Джоанна подняла взор и, словно прочитав мысли Маркуса, улыбнулась. И у молодого человека на душе стало легче.

Завершал набор символ в виде эллипса с четырьмя звездами и знаком бесконечности в центре. Этот символ соединял магическую силу с мудростью.

Зоранда предложил Маркусу и женщинам подыскать спокойное место на горе Шаста и прибыть туда в два часа, в Стонхендже как раз будет семь. Но они уселись под огромной сосной задолго до назначенного времени. Устремив взгляды на озеро, они размышляли о том, какая райская наступит жизнь, когда духовная информация хлынет через порталы на Землю. Ровно в два часа они начали представлять Стонхендж в идеальном состоянии. Они сконцентрировали все свои умственные силы, передавая в древний комплекс истины и символы свитка. Затем они вообразили, как Божественный свет распространяется по энергетическим линиям, озаряя планету.

Через несколько часов позвонил Тони. Его сообщение привело всех в восторг. Женщины обнялись, а Маркус побежал за бутылкой шампанского, чтобы отпраздновать знаменательное событие.

Вечером в четверг Том Тайлер возвращался домой. Пухлые, чуть волосатые пальцы крепко сжимали руль.

Некогда Том был деятельным симпатичным парнем. Он наслаждался жизнью, имел амбиции и даже отличался альтруизмом. Но после десяти лет работы журналистом Том сник и духом, й телом. От разочаровании потемнели голубые глаза, потакание собственным желаниям сгладило резкий контур подбородка, а чрезмерное употребление пива раздуло живот.

— Какого черта я туда поеду? — бурчал Том, словно Маркус мог его слышать.

Они учились в одном колледже. Маркус был младше Тома на год. Он изучал лингвистику, а Том журналистику. Он играл в регби, а Том в крикет. Они являлись соседями по дому, но не имели никаких общих интересов. За десять лет, прошедших со времени окончания колледжа, они виделись лишь однажды. В баре. Шесть месяцев тому назад.

– Как почему? Я бы еще понял, если бы речь шла о Дельфах, Олимпии, даже Додоне.[18] Но Пессинунт? Это же в глубине Анатолии, во Фригии![19] Самая заброшенная, проникнутая суевериями, неудобная дыра на свете! Ни капли благородного вина, ни одной пристойной дороги – одни вьючные тропы! Сплошь грубые пастухи, галатийские дикари! Ну, Гай Марий!.. Уж не Баттака ли ты собрался лицезреть – в его расшитой золотом мантии и с драгоценными камнями в бороде? Так вызови его опять в Рим! Уверен, он будет только рад возможности продолжить знакомство с нашими матронами – некоторые из них безутешно оплакивают его отъезд.

Том, не слишком удачливый журналист, скрашивал у стойки семейные неприятности. А Маркус, преуспевающий менеджер, сидел с элегантной подружкой за столиком. Покидая бар, Том и Маркус столкнулись в дверях. Перекинувшись парой пустых фраз, они обменялись визитными карточками и разошлись, как думал Том, навсегда.

Он переключил сцепление. Перед мысленным взором предстала жена с младенцем на руках. «Опять, скажешь, задержался на работе?!» — услышал он визгливый голос.

Марий и Сулла начали смеяться задолго до того, как Рутилий Руф закончил свою пламенную речь; неожиданно напряженная обстановка, в какой до этого проходил вечер, рассеялась, и они снова почувствовали себя вполне свободно в обществе друг друга.

— А! Пропади все пропадом! — воскликнул Том и крутанул руль.

– Ты хочешь взглянуть на царя Митридата, – заключил Сулла; в этой его фразе не было слышно вопросительной интонации.

Через несколько минут он был в Стонхендже.

У обоих его собеседников взлетели вверх брови; Марий хмыкнул:

Облака разошлись, словно бархатный занавес, и луна — гигантская жемчужина — осветила ландшафт. Камни показались Тому зловещими. Он не понимал, почему столько людей платят приличные деньги, чтобы их увидеть. «Древние солнечные часы — ну и что?»

– Что за невероятное предположение? Что навело тебя на эту мысль, Луций Корнелий?

Том заглушил двигатель, вылез из машины и вгляделся в странные силуэты. Что там сказал Маркус? «Камни будут перемещаться». Надо быть сумасшедшим, чтобы поверить в такую белиберду!

– Просто я хорошо тебя знаю, Гай Марий. У тебя нет ничего святого. Единственные обеты, которые я когда-либо от тебя слышал, заключались в том, что ты обещал легионерам, что они поплатятся выпоротыми задницами; военные трибуны слышали от тебя то же самое. Может существовать всего одна причина, по которой тебе понадобилось тащиться в анатолийскую глушь, невзирая на ожирение и дряхлость: тебе приспичило взглянуть собственными глазами, что происходит в Каппадокии[20] и насколько в этом замешан царь Митридат. – Говоря это, Сулла улыбался такой счастливой улыбкой, какая не озаряла его лик уже многие месяцы.

Внезапно в глазах у Тома вспыхнул яркий свет, а тело завибрировало, как от разряда тока.

Спустя час Тому позвонил Маркус.

Марий повернулся к Рутилию Руфу в изумлении.

— Что все это значит? — закричал Том. — Как это произошло? Откуда ты узнал? И вообще где ты? Какой у тебя номер телефона?

– Надеюсь, я не для каждого так открыт, как для Луция Корнелия!

Маркус ответил уклончиво:

Пришел черед Рутилия Руфа расплыться в улыбке.

— Я в Америке. Расскажи мне, как это было.

– Сомневаюсь, чтобы кто-то еще мог разгадать даже часть твоих намерений. А я-то поверил тебе, старый безбожник!

— Одна глыба поднялась и опустилась на новом месте. Прямо волшебство какое-то.

Голова Мария помимо его воли (во всяком случае, такое впечатление создалось у Рутилия Руфа) повернулась в сторону Суллы, и они снова принялись обсуждать вопросы высокой стратегии.

Маркус уже знал об этом от Тони, тем не менее повернулся к Элен и Джоанне и поднял большой палец.

– Беда в том, что наши источники информации крайне ненадежны, – с жаром объяснял Марий. – Ну скажи, кто из стоящих людей бывал в тех краях за последние годы? Выскочки, мечтающие стать преторами, среди которых я никому не доверил бы написать подробный доклад. Что мы, собственно, знаем?

— Откуда ты узнал? — не унимался Том.

— А журналисты приехали? — спросил Маркус, игнорируя его вопрос.

– Очень мало, – отвечал ему увлекшийся Сулла. – С запада в Галатию несколько раз вторгался царь Вифинии[21] Никомед, с востока – Митридат. Несколько лет назад старикан Никомед женился на матери малолетнего царя Каппадокии – по-моему, она состояла при сыне регентшей. Благодаря женитьбе Никомед стал именоваться царем Каппадокии.

