– Пойдем! – Джулия потащила ее по коридору, и Паркер нехотя подчинилась. – Кстати, где ты была? – прошептала Джулия. – Я тебе два дня шлю сообщения! Ты заболела?

– Заболеешь тут, – проворчала Паркер. Большую часть недели она прогуляла. Просто не хотелось идти в школу, и все. Она не могла точно вспомнить, чем занималась все это время: ее кратковременная память в эти дни тоже бастовала. – Это заразно, так что лучше держись подальше.

Джулия наморщила носик.

– Ты опять курила? От тебя ужасно воняет!

Паркер закатила глаза. Иногда подруга проявляла чересчур много заботы. Паркер называла это «синдромом мамы-медведицы». Приходилось напоминать себе, что это очень мило, тем более что кроме Джулии никому на свете не было дела, жива она или нет. Джулия – единственное, что осталось от ее прошлой жизни, и теперь, когда Паркер ушла в тень, Джулия стала новой звездой Бэкона. Но нельзя сказать, что Паркер завидовала ее успеху. У Джулии имелись свои демоны, с которыми она вела войну, просто ее шрамы были внутри, а не снаружи.

Они прошли мимо Рэнди, обаятельного уборщика, который из кожи вон лез, поддерживая в школе идеальную чистоту. Подойдя к аудитории, Джулия распахнула тяжелую деревянную дверь. В огромном помещении народу было битком, но при этом царила зловещая тишина. Многие всхлипывали. Кто-то качал головой. Несколько девочек сидели, крепко обнявшись. Как только Паркер увидела на сцене огромный портрет Нолана, у нее закружилась голова. Под портретом красовались гигантские буквы RIP из живых цветов.

Паркер смотрела на Джулию, чувствуя, что ее обманули. Она надеялась, что прощание с Ноланом уже состоялось в один из тех дней, когда ее не было в школе.

– Я ухожу, – прошелестела она, пятясь к дверям.

Джулия схватила ее за руку.

– Пожалуйста, – горячо зашептала она. – Если ты не останешься… ну, ты же понимаешь? Это может показаться странным!

Паркер прикусила губу. Это верно. После того, что случилось на вечеринке у Нолана, она не должна была привлекать к себе внимание.

Паркер скользнула взглядом по рядам. Маккензи Райт и Кейтлин Мартелл-Льюис сидели впереди. Ава Джелали – с другой стороны прохода, неподвижно застыв рядом со своим парнем. Девушки подняли глаза и переглянулись с Джулией и Паркер. Как они ни старались, вид у всех был пришибленный. Вот странно. Паркер едва их знала, но чувствовала, будто связана с ними теперь до конца своих дней.

«Как бы ты это сделала? Если бы хотела его убить?»

Паркер поморщилась. Слова Авы, сказанные в тот день на киноведении, всплыли в ее памяти сами собой, будто Ава вдруг оказалась у нее за спиной и зашептала на ухо. Паркер снова покосилась на сцену. Мистер Обата, директор школы, листал слайды презентации. Здесь были фотографии разных лет – Нолан выигрывает чемпионат штата по лакроссу, Нолана выбирают королем бала, Нолан со своей свитой в столовой. Паркер тоже была в этой свите, в те времена они с Ноланом дружили. Кадры перемежались с изображениями таблеток. Видимо, по замыслу организаторов, это мероприятие должно было поддержать борьбу с наркотиками, поскольку все слухи сводились к тому, что Нолан случайно принял слишком много своего любимого оксиконтина[3].

А потом появилось самое интересное – фотография Нолана, которую Маккензи выложила в сеть сразу после вечеринки. Та самая, где у него все лицо исписано. Изображение было сильно размыто, но текст ниже – длинный абзац о том, каким чудовищем был Нолан, – нет. Выходит, на собрании хотят еще и осудить травлю, которой он якобы подвергся. Что было вдвойне смешно, поскольку сам Нолан Хотчкисс был непревзойденным мастером травли.

В голове Паркер мелькали воспоминания о Нолане. Вот она садится с ним в машину. Вот смеется над его грязными шуточками. Вот мчится вдоль берега, чтобы прогнать страх. Пьяный восторг от выпитой на двоих бутылки водки. А потом та последняя ночь, когда он подмешал ей оксиконтин в напиток. И сказал: «Круто, скажи? Это бесплатно. Мой тебе подарок».

Они дружили несколько лет, но после той ночи он больше ни разу не заговорил с ней. Делал вид, будто ее не существует. Хотя, между прочим, это он был во всем виноват! Если бы он не дал ей те таблетки, все было бы по-другому. Паркер осталась бы прежней. Невредимой. Красивой, полной жизни. Настоящей. Идеальной.

