Капитан вернулся к Дукалису, который столкнулся с деревом и теперь строго выговаривал растению за то, что оно не уступило ему дорогу.
Старший лейтенант разошелся не на шутку, так как толкнувший его “прохожий” не только не извинился и не попытался загладить вину перед стражем закона, но и нахально продолжал торчать на пути Дукалиса, перегораживая тому дорогу к дому.
– Все! Чтоб я тебя тут больше не видел, понял? – Анатолий орал на всю улицу и размахивал кулаками в десяти сантиметрах от ствола. – Короче, еще раз увижу – кранты! – Оперуполномоченный вытащил пистолет и передернул затвор. – Ты понял? Не понял?! Ах не понял?! А ну, лежать!!! Что-о-о?! Сопротивление при исполнении?! – Дукалис вскинул дрожащую руку с “макаровым”. – Я контуженный! Стрелять буду!!!
Дерево опять промолчало.
– Считаю до трех! Раз!… Два!… Два с половиной!… Три!
Дерево не испугалось.
Анатолий зажмурился, как это делает процентов девяносто “людей в сером”, нажимая на курок, и выстрелил.
Пуля содрала кусок коры, просвистела над головой предусмотрительно упавшего и закрывшего руками голову Ларина, пробила деревянную стенку ларька и маленькой горячей осой впилась в ягодичную мышцу торговки.
Улицу огласил рев подстреленного бегемота.
Внутри ларька загрохотало и зазвенело, когда многопудовую дебелую продавщицу бросило грудью на полки с рядами бутылок. Ларечница взяла на две октавы выше, развернулась, выбила дверь наружу и на четвереньках понеслась прочь, почти опережая звук собственного визга.
Ларин подхватил упавшего от отдачи Дукалиса и потащил того в арку проходного двора…
* * *
Неприятность, которую так давно все ожидали, наконец-то произошла. Очередной раз взглянув на окно служебного кабинета, занимаемого Мухомором, Вася с ужасом заметил знак провала: на окне не оказалось ни одной из дюжины бутылок с вином, выставленных туда начальником РУВД.
Менты не стали идти по пути советского разведчика, выставившего в качестве предупреждения об опасности явки то ли всего один цветок, то ли целых тридцать восемь утюгов: все равно небезызвестный профессор Плейшнер умудрился прозевать поданный знак. Но опытный начальник РУВД заранее выставил на окне вино. Пока хозяин кабинета был жив-здоров и при должности – никто бы не посмел посягнуть на самое святое. Даже Рогову приходилось только облизываться снизу, утешая себя мыслью, что любимый шеф продолжает дурить местную контрразведку. Но очевидно, что немедленно после провала миссии Мухомора бутылки наверняка изымут. То ли под видом “вещдока”, то ли просто случайно уничтожат при задержании, в результате попытки “сломить яростное сопротивление” подозреваемого. Алкоголь – не цветы или утюги, на которые ни один нормальный человек не обратит внимание… И цифра была выбрана с умом: меньше бутылок выставить – их по случайности может выпить сам хозяин кабинета, а больше – кощунство по отношению к выдыхающемуся благородному напитку…
Подоконник в кабинете подполковника Петренко был абсолютно пуст!
Рогов, внутренне похолодев, подозвал к себе очередного просителя, велев ему никуда не уходить, ожидая возвращения “жертвы Бая-зета”, а сам направился к контрразведке, придерживая за пазухой пачки с ассигнациями.
Он уже знал, что будет делать.
Не зря же пройдоха Грошев обещал содействие.
За язык его никто, как говорится, не тянул, а от обещанной помощи отказываться грех. К величайшей Васиной досаде, часовой внутрь здания его не пустил. Тогда Рогов решил действовать простейшим способом – заглянуть в нужный кабинет через окно, благо он находился, по словам военного следователя, где-то на первом этаже.
Пока оперативник бродил вокруг здания, поочередно осматривая снаружи разные помещения, в кабинете Грошева шел очень серьезный разговор. Хозяин кабинета сурово вопрошал сидящего перед ним подполковника Петренко, как тот умудрился докатиться “до такой” жизни, а Мухомор, явно желая выиграть время, лишь уверял, что не понимает, о чем идет речь. Опытный милиционер прекрасно помнил старую заповедь: “Явка с повинной смягчает наказание, но увеличивает срок”, потому разговаривать на любые темы, кроме баб и вина, не собирался.
– Ну объясняю же очередной раз, что не причастен ни к чему. Неужели непонятно? Вы, господа правоведы, такие крючкотворы, что даже в предисловии к Новому Завету готовы указать, дескать, этот документ не отменяет Ветхого Завета. Какие еще нужны доказательства моей невиновности?…
В конце концов Грошеву надоела эта игра и он положил на стол перед подозреваемым подписанное Бурнашом прошение.
– Нуте-с, что вы скажете по этому поводу?
– Да чего говорить? Бандит этот меня чуть не убил, напраслину возводит. Вы же сами знаете, какова у нас работа. Кстати, – Мухомор попытался уйти от основной темы разговора, – а вы не в курсе, куда ваши помощники унесли вино, стоявшее у меня на подоконнике? Я так надеялся, что вы составите мне компанию…
Вся дюжина бутылок находилась сейчас в сейфе следователя, делиться добычей он ни с кем не собирался, а потому затронутая подозреваемым тема была крайне неприятна.
– Вы, пожалуйста, не переводите разговор, – как можно официальнее прервал собеседника Грошев, – здесь, смею напомнить, не институт благородных девиц, а контрразведка. Поэтому советую облегчить раскаянием собственную участь. По законам военного времени вы не имеете права хранить молчание. Но так как мы – люди интеллигентные, то в лучших европейских традициях вынужден напомнить, что ВСЕ СКАЗАННОЕ МОЖЕТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНО ПРОТИВ ВАС.
– Повторяю, – Мухомор твердо стоял на своем, – это бандит, которого я задержал, пытался меня убить, сбежал из-под стражи и теперь возводит напраслину…
В этот момент глаза следователя несколько округлились, и он начал внимательно вглядываться куда-то вдаль, за сидящего спиной к окну задержанного. А в открытую форточку окна медленно втиснулась рука в рваном френче и призывно помахала пачкой ассигнаций.
– ВСЕ СКАЗАННОЕ МОЖЕТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНО ПРОТИВ… – еще задумчивее протянул Грошев вслух.
– Все это – происки проклятого Бурнаша, – гнул свое Петренко, – он желает отомстить мне за мою принципиальную позицию…
Рука на миг скрылась, но не успел Грошев сокрушенно вздохнуть, как она появилась вновь, уже едва удерживая весьма потолстевшую пачку манящих купюр.
– ВСЕ СКАЗАННОЕ МОЖЕТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНО…
Глаза военного следователя несколько потеплели, и он даже вроде бы сочувственно кивнул головой в такт рассказу Мухомора, поднимаясь с места и устремляясь к окну.
Рука еще раз скрылась. Затем вместо одной появилось две, в каждой из которых было зажато целое состояние.
