду ею распоряжаться, эта жизнь может оказаться очень короткой.

– Но Вы не ответили на мой вопрос.

Что-то промелькнуло в серо-зеленой глубине его глаз. Что-то голодное.

– Столько, сколько потребуется. С описанием, которое Вы дали, у нас наконец-то появился реальный шанс

– Наконец-то?

Гонсалес прочистил горло.

– Майк гоняется за Эдисоном уже давно, Клер.

– Тогда почему же он его до сих пор не поймал? – она обращалась к Гонсалесу, но ее глаза не отрывались от Малчека.

– У нас никогда не было надежного описания. Конспирация у него на высшем уровне. Нанимает для грязной работы шестерок, сажает «болванов» для связи. И я не могу заставить его убить кого-нибудь в Сан-Франциско. Я был вынужден этого ждать, – ответил Малчек.

– Я не понимаю. Шестерок, «болванов»?

– Не имеет значения, – он глянул в сторону, затем опять на нее и его голос стал резче. – Все, что Вам необходимо понять, это то, что когда я говорю «прыгать», Вы прыгаете, ясно?

– Нет, не ясно, – она обернулась к Гонсалесу. – А почему не Вы этим занимаетесь?

Тот выглядел смущенным.

– Это дело Майка, Клер. Вы вошли в него под необычным углом, но все сводится к убийству Дондеро, а это его дело. Поверьте мне, Вы не могли бы попасть в более надежные руки.

– Могла бы попасть в более добрые.

Лицо Гонсалеса превратилось в карту, на которой все дороги ведут к улыбке. Он подмигнул ей и глянул на Малчека.

– Она права, Майк, Где твои манеры? Разве твоя мама не учила тебя говорить «спасибо» и «пожалуйста»? Все-таки Клер на твоей стороне, а не на Эдисона.

Малчек полыхнул на них взглядом, на ничего не сказал. Гонсалес продолжал обманчиво мягким голосом;

– Ну же, упрямец. Это леди, симпатичная леди, и она попала в беду. Что за черт! Что с тобой происходит?

Последнее было сказано гораздо сердитее. Малчек оттолкнулся бедром от окна, поклонился и голосом, полным иронии, медленно сказал:

– Спасибо за честь, мисс Рэнделл. Я буду защищать Вас так долго как потребуется, мисс Рэнделл, изо всех моих сил. А теперь, если позволите, я удалюсь, дабы выстроить Вам башню из слоновой кости.

Он выпрямился с презрительным выражением на лице и вышел через дверь, не взглянув на Клер. Она поморщилась:

– А это что было? Я что-то не так делаю? Гонсалес смотрел на пустой проем двери.

– Я не знаю… Он всегда немного странный, когда дело касается Эдисона… да и других наемных убийц. Но таким я его еще не видел. Я прошу прощения. Если бы я мог, я бы Вам сказал, почему его ненависть к ним распространяется и на Вас. Но я этого просто не знаю.



Малчек неподвижно стоял на солнцепеке и ждал, пока жар испарится через открытую дверь машины. Он оглянулся на здание больницы, которое болезненно-белым каменным бинтом обрамляло квадрат неба.

Он рассказал бы Гонсалесу, что с ним происходит, если бы это было в его характере. Но он не мог.

Дорога, которая привела его в свое время в департамент полиции, не была прямой. Как многие необычные таланты, его дар вырос из многих зерен, разрастаясь внутри и не показываясь на поверхности до тех пор, пока смертельным цветком не расцвел во Вьетнаме.

Безжалостная военная машина перемолола Малчека, раскрыла его способности и эксплуатировала их. Он был готов выполнять любую работу – быть простым солдатам, механиком, чистить картошку, что угодно. «Я не против, мне все равно», – говорил он им. Они присматривались к нему, оценивали, проверяли и испытывали. Потом ему сказали, что от него требовалась, и выяснилось, что все-таки он был против. Не только сначала. Всегда.

Малчек стал снайпером.

Для капитана его «незарегистрированного» взвода, Малчек был просто оружием. Таким же, как ракетная установка или гранатомет. Соответственно, его использовали там, где он мог причинить наибольший ущерб.

И это совсем не значило сидеть в засаде на дереве.

Это называлось «тактический вывод из строя». Или «прицельное уничтожение». Или «Временное удаление». Сотня названий и слов, чтобы только избежать одного настоящего, – убийство.

