Из ящика комода я достал чистый платок. Пока она вытирала слезы, я взял с комода ведерко для льда и пошел наполнить его из автомата-ледника. Когда я вернулся, она сидела там, где я ее оставил, но лицо у нее было сухим. Она открыла “дипломат”.

— Я прошу прощения за эту сцену, — повторила она. — Просто пережарилась на солнце и натерла ногу. Хочешь послушать мой отчет?

— Если хочешь это сделать, — сказал я. — Только не торопись.

— Пока что я провела две заслуживающих внимания беседы — это были дома, которые посещались связным фон Закса. Первый адрес — дом 2032 по Монтесума-авеню. Фред Уинтер. Маленький дешевый домишко в трущобном районе на окраине. Домовладелицей является миссис Уинтер, школьная учительница. Уинтер — механик, не имеющий постоянной работы, все свое свободное время, похоже, проводит у телевизора за пивом — пиво он поглощает галлонами, если судить по пустой таре — он все жаловался на больную спину и прочие напасти. В квартире есть радиоприемник и телевизор. Ни проигрывателя, ни магнитофона. И коротковолнового приемника я тоже не заметила.

Я вложил ей в ладонь стакан с выпивкой.

— Продолжай, я слушаю.

— Второй адрес — дом 174-6 по Росарио-лейн. Эладио Гриего. Это хижина в Испанском квартале или как там это называется. Его мать едва может связать два слова по-английски. Я беседовала только с ней, поскольку Эладио с прошлой недели сидит в тюрьме за поножовщину. Задержан, видимо, уже давно.

— Но он еще не сидел в тюрьме, когда сюда приезжал курьер?

— Нет. У них есть радиоприемник, но он не работает.

Есть исправный телевизор. Ни проигрывателя, ни магнитофона. Квартирка темная и заставлена рухлядью. Среди этого хлама, конечно, можно было бы спрятать массу электронного оборудования, но я в этом очень сомневаюсь.

Я нахмурился.

— Конечно, мы же точно не знаем, что с фон Заксом связан именно мужчина, проживающий в доме. Если на то пошло, то мы даже не знаем, стоит ли нам подозревать каждый дом, где побывал курьер. Он же просто мог зайти в гости к девушке или, скажем, к любимому дяде.

— Ну, пока что у нас, по-моему, два перспективных варианта, — сказала Шейла. — Я не встречалась с миссис Уинтер — она была в школе. Но ее муж — озлобленный хам, ненавидящий всех и вся, так что он вполне подходящий кандидат. Старая миссис Гриего слабая и полуслепая, но ее Эладио явно парень здоровый, который способен проломить любому башку просто ради забавы. Отличный материал для вербовки.

— Увы, Эладио нам немногим поможет, находясь за решеткой, — сказал я. — Пришлось бы слишком усердно потрудиться, чтобы добраться до него. Надо при минимуме усилий отыскать кого-нибудь, кто знает местонахождение штаба фон Закса-Кинтаны в Мексике. Не похоже, чтобы этому любителю пива Уинтеру доверили подобную информацию — пускай он даже член их организации, — я отпил из стакана. — А в третьем квартале есть что-нибудь многообещающее?

Шейла бросила взгляд на лист бумаги, лежащий перед ней на кровати.

— Номер три. Дом 1420 по Мимоза-стрит. Эрнест Хед. Он, похоже, лучше устроен в жизни, чем те, о которых я уже сказала — судя по дому. Он был у себя, но вернулся домой с работы как раз перед моим приходом, и жена сказала, что он очень устал и просит прийти меня сегодня после ужина. Я... — Она осеклась, нахмурившись.

— Ну что?

— Что-то там было странное. Я только что вспомнила. Хочу тебя об этом спросить.

— Валяй!

— Никак не могу понять... Позади их дома, сразу за двором, стоит небольшой коттедж — оттуда и доносилась музыка. Проигрыватель. Он был включен на полную громкость, и окна коттеджа были распахнуты.

Так вот, одна песня... Мне стало как-то не по себе.

То есть она мне что-то напомнила. Я уже где-то слышала эту мелодию. И у меня такое ощущение, что это очень важно.

— Почему?

— Не знаю. Понимаешь, песенка эта звучит там очень не к месту. Та-та-та-там там-там... Узнаешь?

— Не совсем, — усмехнулся я.

— О Господи, — горестно вздохнула она. — Мой слух оставляет желать лучшего. Вот бы вспомнить, где же я ее раньше слышала.

— Ты сверяла адрес?

— Конечно.

— Этот дом не фигурирует в нашем списке приоритетных адресов?

— Нет, я же сказала. Я пошла туда, когда услышала музыку. — Шейла замолчала. — Если подбросишь меня сегодня вечером туда, можешь подождать на улице и послушать. Вдруг она ее опять поставит. Мне кажется, ты узнаешь мелодию.

— Она?

— Да, это совершенно точно женщина. Мисс Кэтрин Смит, как указано на ее почтовом ящике. Я задумчиво воззрился на нее.

— И ты считаешь, это стоит того, чтобы я просиживал свой зад в машине два часа кряду, Худышка? Она коротко передернула плечиками.

— Считай, что это моя догадка. Я понимаю, что все это смешно и глупо, но...

— Ладно, твоя взяла, — сказал я. — Мне удавалось до сих пор оставаться живым, занимаясь этим делом, только потому, что я никогда не игнорировал чужих догадок. Но если выяснится, что это Элвис Пресли заставляет тебя испытывать волнение, то с тебя выпивка.

Глава 9

Это был настоящий концерт. У мисс Смит, если ее именно так звали, была огромная коллекция пластинок, а ее звукопроигрывающая аппаратура обладала изрядной мощностью. Даже сидя в машине на приличном расстоянии от ее дома, я мог не напрягать слух. Ее ближайшие соседи, по-видимому, были либо очень терпимыми, либо глухими, если спокойно сносили это се увлечение. Но, в конце концов, живя в таких районах, приходится привыкать к чужим музыкальным вкусам.

Этот железобетонный оазис на краю Тусона, возникший здесь недавно и частично еще невозделанный, назывался Сагуаро-хайте. Здесь стояли одинаковые небольшие домики из прессованных шлакоблоков, окрашенные в розовый, голубой, зеленый и желтый цвета. Над всеми крышами виднелись телевизионные антенны, а перед каждой дверью зеленела лужайка. Чем дальше в пустыню продвигается граница поселения, тем с большим рвением жители стремятся культивировать зеленые насаждения.

Я сидел в “универсале” напротив дома мистера и миссис Эрнест Хед. В садике перед домом Хедов росло декоративное вечнозеленое деревце и несколько пышно цветущих субтропических кустовых цветов. Судя по трехколесному велосипеду и вещам, разбросанным в саду, у них были дети. Сверкающий новенький автомобиль — одна из последних компактных моделей “понтиака”, совсем не похожая на мою исполинскую развалину, — стоял на небольшой железобетонной площадке, соединявшей гараж с проезжей частью улицы.

Голубенький дом Хедов отделяли от соседнего розового близнеца каких-то двадцать футов. Бросая взгляд в узкий проем между домами, я мог видеть, прямо за задним двориком, где висели качели и бельевые веревки, открытое окно, из которого доносилась музыка. Но пока что там никто не появился.

