— Сомневаюсь, — возразил Бергстен. — Насколько я сумел понять из лепета земохцев, войско, которое поджидает нас, состоит по большей части из людей невоенных — какие-то фанатики. Наша Святая Матерь обрела в этих землях немало врагов, когда в девятом столетии пыталась воссоединиться с местными приверженцами эленийской веры.

— Но, Бергстен, это же было почти две тысячи лет назад! — возразил Комьер. — Вражда не может длиться так долго.

Бергстен пожал плечами.

— Чем старее вражда, тем лучше она сохраняется. Вышли своих разведчиков подальше, Комьер. Посмотрим, удастся ли нам выяснить что-нибудь вразумительное о подготовленной нам торжественной встрече. Не помешали бы и несколько пленников.

— Бергстен, я и сам знаю, как это делается.

— Ну так делай! Нечего сидеть тут и болтать без толку.

Они миновали Аргох, и разведчики Комьера доставили нескольких пленников. Патриарх Бергстен наскоро допросил бедно одетых и невежественных эленийцев, а затем велел отпустить их.

— Ваша светлость, — протестовал Дареллон, — это просто неумно. Эти люди вернутся к своим вожакам и расскажут обо всем, что видели.

— Знаю, — ответил Бергстен. — Я и хочу, чтобы они поступили именно так. Я хочу, чтобы они рассказали своим друзьям, что видели, как с гор спускаются сто тысяч рыцарей церкви. Я поощряю дезертирство в их рядах, Дареллон. Мы не хотим убивать этих бедных заблудших еретиков, мы хотим только, чтобы они убрались с нашей дороги.

— И все-таки, ваша светлость, я считаю, что это стратегически неверно.

— Ты можешь думать все что угодно, сын мой, — добродушно заметил Бергстен. — Это не постулат веры, так что наша Святая Матерь не против споров и разногласий в этом вопросе.

— Какой смысл спорить, ваша светлость, если вы уже отпустили их?

— Ты знаешь, мне и самому пришла в голову та же мысль.

Они повстречались с противником в широкой долине реки Эсос, к югу от земохского города Басна и лигах в тридцати западнее астелийской границы. Сообщения разведчиков и сведения, полученные от пленников, оказались точными. Рыцарям церкви противостояло не столько обученное войско, сколько плохо вооруженная и беспорядочная толпа.

Магистры четырех орденов собрались вокруг патриарха Бергстена, чтобы обсудить ситуацию.

— Эти люди одной с нами веры, — сказал Бергстен. — Наши несогласия лежат в области церковного управления, а не в сути нашего вероучения. Такие вопросы улаживаются отнюдь не на поле боя, а посему я не хочу, чтобы эти люди гибли во множестве.

— Они не представляют для нас особой опасности, ваша светлость, — заметил лорд Абриэль.

— Лорд Абриэль, но ведь они вдвое превосходят нас числом, — указал сэр Гельдэн.

— Одна атака уничтожит это превосходство, Гельдэн, — отвечал Абриэль. — Эти люди неопытны, хотя и фанатичны, и добрая половина их вооружена одними вилами. Если все мы опустим забрала, нацелим копья и строем двинемся на них, почти все они будут бежать без перерыва целую неделю.

И это была последняя ошибка, которую совершил в своей жизни благородный лорд Абриэль. Конные рыцари растеклись по долине, образуя с привычной четкостью широкий строй, который заполнял поперек всю долину. Ряд за рядом сириникийцы, пандионцы, генидианцы и альсионцы, облаченные в сталь, верхом на боевых конях, смыкались в самом грозном и воинственном строю из всех, какие были придуманы в истории человечества.

Магистры, стоявшие в середине первого ряда, ожидали, покуда младшие офицеры выстроят задние ряды и прискачут гонцы с донесением, что все готово.

— Ну хватит, — нетерпеливо проговорил Комьер. — Я не думаю, что и обозам нужно принимать участие в атаке. — Он оглядел своих друзей. — Начнем, господа? Покажем этому отребью, что такое настоящая атака.

Он подал короткий знак генидианскому рыцарю, и рослый светловолосый воин, вскинув к губам рог огра, проиграл оглушительный сигнал.

Первый ряд рыцарей со звоном опустил забрала и пришпорил коней. Великолепно обученные рыцари и кони галопом двинулись вперед, не ломая строя, словно движущаяся стена стали.

На середине их пути лес поднятых копий разом опустился, словно набежавшая на берег волна, и вражеское войско начало стремительно редеть. Необученные крестьяне и крепостные разбегались кто куда, бросая оружие и вопя от ужаса. Тут и там более умелые отряды пытались устоять на месте, но бегство их союзников опасно оголило их фланги.

Рыцари с оглушительным грохотом обрушились на немногих, оставшихся на месте противников. Вновь в который раз Абриэль ощутил привычное упоение боем. Его копье сломалось о поспешно подставленный щит, и он, отшвырнув обломки, выхватил меч. Затем он огляделся по сторонам — и лишь тогда увидел, что за крестьянским войском, прежде скрытая им из виду, стояла другая армия. Подобной армии Абриэлю никогда прежде не доводилось видеть. Огромные солдаты ростом превосходили даже талесийцев. Доспехи их составляли нагрудники и кольчуги, прилегавшие к телу куда плотнее обычного — сверкающая сталь четко обрисовывала каждый мускул. Шлемы этих солдат представляли собой стальные изображения каких-то странных зверей, и вместо забрал у них были стальные маски, в точности повторявшие черты их лиц — так подумалось Абриэлю. Магистра сириникийцев вдруг пробрал озноб. Черты, запечатленные на масках, были нечеловеческими.

Посредине этой необыкновенной армии высился странный полукруглый кожаный шатер — лоснящийся чернотой и небывало огромный.

А затем «шатер» пошевелился, расправляя… крылья, огромные, изогнутые, как у летучей мыши. И миг спустя небывало громадная тварь, прежде скрытая этими крыльями, поднялась над нечеловеческим войском — чудовищное творение тьмы с головой в виде перевернутого конуса и раскосыми глазами, в которых бился огонь. Щели глаз пылали на безликом подобии лица, и две гигантские лапы алчно протянулись вперед. Под бездонно-черной кожей сверкали молнии, и земля под ногами чудовища дымилась и горела.