— Пока никого нет. Я сам сделал несколько снимков. Завтра они появятся во всех ежедневных изданиях. — В голосе Тома появились льстивые нотки, уж очень ему хотелось раздобыть дополнительную информацию. — Маркус, старина, я так благодарен тебе за сенсацию. Спасибо, что вспомнил обо мне. Расскажи еще что-нибудь.

– Стал-то он стал, – подхватил Марий, – но, полагаю, он счел весьма неудачным поворотом событий то обстоятельство, что Митридат приказал убить ее и посадить на трон мальчишку. – Он тихонько засмеялся. – Царя Каппадокии Никомеда более не существует! Просто не понимаю, как он мог вообразить, что Митридат позволит ему довольствоваться победой, при том, что убитая царица приходилась Митридату сестрицей!

Маркус едва не рассмеялся.

– Ее сын правит страной до сих пор, именуясь – о, у них такие чудные имена! – кажется, Ариаратом? – спросил Сулла.

— Ладно, слушай внимательно.

– Точнее, Ариаратом Седьмым, – молвил Марий.

И он поведал Тому тщательно отредактированный вариант истории со свитком. Маркус хотел, чтобы мир узнал о послании жителей Атлантиды и понял всю важность эксперимента в Стонхендже. Он хотел, чтобы люди осознали силу своего разума.

– Что же там, по-твоему, происходит на самом деле? – не отставал Сулла, заинтригованный очевидной осведомленностью Мария в запутанных родственных отношениях, бытующих на Востоке.

Тома просто ошеломил его рассказ.

– Я ничего не знаю наверняка. Возможно, ровным счетом ничего, не считая обычных трений между Никомедом Вифинским и Митридатом Понтийским. Но сдается мне, что молодой царь Митридат Понтийский – занятный субъект. Мне и впрямь хочется с ним встретиться. В конце концов, Луций Корнелий, ему немногим больше тридцати лет, а он уже расширил свои владения, ранее ограничивавшиеся одним Понтом, с таким размахом, что они включают теперь все земли, окружающие Понт Эвксинский.[22] У меня по коже заранее бегут мурашки, ибо я предвижу, что он причинит беспокойство и Риму.

— А ты не морочишь мне голову?

Решив, что настало время и ему принять участие в беседе, Публий Рутилий Руф с нарочитым стуком поставил свой кубок на стол и воспользовался тем, что беседующие подняли на него глаза, чтобы молвить:

— Нет, — твердо ответил Маркус. — Ладно, мне некогда. Перезвоню позже.

– Если я не ошибаюсь, вы полагаете, что Митридат положил глаз на нашу римскую провинцию Азия? – Он степенно кивнул. – Вполне резонно: провинция так богата! Кроме того, это наиболее цивилизованная область земли – ведь она была греческой с той поры, когда греки стали греками! Представляете, в нашей провинции Азия жил и творил Гомер!

— Подожди! — крикнул Том, но Маркус дал отбой. Вспотевший Том выругался.

– Мне было бы еще легче представить себе это, если бы ты взялся аккомпанировать себе на арфе, – со смехом произнес Сулла.

Маркус перезвонил Тому, когда в Англии было раннее утро.

– Нет серьезно, Луций Корнелий! Вряд ли царь Митридат склонен шутить, когда речь заходит о нашей римской провинции Азия; поэтому и нам следовало бы отложить шутки в сторону. – Рутилий Руф прервался, восхищаясь собственным красноречием, что лишило его возможности сохранить за собой инициативу в разговоре.

— Что там происходит? — начал Маркус без всяких предисловий.

— Эй, дай мне номер твоего телефона, — взмолился Том. — Вдруг мне понадобится срочно связаться с тобой.

– Я тоже не подвергаю сомнению мысль, что Митридат не станет распускать слюни, если ему предоставится возможность завладеть нашей провинцией Азия, – подтвердил Марий.

Маркус замялся.

— Ну, хорошо, только никому не говори. Никому. В его голосе Том услышал угрожающие нотки и

– Но он – человек Востока, – молвил Сулла уже не терпящим возражений тоном. – А все восточные цари трепещут при одном упоминании Рима, который наводил страх даже на Югурту, – а ведь для него Рим служил куда большим препятствием, чем для любого восточного царя. Вспомните, сколько он стерпел оскорблений и поношений, прежде чем решился выступить против нас войной! Мы буквально принудили его к этому!

вспомнил другого Маркуса. Однажды тот отколотил двух молодчиков, которые обижали малышей. После этого случая с Маркусом побаивались связываться. Том пообещал, что запомнит номер телефона и никому не назовет. Маркус продиктовал цифры.

– А мне представляется, что Югурта всегда был настроен воевать с нами, – не согласился Рутилий Руф.

— А теперь рассказывай, что происходит в Стонхендже, — велел он.

– Наверно, – бросил Сулла, хмурясь. – Мое мнение таково: он мечтал объявить нам войну, однако сознавал, что это не более, чем мечта. Мы сами заставили его обратить против нас оружие, когда Авл Альбин вторгся в Нумидию с целью разграбить ее. По сути, с этого начинаются все наши войны. Жадный до золота полководец, которому не следовало бы доверять командование даже детским парадом, оказывается во главе римских легионов и начинает грабеж – не в интересах Рима, а просто чтобы набить собственную мошну. Карбон и германцы, Цепион и германцы, Силан и германцы – перечень можно продолжить до бесконечности.

— Комплекс оцеплен полицией. Пресса здесь, но никого к камням не подпускают. Все говорят о пришельцах, поскольку каких бы то ни было следов физического воздействия на валуне нет. Есть только вмятина на том месте, где он прежде лежал. Еще говорят, что вызваны армейские части, но я не верю. Ведь это же не вопрос национальной безопасности.

– Ты отклоняешься от темы, Луций Корнелий, – мягко одернул его Марий.

— А ты упомянул о свитке в своей статье?

— Естественно, но, боюсь, вырежут. Редактору это не слишком понравилось.

– Верно, я увлекся. – Сулла, нисколько не устыдившись, адресовал престарелому полководцу покровительственную улыбку. – Во всяком случае, мне кажется, что положение на Востоке весьма схоже с положением в Африке, каким оно было до того, как разразилась Югуртинская война. Нам отлично известно, что Вифиния и Понт – исконные враги, а также то, что оба царя – Никомед и Митридат – спят и видят, как бы расширить свои земли, по крайней мере в Анатолии. В Анатолии же остались два жирных куска, из-за которых оба владыки исходят слюной – Каппадокия и наша римская провинция Азия. Царь, завладевший Каппадокией, получает свободный доступ в Киликию[23] с ее баснословно плодородными почвами. Царь, захватывающий нашу римскую провинцию Азия, приобретает ни с чем не сравнимый сухопутный проход в Срединное море[24] с полсотни отличных портов и невероятно богатые участки суши. Царь должен обладать нечеловеческой флегматичностью, чтобы не испытывать голод по обоим приобретениям.