– ВСЕ СКАЗАННОЕ МОЖЕТ БЫТЬ… – Грошев быстро схватил обе пачки денег и чуть ли не зубами потянулся за третьей, услужливо поданной ему через окно. – ОЧЕНЬ ДАЖЕ МОЖЕТ БЫТЬ!…
Купюры были поспешно убраны в сейф, а недоумевающий Мухомор стал свидетелем завершения очередного этапа расследования: Грошев позвонил в конвойную службу, велев немедленно задержать и доставить в кутузку некоего – бандита Бурнаша, подозреваемого в глумлении над доблестной контрразведкой. Затем, горестно вздохнув, военный следователь достал из сейфа бутылку вина и примирительно предложил экс-подозреваемому распить ее за успехи в борьбе с обнаглевшей преступностью. Николаю Александровичу достало врожденного такта не интересоваться судьбой остального “конфиската”…
А Вася Рогов, вернувшись на свое рабочее место, был с лихвой вознагражден за проявленную щедрость: его ждала очередная пачка ассигнаций, заботливо собранная “исполняющим обязанности ветерана Ваязета”…
Медвежуть, или Коала-ужас
На следующий день, претворяя в жизнь идеи Плахова, цыгане разыграли свадьбу как по нотам. Пестрая толпа закружила, завертела двух солдат-конвоиров и офицера. В результате офицерский наган прикарманил Яшка, судьба портмоне и денег служивых осталась неизвестна, а вместо арестованного Даниила кандалы оказались на медвежьих запястьях. Связываться с косолапым оборотнем никто и не подумал.
Только для наших оперативников эта ситуация вышла боком.
Как они и рассчитали, одним из конвоиров был старый знакомый – Косой. Только в этот раз солдат с перепугу не грохнулся в обморок, а с любезным его сердцу криком “Нечистая!” сломя голову понесся прочь, словно хороший скаковой жеребец. Причем сделал это столь сноровисто, что догнать его не удалось, сколь ни старались Плахов с Роговым, оставившим на время операции свой наблюдательный пост у контрразведки.
Цыгане в погоне тоже были не помощники.
Под шумок обобрав до нитки военнослужащих, они, дабы избежать ненужных проблем, скоренько ушли догуливать свадьбу за город. Впрочем, никто и не рассчитывал на большее: одно дело – что-нибудь украсть или облапошить простофилю, но совершенно иное – гоняться за обезумевшим вопящим конвоиром.
Косому же хватило сил доскакать до здания контрразведки, где он буквально попал в объятия штабс-капитана Овечкина. Милейший Петр Сергеевич хотя и был крайне раздосадован происшествием, но нашел в себе силы не убить обормота тут же, на месте, а просто отправить его сначала к доктору и затем – на гауптвахту. Резон в этом был, так как, судя по исходившему от перепуганного конвоира запаху и мокрым галифе, у того случился острый приступ медвежьей болезни.
Сам же штабс-капитан, недолго посовещавшись с начальством, двинулся в офицерский клуб, где ему предстояло сыграть весьма ответственную партию в бильярд с одним молодым господином из Петербурга, чья личность уже несколько дней вызывала огромный интерес для оперативной игры.
Еще бы!
Невесть откуда взявшийся вьюнош на какие-то шиши пошел в дорогой кабак, заказал там целый театральный номер с исполнением “Боже, царя храни”, демонстративно встал при его исполнении, а потом, словно заправский пластун-горлорез, прошедший школу рукопашного боя у восточных гуру [Сомнения понятны: в описываемое время борьбы самбо еще не существовало. Элементы же этой борьбы были заимствованы в ряде стран и были, скорее всего, недоступны “обычному” 15-16-летнему подростку, тем более для применения в реальных условиях], начал разбрасывать дерущихся. И это учитывая, что незадолго до описанного происшествия он, мальчишка-гимназист, вдруг появился в офицерском клубе, беспардонно вызвал на поединок лучшего игрока и уложил восемь шаров подряд в лузу!
Овечкин не первый год служил в контрразведке и потому хорошо понимал, что к нему откровенно ищут подходы. Азы такой работы преподавались на специальных занятиях в Академии Генштаба. Но школяр там явно не был и пытался пойти на контакт столь топорно, что порой Петру Сергеевичу просто по-отечески хотелось его поправить, сказать, что нельзя же проявлять столь явный интерес к объекту, при этом вызывая еще большее любопытство по отношению к собственной персоне. Питер же, он – город маленький. Неужто, ежели там появился юный гений бильярда, об этом бы никто не слышал? Простите, на каких это курсах вас научили столь лихо делать “мельницу” и бросок через бедро?…
– А как “юноша бледный со взором горящим” переживал, играя желваками, когда я сказал об аресте чистильщика обуви! – размышлял Овечкин. – Ах, господин штабс-капитан, я вспомнил свою бедную маму! Бред сивой кобылы отставного поручика! А сам – стремглав через весь город!… Как бы сказал его болтливый подельник? “Куда, спросите вы? – Так это ж ясно, как божий день, клянусь своей бедной бабушкой, царствие ей небесное! Только к Бубе. К Бубе из Одессы!” Ну ничего, добегаются. И артист этот… Вот гад, танец у стойки ему, видите ли, не понравился!., и господин гиманазист… Ах, простите, ТОВАРИЩ Валерий Михайлович!…
* * *
В половину первого ночи Соловец пожал руку Чердынцеву, пожелал спокойного дежурства и убыл домой, пообещав явиться к восьми утра.
Очнувшийся полковник из Главка тоже покинул временное пристанище сотрудников N-ского РУВД. Народ разбрелся кто куда.
По пути домой пьяного полковника аккуратно тюкнули по темечку два бомжа, раздели до трусов, однако проявили сострадание и не оставили замерзать в снегу, а отнесли в ближайший подъезд, прислонили к двери на первом этаже, вставили в звонок спичку, чтобы тот работал без перерыва, и убежали. Спустя пять минут непрерывных трелей дверь распахнулась, и тело в широких, как душа россиянца, и розовых, как обещания кандидатов в Президенты, сатиновых трусах до колена упало в прихожую двенадцатикомнатной коммуналки.
– Это ж надо так нажраться! – восхищенно оценили жильцы, поместили нежданного гостя на старый матрац в огромной кухне и оставили отсыпаться, дабы утром расспросить, к кому, собственно, пришел сей морозоустойчивый товарищ.
Но на следующий день полковник так и не вспомнил, кто он есть, и дружному коллективу многокомнатной квартиры пришлось взять над ним шефство.
Проверяющий, поселившийся в кладовке, быстро освоил премудрости поиска пустых бутылок, удивил всех крепостью организма, выпив без закуски пол-литра жидкости для мытья стекол, отлупил участкового, явившегося по жалобе соседей, избил милицейский наряд, прибывший на выручку “пасечнику”, проявил недюжинную смекалку, убегая от вызванного для разбирательств взвода ОМОНа, спрятался в здании районной прокуратуры, два дня просидел в пустующем кабинете, питаясь найденными там чипсами, пока наконец не был обнаружен случайно пришедшим на работу следователем.
Со следаком полковник неожиданно подружился, провел в его кабинете еще неделю и помог “расколоть” нескольких подозреваемых, сидя в здоровенном напольном сейфе и изображая “голос совести” впечатлительных допрашиваемых. Прокурорский делал вид, что не слышит подвываний своего добровольного помощника, а вызванные для дачи показаний граждане сильно пугались, когда у них из-за спины внезапно раздавались призывы “пойти на чистосердечное”. Следователь обеспечивал экс-проверяющего горючим и очень огорчился, когда тот в неподходящий момент случайно вывалился из сейфа прямо под ноги прокурору района Баклушко.