Он сел за руль и включил мотор, надевая темные очки на уставшие глаза. Слишком много времени прошло с тех пор, как он спал. Слишком много охоты, ожидания и слежки.

Он вел машину к выбранному дому, медленно двигаясь среди наплыва дневного транспорта. «Насколько безопасен «тайник»? Хочу ли я вообще, чтобы он был безопасным? Что с тобой происходит?», – спросил сам себя Гонсалес. «Что со мной происходит? Я скажу тебе, старина Гонзо. Я хочу взять эту хорошую леди, очень симпатичную леди с большими глазами и роскошной грудью под больничным халатиком, и подвесить ее высоко на солнцепеке, и сказать: смотри-ка. Эдисон, что у меня есть для тебя.

А потом, когда он постарается ее достать, я хочу прострелить ему горло.

Только беда в том, что первая пуля может достаться маленькой леди, а я больше этим не занимаюсь. После того старика в саду».

Он припарковал машину и вошел через парадную входную дверь в длинный, одноэтажный дом. Дом был то что надо. Чем больше Малчек ходил по нему, тем больше убеждался в правильности своего выбора. Особенно ему нравился гравий в саду вместо бесшумной травы. Живая изгородь из кустарника была футов десять в высоту, старая, цепляющаяся узловатыми ветвями за край забора, совершенно цельная, за исключением арки, прорубленной для проезда.

Район вокруг был тихий, престижный. Обычно используемый городскими властями для бывающих наездом важных особ, этот дом был отделан преимущественно в восточном стиле. Большие комнаты. Простая и в то же время элегантная мебель островками располагалась на широком море зеленого ковра. Свет и тень заменяли обои. Нигде ни малейшего изъяна. Красота сама по себе. Попросту говоря это была открытая красота, которая не могла замаскировать ничего злобного, никаких ловушек и машин смерти. Конечно, это также означало, что они смогут мало что скрыть, если Эдисон решится на штурм, но это маловероятно. Эдисон предпочитал работать в одиночку.

Как, впрочем, и Малчек.

В больнице доктор сказал ему, что можно забирать Рэнделл в любое время. Надо было придумать, как ухитриться провести ее незамеченной мимо Эдисона, который, несомненно, будет вести наблюдение. Он, наверняка, уже знал, что она пострадала при взрыве, возможно он даже знал, какие именно повреждения она получила! Даже работая на этот раз за свой счет, он сделал достаточно денег в прошлом, чтобы купить почти всех на своем пути. Быстрый просмотр ее медицинской карты обойдется ему не больше пятидесяти долларов, если не меньше. Дырка в руке, два треснувших ребра и вывернутая коленка.

Как все это замаскировать, так, чтобы она выглядела как совершенно другой человек? У Малчека появилась одна идейка, но она была смехотворно театральной и не такой легкой для Клер. Ей пришлось бы, с ее-то коленкой, долго идти пешком и ни разу не захромать. Эдисон будет обращать внимание на хромоту. Эдисон будет обращать внимание на все.



Когда Малчек наконец-то вернулся в больницу, день подходил к концу. Вечерний бриз подгонял вдоль улицы рваные газеты, и облака пыли неслись над мостовой причудливыми клубами. Воздух становился влажным, но солнце еще стояло над горизонтом. Казалось, оно медленно умирало и бросало на мир прощальный взгляд.

Охранник сообщил ему, что Гонсалес уехал часом раньше и что Клер, отказавшись от ужина, смотрит по телевизору программу новостей.

– Здравствуйте.

Она, казалось, удивилась его появлению.

– Здравствуйте. – Без улыбки, только беспокойная настороженность в ее темных глазах.

Он взял стул, на котором раньше сидел Гонсалес, развернул его задом наперед и сел, широко расставив ноги и положив руки на спинку. Она продолжала неотрывно смотреть на телевизионного комментатора, явно предпочитая его Малчеку.

– Послушайте, – начал он неловко. Она повернулась к нему, но ее глаза все еще были прикованы к карте погоды. – Я хочу извиниться за то, что был так… резок сегодня днем. В этом не было никакой нужды, Вы не вино ваты в том, что произошло.

– Да, я не виновата.

Он с раскаянием улыбнулся, и эта улыбка ошарашила ее даже больше, чем его грубость, словно она ожидала от него очередной резкости. Он не мог ее за это упрекнуть.