Абриэль вдруг сделался странно спокоен. Он поднял забрало, чтобы прямо взглянуть в лицо самого ада.

— Наконец-то достойный противник, — пробормотал он. А затем с лязгом опустил забрало, выставил перед собой огромный боевой щит и вскинул меч, который с честью носил свыше половины столетия. Недрогнувшей рукой он направил меч на вздымавшееся перед ним гигантское воплощение зла.

— За Бога и Арсиум! — проревел он свой девиз и без малейших колебаний бросил своего коня навстречу смерти.

ГЛАВА 8

Сказать, что Эдемус оскорблен, значило не сказать ничего. Пятно белого света, которым был бог дэльфов, по краям очертили красновато-оранжевые искры, и сыпучий снег, покрывавший землю в болотистой низине неподалеку от долины дэльфов, так и дымился, истаивая от жара его неудовольствия.

— Нет! — категорически отрезал он. — Ни за что!

— Ну же, кузен, будь благоразумен, — уговаривала Афраэль. — Все изменилось. Ты цепляешься за то, что уже потеряло всякое значение. Когда-то и в самом деле у тебя были основания для «вечной вражды». Признаю, что мое семейство повело себя не лучшим образом во время войны с киргаями, но ведь это было давным-давно. Что за ребячество — твердить посейчас о своих оскорбленных чувствах!

— Как могла ты так поступить, Ксанетия? — вопросил с гневным упреком бог дэльфов. — Как могла ты сотворить такое?

— То случилось лишь в продолжение нашего союза, о Возлюбленный, — ответила дэльфийка. Сефрения была немало озадачена тем, насколько интимные отношения связывали Ксанетию с ее богом. — Ты же и повелел мне оказывать всяческую помощь Анакхе, а поскольку он любит Сефрению, принуждена была и я достичь с ней согласия. Когда же мы с нею переступили через старинную вражду и научились доверять друг другу, взаимное уважение и общая цель смягчили привычную нашу неприязнь, и в душах наших, подобравшись тайно и непрошенно, сменила ее любовь. Сердцем своим отныне признаю я ее любимой моей сестрой.

— Это отвратительно! Не смей более звать так в моем присутствии это стирикское отродье!

— Как пожелаешь, Возлюбленный, — смиренно ответила Ксанетия, опуская голову. Но тут же вздернула подбородок, и ее внутренний свет засиял ярче. — Однако будет сие угодно тебе или нет, но в глубине души своей буду я по-прежнему звать ее сестрой!

— Ты готов выслушать нас, Эдемус? — осведомилась Афраэль. — Или тебе нужно еще пару столетий, чтобы всласть побиться в истерике?

— Ты наглая девчонка, Афраэль! — обвиняюще бросил он.

— Знаю. Это и делает меня такой обаятельной. Ты хотя бы знаешь, что Киргон стремится заполучить Беллиом? Или ты так долго играл в салочки со звездами, что уже понятия не имеешь, что творится в мире?

— Веди себя прилично, — строго сказала ей Сефрения.

— Он мне надоел. Вот уже десять тысяч лет он лелеет свою ненависть у груди, как больного кутенка. — Богиня-Дитя критически оглядела нестерпимо сияющего бога дэльфов. — Кстати, Эдемус, весь этот фейерверк не производит на меня ни малейшего впечатления. Я и сама бы могла такое устроить, да только мне лень.

Эдемус вспыхнул еще ярче, и его оранжево-красный искристый ореол почернел.

— Как занудно, — вздохнула Афраэль. — Извини, Ксанетия, но мы попросту зря тратим здесь время. Беллиому и мне придется управляться с Клаалем собственными силами. Твой занудный бог и так ничем не сумел бы нам помочь.

— Клааль?! — воскликнул Эдемус.

— Что, мне удалось завладеть твоим вниманием? — Афраэль хихикнула. — Теперь ты меня выслушаешь?

— Кто сотворил сие? Кто вновь призвал в мир Клааля?

— Ну уж во всяком случае не я. Дела Киргона как будто шли на лад, и тут Анакха нанес ему поражение. Ты же знаешь, как Киргон любит проигрывать, вот он и начал нарушать правила. Ну как, согласишься нам помочь или еще сотню эпох будешь сидеть в сторонке и дуться? Давай, Эдемус, думай побыстрее! — прибавила она, нетерпеливо пощелкивая пальцами. — Решайся, не медли. У меня, знаешь ли, времени в обрез.

— С чего это вы решили, будто я нуждаюсь в людях? — осведомился Нарстил, тощий, почти скелетообразный арджунец с жилистыми руками и впалыми щеками. Он восседал за столом под раскидистым деревом посреди разбойничьего лагеря в глубине арджунских джунглей.

— Ты занимаешься рискованным делом, — пожал плечами Кааладор, оглядывая лагерь. — Ты воруешь мебель, ковры и гобелены. Это значит, что ты устраиваешь налеты на деревни и уединенные поместья. Тебе оказывают сопротивления, а стало быть, всякий раз не обходится без ранений и смертей. Половина твоих людей ходит сейчас с повязками, и наверняка после каждого дела ты оставляешь за собой пару-тройку мертвецов. Вожак разбойников всегда нуждается в людях.

— Только не сейчас.

— Это я могу устроить, — зловеще заверил его Бевьер, мелодраматически проводя большим пальцем по лезвию локабера.

— Послушай, Нарстил, — продолжал Кааладор примирительным тоном, — мы ведь видели твоих ребят. Будь откровенен — ты набрал в шайку местных лоботрясов, которые попались на воровстве кур либо угнали у кого-то коз. Тебе чертовски недостает опытных людей, а мы как раз из таких. Твои лоботрясы выхваляются друг перед другом, изо всех сил стараясь выглядеть опасными бандитами, но на самом деле убийство у них не в крови, и потому-то они попадают в беду, едва начинается драка. Для нас убийства — дело привычное. Это наш хлеб. Твоим юнцам еще нужно друг другу что-то доказывать, а нам — нет. Ордей знает, чего мы стоим, — иначе бы он не написал тебе этого письма. — Глаза Кааладора слегка сузились. — Поверь мне, Нарстил, всем нам будет жить намного проще, если мы будем работать на тебя, а не откроем свою лавочку по соседству.