Стресс у Баклушко оказался столь велик, что с того дня он начал заикаться.
А храпящего полковника сковали наручниками и доставили в РУВД для дальнейшего разбирательства и определения в камеру СИЗО. В дежурке небритого проверяющего с ужасом опознал сержант Котлеткин, побежал к Петренко, и офицер из Главка со всеми почестями был передан на руки примчавшимся за ним следователям с Захарьевской, которые уже успели возбудить уголовное дело по факту “убийства” полковника, задержать нескольких членов “преступной группы” и даже получить признание в причастности к смерти потерпевшего у трех из семерых арестованных.
Пришлось извиняться перед задержанными и выпускать их на волю. После чего принялись бодро докладывать наверх об успехах в деле борьбы с преступностью…
А полковник, проведя месяц в санатории, почти полностью восстановил память и вернулся к нелегкой работе в правоохранительной системе России.
* * *
Выглянув в окно кабинета, вчистую реабилитированный благодаря стараниям Васи Рогова Николай Александрович Петренко увидел, что двое охранников выводят из здания контрразведки Косого. Вид у опального конвоира был довольно жалкий, поясной ремень отсутствовал, руки солдат держал за спиной.
Петренко, прихватив фуражку, заспешил к выходу. К его удивлению, Косого повели в лазарет. Тогда, вспомнив о своем пошаливающем сердце, Мухомор тоже решил воспользоваться медицинской помощью.
Заглянув в неказистое здание, где обитали медики, начальник РУВД обратил внимание на недовольного фельдшера, угрюмо рассматривающего язык нового пациента. Вероятно, господин в белом халате прежде работал стоматологом, так как, вдоволь налюбовавшись столь важным органом, он повернулся к больному спиной и изрек характерную для этой специализации фразу:
– Рот не закрывать! Сейчас все вылечим.
Затем фельдшер порылся в стеклянном шкафу, забитом всякими склянками и пакетиками, извлек оттуда одну таблетку и, разломив ее на две части, снова повернулся к Косому.
– Вот это, держи, – от больной головы, – лекарь протянул одну половинку таблетки, – а это – от задницы, – фельдшер протянул другую. – И смотри мне, не вздумай перепутать!
– Аг\'а! – Не закрывая рот, заморгал солдат. – Аг\'а!
Но фельдшер уже потерял интерес к пациенту и залебезил, приметив вошедшего в лазарет Мухомора.
– Ваше благородие, не извольте беспокоиться! Все будет в лучшем виде! – чуть ли не с распростертыми объятиями бросился эскулап к старшему офицеру, понемногу оттесняя его к врачебному кабинету. – Прошу вас, проходите, пожалуйста! Сей момент доктор вас примет…
Несколько смутившийся от такого подобострастия Николай Александрович краем глаза успел заметить, что конвоиры выводят Косого на улицу. Фельдшер, перехватив взгляд “благородия”, опять засуетился:
– Не извольте беспокоиться! Мы их дальше порога не пускаем. Теперича пущай на гауптвахте лечится, заср…ец!
Петренко уже готов был послать настырного медика куда подальше и перехватить задержанного, но тут, к несчастью, дверь кабинета открылась, пропуская офицера, белый халат которого едва сходился на упитанном животе. Теперь уходить было бы подозрительно, и, волей-неволей, Мухомор вынужден был задержаться, надеясь, что несколько позднее все же сможет побеседовать с Косым на гарнизонной гауптвахте:
– У меня сердечко что-то начало пошаливать…
Доктору было явно скучно, и, выслушав жалобы пациента, он велел Николаю Александровичу раздеться до пояса, а затем принялся старательно выслушивать и выстукивать. При этом он ворчал себе под нос всякие латинские премудрости вроде “Qui bene diagnoscit bene curat” [Кто хорошо диагностирует – тот хорошо лечит] или “Amor et tosique non celantur” [Любовь и кашель не скроешь], недовольно кхекал и хмурился. Закончив осмотр, врач велел пациенту одеваться, а сам устроился за столом и принялся писать, поскрипывая перышком по бумаге. Когда же Мухомор осторожно поинтересовался вердиктом, то услышал успокоительное:
– А, не волнуйтесь вы так, батенька. Все там будем.
И снова заскрипело перышко.
– Как это все будем? – не на шутку разволновался начальник РУВД. – Я никуда не тороплюсь…
– И это правильно, – согласился доктор. – Торопиться не надо. Вот у нас, помнится, случай был, еще до войны. Практиковал я тогда в небольшом уездном городишке. И купчик один заезжий, представьте себе, неожиданно скончался. Ну прям как вы. От грудной жабы. Да чего это вы так побледнели, батенька? Ничего тут страшного нет, просто – casus. А вдовушка его, представляете, жаднючая была, ну и решила, что тело перевозить в гробу накладно будет – справки там разные доставать, вагон специальный заказывать, подмазать кого, чтоб покойничка разрешили везти. В общем, сами понимаете, одни хлопоты. Ну и что баба удумала, спрашивается? Наняла двоих студентов, чтобы те ее благоверного под видом пьяницы в купе поезда занесли и сопроводили до Одессы. Много ли студентам надо? Билеты оплатить да на водку дать. Ну, они согласились, занесли купеческое тело в поезд, типа, перепраздновал чуток, положили, а сами пошли в вагон-ресторан барыш пропивать. Паровоз уже гудок дал, вот-вот отойдет. Тут вбегает в купе четвертый пассажир, запыхался весь, так торопился. Саквояж свой бросил на верхнюю полку и только хотел выбежать обратно, чтоб прощальный поцелуй барышне своей послать, а тут-то состав и тронулся. Ну, саквояж, поскольку впопыхах его бросили, и грохнулся с полки вниз, да прямо на голову купеческую. Господин с извинениями было бросился, вдруг видит: покойник. “Ой, я человека убил! – думает. – Каторга впереди”. Осмотрелся туда-сюда, открыл окно да и выбросил труп из вагона. А сам сидит как ни в чем не бывало, газетку почитывает. Тут возвращаются студенты. Смотрят, тела нет. “А где, – спрашивают, – наш третий?” – “Покурить только что вышел”, – отвечает находчивый торопыга…
Потом доктор долго описывал Николаю Александровичу, каким образом ему в полиции удалось узнать эту историю. Рассказ плавно перешел на судебно-медицинские дела, от которых даже у бывалого начальника РУВД забегали мурашки по спине. А доктор все не унимался, сыпя своими байками, словно из рога изобилия.
– …Смотрю я на пациента, классическая клиническая картина: “Rubor et tumor, calore et dolore et funkcia lasta”: краснота, воспаление, припухлость, боль, нарушение функции. Ну, совсем плохо его причинному месту. Пациент плачет, говорит, мол, только что от хирурга, а тот, дескать, хочет ампутировать. Ну, я успокаиваю как могу, таблеточку дал. Он выпил, счастливый такой. “Спасибо, говорит, а я так боялся, что отрежут”. Нет, батенька, отвечаю, не волнуйтесь, мы, терапевты, ножей не признаем. Вы только попрыгайте немножко – он сам и отвалится…
Мухомор чувствовал, как у него все сильнее начинает щемить сердце, но разговорчивый эскулап не унимался, переходя на все более возвышенные темы.
