Зато \"эпоха перемен\" практически положила конец его работе. Материальные проблемы вынудили перебраться в столицу. Компаньон и объект исследования оказались за многие сотни километров. Билеты стали недоступно дорогими. Аномалия, которая к тому времени уже начала \"закукливаться\", оказалась предоставленной самой себе. Правда, как говорят, худа без добра не бывает. Именно в те смутные годы стало возможным знакомство с недоступной раньше информацией. Семигорцев обнаружил, что в мире действует не меньше десятка ячеек его единомышленников. С некоторыми удалось завязать переписку, и он уже почувствовал себя членом некой общности. А шесть лет назад, объявился и его покровитель. Располневший и обрюзгший защитник тайных интересов отечества, теперь представлял службу безопасности одного из новых хозяев жизни. Общение с этим типом, мягко говоря, не доставляло удовольствия, но именно он предложил финансовую поддержку. Неожиданная спонсорская помощь позволила посетить парижский съезд международного клуба исследователей аномалий, где Семигорцев и был избран председателем российского отделения. В целом посещение \"столицы мира\", ученого разочаровало, что часто бывает при близком соприкосновении с мечтой. Однако, вступление в клуб позволило теперь получать субсидии по международным каналам. На эти средства удалось снять небольшой офис, куда стекалась отчеты об экспедициях в аномальные зоны России и ближнего зарубежья. Но главным для Семигорцева было то, что он снова смог принимать участие в \"полевых работах\". Вскоре за большой личный вклад в организацию и проведение экспедиций, руководство международного клуба даже пожаловало ему почетный среди аномальщиков титул \"командора\".

Главным подшефным объектом теперь стала аномалия в трехстах километрах к северу от Москвы. В ближайшее время он собирался организовать туда очередную экспедицию, но пока удерживала нехватка средств…

Услышав о поисках новых спонсоров, Хрустов словно очнулся от гипнотического сна. Подоплека происходящего предстала во всей очевидности.

– Вроде бы нормальный человек уже с полчаса слушает рассказ о каких-то мифических аномалиях, а случайный знакомый охотно читает лекцию с историями якобы из собственной жизни.

Хрустову доводилось встречать патологических болтунов, но Семигорцев под этот тип не подходил. Так что вывод напрашивался весьма прозаичный:

– Раскручивают тебя, дурак! Банально и пошло раскручивают. Хотя, надо заметить, что способ не лишен оригинальности…

После этой неприятной догадки разговор как-то очень быстро свернулся. Когда выходили из заведения, Хрустов ожидал, что сейчас ему намекнут на возможность принять участие в спонсорской поддержке. Но Семигорцев просто крепко пожал на прощание руку, сказав, что будет рад продолжению знакомства. На том и расстались. За ближайшим поворотом Хрустов достал визитку нового знакомого и демонстративно разодрал ее пополам. Но, когда хотел выкинуть обрывки, произошло нечто странное. Показалось, что за ним внимательно наблюдает какой-то худой долговязый тип в грязной потрепанной куртке. Почему-то испугавшись, Хрустов быстро зашагал прочь, а половинки разорванной визитной карточки непроизвольно засунул обратно в карман.

После встречи с аномальщиком мир вдруг утратил жесткие контуры. Над городом по-прежнему висела пасмурная дымка. Время от времени крупными редкими каплями начинал брызгать дождь. Встречные прохожие то открывали, то зарывали зонтики. Иногда приходилось убирать лицо, чтобы в него не угодили острием или спицей. И все вокруг казалось неустойчивым, суетливым и опасно зыбким.

Неожиданное решение.

Петр Иванович Хрустов прибывал не в лучшем расположении духа, и появление сына встретил раздраженным ворчанием.

– Стыдно молодому мужику целыми днями ни черта не делать, да еще с утра пораньше накачиваться пивом!

Обычно Антон встречал такие выпады молчанием, но сейчас вдруг взорвался. Не узнавая своего голоса, он кричал, что будет делать все, что захочет. Потому-то его деньгами оплачивается квартира, спутниковое телевидение, а также деликатесы к общему столу, которые простые российские пенсионеры вряд ли себе могут позволить.

Выкрикивая последнее заявление, он уже осознал, что перегибает палку. Но слово не воробей. Павел Иванович еще сильнее сгорбился, обиженно забормотал себе под нос и скрылся в своей комнате. Антон чувствовал раскаяние, однако сразу же идти извиняться не хотел.

– В конце концов, сколько же можно брюзжать! Лучше бы посоветовал, как жить на этом свете. А то тоже мне, отец называется!

Грузно опустившись на диван, он ощутил, как в желудок давит на грудную клетку, от чего сердце неприятно защемило. Состояние было на редкость омерзительное. Пивное опьянение успело перерасти в похмелье. Заниматься чем-либо не было ни сил, ни желания, а до вечернего телесериала еще оставалось безмерное количество времени. Переодевшись в старенькие джинсы и широкую импортную майку, явно сшитую для толстяков из американских комедий, он походил по комнате, присел, а потом и прилег на диван. Сознание сразу же провалилось в пустоту, выйти из которой удалось только несколькими часами позже.

Просыпаться в сумерки всегда отвратительно. Вырвавшись из естественного ритма, организм не знает, переходить ли к окончательному пробуждению или снова погружаться в сон. Некоторое время не было сил пошевелить ни рукой, ни ногой. Наконец, он заставил себя подняться и отправился готовить кофе. Проходя мимо гостиной, обнаружил, что телевизор не включен. Петр Иванович из принципиальных соображений отказался смотреть свой сериал по спутниковому телевидению. Подавив грызущее чувство раскаяния, Хрустов-младший поплелся дальше на кухню. Он уже признавал, что был со стариком по-свински груб, но упрямство еще мешало попросить извинения.

Кружка кофе немного помогла, но настроение все равно оставляло желать лучшего. Прихлебывая горячий напиток, он смотрел на уродливые силуэты железных гаражей на другой стороне дороги и думал о том, что с каждым годом мир для него теряет краски. Пейзаж за окнами словно специально усиливал депрессию. Полная некрасивая женщина тащит тяжелую сумку. Два мужика, подняв капот старой \"волги\", копаются в двигателе, семейная пара алкоголиков, нетвердо ступая по тротуару, оглашает воздух грязной руганью.

Лето было в самом разгаре, но он уже представлял, что через пару месяцев зальют дожди. И без того нерадостная картина утонет в серых осенних красках. А с середины ноября ляжет снег. Колючий холод будет чередоваться со слякотью оттепели. И так до апреля. Да и весна, которую так ждешь, тоже бессмысленна, как и все в этой жизни…

Такого тяжелого приступа меланхолии Хрустов даже не мог припомнить. Пожалуй, даже когда Нина объявила о своем уходе, состояние было куда бодрее. Во всяком случае, злился, ревновал, да и в глубине души еще на что-то надеялся.

– А тут прямо тоска смертная. Хоть в гроб ложись!

Единственным человеком, с которым еще хотелось общаться, была дочь. Он уже снял трубку, но звонить все-таки не стал. Решил, что сделает это позже, когда пройдет пик депрессии.

– Нечего девчонку своими соплями грузить! Завтра с утра позвоню. Хотя лучше в обед, когда из школы придет.

Тут же он вспомнил, что на дворе конец июня. Дочь наверняка отдыхает с отчимом и матерью где-нибудь на средиземноморском курорте. Мелькнула мысль и самому отправиться куда-нибудь к лазурному морю. Но большого энтузиазма это не вызвало:

– Никуда ты, брат, от самого себя не денешься. Хоть на край света поезжай!…Хотя почему обязательно на край света?…

Вспомнив вдруг о новом знакомстве, Хрустов взволнованно заходил по кухне. Потом побежал в комнату и извлек разорванную визитку. Теперь он уже благодарил судьбу, что по рассеянности вместо урны сунул ее в карман брюк. В этих неровных клочках бумаги сейчас был его шанс вырваться из душевного кризиса. Во всяком случае, в это страшно хотелось поверить. Ну, а если новый знакомый все-таки окажется сумасшедшим или проходимцем, тогда можно делать окончательный вывод:

– Жизнь полная бессмыслица, и переживать о ней даже не стоит!

Долгий путь из Беляево на Варшавку

Следующим утром, еле дождавшись одиннадцати, Хрустов позвонил в офис клуба. Ответил приятный женский голос, потом трубку взял сам Семигорцев. Просьбе о встрече он совсем не удивился, и достаточно сухо предложил:

– Приезжайте, переговорим.

Выпив на дорогу чашку кофе, Хрустов стал собираться, но уже в дверях его остановил телефонный звонок. Голос в трубке показался совершенно незнакомым. Некоторое время он в растерянности слушал, как девушка с провинциальным говорком настойчиво изъявляет желание повидаться. Постепенно до него стало доходить:

– Галочка из Тулы? Вот это сюрприз!

Он даже не помнил, оставлял ли ей свой телефон. И вот теперь она снова оказалась в Москве, и очень жаждала новой встречи. Даже намекала, что не откажется от общения в домашней обстановке.

– С чего бы это вдруг? – с подозрением думал Хрустов, но кто-то словно нашептывал в ухо:

– Тебе то какая-то разница! Куй железо пока горячо. Только аккуратней, чтобы на деньги не развели, как последнего идиота.

Прервав игривый монолог о том, как одинокой девушке неуютно в чужом городе, он предложил провести вечер на его второй квартире. После короткой заминки на другом конце провода прозвучало:

– А может пораньше? Мне в семь домой уезжать. На работу завтра…

– Нет проблем! – хотел сказать Хрустов. В голове со скоростью калькулятора уже просчитывалось, сколько времени нужно на то, чтобы доехать на такси до Отрадного и купить по дороге десерт. Остальные компоненты интимного вечера, включая музыкальный центр, коньяк и шампанское давно дожидались своего часа в уютном холостяцком гнездышке.

– Может быть, в час дня встретимся? – опередив его, предложила Галина. Хрустов чуть было не сказал \"да\", но тут, наконец, вспомнил о уже назначенной встрече. В трубке опять повисло молчание. Хрустов не мог понять, что с ним происходит. Поездку в клуб аномальщиков можно было переложить на любой другой день. Он ничем не обязан Семигорцеву, да и вряд ли существует очередь желающих записаться в весьма сомнительные экспедиции. Но не покидало какое-то странное ощущение, что если податься сейчас соблазну, все планы изменить жизнь полетят в тартарары.

– Ну так вы согласны? – поинтересовалась Галина. И тогда словно кто-то другой сухо ответил, что днем он занят.

Слушая разочарованный вздох и короткие гудки в трубке, Хрустов все еще не мог понять, почему так поступает. Но потом увидел в зеркале начинающего лысеть и слегка раздувшего в поясе сорокалетнего мужика. Сразу живо представилось, как толстый начинающий лысеть дядя неумело пытается уложить в постель молоденькую девушку. Сурово констатировав, что, пожалуй, поступил правильно, он открыл дверь и быстро покинул комнату. Ощущение было такое, что промедли он еще минуту и уже какая-то другая причина помешает уехать.