— Проклятие! — возмутился Маркус.

— Я надеюсь, им не удастся заткнуть рот всем журналистам, — мрачно добавил Том.

– В общем, Никомед Вифинский меня не беспокоит, – прервал его Марий. – Он повязан Римом по рукам и ногам и не помышляет рыпаться. Я также полагаю, что наша римская провинция Азия – по крайней мере, пока – находится вне опасности, чего не скажешь о Каппадокии. Сулла кивнул.

— Неужели так плохо? — удивился Маркус.

– Вот именно. Провинция Азия принадлежит Риму. Не думаю, чтобы царь Митридат настолько отличался от остальных восточных правителей, чтобы, пренебрегая страхом перед Римом, рискнуть вторгнуться в нашу Азию, каким бы неуклюжим ни было тамошнее управление. Зато Каппадокия Риму не принадлежит. Пусть она относится к сфере наших интересов, у меня создается впечатление, что и Никомед, и молодой Митридат возомнили, что Каппадокия слишком удалена от Рима и слишком мало для него значит, чтобы нельзя было попытать там военного счастья. С другой стороны, они подбираются к ней, как воришки, скрывая истинные намерения за подставными фигурами и родственниками на троне.

— Эй, приятель, очнись, — усмехнулся Том.

Марий проявил готовность к спору:

— Проклятие, — повторил Маркус. — Постарайся опубликовать статью, где только возможно. Ты не представляешь себе, насколько это важно.

– Я не назвал бы женитьбу старого царя Никомеда на царице-регентше Каппадокии воровской уловкой!

– Твоя правда. Но надолго ли их хватило? Царь Митридат настолько разъярился, что поднял руку на собственную сестру! Никто не успел и глазом моргнуть, а он уже водворил на каппадокийский трон ее несмышленыша-сынка!

— Догадываюсь, — вздохнул Том. — Маркус, если бы это был не ты, я подумал бы, что имею дело с сумасшедшим.

– К несчастью, официально мы состоим в союзе с Никомедом, а не с Митридатом, – вздохнул Марий. – Остается сожалеть, что меня не было в Риме, когда все это устраивалось.

Бывают случаи, когда Вселенские силы вмешиваются в нашу жизнь и творят чудеса. В утреннем выпуске «Дейли мейл» появилась эффектная фотография измененного контура Стонхенджа на фоне оранжевого восхода солнца. Заголовок гласил: «Каменная тайна».

– Брось! – негодующе воскликнул Рутилий Руф. – Вифинские цари носят официальный титул наших друзей и союзников уже более пятидесяти лет! Во время нашей последней войны с Карфагеном нашим другом и союзником официально считался и понтийский царь. Правда, отец Митридата перечеркнул возможность дружбы с Римом, купив у отца Мания Аквилия Фригию. С тех пор у Рима прервались с Понтом всякие связи. Кроме того, мы не можем предоставить статус друзей и союзников двум находящимся в распрях царям, разве что таковой статус сможет предотвратить их войну. В случае с Вифинией и Понтом сенат пришел к выводу, что предоставление дружеского и союзнического статуса обоим царям еще более осложнит их отношения. Это само по себе означало бы предпочтение Никомеду Вифинскому, ибо Вифиния всегда вела себя по отношению к Риму более лояльно, нежели Понт.

В выпусках других газет эта фотография сопровождалась заголовками «Нашествие инопланетян», «Передвинуты звуком», «Невероятное явление».

– О, Никомед просто старая курица! – нетерпеливо воскликнул Марий. – Он сидит на троне более полувека, и надо еще учесть, что он сковырнул с него своего tata,[25] тоже уже не будучи младенцем. Так что ему уже наверняка за восемьдесят. Он только усугубляет положение в Анатолии.

Все статьи изобиловали слухами. Лишь одна газета упомянула о свитке. Несколько изданий написали о секте, которая заявила, что передвинула валун силой звука.

– Усугубляет, видимо, тем, что ведет себя, как старая курица. Ты это хотел сказать? – Рутилий Руф сопроводил свою реплику проницательным взглядом, сделавшим его очень похожим на его племянницу Аврелию, – таким же прямым, хоть и не столь жестким. – А тебе не кажется, Гай Марий, что и мы с тобою приближаемся к возрасту, когда сможем претендовать на звание старых глупых кур?

— Напыщенный правительственный чиновник, выступая по телевидению, оповестил мировую общественность: «Конечно, всему этому есть вполне разумное объяснение. И мы его найдем».

– Не хватало нам только взъерошенных перьев! – с ухмылкой вмешался Сулла. – Я уловил смысл твоих слов, Гай Марий. Никомед совсем дряхл, независимо от того, способен он править или нет, – а нам приходится предположить, что способен. Его двор отличается наибольшей эллинизированностью среди прочих восточных дворов, однако Восток остается Востоком. Это означает, что стоит ему хотя бы раз пустить старческую слюну, и сынок моментально спихнет его с трона. Итак, он сохраняет бдительность и хитрость. Однако он склонен к ссорам и ворчливости. Теперь перенесем взор на другую сторону границы, в Понт: там правит молодец, которому от силы тридцать лет, полный мужества, напора и боевитости. Ну, разве можно ожидать, что Никомед сможет противостоять Митридату?

Для того, у кого не развит разум и глухо сердце, неизвестное всегда ассоциируется с опасностью. Полиция, окружив Стонхендж плотным кордоном, запретила проезд транспорта по шоссе АЗОЗ, в результате чего на дорогах образовались гигантские пробки. В течение трех дней многочисленные группы интеллектуалов проводили дебаты. Каждая группа предлагала свою версию, объявляя ее единственно верной. Передвижение Камня приписывалось пришельцам, ангелам, дьяволу и даже Богу. О свитке упоминалось вскользь.

– Вряд ли, – согласился Марий. – Думаю, мы имеем основания предполагать, что если дело у них дойдет до драки, то силы будут неравны. Никомед едва цепляется за край трона, он отжил свое; Митридат же – завоеватель! Вот видишь, Луций Корнелий, сколь велика необходимость моей встречи с этим Митридатом! – Он прилег, опираясь на левый локоть, и устремил на Суллу пристальный взгляд. – Поезжай со мной, Луций Корнелий! Что ты теряешь? Еще один год скуки в Риме, при том, что Хрюшка станет орудовать в сенате, а его Поросенок припишет себе всю заслугу в триумфальном возвращении своего папаши.