Я взглянул на часы и зевнул. Что ж, это было одно из самых главных собеседований, и Шейла правильно поступала, стараясь провести у Хедов столько времени, чтобы не показаться назойливой. Может быть, ей что-то удалось выведать. Но как бы там ни было, вечер стоял жаркий и душный, а липкое сиденье “универсала” вспучилось от старости. Я снова зевнул и попытался вытянуть затекшие ноги. Тут дверь дома напротив раскрылась, и вышла Шейла. В летнем платье и в туфельках на высоких каблуках она показалась мне симпатичной и незнакомой. Только забинтованные кончики пальцев напомнили мне о той груде кожи и костей, мало похожей на существо женского пола, которую я выносил из джунглей в Коста-Верде. Она перешла улицу и встала перед моим окном.

— Ну и? — с надеждой спросила она.

— Картинки нет. Но звук отличный, — ответил я. — Отрывки из “Моей прекрасной леди”. Фрагмент сюиты из балета “Лебединое озеро”. Какие-то вальсы — похоже, Штраус и, по-моему, немного Легара. Когда ей надоедает какая-то мелодия, она снимает пластинку и ставит другую. В настоящее время, как ты можешь слышать, Зигфрид с боями пробирается к Рейну. Может, он успеет добраться до реки, а может, и нет. Как ей захочется.

— Ох, — вздохнула она. — Прости. Похоже, я тебя здесь зря продержала.

— Не терзайся. Я значительно повысил свой уровень музыкальной культуры. А ты что-нибудь там заметила? Она покачала головой.

— Насколько я могу судить, на первый взгляд ничего необычного. Мистер Хед торгует автомобилями. Его жена — симпатичная смуглянка, двое чудесных ребятишек. Есть проигрыватель — им пользуются в основном дети, есть, конечно, и телевизор, а также три радиоприемника: радиочасы в спальне, небольшой приемник на кухне и дорогой многоволновый транзистор, недавно ими приобретенный для семейных пикников. Миссис Хед говорит, что слушает по нему передачи “Би-би-си”.

— Это кое-что да значит, — заметил я. — Когда в доме есть такой мощный приемник.

— Очень может быть. Но я не заметила никаких передающих устройств или других коротковолновых приемников. — Шейла прислушалась. — А что теперь поставила наша меломанка?

— Теперь она ставит что-то слишком громкое и духовое — для женщины это странный выбор. От Вагнера к Саукзе. “Марш короля-хлопка”. Это не рождает у тебя никаких странных ощущений? Никаких ассоциаций?

Она отрицательно покачала головой.

— Ну, думаю, на сегодня хватит. Завтра утром я приеду сюда и закончу с этим кварталом.

— Ладно.

Она пошла к правой дверце, потом остановилась и оглянулась.

— Спасибо, — сказала она.

— За что?

— За то, что спокойно ко всему этому отнесся. За то, что не сказал мне, что я идиотка, страдающая слуховыми галлюцинациями.

Я смерил ее взглядом и довольно строго повторил про себя, что мне не нравятся худенькие малорослые девушки с большими глазами, чей цвет имеет свойство внезапно изменяться.

— Ну, ладно, поехали, — сказал я. — Не заставляй меня сидеть на этих пружинах дольше, чем...

Я осекся. Издалека зазвучала другая музыка — и так отчетливо. Невероятно! Все, что угодно, можно было бы услышать в звездный вечер в мирном спальном районе Тусона, штат Аризона, но только не это... Мелодия сразу же перенесла меня на другой континент, в другую эпоху.

Я вдруг понял, что Шейла начала что-то говорить и замолчала, поняв, видимо, по выражению моего лица, что говорить незачем.

После долгой паузы я откашлялся и взглянул на нее.

— Боже мой, Худышка, и ты будешь говорить, что не узнала этой мелодии? Она облизала губы.

— Я и сейчас не узнаю. Может быть, нам это ставили на учебных занятиях, но у меня ужасная музыкальная память. А что...

— Помолчи, — сказал я тихо. — Изобрази веселое лицо. Засмейся, словно я сказал тебе что-нибудь смешное.

Я услышал ее смех. Я смотрел мимо нее, на улицу. Волны музыки все еще плыли мимо голубого дома из распахнутого освещенного, но безжизненного окна. А чуть ближе к нам, из-за гаража Хедов, показалась мужская фигура. Мужчина приближался к нам.

— Говори что-нибудь и смейся. А потом как бы невзначай обернись. Это Эрнест Хед? Шейла снова рассмеялась.

— О мистер Эванс, это просто прелестно! — она оперлась о капот и словно случайно посмотрела себе за спину. Потом тихо сказала: — Да, это Хед. Ты видел его лицо?

— Видел. Он, похоже, слушает эту музыку из-под гробовой доски. Так, теперь я рассказываю тебе анскдот... ну, сама придумай о чем. Он идет к своей машине. Будь готова... Если он отъедет, мы сядем ему на хвост.

Хед остановился около своего новенького “понтиака” — коренастый лысеющий мужчина в рубашке с коротким рукавом. Он раскрыл дверцу, и вспыхнувшая в салоне лампочка осветила его лицо. Это было лицо человека, видевшего смерть — или слышавшего ее призыв.

— Но что это было? — спросила Шейла шепотом. — Что это за музыка?

— Наверное, все это происходило до твоего рождения, — сказал я. — Об этой мелодии было много разговоров, но только мало кто ее знал — по крайней мере, в этой стране. Сейчас звучит симфоническая версия песенки, известной под названием “Хорст Вес-сель”. Кое-кто из местных обитателей большой хитрован, если не сказать дьявольски умен.

А на противоположной стороне улицы мистер Эрнест Хед, торговец автомобилями, отъехал на сверкающем новеньком “понтиаке” от новенького дома и помчался прочь, точно за ним гналась стая дьяволов. Пожалуй, так оно и было. Я слышал, как их пенье прорывается сквозь такты старого нацистского марша, но меня эти дьяволы уже не беспокоили. Сейчас — Нет. Было время, когда они причинили мне немало гадостей — мне и нескольким миллионам моих собратьев. Но теперь, спустя почти двадцать лет, они казались полузабытыми клоунами в коричневых мундирах и черных сапогах, что распевают задорные маршевые песни и шагают шеренгами, смешно вздергивая ноги. Они задали человечеству трудную проблему, но мы ее решили — с превеликим трудом, но все же решили. Или нет?

— Залезай, Худышка! Мы едем за ним. Отъезжая, я не отрывался от зеркала заднего вида. Я внимательно рассматривал скользящие мимо нас и за нами машины. Тусон — типичный юго-восточный город с широкими улицами, на которых сесть кому-то на хвост, оставаясь при этом незамеченным, проще простого. Единственная закавыка с “хвостом” — что это ведь палка о двух концах. Вскоре я свернул на соседнюю полосу и пропустил новенький “понтиак” вперед. Шейла бросила на меня короткий взгляд.

— Ты даешь ему уйти?

— Какой смысл в открытую преследовать его? Он же заметил мою машину у своего дома. У меня такое подозрение, что он просто поехал покататься, чтобы успокоить нервишки — подальше от семьи, во всяком случае.

