Каннинг стал наглядным уроком, предупреждением для оступившихся. Его лишили места и положения, сослали в общежитие пролетариата, наподобие башни Хоскинс, запихнули в толпу тех, кто ежемесячно выстраивался в очередь на улице, чтобы получить базовое жизненное пособие. Они превратили его в долиста. Но долиста, очень непохожего на других. Его произношение и манера строить фразы, даже то, как он двигался, как смотрел на окружающих, — все выдавало в нем чужака в глазах его новых товарищей. Отвергнутый прежними знакомыми, он оказался в изоляции и среди тех, с кем его уравняли. Казалось, ему оставалось только ненавидеть и жалеть самого себя.

— Остальные уже прибыли? — спросил Пьер.

— Да, сэр. Я осмотрел помещения наверху и решил использовать теннисный корт вместо главной аудитории, потому что у корта нет стеклянной крыши, и мне пришлось только затемнить два ряда окон.

— Хорошо, Уоллес.

Пьер одобрительно похлопал молодого человека по плечу. Многие из так называемых лидеров, с которыми Пьер собирался встретиться сегодня ночью, несколько часов тряслись бы из-за такой ерунды, как перенос места встречи на сорок-пятьдесят метров. Каннинг же просто взял и сделал. Может, это и мелочь, но руководство и инициатива как раз и состоят из таких мелочей.

Каннинг повернулся, собираясь уйти, но рука, которая легла ему на плечо, заставила его задержаться. Он снова повернулся к Пьеру: даже странные тени на освещенном снизу лице не могли скрыть беспокойства его собеседника.

— Ты уверен, что готов к этому, Уоллес? — Голос Пьера был мягким, почти ласковым, но в нем звучала настойчивость. — Я не могу полностью гарантировать, что все эти люди на самом деле те, за кого себя выдают.

— Я доверяю вашей проницательности, сэр. — Каннингу тяжело было так сказать, а еще тяжелее было так думать, но все-таки он говорил правду. Он во многом все еще отличался от Пьера, но безоговорочно верил ему. Он заставил себя усмехнуться. — В конце концов, я знаю, что вы переманили на свою сторону по крайней мере одного шпиона Министерства госбезопасности. Хотелось бы думать, это означает, что вы переманили обоих.

— Боюсь, есть только один способ проверить, — вздохнул Пьер и обнял за плечи бывшего Законодателя. — Ну что ж, за дело!

Каннинг кивнул в знак согласия и отвел в сторону толстое полотнище, висевшее поперек огромной арки. Арка служила входом в низкий и широкий коридор между турникетами и окошками билетеров, и по нему Пьер проследовал за своим гидом в другой конец помещения, где висел такой же занавес из толстой ткани.

Каннинг и его отвел в сторону, и политик выключил фонарик, перед тем как войти в тускло освещенный зал. Голый пол делал звук шагов неестественно громким, в воздухе висел затхлый, нежилой запах покинутого дома. Да и само здание было похоже на громадный, гниющий изнутри ствол дерева. Тусклое свечение немногочисленных световых трубок указывало им путь, и они прошли по гулкому коридору, миновав баскетбольную площадку и покрытый толстым слоем пыли бассейн, к центральной части давно безжизненного спортивного комплекса.

Каннинг отодвинул еще одну занавеску, и Пьер прищурился. Оказывается, Уоллес ухитрился заменить лампы верхнего освещения, украденные местными обитателями сразу же после того, как теннисный корт перестал работать. Результаты его трудов превзошли все ожидания Пьера. Затемненные окна служили защитой этому свету, пряча его от постороннего взгляда, но огромный теннисный корт превратился в ярко освещенную сцену. Это было весьма символично — встретиться в разрушенном монументальном памятнике бесхозяйственности и коррупции, но рабочие бригады Каннинга сумели в самом его центре создать островок света и порядка. Они вытерли пыль и подмели, даже вымыли зрительские места, убрали отовсюду паутину — и это было символично. Несмотря на то что каждый присутствующий подвергался большому риску, здесь не возникло атмосферы тайного убежища и навязчивого страха, которые сопровождали встречи других подпольных групп.

Конечно, думал Пьер, пока они спускались между рядами сидений к ровному полю корта, паранойя и конспирация имеют право на существование, особенно в таких операциях, как эта, но в решительные моменты требовалось другое настроение. Если сегодня ночью он добьется успеха, окупится любой риск, которому они с Каннингом подвергли себя, готовя эту встречу и формируя умонастроения, сделавшие ее возможной.

А если не добьется, то они с Уоллесом, вероятно, очень скоро исчезнут.

Пьер спустился к площадке корта и прошел к небольшому столу, который Каннинг установил в центре. Более семидесяти мужчин и женщин смотрели на него со зрительских мест, и на каждом лице отражалась своя уникальная смесь беспокойства и возбуждения. Двенадцать зрителей в переднем ряду выглядели особенно напряженными, потому что только им из восьмидесяти членов Центрального комитета ПГП Пьер доверял настолько, что пригласил сюда.

Пьер сел на приготовленный для него стул и положил руки на столешницу, Каннинг встал у него за спиной. Пьер сидел молча, медленно оглядывая лица сидящих перед ним людей, ненадолго задерживаясь на каждом из них, пока не дошел до последнего. Только после этого он откашлялся.

— Благодарю вас за то, что пришли. — Голос его эхом отозвался в огромном помещении, и он криво усмехнулся. — Я понимаю, что это не самое удобное место для встречи, а также отдаю себе отчет, что рискую, собирая вас всех в одном месте, однако я чувствую, что это было необходимо. Некоторые из вас никогда прежде не встречались, но уверяю вас, я лично встречался с каждым, кого вы не знаете. Если бы я им не доверял, их бы здесь не было. Конечно, я могу ошибаться, но…

Он пожал плечами, и один-два человека в аудитории сумели улыбнуться. Но Пьер наклонился вперед, лицо его стало суровым, и даже легкомыслие как ветром сдуло.

— Причина, по которой я пригласил вас сегодня, очень проста. Хватит болтать о переменах, пора действовать.

Тихий вздох был ему ответом, и он медленно наклонил голову.

— Каждый из нас руководствуется собственными мотивами. Я вас всегда предупреждал, что не все наши товарищи движимы альтруизмом или приверженностью высокой идее. Грубо говоря, эти качества порождают жалких революционеров. — При этих словах несколько человек вздрогнули, а Пьер холодно улыбнулся. — Чтобы преуспеть в нашем деле, требуется особая личная заинтересованность. Высокая идея — это очень хорошо, но нужно еще что-то, и я выбрал вас, поскольку у вас это «что-то» есть. Хотя частные обиды, гнев, вызванный несправедливостью, причиненной вам или вашим близким, или простое честолюбие сами по себе значат гораздо меньше, чем тот факт, что вами движут сильные чувства — и разум, облекающий эти чувства в плоть. Я верю в вас.

Он откинулся назад, все еще держа руки на столе, и выдержал паузу. Когда он снова заговорил, его голос был холодным и резким.

— А теперь к делу, леди и джентльмены. Я не буду притворяться, что мною руководили благородные мотивы и альтруизм, когда я начал контакты с ПГП и Союзом гражданских прав. На самом деле совсем наоборот: я заботился о том, чтобы защитить свою собственную власть — а почему я не должен был этого делать? В течение шестидесяти лет я обеспечивал себе теперешнее положение в Кворуме. Для меня совершенно естественно защищать его всеми способами. Но это была не единственная побудительная причина. Все, у кого есть глаза, видят, что НРХ в опасности. Наша экономика — на краю гибели, наша промышленность неуклонно разрушается в течение последних двух стандартных столетий. Мы ведем паразитический образ жизни, обеспечивая себе средства к существованию за счет других звездных систем, которые наше правительство завоевывает, чтобы пополнить казну. Однако увеличение размеров территории делает нас только слабее. Законодатели разбились на фракции, каждая из которых защищает свой собственный маленький интерес, флот тоже политизирован. Наши так называемые лидеры сражаются за лучший кусок пирога, пока инфраструктура Республики гниет под ними, как эта башня, в которой мы сейчас находимся. И кажется, никого это не беспокоит. А может быть, никто не знает, как это остановить.

Он замолчал, давая время слушателям подумать над его словами, затем продолжил, чуть тише, но более решительным голосом:

— Я старше многих из вас. Я помню времена, когда правительство несло ответственность, по крайней мере, перед Народным Кворумом. Теперь нет. Я член Кворума, и я говорю вам, что он стало театром марионеток. Нам диктуют, что и когда мы должны сказать. И за это мы получаем свой кусок пирога. Мы позволяем Законодателям составлять планы и определять политику соответственно их интересам, а не нашим. Планы, которые ведут Республику прямиком к катастрофе.