«Он этого заслуживает», – вспомнилось ей сказанное несколько дней назад. «Его все ненавидят. Просто слишком запуганы, чтобы это признать. Мы прославимся!»

Внезапно мир вокруг заколыхался. Боль раскаленным шипом пронзила лоб, ослепила, как вспышка молнии. Паркер попыталась пошевелиться, но мышцы свело судорогой. Глаза сами собой закрылись.

Джулия подтолкнула ее вперед.

– Идем, – прошептала она. – Мы должны сесть. Нужно вести себя, как обычно.

Новая волна боли ударила Паркер в голову. У нее подогнулись колени. После того происшествия ее преследовали мигрени, и она чувствовала приближение очередного приступа. Но она не могла позволить себе свалиться здесь. Только не в аудитории, не при всех.

Слабый стон сорвался с ее губ. Перед глазами все плыло, но она увидела тревогу на лице Джулии.

– О боже, – пробормотала та, догадавшись, что происходит. – Я не поняла, прости! Идем.

Джулия подняла ее, вывела из аудитории и потащила наверх, в билетную будку. Здесь пахло лимонным средством для мытья полов, в воздухе кружились пылинки. Окно кассы было заклеено афишами будущих мероприятий – мюзикла «Парни и куколки» и «Осеннего концерта» молодежного оркестра.

Здесь была даже театральная афиша с фотографией Паркер, когда она в десятом классе играла Джульетту.

Джулия усадила Паркер.

– Дыши, – тихо сказала она. – Тяжелый приступ, да?

– Все в порядке, – выдавила Паркер, вцепившись в свои светлые волосы. Она поморгала, в глазах немного прояснилось. Боль стихла, сменившись тупой ломотой, но в голове все смешалось.

– Ты уверена? – спросила Джулия, опускаясь перед ней на колени. – Может, позвать медсестру?

– Нет, – просипела Паркер. Она судорожно вздохнула. – Все в порядке. Просто голова болит.

Джулия порылась в сумочке и достала пузырек аспирина, который на всякий случай носила с собой. Она протянула Паркер две таблетки, и та проглотила их, не запивая и чувствуя, как они царапают горло.

Джулия терпеливо ждала, пока Паркер проглотит таблетки, потом с облегчением вздохнула.

– Ты не думала о том… чтобы поговорить с психотерапевтом?

– Не начинай! – отшатнулась Паркер.

– Я серьезно. – В глазах Джулии появилась мольба. – Паркер, твои мигрени становятся все сильнее, стресс тебе явно не на пользу. А из-за всей этой истории с Ноланом… короче, я просто волнуюсь за тебя.

– Никаких психотерапевтов. – Паркер решительно сложила руки на груди. Она представила, как выворачивает душу наизнанку перед незнакомым человеком, который молча разглядывает ее и спрашивает: «И что вы при этом чувствуете?» Как будто ему есть до этого дело!

– Ну, я недавно говорила с одним… о своей матери, – Джулия опустила глаза.

Паркер вскинула голову.

– Что? Когда?

– На прошлой неделе. Я собиралась тебе сказать, но тут как раз случилось все это, и… – Она осеклась.

Паркер посмотрела Джулии в глаза. Она выглядела такой воодушевленной… Паркер понимала, как тяжело ее лучшей подруге смириться с тем, что Паркер стала после совсем не такой, какой была до. А ведь Джулия – это все, что у нее осталось. Она не хотела ее огорчать.

– Ладно, – проворчала Паркер. – Только не расстраивайся, если я сбегу через десять минут после начала сеанса.

– Договорились! – Джулия улыбнулась с искренней благодарностью. – Но ты не сбежишь! Я уверена, он сможет тебе помочь.

Паркер встала и направилась к двери. Ей вдруг отчаянно захотелось закурить.

Она прошла через парковку к тому месту, которое называла Рощей – несколько деревьев, которые они с Ноланом обнаружили в десятом классе и превратили в тайный пункт скорой курительной помощи. Здесь всегда пахло свежим дождем и древесными соками. Здесь, под сенью ветвей, Паркер могла быть самой собой – злой Паркер, чокнутой Паркер и даже истерзанной и сломленной Паркер. Какой угодно. Сюда никто больше не приходил.

Она вытащила сигарету, жадно прикурила. Как только никотин попал в кровь, ее настигло еще одно воспоминание. Когда Нолан выпил на той вечеринке, он посмотрел на нее. По-настоящему посмотрел, впервые после того происшествия. И сказал только одно: «Я всегда знал, что ты чокнутая на всю голову сучка».