– Как сказал Гонзо, у меня… крестовый поход против Эдисона. Я гоняюсь за ним уже давно. Он отравляет все, к чему прикасается… по крайней мере, для меня. Если я… – почему-то ему хотелось, чтобы она поняла его чувства. – Он меня душит, все они, профессиональные убийцы. Они настоящая мразь.

– Лейтенант Гонсалес сказал, что Вы на них специализируетесь. Что Вы сами были снайпером, в армии. Он говорил, Вы знаете, как они работают, как они думают.

Его узкое лицо напряглось, мускул за мускулом, и слегка побледнело, хотя в ее голосе звучало всего лишь любопытство.

– Это поэтому Вы их так ненавидите?

– Может быть.

Что-то в ней не смогло воспротивиться напрашивавшемуся заключению.

– То есть, Вы ненавидите себя?

Он резко поднялся со стула и сказал, глядя в потолок:

– Только этого мне и не хватало. Еще один психолог-любитель, который прочитал первые главы всех умных книжек.

Ей было жаль, что его лицо опять замкнулось, и она готова была пнуть себя за это. Он выглядел как нормальный человек почти целую минуту.

– Иногда я даже читаю вторые главы, – сказала она, пытаясь загладить ошибку, – если они о сексе, конечно.

Малчек не прореагировал, она взяла не тот тон. Он поставил стул обратно к стене и стоял к ней лицом у кровати, крепко сжимая пальцами спинку.

– Вы скоро отсюда выйдете. Я поговорил с доктором, они перебинтуют как следует Ваше колено и впрыснут достаточно болеутолителя, чтобы Вы могли естественно идти. Вам запрещается хромать, Вы поняли меня?



Час спустя Клер сказала:

– Насчет хромоты я не беспокоюсь. Но не смеяться во весь голос, когда я смотрю на Вас, – это будет трудновато.

– Тогда не смотрите. Держите глаза книзу и думайте, что кто-то целится в Вас из ружья при каждом Вашем шаге. Думайте о том, что у любого, кто пройдет мимо Вас в вестибюле и на улице, есть шестидюймовый нож в рукаве, который пройдет через Вас, как сквозь масло, или перережет Вам горло, как теленку на крюке.

– Да он просто дьявол с серебряным языком.

Женщина из полиции пришпиливала рукав Клер к переду ее облачения, пряча булавки в широких серых складках. Малчек уже надел на себя рясу и стоял как обычно, у окна, оглядывая улицу через жалюзи. К счастью, больница находилась в отдалении от дороги, окруженная толпой деревьев, шелестящих на ветру листвой. Матовые листья сверкали своими серебряными сторонами, длинные тени падали на машины, стоявшие на стоянке.

Когда две монашки, шурша рясами, появились в палате, Клер подумала, что они ошиблись комнатой.

– Я не католичка, – начала она, но высокая монашка прервала ее:

– Черт, ну и жара в этих дурацких костюмах! И как они их только носят. – И она повернулась, чтобы закрыть за собой дверь.

Малчек громко расхохотался, глядя на растерянное выражение лица Клер. «Монашки», на самом деле две женщины-полицейские, быстро разоблачились. Одна, с темными волосами и сложенная примерно как Клер, останется в палате вместо нее. Другая, высокая блондинка, ненадолго останется в комнате, после того как Малчек и Клер уйдут, а затем будет, как обычно, проверять посетителей.

Малчек коротко объяснил:

– Сестры Матвея все время навещают госпиталь. Они принадлежат к ордену сестер милосердия. И у меня возникла идея. Я был сегодня утром у настоятельницы и объяснил ей наши проблемы. Поскольку я славный мальчик-католик, она была рада помочь, – он показал рукой на облачения. – Монашки ходят, соединив руки, значит, мы можем легко держать Вашу руку неподвижной. Повязку на ребрах не будет видно под одеждой. Чепец и платок изменят форму и выражение лица – да и большинство людей никогда не смотрят монахиням на лица. Но мне все же придется позаимствовать у Вас немного тонального крема для моей верхней губы и подбородка, на всякий случай.

Когда после долгих мучений Клер удалось облачиться в одежды, она не могла оторвать глаза от своего отражения в зеркале. На виду остался лишь треугольник ее лица, очерченный со всех сторон ослепительно белой льняной тканью. Вокруг него загибались летящие негнущиеся крылья, а серые складки материи спадали с ее плеч до пола. Видны были лишь кончики ее туфель. Там, где обычно была талия, тяжело свисали четки из черных бусин. Когда она сжала правой рукой неподвижные пальцы левой, на виду остались лишь костяшки.