Человеческая фантазия не имеет пределов. А желание истолковать на свой манер непонятное преобладает над желанием установить истину. Двое местных жителей поклялись журналистам, что видели, как к комплексу подъехали мощные грузовики с подъемными кранами. Автомобилист сообщил, что на площадке в поте лица трудились какие-то мужчины. Так называемые очевидцы болтали о космических кораблях, огнях в небе и оглушительном гуле.

Но Сулла покачал головой.

– Нет, Гай Марий.

Зоранду пригласили принять участие в утренней программе телевидения. Он воспользовался случаем и рассказал о силе разума, о телекинезе… И только. Ведущие не позволили ему ни на йоту отступить от темы. Единственной пользой от его выступления стал свет с высокой частотой колебания, который он излучал на присутствующих.

– Я слышал, – молвил Рутилий Руф, кусая ногти, – будто официальное письмо, призывающее Квинта Цецилия Метелла Нумидийского Хрюшку покинуть место ссылки на Родосе, подписано нашим старшим консулом Метеллом Непосом, а также самим Поросенком, скажите пожалуйста! И ни малейшего упоминания о народном трибуне Квинте Клавдии, добившемся прекращения ссылки! Подпись сенатора-молокососа, тем более выступающего здесь как privatus!..[26]

А через несколько дней сексуальный скандал вытеснил происшествие в Стонхендже из рубрики новостей. Оно уже никому не было нужно, как холодный пудинг.

– Бедняга Квинт. Клавдий! Надеюсь, Поросенок хорошо ему заплатил за его труды. – Он обернулся к Рутилию Руфу. – Клан Цецилиев Метеллов совершенно не меняется, сколько бы ни минуло лет, верно? Когда я был народным трибуном, они и меня топтали ногами.

– И вполне заслуженно, – отрезал Рутилий Руф. – Вся твоя деятельность заключалась в том, чтобы затруднять жизнь любому Цецилию Метеллу в тогдашней политике. А потом они вообразили, что окончательно запутали тебя в своих сетях. Но ты… О, как разъярен был Далматик!

При звуке этого имени Суллу передернуло, и он почувствовал, как его щеки заливает краска. Ее отец, покойный старший брат Хрюшки! Что сейчас с ней, Далматикой? Как поступил с ней Скавр? Со дня встречи со Скавром у себя дома Сулла ни разу ее не видел. Ходили слухи, что Скавр вообще запретил ей высовывать нос из дому.

Глава 36

– Между прочим, – сказал он, – я слышал из одного надежного источника, что Поросенок скоро весьма выгодно женится.

Мы постоянно получаем Божественные указания, хотя порой не ведаем об этом. Игнорируя свои чувства, мы отказываемся слышать зов души. Зная, что определенное действие приведет к неприятностям или даже несчастьям, но совершая его, мы сопротивляемся указаниям высшего «я». Эти указания часто поступают к нам в форме интуитивных побуждений. Если мы следуем им, то спокойно плывем по житейскому морю.

Вечер воспоминаний был немедленно прерван.

Маркус понимал, что бесполезно злиться на средства массовой информации, пренебрегшие рассказом о свитке, и на власти, блокировавшие Стонхендж. Тем не менее внутри его клокотал вулкан. Невозможно было увеличить частоту вибрации Камней на фоне низкой вибрации лиц, контролирующих ситуацию.

– А я ничего такого не слышал! – проговорил несколько обескураженный Рутилий Руф; он считал наиболее надежными источниками сведений в Риме свои собственные.

— Во всем есть высшая цель, — напоминала Элен, но успокоить Маркуса не сумела.

– И тем не менее это святая правда, Публий Рутилий.

Тогда Джоанна жестко предупредила его:

– Так просвети меня!

— Своим поведением вы разрушаете защитный купол.

Сулла бросил в рот миндальный орешек и, прежде чем заговорить, некоторое время жевал.

Фраза девушки на время охладила пыл Маркуса.

– Славное вино, Гай Марий, – одобрил он, наполняя свой кубок из кувшина и отпуская слуг. Потом он разбавил вино водой.

– О, прекрати его дразнить, Луций Корнелий! – призвал его Марий. – Публий Руцилий – самый отчаянный сплетник в сенате.

Они попробовали заняться медитацией в надежде получить Божественные указания, но ничего не почувствовали. Элен сказала, дескать, медитирование редко приносит озарение, это скорее подготовка к нему, рыхление почвы для посадки идеи.

– С этим я готов согласиться, только и ты должен признать, что иначе мы не получали бы в Африке и Галлии столь забавные письма, – улыбнулся Сулла.

Маркус снова начал метать громы и молнии.

– Кто? – вскричал Рутилий Руф, ре желая отступать.

В конце концов Джоанна заявила:

– Лициния Минор, младшая дочь нашего претора римских граждан, Луция Лициния Красса Оратора собственной персоной.

— Вы представляете опасность для нас, я больше не желаю видеть вас рядом.

– Да ты смеешься! – отпрянул Рутилий Руф.

Прогнать Маркуса она не могла, зная, какая ответственность лежит на нем, зато способна была сама уехать, чем бы это ей ни угрожало. Испугавшись за нее, Маркус принял мудрое решение, он отправился на гору побродить среди сосен. Физическая нагрузка и необычайная красота природы угомонили его и вернули ему оптимизм.

– Вовсе нет.

Придя вечером с прогулки, Маркус извинился за раздражительность. Элен в ответ улыбнулась, а Джоанна погладила его по голове и мягко сказала:

– Но она совсем ребенок!

— Все мы бываем несносными.

– Я слышал, что накануне свадьбы ей как раз стукнуло шестнадцать.

— Я обнаружила еще одну иллюзию, — объявила Элен.

– Чудовищно! – промычал Марий, сводя брови.

Джоанна потянулась за дневником.

– О, этому нет оправдания! – искренне опечалился Рутилий Руф. – Восемнадцать – возраст для замужества, и ни днем раньше! Мы – римляне, а не восточные дикари, охотящиеся за малолетними девчонками!

— Считается: если вы беспокоитесь о ком-то, значит, любите его. Это заблуждение. Тревога ничего не доказывает. Истина состоит в том, что любовь — это абсолютное доверие и гармония.

– Что ж, самому Поросенку немногим больше тридцати, – отмахнулся Сулла. – Что тогда сказать о жене Скавра?

— Здорово! — воскликнула Джоанна. — Я понимаю. Беспокойство на самом деле свидетельствует о твоей неуверенности, которую ты распространяешь на других.