Паркер заставила себя открыть глаза. «Нет», приказала она себе. Нет, она больше не провалится в этот кошмар. Не станет оживлять события прошлой недели. Она будет жить дальше и забудет обо всем.

– Приветик.

Паркер подняла глаза. На краю рощи стоял учитель киноведения, мистер Грейнджер. Он был одним из тех крутых, стильных молодых преподавателей, которые прекрасно разбираются в современной музыке, делают вид, что ничего не видели, когда ученики на уроке перекидываются записками, и рассказывают, как во время зарубежного семестра, проведенного в Париже, пили абсент и флиртовали с танцовщицами бурлеск-шоу. Грейнджер открыл в школе клуб фотографии и учил делать черно-белые фотографии в стиле ретро, и почти все старшеклассницы сразу туда записались.

Злоба мурашками забегала по коже Паркер. Откуда он узнал про это место? Впрочем, у нее были и другие причины злиться на Грейнджера. Ведь это он тогда заставил их смотреть этот чертов фильм! Это он потом разбил их на группы. И это он задал вопрос: «Оправдано ли убийство, если убитый действительно заслуживает смерти?»

И вот теперь Грейнджер подошел ближе и, как ни странно, тоже достал сигарету.

– Я и не знал, что ты куришь, – как ни в чем не бывало сказал он, затягиваясь.

Паркер тоже затянулась. Она не понимала, шутит он или нет – вообще-то, у нее на лице было написано, что она заядлая курильщица.

– Мне пора, – грубо сказала она, бросила окурок в траву и растоптала его. Сегодня даже в Роще все было не так! А в довершение всего она снова почувствовала приближение мигрени.

Может быть, подумала Паркер, психотерапевт все-таки поможет?.. Научит, как стереть все эти воспоминания. Возможно, устроит какой-нибудь сеанс гипноза, и она наконец перестанет чувствовать? Может быть, он ее вылечит?

А может быть, произнес тихий голос у нее в голове, то, что она сделала с Ноланом, как раз доказывает обратное – она испорчена настолько, что уже не подлежит восстановлению.

2

Кейтлин Мартелл-Льюис переминалась с ноги на ногу на футбольном поле средней школы Бэкон Хайтс. Подстриженная лужайка ярко зеленела на фоне тяжелых вечерних туч, низко висевших в пасмурном небе. Казалось, будто из воздуха разом высосали все мягкое осеннее тепло, оставив только промозглый холод, пробиравшийся под ее тренировочные штаны. Кейтлин вдохнула запах только что подстриженной травы и близкого дождя. Запах футбола.

– Отлично, будем отрабатывать нападение! – Кейтлин потерла ладони, команда внимательно слушала ее. – Меган и Джина, вы берете на себя центр поля. Шэннон, Суджата, Кейти и Дора, вы в защите. Вам придется все время быть начеку. Ну а мы, оставшиеся, будем наступать!

– Да мы вынесем отсюда этих парней! – Кейти О’Мэлли сверкнула глазами в сторону соперников – сборной команды мальчиков Бэконской средней школы. На сегодня был назначен ежегодный матч плей-офф между командами девочек и мальчиков.

Тренер мальчиков Маркус и тренер девочек Лия – кстати, они были мужем и женой – расхаживали вдоль скамеек запасных в одинаковых бело-багровых футбольных толстовках. Кейтлин бросила быстрый взгляд на своего тренера и снова обратилась к команде:

– Викинг, ты поняла нашу задачу? Не дадим этим паразитам забить!

– Ясно, – ответила Ванесса Ларсен. Высокая, ростом почти шесть футов, и ослепительно красивая – длинные рыжие волосы и точеные скулы – Ванесса по прозвищу Викинг была лучшей подругой Кейтлин.

И тут Урсула Винтерс, которая до недавнего времени была центральным полузащитником, но после травмы Кейтлин стала нападающей, пристально взглянула на Кейтлин.

– А твоя лодыжка точно зажила? Смотри, как бы ноге не стало хуже, если раньше времени выйдешь на поле.

Кейтлин насупилась.

– Со мной все в порядке, – твердо ответила она.