Нарстил явно потерял часть своей самоуверенности.

— Я подумаю, — сказал он.

— Валяй. И не помышляй о том, чтобы устранить конкуренцию в зародыше. Твои молокососы с этим не справятся, а вот мне придется всерьез на тебя обидеться.

— Прекрати немедленно! — шикнула Сефрения на сестру, когда они вчетвером шли по крытым улицам Дэльфиуса к дому Кедона.

— А Эдемус это делает, — огрызнулась Афраэль.

— Это его город и его народ. В гостях так поступать невежливо.

Ксанетия бросила на них озадаченный взгляд.

— Моя сестричка пускает пыль в глаза, — пояснила Сефрения.

— Вовсе нет! — фыркнула Афраэль.

— Вовсе да, Афраэль, и мы обе хорошо это знаем. Мы и раньше не раз спорили об этом. Прекрати, говорю!

— Я что-то ничего не понимаю, — созналась Ксанетия.

— Это потому, что ты привыкла ощущать ее присутствие, сестра, — устало пояснила Сефрения. — Она не должна так открыто щеголять своей божественной сутью, когда находится среди приверженцев другого бога. Это в высшей степени невоспитанно, и она это знает, а делает так лишь затем, чтобы позлить Эдемуса. Удивляюсь, как это еще она не сравняла с землей весь город или не подожгла солому на крышах излучением своей божественной сути.

— Ты говоришь отвратительные вещи, Сефрения! — упрекнула ее Афраэль.

— Так веди себя прилично.

— Не буду. Эдемусу можно, а мне нет?

Сефрения вздохнула, закатив глаза.

Они вошли в южное крыло огромного города-дома, который представлял собой Дэльфиус, и по тускло освещенному коридору подошли к дверям жилища Кедона. Анари ожидал их, и на его древнем лице было написано изумление. Когда слепящий свет, бывший Эдемусом, приблизился к нему, он упал на колени, однако его бог потускнел, принял человеческий облик и с сердечностью помог старику подняться.

— В сем нет необходимости, старый мой друг, — проговорил он.

— Послушай, Эдемус, — воскликнула Афраэль, — да ты же красавец! И к чему было скрывать от нас этакую красоту в пятне света?

Слабая усмешка промелькнула на вечно юном лице бога дэльфов.

— Не пытайся обольстить меня сладкими речами, Афраэль. Хорошо ведом мне твой нрав и ведомы твои уловки. Не так легко будет тебе уловить меня в свои тенета.

— В самом деле? Однако же ты уже уловлен, Эдемус. Ныне я лишь играю с тобой, не более. Сердце твое давно уже в моей руке. Настанет время, когда я сожму его, и ты станешь всецело моим. — И Богиня-Дитя рассмеялась звонким серебристым смехом. — Впрочем, кузен, это наше с тобой личное дело. Сейчас у нас достаточно иных хлопот.

Ксанетия нежно обняла почтенного Кедона.

— Как ты, верно, понял уже, дорогой мой старинный друг, грядут важные перемены. Грозная опасность, пред ликом коей мы все оказались, грозит изменить весь наш мир. Поговорим прежде о сей опасности, а потом уже будем в свое удовольствие дивиться тому, как все вокруг переменилось.

Кедон провел их по трем истертым от времени ступенькам в знакомую комнату с низким потолком, вогнутыми белыми стенами, удобной мебелью и очагом, в котором жарко плясал огонь.

— Расскажи им обо всем, Ксанетия, — предложила Афраэль, взбираясь на колени Сефрении. — Это, по крайней мере, объяснит, почему мне пришлось нарушить все правила и явиться сюда. — Она лукаво взглянула на Эдемуса. — Что бы ты там ни думал, кузен, я знаю правила приличия, просто у нас сейчас неотложные дела.

Сефрения откинулась в кресле, слушая, как Ксанетия повествует о событиях последних месяцев. В Дэльфиусе царило ощущение мира, ничем не потревоженного покоя, которое Сефрения не сумела уловить в минувшее пребывание здесь. Тогда ее разум был настолько поглощен исступленной ненавистью, что она почти не обращала внимания на окружающее. Дэльфы хотели, чтобы Спархок отделил их долину от всего мира, — но вряд ли в этом была необходимость. Они уже существовали отдельно от мира — настолько отдельно, что, казалось, перестали быть людьми. Странным образом Сефрения завидовала им.

— Раздражает, правда? — прошептала ей на ухо Богиня-Дитя. — А слово, которое ты ищешь, — «безмятежность».

— И ты делаешь все, что в твоей власти, чтобы нарушить ее, верно?

— Дэльфы все еще принадлежат этому миру, Сефрения, — хотя и ненадолго. Я просто напоминаю им о нашем существовании.

— Ты дурно ведешь себя с Эдемусом.

— Я стараюсь вернуть его к действительности, только и всего. Десять тысяч лет он был сам по себе и уже забыл, что такое наша компания. Я ему об этом напомнила. В сущности, ему это даже на пользу. Он уже начал погрязать в самодовольстве. — Афраэль соскользнула с колен сестры. — Извини, — продолжала она, — но пришло время дать ему еще один урок.

Она пересекла комнату и остановилась перед Эдемусом, умильно заглядывая ему в лицо своими большими темными глазами.

Бог дэльфов был так поглощен рассказом Ксанетии, что едва заметил Афраэль, и, когда она протянула к нему руки, он рассеянно поднял ее и усадил к себе на колени.

Сефрения улыбнулась.