– Чем меньше говорить об этом, тем лучше! – отрезал Публий Рутилий, беря себя в руки. – Учти, Красс Оратор заслуживает всяческого восхищения. В этой семейке хватило бы денег на сотню приданых, однако он все равно отлично выдает замуж своих дочек. Старшая выдана за Сципиона Назику – ни больше ни меньше, а младшую выдают теперь за Поросенка, единственного сыночка и наследничка. Я склонен осуждать скорее Лицинию: надо же, выйти в семнадцать лет за такого грубияна, как Сципион Назика! Представляете, она уже беременна!

— Правильно. Кстати, я сейчас подумала: то, что многие называют любовью, на самом деле всего лишь удовлетворение физической потребности. Любовь, как и ее антипод — ненависть, — это всегда следствие взаимоотношений, а не причина.

Марий хлопнул в ладоши, подзывая слугу.

— Если исходить из того, что говорится в свитке о потоке, то получается, что настоящая любовь рождается в процессе ровной, стабильной связи, так? — спросил Маркус.

– Отправляйтесь-ка по домам, ты и ты! Раз беседа вырождается в бабьи сплетни, то, значит, все прочие темы уже исчерпаны. Беременна! Твое место – на женской половине, Публий Рутилий!

— Вот именно, — согласилась Элен. — Множество людей завязывают те или иные отношения. Это подталкивает их к самоанализу. Развод, который церковь и политиканы клеймят как подрывание основ общества, является на самом деле сигналом очнувшейся души.



— Подожди, мама, позволь я сформулирую. По твоим словам, иллюзия — утверждать, будто беспокойство о кои-то означает любовь. Истина заключается в том, что любящий полагается на разум любимого и предоставляет ему свободу действий.

Все гости явились к Марию на ужин с детьми, и все дети уже спали, когда компания распалась. Держался один Марий-младший; остальных родителям пришлось увозить домой. На лужайку вынесли двое просторных носилок: одни для детей Суллы – Корнелии Суллы и Суллы-младшего, другие для троих детей Аврелии: Юлии Старшей (по прозвищу Лия), Юлии Младшей (по прозвищу Ю-ю) и юного Цезаря. Пока взрослые негромко переговаривались в атрии,[27] гурьба слуг осторожно перенесла спящих детей в носилки.

— Замечательная формулировка.

Мужчина, хлопотавший над юным Цезарем, показался незнакомым Юлии. Она напряглась и порывисто ухватила Аврелию за руку.

— И еще. Иллюзия считать развод и расставание неудачами, — добавил Маркус. — Истина в том, что они являются отрезвляющими звонками усвоенного опыта.

– Это же Луций Децумий! – выдохнула она.

— Отлично! Сразу две иллюзии! — воскликнула Джоанна и сделала запись в дневнике. — Не могу дождаться последней Великой тайны.

– Он самый, – удивленно ответила Аврелия.

Джоанна и Элен рано отправились спать. Взяв книгу, оставленную прежним постояльцем, Маркус погрузился в чтение.

– Как ты можешь, Аврелия!

С огромным интересом он прочел о Мачу-Пикчу, городе инков, затерянном в лесистых горах. Согласно свитку это был межпространственный портал.

– Глупости, Юлия! Для меня Луций Децумий – надежная опора. Как тебе известно, мой постоялый двор нельзя назвать милым и респектабельным. Скорее, это притон воров, разбойников, разного сброда. Это продолжается уже семь лет. Мне не часто доводится выбираться из дому, но когда это происходит, Луций Децумий и двое его братьев всегда торопятся на мой зов, чтобы отнести меня домой. Между прочим, юный Цезарь спит очень чутко. Но когда им занимается Луций Децумий, он никогда не просыпается.

В свитке говорилось, что совпадения напоминают нам о том, что мы на правильном пути.

– Двое его братьев? – ужаснулась Юлия. – Ты хочешь сказать, что в твоем доме есть еще люди, подобные ему?

На следующее утро Элен и Джоанна рассказали о своих снах.

— Мне привиделось, будто мы находимся в Мачу-Пикчу и в руки нам летят золотистые лепестки, — поведала Джоанна. — Как вы думаете, что это значит?

– Какое там! – презрительно бросила Аврелия. – Братьями я называю его подручных и прихлебателей по коллегии,[28] владеющей нашим перекрестком. – У Аврелии испортилось настроение. – Сама не знаю, зачем я посещаю эти семейные сборища, даже изредка. Почему ты никак не поймешь, что я отлично управляюсь со своими делами и вовсе не нуждаюсь во всех этих причитаниях?

Мать в изумлении уставилась на нее:

Юлия не вымолвила больше ни единого словечка, пока они с Гаем Марием не улеглись, предварительно отдав все распоряжения по дому, отпустив слуг, заперев наружные двери и воздав должное троице божеств, покровительствующих любому римскому дому: Весте – богине очага, Пенату, ведающему припасами, и Ларам,[29] охраняющим семью.

— Я тоже видела во сне Мачу-Пикчу. Сначала мрачные тени собрались у Солнечных ворот перед входом в священный город. Затем появились сотни людей в белом, их окружат яркий свет. Они выложили на земле круги из камней и стали ждать. А потом в небе над Мачу-Пикчу появились ангелы.

– Аврелия была сегодня несносной, – молвила она.

— А я читал про этот город, — вставил Маркус.

Марий чувствовал себя усталым – теперь это случалось с ним куда чаще, нежели прежде, и вызывало у него чувство стыда. Вместо того, чтобы поступить так, как ему больше всего хотелось – перевернуться на левый бок и уснуть, он лежал на спине, обняв жену левой рукой, и участвовал в разговоре о женщинах и домашних проблемах.

— Выходит, прошлой ночью мы все трое были тем или иным образом связаны с Мачу-Пикчу. Интересно, что это значит? — спросила Джоанна.

– Что? – переспросил он.

У Маркуса не было сомнений на этот счет.

– Не мог бы ты забрать Гая Юлия к нам домой? Аврелия превращается в старую весталку: она такая кислая, надутая, иссушенная. Вот именно, иссушенная! Этот ребенок – слишком большая обуза для нее.

— Это означает, что мы должны поехать туда.

– Какой ребенок? – промямлил Марий.

— Но это в Южной Америке, не так ли? — нахмурилась Джоанна.

— В Перу. Мы можем долететь самолетом до Лимы, оттуда переправиться в Куско…

– Ее двадцатидвухмесячный сын, юный Цезарь. О, Гай Марий, это удивительное дитя! Я знаю, что время от времени дети, подобные ему, появляются на свет, но сама не только никогда не встречалась ни с чем подобным, но и не слышала, чтобы матери хвастались такими способностями у своих детей. То есть все мы, матери, счастливы, если наши сыновья узнают, что такое dignitas и auctoritas, когда отцы впервые берут их, семилетних, на прогулку по форуму. А эта кроха уже знает это, хотя еще ни разу не видала своего отца! Поверь мне, муженек, юный Цезарь – воистину удивительный ребенок!