– Сидят души праведников в раю, играют в карты, – повествовал он, – а одна душа то исчезнет, то снова появится. И так несколько раз подряд. Ну, игроки… а вы, кстати, не любитель расписать “пулечку”? Нет? Зря-с… с упреками, нельзя, мол, так, что происходит? А душа-то в ответ лишь рукой машет, дескать, реаниматор настырный попался!
Николай Александрович с трудом растянул губы в некоем подобии улыбки. Тем временем доктор, нашедший в его лице благодарного слушателя, продолжал свою просветительскую деятельность.
– А больные у нас другую историю на эту тему рассказывали. Одна дама ложится на операционный стол, очень боится резекции, переживает. Над ней в ореоле света склоняется благообразное лицо человека в белой одежде, который успокаивает: “Я – анестезиолог. Сейчас наденем масочку, дадим наркоз. Вы уснете. А когда пробудитесь, то снова меня увидите”. И масочку-то даме на лицо надевает. Через некоторое время она действительно открывает глаза, снова наблюдает перед собой благообразное лицо в ореоле света и слабо, но радостно улыбается: “А, мой спаситель, анестезиолог!” – “Какой я тебе анестезиолог? Я архангел Петр!”…
…Очнулся Николай Александрович от резкого запаха нашатырного спирта, ударившего в нос.
– Что ж вы так? Совсем ослабли. Подождите, мы вам укольчик сделаем, клизмочку поставим, все и пройдет. А вообще все хорошо, что хорошо кончается, – обрадовался доктор. – У меня, кстати, был подобный случай…
Прежде чем начался очередной ужастик из богатой медицинской практики, Мухомор уже успел опрометью выбежать из лазарета.
– Куда же вы, постойте! А рецепт?… – запоздало закричал вдогонку эскулап, но его возглас услышал только фельдшер.
– Вот, учись, Митрич, – довольный доктор указал на дверь, за которой столь спешно исчез Мухомор, – наука эта психотерапией называется. Очень для симулянтов всяких пользительна. Великолепные результаты лечения дает. Что для солдат, что для начальства штабного. И таблетки расходовать не надо – просто можно списать на убытки!…
* * *
Ларин потерял Дукалиса где-то в анфиладе проходных дворов, когда Анатолий неожиданно вырвал руку из ладони Андрея и метнулся в сторону.
Капитан недолго побродил по загаженной детской площадке, плюнул на поиски коллеги и отправился домой.
Раздеваясь, Ларин обнаружил в кармане наполовину пустой коробок с анашой и решил выкурить косячок перед сном. Дабы не дымить в квартире, опер, набив “беломорину” высушенной коноплей, пошел на лестницу и встал возле мусоропровода.
Травка оказалась никакой.
Капитан подымил, ровным счетом ничего не почувствовал и предался грустным размышлениям о том, что и в наркобизнесе далеко не все торговцы обеспечивают страждущих качественным продуктом. Затем его мысли перекинулись на работу, он попытался вспомнить, чем занимается в отделе, не вспомнил и стал мрачно смотреть в окно.
Раздумья Ларина прервал сосед-подводник, положивший оперу руку на плечо.
– Андрюша, – сказал капитан второго ранга. – Ты бы сходил поел что-нибудь. А то вторые сутки стоишь, молчишь…
* * *
Последующие полчаса, упав на травку в нескольких кварталах от лазарета, Петренко приходил в себя. Затем, собравшись с силами, встал, отряхнулся и, приняв как можно более грозный вид, зашагал к гарнизонной гауптвахте. Заслуженного контрразведчика немедленно допустили к начальнику караула, Тот без лишних вопросов приказал привести требуемого арестованного и провел Мухомора в свободную камеру, где бы тот смог провести беседу.
– Вам помощник не требуется? – любезно осведомился начкар и, не дожидаясь ответа, крикнул вглубь коридора: – Эй, унтер, ко мне!
Тут же по каменному коридору загрохали сапожищи, и перед глазами Петренко предстал красномордый верзила с громадной задницей и длинными руками, достающими чуть ли не до колен. Маленькие осоловевшие глазки тупо буравили посетителя. Увидав такого помощника, Николай Александрович поспешно отказался от его услуг, и унтер, явно предназначавшийся для роли “выбивалы”, недовольно хрюкнув, отправился восвояси.
Вскоре привели и перепуганного Косого. Оставив его с гостем наедине, начальник караула тоже ушел по своим делам.
Солдатик был до такой степени взволнован последними происшествиями, что начать беседовать с ним оказалось очень сложно. Проблему усугубляло и то, что Мухомор не мог задать главный вопрос прямо в лоб: “Куда ты дел большой шкаф, вывезенный из сапожной мастерской?” Поэтому беседа предстояла долгая, как говорится, с лирическими отступлениями.
Для начала начальник РУВД стал интересоваться всеми прегрешениями арестованного. Тот, как мог, пролепетал о сегодняшнем “шпиене-оборотне”, затем, ободренный вниманием, начал рассказывать о других подобных случаях из своей службы.
– Мы идем, глядь, а там мертвые с косами стоять. И тишина-а, – завел Косой свою любимую историю о приключениях в степях Херсонщины…
Опытному милиционеру после этого ничего не стоило перевести разговор на атамана Бурнаша, под командованием которого в те времена бандитствовал Косой, а затем недвусмысленно намекнуть на пособничество в побеге бывшего начальника. Дальнейшая параллель – “красные” – “неуловимые” – “Косой” – напрашивалась сама собой.
– Ты сколько отсидел на “губе”? Немного? Ну ничего, могу твердо пообещать, что это время зачтется и при приговоре к пожизненной каторге, и к расстрелу, – безо всяких эмоций на лице заметил Мухомор и, выдержав небольшую паузу, холодно осведомился: – Так ты на кого работаешь, любезный?
– Не губите, ваше высокоблагородие! – Солдатик грохнулся перед Мухомором на колени. – Христом Богом прошу, не губите! Это все нечистая!… Вот те крест!
Он размашисто осенил себя крестным знамением и, словно предугадав дальнейшее предложение, заверил, что готов всю свою непутевую жизнь отдать на благо родимой контрразведки.
– Это пустые слова! – отмахнулся Петренко. – Ты делами докажи.
– И докажу! Враз докажу! – заголосил Косой. – Я знаю ихнюю девку… Мы тогда на патрульном катере шли. А когда меня в воду сбросили, она еще смеялась!… А потом мы ее уже в городе споймали… Только на кладбище – мертвяк ее отбил!
Посторонний человек вряд ли сразу сообразил бы, о чем лепечет арестованный конвоир, но Мухомор, который знал некоторые подробности знакомства Косого с Ксанкой, понимал все. Потому он умело направил рассказ в нужное русло, поинтересовавшись кладбищенским “мертвяком”. Солдатик тут же поведал о разговоре с покойником, о том, как после его исчезновения удалось связанному удрать с кладбища и избежать лютой смерти.
