— Хозяйка запирается у себя и ни с кем не желает разговаривать. А если все же приходится, то разговор бывает короткий, очень уж она злится. Мистер Кёртис старается не попадаться ей на глаза, да и мы тоже, — сказала Эмили.
— Как это? — спросила Лидия.
— Отсиживается в клубе или в загородном доме. Если хотите знать мое мнение, в муже, которого вечно нет дома, толку мало, — заметила Джоан.
— А дети? У них ведь двое сыновей, верно?
— Бо́льшую часть времени мальчики в школе. А когда они здесь, ими занимается миссис Бёрт.
— Меня это просто поражает. Ну о чем тревожиться миссис Кёртис? Денег сколько хочешь, а понадобится что-нибудь — мы всегда к ее услугам, — сказала Агнес.
— Дурное настроение мадам даже нашу святую Анну выбивало из колеи. У миссис Кёртис ведь как? Вечно то платье не такое, то причеши ее, то она в трущобы собралась. Ужасно утомительно, когда она в таком расположении духа, — пожаловалась Джоан.
Лидия размешала в чае кусочек сахара и положила ложечку на стол.
— Расскажите мне про Пола. Он ухаживал за Анной? — спросила она.
— Кто знает! — пожала плечами Эмили. — Стоит обойтись с Полом по-доброму, как он пускается любезничать. К тому же Анна то и дело уезжала проведать своего братца-калеку. Никому не могла отказать.
— А этот ее дневник? В котором она день и ночь что-то строчила? — напомнила Джоан.
— Она когда-нибудь показывала вам, что пишет? — спросила Лидия.
— Нет, не показывала. Да и о чем ей было писать? О работе, которой конца не видно? Не слишком интересная повесть, верно?
Но Джоан никто не ответил.
Внезапно молодые женщины встали навытяжку, как солдаты на смотре.
— Ах вот вы где, — произнес вежливый голос, в котором, однако, Лидия безошибочно уловила нотку раздражения.
— Прошу прощения, миссис Кёртис, — извинилась Эмили.
Миссис Бёрт ринулась к хозяйке, готовясь умиротворить ее:
— Это я виновата, мэм. Мне очень жаль, что вам пришлось искать нас на кухне. Полицейские хотели объявить нам новость, поэтому собрали нас здесь.
— Понимаю. Но я не хочу опоздать к назначенному времени, — сказала миссис Кёртис.
На случай, если вдруг прислуга забыла, кто здесь истинный хозяин, подумала Лидия.
Она встала и повернулась лицом к хозяйке. Миссис Кёртис была одного с ней роста; светлые волосы убраны в аккуратный пучок, на лице с точеными чертами лежала печать легкого неудовольствия. Одета хозяйка была в темно-красное шерстяное платье.
— Это доктор Уэстон, она участвует в расследовании, — объяснила миссис Бёрт.
Миссис Кёртис холодно кивнула, но ничего не сказала.
— Идем, Эмили. А вам, если собрание окончено, пора за работу.
И миссис Кёртис вышла, сопровождаемая присмиревшей горничной.
После их ухода по кухне разлилось ощутимое облегчение, все явно почувствовали себя свободнее. Миссис Бёрт надзирала за уборкой, слуги готовились вернуться к работе. Служанки принялись убирать со стола чашки и тарелки.
Лидия потянула Салли в сторону.
— Вы не могли бы показать мне комнату Анны?
— Конечно, доктор.
Салли повела Лидию по коридору и дальше, к винтовой лестнице, наводившей на мысли о колокольне.
Обе стали медленно подниматься и наконец оказались наверху, под самой крышей. Коврик на полу был таким тонким, что половицы чувствовались через подошвы, стены оклеены невзрачными обоями. Как будто роскошь, присущая всему остальному дому, здесь внезапно заканчивалась. Одна из дверей, выходивших в коридор, стояла приоткрытой, и Лидия разглядела узкую кровать с незатейливым покрывалом, скудостью обстановки комната походила на монашескую келью. На столике у кровати стояли кувшин, таз — и больше ничего.