— К катастрофе, господин Пьер?

Он посмотрел, кто задал вопрос. В первом ряду сидела миниатюрная светловолосая женщина. На ней была яркая безвкусная одежда, какую носили все долисты, но чуть менее причудливого покроя, чем это было принято, и лицо женщины вопреки существующей моде не было чрезмерно накрашено.

— Катастрофе, мисс Рэнсом, — спокойно повторил Пьер. — Оглянитесь вокруг. Пока правительство увеличивает базовое жизненное пособие быстрее, чем растет инфляция, народ счастлив. Но посмотрите на остальные структуры: здания разрушаются, предприятия разоряются, в системе образования раздрай, разбой и насилие в башнях пролов стали ежедневным фактом жизни. А деньги идут только на БЖП, общественные мероприятия… и Министерство госбезопасности. Они идут на то, чтобы мы были толстыми и счастливыми, а Законодатели сохраняли власть, но не на инвестиции в экономику и ремонт. Оставим гражданскую экономику и посмотрим на военную. Флот высасывает львиную долю общего бюджета, а наши адмиралы так же корыстны и коррумпированы, как и наши политики. Хуже того, они еще и некомпетентны.

Последняя фраза получилась резкой и раздражающей слух, и многие переглянулись, когда Пьер ударил кулаком по столу. Но Рэнсом не успокаивалась.

— Так вы полагаете, что выход в том, чтобы демонтировать всю систему в целом? — спросила она. Пьер хмыкнул.

— Мы не сможем, — сказал он и ощутил волну облегчения, прокатившуюся по аудитории. — И никто не сможет. Этой системе понадобилось для становления более двух столетий. При всем нашем желании мы не можем разобрать ее за одну ночь. БЖП — это факт нашей жизни, так и должно быть в ближайшем будущем. Необходимость грабить другие планеты — давайте будем честными, именно это мы делаем, — чтобы хоть как-то пополнить казну, еще десятки лет будет неизбежной, какие бы изменения в экономике мы ни проводили. Если мы слишком быстро выбьем опорные кирпичи, все здание рухнет нам на головы. Эта планета даже не может прокормить себя без притока продовольствия извне! Как вы думаете, что произойдет, если мы вдруг обнаружим, что лишились внешних поставок продуктов питания?

Никто не ответил ему, и он мрачно кивнул.

— Совершенно верно. Те из нас, кто хочет радикальных реформ, должны понимать, какая это долгая и трудная задача. А те, кто более заинтересован во власти, а не в реформах — а такие люди в этом зале присутствуют, — добавил он с легкой улыбкой, — должны отдавать себе отчет в том, что без реформ им не удержаться у власти и десяти лет. Реформаторам нужна власть, чтобы действовать. Тем, кто борется за власть, реформы нужны, чтобы выжить. Запомните это, вы все! Время для политических дискуссий настанет после того, как провалятся Законодатели, но не раньше. Надеюсь, это понятно?

Он холодным взглядом окинул аудиторию, которая ответила одобрительным шепотом.

— Очень хорошо. — Он сжал пальцами переносицу и, не опуская руки, продолжал говорить. — Вам всем, конечно, интересно, почему я собрал вас именно сейчас. Ну что ж. — Он опустил руку, и взгляд его потяжелел. — Причина вот в чем. Вы все слышали сообщения об инцидентах между нами и монти, верно? — Все закивали головами. Он горько хмыкнул. — Конечно, слышали. Комитет по открытой информации трубит о них на всех углах, заклиная духа кризиса оставить народ в покое. Но они умалчивают о главном — о том, что мантикорцы не несут никакой ответственности за случившееся. Мы злонамеренно организовали все эти столкновения, чтобы подготовить полномасштабную атаку на Мантикорский Альянс.

Кто-то громко втянул воздух и захлебнулся. Пьер продолжил:

— Да, это так. Они наконец раскочегарились — после того как все эти годы позволяли мантикорцам становиться все сильнее и сильнее, окапываться все глубже и глубже. И это не будет повторением прежних наших войн: монти для этого слишком упорны, а наши адмиралы, повторяю, безвольны и некомпетентны.

Его лицо исказило страдание, но он быстро собрался и снова наклонился над столом:

— Идиоты из Октагона настрогали план кампании и втюхали его правительству. У меня нет всех деталей, но даже самый лучший план, существующий на бумаге, я не доверил бы для исполнения нашему флоту. И не только против такого сильного врага, как мантикорцы. И я знаю точно, что они уже потерпели несколько поражений на самых первых этапах. Поражений, которые они скрывают даже от Кворума.

Он мрачно посмотрел на слушателей, и голос его сорвался на карканье от плохо скрываемой ненависти, а глаза засверкали.

— Среди этих поражений одно коснулось меня лично. Мой сын и половина его эскадры были наголову разбиты — уничтожены, — выполняя одну из их мелких провокаций. Их списали, пустили в расход, в никуда, и эти ублюдки отказались даже подтвердить, что с ними что-то произошло! Если бы у меня не было своих источников среди военных…

Он замолчал и уперся взглядом в свои сжавшиеся кулаки. В аудитории стояла мертвая тишина.

— Теперь вы знаете, что движет мной, леди и джентльмены, — произнес он наконец холодным и спокойным голосом. — Последняя капля, которая толкнула меня от планов и размышлений к действию. Но моя личная заинтересованность в деле не означает, что я сообщил вам ложную информацию или собираюсь броситься в дикую безрассудную авантюру. Я хочу, чтобы ублюдки, ни за что убившие моего сына, заплатили за его гибель, а для этого я должен победить. Значит, вы должны победить вместе со мной. Вы согласны?

Пьер поднял глаза на своих слушателей, наблюдая за их реакцией. Он увидел страх и беспокойство. А еще — искушение. И понял, что убедил их.

— Очень хорошо, — сказал он мягко, и в голосе его уже не было боли. — Между нами говоря, по мнению многих моих сторонников, включая уже упомянутые источники среди военных, у нас есть шанс добиться успеха. Не сразу. Нам нужны подходящие условия, правильный ход событий, но все это придет. Я уже чувствую, что это близится. А когда это произойдет, у нас найдется туз в рукаве.

— \'Туз в рукаве? — спросил кто-то, и Пьер коротко рассмеялся.

— На самом деле даже несколько, но я имел в виду нечто особенное. — Он кивнул на Каннинга, все еще стоявшего рядом. — Те из вас, кто до сегодняшнего дня не знал мистера Каннинга, познакомились с ним сейчас. Но вот чего вы не знаете о нем (и он разрешил рассказать вам), так это то, что он работает на Констанцию Палмер-Леви в качестве шпиона Министерства госбезопасности.

Человек двенадцать в смятении вскочили с бессвязными выкриками. Двое рванули к выходу, но над общей суматохой, как удар хлыста, прозвучал голос Пьера:

— Всем сесть!

Его властный холодный голос привел их в чувство, и в зале снова воцарилась тишина. Пьер сердито оглядел присутствующих и продолжил:

— Вы думаете, Уоллес разрешил бы мне сказать это, если бы действительно собирался предать нас? Кстати, не думаете ли вы, что МГБ позволило бы нам собраться? Ради бога, это он делал все приготовления к сегодняшнему дню!

Пьер сверлил их взглядом, буквально излучая презрение к их страхам. Он не упомянул о том, что, позволив Каннингу заняться подготовкой собрания, провел таким образом окончательную проверку бывшего Законодателя на благонадежность.

Повскакивавшие люди снова заняли свои места, двое ударившихся было в бегство робко присоединились к остальным. Пьер подождал, пока все рассядутся, и одобрительно кивнул.

— Вот так лучше. Конечно, он был внедрен в ПГП как тайный агент. Разве можно винить его за то, что он согласился? У него все отобрали, опозорили и унизили. А затем предложили возможность вернуться к прежнему положению. Почему он должен быть лояльным по отношению к вам? Вы были для него врагами, не так ли? Предатели и смутьяны, желающие разрушить мир, в котором он вырос! Но его хозяева из МГБ не рассчитали, что может произойти, когда он окажется среди нас. — Он взглянул на Каннинга и увидел, что тот от напряжения стиснул челюсти. — Он точно знал, что им манипулируют, он понимал, на каких струнах они играют. У него больше не было причин сохранять лояльность и по отношению к ним. Так что он слушал и доносил, как обычный добросовестный шпион, но даже занимаясь всем этим, он постоянно размышлял, о чем же он все-таки докладывает — и на кого он работает. Никто из тех, чьей помощи он был вправе ожидать, и пальцем не пошевелил ради него. Как вы думаете, что он должен был думать об этой системе?