Разумеется, Урсула не хотела, чтобы Кейтлин сегодня играла – еще бы, ведь она спала и видела, как бы занять ее место! Но ведь у Кейтлин, в самом деле все было в порядке… почти. Да, она растянула связки голеностопа, но справилась с ним благодаря физиотерапии и регулярному приему оксиконтина – того самого, от передоза которого, по общему мнению, умер Нолан. В результате всего через три недели после травмы она смогла вернуться на поле. Кейтлин во что бы то ни стало должна была доказать тренеру, что полностью готова к главному матчу на выбывание, который состоится через две недели. Сегодняшняя победа стала бы ее заявкой на спортивную стипендию в Вашингтонском университете, ради которой она вкалывала, как проклятая, всю свою сознательную жизнь.

Внезапно Кейтлин почувствовала, как чьи-то сильные руки обхватили ее за плечи.

– Попалась! – прошептал ей на ухо ее парень, Джош Фрайди.

– Убирайся, – беззлобно проворчала она, отпихивая его локтем. – Я пытаюсь сосредоточиться!

– Ты такая милая, когда настраиваешься на игру, – ухмыльнулся Джош. Он стукнул кулаком по кулакам своих приятелей, Гая Кенвуда и Тимоти Берджесса, которые проходили мимо.

– Ха-ха, – ответила Кейтлин, пытаясь не злиться на Джоша за то, что он не воспринимает предстоящий матч всерьез. – Вот увидишь, я сразу перестану быть милой, когда мы надерем вам задницы!

Они с Джошем вместе вот уже целую вечность. Их родители дружили с колледжа – они побывали на свадьбах друг у друга и вместе переехали в Бэкон Хайтс. Сибил и Мэри Энн, две матери Кейтлин, удочерили ее в Корее в год, когда родился Джош. А когда через несколько лет они снова отправились в Сеул, чтобы усыновить Тейлора, брата Кейтлин, то на целых два месяца оставили дочку в семье Фрайди. В обеих семьях висели фотографии в рамке, на которых Кейтлин и Джош держатся за ручки на детской площадке или заливаются слезами на коленях у Санты в торговом центре. И несколько фотографий, на которых оба карапуза сидят в одной ванне, но Кейтлин и Джош дружно потребовали их удалить, объявив неприличными и гадкими.

Много лет подряд Мартелл-Льюисы и Фрайди вместе проводили каникулы и отпуска, устраивали совместные еженедельные турниры по настольным играм и пятничные барбекю и неизменно сидели на трибунах на всех играх. И вот теперь Кейтлин и Джоша обхаживали сразу два уважаемых футбольных тренера из Вашингтонского университета… Это означало, что сладкий союз Мартелл-Льюис – Фрайди имеет все основания продолжить существование и в высшей школе. А дальше, если все пойдет по плану, Кейтлин и Джош завершат учебу, поженятся и обзаведутся детками Мартелл-Льюис – Фрайди.

В последнее время этот план стал для Кейтлин важнее всего на свете. Джош и футбол остались единственными нерушимыми опорами в ее жизни, только они удерживали ее на плаву, когда стало казаться, будто весь мир рассыпается в прах. После смерти Тейлора жизнь ее семьи разительно изменилась. Кейтлин вдруг оказалась единственным ребенком, а семья, которую ее родители с таким трудом создавали, стала рушиться на глазах. В ее присутствии матери еще старались держаться, но Кейтлин часто слышала, как Сибил тихо плачет у себя в комнате. Мэри Энн за мытьем посуды все время смотрела в окно, словно надеялась, что если долго не отводить взгляд, то она увидит Тейлора, спешащего домой. Если ее матери и становились ненадолго похожими на себя прежних, то только за ужином с Фрайди или когда болели за Кейтлин на стадионе.

Шэннон, левая защитница, откашлялась и прервала размышления Кейтлин.

– Слушайте, жуткое ведь было сегодня собрание? – негромко спросила она, обводя глазами тех, кто бродил вокруг. – Нечасто приходится бывать на таких мероприятиях, посвященных нашим ровесникам. – Она вдруг побледнела и виновато посмотрела на Кейтлин. – Ой, прости, Кейт. Я не хотела…

Кейтлин опустила глаза. Нет, она не собирается сейчас говорить о своем брате.

Суджата, стройная индианка, бегавшая быстрее всех в команде, уперлась руками в свои узкие бедра.

– А ты веришь, что он покончил с собой?

– Да ни за что! – вмешался Эшер Коллинз, вратарь мальчиков. – Он слишком себя любил, чтобы убить!

Марин Уилсон, у которой был вялотекущий роман с Эшером, сердито посмотрела на него.

– Не очень-то хорошо говорить так о человеке, который умер!

– Только если этот человек не был последним гадом, – вставила Урсула и вдруг в упор посмотрела на Кейтлин. – Правда же?