— Тогда почему...

— Просто я хотел узнать, может, кто-нибудь еще интересуется, куда он направился... Но, кажется, никто, кроме нас. Кто бы ни слушал ту песенка, пусть хоть миссис Смит, но либо у нее нет ассистента, чтобы следить за Хедом, пока она включает проигрыватель, либо же у нее есть повод полагать, что никуда он не денется — по крайней мере сегодня! — Я скорчил гримасу. — А может, это просто шутка. Вопрос в том, как к этому относиться. Давай-ка вернемся в мотель и пораскинем мозгами.

Никто нас не преследовал: я проверил. Когда я проехал мимо бассейна, в нем все еще плескались ребятишки. Я поставил “универсал” на стоянке перед дверью моего номера.

— Зайдемте ко мне, мисс Саммертон, на стаканчик чего-нибудь, — сказал я довольно громко, — можете быть уверены, я не имею никаких злонамеренных мотивов.

Она рассмеялась.

— Какая ерунда, мистер Эванс! Эпоха королевы Виктории давно уже в прошлом. К тому же нам все равно надо договориться о работе на завтра.

— Ну что ж, в таком случае... Я отпер замок, распахнул дверь, включил свет, пропустил ее вперед и закрыл дверь.

— По-моему, мы переигрываем с этими “мисс Саммертон — мистер Звано, — сказала она после минутного раздумья. — Лучше перейти на Шейлу и Хэнка, тебе так не кажется?

Я коварно ухмыльнулся.

— А послезавтра — на “милая” — “дорогой”. — Эти слова сами собой сорвались у меня с языка. Как и моя рука, положенная ей на плечо, эта фраза заставила ее съежиться. Ее лицо помрачнело и словно покрылось поволокой холода. Я быстро добавил: — Предложение хорошее. Пожалуй, я и впрямь немного перестарался. Но теперь расскажи-ка мне, что ты думаешь о диск-жокейше по имени Смит.

Она, похоже, меня не слышала. Она отвернулась — наверное, чтобы я не видел ее лица. Я не мог понять, о чем она сейчас думает — пожалуй, о чем-то малоприятном или нелестном для меня. Ну вот, опять я опростоволосился. С другой стороны, она же сама говорила, что ей надо себя перебороть и все забыть.

Шейла заметила длинную картонную коробку, помеченную словами “винчестер”, которую я оставил на кровати, полагая, что спрятать трехфутовое мощное ружье в крошечном номере мотеля нереально и такая тщетная попытка скорее привлечет внимание к тому, что пытаешься скрыть от посторонних глаз. К тому же в иных штатах США люди воспринимают охотничьи ружья как нечто само собой разумеющееся. Шейла шагнула к кровати, открыла коробку и взглянула на ружье. Через мгновение она бросила на меня осуждающий взгляд, точно решила, что я пытаюсь от нее что-то утаить.

— Очень удобная в обращении вещица, — сказал я. — Купил по пути сюда в одном из местных спорт-магазинов.

— Но ты, значит, нашел какой-то след там на границе, а иначе зачем тебе... Я помотал головой.

— Нет, мне не повезло. Приграничный район — это просто большая пустыня, плавно переходящая в Мексику. Даже если мы обнаружим горное убежище фон Закса, нам не удастся приблизиться к нему на небольшое расстояние.

Я наблюдал за ней: она вытащила ружье из коробки и, подобно всем умелым стрелкам, сразу передернула затвор, чтобы убедиться, что ружье не заряжено. Странно было смотреть на нее и вспоминать, что эта хрупкая малышка прошла суровую школу, где обучалась, помимо всего прочего, владеть множеством смертоносных приспособлений, которых большинство мужчин никогда не видели, если вообще знали об их существовании.

— Поосторожнее! А то запачкаешь платье. Ружье только из оружейки. Я еще заводскую смазку не снимал.

Она положила ружье обратно в коробку и потерла ладони.

— Ты еще из него не стрелял?

— Нет. Надо будет нам завтра смотаться куда-нибудь и найти местечко пристрелять его.

— Нам? — Она метнула на меня удивленный взгляд.

— Да. Хочу, чтобы ты тоже попробовала. Неизвестно, как все дело повернется. — Я поглядел прямо ей в глаза. — Если, конечно, ты не возражаешь.

— Нет, — быстро ответила она. — Конечно, нет. — И через мгновение добавила: — Значит, тебе нечем похвастаться после поездки в приграничный район?

— Ну, я особенно не рассчитывал получить какую-то информацию о фон Заксе. Для этого ведь мы приехали в Тусон. Но я кое-что узнал у антропологов, ведущих раскопки на одном из тамошних ранчо. В начале лета они находились вблизи Насиментос, неподалеку от мексиканской границы. По их словам, это не то место, куда можно отправиться на воскресную прогулку. Проехать там можно только на джипе. Обычный автомобиль, может быть, и одолеет пески, как они мне сказали, но путешествие будет не из приятных. Во всяком случае, я узнал от них достаточно, так что, как только мы хоть что-то разузнаем относительно стоянки фон Закса в горах, я, возможно, смогу найти туда дорогу.

— Но они его не видели?

— Да они в горы-то не поднимались. Они считают, что там вообще никого и быть не может, кроме ящериц и саранчи, да пары-тройки пещер, где тысячи лет назад обитали наши прародители, но теперь там никого. Но пещер в тех краях, должно быть, немало. — Я взглянул на часы. — Ну, пожалуй, мне пора возвращаться в Сагуаро-хайтс и познакомиться поближе с музыкальной мисс Смит.

Шейла нахмурилась.

— Ты хорошо подумал — стоит ли?

— Не вижу оснований отказываться от нашей “крыши” только потому, что какая-то мадам любит слушать пластинки. А тебе лучше отправиться к себе в номер и прилечь. Увидимся утром.

Глава 10

Дом мисс Смит оказался зеленым и более новым, чем тот, возле которого утром я ждал Шейлу. Лужайка еще не была засажена травой. Перед домом росла невысокая плакучая ива — бледная желто-зеленая разновидность, считающаяся в кругах любителей садоводства и огородничества более престижной, чем старомодная темно-зеленая. Ни трехколесных велосипедов, ни роликовых коньков.

Когда я подъехал, концерт уже давно кончился — то ли по причине наступления вечера, то ли просто эти меломаны решили дать себе отдых. Мне пришлось дважды позвонить в дверь, пока в доме возникло какое-то движение. Потом послышались шаги. Наступил тот самый тревожный момент, который всегда наступает, когда ты готовишься сделать, может быть, решающий шаг и не знаешь — то ли просто раскроется дверь, то ли тебя вместе с этой самой дверью сейчас поглотит геенна огненная. Над входом зажегся крошечный фонарик. Загремела дверная цепочка, щелкнул замок, дверь отъехала вглубь. На пороге стояла она.

Это был редкий экземпляр. Грива тонких розовато-желтых волос явно искусственного окраса, взбитых и очень тщательно заколотых. Они выглядели как нейлоновые локоны, которые сейчас приклеивают резиновым куклам. Еще были детские голубые глаза, длинные черные ресницы и обильный слой теней вокруг век — такой макияж должен, наверное, светиться во тьме. Еще были красные мягкие многообещающие губы, была фигура, сконструированная с таким расчетом, чтобы подтвердить обещание губ, слегка скрытая коротким черным пеньюаром, похожим на полупрозрачное короткое пальто.