Все уставились на Каннинга, и бывший дипломат, подняв голову, ответил им пылающим взглядом.

— А однажды он увидел, что я встречаюсь с руководителями ячейки СГП, и умолчал об этом. Я знаю это точно, потому что я видел его доклад. — Он слегка улыбнулся наивному удивлению некоторых слушателей. — О да! Уоллес — не единственный мой человек в Министерстве госбезопасности. Так что, когда он решился признаться мне, кто он такой, я знал, что он говорит правду, по крайней мере о своих отношениях с МГБ. Это было три года назад, леди и джентльмены. И за все это время я ни разу не уличил его во лжи или обмане. Конечно, он знал, что его проверяют. Несомненно, если бы он был двойным агентом, ему пришлось бы напрягать все силы, чтобы сохранить свое прикрытие. Он не смог бы продержаться так долго. Особенно в тех соблазнительных ситуациях, которые я создавал для него все эти годы, чтобы испытать, не предаст ли он меня. У него, как и у всех нас, есть свои личные мотивы, но я полностью доверяю ему, и он может помочь нам в нашем деле.

— Как? — спросил кто-то. Пьер пожал плечами:

— Он ближе всех шпионов Палмер-Леви, когда-либо внедренных в мое окружение, сумел подобраться к моим контактам с СГП. Потому что месяц назад я сделал его своим штатным помощником. Они знают, что он находится в крайне выгодном положении, а мы заботимся о том, чтобы все, о чем он докладывает, было похоже на правду. И конечно, — легкая улыбка снова вспыхнула на лице Пьера, — они даже не представляют себе, как много он не договаривает.

Кто-то рассмеялся, внезапно осознав юмор ситуации, и Пьер кивнул.

— Именно так. Они до того верят ему, что сделали его главным источником информации обо мне, и он рассказывает именно то, что я хочу вложить в их уши. В МГБ работают не только идиоты, а в нынешней ситуации обеспечение нашей собственной безопасности важнее, чем когда бы то ни было. Но у нас есть бесценный источник дезинформации, который к тому же прекрасно осведомлен о механизме работы нашего правительства. Теперь вы понимаете, почему я называю его тузом в рукаве?

Ответом ему был тихий шепот одобрения. Он подождал, пока все умолкнут, наклонился к столу и негромко продолжил:

— Итак, настало время принять ответственность на себя. Близится война с Мантикорой. При всем желании мы не сможем ее остановить, но если флот облажается, это приведет к катастрофе. А катастрофы, леди и джентльмены, — это ворота революции, но если мы собираемся воспользоваться этой возможностью, нам надо начать готовить ее сегодня же. Вы, здесь присутствующие, при поддержке моих людей среди военных и в Министерстве госбезопасности, представляете все элементы, необходимые для успеха, — если вы готовы включиться в работу со мной прямо сейчас.

Он достал из пиджака лист бумаги, развернул его и посмотрел на слушателей холодным испытующим взглядом.

— Это клятва, которую надо принести, леди и джентльмены.

Он поднял бумагу, демонстрируя всем несколько аккуратно напечатанных строчек — и две подписи чуть ниже. Пьер оскалил зубы.

— Мы с Уоллесом уже подписались, — сказал он тихо. — Если в МГБ узнают об этом, мы с ним — покойники, зато это доказывает, что мы пойдем до конца. Теперь ваша очередь. — Он положил листок на стол и приготовил ручку. — Когда вы поставите свою подпись, пути отступления будут отрезаны. Не важно как, но я гарантирую вам, что, если хоть один из нас предаст остальных или — не важно, под нажимом или случайно — выведет на нас Министерство госбезопасности, мы узнаем, кто это сделал. Таким образом, мы все берем на себя обязательство идти до самого конца.

Он положил ручку на документ и отвалился на спинку стула, молча разглядывая присутствующих. Не на одном бледном лице выступил пот, и тишина затягивалась, но тут послышался скрип стула.

Корделия Рэнсом первой подошла к столу и поставила свою подпись.

Глава 22

Хонор лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, а сильные ловкие пальцы массировали ей плечи и спину. За прошедшие годы ей пришлось вытерпеть множество растираний и сеансов массажа, но Пол оказался одним из самых умелых массажистов, с которыми она сталкивалась… пусть даже прикосновения его были несколько непрофессиональны.

Она рассмеялась, подумав об этом, и выгнулась с тихим мурлыкающим звуком, когда чудесные пальцы скользнули вниз, лаская ее грудь. Абсолютно непрофессионально, блаженно подумала она, наслаждаясь прикосновениями, и почувствовала на шее легкое дыхание, а затем ласковое касание его губ.

— Чувствуем себя немного лучше, а? — прошептал он, осторожно разминая ей поясницу и талию.

— М-м-м-м, намного лучше, — вздохнула она и рассмеялась. — Ты действительно жуткий тип, Пол Тэнкерсли.

— Жуткий? — повторил он обиженным тоном, и она утвердительно кивнула.

— Именно. Только посмотри, каким способом ты отвлекаешь меня от работы.

— Ах, вот как! — прошептал он, скользнул пальцами по бедрам и, наклонившись, поцеловал в спину. — Сладкое отвлечение. Приятное с полезным.

— Не думаю, что ты так уж прав, — возразила она, перевернувшись, и протянула к нему руки. — Но, с другой стороны, кого это волнует?

— Ну, что скажешь?

Пол налил еще вина и, подав ей бокал, вытянулся рядом на кровати. Хонор приподнялась, чтобы он мог обвить ее рукой, и снова опустилась — в его объятия. Он был чуть пониже, но существенная часть высокого роста Хонор приходилась на длинные ноги, так что в кровати они подходили друг другу тик в тик.

— О чем? — спросила она.

— Ты не хочешь поговорить о том, что тебя беспокоит, а, капитан?

Она повернула к нему голову, и глаза ее потемнели, но сочувственная улыбка Пола смягчила внезапную боль оживших воспоминаний. Она собиралась заговорить, но тут к ним на кровать, в ногах, вспрыгнул Нимиц.

— Я вижу, кто-то еще хочет поучаствовать в разговоре, — сказал Пол, криво усмехнувшись.

После той первой ночи он больше не выгонял Нимица из спальни, и Хонор часто спрашивала себя, почему он так поступил в первый раз — для нее или для себя. Но, какой бы причиной он ни руководствовался тогда, Пол все больше привязывался к коту, да и кот считал его своим, а этого мало кто добивался. Поэтому теперь Пол просто кивнул гостю и усмехнулся, когда Нимиц осторожно прошелся по прикрытому простыней телу Хонор и растянулся на коленях у них обоих.

— Гедонист! — упрекнул он с усмешкой, когда кот довольно заурчал. Но улыбка сползла с его лица, и он снова посмотрел на Хонор. — Ты можешь рассказать, как прошел визит?

— Что об этом говорить? — Хонор опустила глаза, уставившись на свои пальцы, перебирающие край простыни. — Он здесь. И я здесь. Как-то нужно поддерживать с ним отношения. — Она пожала плечами. — Если я должна, значит, буду.

— Так просто! — проворчал Пол, и она взглянула на него с едва заметной улыбкой.

— Может быть, не совсем. Но… — Она снова пожала плечами.

Пол нахмурился.

— Хонор, ты все еще боишься его? — мягко спросил он.

Она вспыхнула, но взгляд не отвела, а Нимиц в знак поддержки заурчал; ее колено ощутило вибрацию.

— Я не… — начала она и вздохнула. — Да. Думаю, боюсь, — согласилась она, теребя край простыни. — Не того, что он может сделать, конечно, а связанных с ним воспоминаний. Несколько лет из-за него меня преследовали ночные кошмары, и всякий раз, когда я думаю о нем, они возвращаются снова. Кроме того, — она опустила глаза, — мне страшно знать, что я могу ненавидеть человека так сильно, как ненавижу его.

— Примерно так я и думал. — Он прижал ее голову к своему плечу и зашептал на ухо: — С другой стороны, представь только, как он себя чувствует сейчас.

— Меня его чувства нисколько не интересуют! — резко сказала она. Пол рассмеялся.

— А зря. Только представь, Хонор! В настоящий момент Павел Юнг, должно быть, один из самых несчастных офицеров на флоте. И это твоя вина.