– Это невероятно сложное одеяние, правда? Столько слоев, столько разных кусочков.

– Я думаю, достаточно сложное, чтобы охладить пыл самого настойчивого средневекового монаха, – прокомментировал Малчек от окна. – Оно не очень-то изменилось за последние пятьсот лет.

Почему-то ему костюм шел гораздо больше, чем Клер. Его худое лицо под чепцом не было искажено тугими льняными лентами. Теперь, когда не было видно его густых волос, в глаза бросался узкий нос и упрямый разрез рта. Она легко могла вообразить, как он без малейшей улыбки сжигает книги и портит молодых девственниц.

– Многие одеяния изменились, – автоматически возразила Клер. – Некоторые современные монахини совсем не носят ряс – они носят бермуды в жару и завивают волосы на бигуди.

– К счастью для Вас, сестры Матвея все еще консервативны в этой области.

Он пропустил свои тяжелые четки через пальцы, покрывая свои большие и явно мужские руки необъятными рукавами.

Инъекция, которую сделал доктор в распухшее колено Клер, практически устранила боль, и Клер могла идти не хромая. Он предупредил ее, что скоро действие лекарства прекратится. Это было болеутоляющее средство, вроде тех, что втыкают игрокам в футбол, когда никто не смотрит.

– О\'кей, – отрывисто сказал Малчек из глубин крылатого чепца. – Пора двигаться.

– Так скоро, – запротестовала она, внезапно охваченная паникой перед выходом из привычной утробы больничной палаты.

– Если, конечно, ты не хочешь досмотреть, как Доктор Велби выберется из очередной неприятности? – сказал он саркастически, имея в виду телевизионную программу, которую смотрела девушка, остающаяся вместо Клер. Ее голова уже была перебинтована и она в халате Клер забралась под одеяло.

– Эй, послушайте, – весело окликнула она с высокой кровати. – Мне кажется, он ждет ребенка.

– Тогда рейтинг передачи, несомненно, поднимется – проворчал Малчек. – Так, теперь держать глаза долу и лицо без выражения. Шагайте так ровно и гладко, как только можете.

– У монашек лица с выражением, они улыбаются, – возразила Клер.

Льняные ленты заставляли ее говорить, не двигая челюстью.

– Наши монашки – злюки, – пробурчал Малчек, и они бок о бок выскользнули в холл.

Пройти через больничный коридор и вестибюль оказалось довольно легко. Но уже через несколько минут Малчеку стало ясно, что с Клер не все в порядке. По-видимому, ей досаждали сломанные ребра, чего он не учел. Ходьба же давалась ей довольно легко: инъекция все еще действовала. И Малчек изо всех сил сдерживал сильное желание ускорить шаги, чтобы следовать роли. Через некоторое время ему пришлось замедлить темп еще больше, чтобы она успевала. Хотя Клер не жаловалась, он чувствовал, как она старалась не дышать громко, и слышал слабый стон в ее горле каждый раз, когда усиливалась боль.

– Попробуйте помолиться, – тихо сказал он мучающейся Клер.

– Меня ударит молнией за богохульство, – выдохнула она.

Под рясой по его коже бежали мурашки от ощущения, что за ними наблюдают, но он ничего не мог поделать.

В конце концов он остановился, потянув ее за рукав, и они притворились, что рассматривают витрину с большими часами. «Могло быть и хуже, – подумал он. – Если бы мы случайно остановились перед порномагазином». Он воспользовался окном, чтобы оглядеть улицу. Ничего необычного, только пешеходы и проезжавшие автомобили. Затаился ли Эдисон где-то рядом?

– Может, возьмем такси, – взмолилась Клер.

– Монахини ходят пешком. Это полезно для души. Мы не так уж далеко от дома настоятельницы. Вы сможете там отдохнуть несколько часов. Когда наступит темнота, мы вывезем Вас в грузовичке для белья. Держитесь, осталось пройти кварталов шесть.

– О, Иисус, – вздохнула она.

– А вот это было совсем неплохо! – насмешливо одобрил Малчек. – Станиславский бы Вами гордился.