У Кейтлин вспыхнули щеки. Кажется, она от кого-то слышала, что в прошлом году Нолан обманул и бросил Урсулу – впрочем, в этом не было ничего удивительного, он со всеми так поступал. Но до сих пор никто не шептался о том, как сильно сама Кейтлин ненавидела Нолана. Она откашлялась и покосилась на Джоша, ожидая его поддержки, но тот, как назло, затеял шутливую потасовку с Тимоти.

– Ума не приложу, как можно принять так много «окси», – продолжала Урсула.

Шэннон наморщила лоб.

– А кстати, сколько он принял?

– Полагаю, достаточно, чтобы отправиться на тот свет, – ответила Урсула, по-прежнему не сводя глаз с Кейтлин.

Внезапно Кейтлин услышала голос – свой собственный голос, – прозвучавший на киноведении несколько недель назад. «Знаешь, как бы я это сделала? “Окси”. Все знают, что это его любимые “колеса”».

Она моргнула, отгоняя воспоминание.

Урсула поежилась.

– Как вы думаете, а вскрытие было? Видели по телику, как это делается? Просто жуть! Патологоанатом ломает ребра клещами и взвешивает сердце на весах для фруктов.

– Хватит! – громко сказала Кейтлин. – Слушайте, давайте сосредоточимся.

Все замолчали.

Никто не знал, что произошло между Кейтлин и Ноланом в ночь его смерти, зато все прекрасно знали, что полгода назад было вскрытие тела ее брата. А еще все прекрасно знали, что Тейлор Мартелл-Льюис погиб из-за Нолана Хотчкисса.

Джош смущенно закашлялся, потом схватил Эшера за руку и отвел в сторону.

– Нужно обсудить стратегию. Увидимся позже.

Раздался свисток. Кейтлин повернулась к своей команде, глядя на всех, кроме Урсулы.

– По местам! – проорала она, хотя ее голос слегка дрожал. – Эй, дамочки, давайте-ка напинаем кое-кому по мячам!

Они бросились на поле и выстроились в шеренгу напротив мальчиков. Кейтлин чувствовала себя рассеянной и взвинченной, внутри у нее все клокотало от гнева, который она с трудом сдерживала. Когда Тренер Маркус дал стартовый свисток, она сорвалась с места с такой прытью, что сама себе удивилась.

Мир за пределами поля превратился в размытое пятно. Кейтлин рванулась за мячом и, взрыв шипами землю, отправила пас Джине Педалино. Парни на другой стороне поля словно ослепли – Гейб Мартинес, лучший форвард команды, даже не шевельнулся, пока мяч не оказался на полпути к воротам. Кейтлин торжествующе усмехнулась. «Вот так-то, болваны! – подумала она. – Девчонки играют гораздо лучше, чем вы думаете!»

Она помчалась через поле. Мяч мелькал под ногами у ее игроков, перелетал туда-сюда, проходя сквозь защиту. На долю секунды Роки Дэвидсон преградил Кейтлин путь, но Джина пулей бросилась за ним и отобрала мяч. Тяжелые капли дождя начали падать на поле, сначала медленно, потом все быстрее. Кейтлин чувствовала, как кровь поет в венах, пульсируя восторгом и азартом игры.

Неожиданно мяч оказался у нее, и Кейтлин помчалась вдоль трибун прямо к воротам мальчиков. Она слышала напряженное пыхтение за спиной, это девочки из ее команды блокировали защиту противника. Сердце Кейтлин подпрыгнуло в груди. Но вдруг прямо перед ней пронесся багрово-белый вихрь. Урсула! Она перехватила мяч у Кейтлин и рванула к воротам.

– Черт возьми, ты что делаешь? – завизжала Кейтлин. – Мы же в одной команде!

Но Урсула молча отпихнула ее плечом. Гнев вскипел в груди Кейтлин. Хорошего мало, когда у тебя отнимают мяч, но когда это сделал игрок твоей команды…

Дикий вопль вырвался у Кейтлин откуда-то из глубины отчаяния, и она выставила вперед ногу, чтобы сделать подсечку.

– О-о-ой! – вскрикнула Урсула и с разбега полетела на землю, взмахнув руками и ногами.

Раздался пронзительный свисток.

– Кейтлин! – прогремел за спиной голос Тренера Лии.

Ее муж тоже был тут как тут.

– Желтая карточка! – выкрикнул он, подбегая к Урсуле. – Ты как?

Урсула тяжело дышала, отряхивая траву с коленей.

– Больно, – проскулила она.