Но, оказалось, настоящие препятствия поджидают за дверями дома. Улица Профсоюзная \"встала\", забитая до горизонта гневно урчащими машинами. Некоторые водители даже выключили двигатели и прогуливались около своих автомобилей, пытаясь разглядеть край пробки. У метро его ожидал другой неприятный сюрприз. Еще издали он увидел, как люди, спустившись на несколько ступенек, вдруг останавливаются и идут обратно. Отказываясь верить в такое патологическое невезение, Хрустов все-таки сунулся в переход. И тут же услышал, как официальный строгий голос с интервалом в минуту монотонно объявляет о закрытии нескольких станций по техническим причинам.

Это был приговор его сегодняшним планам, но тут в душе неожиданно проснулось упрямство. Такое качество характера иногда помогало переносить превратности судьбы, но чаще всего, усугубляло их неприятные последствия. В детстве на рыбалке он дольше всех просиживал с удочкой при полном отсутствии клева. Приятели давно уже смотали снасти, а Антоша все еще заворожено смотрел на застывший поплавок и давил комаров. В институте он, не взирая на явное пренебрежение, упрямо продолжал добиваться любви одной из однокурсниц. Все пять лет пробыл в верных рыцарях и запасных ухажерах, а вышла она все-таки за другого человека. Казалось бы, можно сделать выводы, но Антон Хрустов упорно не желал меняться. Пока другие искали себе место в новом рыночном мире, он упрямо держался за статус инженера-физика. В результате семейный разлад, и несколько лет в беспросветной бедности. И вот теперь судьба снова давала понять, что от задуманного лучше бы отказаться. А он опять героически пытался преодолеть все новые препятствия.

Офис Семигорцева располагался недалеко от развилки Каширского и Варшавского шоссе. В сложившейся ситуации единственным выходом было продвигаться в сторону соседней ветки метрополитена. В свое время Хрустову случалось добираться пешком от Каховской до Беляево. Но тогда по молодости все было гораздо проще. Однажды в теплую майскую ночь он даже почувствовал непреодолимое желание перейти с шага на легкий бег. А потом так и пробежал весь маршрут, с восторгом врезаясь в бархатную темноту спящего города. В памяти до сих остались безлюдные ночные улицы, редкие огоньки на темных коробках домов, проплывающие мимо пустые троллейбусы. Асфальт под подошвами кроссовок казался упругим как беговая дорожка, и мускулы ликовали от опьяняющей радости движения. Теперь же настали иные времена. Добравшись быстрым шагом до улицы Обручева, Хрустов уже чувствовал одышку. Пробки здесь не было, и он стал ловить машину. Вырываясь из затора на Профсоюзной, автомобили с ревом проносились мимо. Наконец, чуть не наехав на кромку тротуара, рядом резко затормозил старенький \"жигуленок\". Не торгуясь, Хрустов согласился с предложенной суммой, и согнувшись в три погибели, влез на переднее сидение. Злоключения вроде бы закончились, однако не оставляло ощущение совершенной оплошности, которая в итоге сведет на нет все усилия.

Они уже подъезжали к Варшавскому шоссе, когда его вдруг осенило.

– Кошелек! Вот, что он все-таки забыл!

Перед выходом из дома, он собирался положить его в карман. Как раз в это время прозвучал звонок, и кошелек так и остался на тумбочке.

Вот так из респектабельного господина в одночасье можно превратился в человека без копейки в кармане! Все еще отказываясь в это поверить, Хрустов принялся обшаривать рубашку и брюки. Увы, ни кошелька, ни даже случайно завалявшейся мелочи там не было. Со страхом он покосился на водителя. Мрачноватый, похожий на медведя мужик за всю дорогу не произнес ни слова. Хрустов живо представил, как этот тип сейчас придет в ярость. Надо сказать, что трусом Антон Петрович не был, но сознание своей вины делало его беззащитным и повергало в панику. В надежде на чудо он с удвоенной энергией снова принялся обшаривать карманы.

– Потерял что-то? – мрачно поинтересовался водитель. Сжимая голову в плечи, Хрустов признался, что забыл деньги дома. Лицо водителя скривилось и, как показалось, приняло зловещее выражение.

– Я телефон вам оставлю. Созвонимся, подвезу деньги, куда скажете, по двойному тарифу. Вы уж извините, что так получилось. Ей богу не специально! – выпалил Хрустов скороговоркой. В машине повисло недоброе молчание. Он уже представлял как, вылетает сейчас на проезжую часть под колеса автомобилей. И вдруг в голосе водителя послышались вполне человеческие нотки.

– Ладно, не напрягайся, до развилки довезу, мне все равно в ту сторону…

Офис клуба аномальщиков располагался в квартире обычного жилого дома. Нажимая кнопку звонка, Хрустов все еще не верил, что добрался. В голове крутились возможные варианты неудачи: – перепутал адрес, Семигорцев ушел, не дождавшись, или еще что-то непредвиденное. Про обладательницу приятного голоса он почему-то совершенно забыл и, увидев на пороге молодую девушку, растерялся. Сразу же подумал о том, как непрезентабельно выглядит после долгого путешествия по московской жаре. Брюки как обычно сваливались с бедер, рубашка потеряла свежесть и липла к спине, на висках обозначились струйки пота. Когда девушка, мило улыбнувшись, пригласила пройти за ней, Хрустов лихорадочными движениями попытался привести себя в порядок. Что, впрочем, не помешало кинуть взгляд на идущую впереди особу. И он сразу отметил стройность фигуры и легкую пикантную кривизну ножек, затянутых в плотно облегающие джинсы.

Сообщив, что Семигорцев отъехал, но будет с минуты на минуты, девушка предложила ему кресло и угостила кофе. Сама она села за компьютером в пол оборота к гостю. Было видно, как тонкие длинные пальчики быстро летают над клавиатурой. Смакуя горячий напиток, Хрустов приходил в себя после дороги. Взгляд рассеянно блуждал по стенам комнаты, останавливаясь на фотографиях улыбающихся людей в штормовках. Краем глаза он продолжал наблюдать и за хозяйкой офиса. Ее вряд ли можно было назвать красавицей- короткая стрижка, худое резко очерченное лицо. Но какое-то внутреннее изящество придавало мальчишескому облику женственность и обаяние. На ум невольно проходило сравнение с современным коммерческим стандартом красоты. Бесчисленные модели рекламирующие товары вплоть до самых интимных, прыгающие под фонограмму полуголые эстрадные дивы давно набили оскомину. А в этой рыжеволосой девчушке было что-то подкупающее простое и свежее. И Хрустов уже совершенно не жалел о несостоявшемся свидании и о проделанном пути.

Через двадцать минут, как и было обещано, послышался звук открываемой двери. Войдя в комнату, Семигорцев с порога начал извиняться:

– Антон Петрович, простите ради Бога! Неожиданное изменение графика. Наверное, заставил ждать.

По случаю жары председатель клуба одет был в легкие брюки и пеструю гавайскую рубашку. Этот наряд делал его похожим на стареющего ловеласа. Однако резкие морщины и взгляд выдавали человека совершенно другой закваски.

Узнав, что добрался гость не без приключений, Семигорцев неожиданно попросил описать все в подробностях. Слушая, почему-то удовлетворенно кивал головой, и когда Хрустов закончил, изложил свою версию случившегося:

– Видите ли, Антон Петрович, стоит только проявить интерес к аномалиям, и с вами тут же начинают происходить странные вещи. Случайные события складываются в цепочку, и она мешает вам как кандалы на ногах. В тот день, когда мы собирались в первую экспедицию, отменили все электрички. Ланскому удалось договориться с начальником институтского гаража, но микроавтобус сломался на пол дороги… Но Вы все-таки добрались, и это уже о многом говорит. Так что если не передумали, считайте, что в стажеры клуба зачислены.

– Честно говоря, трудно во все это поверить, – признался Хрустов. Семигорцев кивнул головой:

– Согласен. Но факт сегодняшних дорожных неприятностей не отрицаете? Вот такие вот факты мы и изучаем. Никакой особой романтики. На девяносто процентов рутина, хотя элемент экзотики присутствует.

Раздавшийся грохот не дал ему договорить. В распахнувшуюся дверь комнаты ввалилось и обрушилось на пол человеческое тело. От неожиданности Хрустов чуть не подпрыгнул в кресле. Однако хозяев офиса вторжение не особо удивило. Семигорцев раздраженно нахмурился, а секретарша, поднимаясь от компьютера, весело объявила:

– Командор, Вы дверь опять забыли закрыть!

В это время тело, приподняло голову, оглядело комнату бессмысленным взглядом, и промычало что-то нечленораздельное. В следующий миг девушка оказалась рядом. Проявив неожиданную для хрупкого сложения силу, она встряхнула визитера и заставила подняться.

– Настя, Вам помочь? – вежливо поинтересовался Семигорцев. Но помощь не требовалось. Еще раз, встряхнув качающееся тело, секретарша схватило его подмышки, и уверенно повела к выходу.

– Сосед, двери постоянно путает, -пояснил Семигорцев.

– А я уж думал опять фокусы аномалии,- признался Хрустов.

– В нашем отечестве, к сожалению, грань между аномалией и стандартной психофизической реальностью быстро стирается, – печально констатировал собеседник, – Скоро и в экспедиции не надо будет ездить. Правда, на наш век \"полевых\" работ еще хватит. Кстати, ближайшая поездка через две недели. Предлагаю принять участие…

Отправление

Знаменитая трехвокзальная площадь столицы с некоторых пор навевала Хрустову далеко не лучшие мысли и чувства. Правда, по молодости он почти убедил себя в привязанности к музе дальних странствий. Но потом частые командировки превратили романтику путешествий в нудную обязаловку. А в девяностые годы московские вокзалы вообще превратились в мерзкие отстойники городской нечисти. С того времени в память врезались мрачноватые картинки:

Плохо одетая людская толпа с огромными клетчатыми сумками и тюками. В глазах злость, растерянность, недоверие, словно каждый второй вокруг потенциальный вор или обманщик. По краям людского потока, как гнойные раны, лица бомжей, а из музыкальной палатки гимном новой рыночной отчизне летит разухабистая \"блатная\" песня. Под ее незатейливый мотив пляшет вместе с бомжихой молодой пьяный придурок. Проходя мимо, кто-то опускает глаза, кто-то наоборот весело скалится:

– Знай наших! Гуляй Россея!…

Вылезая из такси, Хрустов сразу почувствовал, что вокзальная атмосфера не особо изменилась. Правда, публика в целом выглядела прилично, но какое-то недоброе напряжение по-прежнему витало над толпой. Выгрузив из багажника ящики с аппаратурой, Семигорцев и Хрустов двинулись к платформам Ярославского вокзала. По дороге пришлось огибать компанию маргиналов, которые прямо посреди площади устроили громкую разборку. Личности с испитыми лицами, выкрикивая угрозы, толкали и хватали друг друга за одежду. Особенно бросался в глаза молодой вихрастый парень. Агрессия хлестала из него фонтаном. Орал он громче других, а взгляд бешено метался по сторонам, словно искал усомнившихся в его пьяной отваге.