Она резко села — простыня соскользнула и накрыла Нимица — и с удивлением посмотрела на Пола.

— Правда, Хонор. Посмотри, после «Василиска» он не продвинулся по служебной лестнице ни на шаг, а твоя карьера напоминает взлет ракеты. Его отослали на задворки охранять торговые караваны и обновлять карты на дальних звездных маршрутах, а ты оказалась в гуще событий. Более того, каждый человек на флоте знает, что он пытался сделать с тобой и как ты раскатала его в блин. А сейчас где он оказался? Приписан к оперативной группе, в которой ты являешься капитаном флагмана! — Пол покачал головой и криво усмехнулся. — Ничего унизительнее я и представить себе не могу.

— Допустим, но…

— Как по мне — никаких «но», — Он рукой закрыл ей рот. — Кроме того, упускаешь из виду еще одно. Ты понимаешь, какой он трус?

— Трус?

— Жуткий. Хонор, я был его старпомом в течение двух стандартных лет. За такой срок волей-неволей узнаешь человека, а Павел Юнг — просто гадина. Он пользуется всеми преимуществами своего высокого положения, но и за миллион лет он ни за что не поставит на карту свою карьеру, как сделала ты на «Василиске». А если бы это он оказался на Ельцине, то поставил бы новый рекорд скорости в гиперпространстве, удирая оттуда. Короче говоря, моя дорогая, его моральной — да и физической — удали не хваит и на насекомое, а ты здорово избила его, когда тебе было всего девятнадцать лет. Поверь мне, самый страшный его кошмар — это оказаться рядом с тобой на расстоянии вытянутой руки, так он боится повторения той ночи!

Хонор внезапно поняла, что сидит с открытым ртом, и тут же его прикрыла. Пол расхохотался. Она продолжала смотреть на него во все глаза, пытаясь понять, что именно из того, что он наговорил, сказано всерьез и много ли он сказал лишь для утешения, выдавая желаемое за действительное. Напряжение медленно схлынуло — она постепенно осознала, что все его слова были правдой. Пол мог ошибаться, но он не сказал ни слова лишь для того, чтобы успокоить ее.

Она снова легла ему под бочок, уютно свернулась и попыталась посмотреть на все с точки зрения Павла Юнга. Никогда раньше она не пыталась этого сделать. Пол лежал рядом, не мешая ей думать. Она прокручивала в памяти ту неприятную ночь в душевой, изучая ее с разных сторон. И на этот раз она разглядела под ненавистью страх — даже ужас, — вспыхнувший, когда она сбила его с ног. На память пришло и другое: как Юнг избегал спортивных состязаний, как тушевался в тех редких случаях, когда кто-либо равный ему по рангу отпускал мелкие колкости в его адрес…

Ей никогда не приходило в голову, что Юнг может бояться ее. Она-то после той ночи его уж точно не боялась. Не физически, конечно… Но если он…

— Может быть, ты прав, — задумчиво сказала она Полу.

— Конечно, прав. Я всегда прав, — ответил он с подчеркнутой высокопарностью и охнул, потому что Хонор ткнула его пальцем в бок. — Может быть, и мне тебя надо бояться, ты слишком вспыльчивая женщина! — выдохнул он, потирая больное место. Оба рассмеялись. — Ну вот, уже лучше. Только запомни, что всякий раз, когда он будет смотреть на тебя или получать приказ с флагманского корабля, он будет вспоминать, что ты с ним сделала. И что произошло, когда он попытался нанести тебе удар в спину. Один умный человек сказал, что лучший способ отомстить врагу — это жить хорошо. Так что живи и радуйся!

— Я постараюсь, — сказала она серьезно и вздохнула. — Правда, мысль о том, что он где-то рядом, пусть даже такой несчастный, не делает меня счастливее.

— Обратное значило бы что с тобой что-то не в порядке, — ответил он так же серьезно.

И столкнул Нимица с кровати. Кот, ловко перевернувшись в воздухе, с громким шумом приземлился на все свои шесть лап. Пол весело посмотрел на Хонор.

— А пока что, если ты ищешь чего-нибудь, что сделает тебя счастливее, я готов… если ты не против, — промурлыкал он.

* * *

— Полагаю, все в сборе, так что приступим.

Марк Сарнов, появившийся на экране коммуникатора, приветствовал собрание капитанов и флаг-офицеров. Терминал в каюте Пола был слишком мал, чтобы и всех остальных показывать в нормальную величину, но его размеров хватало, чтобы Хонор смогла разобраться, кто есть кто. Большой адмиральский экран, конечно, позволял видеть все в деталях, и она обрадовалась, что ее мундир нынче ночью не помялся.

— Первый вопрос в повестке, разумеется, — разбор вчерашних учений, — продолжил Сарнов. — Которые, должен заметить, для некоторых из нас прошли заметно лучше, чем для других.

Его жизнерадостный тон смягчал возможный упрек, но коммодор Бэнтон криво усмехнулась.

— Вы хотите сказать, сэр, что некоторых из нас придется перевести в дворники, — ответила она. Она нашла лицо Хонор на экране и покачала головой. — Леди Хонор, Вы меня сделали как первоклашку.

— Мне повезло, мэм.

— Повезло! — фыркнула Бэнтон, потом пожала плечами. — Допустим, повезло, но некоторые люди, кажется, сами куют свою удачу. Поверьте мне, в следующий раз я собираюсь надрать вам уши, а не быть девочкой для битья.

Послышался одобряющий шепот, и лицо Хонор вспыхнуло.

— Я согласен с мнением коммодора Бэнтон, — решительно сказал Сарнов, — и это подводит меня к следующему вопросу, который бы я хотел обсудить. Мы уже обсуждали, как можно использовать подвески для повышения плотности ракетных залпов. Что, если мы попробуем использовать обманки так, как это сделала леди Хонор?

— Вы имеете в виду, подобраться на расстояние ракетного выстрела для перехвата по баллистической траектории, пока противник будет смотреть в другую сторону? — спросил коммодор Прентис, задумчиво нахмурив лоб. — Не слишком ли большой риск, против стены, сэр? А вдруг они засекут нашу систему контроля за ведением огня, прежде чем мы произведем залп…

— Подожди, Джек, — прервала его Бэнтон. — Адмирал говорит о другом. Допустим, противник заметит нас на расстоянии ракетного выстрела, значит, мы имеем две или три минуты, чтобы задействовать импеллеры. Если мы будем держать их в максимальной готовности, то импеллерный клин установится за девятнадцать секунд. Защитные стены тоже. И у нас еще остается время на выстрел.

— Правильно, — сказала капитан Рубинштейн, — но остается еще…

Началось обсуждение, и Хонор была рада послушать других. Лично ей идея нравилась, по крайней мере как один из возможных вариантов. Слишком много в бою зависит от оперативной ситуации, чтобы заранее составлять детальные планы, но Хонор одобряла, что Capнов подключал своих офицеров к решению трудных тактических задач. Если капитаны будут понимать логику действий своего адмирала, заранее проанализировав различные ситуации, то, вероятно, в бою будут реагировать быстрее, не дожидаясь подробных приказов.

Дискуссия перешла к обсуждению мелких деталей маневров и закончилась предложением Эрнестины Корелл и коммандера Тернера об усовершенствовании системы контроля за ведением огня для подвесок. Ну что же, решила Хонор, все выглядит хорошо. Правда, сохранялся оттенок беспокойства: оперативная группа слишком хорошо сознавала, как слабо она была вооружена. Впрочем, именно это и заставляло офицеров Сарнова лезть вон из кожи, пытаясь как-то улучшить сложившуюся ситуацию.

— … что позволит объединить их в единое целое, — сказал, подводя черту, Сарнов. — Капитан Корелл к полудню предоставит каждому из вас новые схемы ведения огня, а с вами, Изабелла, и коммандером Тернером я хотел бы обсудить окончательную версию программы, меняющей сигнатуры в системе огневого контроля. Вы можете выйти со мной на связь в… тринадцать ноль-ноль?

— Конечно, сэр.

— В таком случае, леди и джентльмены, доброго всем утра. Приятного аппетита за завтраком. — Все заулыбались и приготовились прервать связь. Хонор помедлила, держа палец на кнопке, и тут Сарнов посмотрел прямо на нее.

— Задержитесь на минутку, леди Хонор, — попросил он.

Она вопросительно посмотрела на адмирала. Лица остальных быстро исчезали с экрана. Они остались одни, и Хонор удивленно подняла брови:

— Что-то случилось, сэр?