То, что было на ней надето под пеньюаром (пожалуй, тоже черного цвета), разглядеть я уже не мог: нечто очень скудное, скорее открывающее наиболее интригующие участки ее тела, нежели их скрывающее. Была еще пара очень стройных красивых ног в дымчатых чулках и пара шлепанцев на каблучках, которые удерживались на ступнях непонятно как — с помощью крошечных черных розочек между пальцев. Было совершенно очевидно: мисс Смит ждала, что ее музыкальное приглашение кем-то будет принято — потому-то она и оделась соответственно.

— Да-а? — протянула она хрипловато.

— Извините за беспокойство, мэм, — робко начал я. — Меня зовут Эванс, мэм. Я работаю в компании “Маркет рисерч ассоушиитс”. Мы проводим в этом районе опрос жителей, и я подумал — может быть, вы согласитесь ответить на несколько вопросов...

— Опрос? — Нетерпеливо проговорила она. — Какой еще опрос?

— Мы изучаем покупательский спрос, мэм, в частности в отношении электрических приборов: телевизоров, радиоприемников, проигрывателей и магнитофонов. Я понимаю, что не совсем тактично, но мне поручено выяснить, какие артикулы из указанных есть у вас в доме, когда вы сделали покупку, где вы держите приборы и как часто ими пользуетесь.

Она некоторое время изучала мое лицо. Голубые глаза, обрамленные выкрашенными черной тушью ресницами, смотрели на меня очень пристально. Она была не такой уж сексапильной куколкой, какой старалась выглядеть. Я понял, о чем она размышляет. Она ждала вовсе не такого, как я. Очень может быть, что я и впрямь невинный интервьюер респектабельной фирмы по изучению покупательского спроса и что это не более чем досадная помеха для ее планов. Но очень может быть, что я вовсе не тот, за кого себя выдаю...

— Ну что ж, ладно, — Нехотя сказала она. — Входите, мистер Эванс. Надеюсь, это не займет много времени. Уже поздно.

— Я постараюсь управиться как можно скорее, мэм. Я очень благодарен...

— Да чего уж там. Заходите и задавайте свои вопросы!

— Конечно, мэм.

Пол был устлан ковром. На ковре стояла типовая мебель более или менее современного дизайна. В углах торчали какие-то коробки и ящики, клочки стружки. Все указывало на то, что тут что-то распаковывали. Стереопроигрыватель среднего класса гордо стоял посреди гостиной. Обе колонки были направлены в сторону кухни — отсека в задней части той же самой гостиной. За аппаратом висела полка с пластинками. На полке лежали пустые конверты из-под пластинок — видимо, в них хранились диски, которые она недавно слушала. Мисс Смит заперла входную дверь и, подойдя, к софе, включила бра. Потом указала на низкий коктейльный столик.

— Можете разложить свои бумаги здесь. Так что вас интересует? — Она смотрела, как я сажусь, открываю свой “дипломат” и достаю оттуда опросник. — А черт! Если нам с вами придется написать целую книгу, то я, пожалуй, выпью. Не хотите?

Я деловито раскладывал свои бумаги и записи и прислушивался к ее голосу. Она была очень хорошей актрисой — правда, хорошей, но она выбрала себе исключительно трудную роль. Она долго репетировала, очевидно, чтобы добиться выговора грубоватой американки, но почти неуловимый акцент все же ее выдавал. Труднейшая задача — убедительно сквернословить на чужом языке.

— Простите, что вы сказали, мэм? — переспросил я.

— Выпить не хотите?

— О нет, мэм, — с преувеличенным ужасом произнес я, тоже стараясь переигрывать: мне просто хотелось дать ей понять, что и я, подобно ей, актерствую. Интересно, за кого она меня примет, когда поймет, что я вовсе не Генри Эванс, интервьюер компании по изучению покупательского спроса? — Нет, благодарю вас. Итак, это дом № 103 по Мейпл-драйв, так? И на почтовом ящике указано, что вы Кэтрин Смит. Правильно?

Она ушла в глубь комнаты, открыла небольшой шкафчик, который служил ей баром, и налила себе стаканчик.

— Правильно. У вас зоркий глаз, мистер Эванс.

— О, это профессиональная привычка, — самодовольно ответил я. — Скажите, вы являетесь владелицей этого... дома, мисс Смит?

Она рассмеялась.

— Да, я домовладелица. Я плачу по счетам, и дом принадлежит мне. Я его купила. И, как видите, еще не все вещи успела перевезти.

— Ага, значит, вы живете здесь не одна?

— Нет, со мной живет отец. Папа вышел на пенсию, и после смерти мамы он себя неважно чувствует... А что вы сейчас делаете?

Она подошла ко мне почти вплотную и с довольно-таки озабоченным видом склонилась над моим плечом. Меня омыла волна каких-то терпких духов очень сильной концентрации. К счастью, я никогда не отличался особой чувствительностью к запахам — я лучше реагирую на визуальные стимулы. Как бы там ни было, духов она не пожалела.

Я откашлялся и ответил:

— Ну, понимаете, мисс Смит, это статистическое исследование. Вот смотрите: я вписал ваше имя в этот квадратик. Потом я проставлю имя вашего отца...

— Герман Смит, — сказала она. — Когда-то он был Шмидтом. Обычная немецкая фамилия, но папа ее сменил.

Я записал.

— Герман Смит. Так, один статистический работник в нашей компании проставил крестик вот в этом квадратике напротив фамилии человека, с которым я буду проводить опрос, если в доме живут двое. Таким образом, маркируется каждый наш опросный лист. Потому что мне приходится проводить беседы не только с симпатичными особами.

Я поднял взгляд и хитро улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, но ее взгляд оставался напряженным и пристальным.

— Вы хотите сказать, что вам не доверяют, мистер Эванс? — спросила она равнодушно. — Странно, но мне вы показались заслуживающим доверия. В противном случае я бы ни за что не впустила вас в дом в такой поздний час.

Я опять откашлялся.

— Да нет. У них много интервьюеров в штате. Так что ради полной объективности давайте скажем, что они не доверяют нам всем. Администрация хочет быть уверена, что получает точную выборку в каждом из кварталов, где мы проводим опрос.

— Значит, вы ходите по всем домам в нашем квартале?

— Именно так, мэм. Точнее сказать, эту работу я провожу со своей ассистенткой. Она ходила здесь целый день сегодня. Возможно, вы ее видели — девушка в голубом “фольксвагене”. Она немного устала к вечеру, и я предложил ей закончить работу за нее.

Голубые глаза смотрели на меня озадаченно. Так, теперь у меня появилась ассистентка. Я провожу опрос во всем квартале, а не только в доме мисс Смит. Это уже важно. У меня с собой целая кипа опросных листов, и они выглядят вполне достоверно. У меня дурацкая внешность и хорошо подвешен язык. Может, я и впрямь всего лишь невинный работник социальной сферы?

Я опустил взгляд на бланк. Потом устремил его на мисс Смит.