Тренер Лия прищурилась и в упор посмотрела на Кейтлин.

– Что на тебя нашло? Это же всего-навсего тренировка. Я понимаю, в тебе говорит дух соперничества, но наносить травмы абсолютно недопустимо. Для тебя эта игра окончена.

– Что? – в изумлении завопила Кейтлин. – Да вы что, не видели, как она отняла у меня мяч?

– Я все сказала, – повторила тренер, указывая на школу. – Вон отсюда.

Все таращились на нее. Какие-то парни толкали друг друга локтями. Джош смотрел вопросительно. Кейтлин шумно выдохнула.

– Как скажете, – процедила она и, взмахнув рукой, поплелась прочь с поля. За ее спиной снова прозвучал свисток. Урсула, мгновенно оправившись от травмы, заняла место Кейтлин.

Кейтлин пробежала вдоль торца школы, злобно глядя на свои мелькающие отражения в длинных окнах, выходивших на стадионы; за ними был компьютерный центр – огромное помещение, набитое самой современной техникой. Когда-то ее брат проводил здесь все свое время.

Невольное воспоминание о нем пронеслось в голове Кейтлин. Тейлор, невысокий и худой даже для девятиклассника, в огромных, слишком больших для него очках, слишком длинные брюки вечно волочатся по земле… Счастливый мальчик, постоянно сидевший, склонившись над своей «Нинтендо ДС» или очередной бесконечной фантастической сагой. Но потом Тейлор пошел в среднюю школу. И оказалось, что Кейтлин, симпатичная спортивная девочка, может позволить себе роскошь иметь двух приемных матерей. Но для ее странноватого брата, тощего маленького корейца, которого не интересовали ни спорт, ни выпивка, ни популярность, считавшиеся социальной валютой Бэкон Хайт, все оказалось совершенно иначе. Нолан и его дружки сожрали Тейлора живьем.

– Эй, детка!

Она обернулась. Джош бежал за ней, его короткие темные волосы блестели от дождя.

– Эй, – осторожно повторил он, как будто она была опасным животным. – Ты в порядке? Что случилось?

Кейтлин пожала плечами.

– Все отлично! – Она поддернула выше свою спортивную сумку, вытащила ключи из переднего кармашка. – Сама виновата, нельзя было позволять Урсуле вывести меня из равновесия. – Она махнула рукой в сторону поля. – Возвращайся. Доиграй. Каждая тренировка – это важная ступенька на пути в Вашингтонский университет, помнишь?

Но Джош даже не остановился.

– Ты домой?

Кейтлин облизнула губы.

– Я еду на кладбище, – выпалила она неожиданно для себя самой. – Хочу навестить Тейлора.

Она не могла бы поклясться, но все-таки ей показалось, что на долю секунды лицо Джоша исказилось. Но он тут же предложил свою помощь, как и положено хорошему бойфренду.

– Я тебя отвезу.

Через двадцать минут Джош и Кейтлин остановились на парковке кладбища Макаллистер. С видом на озеро, множеством старых красивых деревьев и петляющими садовыми дорожками, это последнее пристанище явно было не самым худшим.

Но не успела Кейтлин отстегнуть ремень и выбраться из машины, как Джош уставился на экран своего телефона.

– Вот черт! Кажется, мне звонят из приемной комиссии Вашингтонского университета.

– Я не слышу звонка, – нахмурилась Кейтлин.

Джош держал свой телефон так, что ей не было видно экран.

– Я отключил звук. Нужно ответить… Иди, ладно?

Он прижал телефон к уху, сказал «слушаю». Кейтлин секунду-другую смотрела на него, спрашивая себя, действительно ли ему звонят. Неужели Джош выдумал телефонный звонок, чтобы не идти с ней на кладбище?

«Он терпеть не может это место», – подумала Кейтлин. После смерти Тейлора Джош был здесь всего один раз. А после то говорил, что занят, то у него начиналась аллергия на цветы… или шел дождь… Короче, он изобретал любые отговорки. Кейтлин снова подумала о той мгновенной тени – кстати, что это было: досада? раздражение? – промелькнувшей на лице Джоша, когда она произнесла имя Тейлора. Впрочем, если быть совсем честной, то нужно признать, что Джош нередко так реагировал. Но Кейтлин никак не могла придумать, как спросить его о том, что он чувствует, – у них как-то не были приняты такие разговоры. До смерти Тейлора в этом не было необходимости. А теперь она бы очень хотела поговорить с ним об этом. Хотя бы немного.