— И совсем недавно, — завершала Ксанетия свое повествование, — юному сэру Бериту присланы были новые указания. Велено ему повернуть и направиться в город Супаль, что на берегу Арджунского моря. О сих переменах сообщил он Богине-Дитя, она же, в свою очередь, осведомила всех нас. Тролли-Боги имеют намерение перенести сэра Улафа и сэра Тиниена в Супаль и сокрыть их там в том, что сами они называют «He-Время». Полагают они, что буде наши враги представят там королеву Элану, дабы обменять ее на Беллиом, выйдут они из своего укрытия и спасут королеву.

— »He-Время»? — озадаченно переспросил Кедон.

— Остановленное мгновение, — пояснила Афраэль. — Тролли ведь охотники, и их боги отыскали для них укрытие, чтобы они могли невидимыми выслеживать добычу. Хитроумная выдумка, но у нее есть свои недостатки.

Эдемус что-то спросил у нее на языке, который Сефрения не раз пыталась выучить, но так и не сумела понять в нем ни слова. Афраэль отвечала быстро, сухим деловитым тоном, дополняя свой ответ замысловатыми жестами.

— Ах вот как, — наконец проговорил Эдемус, снова переходя на тамульский, и на лице его выразилось понимание. — Какая, однако, странная идея.

— Ты же знаешь Троллей-Богов, — отозвалась Афраэль, скорчив гримаску.

— Неужто ты и впрямь вынудила их согласиться на чудовищные твои условия?

— У меня было то, что им хотелось получить, — пожала она плечами. — Они вот уже три сотни веков пытались измыслить способ вырваться из Беллиома. Конечно, мои условия им очень не понравились, но у них не было выбора.

— Ты весьма жестокосердна, Афраэль.

— Ничуть. Мной двигала необходимость, а необходимость не бывает ни жестока, ни милосердна. Она просто есть. Пару дней назад при встрече я расцеловала их, и это поправило им настроение — то есть после того, как они сообразили, что я не собираюсь их перекусать.

— Не может быть! — откровенно ужаснулся Эдемус.

— Они не так уж и плохи, — защищалась Афраэль. — Я, конечно, могла бы почесать их за ушами, но на это они могли бы и обидеться, так что я их попросту расцеловала. — Она усмехнулась. — Еще пара поцелуев — и они стали бы лизать мне руки, точно щенята.

Эдемус выпрямился в кресле и вдруг ошеломленно моргнул, словно лишь сейчас сообразив, где именно сидит Богиня-Дитя.

Она одарила его одной из своих загадочных улыбочек и погладила по щеке.

— Ничего страшного, кузен, — сказала она. — Ты скоро привыкнешь. Рано или поздно все привыкают.

И с этими словами Афраэль соскользнула с его колен и направилась через всю комнату к сестре.

— Это мое место! — угрожающе объявил кряжистый детина неопределенной национальности, когда Келтэн бросил свои седельные сумки и скатанную постель на полянке под большим деревом.

— Было твое, — проворчал Келтэн.

— Нельзя вот так заявиться невесть откуда и захватить чужое место!

— Вот как? Это противозаконно, что ли? — Келтэн выпрямился. Он был по меньшей мере на голову выше своего незадачливого собеседника, а широкие плечи, облитые кольчугой, казались еще шире. — Я и мои друзья останемся вот здесь, — бесцеремонно объявил он, — так что собирай свою постель и прочее барахло и проваливай куда пожелаешь.

— Я не привык получать приказы от эленийцев!

— Тем хуже для тебя. А сейчас проваливай. У меня дел по горло. — Келтэн был не в лучшем расположении духа. Опасность, грозящая Алиэн, непрерывно терзала его мысли, и оттого любая мелочь легко выводила его из себя. Видимо сейчас эти чувства отчасти отразились на его лице, потому что незадачливый разбойник поспешно попятился.

— Еще дальше, — процедил Келтэн.

— Я еще вернусь! — пригрозил тот, продолжая пятиться. — Я вернусь со всеми моими друзьями!

— Жду не дождусь. — Келтэн демонстративно повернулся спиной к человеку, которого только что согнал с насиженного места.

К нему подошли Бевьер и Кааладор.

— Неприятности? — спросил Кааладор.

— Я бы это так не назвал, — пожал плечами Келтэн. — Я устанавливал наше положение в этой шайке, только и всего. На новом месте всякий раз приходится кого-нибудь одернуть, чтобы дать понять остальным, что ты шутить не намерен. Давайте-ка устраиваться.

Они поставили шатер и собирали листья и мох для постелей, когда к ним подошел Нарстил.

— Я вижу, Эзек, вы уже устроились, — обратился он к Кааладору. Тон у него был мирный, хотя и не слишком сердечный.

— Несколько завершающих штришков, и все готово, — ответил Кааладор.

— Вы устроили неплохую стоянку, — заметил Нарстил, — чистота, порядок.

— Захламленное жилище есть признак захламленного ума, — пожал плечами Кааладор. — Хорошо, что ты заглянул к нам, Нарстил. Мы слыхали, что тут неподалеку стоит войско. Оно причиняет тебе какие-нибудь хлопоты?

— У нас с ними соглашение, — ответил Нарстил. — Мы не крадем у них, а они оставляют нас в покое. Собственно, армия, что стоит в Натайосе, — вовсе и не армия, а шайка мятежников. Они хотят свернуть правительство.

— А кто не хочет-то? Нарстил рассмеялся.

— Собственно говоря, эта мятежная свора в Натайосе очень даже благотворна для моих дел. Полиция знает о них и предпочитает сюда не соваться, а одна из причин, по которой они нас терпят, та, что мы грабим проезжих и тем отваживаем людей, шныряющих в окрестностях Натайоса. Кроме того, мы ведем с ними весьма оживленную торговлю. Они скупают почти все, что мы крадем.

— И далеко отсюда этот самый Натайос?

— Милях в десяти. Это древние развалины. Скарпа — так зовут человека, который там всем заправляет, — устроился там со своими мятежниками несколько лет назад. Он укрепил город, и с каждым днем туда прибывает все больше его сторонников. Лично на него мне плевать, но дело есть дело.

— Что он за человек, этот Скарпа?

— Чокнутый. Временами он свихивается настолько, что воет на луну. Он свято убежден, что в один прекрасный день станет императором, и, думается мне, очень скоро он выведет свое отребье из джунглей — в победоносный поход. Здесь-то он покуда в полной безопасности, но на открытой местности атаны живо превратят его в собачий корм.