— Минутку, — с сожалением прервала Маркуса Элен. — Кроме упоминания в свитке о том, что это один из порталов света, боюсь, я больше ничего не знаю о Мачу-Пикчу.

Собственная речь распалила ее; к тому же ей пришла в голову еще одна мысль, от которой она и вовсе не могла лежать спокойно.

— Я тоже, — сказала Джоанна. — Вы не расскажете нам об этом месте?

– Кстати, вчера я разговаривала с женой Красса Оратора, Муцией, и она поведала, что Красс Оратор хвастается, будто сын одного его клиента[30] – точь-в-точь юный Цезарь. – Она заехала Марию в бок локтем. – Да ты знаешь эту семейку, Гай Марий: ведь они из Арпина.

— С удовольствием, — согласился Маркус. — Но сначала немного об инках, коренном населении Перу. Центральная часть страны покрыта горами и джунглями. Инки по большей части жили в горных деревнях, для занятия земледелием они устраивали террасы на склонах гор. В книге есть фотографии акведуков, крепостей…

Он не очень внимательно следил за ее рассказом, однако удар локтем дополнил впечатление, уже произведенное ее беспокойным ворочаньем, и сон его был уже в достаточной степени рассеян, чтобы он спросил:

— Поразительно, — промолвила Элен.

– Из Арпина? Кто же это?

— Инки изготавливали замечательные украшения из золота. По нашим алчным западным стандартам, они обладали несметным богатством, и, разумеется, испанцам захотелось овладеть им. В тридцатых годах шестнадцатого века они вторглись на территорию инков. Это была кровавая бойня. Ужасающая со всех точек зрения. — Маркус покачал головой, словно не верит в такое варварство.

Арпин был его родиной, там простирались земли его предков.

Джоанна вздрогнула, н по ее рукам пробежали мурашки.

– Марк Туллий Цицерон. Плебей, которому патронирует Красс Оратор, и сын плебея носят одно и то же имя.

Маркус продолжил:

– К несчастью, я и впрямь знаком с этой семьей. Это – в некоторой степени наша родня. Те еще сутяги! Лет сто назад они украли у нас кусок земли и выиграли дело в суде. С той поры мы не разговариваем.

— К счастью, испанцы не добрались до Мачу-Пикчу. Сведения о древнем городе затерялись задолго до их вторжения. Автор книги предполагает, что население города умерло от чумы или от голода во время засухи. Никто точно не знает. Это загадка.

Его веки опять сомкнулись.

Элен нахмурилась, переживая судьбу индейцев.

– Понятно. – Юлия подвинулась ближе. – В общем, мальчугану восемь лет, и он так разумен, что будет обучаться на форуме. Красс Оратор предсказывает, что он произведет там фурор. Думаю, Цезарь-младший в восьмилетнем возрасте не отстанет от него.

— В 1911 году американский исследователь Бингем обнаружил Мачу-Пикчу. По его мнению, это было последнее прибежище инков. Золотых изделий он там не нашел, зато собрал богатую археологическую коллекцию.

— Похоже, в наши дни люди считают, что в воровстве нет ничего зазорного, — заметила Элен.

– М-м-м, – Марий протяжно зевнул. Жена снова пихнула его локтем.

— Да, похоже. Так вот, в Мачу-Пикчу очень много зданий для отправления религиозных обрядов. Поэтому его считают духовным центром древних индейцев. А некоторые полагают, что это… гигантские солнечные часы! — Маркус сделал паузу. — Сначала Стонхендж, затем Мачу-Пикчу. Поскольку об этих местах почти ничего неизвестно, проще всего уподоблять их солнечным часам. Но слушайте дальше. Вызывает изумление мастерство строителей: каменные блоки весом в сотни тонн подогнаны столь плотно, что между ними лезвие бритвы не просунуть. А ближайшая каменоломня, между прочим, расположена в пяти километрах от города.

– Эй, Гай Марий, ты вот-вот уснешь! Ну-ка, очнись! Он послушно распахнул глаза и издал клокочущий звук.

— Опять телекинез? — предположила Джоанна.

– Что, хочешь прокатить меня по Капитолию? Она со смешком улеглась.

— Возможно, — согласился Маркус. — Позже Бингем разыскал дорогу, тоже сложенную из аккуратно подогнанных камней. А еще он видел огромные ступени, которые ведут к ритуальным бассейнам. Всякий, кто направлялся в город, волей-неволей проходил через эти резервуары, в них по виадуку до сих пор — спустя столько лет! — поступает вода из источников.

– В общем, я не встречала этого малолетнего Цицерона, зато мне знаком мой племянник, Гай Юлий Цезарь-младший и можешь мне поверить: он… ненормальный. Я знаю, что обычно так именуют умственно отсталых, но, полагаю, этому словечку можно придать и противоположный смысл.

– С возрастом ты становишься все более болтливой, Юлия, – не выдержал замученный женой муж.

— А у нас, европейцев, хватало наглости называть индейцев варварами! — возмутилась Джоанна.

Юлия не обратила внимания на его жалобу.

— Итак, Мачу-Пикчу на самом деле является межпространственным порталом, — подвела итог Элен. — Нужно ехать туда и восстанавливать свет.

– Юному Цезарю нет еще двух лет, а он тянет на все сто! Взрослые слова, правильные фразы – и при этом он соображает, что говорит!

— Вот я и намерен войти в Мачу-Пикчу через Солнечные ворота, — с решительным видом заявил Маркус.

Неожиданно сон у Мария сняло как рукой, он забыл про усталость. Приподнявшись на локте, он посмотрел на жену, на ее лицо, освещенное мягким светом ночника. Ее племянник! Племянник по имени Гай! Сбывалось пророчество сирийки Марты, которое он услыхал при первой же своей встрече с этой старухой во дворце Гауды в Карфагене. Она предсказала ему судьбу Первого человека в Риме и семикратное переизбрание консулом. Однако, добавила она, ему не суждено остаться величайшим римлянином. Таковым станет племянник его жены по имени Гай! Тогда он сказал себе: Только через мой труп! Меня никто не затмит. Однако вот он, этот ребенок, подтверждающий пророчество!

— Наверное, проживавшие там люди были стражниками портала, — подумала вслух Джоанна. — Если каждый, кто следовал в город, был вынужден проходить через ритуальные бассейны, значит, он очищался, прежде чем попасть в место со священной энергией.