Ее ответ не соответствовал роли.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Малчек установил смены по двенадцать часов, чтобы ограничить движение вокруг «тайного дома». Он поставил четыре автомобиля для наблюдения на улицах, по два на каждую, организовал доставку продуктов (из магазинчика-кулинарии, который принадлежал бывшему капитану розыскной бригады), и развлечение (коробка книжек в бумажных обложках, цветной телевизор и шесть колод карт). Два детектива и женщина-полицейский находились в доме, и по двое человек в каждой машине.

Он намеревался ждать Эдисона снаружи.

Газеты были переполнены сообщениями о смерти американского посла в Мехико-сити, предположительно застреленного одним из анархистов, которые осаждали центральный вход в посольство, в то время как посол уехал в аэропорт, пройдя через заднюю дверь. Приписав убийство анархистам, газеты строили догадки, кого вместо убитого посла его партия выдвинет кандидатом в президенты.

Малчек запросил по телетайпу полицию Мехико-Сити о копии баллистического заключения. (Так как убийство произошло вне пределов посольства, дело находилось в ведении полиции Мехико, а не секретных служб. По крайней мере, официально.) Полученные данные подтвердили и его догадку. Нарезки и желобки на пулях в точности соответствовали двум из его картотеки, обе из которых были использованы Эдисоном в убийствах, год и три назад. Одна в Денвере, другая в Пало-Ално. Малчеку на данный момент было известно об одиннадцати оружиях Эдисона.

– Могли бы и не устраивать этот чертов маскарад, – пожаловался он Гонсалесу. – Его даже не было в городе.

– Ты этого не знал. Все было сделано верно.

– Да уж конечно, – он рывком открыл ящик стола.

– Тем не менее пока она в безопасности.

– Я удивляюсь, что ты сам не ведешь наблюдение.

– Для этого существуют инспектора и сержанты, – заявил Малчек, засовывая между других бумаг телеграмму из Мехико. – Блестящие администраторы, как ты и я, обязаны находиться здесь и читать сообщения.

– Что-то раньше я не замечал в тебе страсти к бумажной работе.

– Самый быстрый способ спасти Клер Рэнделл – это пригвоздить Эдисона до того, как он сделает очередную попытку, так? Теперь, когда мы запустили в обращение его портрет, мы, пожалуй, сможем его взять, если правильно все скоординировать. Вот я и координирую.

– В ФБР очень заинтересовались.

– Готов поспорить, – Малчек остановился, чтобы бросить взгляд за окно.

Было пасмурно и прохладно, солнце не показывалось с того момента, как они отвели Клер в «тайник».

– Мы же не единственный штат, который хочет его поймать. Он не гордый, убивает где попало. Феды говорят, что они за ним охотятся по поводу убийства Сприндера, пять лет назад.

– Он где попало не убивает, Гонзо. На восточном побережье – еще ни разу. А федам он еще нужен за убийство сенатора Санчеса.

– Я не знал, что это его рук дело. Феды об этом не говорили.

– Я говорю, что это он. Его грязные отпечатки так и лезут в глаза: «высокая женщина», которая оставила пакет, проводка из нержавеющей стали, коробка самых лучших сигар, узелки на веревке – двойные рифы. Он всегда ими пользуется. Будь уверен, это Эдисон.

Гонсалес наблюдал за ним, стоявшим у окна, тонким и натянутым от ярости.

– Да ты уже все про него знаешь! До последней детали. Тебе надо быть рядом с девушкой, а не сидеть здесь и только взвинчивать себя. Мимо тебя он в этот дом и коробки сигар не пронесет.

Малчек не ответил. Его глаза следили за чайкой, которая то падала вниз, то взмывала вверх с потоками воздуха между зданиями, закручивая белые круги на фоне грязного неба.

Он не мог объяснить свое нежелание закрыться в «тайнике» с Клер Рэнделл. По логике, его место было там где могли пригодиться его особые таланты. Просеивать рапорты может кто угодно. Черт, да он и сам мог это делать там не хуже, чем здесь, но Клер Рэнделл чем-то задевала его и заставляла чувствовать себя неуютно. Казалось она наслаждается тем, чтобы как-нибудь его зацепить и всегда выбирает то, что нужно, чтобы его уколоть. Это было почти сверхъестественно. Каждый раз, когда он делал попытку вести себя по-человечески, она наповал сражала его своими остротами, держа на расстоянии. Он чувствовал, что злость только повредит его работе, а рядом с ней он был сердитым девяносто процентов времени.