– Господи, забраться бы куда-нибудь от всей этой дряни подальше! – размышляя вслух произнес Семигорцев. Хрустов хотел поинтересоваться, водятся ли такие типажи в аномальных зонах. Однако подумал, что вопрос, пожалуй, прозвучит глупо. А вообще аномалия виделась ему чем-то сказочным, лубочным, сочно зеленым. Наверное, по контрасту с городом, который на вокзалах выворачивался своей самой грязной изнанкой.

Поезд уже стоял на платформе, и у плацкартов выстроилась очередь на посадку. Народ преимущественно был простой, с большими сумками, пакетами и недопитыми бутылками пива. Слух резал немосковский окающий говорок. У купейных вагонов людей собралось меньше, и они издали увидели двух других участников экспедиции. Сидорина можно было узнать сразу. Как и на фотографиях, он выглядел грубо отесанным, тяжеловесным, спокойным и надежным. К нему Хрустов сразу проникся симпатией, зато второй компаньон произвел неприятное впечатление. От стриженного под ноль крепыша в камуфляже за версту разило ратными подвигами и куражом дедовщины. Здороваясь, он сообщил, что зовут его Коля, встряхнул руку, и окинул Хрустова оценивающим взглядом. Судя по всему, оценка была не высокой.

Пока Сидорин и Семигорцев вели переговоры с проводницей по поводу лишнего груза, Хрустову с Николаем пришлось перетаскивать этот самый груз в купе. Стоило Антону замешкаться в проходе, как он тут же получил от нового знакомого нагоняй за нерасторопность. Не желая больше получать подобных упреков, Хрустов стал суетливо распихивать багаж по полкам. Но и тут его отчитали в весьма не деликатной форме:

– Ты чего делаешь, земляк?! Тебе тут чего, миллион полок!

Взяв руководство в свои руки, Николай аккуратно разложил чемоданы и поинтересовался:

– В каких войсках служил, земеля?

Общение Хрустова с армией ограничивалось военной кафедрой и несколькими сборами в Подмосковье. Соврав, что служил в инженерных войсках, он почувствовал, что краснеет.

– Все ясно, инженер,- издевательски протянул Николай- так мы тебя звать и будем.

В это время на пороге купе появился Семигорцев и неожиданно резко заявил:

– Нашего уважаемого спонсора Вы, Николай, будете звать Антоном Петровичем.

– Слушаюсь, командор! – отрапортовал Николай, шутовски вскинув ладонь к стриженому виску. Но чувствовалось, что Семигорцева этот тип почему-то побаивается. Хрустов же смутился еще больше. Хотя большая часть продуктов была закуплена на его деньги, спонсором он себя совершенно не чувствовал. Но за неожиданную поддержку был благодарен.

Разрядил обстановку Сидорин. Ввалившись в купе, он сразу же извлек из сумки четыре бутылки и пива, и торжественно объявил:

– За начало!

– Еще не тронулись! Ты что, Петя, традицию забыл? – проворчал Семигорцев.

– Ладно, подождем, – охотно согласился Сидорин и, достав газету с кроссвордом, устроился у окошка.

Через пятнадцать минут поезд, лязгнув колесными парами, медленно пополз вдоль перрона. Чокнувшись пивными бутылками, все четверо сделали по большому глотку и Сидорин, наверное, опять же по традиции, произнес:

– Поехали!

Несколькими часами позже Хрустов лежал на верхней полке, и безуспешно пытаясь заснуть, боролся с навязчивыми мыслями. Внизу тусклый свет маленьких лампочек выхватывал из полумрака шарообразный затылок Николая и квадратные плечи Сидорина. На равно удаленном расстоянии между ними позвякивала в такт колесам недопитая бутылка водки. На соседней верхней полке, вытянувшись под одеялом, дремал Семигорцев. Сквозь стук колес долетали несвязанные обрывки армейского жаргона. Коля хвастался ратными подвигами в какой-то горячей точке. Сидорин за все время произнес не больше двух трех слов, зато не забывал разливать. Чокаясь, они залпом, опрокидывали в себя содержимое стаканов, закусывали половинками помидора, и монолог продолжался. Наконец, Семигорцев, свесился с полки, и напомнил, что подъем через три часа и настоятельно рекомендовал угомониться.

Призыв подействовал, и в купе скоро стало тихо. Но Хрустов все равно не мог уснуть. Не оставляло ощущение нереальности происходящего.

– Куда и зачем он едет? Изучать аномалии, в существовании которых так до конца и не поверил? Пытается переменой мест заглушить ощущение бессмысленности собственной жизни?

Последние две недели прошли в хлопотах и сборах. С длинным списком он ездил по магазинам, закупая продукты, спальные мешки, палатки и предметы, назначение которых не всегда хорошо понимал. Складировалось все в офисе клуба, поэтому постоянно приходилось общаться с секретаршей. И хотя Хрустов заранее поставил себе барьер, встречи с Настей неизменно затрагивали какую-то тайную струну. Мир как в молодости начинал представляться необъятным, таинственным и манящим.

Подготовка к экспедиции стала поводом и для другой встречи. Вняв осторожному намеку, Хрустов перед отъездом решил оформить завещание. Бывшая супруга и дочь вошли в недлинный список его фигурантов. Улаживание бюрократических формальностей свело их с Ниной у дверей нотариальной конторы. Собираясь на встречу, Антон тщательно, выбрился, осмотрел себя в зеркале. Всю дорогу прокручивал в голове возможные сценарии разговора. Однако, потом все неожиданно стало безразлично. Выглядела его \"бывшая\" даже лучше чем раньше, но это была уже совершенно чужая женщина. Десятки, а то и сотни, таких же красивых со вкусом одетых представительниц прекрасного пола каждый день мелькали пред глазами. И казалось странным, что не так давно не было у него человека более близкого и родного. Рассказывать об экспедиции Хрустов не стал, и мотивы, побудившие написать завещание, просто отказался комментировать. Только, прощаясь, неуклюже сострил, что в компенсацию за загубленные годы, может быть, сделает ее богатой наследницей…

Постепенно сознание с короткими перерывами стало проваливаться в дремоту. А потом он увидел бывшую супругу – помолодевшую в обтягивающем платье, с короткой стрижкой. Обнимая его, она села на колени и вдруг трансформировалась в секретаршу Семигорцева. И тут в сон, на самом интересном моменте, бесцеремонно вторглась чья-то рука. Медленно просыпаясь, Хрустов чувствовал, как его трясут за плечо и чей-то голос вежливо, но настойчиво говорит, что пора подниматься.

На границе аномалии.

Покинув поезд, они бегом кинулись к стоявшей на другом краю платформы \"кукушке\". Еще не успели расположить по полкам вещи, как тепловоз, издав протяжный гудок, потащил состав из пяти маленьких вагонов куда-то в таежную глухомань. За окном поплыли укутанные утренним туманом контуры елей, спящие поля в золотистой цветочной дымке. Изредка среди зеленого царства возникали крохотные деревушки, с избами, издали похожими на вороньи гнезда. На пустых переездах пестрые шлагбаумы непонятно кому перегораживали дорогу. А потом и эти последние признаки цивилизации исчезли.

Через час, машинист пробурчал в микрофон что-то о станции \"шестьдесят шестой километр\", и Семигорцев велел перебазироваться к выходу. Спрыгнув на насыпь, они в спешке сгрузили вещи. Поезд тут же тронулся, оставив четверых мужчин у деревянного навеса и заколоченной будки с табличкой \"билетная касса\". Вокруг не было не души. Только рельсы напоминали о внешнем мире, но и они казались чем-то совершенно инородным в окружившем их девственном благолепии.

Молочно белый туман плыл над россыпями иван-чая. Коренастые ели, словно стражи рубежей берендеева царства, развесили мохнатые лапы над грунтовой дорогой. Беспричинно петляя, она тянулась вдоль насыпи и исчезала среди деревьев. В разбитой колее темнела вода, и как явный признак заброшенности, по обочинам вылезали из травы шляпки грибов.

Обещанного встречающего с машиной не оказалось, что, впрочем, никого особенно не удивило. Семигорцев еще раз, словно оправдываясь, сообщил всем, что отправлял телеграмму и даже получил ответ. Сидорин, пожал плечами, изрек ритуальное \"бывает\". Потом достал газету и снова погрузился в разгадывание кроссворда. Николай угрюмо молчал. Выглядел он не важно. Видно было, что человек мучается с похмелья, хотя и для его партнера ночные бдения, похоже, не прошли бесследно. Вписав очередное слово, Сидорин обратился к начальнику отряда:

– Командор, ты бы достал \"заветную\". По глоточку для поправки здоровья.

– Пить надо меньше! – проворчал Семигорцев, но потом все-таки извлек из рюкзака и пустил по кругу большую армейскую фляжку. Хрустову выпала очередь пить после Николая. Припав к металлическому горлу, он сделал большой полновесный глоток. В нос сразу ударил аромат ягод, а горло обожгло спиртовой основой напитка. Чуть позже по телу, прогоняя сонливость, разлилась бодрящая волна. Николай тоже оживился и, потирая ладони, сделал заявку на добавочный глоток. Но фляга безжалостно была возвращена на прежнее место. Закрыв рюкзак, Семигорцев посмотрел на часы, покачал головой и заявил, что пойдет к шоссе и попробует поймать машину. Хрустов тут же вызвался составить ему компанию. Сидеть и ждать он не любил больше всего.

Сбивая шляпки поганок, они неспешно двинулись вдоль дороги. С того момента как ноги ощутили под собой девственную почву, прошло совсем не много времени, но ритм внутреннего хронометра уже успел измениться. Откуда-то снизошло спокойствие и нежелание куда-либо торопиться. Лес обволакивал пришельцев запахами прелой хвои, и дорога становилась все уже и уже. То и дело приходилось перелезать через упавшие деревья, покрытые зеленой моховой подушкой. Когда они преодолевали очередную преграду, из кустов неожиданно вспорхнула крупная серая птица. Плавно взмахивая крыльями, пролетела над людьми и скрылась за деревьями. Проследив за ее полетом, Хрустов перевел взгляд на обочину. Там, словно гвардия бабы-яги, тожественно выстроилась шеренга мухоморов. Казалось, пройди еще чуть-чуть, и увидишь избушку на курьих ножках.

– Правда, как в сказке!? – словно прочитал его мысли, Семигорцев,- Но это, Антон Петрович, еще не аномалия. Здесь коэффициент несовпадений где-то около пяти – семи процентов. Хотя за последние месяцы все могло измениться.

Про коэффициент несовпадений Хрустов что-то читал в монографии Хартона. Правда, запомнил плохо. Душа жаждала чуда не в процентах, а в чистом виде, и сейчас оно уже пряталось где-то рядом.