— Итак, мисс Смит, все говорит о том, что мне просто повезло, и я буду проводить интервью с женщиной, являющейся домовладелицей.

Она уловила намек.

— Считайте, что вам и вправду повезло: папа сегодня как раз поехал в кино.

Ее голос прозвучал резко. На губах играла слабая улыбка. Теперь она меня раскусила. По крайней мере, она знала — ибо я ей сам признался, — что если в моем опроснике специально и не выделялся пункт о домовладелице, я бы мог сделать так, чтобы такой пункт в нем появился — и между прочим, я именно так ведь и поступил. Я ответил на ее улыбку многозначительным взглядом, который она была вольна интерпретировать, как ей заблагорассудится. Я сделал ставку на подлинную, не фальшивую реакцию, и я ее получил.

Она подошла к проигрывателю, остановилась и поглядела на меня с сомнением. Она все еще не была уверена. Потом решительно передернула плечами и склонилась над аппаратом. Прежде чем она нашла нужную звуковую дорожку, игла несколько раз царапнула по бороздкам. Раздались первые такты симфонического вступления. И вдруг марш “Хорст Вессель” наполнил комнату — словно обрушившись на нас со всех сторон.

Я никогда особенно не увлекался стереопроигрывателями. Прослушивание на заезженной пластинке мелодии, звучащей с двух сторон вместо одной, не кажется мне настоящей акустической революцией. Сейчас же, видимо, из-за громкости или из-за того, что мелодия рождала у меня сильные ассоциации, эффект оказался чуть ли не гипнотическим. У меня в ушах снова зазвучал мерный топот сапог по мостовой, и я воочию представил нелепый гусиный шаг, который в то время вовсе не казался смешным.

Я медленно поднялся. Кэтрин Смит стояла у проигрывателя, не отрывая от меня взгляда. Она была очень привлекательной женщиной, которая оделась в этот вечер для занятий любовью, если можно так сказать, но в тот момент меня это не интересовало, да и ее, видимо, тоже. Чуть приоткрыв губы, она с сияющими глазами слушала марш, который некогда потряс мир, — в ее лице угадывались признаки страсти иного рода.

Она сделала свой ход. Теперь настала моя очередь. Я смотрел на нее, дожидаясь, пока инструменты закончат проигрыш какой-то замысловато оркестрованной интерлюдии и зазвучит основной мотив.

— Die Fahne hoch, — заговорил я, стараясь проговаривать слова в такт. Die Reichen fest geschlossen? SA marchiert mit ruhig festen Schritt… — Я подумал, что акцент у меня не слишком ужасный. Я заглянул ей в глаза и как ни в чем не бывало продолжал: — Это по-немецки, мисс Смит. Что означает: “Под развевающимися знаменами СА маршируют мерным строем”.

са означает “Sturmabteilung”. В англоязычных странах их назвали “штурмовиками”.

Она не сводила с меня глаз. Тут вступили трубы и барабаны. Она ждала. Снова зазвучала тема — ясная и тревожная. По крайней мере, когда-то, было время, эта мелодия причиняла мне немалое беспокойство, — вот и сейчас она заставила меня встревожиться. Это все равно как если бы ядовитая змея вдруг ожила после того, как ей отрубили голову.

Кэтрин Смит тихонько подпевала. Она пропустила несколько тактов, ее правильное контральто подхватило мелодию и финальные строчки: “...es schaut auf Hakenkreuz voll Hoffnung schon Millionen. Der Tag fur Freheit und fur Brot bricht an!”

Песня резко оборвалась. Она протянула руку и, не глядя, выключила проигрыватель. Ее огромные голубые глаза изучающе смотрели на меня.

— Hakenkreuz значит свастика, — произнесла она мягко.

— Я знаю. Мне хотелось бы надеяться, что я делаю все правильно.

В комнате наступила давящая тишина.

— Свобода и хлеб, — пробормотала она. — Много времени прошло с той великой поры. Генри Эванс. Очень много. Но, может быть, это время вернется?

Глава 11

Честно говоря, это было не совсем то, чего я ожидал. Услышав впервые эту музыку и увидев паническое бегство мистера Хеда, я решил, что музыка была своего рода угрозой, обещанием мести, а возможно, предупреждением о неминуемом возмездии. Да ведь он, похоже, именно так ее и воспринимал.

И я сделал поспешные выводы относительно прошлого Хеда — ведь, в конце концов, “Хед” (т. е. “голова”) по-немецки “Korf”, а очень немало славных тевтонских фамилий оканчиваются на этот слог. Я даже позволил себе немного пофантазировать: мол, мисс Кэтрин Смит заставляет его выслушивать старый нацистский гимн, чтобы довести до ручки. Я и предположить не мог, что она-то и является обожательницей герра Гитлера. Что ж, никогда нельзя делать обобщения на основании скудных улик. Я клюнул на ее приманку — и вот чем все закончилось.

Я подошел к полке с пластинками, взял пустой конверт. На первый взгляд конверт был фабричного производства, украшенный глянцевым фотомонтажом: марширующие солдаты в различных мундирах. Правда, фирма грамзаписи была мне неизвестна. Пластинка называлась “Музыка, под которую умирали”. В сборник были включены “Марсельеза”, “Янки-дудль”, “Дикси” и несколько национальных гимнов. И еще “Интернационал” и “Хорст Вессель”. Неплохая подборка, подумал я — Не хуже моего опросника.

До моего слуха донесся ее голос.

— Хватит играть в игры, мистер Эванс. Что вам надо?

Я обернулся. Хороший вопрос. Хотел бы я сам дать на него убедительный ответ. Но, не имея оного и точно не зная, чего от меня ждут, я стал изворачиваться.

— Вы же сами меня пригласили зайти, мисс Смит, — сказал я, постучав по конверту.

— Кто вы?

— А вы? И почему вы не даете соседям спать по ночам, запуская на всю округу военные марши реакционного содержания?

— Соседи? — промурлыкала она. — А разве соседи жаловались, мистер Эванс? Может быть, сосед по имени Хед?

— Возможно, — ответил я, недоумевая, сколько еще смогу вилять.

— Вам? — Она пристально смотрела на меня. — В таком случае вы, должно быть, очень влиятельный человек, мистер Эванс. Коль скоро соседи могут жаловаться вам по поводу незначительных бытовых неудобств — в надежде, что вы им поможете от них избавиться.

Щелкнув пальцем по конверту “Музыка, под которую умирали”, я ответил:

— Я бы не сказал, что это незначительное бытовое неудобство. У вас возникли бы неприятности, узнай кто-нибудь из ваших соседей эту песню.

Я все еще не сбился с роли, и, похоже, она ожидала от меня именно такой реакции. У нее быстро нашелся ответ:

— Ох уж эти американцы! Они не почешутся, чтобы получше узнать своего врага. Они слишком трусливы: как бы их друзья не подумали, что они ведут подрывную деятельность! Они громко рассуждают о коммунизме, но многие ли из них способны напеть “Интернационал”? Они опасливо клянут нацизм и фашизм, но ведь ни один из тысячи не узнает “Хорста Весселя”.