— Это все комнаты прислуги?
— Да, мэм, это женская половина. Мужчины живут в другом крыле.
— И все слуги живут в доме?
— Самые необходимые — да.
— Откуда вы родом, Салли?
— Из Геттисберга. Сестра помогла мне получить место в этом доме. Она тоже служит в городе, — затараторила Салли, чья жизнерадостная натура, видимо, стосковалась по компании.
Они вошли в подобие прихожей. Лидия предположила, что за ней находится главная лестница, которая делит дом на два крыла.
— Комната Анны последняя, в конце коридора. — И девушка отступила в сторону, пропуская Лидию.
Они оказались под скатом крыши, и Лидия, проходя в узкий дверной проем, пригнулась. Выбеленные стены словно сияли, придавая свету особую яркость. В комнате, за исключением двух железных кроватей и большого чемодана, ничего не было. Лидия присела на кровать, и в ногу ей тут же впилась пружина, проткнувшая покрывало.
— Если я буду нужна вам, мэм, то я за перегородкой, это в другом конце коридора, — сказала Салли.
Хорошо, что она осталась одна в комнате, которая служила Анне единственным убежищем. Лидия подошла к окну и, сев на широкий подоконник, открыла створку, в комнату ворвался бодрящий ветерок. Внизу, на заднем дворе, шла работа.
Лидия повернулась к комнате и внимательно ее оглядела. Если бы Анне понадобилось что-нибудь спрятать, какое место она бы выбрала? Лидия приподняла матрас и осмотрела прорехи в швах. В углу стоял комод, сверху облупленный умывальный таз. Лидия стала выдвигать и обшаривать ящики, не застеленные бумагой. Пусто.
Поставив ридикюль на пол рядом с собой, Лидия открыла дорожный секретер. Погладила полированное дерево, вспоминая, как мать выбирала ей эту вещицу на главном базаре Дарджилинга. Верхняя доска секретера приподнималась, образуя подставку для письма — вроде конторки, которую можно пристроить на плоской поверхности.
Лидия быстро набросала несколько слов о людях, с которыми она здесь познакомилась, и об услышанных ею разговорах.
Потом ее взгляд упал на жестяной сундук под кроватью. Лидия нагнулась и вытащила его. Сундучок оказался не заперт, и Лидия откинула затертую крышку. Внутри было пусто, если не считать записной книжки. Сунув книжку в сумочку, Лидия захлопнула сундук, подошла к двери и позвала:
— Салли? Вы не могли бы присоединиться ко мне?
Когда Салли появилась на пороге, Лидия жестом попросила ее сесть на кровать напротив. Девушка послушно села.
— Вам ничего не сказали? — спросила Лидия.
Салли отрицательно покачала головой.
— Но я слышала, что говорят другие. Значит, это правда? Анну убили? — спросила она.
— Да. Кажется, будто она утопилась в реке. Но у полиции есть причины думать, что с ее смертью не все так просто.
Салли охнула, испуганно округлив глаза.
— Там, на кухне, мне показалось, что вы с Анной дружили. Похоже, вы искренне горюете по ней.
Салли кивнула и прижала ладонь ко рту.
— Каждое ваше слово может оказаться полезным.
— Да, конечно. Конечно. — Голос Салли дрогнул. — Когда я только поступила сюда, я тосковала по дому. До этого мне не случалось покидать родных. Анна была очень добра ко мне. Миссис Бёрт и хозяйка ее любили, я это видела. Миссис Кёртис часто звала Анну, если ей нужно было что-нибудь особенное.
— Анна никогда не делилась с вами своими секретами?
— О, она столько всего знала! Ей всегда было что рассказать. Если бы не смерть родителей, Анна никогда не стала бы прислугой.
— Она не рассказывала о людях, которых знала с детства и с которыми продолжала встречаться или переписываться?
— Нет. Мы в основном о ее брате говорили. Есть люди, которые живут без хлопот, а у Анны было столько тревог! Это несправедливо, — сказала Салли. — Но она просто продолжала работать, и все.