Лес вокруг становился все гуще, и, казалось, грунтовка вот-вот исчезнет, оставив их посреди сомкнувшейся чащи. Но после очередного поворота деревья неожиданно быстро расступились. Впереди обозначился просвет, и вскоре они уже стояли на некоем подобии шоссейной дороги, кое-где сохранившей остатки асфальта. После зигзагов грунтовки трасса показалась идеально прямой. Пропуская ее, лес отошел на почтительное расстояние.

– Магистраль местного назначения. Связывает райцентр с поселком Глухаревка. Ни на каких картах не обозначена, – пояснил Семигорцев.

А когда Хрустов полюбопытствовал, что делать дальше, он только развел руками:

– Будем ловить машину. Правда, ездят тут, дай Бог, в день два раза…

И тут они увидели пристроившийся на обочине дороги грузовичок с крытым брезентовым кузовом. До машины было около ста с лишним метров, но Хруству почудилось, что даже с такого расстояния он слышит идущий из кабины богатырский храп.

Стучать в дверцу пришлось долго. Наконец, запотевшее стекло поехало вниз, и в открывшемся проеме возникла круглая заспанная физиономия.

– Вам чего, мужики? – добродушно поинтересовался разбуженный водитель. Но на просьбу подбросить до Глухаревки отрицательно замотал головой.

– Нет, сейчас не могу! Мне на шестьдесят шестой километр надо. Какие-то четыре раздолбая из экспедиции должны подъехать.

– Так, так… – протянул Семигорцев. – Четыре, говоришь, человека из Москвы? Петр Михайлович встречать послал?

– Откуда знаешь? – изумился водитель. Не ответив, Семигорцев забрался в кабину и скомандовал Хрустову, чтобы тот залезал в кузов.

Купальщица

Подпрыгивая на ящике с аппаратурой, Хрустов уносился в новый этап своей жизни. В проеме между брезентом улетала назад дорога. Лес то сходился, то отступал, открывая утопавшее в теплой синеве небо. Казалось, под такой благодатью нет места ни суете, ни мелким склокам. Но люди обладают свойством отравлять своим присутствием любой ландшафт. Стоит появиться рядом нескольким или даже одной человеческой особи, как безграничный простор мигом сужается до тесноты коммуналки. Вот и сейчас рядом не переставал ругаться Николай. \"Заветная\", похоже, прекратила свое действие, и он теперь пытался выместить дурное настроение, понося водителя, местные дороги и заодно цепляясь к соседу.

Стараясь не обращать внимания на его злобные реплики, Хрустов думал о переменчивости судьбы. Еще недавно он жил в мире, похожем на запертый дом с большим количеством комнат. Перемещаясь из одного помещения в другое, привычно не замечаешь внешних стен и почти не веришь в существовании жизни за их границей. И вдруг замки сломаны! Вместе со странной компанией исследователей аномалий он несется по ухабам неотмеченной на картах дороги. Солнце, совершая невероятные скачки над лесом, вдруг начинает светить с запада, потом также внезапно возвращается на место. И это еще только начало!

Затормозили очень резко. Слетев с ящика, Хрустов спикировал на Николая. Теперь уже оба в унисон высказались на счет водителя. Легкий на помине, тот через минуту показал из-за борта свою круглую физиономию и весело объявил:

– Слезай мужики, дальше хода нет. Мураши мост через Безымянку разобрали! -

Поспешив выпрыгнуть из кузова, Хрустов чуть было не рухнул в воду. Оказалось, что машина стоит на самой кромке поросшего кустами берегового обрыва. Внизу, покачивая стрелками камышей, бежала неширокая речушка. Правее зияли проломы разобранного деревянного моста.

– Не в первый раз уже озоруют! – сообщил водитель – Еще с утра стоял, а теперь по бревнышкам растащили. Заведутся же такие б… в округе!

– У нас проблемы! – вынырнув из-за кабины, объявил командор- Схожу в Глухаревку, узнаю надолго ли.

– Сходи, сходи! – с сарказмом пробурчал вслед ему Николай.

– Да чего ходить, дай Бог, если к концу недели мост починят, – поддержал его Сидорин и, сладко зевнув, снова забрался в кузов. Видно было, что вывести этого человека из равновесия может лишь только глобальное потрясение.

Водитель, заявив, что пойдет проверить поставленные вчера закидушки, ушел куда-то вдоль берега. Хрустову пришлось остаться наедине с Николаем. Игнорируя друг друга, они сидели на речном откосе. В сонной тишине хорошо слышно было, как журчит вода под мостовыми опорами. На другом берегу заливались квакающими трелями лягушки. Разыскав у дороги плоские камушки, Николай развлекался, кидая их вдоль поверхности воды. Некоторое время Антон считал количество рикошетов. Но вскоре это ему надоело, и он перевел взгляд на заводь у противоположного берега. Оттуда в обычный лягушачий хор и то и дело вклинивался мощный квакающий бас, будто среди желтых островков кувшинок прятался как минимум средних размеров стегоцефал. Все еще ожидая увидеть чудо, Хрустов пристально вглядывался в воду. И ему уже казалось, что под темной поверхностью движется какая-то крупная тварь.

– Не хрена себе! Смотри, что творится! – прошептал вдруг Николай, вцепившись в рукав штормовки. Хрустов не сразу понял, что ему предлагают увидеть. Ожидая появления чудовища, испуганно уставился на воду.

– Да не туда. Выше смотри! – снова прошептал Колька. Хрустов поднял глаза и тоже впился взглядом в противоположный берег.

Обнаженная молодая женщина, игнорируя присутствие мужчин, спускалась к реке по заросшему травой склону. Оказавшись на берегу, она кокетливо потрогала пальчиками ноги воду, зашла по колено и, зябко сжав плечи, замерла в такой позе. Пышущая здоровьем фигура купальщицы словно сошла со старинных полотен. Хрустов привык к несколько иным стандартам красоты, но среди сочно зеленой осоки, темной воды и белых кувшинок полнота ее обнаженного тела воспринималась очень гармонично и естественно.

По-прежнему, ни на кого не обращая внимания, купальщица медленно двинулась в сторону их берега. Сначала под водой скрылись бедра, затем живот и, наконец, плавно разводя руками, она поплыла против течения.

– Во дает! Чего скажешь, спонсор?! – снова прошептал Николай.

Хрустов не знал, что ответить. А вскоре и отвечать стало не кому. Николай каким-то образом оказался на другой стороне реки и уже протягивал выходящий из воды даме букет цветов. Игнорируя неожиданное появление незнакомца, женщина, как ни в чем не бывало, поднялась на берег. Скрутив волосы в тугую черную косу, отжала воду и невозмутимо двинулась вверх по склону. Вокруг мелким бесом увивался Николай. Забегая, то слева, то справа, что-то быстро говорил. В самом узком месте тропинки он зацепился за кусты и чуть не выронил букет. Женщина весело засмеялась, ускорила шаг и скрылась в зарослях.

Когда Николай вернулся, его опухшая физиономия сияла.

– Договорились, вечером в гости ждет. И на счет подруги удочку закинул. Пойдешь?!

Хрустов промолчал. Как-то не очень верилось в существование подруги. Да и успешный блиц-крик Николая тоже вызывал сомнения. А белоснежное женское тело на фоне воды и осоки казалось сейчас явлением языческой богини. Как-то плохо вязалось это с попойкой где-нибудь в коморке при скотном дворе: – водкой в немытых стаканах, луковой закуской и объемистыми грудями в сарафанном разрезе.

– Не хочешь и черт с тобой! – грубо отрезал Николай. Но чувствовалось, что без напарника этот бравый вояка идти почему-то побаивается.

Глухаревка

Семигорцев вернулся мрачный. Запрыгнув в кузов, растолкал Сидорина. Послышался приглушенный диалог, явно не предназначенный для чужих ушей. Но тут Хрустов опять обнаружил странное обострение слуха:

…– Говорю же тебе не замыливание. Вообще черт знает что такое! Термина такого еще не придумали…

…– Ну вот и хорошо. Придумаешь, новый, ты же у нас голова…

… Придумаю, если вернемся… Да нет, не паникую я, Петя! Но в нашем возрасте головой пора думать. А то играемся как пацаны, на армейском складе. Не забывай нас четверо, что если шлейфование пойдет…И чтобы с выпивкой завязал. Понял меня?

Выглянув из машины, командор объявил, что мост сегодня чинить вряд ли будут и лагерь придется разбить на этой стороне Безымянки.

После вынужденного безделья все дружно взялись за работу. Вскоре перед речным откосом вырос небольшой палаточный городок с костром по центру и маленьким навесом для \"столовой\". Водитель за это время так и не вернулся. Впрочем, на его исчезновение никто не обратил внимания. Сидорин, взяв на себя обязанности шеф-повара, занялся приготовлением обеда. Николай ушел на заготовку дров, а Хрустов и Семигорцев, нагрузив рюкзаки подарками, отправились для повторного визита в местную администрацию.

Чтобы попасть на другой берег нужно было пройти по оголенной балке мостового перекрытия. Со стороны она казалась надежной и широкой. Но стоило сделать первый шаг, как Хрустов сразу почувствовал себя начинающим канатоходцем, а бурлившая где-то далеко внизу вода совсем не обещала мягкого падения. Спрыгнув на противоположный берег, он облегчено вздохнул. Оглянувшись, невольно позавидовал Семигорцеву. Командор шел следом, даже не балансируя руками, и, казалось, совсем не испытывал страха.

Грунтовая дорога, врезаясь в верхушку небольшого холма, круто уходила вверх. По бокам, обнажая глинистую почву, краснели изъеденные дождевыми промоинами откосы. Хрустов живо представил, как в сильный ливень дорога превращается в сплошной поток грязно желтой воды. И из закоулков памяти тут же материализовалась сцена времен счастливой супружеской молодости. Застигнутые грозой они бегут под крышу тещиной дачи. Сверху, вспениваясь, несутся ручьи растворенной глины. И кажется, что вершина холма, расползаясь под небесными хлябями, стекает им навстречу. Но Нина больше всего боится грозы. Босоногая, в прилипающем к телу платье она выглядит напуганной девочкой. Инстинктивно жмется к нему при каждом ударе грома. А он уже вычислил, что эпицентр грозы не ближе двух километров, поэтому храбриться и изображает героя…

В верхней точке подъема, стараясь перебороть одышку, Хрустов остановился. Оглянувшись, как на ладони увидел заводь, змеевидный изгиб реки, дым костра и желтые крыши палаток на противоположном берегу. Мост отсюда выглядел словно обглоданным. Антон вспомнил про таинственных мурашей. Наверное, о том же подумал и Семигорцев.

– Мураши, одна из здешних легенд, – сообщил он. – На самом деле никто и никогда этих гигантских муравьев клептоманов не видел. Вполне возможно, кто-то из местных под их марку ворует.

Заметив разочарование стажера, командор улыбнулся:

– Никак чудес не дождетесь, Антон Петрович? Они Вам еще надоесть успеют, хуже горькой редьки.