— И все-таки это большой риск. — Я решил, что могу немного раскрыться, и продолжал: — Мне кажется, вам лучше не ставить эту пластинку.

— Это угроза, мистер Эванс? — Она шагнула ко мне и взяла у меня конверт, потом отвернулась, сняла пластинку и, сунув ее в конверт, поставила на полку. — Вот так. И вовсе не потому, что вы меня напугали. Просто потому, что эта пластинка сыграла свою роль.

— Какую же?

— Наладить контакт. Наладить контакт с влиятельным человеком. Может быть, это вы?

— Может быть.

— У меня есть рекомендательное письмо.

— Какое рекомендательное письмо? И от кого?

— Из Аргентины. Из Общества национальной безопасности — из ОНБ Аргентины. Подписанное...

Я мгновенно извлек из глубины памяти все, что когда-либо читал о неофашистском движении в Аргентине. Я сделал нетерпеливый жест, прервав ее на полуслове.

— Аргентина наводнена горячими и безответственными юнцами, готовыми размахивать флагом со свастикой на каждом углу. “Такуара”, “Национальная гвардия — как-там-ее” и теперь вот ваше ОНБ. Кое-кто из этих идиотов, полагаю, даже способен подписывать бумаги. Любые. Во всяком случае, ваше рекомендательное письмо может оказаться простой подделкой. И кому вы должны были предъявить это так называемое рекомендательное письмо, мисс Смит?

— Прежде всего человеку, которого уже нет в живых. Человеку, который должен был прийти сюда и представить меня своему начальнику. Своему и, надеюсь, вашему.

— Ах вот как! — укоризненно произнес я. — Значит, вы должны просто перейти на ту сторону улицы и встретиться там с этим человеком?

Она покачала головой.

— Нет. Вовсе нет. Это должно быть довольно трудное путешествие к югу, в одно секретное место на мексиканской территории. Меня предупредили, чтобы я захватила с собой прочные башмаки, широкополую шляпу и солнечные очки. Прочее необходимое снаряжение должен был доставить связник. Местом встречи был дом мистера Хеда.

Я некоторое время молча смотрел на нее. Я решил рискнуть и строго потребовал:

— А ну-ка назовите настоящее имя. Если вам так много известно, назовите-ка мне настоящее имя Эрнеста Хеда.

— Когда-то он был Шварцкопфом. Эрнетом Шварцкопфом. А его жену тогда же звали Герда Ландвер.

— Что ж, вы с успехом справились с домашним заданием, — похвалил я ее. — Но ведь такое под силу и самозванцу.

Она обиженно насупилась.

— Я не самозванка, мистер Эванс. Позвольте, я покажу вам...

— Меня не интересует ваше рекомендательное письмо. Я не сомневаюсь, что оно у вас имеется, иначе бы вы не стали уверять меня в его существовании. Но ведь я не собираюсь ехать в Аргентину, чтобы проверить его подлинность. А если я захочу позвонить, мне придется просить вас назвать номер. Но я уверен, что вы могли все подстроить таким образом, чтобы по телефону я получил нужный ответ. А почему вы не продемонстрировали свои письма в соседнем доме?

— Когда я им позвонила, меня попросили держаться подальше. Мне сказали, что дело на грани провала. В прошлый приезд связника за ним установили слежку. И ему пришлось бежать за границу. Но его поймали, и он покончил с собой. Тогда еще не было ясно, кто в местной сети “засыпался”. Все затаились. Мое появление лишь осложняло ситуацию. Я здесь оказалась никому не нужна. Меня попросили убраться.

— А вместо этого вы купили этот дом и начали слушать “Хорста Весселя” при открытых окнах.

— Я попросила связать меня с кем-то из руководства. Но мою просьбу отклонили. — Она презрительно взглянула на меня. — Ваши местные неурядицы, мистер Эванс, меня не касаются. Я имею особое задание. И я проделала столь долгий путь, чтобы выполнить его. Предполагалось, что здесь мне окажут содействие. И я намереваюсь этого содействия добиться тем или иным способом.

Отчаянная девица, ничего не скажешь!

— Вы могли бы добиться чего-то совсем иного, моя милая, например, удара в висок или пули в спину. — Она и бровью не повела. Я продолжал: — Так в чем же заключалась цель вашего столь долгого и трудного путешествия?

— Я могу сказать это только одному человеку, — ответила она. — Человеку, с которым я должна встретиться в Мексике.

— Его имя?

— Вам оно известно.

— Известно. Но я хочу услышать его от вас.

— В Германии он был известен под именем Генрих фон Закс. — Она спокойно взглянула на меня. — А теперь, может быть, вы назовете мне имя, которым он пользуется в Мексике — прежде, чем мы продолжим наш разговор. Чтобы и я была уверена, что имею дело с нужным человеком.

— Вам в вашем положении, дорогая, не пристало ставить условия или предъявлять требования. Но имя я назову — Курт Кинтана. — Я заметил, что она слегка успокоилась. Я продолжал, по-прежнему импровизируя: — Но я очень сомневаюсь, что сеньор Кинтана захочет иметь какие-то дела с бандой южноамериканских хулиганов мужского или женского пола. В противном случае нас бы известили о вашем приезде.

— А вас известили, — быстро сказала она, и я понял, что допустил ошибку. — Сообщение было послано и получено.

— Отсюда? Мы не получали никакого сообщения! — Я отчаянно блефовал.

— Нет, подтверждение пришло из Мехико. — Опять повезло! Я выпутался из западни. Она скорчила гримаску. — Я же не могу нести ответственность за плохую связь между вашими ячейками, мистер Эванс. К тому же я не хулиганка и не южноамериканка. Нас там очень много — чистокровных немцев, очень много, кого роднят воспоминания!

— Воспоминания! — ворчливо заметил я. — Да вы зубрили таблицу умножения в начальной школе, когда фюрер ввел свои войска в Польшу. Вы только впервые поцеловались, наверное, когда он... — я заставил свой голос дрогнуть, — ...он умер в берлинском бункере. Какие у вас могут быть воспоминания?

— Я была достаточно взрослой, чтобы оценить сладость побед и горечь поражения, — сказала она. — Я все помню. Традиции не умирают, мистер Эванс. Новое поколение уже готово к продолжению дела. Здесь могут быть завоеваны два континента. Я не верю, что генерал фон Закс отвергнет нашу помощь. В конце концов, ради своих целей он не погнушался даже установить контакт с “фиделистами” в Коста-Верде. — То ли я изобразил удивление оттого, что ей известна такая информация, то ли ей просто показалось. Во всяком случае, она доверительно улыбнулась. — Ну, видите: я не самозванка. Мне многое известно.

— Возможно, слишком много, — резко возразил я.

— Опасности всюду нас подстерегают, — промурлыкала она, а потом, сделав шаг вперед, положила ладони мне на грудь и улыбнулась.

— Вы можете причинить мне боль, мистер Эванс? Вы можете ударить меня? Убить?

Молодец девчонка! Хорошо работает. Мужчина в спальне тоже был молодец, тоже хорошо работал, хотя и не настолько хорошо, как она. Я слышал, как он вошел через заднюю дверь и затаился. Я-то был как-никак охотником, прежде чем заняться этой деятельностью, я и сам много раз сидел в засаде, вслушиваясь в шорох в близлежащих кустах, или в далекий топот копыт, или в хруст ветки под когтистой лапой, который предупреждал меня, что добыча близка. Только на сей раз я понимал, что в засаду увлекают меня.