— Да, Хонор. — Он сел поудобнее и, вздохнув, провел рукой по усам. — Я подумал, что вы должны знать об изменениях, которые произошли в иерархии подразделения коммодора Ван Слайка.

— В самом деле, сэр? — Она постаралась, чтобы ее голос прозвучал естественно.

— Да. Капитан Юнг старше по званию всех офицеров этого подразделения, и это автоматически делает его заместителем Ван Слайка.

— Понимаю, — спокойно сказала Хонор.

— Я был уверен, что вы поймете, — нахмурился Capнов и пожал плечами. — Эта ситуация совсем не радует меня, но ее никак нельзя изменить. Боюсь, впрочем, что нам придется помочь Ван Слайку побыстрее привести его в кондицию. И я хотел, чтобы вы услышали об этом от меня.

— Благодарю вас, сэр. Я ценю это.

— Да. — Сарнов снова пожал плечами и выпрямился. — Ну что же, хватит неприятных новостей. Вы не откажетесь пообедать со мной? Возьмите с собой коммандера Хенке, и мы устроим рабочую встречу за едой.

— Конечно, сэр. Мы придем.

— Отлично.

Сарнов кивнул ей и отключил связь, а Хонор, расслабившись в кресле, взяла на руки Нимица.

— Ну что, позавтракаем перед уходом? — позвал Пол из маленькой смежной обеденной каюты.

— Конечно, — ответила она. — Надеюсь, у тебя найдется немного сельдерея для одного пушистого разбойника?

* * *

Павел Юнг прошел по туннелю от катера к стыковочному причалу КЕВ «Крестоносец». Этот корабль был меньше и старее его собственного «Колдуна», но даже Юнг не мог придраться ни к встречающей команде, действовавшей без единой ошибки, ни к состоянию вылизанной до последнего пятнышка галереи. Он одобрительно кивнул, потому что ухоженный корабль функционирует значительно лучше.

— Добро пожаловать на борт, лорд Юнг. Я — коммандер Ловат, старший помощник. Коммодор просил меня проводить вас в кают-компанию.

— Конечно, коммандер. — Юнг оглядел причудливо уложенные каштановые волосы Ловат, оценил аккуратную фигуру и подарил ей приветливую улыбку. Он не прочь был бы заполучить ее в помощницы к себе, подумал он, следуя за ней к лифту, и позволил взгляду украдкой приклеиться к ее бедрам.

Ловат, не вступая в разговор, привела его к кают-компании и нажала кнопку, чтобы открыть перед ним дверь.

— Мы на месте, сэр.

Голос ее был приятным, но равнодушным, и, когда дверь открылась, Юнг улыбнулся еще обаятельней.

— Благодарю вас, коммандер. Надеюсь, мы еще встретимся. — Он слегка задел ее, проходя мимо, вошел в кают-компанию — и остановился, потому что встречал его не коммодор, а коммандер с аксельбантом штабного офицера.

— Доброе утро, лорд Юнг, — приветствовал капитан. — Я — Артур Хаусман, начальник штаба коммодора Ван Слайка. Сожалею, но коммодору пришлось в последнюю минуту задержаться. Это выяснилось, когда вы уже были в пути, и он просил меня встретить вас и заверить, что постарается прибыть как можно быстрее.

— Хорошо.

Юнг, стараясь скрыть недовольство, подошел к столу и сел на первый попавшийся стул. Его всегда раздражала необходимость иметь дело с офицерами низшего ранга, но он понимал, что вины Хаусмана в этом нет.

— Пожалуйста, садитесь, коммандер, — сказал он, указав на другой стул, и Хаусман сел.

Юнг внимательно разглядывал штабного офицера из-под полуопущенных век. Хаусман. Один из Вальдхайм-Хаусманов из Новой Баварии, никаких сомнений — характерная внешность. Юнг узнал его и внутренне поморщился: Хаусманы были известны своими крайне либеральными взглядами, они постоянно скулили о «маленьких людях» и «ответственности перед обществом». Однако, как заметил Юнг, ни одному из них это не мешало пользоваться всеми преимуществами, полученными благодаря знатности и богатству. Собственная болтовня просто наполняла их самодовольством и благодушием, и они с презрением взирали на тех людей, которые жили точно так же, как они, но только не провозглашали высокопарные пошлости.

— Я полагаю, сэр, вам сообщили не так уж много, когда посылали сюда? — Хаусман попытался завязать вежливый разговор.

— Да, это так, — пожал плечами Юнг. — Но вы ведь не жалуетесь, когда Адмиралтейство отдает вам срочный приказ исключительной важности. Вы просто выполняете его.

— Именно так. Но зато вы, по крайней мере, избавлены от того, что всем нам пришлось перенести вчера, сэр.

— Вчера? — Юнг наклонил голову, и Хаусман невесело улыбнулся.

— Мы были в составе прикрытия отряда коммодора Бэнтон, — начал объяснять Хаусман.

Юнг по-прежнему смотрел на него без интереса, и улыбка коммандера стала совсем кислой.

— Когда наш доблестный флагманский капитан запустила свой маленький сюрприз, сэр, «Крестоносец» смело вместе со всеми ее крейсерами.

Юнг застыл на стуле, его ментальные антенны зашевелились, распознав ядовитые интонации Хаусмана. Интересно, подумал Юнг, понимает ли капитан, как много сведений он только что выдал, а в следующее мгновение уголком сознания задумался о том, почему Хаусман ненавидит Харрингтон.

И тогда в памяти что-то щелкнуло. Хаусман!

— Да, — ответил Юнг, откинувшись на спинку стула и закинув ногу на ногу, — учения я пропустил. Но капитана Харрингтон я знаю уже давно. Собственно, еще с Академии.

— Вот как, сэр? — Отсутствие удивления в голосе Хаусмана заставляло предположить, что его откровенность была неслучайной, и следующие слова подтвердили это. — Я знаю ее всего несколько месяцев. Но конечно, я слышал о ней и раньше. Нельзя же заткнуть уши, понимаете, сэр?

— Я тоже кое-что слышал. — Юнг обнажил зубы, пытаясь улыбнуться. — Как я понимаю, за последние несколько лет она сделала себе имя собственными руками. — Он пожал плечами. — Она всегда была… решительной, можно сказать. Я всегда знал, что она немного вспыльчива, но я не думаю, что это может стать помехой в бою. Во всяком случае, если вы не теряете голову.

— Согласен с вами, сэр. С другой стороны, я не уверен, что вспыльчивость — именно та черта, которая необходима флагманскому капитану. Это сказано слишком… мягко, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Очень хорошо понимаю — Юнг снова оскалил зубы. Поощрять критику старшего по званию офицера бьшо совершенно недопустимо, но Хаусман — не просто офицер. Он начальник штаба коммодора с которым Харрингтон сталкивается регулярно, а Ван Слайк должен быть сверхчеловеком, чтобы не прислушиваться к своему начальнику штаба и его мнению относительно капитана флагманского корабля

— Пожалуй, вы правы, коммандер, — сказал он, настраиваясь на долгий — и полезный — разговор. — Я помню, на острове Саганами у нее была привычка давить на коллег. Конечно, в пределах правил, но я всегда думал…

Глава 23

В неярко и приятно для глаза освещенной Центральной военной палате, известной своим обитателям как Яма, защебетал тихий сигнал. Адмирал Капарелли поднял голову, бросил взгляд на главный экран в дальнем конце Ямы, чтобы узнать, где за последнее время имели место новые инциденты, затем запросил более подробную информацию на свой терминал и впился глазами в полученные данные.

— Плохо? — тихо спросила адмирал Гивенс, сидевшая по другую сторону меньшего по размерам сектора голографической схемы, и Капарелли неопределенно пожал плечами.

— На мой взгляд, скорее досадно, чем серьезно. Еще одна вылазка «туда-обратно» на Талботе. Правда… — невесело улыбнулся он, — сообщению уже одиннадцать дней. С тех пор ситуация могла превратиться в нечто большее, чем досадное недоразумение.

— Гм… — Гивенс поджала губы и задумалась, глядя на голограмму, разделявшую их. Ее глаза сосредоточились на чем-то, что могла видеть только она одна.

Капарелли терпеливо ждал, пока она поймает кончик нужной мысли. Прошло несколько секунд, даже целая минута, пока он прислушивался к тихим фоновым звукам Ямы. Потом она вздрогнула и снова посмотрела на него сквозь крошечные звезды голограммы.

— Есть идея?

— Скорее, общее замечание.

— Ну что же, не тяни, пока это созреет, Пат.