Дорога пошла вниз. Рюкзаки теперь подталкивали в спину и придавали ускорение. Совсем недавно почему-то только с этой стороны холма прошел сильный ливень, и глина превратилась в скользкое месиво. Казалось, одно неаккуратное движение и ты как герой американского боевика, набирая скорость, полетишь вниз по дождевой промоине. Вгрызаясь в скользкий склон ребром ботинка, Хрустов пытался сосредоточиться на дороге, но в мыслях он уже был в легендарной Глухаревке. Об этом странном местечке он много читал в отчетах. Однако, информация там излагалась довольно сухо с изобилием специальных терминов. Сейчас же в непосредственной близости на мокрой дороге под разорванными облаками история поселка воспринималось совершенно по-другому.

До середины восьмидесятых Глухаревка мало отличалась от прочих населенных пунктов российской глубинки. А потом вдруг развернулась от магистральной линии развития и пошла в будущее своим индивидуальным путем. Началось с все с необъяснимого роста населения. Деревни вокруг пустели, а население Глухаревки при практически нулевой рождаемости с каждым годом увеличивалось. Сначала решили, что это москвичи понаехали. Может быть, от этого заблуждения и пошел обычай звать новых соседей москитами. Однако вскоре выяснилось, что \"московская\" версия далеко не все объясняет. На столичных дачников новички действительно походили, но вели себя уж как-то совсем странно. И сменялись они с какой-то подозрительной быстротой. Вот вроде поселилась по соседству молодая семья. Дамочка в джинсах и футболке ходит по огороду, опасливо дергая кончиками пальцев сорняки. Возле бани, играя мускулатурой, бородатый парень неумело рубит дрова. По двору бегает за кошкой девчонка с круглыми косичками. А завтра, глядишь, никого из них уже и нет. Какой-то подозрительный тип, сверкая золотым зубом, суетиться возле сарая, а из окна, словно толстая жаба, выглядывает матрона с тройным подбородком. Через неделю и эти куда-то сгинули. В беседке у дома пьют чай бородатый поп в рясе с круглолицей и улыбчивой матушкой.

Аборигенов \"москиты\" почти не замечали а, вернее сказать, игнорировали. Все попытки завести знакомство оканчивались провалом. Кажется, вот только минуту назад видел их у дома, подходишь и натыкаешься на замок. Попытаешься заговорить с соседом где-нибудь у поселкового магазина, а он молчит и смотрит будто сквозь тебя. Все это не могло не вызывать раздражения. И однажды Антон Никифоров, печально известный среди односельчан склонностью к антизаконным выходкам, решил подпустить красного петуха \"москитам\". Но по какому-то мистическому стечению обстоятельств огонь, почти не тронув соседского сарая, перекинулся на антонову баню, где поджигатель уже отмечал свой подвиг с дружками. Чуть не задохнувшись в дыму, мужики еле сумели вырваться наружу. А на следующий день явилась милиция, и увезла Антона в район для разбирательства. Прошел день, другой. Никаких вестей о судьбе поджигателя до поселка не доходило. Поползли странные слухи. Супруга, не раз желавшая муженьку быстрее сгинуть со свету, закатила публичную истерику. И откликнувшись на ее беду, соседи снарядили в райцентр целую делегацию. Возвращения ходоков ждали до самого вечера. Но те вернулись только через три дня, повергнув односельчан в шок. Оказалось, что местная милиция в ближайшие дни никого не арестовывала. И самое поразительное, что в районном отделении теперь вообще никто не знал о существовании Глухаревки!

На следующий день глава поселковой администрации Петр Михаилович Ронжин поехал в райцентр разбираться. Вернулся на следующее утро пьяным и поседевшим. Оказалось, странная амнезия затронула не только милицию. В районной управе никто даже не слышал о вверенном его заботам поселке. Безуспешно пытался он отыскать Глухавреку и на висевшей в приемной карте района. В итоге назойливого самозванца просто выставили вон. От обиды руководитель несуществующего больше населенного пункта напился до зеленых соплей. Что было потом, помнил плохо. Очнулся за рулем своего \"газика\" ровно посередине моста через Безымянку. С тех пор окрестностей Глухаревки Петр Михаилович не покидал. Продолжая выполнять обязанности главы поселка, писал открытые письма президенту и всем людям доброй воли, призывал разобраться и исправить несправедливость. Одно из таких посланий необъяснимым образом дошло до офиса клуба, после чего и началось активное изучение глухаревской аномалии.

Все эти события только добавили ненависти к москитам. Однако, попыток расправы никто больше не предпринимал. Чужаков теперь уже откровенно боялись. Зато они сами, изменив тактику, перешли к активному экономическому взаимодействию с аборигенами. Соседей нанимали на строительство домов, скупали колхозные угодья, что стало главным источником финансовых поступлений в местную администрацию. В основном же Глухаревка перешла на натуральное хозяйство. Горючее и необходимый минимум товаров для поселкового магазина Ронжин приобретал на вырученные от \"распродажи Родины\" деньги. Для внутреннего обращения была введена местная валюта, окрещенная в народе \"глухариками\". Хозяйственную и финансовую деятельность в этой нелегкой ситуации Петр Михайлович вел железной рукой. Как поговаривали, и свою выгоду не забывал. Но, несмотря на слухи и даже факты, авторитет его у него был непререкаемый. Ибо никакой другой организующей и связующей силы в поселке больше не существовало.

Помимо социальных изменений странности стали твориться и на бытовом уровне. Причем каждый глухаревский обыватель воспринимал их по-своему. Кто-то погружался в лубочный мир детских сказок: разговаривал с воронами, пользовался услугами лягушек водочерпиц, по праздникам стелил на стол скатерть самобранку. Кто-то привыкал жить в опасном соседстве с персонажами белой горячки. А на некоторых аномалия до поры до времени совсем не действовала. И все рассказы соседей они воспринимали в лучшем случае как фантазерство.

Одним из парадоксов глухаревской действительности было то, что туда все-таки доходили письма и телеграммы. А достигших призывного возраста юношей из забытого поселка продолжали забирать в армию. Однако и тут не обходилось без мистики. Возвращались призывники не позднее чем через полгода, бывалыми ветеранами. У многих в иконостасе дембельских значков желтели медали с надписями на иностранных языках. Рассказы о воинских похождениях в джунглях Конго и Новой Гвинеи стали обычным явлением. Один парень, вернувшийся с изуродованной рукой, обвинял в своем увечье акулу. С ней он якобы познакомился при высадке десанта на восточный берег Мадагаскара. Сначала ему не поверили, но проживавший в Глухаревке отставной корабельный врач, не один раз ходивший по теплым морям в кругосветку, действительно опознал характерную работу зубов морской хищницы.

Впрочем, этот странный армейский феномен в последнее время был отмечен и за приделами Глухаревки. Читая отчеты, Хрустов не заострил на этом внимания. Но сейчас вдруг подумал про Николая.

– Павел Николаевич, а наш Коля случайно не из \"аномальных альтернативщиков\"?! – поинтересовался он, вспомнив даже придуманный для этого явления термин.

– Угадали. Из этих самых, – печально вздохнул командор- Помните я вам про спонсоров из госбезопасности рассказывал. Так вот Колю нам по линии ФСБ навязали. Просили понаблюдать в аномальной зоне. Рассчитывают, что каких-нибудь \"сослуживцев\" в Глухаревке встретит. Сомнительный конечно эксперимент, но я не мог отказаться…

– Вот оно что! – протянул Хрустов. Потом, притворно вздохнув, добавил – Бедняга!

Но это уже было чистым лицемерием. В образе жертвы аномальных явлений бравый вояка устраивал его намного больше.

Тем временем они миновали несколько километров лесной дороги, и впереди открылось широкое холмистое поле. Дорога желтой лентой уходила вниз, вынырнув на другом конце ложбины, снова шла на подъем, и там на пригорке зеленый луг переходил в серые островки черепичных крыш.

– Вот уже и Глухаревка! – сообщил Семигорцев.

– Ничего особенного, – успел подумать Хрустов. И в этот самый миг, опровергая все законы физики, повалил снег. Крупными хлопьями он ложился на изумрудно зеленую траву, щекотал холодным прикосновением лоб и щеки. Не понимая, что происходит, среди падающих снежинок, метались обезумевшие бабочки. А солнце, словно насмехаясь, поливало землю жаркими летними лучами. От такого смешения сезонов и красок даже перехватило дыхание. Захотелось, как маленькому ребенку, прыгать, подставляя лицо сказочному снегопаду. Но кончилось все также внезапно, как и началось. Только белый налет на траве напоминал о странном явлении, и высыпавшие на дорогу кузнечики весело прыгали через крохотные сугробы.

Хрустов хотел спросить, часто ли здесь такое бывает. Но, к еще больше изумлению, обнаружил, что рядом никого нет. Несколько секунд он оглядывался по сторонам и растерянно соображал, что делать дальше. Потом вдруг увидел далеко впереди знакомую фигуру. Уже преодолев лежавший впереди спуск и небольшой подъем, председатель клуба быстро уходил в сторону поселка. Пока Хрустов созерцал снегопад, его спутник каким-то необъяснимым образом успел уйти почти на пол километра. Тотчас все инструкции по поведению в аномальной зоне были забыты, и Антон кинулся бегом догонять командора.

Солнце снова скрылось за облаком. Дорога, небо и поле окрасились в мягкие полутона пасмурного российского лета. Такую погоду Хрустов любил. Приглушенные краски родных сельских просторов он всегда предпочитал резким контрастам и экзотике юга, но сейчас ему было не до окружающего пейзажа. С висков, застилая глаза, стекал пот. Рюкзак прыгал за спиной и безжалостно бил по пояснице. Дорога то и дело заставляла спотыкаться, отнимая последние силы. Наконец он окончательно выдохся и пошел пешком.

После спуска и небольшого подъема начиналась Глухаревка. Единственная улица показалась безлюдной, но вскоре Хрустов увидел знакомую фигуру. Огибая стоявший посреди дороги трактор, Семигорцев быстро шел вдоль невысокого серого забора, а потом совсем исчез из виду. Догонять его Хрустов уже не мог и потому в легендарный поселок вступил медленным шагом.

Проезжая часть улицы была изрыта глубокими колеями. На дне их блестели лужи, которые, наверное, не пересыхали и в самую жаркую погоду. По обе стороны, прижимаясь к калиткам, петляли в траве пешеходные тропинки. Дома стояли на некотором отдалении от дороги за волнистой линией покосившихся заборов. Почти везде над серыми черепичными крышами торчали антенны. А в одном из дворов рядом с поленицей пристроился старенький проржавевший \"жигуленок\". Людей на улице по прежнему не наблюдалось, но признаки их существования попадались на каждом шагу. Во дворах сушилось белье. Из окон крайнего дома громко вещала радиостанция маяк. У открытой калитки расхаживали куры, очень грязные, но явно домашние. А около трактора рядом с промасленной шестеренкой кто-то аккуратно разложил на коврике гаечные ключи. Пройдя метров сто вдоль улицы, Хрустов обнаружил и самих обитателей поселка. В глубине одного из дворов за кустами смородины сухощавая сгорбленная старушка беседовала с полной теткой неопределенного возраста. Увидев чужака, они прекратили разговор и поздоровались. Уходя, Хрустов услышал, как старушка сказала:

– Опять экспедиция. Михалычу магарыч понесли.