Впрочем, не похоже было, чтобы они пустились на все эти ухищрения только лишь с целью меня убить. Но если хочешь добыть какую-то важную информацию, приходится время от времени рисковать. Я бросил на Кэтрин Смит такой взгляд, точно меня только что осенила гениальная идея, протянул указательный палец к черному бантику у нее под горлом и потянул. Пеньюар распахнулся спереди, и я обеими руками стащил его с плеч. Она опустила руки, и пеньюар упал на ковер, оставив ее в интересном черном одеянии двойного назначения: оно было сшито таким образом, что одновременно поддерживало груди и чулки.

Полагаю, моя бабушка испортила бы все впечатление, назвав это приспособление корсетом, ибо она была прозаической старушкой. Ребята с Мэдисон-авеню наверняка придумали бы для этого шикарное и соблазнительное название. До сих пор мне еще не приходилось иметь дела с такими доспехами, потому, возможно, что я предпочитаю худых девушек, которые не нуждаются в подобных галантерейных ухищрениях. Представшее моему взору зрелище было мне в новинку и весьма возбуждало. В ее наряде был некий старомодный флер, отчего он казался ужасно миленьким, если вы понимаете, что я имею в виду времена Лилиан Расселл и Лили Лангтри. Я мог бы повнимательнее рассмотреть это сооружение, если бы не услышал позади себя скрип открывающейся двери.

Я вес гадал, какое оружие он выберет — дубинку или голый кулак — в случае, конечно, если он настолько хорошо знает свое дело, что может без труда на глаз определить нужный нервный центр. Рискуя быть застигнутым врасплох с тыла, я все же заключил соблазнительно полунагую мисс Смит в свои объятия со страстью возбужденного самца. Ее губы ответили на мой поцелуй, а руки крепко, даже яростно, вцепились мне в спину. И вдруг она резко прижала мои ладони к моим бедрам. Девочка оказалась к тому же еще и сильной. Потом мне в шею впилась игла.

Глава 12

Меня везли в автомобиле. Трудно сказать, как долго. Я, так сказать, включался и отключался. Потом машина остановилась. Меня куда-то перенесли — Недалеко — и оставили в покое. Я поспал немного, а проснувшись, обнаружил, что привязан к стулу и на меня направлены два слепящих луча фар “универсала”, очертания которого показались мне очень знакомыми.

Мы находились в гараже, достаточно просторном, чтобы в нем поместился длинный автомобиль, да еще оставалось свободное пространство перед радиатором. Видимо, архитектор этого гаража полагал, что детройтские умельцы в скором будущем начнут выпускать машины еще длиннее, а может, просто хозяин намеревался поставить тут, помимо автомобиля, верстак для своих рукоделий. Гараж был еще недостроен. Повсюду виднелись торчащие концы проводов из коллекторов, в углу стояли мешки с цементом и алебастром вместе с прочими остатками стройматериалов.

По привычке я попробовал прочность своих пут. Я не рассчитывал обнаружить, что узел распущен или что стул шатается. И не обнаружил. С самого начала все было проделано лихо и профессионально. Эти люди знали, что делают. Проблема теперь заключалась в том, чтобы понять: что же все это значит.

— Он проснулся!

Хрипловатый голос Кэтрин Смит. Между мной и фарами возникла ее фигура. Через некоторое время я понял, что она сменила свой сексапильный наряд на легкую цветастую блузку и обтягивающие белые шорты, в которых она отнюдь не выглядела олицетворением святой невинности.

— Как вы себя чувствуете, мистер Эванс? — спросила она.

— Я страшно разочарован. Насколько я помню, наша беседа сулила интересное продолжение. А что теперь?

— Вы будете рассказывать?

— О чем?

— Вы скажете нам, где найти Генриха фон Закса, или, если вам угодно, Курта Кинтану.

Пожалуй, этого надо было ожидать. В конце концов, меня приняли за таинственного нациста, пользующегося влиянием и авторитетом в здешних краях — если она в это и впрямь поверила. Вопрос: что заставило ее в это поверить?

— Подите к черту, милая! Ее глаза сузились.

— Я не блефую, Эванс!

Что ж, мне предстояло это либо доказать, либо опровергнуть. Если она и вправду не блефовала, если она не знала местонахождение фон Закса и полагала, что оно известно мне, значит, я с ней только потерял время. Но в ее легенде были кое-какие детали, на которые я не купился. Например, Аргентина. Это было похоже на те легенды, которые обычно тщательно готовятся, чтобы они выглядели правдоподобными, но чтобы их невозможно было проверить. К тому же у меня тонкий слух на всякие акценты, в особенности испаноязычные. Я рос, ежедневно слыша вокруг себя английский с испанскими обертонами: ведь мое детство прошло в Нью-Мексико. Если она, как утверждала, прожила долгое время в Аргентине, у нее должен был быть хотя бы налет аргентинского говорка, но его не было. Я пока не мог точно определить происхождение легкого акцента, проскальзывающего в ее английском, но я твердо знал, что это не expano.

— Подите к черту, — повторил я отважно. — Не знаю, что уж там ваш игольных дел мастер готовит в уголке — но дайте ему показать класс! Он увидит, что проще отдубасить меня палкой по спине, чем заставить заговорить.

Она заколебалась, потом протянула руку к человеку, стоящему вне поля моего зрения — человеку, которого я еще не видел и кого, по-видимому, звали Герман Смит, или по крайней мере он был под этим именем представлен мне как ее отец. Она нетерпеливо щелкнула пальцами, прося что-то принести. Ага, она, значит, собиралась взяться за дело сама. Надо полагать, эта решительность выдавала в ней изверга, говоря обычным человеческим языком, впрочем, я уже давно не имел возможности пользоваться обычным человеческим языком. Тем не менее мое уважение к ней возросло. То есть хочу сказать, что я терпеть не могу эти тонкие натуры, будь то мужчины или женщины, которым позарез надо клеймить скот, но они не способны прикоснуться к раскаленному железному пруту.

В потоке света появился мужчина. В руках он держал дешевенький электрический утюг. Шнур от утюга тянулся куда-то во тьму. До сих пор этим прибором явно не пользовались: я ощущал запах горелой смазки.

Мужчина оказался много старше меня. У него были седые волосы, а лицо напоминало ржавую сковородку. Здоровенный узкий нос, почти безгубый рот и костистый подбородок. Глаза, когда он бросил на меня взгляд, оказались блестящими и пустыми, впрочем, я и не предполагал, что он испытывает ко мне хотя бы толику сочувствия. На нем были темные штаны и белая рубашка с расстегнутым воротом и закатанными рукавами. Под мышкой угадывались очертания пистолета. Чтобы выхватить пистолет из подмышечной кобуры, ему придется преодолеть минимум две пуговицы. Увы, летом на юго-западе Штатов, где не носят пиджаков, у мужчины небольшой выбор мест на теле, где можно спрятать оружие.