— Когда вы видели ее в последний раз?
— Тогда же, когда и миссис Бёрт. Две недели назад. Анна никогда ничего не говорила. Если бы только она поделилась со мной своей бедой, я бы, может, смогла ей помочь... — Салли заплакала.
— Вы не знаете, почему она могла покинуть службу и родных?
— Нет, мэм. — Салли покачала головой. — Но я всегда за нее тревожилась. Мне казалось, что с ней что-нибудь подобное и может случиться.
— Что-нибудь подобное?
— Уж слишком она была щепетильная. — Салли с трудом подбирала верные слова. — Зла-то она никому не желала. Однажды Агнес прихватила у хозяйки лишнюю ленту на отделку платья. Взяла без спроса. Ну какое нам до этого дело? Но Анна отправилась прямиком к миссис Бёрт и подняла шум. Агнес ужасно разозлилась.
— Думаете, Анна могла навлечь на себя чей-то гнев? — спросила Лидия.
— Сплетен много ходило. Но такой конец... С ней наверняка случилось что-то ужасное. Может, поэтому она и писала в этой своей книжке.
— Она вам ее показывала?
Салли покачала головой.
— Анна держала книжку в сундучке, под замком. К концу дня мы все еле на ногах стояли от усталости, но Анне все равно нужно было что-нибудь записать. Так она мне говорила.
Комнатушка была такой тесной, что Лидия касалась Салли коленями. В окно струился тусклый свет, и становилось еще темнее, когда на солнце набегала туча.
— Анна сама покупала себе эти записные книжки?
Салли кивнула.
— Кроме той последней, синенькой, конечно. Вы ее видели? Эту красоту подарил ей ее молодой человек.
— Пол?
— Нет! Эту змею Эмили просто корчит от ревности! — Щеки девушки сердито вспыхнули. — Анна хорошо к нему относилась, но не более того.
— А если не Пол, то кто?
— Она не говорила. Но я знаю, что несколько месяцев назад она с кем-то познакомилась. Стала в выходные одеваться по-особому. Я спрашиваю: это ты так вырядилась, чтобы с братом повидаться? А она в ответ смеется и ничего не говорит. — Салли многозначительно улыбнулась Лидии. — Анна стала приносить домой подарочки. Я заметила. Шелковый платок, перчатки. Она точно не сама их покупала. А потом принесла ту чудесную записную книжечку. Такая хорошенькая — как и писать-то в такой? Может, Анна в этой книжке про своего ухажера и писала?
— Значит, она виделась с этим молодым человеком в дни, когда бывала свободна, — сказала Лидия. — А в доме — нет?
Салли покачала головой:
— Я уверена, что нет, я бы знала. Будь это один из здешних парней, она бы так и сказала.
— Может, она познакомилась с ним где-нибудь еще, когда сопровождала миссис Кёртис во время визитов? Слуга из другого дома?
— Нет-нет, мэм. Уверяю вас, тот человек не как мы, слуги. Потому-то Анна и развела такую таинственность. Он из богатых. Джентльмен.
Лидия быстро шагала рядом с Дейвисом и Фолькером. Они покинули дом Кёртисов и теперь возвращались на Риттенхаус-сквер. Там Лидия могла сесть в омнибус.
Лидия пересказала полицейским содержание своего разговора со служанками, а также сплетни насчет Пола О’Миры.
— Похоже, некоторые девушки питали к нему сердечную слабость, — заметил Дейвис.
— Но есть и еще кое-что. Одна из служанок, Салли, сказала мне, что Анна встречалась с человеком, который не имел отношения к дому Кёртисов. Джентльменом.
— Салли когда-нибудь видела этого мужчину? Она знает, как его зовут? — спросил Фолькер.
— Нет.
Дейвис фыркнул:
— Тогда с чего она так уверена? Может, она все выдумала. Похоже, это просто ее догадки и ничего больше.
— Анна прилежно вела дневник, — сказала Лидия. — По словам Салли, Анна делала записи каждый вечер, не пропуская ни дня. Записные книжки она держала в жестяном сундучке под кроватью. Одну я нашла в ее комнате.