Джош сказал в трубку несколько слов, и Кейтлин, потеряв терпение, хлопнула себя руками по бокам и пошла через парковку одна. Дорогу к могиле брата она могла бы найти с закрытыми глазами: двадцать шагов от машины, тридцать три шага налево, дальше по короткому проходу до надгробной плиты со статуей немецкой овчарки. Томми Марони, скончавшийся в возрасте восьмидесяти пяти лет, при жизни разводил немецких овчарок-чемпионов.

А сразу за ним: «Тейлор Энтони Мартелл-Льюис». Он умер через два дня после того, как ему исполнилось пятнадцать.

– Привет, – тихо сказала Кейтлин, наклоняясь, чтобы стряхнуть с могилы несколько сухих листьев. – Прости, что не приходила несколько недель. Я была занята. Да и ходить было трудно из-за этой проклятой лодыжки. – Она приподняла ногу, чтобы Тейлор увидел.

Налетел порыв ветра, бросил волосы ей в лицо. Кейтлин вздохнула.

– Наверное, ты уже слышал? – тихо сказала она. – Ну, то есть… Может, ты видел Нолана, там… где ты сейчас. Хотя я очень надеюсь, что нет. – Она уставилась на свои пальцы. – Понимаешь, я не знаю, ни где ты сейчас, ни что тебе оттуда видно… но, может быть, ты видел меня… с ним… той ночью. Но ты знай, что я сделала это для тебя. Ему это не должно было сойти с рук!

Кейтлин помолчала, как делала всегда, представляя, что Тейлор, всегда такой серьезный и обстоятельный, неторопливо обдумывает ее слова. Потом она снова откашлялась.

– Но я не жалею о том, что случилось. И не согласна с тем, что говорит мама: «Он всю жизнь будет жить с тем, что сделал». Этого недостаточно. Он должен был заплатить.

Кейтлин не сомневалась, что, если бы Тейлор мог говорить, он бы непременно возразил и сказал, что случившееся с Ноланом – карма. Когда в тот день она вернулась с тренировки и увидела предсмертную записку Тейлора на двери его комнаты, то сначала была просто раздавлена горем. Вечером она вошла в комнату брата, где все еще пахло Тейлором, и нашла дневник, оставленный на виду, прямо на кровати. На обложке было написано: «Почему смерть лучше школы». Кейтлин открыла дневник на первой странице.


«17 сентября: Кто-то положил в мой школьный ящик пакет с собачьим дерьмом. Думаю, это был Н.



30 сентября: Н. и его приятели стащили мою одежду, пока шел урок физкультуры, и затолкали ее в унитаз. От меня весь день пахло хлоркой.



8 октября: Девочки смеялись надо мной на биологии. Оказалось, что кто-то послал письмо Кейси Риан, самой красивой девочке в нашем классе, и подписался моим именем».


Хуже всего было то, что Кейтлин ничего этого даже не видела… хотя они ходили в одну школу! Она была слишком занята Джошем и футболом, чтобы начать беспокоиться. А Тейлор никогда ничего не рассказывал. Ни разу не пожаловался за семейным ужином или в выходные. Он просто… просто терпел, пока не сломался.

Горячие слезы защипали ей глаза.

– Прости меня, – выдавила Кейтлин, глядя на могилу брата и заново переживая чувство вины. – Прости, что я ничего не знала. Прости, что была такой эгоисткой.

– Кейт?

Она вздрогнула и обернулась. К ней шел высокий парень в мятых облегающих джинсах и серой футболке. На миг Кейтлин приняла его за Джоша, но потом узнала Джереми Фрайди – младшего брата Джоша.

– П-привет, – сказала она. – Т-ты что здесь делаешь?

Джереми грустно улыбнулся.

– Полагаю, то же, что и ты.

Кейтлин моргнула. Как она могла забыть, ведь Джереми и Тейлор были друзьями! Когда их семьи ужинали вместе, мальчики обычно исчезали и часами играли в компьютерные игры.

Джереми склонился над надгробием Тейлора и поставил на него маленькую фигурку.

– Это тебе, дружище, – тихо сказал он.

Перейдя к изножью плиты, он подобрал с земли еще несколько фигурок. Они были выцветшие и грязные, но Джереми аккуратно поставил их рядом с новенькой. Кейтлин уже давно гадала, кто приносит сюда эти игрушки.

– Это персонажи из «Драконьего жемчуга Зет»? – спросила она.

Джереми искоса взглянул на нее.

– А ты откуда знаешь?

Она почувствовала, что краснеет.

– Ну, я видела пару… или пару десятков серий вместе с Тейлором. Просто, за компанию, ничего такого.