— А что, нам должно быть до этого дело? — осведомился Бевьер.

— Да мне лично — ни малейшего, — заверил Нарстил «одноглазого» забияку. — Вот только мое дело от этого пострадает.

— Стало быть, кто угодно может свободно войти в Натайос? — как бы между прочим поинтересовался Келтэн.

— Если ведешь мула, нагруженного едой и выпивкой, тебя примут с распростертыми объятиями. Я каждую неделю посылаю туда повозку с бочонками пива. Вы же знаете, как солдаты любят пиво.

— Это уж точно, — согласился Келтэн. — Я сам знавал в свое время нескольких солдат, и для них весь мир останавливался, когда открывали новый бочонок.

— Сие происходит от нашего умения управлять светом, что мы излучаем, — пояснял Кедон. — Зрение же весьма сильно зависит от света. Уловка сия, само собой, не вполне совершенна. Мы не в силах избегнуть слабого мерцания и принуждены зорко следить за тем, чтобы наши тени не выдали нашего присутствия, однако при должной предосторожности мы можем оставаться незамеченными.

— Какие любопытные различия, — заметила Афраэль. — Тролли-Боги играют со временем, вы — со светом, я — со вниманием людей, от которых хочу укрыться, и все это служит одной цели — достичь невидимости.

— Ведом ли тебе, Божественная, кто-нибудь, кто может быть воистину невидим? — спросила Ксанетия.

— Мне — нет, а тебе, кузен? Эдемус покачал головой.

— Впрочем, мы способны становиться вполне невидимы, — продолжала Афраэль. — У настоящей невидимости были бы свои недостатки. Идея хороша, анари Кедон, но я не хочу, чтобы Ксанетия подвергала себя опасности. Я слишком люблю ее.

Ксанетия слегка покраснела и бросила на Эдемуса почти виноватый взгляд. Сефрения рассмеялась.

— Должна я предостеречь тебя, Эдемус, — проговорила она, — дабы не спускал ты глаз со своих приверженцев. Моя богиня — известная воровка. — Она сдвинула брови размышляя. — Если Ксанетия может незамеченной пробраться в Супаль, это было бы весьма полезно. Ее способность проникать в чужие мысли позволила бы ей быстро узнать, там ли находится Элана. Если там, мы могли бы действовать. Если Эланы там нет, стало быть, Супаль — лишь новая увертка наших врагов.

Кедон взглянул на Эдемуса.

— Думается мне, Возлюбленный, что принуждены мы будем вмешаться в дела остального мира далее, нежели предполагали прежде. Тревога Анакхи за участь жены воистину поглощает все его мысли, и его обещание, данное нам, находится в опасности, покуда не вернется к нему супруга живой и невредимой.

Эдемус вздохнул.

– У нас нет времени...

— Боюсь, что истинны твои слова, дражайший мой анари. Хотя и тревожит сие мою душу, однако сдается мне, что должны мы на время забыть о наших несогласиях и объединиться в поисках супруги Анакхи, помогая ему всем, чем мы в силах помочь.

– Нельзя... нельзя, – голос де Боно приближался и удалялся, как слабый радиосигнал. – Нельзя этой ночью заниматься ничем... кроме любви.

— Ты и впрямь уверен, Эдемус, что хочешь ввязаться в это дело? — осведомилась Афраэль. — Твердо уверен?

Последнее слово растворилось в темноте, как и сам де Боно.

— Я ведь уже сказал об этом, Афраэль.

Кэл повернулся. Если идти вниз, он выйдет к подножию холма. «Я найду нового проводника и пойду к Своду, – подумал он рассеянно. – Нужно кого-то отыскать. Кого? Ах да: Сюзанну».

Как только это имя возникло у него в сознании, ноги его подкосились, и он осел на теплую землю. Он не успел опомниться, как лежал уже на земле, мягкой, как перина, о которой он мечтал. Это было как возвращение с мороза в постель к любимой женщине. Он расправил усталые члены, говоря себе, что встанет, как только немного отдохнет.

— И тебя ничуть не интересует, отчего это меня так беспокоит судьба двоих эленийцев? У них ведь есть собственный Бог. Почему, как ты думаешь, я в них так заинтересована?

Он мог уснуть, но тут кто-то позвал его по фамилии.

– Муни...

— Отчего это ты так любишь говорить обиняками, Афраэль?

Это был женский голос.

— Потому что мне нравится преподносить сюрпризы, — сладким голосом пояснила она. — Кузен, я от всей души хочу поблагодарить тебя за то, что ты так озабочен судьбой моих отца и матери. Ты тронул меня до слез.

– Сюзанна?

Эдемус потрясенно воззрился на нее.

Он попытался сесть, но не мог двинуться, не мог пошевелить даже пальцем. А голос продолжал звать его, то приближаясь, то удаляясь.

— Как ты могла?! — выдохнул он.

Он жаждал последовать за голосом, и его желание осуществилось. Каким-то образом он заскользил по траве. Мокрая и грязная одежда спала с него, и он всей кожей чувствовал благоуханную нежность земли. При этом он не прилагал никаких усилий, словно и тело его осталось позади, рядом с одеждой.

— Кто-то же должен был это сделать, — пожала плечами Афраэль. — Кому-то нужно было присматривать за Беллиомом. Анакха — дитя Беллиома, но, покуда его сердце в моей руке, я могу более или менее управлять его поступками.

С собой он взял только свет: бледный, холодный свет, перемещающийся вместе с ним и освещающий траву и растущие из нее белые цветы.

— Но они же эленийцы!

— Брось, Эдемус, что за ребячество! Эленийцы, стирики, дэльфы — какая разница? Всех их можно любить, если сердце твое открыто любви.

— Но они едят свинину!

В нескольких ярдах он увидел спящего среди травы де Боно. Он хотел спросить его, что все это значит, но его влекло в определенном направлении. Скоро он увидел, куда. Невдалеке из темной земли выплывали полосы света. Обогнув лежащего де Боно, он заскользил к этой новой тайне.