Не прошел Хрустов и нескольких шагов, как из распахнувшейся калитки вывалились два мужика. У одного через ремень свешивалось брюхо. Круглая добродушная физиономия излучала невозмутимое спокойствие. Другой наоборот был худой, дерганый со злым бегающим взглядом. Парочка двинулась вдоль по улице, громко обсуждая: \"-Отпустит ли Зинка товар на глухарики?\".

Сначала они обогнали Хрустова, потом худощавый неожиданно обернулся и спросил:

– Мужик, две сотни глухарей на полтинник сменяешь?

Растерявшись, Хрустов замотал головой. В глазах аборигена появилось что-то уже совсем не доброе:

– Чего головой машешь?

– Пойдем, пойдем, Колян, – вмешался толстяк, и, ухватив приятеля за плечи, потянул его прочь. Благоразумно выждав пока они отойдут подальше, Хрустов двинулся следом. Судя по всему, приятели шли к магазину. А опыт подсказывал, что где-то рядом с торговой точкой, скорее всего, находится и поселковая администрации. Хотелось верить, что там, наконец, отыщется исчезнувший Семигорцев. Однако Хрустов понимал, что это он сам каким-то таинственным образом оторвался от своего спутника. И теперь председатель клуба, наверное, разыскивает пропавшего стажера, и проклинает день, когда согласился взять такого недотепу в экспедицию.

И вдруг Семигорцев появился в двух шагах от него, также внезапно, как и исчез. С возгласом \"Наконец-то!\" он вынырнул из переулка, и без каких либо объяснений потянул за собой в сторону от главной улицы. Выглядел командор очень странно. Прихрамывал на левую ногу, за спиной не было рюкзака, взгляд воровато метался от одного забора к другому. Хрустов не решался задавать вопросов, но чувствовал, что происходит что-то ненормальное, и ему почему-то совершенно не хотелось идти за Семигорцевым.

Они миновали коротенький переулок и остановились перед маленьким бревенчатым срубом, похожим на баню. Вид этого строение почему-то сразу вызвал у Хрустову приступ беспричинного страха. Казалось внутри, за фасадом потемневших бревен, прячется нечто опасное. А Семтгорцев, опять же без всяких объяснений, приоткрыл покосившуюся дверь и коротко бросил:

– Заходите!

В крохотном окошке мелькнуло и сразу же исчезло лицо, чье-то бледное одутловатое лицо. А из дверного проема дохнуло гнилью и перегаром.

Да заходите же! – поторопил Семигорцев. Но, несмотря на непререкаемый авторитет командора, Хрустов почему-то не спешил выполнять приказание.

– Павел Николаевич, мы же с вами в администрацию собирались. Что это все значит?

– Здесь теперь администрация! – быстро и раздраженно ответил Семигорцев. Взгляд снова воровато заскользил по сторонам, и Хрустов вдруг почувствовал, что командор врет. Он совершенно не понимал, зачем эта странная ложь, но ему стало совсем страшно.

– Что встал! Входи, давай! – с совершенно несвойственной интонацией прикрикнул Семигорцев. В это время в бане послышалось какое-то движение. Повинуясь безотчетному импульсу, Хрустов бросился бежать.

Сзади послышались крики. Боясь обернуться, Хрустов скинул со спины рюкзак и припустился еще сильнее. Судя по всему, за ним гнались сразу несколько человек. И среди незнакомых голосов, громче всех звучал бас Сидорина.

В голове в такт движению ног прыгали обрывки мыслей.

– Влип ты, парень! Заманили в глухомань, теперь запрут в сарае, и будут с отца выкуп требовать. И ведь главное сам суда притащился. Как ребенок во весь этот спектакль с клубом аномальщиков поверил!

Страх придавал силы. Сделав рывок, он немного опередил преследователей. На бегу уже складывался план дальнейших действий.

– Оторваться, потом в лес. Бог даст, пешком к утру до платформы доберусь. А там уж как-нибудь и до Москвы. И забыть все как страшный сон!

Но тут что-то попало под ноги, и в следующий миг он уже не бежал, а летел, беспомощно хватаясь руками за воздух…

Очнувшись, он обнаружил, что лежит на траве возле дороги. А, сброшенный рюкзак, чудесным образом оказался у него под головой.

– Антон Петрович, что с вами, очнитесь! – прозвучало над самым ухом. Резко перевернувшись, Хрустов приготовился защищаться, но преследователей рядом не было. Только Семигорцев, присев на корточки, озабоченно смотрел на него и делал рукой странные круговые пассы. Заворожено наблюдая за движениями его ладони, Хрустов чувствовал, как уходит страх. Перед ним снова был прежний председатель клуба, и все случившееся казалось теперь дикой нелепостью.

Вскоре они снова шли по главной улице поселка. Хрустов, потупив глаза, слушал командора:

– Антон Петрович, еще раз запомните как \"Отче наш\". Как только встретились с чем-нибудь необычным никаких резких действий. Увидели, что я исчез, стойте на месте. Огляделись по сторонам. Что еще изменилось? Небо, земля, дорога? Стоим, анализируем, и никакой беготни. Я сам на вас выйду. А то пришлось гнаться до самого поселка, да еще по другой пространственно временной траектории. Хорошо спортивная подготовка не подвела, а то бы вы тут еще, Бог знает что, начудили…

Выслушивать нотацию всегда неприятно, но председатель клуба был прав. Прочитанные перед отъездом правила поведения в аномальных зонах Хрустов от растерянности и испуга действительно проигнорировал. Правда, о появлении двойников ни в каких инструкциях ничего не говорилось. Но рассказывать, как Лже-Семигорцев пытался заманить его в старую баню он не стал. Решил, что подобных историй командор и без него наслушался и насмотрелся. В инструкциях указывалось, что искажение могут принимать самые причудливые формы. Но куда опасней считались ситуации близкие к обычной реальности. Именно эти, плохо различимые ответвления, как правило, и становились причиной физических и психологических травм стажеров.

Так что можно было сказать, что Хрустову еще повезло. Зато сам он в очередной раз проявил полную неспособность ориентироваться в изменившейся обстановке. Подобных примеров в своей биографии Хрустов к прискорбию мог насчитать огромное количество. Естественный отбор, наверное, давно бы вычеркнул его из участников соревнования. И только цивилизация с ее губительной для человеческой породы гуманностью, позволяла таким неудачникам существовать и даже давать потомство. Осознавать это было тяжело и унизительно. Правда, в литературе часто приводились примеры преодоления врожденных слабостей. Но только на книжных страницах все кончается хорошо. В жизни же, стучась в закрытую дверь, скорее всего, расшибешь в кровь кулаки. Да еще, не дай Бог, занесешь в ссадины какую-нибудь заразу! И тогда вместо лавров победителя, раздувшиеся от гноя руки, а то и преждевременная инвалидность. Так что уж лучше судьбу лишний раз не испытывать. Жизненный опыт давно уже привел к такому выводу, но вот опять какой-то лукавый искуситель затянул в авантюру.

– И чего же дома-то не сиделось! – горестно думал Хрустов. Прежняя жизнь скучающего рантье казалась теперь утерянным раем. Как хорошо в такую мягкую пасмурную погоду пройтись по Замоскворечью. Посидеть где-нибудь в кафе. Тихая музыка, запотевший бокал пива в руках, дождевые капли на стекле и калейдоскоп незнакомых лиц за окошком. Тут тебе и сюжеты для воображения, и целая философия. А вечером в театр на премьеру, или просто на любимый диван с недочитанной книгой…

Наверное, по выражению лица Семигорцев понял настроение стажера:

– Да не грустите Антон Петрович! Привыкните ко всем этим фокусам. Через пару дней страх пройдет, любопытство появится. Зато потом будет что вспомнить, да и научитесь ценить спокойную жизнь.

Сказано это было искренне, без всякого ветеранского самодовольства, и Хрустову действительно стало легче. Уже веселее он смотрел на деревенский пейзаж и думал, что пару недель он здесь как-нибудь продержится. А потом в Москву и больше уж никаких авантюр!

Тем временем улица вывела их на небольшую площадь, где сосредоточилась вся нехитрая инфраструктура поселка. Центральное место занимал торговый комплекс. Сквозь стеклянный фасад универмага были видны пустые полки и скучающие продавщицы, зато у пристройки с табличкой \"Продукты\" наблюдалось заметное оживление. У кирпичной стены припарковались несколько стареньких велосипедов. За углом кто-то привязал лошадь. Мотая гривой, животное отгоняло мух и с тоской смотрело на длинную очередь на ступеньках. Там собрались в основном лица женского пола. Мужское население в томлении слонялось чуть поодаль. Среди фигур серо-пыльного цвета Хрустов обнаружил и уже знакомую парочку. Они тоже заметили чужаков. Худощавый Колян, помахивая прутиком, двинулся наперерез. Ожидая неизбежного конфликта, Хрустов ощутил легкий озноб и неприятное напряжение в мышцах, а Семигорцев, как не в чем ни бывало, поздоровался.

– Николаевич, глухари на российские махнешь? – предложил Колян сразу после обмена рукопожатиями.

– Какой курс? – деловито поинтересовался командор. После не долгих торгов сошлись на трех сотнях за полтинник. Нервно дергая щекой, абориген пересчитал новенькие десятки и пошел к товарищам. А Семигорцев аккуратно сложил пожелтевшие бумажки синими печатями и убрал их в нагрудный карман штормовки. Видя удивление Хрустова, он пояснил:

– Глухарики очень интересная валюта. Здесь на нее купить можно практически все, кроме спиртного. Поэтому и курс такой низкий.

Оставив магазин по правую руку, они двинулись к длинному одноэтажному строению. С правой стороны здания над оцинкованной крышей висел российский триколор. Слева так же понуро болтался флаг какой-то экзотической страны. Из отчетов Хрустов знал, что в Глухаревке с некоторых пор существует официальное полномочное представительство народной республики Бахчатрейн, страны, не отмеченной ни на одной политической карте. Поэтому зелено-красному полотнищу над зданием администрации он не особенно удивился. Куда больше его заинтересовал архитектурный шедевр напротив. Крохотный дворец с ажурной колоннадой и итальянским балкончиком совершенно не вписывался в местный ландшафт. Выглядел он еще более нелепо, чем флаг иностранного государства. Казалось, под пасмурное российское небо здание перенеслось по прихоти волшебника или джина. Правда, одна российская деталь в архитектурном ансамбле все-таки присутствовала. На ажурных увитых плющом воротах красовался карикатурно огромный амбарный замок.