Гонсалес смотрел на Малчека, стоявшего у окна, и ждал, пока тот сам придет к нужному решению. Это было логично, а Майк всегда отличался логикой. В большинстве случаев. Гонсалес был свидетелем того, как Майк поднимался по ступенькам службы в департаменте, шаг за шагом. Одно время тот даже работал у него инспектором. Сейчас Майка считали в департаменте ледяным, чуть лишенным юмора, сверхкомпетентным и справедливым до самых мелочей по отношению к своим подчиненным. Хорошим людям, работавшим с ним, он всегда нравился, и они сами не понимали почему. Слабые и нечестные терпеть его не могли и тоже никогда до конца не понимали почему. Он не строил из себя праведного судью, но было трудно смотреть в сторону, если он смотрел тебе прямо в глаза.

– Я думаю, ты сможешь отсюда координировать, – раздался неохотный голос Малчека.

– Ты знаешь, что я могу.

– Теперь мне придется менять расписание, а я его идеально разработал.

– Ну-ну, – Гонсалес уставился в потолок, его желудок заурчал.

– О, черт, ты прав, – проворчал Малчек, оборачиваясь. – Но ты представляешь себе, как скучно там сидеть.

– До тех пор, пока не появится Эдисон. Справятся с ним твои инспектора и сержанты? – Гонсалес отвел взгляд от лампы и усмехнулся в полыхающие глаза Малчека.

Когда Малчек и Гроган прибыли в «тайник» чуть раньше девяти, они без объявления вошли в гостиную.

Пост снаружи их пропустил, но из чистого любопытства Малчек открыл отмычкой замок входной двери. Цепочка не была надета. Звук телевизора заглушил их шаги, и он, подойдя, сердито выключил громкость.

– Этот дом предназначен для того, чтобы быть безопасным, а вы здесь цирк устроили. Что если бы это был Эдисон? Вы все уже были бы покойниками.

Он угрожающе повернулся к двум детективам, которые расположились в мягких креслах, скинув ботинки. За одно это им полагался как минимум выговор по службе. Но гнев застрял у него в горле.

Клер Рэнделл смотрела на него, свернувшись в парчовом кресле. Ему показалось, что с тех пор, как он последний раз ее видел, она стала меньше, миниатюрнее, за исключением глаз. Они были огромные, затененные, испуганные.

Она забылась, поглощенная программой, глупым комедийным сериалом, и его резкое и неожиданное вторжение вывело ее из транса. Ее застывшая поза напомнила ему лемура на ветке, пойманного лучом фонарика. Что-то в нем странным образом перевернулось, и гнев испарился.

– Вы двое, убирайтесь к черту! – рявкнул он детективам. – И не возвращайтесь сюда утром. На доске найдете себе новые задания. Если у вас есть вопросы, я буду на месте в десять, тогда и поведаете мне о своих проблемах.

Они надели ботинки и исчезли, обмениваясь по пути взглядами. Малчек подошел к креслу и посмотрел сверху вниз на Клер.

– Вы видели доктора с тех пор, как Вы здесь? Выглядите как смерть.

– Вечно Вы мне льстите, – смогла сказать Клер без особого вызова в голосе.

Он повернулся к офицеру-женщине, которая вышла из кухни с тряпкой в руке.

– Позвоните в управление и скажите Баннерману, чтобы немедленно приехал, – он снова посмотрел на Клер. – А Вы идите спать.

– Я не хочу спать.

– Если я говорю «идите спать», то Вы идете в Вашу чертову кровать без разговоров, – произнес он сквозь зубы. – Быстро. Иди с ней, – добавил он, обращаясь к женщине-полицейскому. – Я сам позвоню Баннерману.



Женщина кивнула и подошла к софе. На мгновение в глазах Клер вспыхнула непокорность, но тут же погасла. Ссутулив плечи, она поднялась и последовала за женщиной как робот, избегая встречаться взглядом с Малчеком.

Тот напустился на Грогана:

– Я считал тебя надежным человеком. В конце концов, я думал, что ты хороший коп. Почему ты не доложил мне о ее состоянии? Все, что я слышал в твоих докладах – «ситуация не изменилась, объект в порядке», – чушь собачья. Она лучше выглядела даже после того, как полторы мили прошла пешком от госпиталя! У тебя что, глаз нет?

Гроган упрямо сказал:

– Она плохо спала, вот и все.

– Или ела. Она, вообще, ела? Что-то не похоже. Малчек подошел к телефону и, не дожидаясь ответа

Грогана, начал набирать номер.