— Знаю. — Афраэль содрогнулась. — Поверь мне, знаю. Над этим я тоже работаю.

Сенга был добродушный бандит, в чьих жилах перемешалось так много кровей, что трудно было понять, к какой нации он относится. Он много ухмылялся, был громогласен и шумлив и заразительно хохотал. Келтэну он понравился с первого взгляда, да и Сенга, похоже, нашел родственную душу в эленийском разбойнике по имени Коль. Он хохотал, шагая по захламленному лагерю, где прямо на голой земле неуклюжими грудами были свалены мебель и другие предметы домашнего обихода.

Оказалось, что в земле вырыто несколько отверстий. Он нырнул в одно из них. Похоже, весь холм внутри был пустой. Подозрение, что он оставил тело, подкрепилось, когда он достиг обширной пещеры, освещенной мягким, рассеянным светом, и поплыл по воздуху, глядя на то, что было внизу.

— Эгей, Коль! — крикнул он, подходя к дереву, под которым поставили свой шатер Келтэн, Бевьер и Кааладор. — Ты бы поехал со мной, что ли! Повозка, груженная пивом, открывает все двери в Натайосе.

Под ним, на полу пещеры, находилось около сорока полушарий, заполненных чем-то вроде светящегося газа. Их цвет изменялся от нежно-пастельного до ярко-розового. Спустившись ниже, Кэл обнаружил, что полушария вовсе не пусты – внутри них то появлялись, то исчезали зыбкие силуэты каких-то существ.

— Не люблю я армии, Сенга, — ответил Келтэн. — Офицеры вечно пытаются тебя завербовать — обычно с мечом к горлу — а генералы, на мой вкус, чересчур привержены нравственности. От слов «по законам военного времени» у меня отчего-то стынет кровь в жилах.

— Скарпа вырос в таверне, друг мой, — ухмыляясь, заверил его Сенга, — и мамаша его была шлюхой, так что он привык к темным сторонам человеческой натуры.

В нескольких он разглядел формы, напоминающие человеческие зародыши. Потом один из них застелило белесым туманом, другой заполнился ярко-голубой жидкостью, став похожим на огромный глаз.

— Как твоя торговля? — спросил Келтэн. Сенга осклабился, закатил глаза и позвенел туго набитым кошельком.

— Здесь достаточно, чтобы я начал подумывать о честной жизни и собственной пивоварне. Плохо только то, что наши приятели из Натайоса пробудут здесь недолго. Если я устрою здесь пивоварню, а мои покупатели отправятся на войну и атаны настрогают из них жаркое, мне придется выпить все самому, а уж это чересчур для самой сильной жажды.

Он был уверен, что эти существа знают о его присутствии, хотя они никак этого не показывали. Сферы медленно двигались над полом, то расходясь, то собираясь парами или более обширными семействами. Ни одна из них не прервала своего пути, чтобы приветствовать его.

— А с чего ты взял, что мятежники готовятся выступить?

— Да так, ничего особенного, — отозвался Сенга, растянувшиеь на земле и передав Келтэну свой бурдюк с вином. — Последние пару недель Скарпа где-то пропадал. Он и двое-трое эленийцев в прошлом месяце уехали из Натайоса, и никто не мог мне сказать куда и зачем.

Но еще что-то заворожило его сильней, чем это неостановимое кружение. В одной из сфер он увидел образ невыразимой эротической притягательности. Обнаженная женщина парила на ложе из облаков, выражая желание всем своим видом. Она тут же исчезла, оставив в памяти Кэла свои губы, груди, призывно раскрытое лоно. Ничего неприличного не было в ее позе, ничего пошлого. Только любовь.

Келтэн старательно сохранял на лице равнодушное выражение.

Но они любили и смерть. В одной из сфер Кэл увидел разлагающийся труп, облепленный мухами. Но его интересовала не смерть, а женщина. «Нельзя заниматься ничем, кроме любви», – так сказал де Боно.

— Я слыхал, он чокнутый, а чокнутым ни к чему искать причину, куда и зачем их носит.

Но здесь не было той любви, к которой он привык на поверхности земли. Женщине, которую он видел, не были нужны разговоры и уговоры. Она хотела другого, но он оставил это наверху, в своем теле.

Но она поняла его мысли. Когда он увидел ее в третий раз, она жестом поманила его к себе. Каким-то образом он тут же оказался внутри сферы и занял свое место в круговращении планет.

— Скарпа, конечно, чокнутый, но своих мятежников он способен довести до неистовства. Когда он берется произнести речь, лучше сразу найти местечко, где бы присесть, — потому что слушать его придется самое малое шесть часов. Как бы то ни было, он уехал, а его войско принялось готовиться к зиме. Все изменилось, когда он вернулся.

Келтэн тотчас насторожился.

Тут он понял, что голос не напрасно звал его по имени. Это было именно егоместо, назначенное ему от века. А может, ему так казалось, и законы этой системы не имели ничего общего ни с астрономией, ни с любовью.

— Вернулся?

Незачем было думать об этом сейчас. Кружась по орбите в своей прозрачной оболочке, он стремился приблизиться к женщине, но не мог ее разглядеть. А может, она окончательно превратилась в молочно-белое облако, и теперь ему предстояло повторить ее путь?

— Вот именно, друг мой. Эй, дай-ка и мне глотнуть! — Сенга схватил бурдюк и, запрокинув его, направил тугую струю вина прямо себе в глотку. — Он и его дружки-эленийцы прискакали в Натайос дня четыре тому назад. И с ними, говорят, были две женщины. Келтэн тяжело сел на землю и принялся сосредоточенно поправлять пояс с мечом, чтобы скрыть свое волнение.

Он знал в тот момент, как могут любить планеты. Сменой дня и ночи; разливом океанов; благословением пахаря, бороздящего их щедрое лоно. Есть тысячи путей, и все они любовь.

— Я думал, Скарпа ненавидит женщин, — проговорил он нарочито небрежным тоном.

Как только он подумал об этом, женщина появилась перед ним, раздвинула ноги и впустила в себя его свет.