– Хоромы нашего уважаемого Петра Михайловича Ронжина. Шабашники с юга строили, поговаривают настоящие арабы, – сообщил Семигорцев. Потом, размышляя вслух, добавил – А дома его опять нет. Будем надеяться, что в конторе. Хотя не нравиться мне все это…

Шамаханская царица

В коридоре администрации пахло свежеструганными досками и еще чем-то специфическим сельским. Несколько кабинетов с невидимыми в полутьме табличками были закрыты. Только в самом дальнем конце через распахнутую дверь врывались потоки света и веселый стук пишущей машинки. И сразу же в памяти всплыли образы из прошлого:

…Захламленная старой мебелью и приборами комнатка лаборатории. В снопах яркого света плавают крохотные взвешенные частички пыли. За столиком у окна лаборантка Леночка старательно набивает на машинке текст отчета. А в дальнем конце комнаты младший научный сотрудник Хрустов безуспешно пытается сосредоточиться на работе. Отвлекает жара, стук клавиш. Взгляд скользит по открытым плечам Леночки, светлым завиткам волос, и мысли уносятся куда-то далеко от цифр и формул…

Очнувшись, Хрустов обнаружил, что стоит уже в дальнем конце коридора перед раскрытой дверью. Еще один шаг и он словно перенесся в другой мир. Сквозь занавешенное противомоскитной сеткой окно в комнату прорывалось жаркое тропическое солнце. Широко и белозубо улыбались с фотографий на стенах черноволосые мужчины в военной форме. Под потолком со скрипом вращал огромные лопасти старинный вентилятор, а в затененном углу под картой незнакомой страны смуглая девушка выбивала пулеметную дробь на клавишах старомодной пишущей машинки.

Уже давно встреча с женщиной не производил на Хрустова такого нокаутирующего эффекта. Застыв на пороге, он поедал незнакомку глазами. Классическое лицо арабской красавицы. Строгая белизна европейской блузки хорошо оттеняет матовую смуглую кожу. Восточная кошачья гибкость в движениях, и в то же время ничего гаремного. Взгляд веселый, независимый, и где-то в глубине темных как южная ночь глаз дерзкий вызовом всем неуклюжим и грубым существам мужского пола.

Несколько секунд продолжалась немая сцена. Наконец, девушка, оторвавшись от машинки, улыбнулась незваному гостю и, с трудом выговаривая русские слова, произнесла:

– Здравствуйте, добро пожаловать!

Хрустов тоже улыбнулся в ответ, но как-то очень растерянно. Потом, обведя глазами комнату, спросил:

– Бахчатрейн?

Девушка кивнула и выдала длинную фразу на незнакомом языке. Вконец растерявшись, Хрустов жестами стал показывать, что не понимает. Но тут же выяснилось, что обращались не к нему. Раскрылась дверь в смежную комнату, и на пороге появился худощавый молодой мужчина в военной форме. Черные буравчики глаз недобро скользнули по лицу гостя, потом обратились на девушку. Она снова быстро заговорила, то обращаясь к нему, то переводя взгляд на Хрустова. Мужчина так же быстро и, раздраженно отвечал. Незнакомые слова сыпались как пулеметные очереди. Подкрепляя их жестами, энергично работали руки. Чувствуя, что не вовремя вторгся на суверенную территорию чужой страны, Хрустов попятился назад.

Уже на пороге поймал на себе взгляд черноволосой красавицы, и в тот же миг в сознании вдруг что-то перевернулось. Никогда еще раньше не испытывал он такой резкой смены настроения. Казалось, с плеч упал тяжкий гнет, который многие годы давил и пригибал к земле. Старость, караулившая на пороге очередного юбилея, повизгивая от бессильной злобы, унеслась куда-то за край горизонта. Да и не существовала ли эта уродливая ведьма на самом деле? Не была ли она ли всего лишь порождением болезненной усталости сознания?

Уходя по полутемному коридору, Хрустов ощущал необычайную легкость во всем теле. В спину летел стук машинки, а затылок, казалось, еще чувствовал жар тропического солнца. Даже не возникало вопросов, каким образом кусочек экзотической страны перенесся в здание гухаревской поселковой администрации. Чудом, пожалуй, было другое. В сорок лет, окончательно изжив романтические настроения юности, Хрустов умудрился с первого взгляда влюбиться в молодую восточную красавицу.

Но аномалия сразу же постаралась осадить не в меру влюбчивого стажера. Не успел он сделать нескольких шагов, как из темноты кто-то продекламировал:

… и девица

Шамаханская царица

Вся сияя как заря

Тихо встретила царя

Воображение сразу нарисовало царя Дадона, плешивого, с жиденькой бороденкой и похотливым взглядом. Правда, с собой Хрустов этот образ отождествлять не стал. Мысли его сейчас были бесконечно далеки от земной похоти. Словно на какой-то миг приоткрылись перед ним сверкающие в утренней росе долины позабытой прародины, и светлая тоска хлынула в душу. Но все это длилось какие-то мгновения. Обнаружив, что стоит совершенно один среди полутемного коридора, Хрустов опять испугался. Двери вокруг были плотно закрыты, и представительство Бахчатрейна больше никак не обнаруживало своего существования.

Сначала в полголоса, а потом уже громче, Хрустов позвал Семигорцева. Никто не откликнулся. Только одна дверь внезапно распахнулась, в полутьме кто-то громко хрюкнул. Хрустов вздрогнул от неожиданности, и, стараясь унять страх, быстро пошел к выходу.

На улице по-прежнему было пасмурно. Под серым небом уныло торчали бесцветные крыши домов, на ступеньках магазина лениво переговаривалась очередь. Громко жевала траву привязанная за углом лошадь. Через площадь шла очередная старушка с большой дырявой авоськой, из которой торчали похожие на кирпичи коричневые буханки хлеба. Шла медленно, словно сгибаясь под тяжестью беспросветной азиатской вечности, в которой нет земного спасения, и лишь только где-то высоко-высоко над хмурыми облаками ждет земных страдальцев сверкающий небесный купол. Провожая старую женщину взглядом, Хрустов вдруг обнаружил, что одна деталь в панораме изменилась. Ворота в особняк Ронжина теперь были широко распахнуты.

– Командора, наверное, надо искать там, – подумал Хрустов, но тут же вспомнил недавние наставления:

– Не совершай неоправданно быстрых перемещений! Не давай аномалии затянуть себя. Анализируй изменения в обстановке…

Оглянувшись, он попытался, как при разгадке детского ребуса, найти скрытые несоответствия в картинках. И взгляд почему-то опять прицепился к бредущей по площади старушке.

– Что-то здесь не чисто! – подсказала интуиция. И тут же он понял, что его насторожило. За время пока он осматривал площадь, она должна была сдвинуться хотя бы на несколько метров. Но женщина находилась в той же точке, и вместе с тем, продолжала идти, словно под ногами была тренажерная дорожка. Зато тень старухи менялась прямо на глазах. Чудовищно увеличиваясь в размерах, она ползла прямо к крыльцу, где стоял Хрустов.

– Опять начинается! – тоскливо подумал Хрустов. Очередная попытка преодолеть страх закончилась неудачей. Нервы и тело плохо повиновались сознанию. Желудок, вызывая тошноту, переместился к горлу, в коленях обнаружилась предательская слабость. Несколько секунд он смотрел, как тень приближается к ступеням, и пытался убедить себя, что ничего страшного не происходит. Наконец, не выдержал и попятился назад. Тень поползла быстрее. В ее движение теперь чувствовалось что-то хищное, угрожающее. Распахнув дверь, Хрустов кинулся обратно в коридор. Тень, опережая его, совершила стремительный бросок. Взметнувшись над крыльцом, черное одеяло накрыло с головой, дохнув в лицо ледяным могильным холодом. На какой-то миг Хрустов увидел над собой звезды, а потом и они исчезли. Оседая на ослабших ногах, он рухнул на порог и уже второй раз за этот день потерял сознание.

Еще окончательно не придя в себя, он услышал голоса. Один принадлежал командору, другой молодой женщине, говорившей с сильным иностранным акцентом. С трудом, приоткрыв веки, Антон увидел над собой точеный персидский нос и большие восточные глаза.

– Немножечко живой! – улыбаясь, сказала девушка. Ладонь лежавшая на его затылке показалось восхитительно прохладной. Потом он понял, что это действовал холодный компресс, но в памяти все равно осталось легкое исцеляющее прикосновение ее пальцев. Повернув голову, Хрустов даже зажмурился, спасая глаза от яркого тропического солнца. Оказалось, что он лежит у порога представительства Бахчатрейна, причем тело большей частью находится в коридоре глухаревской администрации, а голова вторглась на суверенную территорию.

– Надира, может быть, попробуем его поднять? – прозвучал сверху голос Семигорцева. Девушка повернулась в сторону комнаты и крикнула что-то на своем языке. Все это время Хрустов заворожено смотрел, как черный завиток дрожит над расстегнутым воротником ее блузки.

Откуда-то из потоков света вынырнул мужчина в военной форме. Все трое наклонились над Хрустовым и общими усилиями перевели его в сидячее положение. Опираясь на их руки, он поднялся и, не узнавая собственного голоса, выдавил \"спасибо\". Мужчина ответил дружеским хлопком по плечу и длинной фразой, из которой удалось перевести только \"омиго\". Весело переговариваясь, бахчатрейнцы удалились вглубь своей территории, а Хрустов, опираясь на плечо командора, двинулся к выходу. Голова, наверное, от удара при падении, болела и кружилась. Но с каждым новым шагом возвращались силы. Вместе с ними пришел и жгучий стыд. Дважды за этот день он словно барышня хлопнулся в обморок. Причем второй раз на глазах женщины, в которую уже успел безнадежно влюбиться.

Укус

– Простите меня ради Бога, Антон Петрович! Не надо было Вас в первый же день тащить в самое пекло. Но я хотел эффект новичка использовать, выяснить надо было кое-что. Толком ничего так и не выяснил, а вот Вас чуть было не угробил.

Извинялся Семигорцев вполне искренне, но Хрустова по-прежнему мучил стыд. Не вышло из него исследователя аномальных явлений. И нервы оказались не на высоте, да и желания заметно поубавилось. Но о том, что пытался выяснить Семигорцев, он все-таки поинтересовался.

Оказалось, что командора очень насторожило исчезновение главы поселковой администрации. Уже несколько лет Ронжин не удалялся больше чем на несколько километров от Глухаревки. Сейчас он, конечно, мог находиться на дальнем покосе или рыбачить где-нибудь у тихой заводи Безымянки. Но странной показалась реакция людей, у которых Семигорцев пытался навести справки. Единственным, кто твердо признавал руководящую роль главы поселка, был встретивший их водитель. Но он и сам исчез еще утром. Остальные же отвечали как-то странно. Вроде бы и администрации в Глухаревке не существует, а если и есть, то непонятно кто ей командует. Про Ронжина тоже говорили очень туманно. Некоторые даже сомневались в самом факте его существования. Впрочем, в аномальных зонах подобные явления происходили довольно часто. Их постоянные обитатели странным образом исчезали, вычеркивались из памяти окружающих, а потом как ни в чем небывало появлялись. Но сейчас речь шла не о простом обывателе, а о ключевой фигуре. Слишком многое зависело от главы администрации в этом потерянном для остального мира поселке. Именно Ронжин был осью, на которой пока еще как-то держалась сотканная из аномальных парадоксов и обычных человеческих проблем жизнь поселка. Его ругали, порой зло и завистливо, порой вполне справедливо. Но несмотря на все это, без Ронжина трудно было представить дальнейшее существование Глухаревки. И вот теперь вокруг его имени образовался подозрительный вакуум.