— Да, сэр. — Она улыбнулась ему мимолетной улыбкой и снова стала серьезной. — Мне пришло в голову — вернее, это мучает меня уже несколько дней: а что, если хевы слишком умны даже для самих себя?

— Что? — Капарелли откинулся в кресле и удивленно поднял бровь. — Как это?

— Думаю, они перестарались с точностью взаимодействия. — Гивенс показала рукой на экран. — Уже в течение нескольких недель они нагнетают напряжение. Сначала это были просто таинственные налетчики, которых мы не могли однозначно идентифицировать, но даже когда мы узнали, что это хевы, боевые действия не начались. Затем они начали беспокоить наши патрули. Теперь они нападают на конвои и сторожевые пикеты звездных систем, применяя тактику «бей и беги». Но всякий раз, когда они повышают ставки, они начинают действовать из одной точки, а затем круги расходятся к северу и югу.

— Что из этого следует?

— Из этого следует, что каждый следующий шаг по нагнетанию напряжения невозможен без особого разрешения из какой-то центральной командной точки. Посмотрите на расчеты по времени, сэр. — Она протянула руку к голограмме, пробежалась пальцами выше и ниже границы, — Предположим, что каждое серьезное изменение в тактике производится по указу из какого-то места, удаленного от границы НРХ на пятьдесят или шестьдесят световых лет, как, например, Барнетт. Задержка во времени между инцидентами по обе стороны и первым инцидентом почти равна полетному времени от Барнетта до этих точек.

Она убрала руку и, покусывая нижнюю губу, хмуро посмотрела на экран.

— Таким образом, они координируются из одной центральной точки, — согласился Капарелли. — Но мы все время так и думали, Пат. Мы ведь делаем то же самое. И как понимать, что «они слишком умны даже для самих себя».

— Мы поступаем не так, сэр. Мы посылаем информацию по каналам связи и руководим общим развертыванием, но мы доверяем командирам на местах принимать решения самостоятельно — по причине запаздывания связи. Мне кажется, что хевы дают отмашку каждой новой волне с Барнетта — а это предполагает удвоение пути туда-обратно в командной и контрольной связи, а не нормальный встречный информационный поток. Они ждут рапортов об исполнении, затем высылают приказ начать новый этап, потом ждут свежих докладов, прежде чем разрешить следующий шаг. Они ведут себя, как бронтозавры, вот почему кажется, что вся система устроена так громоздко.

— Гм.

Настал черед Капарелли пристально смотреть на экран. Идея Гивенс, конечно, объясняла возросшую неповоротливость хевенитов. Все началось как серия молниеносных уколов, выросших в цепь постоянно усиливающихся ударов, четко рассчитанных по времени. Но, с другой стороны, все явственнее ощущалось, что какой-то стратег как будто пытался встроить в систему выключатели, чтобы при необходимости прервать операцию. Очень возможно, что Пат права: координация этой фазы осуществляется на Барнетте. Но из этого не следовало, что эта схема останется в силе, когда они решат спустить курок. Если вы приняли на себя ответственность, выключатели не нужны: все или ничего, если твердо знаете главное, чего хотите добиться, то вы стремитесь к максимально гибкой организации командования.

Если вы твердо знаете, чего хотите добиться…

Капарелли медленно покрутился на стуле из стороны в сторону, затем снова поднял глаза на Гивенс.

— Вы полагаете, что они будут продолжать в том же духе, когда начнется стрельба всерьез?

— Я не знаю. Это возможно, учитывая их прошлые схемы действий. Вспомните, сэр, мы для них первый противник, не ограниченный рамками одной звездной системы. Все их прежние оперативные планы подразумевали контролируемые из близко расположенного командного центра сосредоточенные удары по относительно небольшим целям — в масштабах пространства. Даже для их лучших штабистов такой образ мышления стал привычным. Они могли недооценить сложность, обусловленную масштабами предстоящих действий. Вот к какому выводу я пришла. Независимо от того, что именно собираются сделать хевы после открытого нападения, они будут действовать под жестким контролем. Следовательно, когда они наконец начнут действовать в полную силу, они должны подчиняться подробному оперативному плану. А после изучения их предыдущих кампаний я могу поспорить, что данная операция имеет сдерживающий фактор — время, которое требуется для точного согласования. Даже если я ошибаюсь на этот счет, в тот момент, когда мы сделаем хоть что-нибудь неожиданное, они будут ограничены в своих ответных действиях временем полета к Барнетту и обратно.

— Предположим, что они еще не разослали приказ начать следующий этап, даже если мы сидим тихо-тихо.

— Предположим, — согласилась Гивенс. — Но пока они не дошли до этого, будет полезнее рассмотреть, какую дополнительную информацию можно им подкинуть, чтобы нарушить эту цепочку команд.

— Например?

— Я не знаю, — призналась Гивенс. — Я не желаю упускать ни единой возможности дать им отпор. Худшее, что мы можем сделать, — это позволить им утюжить нас точно по расписанию. Мне бы хотелось хорошенько встряхнуть их и вывести из равновесия.

Капарелли кивнул и вместе с ней принялся заново изучать голограмму. Он непроизвольно перевел глаза на три самые опасные точки: Ельцин, станцию «Ханкок» и район Талбот-Пойкстер. Несмотря на то что размах и накал хевенитской войны нервов неуклонно нарастали, Мантикора на сегодня сохраняла свои позиции в нынешних стычках. Потеря «Звездного рыцаря» со всей командой была более чем компенсирована, хотя и случайно, когда «Беллерофонт» полностью уничтожил два дивизиона хевенитских линейных крейсеров на Талботе. Трагическая гибель всей эскадры капитана Зилвицкой — которую посмертно наградили медалью «За доблесть», высшей наградой Королевства за личный героизм, — не только спасла все корабли, шедшие в конвое под ее защитой, но и обошлись флоту Народной Республики Хевен почти вдвое дороже потерь Мантикоры. Правда, другие атаки Хевена были более успешными, так как они каждый раз имели преимущество в инициативе. Капарелли с грустью подумал, что хевы, кажется, произвели дьявольски хорошую разведку в предположительно надежных звездных системах. Тем не менее в целом успехи хевенитов не перевесили — по холодной, жестокой логике войны — их менее многочисленные, но более впечатляющие потери.

К сожалению, это не означало, что провалилась вся операция хевов в целом. Несмотря на то что передислокация мантикорского флота была гораздо менее решительной, чем первоначально предполагалось, но на всем пространстве Альянса наблюдалось общее движение, осуществлялась перестановка оперативных групп и эскадр. Адмирал Капарелли чувствовал себя выведенным из равновесия, вынужденно занимая оборонительную позицию, обреченную только реагировать, а не проявлять инициативу. И многие его командиры на местах тоже были этим огорчены. Они выполняли приказы, которые выглядели более чем сомнительными, по крайней мере с их точки зрения.

Его пальцы пробежали по кнопкам панели, и он нахмурился еще сильнее. Талбот-Пойкстер беспокоил его все больше: в регионе наблюдалась слишком большая активность флота НРХ. Обе звездные системы находились далеко от центра, и инциденты в их пределах могли быть просто классическим пробным шаром. Разведка боем, которая произошла с целью разбить местные сторожевые пикеты (или проверить их, подумал мрачно Капарелли) в ходе предваряющих атаку разведывательных операций. Если не принимать во внимание, что точный расчет времени доказывал: хевы уже произвели подробную разведку.

А Ельцин и «Ханкок» беспокоили адмирала как раз потому, что в этих районах ничего не происходило — после первоначальных атак на конвой близ Ельцина и загадочных потерь Халифа на Занзибаре. Может быть, он беспокоился, потому что ошибочно воспринимал их как самые уязвимые точки, но отсутствие активности вокруг этих двух звезд заставляло его задуматься: а почему, собственно, хевениты не хотят привлекать к ним внимание?

Вдобавок Первому Космос-лорду добавило головной боли решение адмирала Паркса оставить «Ханкок» практически беззащитным. Он понимал рассуждения Паркса, но был не уверен, что разделяет их. Он даже дошел до того, что составил депешу, предписывающую Парксу вернуться в «Ханкок», однако сдал ее в архив, не отправив, и распорядился, чтобы адмирал Данислав ускорил передислокацию. По традициям КФМ Адмиралтейство не оспаривало распоряжений на местах без веских оснований, предоставленных разведкой. А их-то у адмирала и не было… и единственное, чем обладал сэр Томас Капарелли в избытке, — так это отсутствием нужной информации.