Лидия достала книжку неопределенно-бурого цвета, похожую на приходно-расходную книгу, какие можно купить в любом магазине.
— Салли упомянула, что поклонник Анны делал ей подарки, и среди них — дневник, которым Анна очень дорожила. И дневничок был совсем не похож на эту книжку.
Дейвис взглянул на Фолькера.
— На берегу реки мы среди принадлежавших Анне вещей нашли и ее записную книжку. Она у меня с собой. Позвольте, я покажу. — Фолькер остановился, достал из папки маленькую записную книжку и протянул ее Лидии.
На темно-синей обложке поблескивали золотые искры.
— Да, это она, — подтвердила Лидия.
— Весьма натянутое предположение, сэр, — скептически заметил Дейвис. — И из него мы заключаем, что за Анной ухаживал джентльмен?
— У вас есть другие идеи? — спросил Фолькер.
— Нет, но это едва ли надежное доказательство...
— Согласен, — перебил Фолькер. — Но давайте дадим доктору Уэстон возможность работать, не ставя ей палки в колеса. Как я когда-то дал возможность работать вам, Чарли.
Дейвис залился краской. Слова Фолькера попали точно в цель и оттого особенно его задели. Когда Дейвис только-только начал служить в полиции, его отправляли патрулировать район доходных домов, в котором он вырос. Он обижался, что его сослали на эту скучную поденщину, Дейвису хотелось попасть в следовательскую группу. Но он понимал, что на повышение надежды мало — ему недоставало образования, а его единственным талантом было страстное желание учиться. В компанейской атмосфере полицейского участка Дейвису бывало неуютно. Не помогало делу и то, что в компаниях он плохо улавливал намеки — искусство, которое так легко давалось другим. Никто из инспекторов не захотел брать его к себе — никто, кроме Фолькера. Фолькеру случалось быть строгим и требовательным, но высокомерным — никогда.
— Вы добыли очень полезные сведения, доктор Уэстон, — сказал Фолькер. — Значит, поведение Анны в последние несколько месяцев изменилось. Она стала держать себя иначе. В выходные дни уделяла особое внимание своей внешности, принимала загадочные подарки.
Лидия взяла у него из рук записную книжку. Каждый дюйм плотных веленевых страниц покрывали записи убористым почерком. Лидия прочла несколько строк.
— Что это значит?
— Для меня — тарабарщина какая-то. Просто слова, больше ничего, — признался Дейвис.
— Это стихи, сержант, — сказала Лидия. — Но только отрывки, неоконченные фразы.
— Может быть, вы и попытаетесь извлечь из них какой-нибудь смысл? — предложил Фолькер.
12
После ужина Лидия вернулась на удобную кушетку у окна и сунула замерзшие босые ноги под плед. Как хорошо дома. День выдался долгий, но увиденное и услышанное в доме Кёртисов не шло у нее из головы. За окном висела серая пелена дождя, капли барабанили по стеклу. В камине весело горел огонь.
Инспектор Фолькер отдал Лидии записную книжку, найденную среди вещей Анны на берегу реки. Сейчас оба дневника лежали на столе перед Лидией. Одну, похожую на приходно-расходную книгу, какие можно дешево купить в любом писчебумажном магазине, Лидия нашла в сундучке Анны. Другая была точно павлин среди гусей: темно-синяя шагреневая кожа, страницы с золотым обрезом.
Поколебавшись, Лидия открыла первую книжку. Ее пугала мысль о том, что могут сообщить ей эти страницы, полные самых личных переживаний. Однако начало дневника не содержало ничего, кроме отчета о повседневной жизни: списки покупок, наблюдения за погодой, записи о работе.
2 сентября 1873 г. Утром небольшой туман, прохладно; катушка красных ниток для С.; последние апельсины на рынке.
Другая запись:
5 января 1874 г. Ужасно холодно, ветер под карнизом. Не выспалась. Мыла посуду. Заштопала нижнюю юбку.