Он передал раскаленный утюг Кэтрин и, подойдя ко мне, стал расстегивать мою спортивную рубашку. Потом стянул ее с меня, насколько позволили путы, привязывающие меня к спинке стула. Подготовив пациента к операции, он отступил в темноту, а Кэтрин приблизилась ко мне.

— Фон Закс, — тихо сказала она. — Где расположен его штаб, мистер Эванс? Нам известно, что это где-то к югу от границы в Мексике, но где именно?

— Попробуй скополамин, детка, — ответил я. — Бытовая техника тут вряд ли поможет.

— Фон Закс, — повторила она. — Где Генрих фон Закс?

— Вы рискуете, дорогая, подойдя ко мне так близко. Когда-то я был чемпионом округа Санта-Фе, штат Нью-Мексико, по плевкам в длину. Я попаду вам прямо промеж глаз... Аааа!

Туго мне пришлось. Это, должен признаться, оказалось куда больнее, чем удар молотком по большому пальцу или падение кирпича на ногу. Потому что это продолжалось довольно долго. Это было похоже на то, как если бы дантист-неумека упрямо сверлил вам зуб без новокаина. Но многим удавалось такое выдержать, выдержал и я, хотя не стану притворяться, будто снес эту пытку героически. Я ругался и потел в продолжение сеанcа. Я даже хотел было разок-другой заорать благим матом, но стерпел. Все было и без того достаточно серьезно, чтобы еще ломать комедию.

— Фон Закс! Где Генрих фон Закс?

Через некоторое время я потерял сознание. Но я пробыл без чувств не очень долго, так как увидел, что она стоит в шаге от меня и ждет, когда я приду в себя. Я успел заметить, что она слегка подрастеряла свою привлекательность. Выступивший пот обратил ее лицо в блестящий блин, по которому ползли разводы туши. Ее замысловатая прическа начала разваливаться. Но она не сделала ни малейшей попытки возместить урон. Может, она просто этого не замечала. Но скорее всего она специально попортила свою внешность секс-бомбы, ибо знала, что так выглядит куда более пугающей. Увидев, что я раскрыл глаза, она опять шагнула ко мне.

— Катарина!

Ее позвал стоящий за моей спиной мужчина. Она раздраженно поглядела в его сторону.

— Что такое, Макс?

Значит, все-таки Макс, а не Герман Смит. Что ж, кое-что я выяснил. Хотя цена этой информации вряд ли была справедливая.

— Так не пойдет, — сказал Макс. — Через неделю — возможно. Через месяц — наверняка. Человека можно сломить за месяц. Но завтра утром сюда придет строительная бригада.

— Если он не заговорит, я выжгу ему глаза! — свирепо заявила она. — Я ему...

Мисс Смит перечислила еще несколько замысловатых пыток, которые она мне уготовила. Она говорила, конечно, ради внешнего эффекта — чтобs устрашить меня, но я теперь уже не сомневался, что эмоции, пылавшие в ее груди, были натуральными. Она, конечно, не играла. Она действительно хотела узнать, где скрывается фон Закс. И действительно считала, что я ей могу сказать. Конечно же, она не располагала необходимой информацией, потому что сама ее искала.

Похоже, что все мои усилия привели меня к нулевому результату. Я потерял просто один шанc — вот и все. Я оказался там, откуда начал свои поиски. Хотя не совсем верно. Начал-то я с комфортабельного номера в мотеле и пока еще туда не вернулся. И я стал обдумывать очередной правильный ход. Теперь мне следовало убедить этих милых садистов, что у меня нет того, что им нужно, но что я не причиню им вреда, если они отпустят меня с миром. В ту минуту я только мечтал о том, чтобы голова моя прояснилась, а к горлу не подступала тошнота.

Катарина закончила декламировать свой каталог ужасов. И опять завела старую песню про то, как ей найти фон Закса. Но в тот момент, когда, занеся над моей головой горячий утюг, она подступила ко мне, чтобы продолжить курс лечения, маленькая боковая дверка распахнулась, и в гараж ворвалась Шейла, сжимая в руке маленький револьвер 38-го калибра, который на мой пристрастный взгляд казался куда прекраснее самой изысканной розы.

Глава 13

В телевизионном боевике на том бы все и кончилось. Но в реальной жизни, к сожалению, для счастливого спасения требуется нечто большее, чем направленный на негодяя пистолет и приказ прекратить всякое негодяйство — в особенности когда на сцене фигурируют два негодяя, вполне осознающие все тонкости собственного коварства.

Конечно, Шейле надо было бы выстрелить. Ей надо было уложить одного из них сразу — тогда другой, возможно, сам бы утихомирился. Но самое трудное в этой жизни — учить новичков. Даже во время войны кое-кто из них никак не мог уяснить, что времени на осмотр церкви и перекличку прихожан никогда не бывает — надо распахнуть дверь храма, метнуть в проход гранату и сразу после взрыва ворваться внутрь, поливая все вокруг свинцовым дождем из автомата...

Они не стали ждать, пока она на что-нибудь решится. Я увидел, как Кэтрин по-кошачьи прыгнула за “универсал”, надеясь найти там укрытие. Она, возможно, и не была сложена как гимнастка, но двигалась по-гимнастически ловко и проворно. Сзади я услышал шаги Макса: для него я был лучшим укрытием. Потом до моего слуха донесся треск отрываемых пуговиц: он полез под мышку к кобуре. Мне удалось завалиться со стулом вбок — как раз вовремя. Мы с ним сцепились и одновременно упали на пол. Он отпрыгнул в сторону. Я ничего не мог сделать, будучи связанным. Хотя и сумел внести свою скромную лепту в поединок. Но тут Кэтрин дотянулась до выключателя на приборном щитке, и фары погасли.

Я лежал во тьме и слышал, как они шумно заняли выгодную позицию, прячась за меня и за “понтиак”. Они пытались определить местонахождение друг друга. Шейла все еще имела преимущество. Ей было известно, где нахожусь я — значит, она знала, куда не надо стрелять. Максу же и Кэтрин надо было вначале определить свою мишень, а не то они рисковали убить друг друга. Но я не сомневался: чтобы выдвинуться на правильные рубежи, много времени им не потребуется.

Я думал об этом, ни на секунду не забывая о маленькой неопытной девчонке, которая притаилась где-то в темноте с револьвером в руке. Еще я думал о многочисленных событиях этого вечера, предвидеть которые у меня не хватило то ли времени, то ли благоразумия.

— Худышка! — громко позвал я. — Не отвечай мне, не шевелись, только слушай, что я тебе скажу. Ты видишь раскрытую дверь, через которую ты сюда вошла. Там небольшой участок освещенного пола — видишь? Брось туда револьвер.

Я услышал изумленный вздох откуда-то слева. Потом услышал, как кто-то пополз влево, очевидно, на тот случай, если Шейла снова выдаст себя.

— Всем оставаться на местах! — продолжал я. — Давайте не будем устраивать тут кровавую битву.

Шейла, это мой приказ! Брось револьвер туда, чтобы они видели.

Наступило тридцати — или сорокасекундное молчание. Потом мой короткоствольный револьвер 38-го калибра с грохотом упал на освещенный кусочек пола. Из тьмы на свет появилась мужская рука, схватила револьвер и исчезла.