Первоначально Семигорцев решил, что стал жертвой эффекта названного на жаргоне аномальщиков \"замыливанием\". Проявлялся он в том, что вокруг людей многократно совершавших экспедиции в одну и ту же аномальную зону начинала выстраиваться индивидуальная версия действительности. В рамках этой версии, как правило, начинали реализоваться страхи и опасения человека. А Семигорцев и раньше часто думал о том, что может произойти с Глухаревкой без Ронжина. Чтобы отмести такой вариант он и решил использовать присутствие новичка. Но совместный поход с Хрустовым еще более запутал ситуацию. Глава администрации так и не обнаружился. А по отношению к новичку, аномалия повела себя как-то уж очень агрессивно.

Возвращаясь в лагерь, они снова шли по безлюдной улице. Солнце так и не показалось, но, по сравнению с утром, значительно потеплело. Пасмурное марево висело над поселком, раскрашивая сельский пейзаж в приглушенные пастельные тона. По обочинам дороги мягкие волны цветочных зарослей ретушировали почерневшие доски заборов. За покосившимися оградами раскинули узловатые ветви старые яблони. Под ноги то и дело бросались куры. Наблюдая это сонное царство, Хрустов уже с трудом верил, что здесь может происходить что-то необычное. Казалось, что все его сегодняшние приключения произошли с кем-то другим. Потускнел даже образ прекрасной бахчатрейнки. И он с грустью думал, что это был лишь мираж, прекрасный и мимолетный. Из тех, что изредка посещают людей, уводя их в обманчивые кущи несбыточных иллюзий.

Из инструкции по поведению в аномальной зоне Хрустов знал, что сейчас происходит так называемое \"отторжение\". Сознание начинает отгораживаться от всего, что нарушает законы причинно-следственных связей обычного мира. Были известны случаи, когда, прожив в аномальной зоне несколько месяцев, человек так и не замечал ничего необычного. Своих товарищей по экспедиции такие люди обычно объявляли шарлатанами или свихнувшимися фантазерами и громко трубили об этом на всех перекрестках. Именно их точка зрения чаше всего попадала в прессу, убеждая читателей, что ничего таинственного в нашем мире не происходит. Но, похоже, что к такой крайней форме \"отторжения\" Хрустов не был склонен, и вскоре аномалия снова стала о себе напоминать.

Впереди в небольшой ложбине показался колодец. Потемневшие от времени бревна позеленил мох, но венчала сооружение вполне современная оцинкованная крыша. Привязанное цепью ведро, стояло на углу сруба, рядом с ним важно восседала огромная лягушка. Чтобы получше рассмотреть это изумрудно зеленое существо, Хрустов даже остановился. Лягушка, заметив его внимание, раздула подшейный мешочек, издала квакающий звук, и круглые выпученные глаза вдруг странно блеснули. Тут же ведро подпрыгнуло и, раскручивая ожившую ручку, полетело в колодец. Но досмотреть, что будет дальше, не удалось.

– Пойдемте, пойдемте – потянул его за руку Семигорцев – Если она поднимет, ведро придется нам по обычаю выпить, как минимум по полной кружке. Не знаю как вы, а я подобной процедуре сейчас не очень расположен.

Уходя, Хрустов не удержался и бросил еще один взгляд на колодец. Ведро уже достигло конечной нижней точки, и лягушка, не понимая, что делать дальше, удивленно смотрела на уходящих людей. Теперь Хрустов вспомнил, что читал о \"водочерпицах\". Но одно дело сухой язык отчета, и совершенно другое увидеть это существо собственными глазами. И почему-то именно сейчас ему вдруг очень захотелось выпить кружку ледяной колодезной воды.

От колодца дорога сразу пошла на подъем. На пригорке, за очередным покосившимся забором открылся вид на странное здание. Выкрашенные в ярко желтый цвет кирпичные стены плохо гармонировали с окружающим ландшафтом. Большая железная дверь со зрачком видеокамеры походила на вход в какой-нибудь московский офис. За углом уткнулся в заросли лопуха огромной джип, а над крышей торчал большой спартаковский флаг.

– Когда в ту сторону шли, я этот дом что-то не заметил, – удивился Хрустов.

– А вы его и не могли видеть. Он только на обратном пути проявляется, – подтвердил командор – Вы в отчете про так называемых москитов конечно читали. Так что полюбуйтесь, достаточно типичное для этой публики место обитания.

– А все-таки кто они такие? – спросил Хрустов.

– А это никто толком не знает, – признался Семигорцев. Правда, некоторые сведения об этой категории жителей он все-таки сообщил. \"Москиты\" считали себя столичными жителями, и Глухаревка почему-то воспринималась ими, как ближнее Подмосковье. Тот факт, что отсюда до столицы около трехсот километров, они как-то игнорировали. Потраченное на дорогу время списывалось на автомобильные пробки. Больше информации выудить из этой публики пока не удалось. Слишком замкнуто они держались. Признавали только самих себя, а все остальное воспринимали как картинки из комиксов на тему сельской жизни.

Они уже прошли дом, когда на втором этаже с шумом распахнулось окно. Стриженный здоровяк с татуированным мускулистым торсом, перегнулся через подоконник и смерил Хрустова недобрым взглядом. Потом в доме кто-то включил музыку. И до следующего поворота улицы слышно было, как хриплый голос российского шансонье поет о суровой романтике исправительных лагерей.

По дороге попался еще один колодец, только уже без \"водочерпицы\". Около него на лавочке, поставив на траву ведра, устроились поболтать три деревенские старушки. Завидев незнакомцев, они вежливо поздоровались, а в спину начали шептаться:

– С райцентра приехали. Все администрацию ищут. А какая у нас тут администрация? Не было ее тут никогда…

И уже на выходе из поселка из зарослей лопухов неожиданно выскочила свора собак. Шавки всех мастей и размеров накинулись на чужаков с громким лаем. Казалось, еще чуть-чуть и от нарушителей границы полетят клочья. Но Семигорцев на нападение ни как не отреагировал. Просто прошел мимо, не замечая оскаленные собачьи морды. Хрустов позавидовал его хладнокровию, но сам все-таки решил подстраховаться. Трюк с киданием камня на деревенских собак обычно действовал безотказно. И сейчас, стоило только нагнуться за воображаемым булыжником, как стая, поджав хвосты, кинулась врассыпную. Но вдруг откуда-то из зарослей лопуха вылетел крупный щенок овчарки и без всякого предупреждения вцепился в кисть.

– Ах ты сволочь! – завопил Хрустов, вырывая руку. И тут же где-то за поселком долго и раскатисто загромыхало.

– Идемте быстрее. Скоро гроза будет, – поторопил Семигорцев. Они ускорили шаг и через десять минут уже подходили к лесу. Про укус Хрустов совершенно забыл. Маленький инцидент терялся в ворохе других куда более значительных происшествий и впечатлений.

Но как часто бывает, незамеченные мелочи влекут за собой события куда более серьезные и даже фатальные. Стараясь поспеть за спутником, Хрустов шел не оглядываясь. А в спину ему внимательно глядели светящиеся в полумраке глаза. Волчонок- оборотень решил проследить за своим \"крестником\". Этим ритуальным укусом он выполнил долг перед своим древним племенем, и еще на один шаг продлил тропинку, начало которой терялось в доисторических тысячелетьях. Мягко ступая лапами, волчонок крался вслед за людьми. Над его спиной ветер трепал заросли крапивы. И в их шелесте слышался мотив древней песни о временах, когда звери и люди, проживая единой косматой семьей, менялись обличиями так же, как теперь родственники и друзья меняются одеждой.

Гроза

Когда они добрались до берега Безымянки, ветер уже сгибал верхушки деревьев, и в почерневшем небе вспыхивали зарницы. В центре лагеря под брезентовым навесом упорно боролся за жизнь костер. Под порывами ветра языки пламени прибивало к земле. Казалось, огонь вот-вот потухнет, но он снова вырывался вверх, облизывая прокопченное донышко котелка. Внутри посудины булькали, доходя до готовности, макароны. Сидорин и Николай тем временем растягивали вокруг лагеря какой-то кабель.

– Магнит-защиту готовят, – пояснил Семигорцев.- Тут во время грозы черт знает что твориться. Гоголевского Вия помните? Так вот это что-то вроде волосяной веревки или мелового круга, только более современный вариант. Шнур с набором магнитных пластин в определенной комбинации.

– Здорово, разведка! Сейчас магнитку дотянем и ужинать будем, – весело крикнул Сидорин. Николай ничего не сказал и только мрачно посмотрел в их сторону. На лице читалось возмущение против вопиющей несправедливости:

– Кто-то, изображая из себя начальство, гуляет по поселкам, а кто-то целый день вынужден заниматься благоустройством и защитой лагеря.

Но через десять минут уже вся компания собралась под навесом и мирно уплетала заправленные тушенкой макароны.

– Эх, сейчас бы по маленькой за начало сезона, – мечтательно протянул Сидорин. Взгляды сразу же обратились на председателя клуба.

– Ну что ж с вами делать! – проворчал Семигорцев, и пошел к своей палатке. Когда он вернулся с большой флягой, по навесу застучали первые капли, и почти сразу же хлынул ливень. Такого Хрустову давно уже не доводилось видеть. Лес на противоположном берегу исчез за стеной дождя. Силуэты ближайших деревьев превратились в мифических пауков-чудовищ. И, казалось, они угрожающе протягивают к лагерю намокшие лапы.

Разлив по кружкам содержимое \"командорской\" фляги, Сидорин кинул умиротворенный взгляд на разбушевавшуюся стихию.

– Славно заливает! Гроза в первый день, хорошая примета.

– В прошлый раз ты говорил, что жара в первый день это к удаче, – скептично заметил командор. Сидорин охотно согласился:

– А оно так и есть, Паша. Примет много хороших.

И тут в разговор встрял Николай:

– Фуфло это, а не дождь! Вот когда наша рота под Дабу-Дабу стояла, ливень три недели шел, без просвета. Керза на сапогах как мокрая бумага поползла. У некоторых мужиков по всему телу чирьи пошли, а у одного чудика даже член гнить начал. Когда его на вертушке в госпиталь увозили, все кричал, что не даст резать…

Видя, что его никто не слушает, Николай обиженно замолчал, а Сидорин провозгласил тост за тридцать пятое \"погружение\". Потом все снова накинулись на макароны, и вскоре Хрустов пришел в какое-то первобытное состояние блаженства. По телу разливались тепло и сытость. Бушующая вокруг стихия превращала пространство под тентом в уютный уголок, огороженный от всего мира стеной дождя. Коля больше не хвастал своими подвигами, и под треск костра зазвучали воспоминания о прошлых экспедициях.