В этих словах все убожество дня, подумала Лидия. Они живо передавали и жестокий холод чердачной комнаты, и усталость, которая не дает уснуть. Анна коротко упоминала и о болезни брата.
15 марта 1874 г. У врача. Опять дорогая мазь, мазать Джону ноги. Ночью ужасные судороги. Заплатить в аптеку Бартона.
— Он все знает, — сказала Лена, бессильно прислонясь к входной двери.
Рядом с записью шли перечеркнутые цифры. Видимо, Анна лихорадочно подсчитывала, сможет ли заплатить за визит врача.
Еще одна запись:
— Он не знает ничего.
Полдня дома, Джон ужасно кричит, Сара измотана, попросить у миссис Бёрт сдельной работы.
— Он умнее, чем кажется. Он знает.
Может быть, Анна пыталась найти дополнительный заработок, чтобы принести еще денег в семью?
— Не знает. И он на вид не тупица. Он на вид обдолбанный.
— Он не обдолбанный, он кипел подозрением.
Лидия стала читать дальше; наконец ее внимание привлекла запись, сделанная в начале осени.
— А тебе не кажется, что если бы он подозревал, то спросил бы тебя, где ты была вчера вечером?
10 октября 1874 г. Чудесный осенний день. Гуляла вдоль Виссахикона. На реке поют птицы, листья желтеют. Искала камешки для Джона.
— Так он же это сам увидел, когда ты вышел без рубашки, а я стояла тут такая… такая…
— Удовлетворенная?
Лидия отметила, что Анне были знакомы тропинки на берегах Виссахикона — в местах, где и нашли ее тело.
Чем дальше, тем чаще короткие, уклончивые записи сменялись убористо исписанными страницами, чернила покрывали каждый дюйм бумаги.
— Нет, я хотела сказать — растрепанная. — Лена стукнула его по руке. — Господи, да приди же ты в себя.
Библиотечные часы. Лекция в Институте Франклина. Д-р Хардинг — новая консультация для Джона? Выслать Саре деньги на железо в каплях.
— Ай. Ну и к чему это было теперь?
— У меня неприятности, — сказала Лена. — Мог бы меня хотя бы поддержать.
Многие записи казались бессмысленным потоком бессвязных фраз. Они могли объясняться спешкой, тем, что слова сыпались на бумагу вперемешку. Анна продолжала выставлять даты и делать короткие записи о погоде.
— Поддержать? Да я помог тебе спрятать тело. В некоторых странах это подразумевает соучастие.
Увидев несколько раз свое собственное имя, Лидия почувствовала себя тронутой. Анна перечисляла названия книг, которые рекомендовала ей Лидия. Здесь же были адреса городских библиотек, расписание бесплатных лекций в клинике на Спрюс-стрит с приписками “д-р Уэстон рекомендовала пойти, бесплатно” или “д-р Уэстон рекомендовала миссис Гаскелл, похоже на «Мидлмарч» и сестер Бронте”. И еще: “Д-р Уэстон говорит, что можно выучиться и получить профессию!!” Больше Анна ничего не написала, но восклицательные знаки ясно давали понять, в какой восторг ее приводила возможность учиться.
Лена замахнулась снова, но успела сдержаться. Хотя кулак остался висеть наготове в воздухе — на всякий случай.
Лидия раскрыла синий дневничок. На первой странице аккуратным почерком Анны было написано:
— Так он, по-твоему, ничего не заподозрил?
— Он даже не спросил, почему у тебя на веранде висит гигантский крылан. Он совершенно без понятия. Движется как автомат.
Душа, что нам дана на срок земной,
— А почему у меня на веранде висит гигантский крылан?
— Входит в комплект. — Так ухмыльнулся и двинулся прочь.
Вот теперь Лена почувствовала себя полной дурой — стоять так, с кулаком наготове. Она сознавала свою полную непросветленность, тупость, глупость, неразвитость — все то, что подозревала только за другими. Лена зашла в спальню, где Такер уже надевал рубашку.
До своего на свете пробужденья
— Прости, что я тебя стукнула.