Марий снова лег, чувствуя, как ломят от усталости суставы. Слишком много времени и энергии, потратил он на то, чтобы стать Первым человеком в Риме, чтобы теперь скромно отойти в сторонку и наблюдать, как блеск его имени будет затмевать новоиспеченный аристократ, входящий в силу, когда он, Гай Марий, старик или вообще мертвец, уже не сможет этому сопротивляться. Как ни велика была его любовь к жене, тем более что именно ее аристократическое происхождение обеспечило ему первое избрание консулом, он все равно не мог смириться с тем, чтобы ее племянник, представитель ее рода, вознесся выше его.

— Странно, что город вымер, — пробормотала Элен.

— Между прочим, там найдены исключительно женские скелеты, — сказал Маркус.

Консулом он становился уже шесть раз, а значит, его ждет седьмое избрание. Никто из римских политиков, впрочем, не верил всерьез, что Гай Марий сможет обрести былую славу, которая сопутствовала ему в безмятежные годы, когда центурии голосовали за него, причем трижды in absentia,[31] раз за разом подтверждая свою убежденность, что лишь он один, Гай Марий, в силах уберечь Рим от германцев. Что ж, он действительно спасал их. И какова их благодарность? Стена оппозиционности и осуждения, козни… враждебность Квинта Лутация Катула Цезаря, Метелла Нумидийского Хрюшки, многочисленной и влиятельной фракции в сенате, объединившейся вокруг идеи ниспровержения Гая Мария. Ничтожества с громкими именами, ужаснувшиеся тем обстоятельством, что их возлюбленный Рим спасен презренным Новым человеком – деревенщиной-италиком, не имеющей понятия о греческой утонченности, как определил это Метелл Нумидийский Хрюшка много лет назад.

— Почему? — удивилась Джоанна. Маркус пожал плечами:

Но нет, битва еще не окончена. Невзирая на удар, Гай Марий станет консулом в седьмой раз, чтобы остаться в анналах величайшим римлянином за всю историю Республики. Не собирается он допускать, чтобы золотоволосый красавчик, потомок богини Венеры, занял в исторических книгах более почетное место, нежели он, патриций Гай Марий, римлянин Гай Марий.

— Автор книги не знает. Но я выясню это.

– Я тебя прижму, паренек! – сказал он вслух и ущипнул Юлию.

— Не забывайте о темных силах, — предупредила Элен.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась она.

Маркус ощутил приступ тревоги. Джоанна попыталась шуткой ободрить его:

— Мама говорит, что Стонхендж недаром блокирован. Вас явно посылают в Мачу-Пикчу.

– Через несколько дней мы уезжаем в Пессинунт – ты, я и наш сын.

— Ну конечно! — усмехнулся Маркус и запустил в Джоанну подушкой. Девушка увернулась и погрозила ему кулаком. «Похоже, молодые благоволят друг к другу», — подумала Элен.

Юлия села.

– О, Гай Марий, неужели? Какая прелесть! Ты уверен, что берешь с собой и нас?

Глава 37

– Уверен, жена. Плевать я хотел на условности. Наше отсутствие продлится два-три года, а в моем возрасте это слишком большой срок, чтобы обходиться без жены и без сына. Будь я моложе – другое дело. Поскольку я предпринимаю путешествие как частное лицо, официальных препятствий тому, чтобы я взял с собой семью, не существует. – Он прищелкнул языком. – Я сам отвечаю за все последствия.

Маркус и Джоанна молча брели по лесной тропинке, изредка бросая взгляды на озеро, в котором отражалось ярко-голубое небо. Над цветущими кустами, притягивавшими тучи жужжащих насекомых, танцевали бабочки.

– О, Гай Марий! – Иных слов у нее не нашлось.

– Мы посетим Афины, Смирну, Пергам, Никомедию, сотни иных мест.

Маркус размышлял о том, как бы исподволь убедить Джоанну поехать вместе с ним в Перу. Хотелось, чтобы она сама вызвалась сопровождать его. Маркус принялся рассказывать о Мачу-Пикчу, упирая на значение древнего города для спасения человечества от темных сил. Джоанна с энтузиазмом поддержала разговор, но и только. В конце концов Маркус не выдержал.

– И Тарс? – с живостью спросила она. – О, мне так всегда хотелось повидать мир!

— Я буду очень рад, если вы поедете со мной, — выдавил он, злясь на себя за умоляющий тон.

Ломота в суставах не прошла, зато снова навалилась сонливость. Веки его опять опустились, нижняя челюсть отвалилась.

Джоанна рассмеялась и покачала головой:

Юлия еще какое-то время щебетала, а потом, исчерпав восторженные выражения, села, обхватив колени руками, и, со счастливой улыбкой обернувшись к Гаю Марию, нежно произнесла:

— Нет, это ваша часть работы. И в любом случае я не имею права оставить здесь маму в одиночестве.

– Любовь моя, ты, видимо?..

— Но вы можете обе поехать со мной.

Ответом ей был храп. Научившись за двенадцать лет супружества смирению, она легонько покачала головой, и, не переставая улыбаться, повернулась на правый бок.

Джоанна снова рассмеялась, и Маркус помрачнел. Эта девушка представляла для него загадку. Обычно женщины легко поддавались его обаянию. Почему же Джоанна не такая, как все?

Маркус украдкой посмотрел на спутницу: стройная фигура, светло-голубые шорты и белый топ, длинные загорелые ноги… Ох, до чего тянет обнять упрямую!

Глава 2

Джоанна, словно прочитав его мысли, с лукавым видом завела новый разговор:

— Помните? В свитке сказано: привязанность к чему-либо останавливает поток.

— Что вы подразумеваете?

Затушив все до единого угли восстания рабов на Сицилии, Маний Аквилий возвратился домой если не триумфатором, то, во всяком случае, героем, заслужившим овацию в сенате. То, что он не мог претендовать на подлинный триумф, объяснялось особенностью поверженного им неприятеля – обращенных в рабство гражданских лиц, которых никак нельзя было объявить солдатами вражеской армии; гражданские войны и войны с рабами занимали в воинском кодексе Рима особую нишу. Получить приказ сената усмирить выступление было не менее почетно и предвещало не менее захватывающие приключения, чем столкновение с вражеской армией, однако права требовать триумфа такой полководец был лишен. Триумф позволял народу Рима лицезреть военные трофеи: пленников, сундуки с деньгами, всевозможное награбленное добро: от золотых гвоздей, выдранных из царских ворот, до мешочка с корицей и ладаном. Любая добыча обогащала римскую казну, и народ получал возможность собственными глазами увидеть, что за прибыльное занятие война – конечно, для римлян, и римлян победоносных. Но при подавлении выступлений рабов и гражданских смут не было никакой добычи, а считать приходилось одни потери. Все, что ранее захватывалось противником, приходилось возвращать законным владельцам; государство не имело права даже на жалкие проценты.