— Это верно, друг мой, но, судя по тому, что я слышал, эти женщины не какие-нибудь шлюшки, которых он подобрал по пути развлечения ради. Во-первых, у них были связаны руки, и парень, с которым я толковал, говорил, что, хотя вид у них был жалкий, они вовсе не походили на продажных девок. Он, правда, не сумел хорошо их разглядеть, потому Скарпа сразу загнал их в дом, который явно приготовили для особого случая — шикарная мебель, кругом ковры и все такое прочее.

Войдя в нее, он почувствовал тот же жар, ту же влажность, но вместо животного усилия здесь была легкость, вместо спешки – ощущение вечности происходящего, того, что соединение планет может длиться десять, сто человеческих жизней.

— В этих женщинах было еще что-то особенное? — спросил Келтэн, едва удержавшись от того, чтобы затаить дыхание.

Тут ужасная мысль пронзила его. Неужели все, что он оставил на земле, прошло и умерло, пока он медленно плыл через вечность в своем небесном совокуплении?

Сенга пожал плечами и снова глотнул вина.

Он в панике устремил взгляд в центр галактики, где все они кружились, и увидел там себя – себя, спящего на склоне холма.

— Просто с ними обращались совсем не так, как с теми девками, которые обычно таскаются за войском. — Сенга поскреб в затылке. — Что там еще говорил мне этот парень… Что же он такое говорил? — На сей раз Келтэн и впрямь затаил дыхание. — Ах да, вспомнил! Он сказал, что эти две женщины, которых Скарпа так заботливо приволок погостить в Натайос, — эленийки. Ну не удивительно ли?

«Я сплю»? – подумал он и внезапно проснулся, выскочил из сна, как пузырек из воды. Перед ним, как глазницы черепа, зияли темные провалы пещер, и в один миг он почувствовал, что умирает, но тут нахлынувший поток света подхватил его и вынес на поверхность.

3

ГЛАВА 9

В какой-то части его сон оказался правдой. Он в самом деле скинул с себя две шкуры – одежду, разбросанную вокруг, и грязь предыдущего дня, смытую росой или дождем. Но он сам был сухим: тепло земли, на которой он лежал, высушило его. Он чувствовал себя отдохнувшим и сильным.

Бepeca, город на юго-восточном побережье Арджуны, оказался неприглядным местечком. Подобно огромной жабе, раскорячился он на берегу между южными водами Тамульского моря и болотистой зеленью джунглей. Главным занятием в этих местах было производство древесного угля, и едкий дым колыхался во влажном воздухе над Бересой, словно воплотившееся проклятие.

Капитан Сорджи бросил якорь на некотором расстоянии от причалов и сошел на берег, чтобы побеседовать с начальником порта.

Он сел. Де Боно стоял рядом, глядя в небо. На его спине и ягодицах отпечатался узор травы.

Спархок, Стрейджен и Телэн, в холщовых матросских робах, опираясь на поручни левого борта, смотрели через затхлую вонючую воду на место их назначения.

– Тебе понравилось? – спросил он.

— Фрон, — сказал Стрейджен, обращаясь к Спархоку, — мне пришла в голову совершенно замечательная идея.

– Понравилось?

— Вот как? — отозвался Спархок.

– Ты видел приятные сны?

— Почему бы нам просто не прыгнуть в воду и не поплыть к берегу?

– Да, очень.

— Неплохо придумано, Вимер! — рассмеялся Телэн. Они все уже более или менее привыкли к своим выдуманным именам.

Де Боно мечтательно улыбнулся.

Спархок осторожно огляделся, желая убедиться, что никого из матросов нет поблизости.

– Не хочешь мне рассказать?

— Обычный матрос никогда не покинет судно, не получив прежде свое жалованье. Не стоит делать ничего такого, что бросалось бы в глаза. Все, что нам осталось вытерпеть, — это разгрузка.

– Я не знаю, как...

— Под угрозой боцманской плети, — мрачно добавил Стрейджен. — Этот человек решительно задался целью испытать мое терпение. Один вид его вызывает у меня желание прикончить его на месте.

– Или стыдно?

— Потерпим его в последний раз, — сказал Спархок. — В городе наверняка полно вражеских глаз. Крегер в письме велел мне прибыть сюда, а потому позаботился, чтобы было кому убедиться, что я за его спиной не подбрасываю сюда подкрепления.

– Нет... мне снилось, что я... был планетой.

– Что?

— В этом-то и есть слабина нашего плана, Фрон, — заметил Стрейджен. — Сорджи-то знает, что мы не простые матросы. Ты думаешь, он не проболтается?

– Мне это снилось.

Спархок покачал головой.

— Сорджи умеет держать рот на замке. Ему заплатили за то, чтобы незаметно доставить нас в Бересу, а Сорджи всегда делает то, за что ему заплатили.

Капитан вернулся поздно вечером, и судно, подняв якорь, пристало к одному из длинных причалов, врезавшихся в воду гавани. Наутро началась разгрузка. Боцман пощелкивал плетью лишь изредка, и работа спорилась.

– Я привел тебя в место, которое у нас считают публичным домом, а тебе снились планеты? Странный ты, Муни.

Потом, когда грузовые трюмы опустели, матросы выстроились на квартердеке, где за столиком, на котором лежали расчетная книга и столбики монет, восседал сам Сорджи. Капитан вручал каждому матросу его жалованье, присовокупляя к нему небольшую назидательную речь. Содержание речи слегка менялось от случая к случаю, но в основном оставалось неизменным: «Не лезь в неприятности и вовремя возвращайся на борт. Я не стану тебя ждать, когда настанет пора отплывать». Речь не изменялась, а когда Сорджи вручил жалованье Спархоку и его друзьям — на лице капитана не отразилось ни малейшего намека на то, что эти трое чем-то отличаются от других членов его экипажа.

Он собрал одежду и начал натягивать ее на себя, продолжая качать головой.

– А тебечто снилось? – спросил Кэл.

Спархок и его друзья сошли по трапу с дорожными мешками за плечом, трепеща от предвкушения.

– Потом расскажу. Когда ты повзрослеешь.