Он потер плечо.
Живет в обители иной —
— У тебя склонности. Спрятать твою лопату?
— Как ты можешь такое говорить? — Лена чуть было не ударила его снова, но затем — чтобы проявить большую развитость — просто его обняла. — Это был несчастный случай.
На Мальчике растущем, тень тюрьмы
— Выпусти меня. Пора выслеживать плохих парней с вертолета, — ответил Такер, похлопав ее по попке.
— И крылана ты заберешь с собой, правда?
Сгущается с теченьем лет,
— Ты не хочешь с ним потусоваться?
— Не обижайся, но он у тебя жутковатый.
Но он умеет видеть среди тьмы
— Ты себе даже не представляешь, — ответил Так.
Свет радости, небесный свет [18].
Глава 8
Праздник разбитых сердец
Рождественская Амнистия. Можно не общаться со старым другом, не отвечать на звонки, игнорировать электронную почту, не встречаться ни с кем глазами в «Экономичном гипермаркете», забывать о днях рождения, годовщинах и сборищах, а если и появитесь на праздники у кого-нибудь дома (с подарком), социальные условности обяжут хозяев вас простить и вести себя так, будто ничего не случилось. Приличия диктуют дружбе двигаться с этой точки дальше, не чувствуя за собой вины и угрызений совести. Если вы начали шахматную партию в октябре десять лет назад, теперь нужно только вспомнить, чей ход, — или зачем в промежутке вы продали шахматную доску и вместо нее купили «Икс-Бокс». (Слушайте, Рождественская Амнистия — изумительная штука, но отнюдь не переход в другое измерение. Законы пространства и времени по-прежнему работают, пусть вы избегаете своих друзей. Но даже не пробуйте ссылаться на расширение вселенной: типа, все хотел зайти, но их дом отъезжал все дальше и дальше. Не купятся. Просто скажите: «Извините, что не заходил. Веселого Рождества». И засветите подарок. Протокол Рождественской Амнистии потребует от вашего друга реплики: «Да все в порядке», и вас впустят без лишних слов. Так всегда делается.)
Лидия узнала чудесный отрывок из “Откровений о бессмертии” Вордсворта. Она пролистала книжечку до конца. Дневник заполняли такие же отрывки из стихотворений, причем Анна выставляла даты. Здесь не было ни названий, ни имен друзей, ни размышлений о прошедшем дне. Анна собирала стихи, словно дневник был сборником цитат.
— Ну и где ты, к буйволу, пропадал? — спросил Гейб Фентон, открыв дверь и увидев своего старого друга Теофилуса Кроу на пороге с подарком. На Гейбе — сорокапятилетнем, приземистом и жилистом, небритом и слегка лысеющем — были одни хаки, в которых он, похоже, спал всю неделю.
Страницы записной книжки пронизывала радость познания. Чтение доставляло Анне огромное удовольствие — как, должно быть, книги утешали ее в негостеприимном доме Кёртисов. Лидия взглянула на собственные книжные полки, прогибающиеся под тяжестью драгоценных томов. Чтение было ее отдушиной, литература давала силы жить. Сколько раз она искала убежища в книгах, сколько раз книги поддерживали ее и укрепляли ее дух, словно старые друзья.
— Веселого Рождества, Гейб, — ответил Тео, протягивая подарок с большим красным бантом. Вернее, даже не протягивая, а как бы помахивая коробкой взад-вперед, словно говоря: У меня тут для тебя подарок, поэтому не вздумай пилить меня за то, что я три года не звонил.
Лидия делала пометки на полях дневника Анны, загибала страницы. Как хорошо, что ее библиотека, в которой можно навести справки, под рукой. Многие отрывки она узнала: в дневнике были беспорядочно перемешаны Россетти, Теннисон, Блейк. Другие были ей незнакомы — стихотворения предлагали Лидии восхитительную игру, требуя найти их в одной из антологий.
— Да, это мило, — сказал Гейб. — Но мог бы и позвонить.
— Извини. Я собирался, но ты был с Вэл, и я не хотел мешать.