— Они собираются это сделать, Пат, — пробормотал он, все еще не сводя глаз с экрана. — Они действительно собираются это сделать.

Впервые один из них сказал это вслух, но Гивенс только кивнула.

— Да, сэр, это так, — согласилась она таким же тихим голосом.

— Их надо каким-то образом вывести из равновесия, — глухо сказал Первый Космос-лорд, с силой барабаня пальцами по клавишам панели. — Каким-то образом обратить эту ситуацию против них, чтобы они вцепились в собственную задницу.

Гивенс прикусила нижнюю губу, затем глубоко вздохнула и снова потянулась к голографической схеме. Она, как чашечкой, зачерпнула ладонью звезду Ельцин. Капарелли сузил глаза, вглядываясь.

— Кажется, это может получиться, сэр, — тихо сказала она.

* * *

— Позвольте мне убедиться, что я вас правильно понял. — Голос герцога Кромарти был ровен. — Вы предлагаете, чтобы мы намеренно спровоцировали НРХ атаковать звезду Ельцина?

— Да, сэр.

Капарелли уверенно встретил взгляд премьер-министра.

— И чем вы руководствуетесь? — настаивал Кромарти.

— В сущности, сэр, мы надеемся поймать хевов в ловушку.

Капарелли откашлялся и включил мелкомасштабное голографическое изображение системы Ельцина. Их встреча происходила в строго секретной совещательной комнате за стеной кабинета Кромарти.

— В настоящее время у звезды Ельцина сосредоточена наша самая мощная после флота метрополии группировка, ваша светлость, — объяснил адмирал. — Мы приложили все усилия, чтобы сохранить в секрете точное количество наших сил в этой системе. Судя по тому, насколько, по данным разведки, хевы осведомлены обо всех наших рутинных перемещениях во всех системах, вполне возможно, что они знают о Ельцине гораздо больше, чем нам бы хотелось, но план адмирала Гивенс обещает нам возможность обернуть ситуацию против них.

Он нажал на клавишу, и крошечная звездная система над столом внезапно осветилась еще более мелкими светло-зелеными вспышками.

— За прошедший год грейсонцы с нашей помощью укрепили свою оборону, ваша светлость. Мы еще очень далеки от завершения всего, что запланировано, но, как вы можете видеть, достигли значительных успехов. Сам Грейсон хорошо защищен орбитальными крепостями. Они невелики по нашим меркам, потому что остались со времен холодной войны Грейсона и Масады, но их много, и они серьезно перестроены и перевооружены. Вдобавок к этому грейсонский флот сейчас равен по мощности как минимум тяжелой оперативной группе нашего собственного флота — это поистине невероятное достижение для семнадцати месяцев и начального их технического уровня. Второй флот адмирала д\'Орвиля — исключительно мощная группировка. С учетом сказанного, сэр, система стала крепким орешком, о который любой агрессор обломает зубы.

— Но она также имеет счастье принадлежать главному союзнику Звездного Королевства, адмирал. — Беспокойство и явственный намек на раздражение чуть изменили голос Кромарти. — Вы предлагаете преднамеренно спровоцировать врага атаковать одну из дружественных нам систем — и даже без согласования с ней.

— Я полностью понимаю смысл моего предложения, ваша светлость, но, боюсь, мы достигли состояния, когда у нас просто нет времени для консультаций. Если адмирал Гивенс права, а я думаю, что это так, хевениты действуют согласно некоему расписанию, которое они разрабатывали и совершенствовали в течение долгих лет. У нас есть собственные планы защиты, но позволять им начинать войну на их условиях, когда они сами смогут выбрать время и объект нападения, крайне опасно. При малейшей возможности нам надо подтолкнуть их к фальстарту или, по крайней мере, заставить атаковать цель по нашему выбору. Но для этого, ваша светлость, нам нужно скормить им кое-какую информацию. Мы хотим, чтобы у них хватило времени пересмотреть план операции и разослать новые приказы со своего центрального командного пункта до того, как наступит их запланированный час «икс». Ключевое звено в наших планах — один из офицеров связи адмирала Гивенс в Бюро планирования операций. Посол хевенитов имел несчастье подкупить его. Он работает на них уже более двух стандартных лет, но они не знают, как мы надеемся, что на самом деле он работает на адмирала Гивенс. До настоящего времени его доклады хевам были стопроцентно точны, но он сообщал им только ту информацию, которая не могла нам навредить или относительно которой мы были уверены, что хевы могут ее получить другими путями.

Мы предлагаем использовать его для того, чтобы хевениты через посла Гоуэна узнали: активность вокруг станции Талбот беспокоит нас настолько, что мы переводим туда в качестве подкрепления несколько линейных эскадр д\'Орвиля. Конечно, мы пришлем к Ельцину новые подразделения им на смену, но на это уйдет две-три недели.

В то самое время, когда наш контакт передаст информацию Гоуэну, мы отправим такие же инструкции адмиралу д\'Орвилю по обычным каналам. Следовательно, каждый будет знать, что приказ подлинный… Но тот же самый курьерский корабль отвезет особый секретный приказ, инструктирующий адмирала д\'Орвиля пренебречь указаниями о передислокации. Если хевы имеют неизвестные нам источники среди наших связистов, они перехватят официальный приказ и подтвердят донесение нашего двойного агента.

Текущий анализ операций хевенитов дает основания предполагать, что противник, скорее всего, координирует действия с базы в системе Барнетт. Если нам удастся достаточно быстро заслать дезинформацию на Барнетт, то, кто бы там ни командовал, у него появится иллюзия, что на Ельцин можно напасть до прибытия нашего пополнения. Только когда этот неизвестный командир поддастся искушению, он обнаружит, что ни один корабль д\'Орвиля никуда не уходил.

— Я все понимаю, сэр Томас, но что, если противник атакует Ельцин такими силами, что захватит систему, несмотря на всю мощь адмирала д\'Орвиля? И без того плохо, что мы просим наших союзников принять на себя основную тяжесть первого удара. А если этот удар окажется настолько сильным, что противник возьмет верх, несмотря на все наши усилия?

Капарелли окаменел лицом. Несколько секунд он молчал. Когда он снова заговорил, голос его был печальным.

— Ваша светлость, противник собирается напасть на нас. Ни я, ни один член моего штаба в этом не сомневаемся. А когда он это сделает, Ельцин станет первой жертвой. Это случится неминуемо, учитывая слабость нашей границы в этой точке. Я понимаю, какому риску подвергнутся грейсонцы в результате предлагаемой операции. Но, по моему мнению, втянуть хевенитов в нападение на нас именно там и на наших условиях — самая эффективная оборона. При благоприятном раскладе противник недооценит численность подразделений д\'Орвиля и нападет недостаточными силами, тогда наши офицеры, д\'Орвиль и Гранд-адмирал Мэтьюс, вручат им их собственные головы. Но даже если мы потеряем полностью флот д\'Орвиля и весь Ельцин, мы нанесем противнику очень серьезный ущерб, а быстрая контратака с Мантикоры вернет нам систему, и соотношение потерь будет существенно в нашу пользу.

— Понимаю… — Кромарти потер подбородок и глубоко вздохнул. — Как быстро мне надо дать ответ, сэр Томас?

— Откровенно говоря, ваша светлость, чем скорее, тем лучше. Мы не знаем, хватит ли нам времени, чтобы завершить операцию, прежде чем противник атакует на другом участке нашей границы. Если у нас и есть время, то его не так много.

— Я понимаю, — повторил герцог. — Очень хорошо, адмирал. Я дам вам ответ как можно скорее.

— Благодарю вас, ваша светлость.

Капарелли вышел из совещательной комнаты, а премьер-министр облокотился на стол и подпер руками подбородок. Он долго и молча вглядывался в голограмму. Он был политиком с огромным опытом и великолепной подготовкой, и все же его лицо отразило внутреннюю борьбу. Наконец он протянул руку к терминалу связи и нажал кнопку.

— Слушаю, ваша светлость, — ответил голос.

— Мне нужна прямая сверхсекретная линия с флагманским кораблем адмирала Белой Гавани, Джанет, — тихо сказал он.

* * *

Хэмиш Александер, заложив руки за спину, расхаживал взад и вперед по кают-компании корабля Ее Величества «Сфинкс» и хмурился, слушая голос премьер-министра, доносившийся из коммуникатора.

— … и ты представляешь себе ее размеры, Хэмиш. Ну и что ты думаешь?

— Я думаю, Аллен, ты не должен меня спрашивать об этом, — раздраженно ответил граф Белой Гавани. — Ты ставишь под сомнение авторитет Капарелли, советуясь со мной. Особенно игнорируя официальные каналы, то есть действуя у него за спиной!