– Но вы, ваше благородие, не бойтесь, я не рассказал этому вурдалаку тайну! Ну, про то, что шкаф от сапожника мы отвезли на дачу к самому господину Кудасову! Хотя упырь обещался мне в горло вцепиться!…
Последующее время Косой только и говорил о собственной стойкости, о том, как мужественно он держался под пытками. Отбросив всю шелуху выдумки, Петренко понял только одно: Васю Рогова провели, и предмет, который столь необходим оперативникам, находится отнюдь не у штабс-капитана Овечкина, а в загородном доме начальника контрразведки. Следовательно, первая задача решена. Теперь остается поскорее завершить опасное путешествие.
Но Николай Александрович, вспомнив рекомендацию врача “не торопиться”, решительно прервал собеседника. Последующие полчаса тупо и методично задавал ему только вопросы на тему: кто связан с “мстителями” и когда Бурнаш должен прийти к ним на явку? В результате в памяти Косого отложились две вещи, которые он впоследствии с радостью выложит любому любопытствующему коллеге Леопольда Кудасова. Первая: страшный контрразведчик очень хочет найти “мстителей” (и это – правильно: именно найти, а не укрыть!). Вторая: почему-то чуть что, так виноват Косой. Впрочем, не обезображенная интеллектом физиономия опального конвоира будет тому лучшим подтверждением…
Убойная силища
– Да, да, это РУВД!!! – Красный от ярости Чердынцев подпрыгивал возле телефона. – Что тебе еще нужно?!
Соловец присел на откидное сиденье и прочел единственную запись, внесенную в журнал происшествий за ночь.
“В 04.17 на пересечении улицы Широкой и Большого проспекта было обнаружено тело гражданина Терпигорева А. В. Это уже третье тело гр. Терпигорева А. В., обнаруженное на этой неделе”.
– Который час, спрашиваешь?! – продолжал надрываться начальник дежурной части. – Я тебе щас устрою сигналы точного времени!!!
Майор швырнул трубку на рычаги.
– Кто звонит? – осведомился Соловец.
– Знал бы – убил бы! – прорычал Чердынцев.
– А это кто? – Главный “убойщик” заметил перемотанное веревкой рослое тело, лежащее в проходе между сиденьями.
– Этот? – Чердынцев махнул рукой. – Да приперся под утро, ксиву в нос совал, кричал, что агент какой-то… Я его и связал, чтоб не мешал работать.
– Случайно, не агент национальной безопасности? – поинтересовался Соловец.
– Точно! – удивился майор. – А ты как догадался? Дедукция?
– Просто я его знаю, – вздохнул начальник ОУРа. – Убогий он. Ну, в смысле, на голову больной. Как очнется, ты его развяжи и отпусти… Кстати, как там Безродный? Что врачи говорят?
– В травме он, – огорченно развел руками Чердынцев. – Нога сломана и пять ребер…
– А глаза?
– Что – глаза?
– Ну, со зрением как? – Соловец решил не уточнять, каким образом дознаватель получил несколько переломов.
– Говорят, поправится, – уверенно сказал Чердынцев.
– Ладно. – Соловец прихватил со стола кожаную папочку и встал. – Если будут спрашивать, я на территории…
– Хорошо. – Телефон опять зазвонил. – Алло, дежурный по РУВД слушает. – Майор изменился в лице. – Да, это Чердынцев!!! Да, я в автобусе!!! А ты приходи, и поговорим!!!
Начальник ОУРа решил не мешать содержательной беседе и удалился.
* * *
Не очень полагаясь, что аптека господина Кошкина является самой надежной явкой, менты пригласили “мстителей” в новые апартаменты, занимаемые Васей Роговым. Около некогда обветшавшего домика теперь возвышались кучи строительных материалов и бродило несколько хмурых личностей, представлявшихся комендантской ротой спецподразделения “мухоморной” полиции. Правда, членораздельно выговорить полное название столь секретного формирования охранники были не в состоянии, но это с лихвой компенсировалось активной жестикуляцией, напрочь отбивавшей охоту любопытствующей публики соваться к резиденции ветерана Баязета.
В самом же доме все готовились, как говорится, к “решительному и последнему”: подпольщики рассчитывали вот-вот получить карту укрепрайона и, передав ее куда следовало, помочь питерским коллегам захватить дачу Леопольда Кудасова, чтобы те смогли исчезнуть. Менты же, ожидая, пока их шеф выполнит сверхважную работу, общались с новыми знакомыми.
– …Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе – науке это неизвестно. – Вася Рогов взглянул на аптекаря, словно проверяя, правильно ли тот его понял. – Но я твердо знаю, что в середине девяностых годов частная фармацевтика возродится.
– А до того? – испуганно спросил товарищ Кошкин.
– А до того всех частных предпринимателей лет пятьдесят – семьдесят будут старательно изводить как класс.
– Да не пугай ты человека, – вступил в разговор Игорь Плахов, – пообещай ему лучше, что НЭП будет.
– Будет, будет, – живо согласился Рогов, – только до этой новой экономической политики ему еще дожить надо. И, что не менее важно, умудриться пережить!…
– Вы тут не очень-то! – прикрикнул на подчиненных Мухомор. – Не надо, понимаешь, дискредитировать светлое будущее. Отойдите-ка лучше от окна, а то свет загораживаете, работать мешаете.
Начальник РУВД, разложив на столе принесенную Мефодием Кузьмичем карту, по памяти наносил на нее значки укреплений белой армии под недоверчивым взглядом подпольщика. Наконец работа была завершена, после чего Петренко торжественно вручил секретный документ дядьке Мефодию. Тот аккуратно сложил карту, спрятал во внутренний карман пиджака и прокашлялся.
– За помощь, конечно, спасибо. Но думаю, что в ближайшее время у нас будет планчик из кабинета самого Леопольда Кудасова. Вот тогда и посмотрим, чья бумага точнее.
Мухомор обиделся, заявив, что ниже пятерки на экзаменах по истории в жизни не получал, и поинтересовался, каким это непонятным образом “мстители” надеются добыть совершенно секретный документ. Тогда дядька Мефодий, хитро прищурившись, заметил, что у всех существуют свои секреты.
– Впрочем, – добавил он, – скажу вам, так и быть, тем паче, все вот-вот кончится. Есть в нашей группе еще один паренек. Ох и смышленый! Так вот, он сумел заслужить дружбу штабс-капитана Овечкина. А тому позарез нужны деньги. Вот наш Валерка и свершит торг.
Петренко нахмурился и возразил:
– Ваш Валерка не торг свершит, а под расстрел пойдет! Вы недооцениваете местную контрразведку, а на Овечкина я насмотрелся – это опытный оперативник и вашего пацана расколет за пару минут. А потом еще сделает вид, что заработать хочет…
Начальник РУВД еще несколько минут пытался убедить Кузьмича в неразумности попытки похитить план укрепрайона с помощью тинейджера, а потом, махнув рукой, направился к выходу.
– Ты куда? – поинтересовался карусельщик.
– Куда, куда? Пацана вашего из петли вынимать, – хмуро ответил Николай Александрович, надевая фуражку.
Но дядька Мефодий был настроен не менее решительно и преградил дорогу, неожиданно выхватив револьвер.
– Остынь! А то как бы греха не вышло. Я же сказал: парень сам вернется и карту принесет. Тогда и разойдемся. А пока все здесь его ждать будем.
Подпольщику никто не успел возразить, так как в этот момент дверь распахнулась и на пороге появилась запыхавшаяся Ксанка.