– Она не арестантка, Дэйв, – продолжал он. – Мы приставлены, чтобы о ней заботиться, а не… Дайте мне кабинет медицинского эксперта, говорит лейтенант Мал чек.

Он протянул руку, чтобы подправить неряшливую стопку журналов, которая съезжала к телефонному аппарату.

– Это Малчек, Боннерман на месте?

Позади него Гроган переключил телевизор на другой канал. Беспорядочные, односложные выкрики дерущейся толпы наполнили комнату. Спустя мгновение, в трубке заговорили.

– Боннерман? Это Майк Малчек. У меня к тебе дело. Нужно чтобы ты взглянул на кое-кого. Ты можешь сейчас подъехать? – он продиктовал адрес и нетерпеливо выслушал короткую лекцию, произнесенную на другом конце провода мягким укоризненным тоном. – Я знаю, знаю, но Надо придурок, а эта леди нуждается в легкой руке.

Он послушал еще и улыбнулся.

– Да, я слышал, что ты больше не делаешь штатским аборты на дому. Ну давай приезжай! Я закрою глаза на очередной прокол в правах твоей жены.

Голос в трубке продолжал журчать. Когда Малчек повесил трубку, ему уже расхотелось пинать телевизор. Если Боннерман так же подействует и на Клер Рэнделл, он почувствует себя еще лучше.



На следующее утро Клер долго лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к тысячам частых ударов капель дождя за окном. Это был ровный звук сильного ливня, который зарядил на целый день, окутывая дом серебряной завесой, наполняя комнаты вечерней прохладой еще до полудня.

Ей было не по себе от непрерывного шепота за окном. Он напоминал ей, что она в ловушке, даже погода не хотела выпускать ее отсюда. Подняв руку, чтобы взглянуть на часы, она с удивлением увидела, что стрелки показывают всего лишь семь утра. Выпив многочисленные таблетки, которые ей дал вчера вечером доктор, Клер намеревалась проспать как минимум до обеда. Но она чувствовала себя лучше, несомненно лучше. Даже рука болела не так сильно – она подняла ее, не вспомнив о ране. По правде говоря, это был первый полноценный сон с тех пор, как она появилась в этом доме.

В гостиной никого не было и шторы все еще были задернуты. Комната выглядела по-другому, чем вчера вечером, как-то прибраннее. Лампы все еще горели, но телевизор поблескивал в углу молчаливым слепым глазом, отражая ее тапочки и подол халата, когда она проходила мимо. Клер распахнула дверь в кухню.

Там стоял Малчек, одетый лишь в брюки и чертыхающийся в изнеможении на кофейник. На длинной тонкой цепочке у него на шее висела золотая медалька. Его тело оказалось далеко не худым, как считала Клер, а узкогрудым и с хорошо сбитой мускулатурой, выделяющейся под слегка загорелой кожей. Он был босиком; длинные густые волосы, дико взъерошенные, падали на глаза.

При звуке открывающейся двери Малчек мгновенно обернулся, автоматически хватаясь рукой за висевшую на левом бедре кобуру с револьвером. Потом, бросив испепеляющий взгляд, сказал:

– Предлагаю предупреждать меня свистом, если Вы намереваетесь слоняться по дому рано утром.

– Извините.

Он убрал руку с кобуры, затем поднял ее опять чтобы неловко провести по волосам. Его взгляд смягчился.

– Вы знаете, как работает эта чертова штука?

Он ткнул пальцем в сторону кофеварки. Клер закрыла за собой дверь. Под ее руками кофеварка моментально запыхтела.

– А почему же меня она не слушалась?

– О, я когда-то работала с фирмой, которая их производит, – ответила Клер, как будто это что-то объясняло. – Кофе в шкафчике у вас за спиной.

Он повернулся, чтобы открыть шкаф. Клер неожиданно ясно и четко увидела шрам на его плече. Он был неровный и достаточно свежий, так что выделялся на коже розоватым цветом. Другой, старый, шрам тянулся вдоль ребер по спине чуть выше талии. Малчек передал ей кофе, и она отмерила немного в фильтр.

– А где сержант Гроган и Нэнси?

– Спят. Нэнси положено быть на посту, только когда Вы не спите. Гроган отдежурил за меня три часа прошлой ночью, и я плачу ему тем же сегодня утром. Привыкание к ночным сменам займет пару дней.

– Понятно, – она включила подогреватель кофеварки.