— Ничего. Просто согласна: нельзя блокировать естественный и потому правильный ход событий.

И все же повод для торжественной встречи был использован сполна. Вдоль той же дороги, по которой обыкновенно следовали войска во время триумфа, продвигалась процессия. Впрочем, военачальник не ехал в древней триумфаторской колеснице, лицо его не несло триумфальной раскраски, одеянию его было далеко до триумфаторского; не было слышно звуков труб, играли лишь флейты, чьи звуки не вселяли и десятой доли истинного воодушевления. В жертву главному божеству была принесена овца, а не бык, следовательно, и оно разделило с военачальником недовольство недостаточно пышной церемонией.

Маркус опешил: что это — категорический отказ или, наоборот, поощрение к решительным действиям? «А! Гори все синим пламенем», — вдруг подумал он и пробормотал:

— Иди ко мне.

Однако Маний Аквилий не имел причин роптать. Организовав себе торжественный прием, он снова занял место в сенате и, будучи консуларом – бывшим консулом – был приглашен высказывать свое мнение прежде такого же, как он, консулара, не праздновавшего, однако, ни триумфа, ни овации. Испытывая на себе отголоски отвращения, которое вызывал к себе его родич, другой Маний Аквилий, он в свое время не рассчитывал подняться и до консула. С некоторыми фактами тем более трудно смириться, когда семейство не отличается особенным благородством; позорный же факт состоял в том, что отец Мания Аквилия, воспользовавшись разрухой от войн, последовавших за смертью пергамского царя Аттала III, продал более половины территории Фригии отцу теперешнего понтийского царя Митридата за сумму в золоте, которая уместилась в его кошельке. Территория эта, вместе с остальными владениями царя Аттала, должна была бы отойти римской провинции Азия, ибо царь Аттал завещал Риму все свое царство. Но тогда отсталая Фригия, из невежественных жителей которой получались весьма дурные рабы, показалась Манию Аквилию-старшему не больно существенной потерей для Рима. Однако по-настоящему влиятельные лица в сенате и на форуме не простили Мания Аквилия-старшего и не забыли этого происшествия даже к тому времени, когда на политической арене появился Маний Аквилий-младший.

Он рывком притянул Джоанну, и она крепко прижалась к нему. И время остановилось для них, ибо они перенеслись в другое измерение.

За титул претора шла нешуточная борьба, на которую ушло почти все оставшееся у семьи понтийское золото, а его и оставалось немного, поскольку папаша не отличался ни бережливостью, ни осмотрительностью. Поэтому Маний Аквилий-младший поспешил воспользоваться возможностью прогреметь, едва таковая подвернулась. После того как германцы разгромили эту мрачную парочку – Цепиона и Маллия Великого – в Трансальпийской Галлии и вознамерились хлынуть в долину Родан, а оттуда в Италию, именно претор Маний Аквилий предложил избрать Гая Мария консулом in absentia, чтобы противопоставить угрозе должный отпор. Этот его поступок превратил Гая Мария в его должника, и Гай Марий был только рад избавиться от этого бремени.

Спустя несколько часов они шагали домой, держась за руки. Им казалось, что сосны источают свет, а птицы поют райскими голосами. Все представлялось новым и необычным. Старые обиды исчезли без следа. Оба были счастливы, а Маркус вдобавок ощущал себя победителем.

Около дома они встретили Элен. Она заметила их сияющую ауру и подумала с улыбкой: «Наконец-то!»

В итоге Маний Аквилий служил при Марии легатом и оказал ему немалую помощь в разгроме при Аквах Секстиевых. Доставив весть об этой столь желанной победе в Рим, он был избран младшим консулом в бытность Мария консулом в пятый раз. По истечении года пребывания в консульском ранге он повел два своих отлично выдрессированных легиона, состоящих из одних ветеранов, в Сицилию, дабы усмирить тамошнее восстание рабов, продолжавшееся уже не один год и наносившее большой урон снабжению Рима хлебом.

Когда Маркус отправился в город покупать билет до Лимы, Элен ласково обратилась к дочери:

Вернувшись и организовав себе овацию, он надеялся выставить свою кандидатуру на выборах цензоров, когда подоспеет время выбирать очередную пару. Однако по-настоящему влиятельные лица в сенате и на форуме тоже не дремали. Попытка Луция Апулея Сатурнина завладеть Римом привела к закату звезды самого Гая Мария, и Маний Аквилий остался без поддержки. В результате он был привлечен к суду за злоупотребления народным трибуном, имевшим влиятельных друзей среди всадников,[32] служивших как присяжными, так и председателями судов; звали трибуна Публий Сервилий Ватия. Не будучи выходцем из Сервилиев-патрициев, он происходил из видного плебейского семейства и был честолюбив.

— Ты будешь скучать без него, верно?

— Конечно, буду, — согласилась Джоанна. — Как и

Суд состоялся на форуме, пребывавшем в волнении; в волнение его привела череда событий, начиная с выступления Сатурнина, хоть все надеялись, что после его смерти на форуме больше не будет царить насилие, приводящее к гибели магистратов. Однако ни насилию, ни даже убийствам не был положен конец, а все из-за сына Метелла Нумидийского Хрюшки, Поросенка, который постарался притянуть к ответу заклятых врагов своего отца. Своей отчаянной борьбой за возвращение отца из ссылки он заслужил более благозвучное прозвище, нежели Поросенок: теперь он именовался Квинтом Цецилием Метеллом Пием, ибо «Пий» значит «почтительный». После успешного завершения этой борьбы Метелл Пий Поросенок намеревался обречь врагов своего отца На страдания. К числу врагов относился и Маний Аквилий – безусловный ставленник Гая Мария.

ты.



— Это не одно и то же, — улыбнулась Элен. — Я рада за тебя. Он отличный парень. И вы прекрасно смотритесь вместе.

На плебейском собрании[33] обычно присутствовало народу мало; место в нижней части римского форума, где должен был заседать суд, привлекло немногих.

— Мама, еще рано так говорить, — насторожилась Джоанна.

– Все это дело не стоит выеденного яйца, – говорил Публий Рутилий Руф Гаю Марию, когда они явились послушать выступления в последний день суда над Манием Аквилием. – Ведь это была война с рабами! Сомневаюсь, чтобы он нашел, чем поживиться, от Лилибея до самых Сиракуз. Кроме того, не станешь же ты утверждать, что жадные сицилийские земледельцы не следили за Манием Аквилием! Так что ему не удалось бы прикарманить и бронзовой монетки!

— Ты находишь? — обронила Элен и сменила тему: — Как по-твоему, не слетать ли нам в Перу?