– Ребята, беда! Бурнаши Валерку ловят! В контрразведке!…
– Я же предупреждал! – Зло сплюнув, Мухомор швырнул фуражку в угол. – Не сможет он тягаться с профессионалами!
– Николай Александрович, я знаю, что нужно делать! – Вася Рогов что-то быстро зашептал на ухо шефу.
– Давай действуй, только осторожно! – Начальник РУВД хлопнул Васю по плечу. – И Плахова с собой возьми. На всякий случай. А я тоже следом за вами, в город!… Мефодий Кузьмич, да убери же ты наконец свой наган! И готовьтесь уходить. Мы прикроем. И потом сами выберемся из этого города.
На глазах карусельщика на миг блеснула непрошеная слеза, он порывисто обнял Мухомора:
– Прощай, товарищ, рабоче-крестьянская республика тебе этого не забудет! – и быстро вышел.
Через несколько мгновений дом опустел.
Детинушки, бродившие подле строения, резво подхватив свои колья, припустили вслед за Васей, изображая этакий почетный эскорт…
* * *
Лейтенанту Волкову опять не повезло.
Форсируя Неву по тонкому льду в районе стрелки Васильевского острова, инспектор по делам несовершеннолетних провалился в полынью и пробарахтался там с полчаса, пока ругающиеся спасатели не вытащили насквозь промороженного лейтенанта на берег.
В больнице его поместили в палату, зафиксировали на койке, накрыли согревающим электроодеялом и оставили оттаивать.
Одеяло оказалось с брачком.
Спустя десять минут после включения в сеть полетел стабилизатор напряжения, и Волкова стало с периодичностью раз в две секунды бить током. Шоковая терапия продолжалась почти час, пока в палату не заглянула медсестра и не удивилась, почему больной, выпучив глаза, подскакивает на кровати.
Лейтенанта освободили из электрического плена и перевели в реанимацию.
Там Волков провалялся дней пять, его уже совсем собрались было выписывать, но тут он подхватил дизентерию вкупе с гепатитом от цыганок, гадавших пациентам в садике у больницы, и с гордо поднятой головой отправился в инфекционное отделение Боткинской больницы.
* * *
Плахов добрался до контрразведки, когда подручные атамана Бурнаша уже волокли к зданию длиннющую лестницу, протискиваясь сквозь толпу любопытных. Игорь поднял голову и увидел, что, широко раскинув руки в стороны, на узеньком карнизе между окнами третьего этажа стоит паренек, одетый в клетчатый пиджак. Оперативник услышал, как высокий военный чин в полковничьих погонах, руководивший захватом, велел “живьем брать”.
Потом паренек почему-то тихонько повел головой, будто пытался кому-то запретить некие действия. Игорь быстро осмотрелся и приметил, что на крыше соседнего дома, скрываясь за печной трубой, притаился Яшка-цыган в ярко-красной рубашке. В руках он держал длинную веревку.
Понимая, что в настоящую минуту помочь “мстителям” ничем нельзя, Игорь решил принять превентивные меры и направился к припаркованному неподалеку от контрразведки автомобилю. Дорогая техника могла принадлежать только этому ведомству, а значит, ездить ей было вовсе не обязательно.
А если уж ездить, то не тормозить.
Однозначно!
Воспользовавшись тем, что вся любопытствующая публика внимательно рассматривала паренька на карнизе, Плахов, достав из кармана консервный нож, оставшийся там еще со времен минувшего праздника в РУВД, быстро присел на корточки, а потом, упав, перекатился под автомобиль. Через пару минут, несколько испачканный, но ужасно довольный, оперативник проделал в обратном порядке все перемещения и затерялся в толпе.
В это же время “роговские” детинушки, нищие, сутенеры и прочий люд, сменивший “солнцевскую” крышу на “питерскую”, спешно занимал позиции на улочках-проулках вокруг контрразведки. Вася точно рассчитал: чем бы ни закончился захват, “диверсанта” повезут в другое место, скорее всего в местную тюрьму, откуда вытащить незадачливого паренька будет значительно сложнее, нежели с улицы. Поэтому-то “ветеран Баязета” и задействовал всю свою “армию”, пообещав грандиозные премиальные тому, кто сумеет отбить “кореша”.
– Отбить – это мы всегда зараз, – радостно ощерился один из охранников, – хошь – почки, хошь – голову.
– Кореша не трогать! – прикрикнул Рогов на не в меру ретивого помощника. – По голове только конвою можно стучать. Понял?
– По голове – это можно, – добродушно подтвердил детинушка. – А стучать – западло. Так што я лучше просто поотшибаю…
– Тебе самому зачем голова дана? Только шапку носить? – не на шутку начал злиться Рогов. – Ты думай лучше, как братана от фараонов отбить.
– А че? Я и думаю. Головой… А еще я в нее ем…
Поняв, что дальнейшие инструкции приведут только к потере драгоценного времени, Вася, махнув рукой, заспешил проверять другие посты.
“Как там было у господина Честертона? – вдруг вспомнился классический детектив. – Официант – не человек, на него никто не обращает внимания и не помнит в лицо. Значит, и мои попрошайки-гопники не будут никем замечены…”
И действительно, когда цыганенку с помощью аркана удалось “перетащить” своего товарища на крышу соседнего дома, а затем, спасаясь от погони, открыть стрельбу из револьвера, никому не пришло в голову, почему столь метко летят пули. Любой человек, мало-мальски знакомый с вооружением, знает, что попасть на ходу, при тряске, из короткоствольного оружия в движущуюся мишень метров с пятидесяти – ста или в бельевую веревку более чем проблематично. Но, как бы то ни было, преследователи “мстителей” с завидной регулярностью вылетали из седел, падали с крыш, просто падали, а пареньки благополучно уходили от погони.
Только один человек, ветеран Баязета, знал, чьих рук это дело: вот один снайпер в лохмотьях, разлегшись прямо на мостовой, аккуратно работал из трехлинейки, расчищая свой сектор обстрела от посторонних солдат; вот другой, скрываясь за тюлевыми занавесками борделя, расчетливо бил по крышам соседних домов, словно ельцинский спецназ по Белому дому; вот из подворотни на миг высунулся кол, приложившись к головушке очередного военного, и так же быстро исчез в темноте… Пара барышень в неглиже, выскочив на улицу, повисла на растерявшемся солдатике и, немедленно зацеловав, уволокла его в дом… А цыганенок, сидя на заднем сиденье машины, продолжал палить в белый свет, как в копеечку. На “официантов” же внимания никто не обращал…
Автомобиль, на котором Плахов столь удачно перерезал тормозной шланг, благополучно разгромил аптеку товарища Кошкина. Наблюдая за этим трюком, Игорь лишь на миг пожалел, что привел в негодность транспорт, которым воспользовались не контрразведчики, а “мстители”: уж больно лихо мчалось авто по городу…
Очередная рота солдат, прибывшая на подмогу преследователям, в суматохе была перехвачена подполковником Петренко и направлена им штурмовать городской рынок. При этом Николай Александрович, подавая пример мужества новым подчиненным, умудрился не только выхватить из ножен подаренную Леопольдом Кудасовым шашку, но, размахивая ею, не поранить никого из служивых. Ближайшие только ОБДЕЛАЛИСЬ легким испугом.