— Что делать. К сожалению или к счастью (это зависит от точки зрения), ты — мой самый лучший советчик. Я знаю тебя и Вилли уже много лет. Если не тебя, то кого еще я могу спросить?

— Ты ставишь меня в чертовски трудное положение, — пробормотал Белая Гавань. — Ведь если Капарелли узнает об этом, я не удивлюсь его отставке.

— На такой риск я согласен. — Голос Кромарти стал тверже. — То, что он предлагает, граничит с предательством союзника, Хэмиш, а тебе посчастливилось быть не только уважаемым стратегом, но и офицером, который победил при Эндикотте и обеспечил наш союз с Грейсоном. Пойми, это касается людей, а не только боевой ситуации. Поэтому мне нужно твое мнение — тем или иным способом.

Граф Белой Гавани стиснул зубы, вздохнул и перестал шагать. Он признал приказ, пусть неприятный, но приказ.

— Хорошо, Аллен. — Он сел в кресло перед терминалом и глубоко задумался, затем пожал плечами. — Я думаю, он прав, — сказал он и улыбнулся кривой усмешкой, видя явное удивление Кромарти.

— Тебе не трудно развить свою мысль? — спросил герцог спустя несколько секунд.

— Хорошо, вот тебе другой способ: почему бы еще я поддержал человека, который мне не нравится? — Улыбка Белой Гавани стала шире, и он махнул рукой. — Если это сработает, получится точь-в-точь то, о чем говорит Капарелли, — это позволит нам открыть огонь первыми и ударить по ним значительно большими силами, чем они ожидают. Он также прав, что противник при любом раскладе собирается напасть на Ельцин, но его предложение дает нам лучшие шансы удержать систему. Даже в самом худшем варианте мы существенно проредим их атакующие силы и навяжем наиболее удобный для нас рисунок сражения. Это даст нам великолепный шанс одержать победу, которая в начале войны имеет неоценимое психологическое значение, а неприятель понесет большие потери даже в случае нашего проигрыша. Что касается грейсонцев, то они стойкий народ, Аллен. Они понимали, что помещают себя в центр мишени в тот день, когда подписали соглашение с нами, и все же пошли на это.

— Но поступить так, даже не предупредив их… Голос Кромарти оборвался, но очевидно было, что герцог крайне расстроен.

— Черт… — пробормотал Белая Гавань и замолчал. — Знаешь, — продолжил он через несколько секунд, — мне только что пришли в голову две мысли. Во-первых, ты можешь, если захочешь, предложить Капарелли способ сделать его стратегию еще более эффективной. — Кромарти вопросительно посмотрел, и адмирал пожал плечами. — Я знаю, что я противился рассредоточению Флота метрополии. Но предположим, что в то время, когда мы допустим утечку информации о том, что оголяем оборону звезды Ельцина, мы потихоньку переведем три-четыре эскадры Флота метрополии для усиления д\'Орвиля. Если хевениты подумают, что мы вывели четыре эскадры с Ельцина, тогда как в действительности мы введем в систему подкрепление, то их оценка наших сил будет уж совершенно ни к черту.

— А если они следят за Флотом метрополии? Я не адмирал, но даже я знаю, что даже торговое судно способно засечь импеллерный след супердредноута — слишком велика исходящая энергия. С уверенностью можно сказать, что по крайней мере некоторые из наших якобы нейтральных торговцев активно шпионят в пользу Хевена.

— Правда, но ведь мы можем обставить это как учения, скажем, для двух эскадр, и официальным приказом отправить еще две на «Грендельсбейн». А затем проделать такой же финт, какой предложил Капарелли для д\'Орвиля. Никто, даже адмиралы, принимающие участие в учениях, не будут знать, куда они направляются, до тех пор, пока после входа в гиперпространство не откроют запечатанные предписания. И любые сведения, которые могут заполучить хевениты, будут согласовываться с официально отданными приказами. Вы даже можете проконсультироваться с Пат Гивенс: как она считает, не перестараемся ли мы если включим информацию об этих передвижениях в ее утечку информации, и не станет ли приманка чересчур очевидной?

— Гм… — Кромарти задумчиво нахмурился, сидя на другом конце коммутаторной связи. Было ясно, что идея послать на Ельцин подкрепление ему нравится, и он, обдумав ее за несколько секунд, кивнул. — Хорошо, я думаю, что предложу им это. Но ты говорил, что тебе в голову пришли две мысли. Какова же вторая?

— Если я не ошибаюсь, Майкл Мэйхью сейчас находится на Мантикоре. Я знаю, что он проходит аспирантуру в Королевском колледже. Он не уехал из-за кризиса? — Премьер-министр напрягся, затем покачал головой, и Белая Гавань пожал плечами. — В любом случае, у тебя есть прямой доступ к наследнику Протектора Бенджамина, говоря в терминах монархии крон-принцу Грейсона. Это не то же самое, что говорить непосредственно с главой государства, но, безусловно, лучшая замена из всех возможных.

* * *

— … и я уверен, что вы поймете, почему я просил вас о визите, лорд Мэйхью, — тихо сказал герцог Кромарти. — Все мои старшие офицеры согласны, что это самый лучший стратегический выбор, но он также неизбежно означает, что ваше отечество подвергнется огромному риску. И в связи с катастрофическим дефицитом времени мы не можем обсудить проблему с Протектором Бенджамином.

Майкл Мэйхью кивнул. Он выглядел (да и был) невероятно юным для аспиранта, даже на Мантикоре. Собственно, он был достаточно молод, чтобы его тело легко восприняло комплекс мер по первоначальному пролонгу первого поколения — методики, которая была совершенно недоступна изолированному населению Грейсона до присоединения к Альянсу. Кромарти смотрел на задумчивое лицо юноши и спрашивал себя, готов ли Грейсон к долголетию, которое собирались унаследовать его дети.

— Я понимаю проблему, сэр, — сказал наконец Мэйхью. Он обменялся взглядами с послом Грейсона и пожал плечами. — Я не думаю, что у нас большой выбор, Эндрю.

— Я бы хотел, чтобы мы переговорили непосредственно с Протектором, — забеспокоился посол. Мэйхью снова пожал плечами.

— Я тоже. Но, думаю, я знаю, что он скажет… — Он повернулся к Кромарти, его юные глаза были спокойны. — Ваша светлость, мой брат знал, что делал, когда предпочел стать союзником Мантикоры, а не добычей Хевена или, что еще хуже, Масады. Мы всегда знали, что в решительный момент мы окажемся в эпицентре событий. Так что, если нас все равно атакуют, лучше постараться сделать то, что даст нам шансы на победу. Кроме того, — закончил он очень просто, и вспышка искреннего тепла осветила его спокойные глаза, — мы в долгу перед вами.

— Итак, вы одобряете наше решение?

— Да. Как Землевладелец Мэйхью и наследник Протектората Грейсона я официально требую, чтобы вы это сделали, господин премьер-министр.

* * *

— Я не верю, — пробормотал сэр Томас Капарелли.

Он сложил краткое, выразительное, написанное от руки предписание и засунул его обратно в конверт, испещренный желтыми и черными грифами секретности. И, бросив конверт в соответствующий ящик стола, посмотрел на Патрицию Гивенс. — Не прошло и пяти часов, как мы получили «полный вперед».

— Неужели? — В голосе Гивенс послышалось удивление, и Капарелли рассмеялся.

— Более того, он приказал нам удвоить ставки.

Космос-лорд перебросил по столешнице проект приказа о передислокации в руки Гивенс и стал ждать, пока она прочтет.

— Четыре эскадры? — пробормотала Гивенс, рассеянно накручивая на палец прядь каштановых волос. — Ничего себе отвлекающий маневр!

— Вы можете сказать это еще раз. Супердредноуты. — Капарелли с легкой горечью улыбнулся. — Это двадцать шесть процентов супердредноутов Флота метрополии. Если на нас нападут, когда их здесь не будет…

Он внезапно прервался, отчаянно взмахнул обеими руками. Гивенс поджала губы.

— Может быть, сэр. А может быть, и нет. Мы все-таки не останемся совсем без прикрытия, а если хевы купятся на ложное перемещение, то наткнутся на шестьдесят супердредноутов, о присутствии которых даже подозревать не будут.

— Это так… — Капарелли задумался на несколько секунд, а затем кивнул. — Хорошо, давайте пойдем и на это. Я полагаю, с таким крупным подкреплением нам придется послать флаг-офицера высшего ранга.