В записях угадывалась и надежда, но можно ли приписывать ее новообретенной страсти Анны к знаниям? Может быть, эта девушка надеялась еще на что-то? Или на кого-то?
— Она меня послала, знаешь? — Гейб встречался с единственным городским психиатром Вэлери Риордан уже несколько лет. Правда, минус последний месяц.
Лидия прочитала:
— Ага, слыхал. — А слыхал Тео, что Вэл захотела такого человека, кто чуть больше принадлежал бы человеческой культуре, чем Гейб.
Гейб Фентон был полевым биологом-бихевиористом — изучал диких грызунов или морских млекопитающих, в зависимости от того, кто финансировал исследования. Он жил в небольшом государственном коттедже у маяка со стофунтовым черным лабрадором по имени Живодер.
Что скажешь? Я хочу, мой свет,
— Слыхал? И все равно не позвонил?
Время уже подошло к полудню, и кайф у Тео почти выветрился, но в норму констебль еще не пришел. Парням же не следует жаловаться на отсутствие дружеской поддержки, если речь не идет о драке в баре или перетаскивании тяжестей. Это аномалия в поведении. Может, Гейбу и впрямь нужно больше времени проводить с людьми.
Чтоб жили души без стыда,
— Слушай, Гейб, я принес тебе подарок, — ответил Тео. — И посмотри, как мне рад Живодер.
Живодер в самом деле радовался Тео. Пес выталкивал Гейба из дверного проема, его мясистый хвост бил в открытую дверь, как в колбасный барабан войны. У Живодера Тео ассоциировался с гамбургерами и пиццей, а когда-то он даже считал констебля Аварийным Вспомогательным Кормильцем (поскольку Основным Кормильцем был все-таки Гейб).
Как небу шлёт земля привет!
— Ну, тогда, наверное, тебе следует войти, — сказал биолог и шагнул в сторону, освобождая проход. Живодер поздоровался, сунув нос Тео в промежность. — Я тут работаю, так что у меня легкий беспорядок.
Легкий беспорядок? Таким же преуменьшением было бы называть Батаанский марш смерти экскурсией на природу: похоже, всеми пожитками Гейба кто-то зарядил пушку и бабахнул из нее в комнату прямо сквозь стену. Грязное белье и посуда валялись на всех плоских поверхностях комнаты, за исключением рабочего стола — тот, если не считать крыс, был безупречен.
Нет. Только что лобзал тебя —
— Славные крысы, — заметил Тео. — Что ты с ними делаешь?
— Изучаю.
Гейб уселся перед пятигаллонными аквариумами: они были выстроены звездой вокруг центрального резервуара и соединены с ним трубами с дверцами, чтобы крыс можно было перемещать из одной камеры в другую. К спине каждого зверька крепился серебристый диск размером с четвертак.
И прочь. Ловя тепло души,
Гейб открыл дверцу, одна крыса ринулась в центральный резервуар и сразу же взгромоздилась на его обитательницу. Биолог ткнул в кнопку маленького пульта дистанционного управления. Удирая, нападавший чуть не совершил обратное сальто.
— Ха! Так ему и надо, — воскликнул Фентон. — У самки в центральной клетке течка.
Сорвал я розу, так любя, —
Самец осторожно попятился, обнюхал все вокруг, после чего попробовал взгромоздиться на самку снова. Гейб опять нажал кнопку. Самца сдуло.
Казалось, страсть всё сокрушит...
— Ха! Как тебе это нравится? — Гейб был похож на маньяка. Он перевел взгляд с клеток на Тео. — К их яичкам подведены электроды. Серебряные диски — батарейки и приемники. Всякий раз, когда он сексуально возбуждается, я луплю ему по яйцам полусотней вольт.
Но хлынул холод, всё губя [19].
Крыса сделала еще один заход, и снова Гейб ударил по кнопке. Офигевший самец отполз в угол.
— Глупый ты засранец! — крикнул биолог. — Думаешь, они чему-нибудь учатся? Я сегодня каждому вкатил уже раз по десять, а когда открою клетки завтра, они все опять на нее полезут. Видишь, видишь, какие мы?