– Вы сегодня выглядите гораздо лучше, – заметил Малчек, прислоняясь бедром к высокому прилавку и скрещивая руки на груди.

– Я чувствую себя лучше. Спасибо, что пригласили сюда доктора Боннермана.

Разговор был вежливым и осторожным, что казалось для них обоих непривычным.

– Он очень хороший человек. Вам следовало бы давно попросить, чтобы кого-нибудь прислали.

– Возможно, – после нескольких попыток ей удалось открыть пакет с хлебом. – Я не хотела… устраивать переполох.

– Глупо, – его голос был все еще вежливым, но уже на грани. – Он сказал, что Вы недоухожены, измождены и началось слабое заражение крови. Какой к черту смысл охранять Вас от Эдисона, если Вы все равно загнетесь прямо здесь?

– А это, наверно, плохо отразится в Вашем личном деле, – взорвалась она и обернулась, чтобы посмотреть ему в лицо.

Их взгляды встретились на долгий момент, потом он перевел взгляд на слегка разошедшиеся полы ее халата. Ее руки непроизвольно схватились за пояс, туго затягивая его, и она внезапно осознала свою наготу под тонкой фланелью. Он поднял глаза, но взгляд его был такой же безразличный, как у доктора. Оба улыбнулись.

– Мир? – мягко предложил он.

Она кивнула и отвернулась.

– Мир. По крайней мере, пока я не выздоровлю.

Они позавтракали кофе и тостом, сидя рядом за столом, уставясь через решетку жалюзи на блестящую пелену дождя. Когда Клер поднялась, чтобы приготовить еще один тост, Малчек крутанулся на своем вращающемся табурете.

– Все еще не наелись?

– Умираю от голода. Хотите омлет?

– Если приготовите, – он наблюдал, как она двигалась от холодильника к плите. – Боннерман, что, дал вам чего-нибудь для аппетита вчера вечером?

Клер дернула плечом и проговорила, обращаясь к тающему на сковородке маслу:

– Разве я не могу утром чуть-чуть проголодаться?

– Если Вам позволяет Ваше, по-видимому, обширное чувство вины, то у меня никаких возражений нет.

Яйца на сковородке зашипели.

– Я думала, мы подписали договор о разоружении?

– Я сказал мир, а не молчание. Мне просто любопытно.

Она глянула на него через плечо – блестящие каштановые волосы отлетели от щеки.

– Вас интересует мое чувство вины?

– Если Вам угодно.

– Вы предпочитаете омлет мягким или хрустящим?

– Мягким. У Вас нет причин чувствовать себя виноватой. Это всего лишь случайность, что именно он открыл холодильник. С таким же успехом на его месте могли бы оказаться Вы.

– Но все дело в том, что я должна была оказаться на его месте. Он же оказался там только потому, что… – она запнулась.

– Потому что он любил и заботился о Вас, так? – это прозвучало у него как-то хорошо, не обидно.

– Да, но я… – ее голос сорвался, и она сделала глубокий вдох, сдерживая себя. – Я не хотела, чтобы он там был.

– Вот как? – Малчек допил кофе и медленно прошел мимо нее к кофеварке, – Я считал, что вы были помолвлены.

– Как насчет мира и молчания? – спросила она, откинула голову и чихнула.

Он налил себе кофе и добавил сливки.

– О\'кей. Но перед тем как мы прекратим общение – хотите еще кофе?

Она кивнула, и он перенес кофеварку на стол.

Кроме стука ножей по тарелкам, в комнате слышался лишь шорох дождя. Когда Клер закончила есть, она принялась водить вилкой на тарелке, рисуя узор из остатков желтка.

– Это пулевое ранение у Вас на плече?

– Финка.

– Выглядит свежим.

– Шесть месяцев, – Малчек размешал сливки в третьей чашке кофе.

– А другой шрам?

– Какой другой? – он, казалось, был искренне удивлен.

– На боку. Вот здесь.

Когда Клер показывала, ее пальцы коснулись его кожи, и он резко отдернулся.

– Извините. Вы боитесь щекотки?

Она смутилась от нечаянного прикосновения. Его бок был теплым, как у кошки.

– А-а, этот? Этот старый. Из винтовки, во Вьетнаме. Я не знал, что его еще видно.

– А Вы счастливчик, да? Очень везучий.

– Почему Вы так решили?

Он развернулся к ней, и от внезапной резкости его голоса ей стало жарко. Соскользнув со стула, она взяла тарелки и отошла к раковине.