Пока рота героически пыталась отбить у мешочников их добро, Мухомор, глотнув молочка на рынке, умудрился тормознуть по дороге к контрразведке очередное воинское подразделение и, возглавив его лично, начать операцию по захвату электрической подстанции. После успешного завершения этой стремительной операции военачальник велел обалдевшему от его героизма поручику организовать бесперебойную работу всех мощностей, отбивая возможные атаки диверсантов, после чего спешно двинулся к последней точке путешествия – к дому начальника контрразведки, где должен был находиться заветный контейнер.
Завершив неотложные дела, в том же направлении двинулись и Рогов с Плаховым. Они понимали, что далее рассчитывать на помощь “мстителей” не приходится, но это уже было неважно: до дома оставалось так немного!…
Дача Леопольда Кудасова – небольшой деревянный домик на окраине городка – отнюдь не напоминала хоромы нынешних генералов, коих немало в Переделкино и в прочем Подмосковье. Впрочем, куда там какому-то полковнику, пусть даже начальнику целой контрразведки, до вороватых заместителей по тылу!…
Оперативники, успевшие накануне осмотреть все подходы к заветному домику, знали, что господин Кудасов даже не удосужился завести пару-другую волкодавов, не говоря уж о подобии службы охраны. Поэтому, подходя к даче, менты были достаточно спокойны: там сейчас могла быть только благоверная супруга, терпеливо дожидающаяся возвращения мужа со службы. И они не ошиблись.
Если бы чей-то любопытный взгляд проник внутрь помещения, то сразу бы наткнулся на аппетитную попочку в кружевных панталонах и затянутую в модный корсет спину супруги Кудасова, грациозно изогнувшуюся на широкой кровати. Правда, не менее наблюдательный взгляд заметил бы и большие черные усы, придавливаемые корсетом, то и дело высовывающиеся из-под него с игривыми фразами вроде: “А чья это попочка?… А это – чья попочка?” Но, к счастью, очевидцев сего действа не было.
Мухомору, осторожно попытавшемуся заглянуть в окно, ничего внутри дома увидеть не удалось. Но зато чуткое милицейское ухо уловило последний вопрос. Начальник РУВД понял, что эвакуация, казавшаяся столь близкой и неизбежной, может сорваться. Ему захотелось забарабанить кулаком прямо в стекло и попросить… Нет, прямо тут же потребовать, чтобы обитатели дома поскорее разобрались, где чья задница, но он предусмотрительно сдержался, по привычке правильного руководителя желая прежде выслушать мнение младших по званию.
– А что? – угрюмо осведомился один из двух детинушек, которых, на всякий случай, захватил с собой Рогов, – Хошь, начальник, враз двери разнесем?
Но эта мысль не нашла поддержки у остальных гостей, которые принялись шепотом совещаться, как бы поаккуратнее выманить влюбленную парочку из дома.
Точно так же была немедленно отвергнута идея анонимного звонка полковнику – последствия ее реализации были непредсказуемы. Кроме того, господин Кудасов в настоящее время был занят более важными делами, нежели ловля собственной супруги.
Вдруг Вася хлопнул себя по лбу.
– Эврика! Игорек, ты помнишь, как Шерлок Холмс выманивал из дома тетку с компроматом? – осведомился оперативник у товарища.
Но в связи с тем, что Плахов запамятовал классический сюжет, Васе пришлось немедленно брать инициативу в свои руки. Через несколько мгновений оба детинушки деловито обкладывали дом сеном и разыскивали спички. Потом, с некоторым трудом запалив траву, которая больше дымила, чем горела, они начали носиться кругами возле дачи, оглашая окрестности истошными криками: “Пожар! Пожар!”
Может, из этой затеи сразу бы и вышел толк, но подполковник Петренко несколько поторопился прийти на выручку обитателям дома. Он слишком поспешно, встав на крыльце, забарабанил изо всех сил в двери: “Откройте немедленно, полиция!”
Слово “пожар”, казавшееся разнеженной госпоже Кудасовой таким далеким и абстрактным, не произвело на нее сразу же должного впечатления, а вот упоминание органов правопорядка немедленно повергло ее в состояние тихого ужаса, впрочем, не менее, чем страстного любовника. Женщина буквально оцепенела, стоя на четвереньках, потом упала на бок, так как усатый господин явно прочно усвоил принцип: “Главное, что должен уметь настоящий джентльмен, – не быстро раздеваться, а быстро одеваться”. Влекомый самыми лучшими чувствами, усатый вскочил с постели и, чуть побегав по комнате в поисках своих вещей, скрылся вместе с ними в огромном шкафу-купе, стоящем с недавних пор в опочивальне.
До супруги Кудасова наконец начал понемногу доходить весь ужас происшедшего, тем более что запах гари, крики “пожар!” и удары в дверь усиливались. Несчастная, подскочив с постели, принялась в панике метаться по комнате, заламывая в горе руки и беспрестанно повторяя:
– Что же делать?… Что делать?
Высунувшись из шкафа, усатый джентльмен вежливо, но настойчиво подсказал своей пассии:
– Вели выносить мебель, дура! – и тут же снова скрылся, дабы не испортить репутацию возлюбленной.
– Правильно, мебель! – наконец-то сообразила супруга начальника контрразведки и, убедившись, что шкаф плотно закрыт, распахнула входную дверь. – Мебель!… Мебель выносите же в первую очередь! – закричала она истошным голосом, обращаясь к появившемуся перед ней бравому полицейскому офицеру.
Однако и без этих указаний несколько человек, оказавшихся поблизости, немедленно бросились к дому. При этом двое здоровенных детинушек по команде невысокого человека в рваном френче времен прежних войн подхватили на свои могучие плечи погорелицу и спешно потащили ее к ближайшему лесочку, что виднелся за городской чертой.
– Не кантовать! Не смейте ее кантовать! – только и успел крикнуть вслед эвакуаторам Рогов, в то время как они галопом неслись прочь от “горящего” дома.
– Ах, мужчины, вы так стремительны и экзотичны… – затихли вдали последние слова спасенной, в то время как Плахов принялся ногами откидывать от строения дымящуюся траву.
– Быстрее, ну быстрее же! – давал ценные указания Мухомор, устремляясь внутрь дома, причем весьма своевременно, так как вдали, в клубах пыли, показалось конное подразделение, во весь опор мчавшееся в сторону полковничьей дачи.
И все же роговские детинушки, почуяв приближающуюся опасность, соориентировались быстрее ментов. Они живо скинули в придорожную канаву свою ношу и под ее недоуменное “Куда же вы, мальчики?” пробили мощными корпусами ближайший плетень, а затем устремились огородами от греха подальше.
Оперативники, заскочив в дом, успели забаррикадировать входную дверь двуспальной кроватью, в то время как Мухомор отпрянул от заветного шкафа-купе, услышав оттуда грозное: “Занято!”
Впрочем, недоумение вскоре разрешилось к всеобщему удовольствию, и извлеченный на божий свет усатый джентльмен совершил свой лучший полет прямо в окно. Не задерживаясь у дачи ни одной лишней секунды, он стремительно понесся вдоль по улице и наверняка бы скрылся от погони, не поймай его за ногу вылезавшая из канавы супруга полковника Кудасова. Дальнейшее времяпрепровождение этой парочки осталось для всех тайной, разгадывать которую ни у кого не было ни сил, ни времени, ни, честно говоря, желания.