— Мы?
Браунинг, “Двое в Кампанье” — бесстыдный гимн любви. Анна явно записывала в дневнике свои самые сокровенные мысли. Но почему не открыть на тайных страницах имя поклонника?
Лидия читала дневник, заполненный романтической поэзией. Анна была влюблена и выражала свои чувства стихами.
— Ну да. Мы. Самцы. Видишь какие? Знаем, что будет только больно, но возвращаемся опять и опять.
Лидия снова открыла простенький дневник и взглянула на записи за май 1875 года: там, где должно было говориться о будничных делах, зияли пропуски, даты отсутствовали. Лидия положила рядом синюю книжку и принялась сравнивать. Записи в синей книжке соответствовали пропущенным датам. Поначалу образы были полны радости: весна, полноводные ручьи, все зеленеет, расцветают цветы. Может быть, в эти дни Анна виделась со своим поклонником или получала подарки? Может быть, в этих записях содержалось описание того, как она проводила дни с этим человеком, — тайный код, понятный только ей?
Гейб Фентон всегда был таким уравновешенным, таким спокойным, таким профессионально объективным и одержимым наукой, таким надежно упертым, что сейчас Тео казалось, будто перед ним совершенно другой человек. Словно кто-то соскреб с биолога весь интеллект и обнажил нервы.
Но потом что-то переменилось.
— Э-э, Гейб, может, нам все-таки не стоит приравнивать себя к грызунам? То есть…
— О, ну еще бы. Это сейчас ты так говоришь. А потом позвонишь и скажешь, что я был прав. Что-нибудь случится, и ты позвонишь. Она растопчет тебе сердце, а ты сам дорушишь остальное. Я прав? Прав?
Склонила на плечо к себе,
— Э-э, я… — Тео вспомнил про секс на кладбище, за которым последовала ночная ссора.
Шатром льняных волос укрыв...
— Ну вот, а сейчас я сменю ассоциацию. Смотри. — Гейб протопал к книжному шкафу, раскидал с полки профессиональные журналы и блокноты и наконец нашел то, что искал. — Посмотри на нее. Видишь? — В руках он держал свежий каталог «Секрета Виктории». Модель на обложке была обряжена в зрелищные покровы, которые едва ли адекватно скрывали ее привлекательность. Выглядела девица при этом счастливее некуда. — Красивая, да? Поразительно, верно? А теперь секундочку. — Гейб сунул руку в карман штанов и вытащил стальной пультик — такой же, как и тот, что лежал на крысином столе. — Красивая, значит? — переспросил он и нажал кнопку.
Спина биолога немедленно выгнулась, он вдруг подрос дюймов на шесть — будто все мышцы у него в теле напряглись разом. Дважды он содрогнулся в конвульсиях, после чего рухнул на пол, по-прежнему сжимая в кулаке мятый каталог.
О, не способная в борьбе
Живодер зашелся в приступе лая. Не умирай, Кормилец, моя миска осталась на крыльце, а сам я открывать дверь не умею, — говорил он. Снова-здорово — он всегда радовался, что Кормилец не умер, его только судороги нервировали.
Решиться с прошлым на разрыв,
Тео кинулся на помощь другу. Глаза у Гейба закатились, он дернулся еще пару раз, после чего глубоко вздохнул и посмотрел на Тео.
Ради меня весь мир забыв!
— Видишь? Меняется ассоциация. Еще немного, и у меня такая реакция разовьется даже без электродов, подведенных к мошонке.
— Ты нормально?
Но и средь бала захлестнет
— Ну да. Навык закрепится, я знаю. У крыс пока не получилось, но надеюсь, что получится, пока они все не перемерли.
— Они от этого умирают?
Раскаянье — и страсть к тому,
— Ну, им же должно быть больно, иначе они ничему не научатся. — Гейб снова взялся за пультик, и Тео поскорее выхватил у него коробочку.
Кто ждет ее, скорбя... [20]