— Теперь я понимаю, почему матросы так буянят в каждом порту, — заметил Спархок. — Рейс был, в общем, недолгий, а я все-таки испытываю сильное искушение пуститься во все тяжкие.

4

Они молча оделись и пошли вниз по склону, думая каждый о своем.

— Куда теперь? — спросил Телэн, когда они дошли до улицы.

XI

Свидетель

— В Бересе есть трактир, который зовется «Отдых Моряка», — ответил Стрейджен. — Говорят, что это чистенькое тихое местечке, в стороне от портового буйства. Там мы сможем устроить себе штаб-квартиру.

Солнце садилось, когда они шли по шумным и смрадным улицам Бересы. Дома здесь были построены по большей части из отесанных бревен, поскольку камень редко встречался в сырой болотистой дельте реки Арджун, и казалось, что бревна эти начали гнить еще до того, как их использовали для постройки. Везде обильно росли мох и лишайники, и в воздухе стояла стылая сырость, мешавшаяся с едкой вонью из окружавших город мастерских, где жгли древесный уголь. Арджунцы, кишевшие на улицах, были гораздо смуглее своих тамульских сородичей; взгляд у них был бегающий, и даже в походке зевак, разгуливавших по грязным улицам этого уродливого городка, было что-то уклончиво-хитрое.

1

Шагая очередной неприглядной улицей, Спархок неслышно пробормотал заклинание и выпустил его, стараясь действовать осторожно, чтобы не спугнуть соглядатаев, которых, он был уверен, здесь немало.

Хотя день начался для Сюзанны удачно – ее чудесным спасением от Хобарта, – настроение ее быстро ухудшалось. Ночная тьма, как ни странно, успокаивала ее; рассвет нес множество безымянных опасностей.

— Ну как? — спросил Телэн. Мальчик достаточно долго пробыл в обществе Спархока, чтобы распознавать жесты, которыми рослый пандионец обычно сопровождал заклинания.

— Они здесь, — ответил Спархок. — Я нащупал по крайней мере троих.

— Они следят за нами? — настороженно спросил Стрейджен.

И не только безымянных. Она лишилась проводника и имела самое смутное представление о том, где находится. Поэтому она решила идти в направлении Круговерти – единственного ориентира, четко видимого отовсюду.

Спархок покачал головой.

— Скорее можно сказать, что они следят за всеми. Это не стирики, так что они не почувствовали, как я искал их. Пойдемте дальше. Если они начнут следить за нами, я дам вам знать.

По пути она видела множество признаков того, что события в Фуге развиваются по наихудшему пути. Над долиной стоял дым, и, хотя ночью прошел дождь, во многих местах еще полыхали пожары. Она миновала несколько полей сражений. В одном месте с ветвей огромного дерева свисал развороченный остов машины, неведомо как поднятый туда. Она не знала, какие силы столкнулись между собой и каким оружием они пользовались, но борьба велась не на жизнь, а на смерть. Шэдвелл своими пророческими речами разделил народ некогда мирной страны и заставил брата пойти против брата. Такие войны всегда были самыми ожесточенными, и ее не удивило, что трупы, встреченные ей, были брошены без погребения, на поживу птицам и лисам.

«Отдых Моряка» оказался чистеньким приземистым трактиром, украшенным рыбачьими сетями и прочими предметами морского обихода. Заправляли там отставной капитан, человек весьма внушительного сложения, и его не менее внушительная супруга. Они не допускали под своей крышей никаких безобразий и всякому будущему жильцу, перед тем как взять с него деньги, зачитывали длинный список местных правил поведения. Спархок даже никогда не слыхал о некоторых пороках, которым запрещалось предаваться в «Отдыхе Моряка».

Единственное, что утешало ее, – это то, что вторжение Шэдвелла встретило сопротивление. Его план завоевать Фугу сладкими речами сгорел вместе с Домом Капры. Теперь ему приходилось брать с боем каждый клочок земли.

— Куда теперь? — спросил Телэн после того, как они бросили в комнате дорожные мешки и снова вышли на грязную улицу.

— Назад в порт, — ответил Стрейджен. — Вожака местных воров зовут Эстокин. Он имеет дело главным образом с контрабандистами и матросами, которые таскают по мелочи всякое добро из грузовых трюмов. У меня есть письмо от Кааладора. Мы якобы должны проверить, заработал ли он то, что ему заплатили за Праздник Урожая. Арджунцам всегда не доверяют, так что наше появление не особенно удивит Эстокина.

Эстокин, чистокровный арджунец, явно родился для того, чтобы стать преступником. Спархок еще никогда прежде не видел лица, которое было бы так явно отмечено печатью зла. Левый его глаз всегда смотрел на северо-восток, отчего Эстокин был косоглаз. У него была редкая всклокоченная бороденка, а кожа покрыта чешуйками какой-то кожной хвори. Эстокин почти непрерывно чесал лицо, рассыпая вокруг себя белесые хлопья, точно небо во время снегопада. Его пронзительный гнусавый голос разительно напоминал гудение голодного москита, и несло от него чесноком, дешевым вином и маринованной селедкой.

Зная по себе, как опасны могут быть чары здешних обитателей, она лелеяла слабую надежду, что они смогут победить. Но какой урон они понесут, прежде чем это случится? И что останется от прекрасных, таких мирных пейзажей Фуги?

— Что, Вимер, Кааладор думает, будто я его обманул? — осведомился он с оскорбленным видом.

— Разумеется нет. — Стрейджен откинулся на спинку ветхого кресла в задней комнате вонючей портовой таверны. — Если б он так думал, ты был бы уже мертв. Он только хочет знать, не упустили ли мы кого-нибудь, вот и все. Кто-нибудь из местных забеспокоился, когда начали появляться трупы?

Среди одного из таких пейзажей, теперь знакомого с войной и смертью, она встретила первого за этот день живого человека. Вокруг небольшого пруда стояло с десяток колонн, и на вершине одной из них восседал мужчина средних лет, который то и дело смотрел на горизонт в бинокль и записывал что-то в блокнот.

Эстокин скосил на него здоровый глаз.