– Ну, парни, я вам твердо обещаю по неполному служебному. Только б до дома добраться! – подытожил итоги путешествия Мухомор, протягивая палец к большой красной кнопке с надписью “Exit” (“Выход”). – И бросьте же наконец свои дурацкие игрушки!…
Начальник РУВД в сердцах вырвал из рук Рогова бильярдный шар с цифрой “15” – прощальный подарок товарища Кошкина – и решительно выбросил его из шкафа-купе, вдогонку усатому джентльмену, одновременно нажимая красную кнопку.
Взрыва оперативники не услышали, так как в этот момент они уже стремительно неслись куда-то среди вспышек яркого света. Зато убойную силу взрыва оценил эскадрон казаков, поспешающий к даче, а несколько позднее – и пожарная команда. Когда они прибыли к обители Леопольда Кудасова, то застали на месте былого строения лишь большую дымящуюся воронку…
* * *
Чуков взвалил на свои узкие плечи коробку с оперативными делами, которые ему приказали доставить на четвертый этаж, почти дошел до середины пути, но не удержал равновесия, поскользнулся на склизких ступенях и уронил поклажу в лестничный пролет.
Коробка плюхнулась в остававшуюся на первом этаже полузамерзшую жижу.
“Ну и черт с ними! – подумал дознаватель. – Все равно нашу работу никто не ценит…”
Чуков вытащил из кармана кителя плоскую бутылочку коньяку, жадно припал к горлышку растрескавшимися губами и в три глотка опустошил двухсотпятидесятиграммовую емкость. Выбросил бутылку вслед за коробкой, подошел к открытому окну, лег впалой грудью на обшарпанный подоконник и стал смотреть вниз на улицу, где утреннее солнце освещало своими лучами обычное начало рабочего дня в самом обычном питерском РУВД.
Бестолково бродили похмельные и злые пэпээсники; Чердынцев ругался с Дукалисом прямо на глазах у толпы прохожих; Соловец сидел на урне перед входом; жирная паспортистка хрипло орала на ранних посетителей; Котлеткин пытался навесить на раму от УАЗа четыре колеса с абсолютно лысой резиной; двое сержантов тащили в “обезьянник” раннего бухарика; тесть Васи Рогова пытался что-то втолковать невменяемому Твердолобову, показывая рукой на старенькую “Волгу”, в лобовом стекле которой торчал брошенный кем-то минуту назад с крыши лом; водитель единственного остававшегося на ходу “козелка” с присвистом вдыхал высокооктановые пары бензина из открытой канистры; жена подполковника Петренко скандалила с прокурором района, прибывшим для проверки готовности личного состава РУВД к антитеррористическим учениям под кодовым названием “Затылок кавказской национальности”; Казанцев тоскливо слушал жалобу “голубого”, пришедшего с заявлением о краже коллекции фаллоимитаторов.
А из– за угла за всем этим безобразием наблюдал свежеразвязанный и выпущенный из автобуса Леха Бадягин, в голове которого уже созревал очередной план по защите национальной безопасности России…
Эпилог
Вася Рогов, зажимая нос и пригнувшись возле большого окна из оргстекла, за которым восседал привыкший к запаху дежурный, мышью проскользнул мимо опасного места. Затем, бросив печальный взгляд на подвал, запертый и опечатанный личной печатью начальника РУВД подполковника милиции Петренко, взбежал вверх по лестнице, заскочил в кабинет и надежно заперся изнутри.
В помещении валялась чья-то парадная форма, наблюдались и иные следы поспешного бегства других обитателей. Рогов с утра заступил на суточное дежурство по райотделу, поэтому его миновала лихая участь товарищей, и теперь он получил возможность хотя бы час-другой спокойно отдохнуть. Вася, развалившись на стуле, блаженно водрузил на стол усталые ноги, налил стакан тестева самогона из графина, поднес его к носу, дабы хоть на секунду перебить так и не выветрившийся из здания РУВД аромат сортира, залпом выпил и закрыл глаза.
“Сегодня или никогда, – думал он, нащупав в кармане новенькую копию ключа, изготовленного знакомым умельцем по слепку, снятому с подвального замка. – Сегодня или никогда: такой шанс упускать нельзя”.
Он представил реакцию Мухомора, когда тот узнает, что его подчиненный, плюнув на все показатели отчетности, раскрываемость, очередной приступ борьбы с преступностью, смотры строя, песни и прочая, прочая, отправился по маршруту Петербург – Одесса – Париж, предсказывать будущее на восемьдесят лет вперед.
“Главное – только не забыть справочники. Главное – не забыть!…”
От благостных размышлений Васю оторвала неожиданно грохнувшая под окнами дробь, выбиваемая множеством не привыкших к парадам ног.
Осторожно выглянув из-за занавески, Рогов понял: то, что непременно должно было произойти, случилось. Начался торжественный смотр личного состава РУВД, посвященный то ли празднованию дня воссоединения Аляски с Америкой, то ли грядущему расторжению Нейшлотского мирного договора, по которому питерские земли так бесславно отошли от Швеции к России. А может, это просто начался очередной, обычно случающийся дважды в год, весной и осенью, приступ у руководства, симптомами которого является безудержное желание очередной раз побороться с химерой преступности или укрепить боевой дух личного состава путем проведения массового мероприятия?
Вася никогда не понимал, какой умник изобрел, например, операцию “чистые руки”. Ну хорошо, если бы речь шла о зубах [Подробнее см.: А. Кивинов. “Мент обреченный”], то тут все понятно: кариес, поголовно поразивший весь погрязший в памперсах и прокладках американский континент, – вещь дрянная.
А руки– то при чем?
Разве они могут быть чистыми, если каждый день разгребаешь кучи всякого дерьма?… А насколько эффективны подобные действа, можно догадаться по их преклонному возрасту. Кажется, еще незабвенный Феликс Эдмундович интересовался данным вопросом…
Впрочем, как бы то ни было, под окнами РУВД туда-сюда вышагивал чуть ли не весь личный состав во главе с самим начальником. На высоком крыльце в окружении свиты стоял очередной милицейский генерал и хмуро взирал на происходящее.
– Пе-есню запе-вай! – раздался чей-то отчаянный вопль.
Кто– то не успел вовремя начать, кто-то просто не знал слов, кто-то -песни… В результате только один Мухомор, получивший недавно особую подготовку в стенах кудасовской контрразведки, заголосил хорошо выученные слова:
Как ныне сбирается вещий Оле-ег…
Понемногу сотрудники РУВД сориентировались и более-менее слаженно подхватили старинный марш, который к припеву орался уже вполне коллективно и жизнеутверждающе.
…Так за царя, за Родину, за ве-еруМы грянем гром-ко-е ура! Ура! Ура-а!
Генерал недоуменно процедил, обращаясь к ближайшему свитскому:
– Не-е, я не понял… О че-ем эта они?
На что сообразительный приближенный торопливо зашептал прямо в толстое волосатое генеральское ухо о возможных новых президентских веяниях, которые по нерасторопности “не успели довести до сведения”.
– Главное, чтобы единообразно было, слаженно!
– Главное, чтоб сложено было. И доложено как положено, – изрек генерал и радостно загоготал, широко открывая рот, оценив собственный каламбур.