– Значит, не потому, что тебе нравился сериал? – с улыбкой поддразнил ее Джереми. – Вообще-то, нет ничего стыдного в том, чтобы любить аниме. Там потрясающие сюжеты! Гораздо лучше американских мультиков.

– Согласна, – признала Кейтлин, вспомнив, как ей нравилось смотреть эти сериалы вместе с братом. Обычно они устраивались на диване с миской попкорна с пармезаном и беконом и взахлеб обсуждали, какие супервозможности они бы попросили себе у создателя Булмы[4]. – Ты и сейчас смотришь?

– Конечно, хотя новые серии сейчас есть только в интернете или на DVD, – ответил Джереми. Он быстро взглянул на нее. – Если как-нибудь захочешь посмотреть, я буду рад.

Кейтлин снова вспыхнула.

– О нет, спасибо. Я так…

Джереми посмотрел на нее без всякого выражения.

– Понятно. Это не то, что нравится Джошу.

Кейтлин опустила голову. Ей хотелось сказать, что она далеко не все делает вместе с Джошем, но это было бы неправдой.

Она снова посмотрела на Джереми. Внешне он был очень похож на Джоша – те же медово-карие глаза, те же высокие скулы, но в остальном черты лица у Джереми были резче, нос и подбородок чуть острее. И в остальном они были совершенно разными – спортивный и мегапопулярный Джош и Джереми – похожий на Тейлора, тихий, погруженный в себя, больше интересующийся книгами, чем спортом. Каждый раз, когда Кейтлин бывала у Фрайди, Джереми сидел на краю обеденного стола и читал, пока Джош и его приятели рубились в «Мэдден НФЛ»[5].

Это было странно. В детстве, отправляясь на каникулах в поход, Кейтлин и Джереми спали в одной палатке и часами играли в слова на заднем сиденье автомобиля. Почему же теперь они стали друг другу почти чужими?

Кейтлин откашлялась, посмотрела на фигурки из аниме, потом на Джереми.

– Ты, значит, часто сюда ходишь?

Джереми кивнул.

– Стараюсь приходить каждую неделю.

Кейтлин почувствовала, как слезы вновь подступают к глазам.

– Правда?

– Конечно, – ответил Джереми, засовывая руки в карманы. – Я скучаю по нему. – Он взглянул на нее. – А разве ты сейчас не должна быть на футболе?

Кейтлин сгорбилась.

– Тренер меня выгнала. – Она снова посмотрела на могилу брата. – И я захотела поговорить с ним.

– Мне это знакомо, – тихо ответил Джереми.

– Знаешь, иногда я не верю, что когда-нибудь смогу с этим смириться, – вздохнула Кейтлин.

Джереми взглянул на нее.

– А может, и не нужно? Может, это нормально?

Это было лучшее, что он мог сказать. Именно те слова, которых Кейтлин все время ждала от Джоша.

– Спасибо, – негромко сказала она.

Джереми заметно удивился.

– За что?

Кейтлин пожала плечами.

– За то, что приходишь сюда. За то, что разговариваешь с Тейлором. За понимание.

– Ясно. Не за что. – Джереми встал и отряхнул джинсы. – Я, наверное, пойду.

Кейтлин кивнула и, прежде чем успела подумать как следует, вдруг порывисто обхватила Джереми и крепко прижала к себе. Прошла секунда – и он тоже обнял ее в ответ. И стоя вот так, в тепле его обнимающих рук, Кейтлин поняла, что впервые после смерти брата не чувствует себя чудовищно одинокой.

3

Ранним утром в четверг Маккензи Райт в лоскутной юбке, с заколотыми сзади непослушными светлыми волосами, сидела на пассажирском сиденье в машине своей лучшей подруги Клэр Колдуэлл и вполголоса напевала симфонию «Из Нового Света» Дворжака. Миссис Рабинович, дирижер их сводного симфонического оркестра, требовала, чтобы вплоть до самого концерта они жили, дышали, засыпали и просыпались с этой музыкой. Маккензи отрешенно перебирала пальцами в такт мелодии, как будто ее виолончель стояла перед ней, а не была втиснута на заднее сиденье голубого «Форда Эскейп» Клэр.

– Эй? Земля вызывает Маккензи! – Клэр помахала рукой перед очками Мак.

Маккензи мгновенно сосредоточилась и поняла, что Клэр что-то рассказывала ей.

– Ой, прости. Я сегодня немного сама не своя.

Клэр сочувственно покосилась на нее, потом поджала идеально розовые губы.

– Я тоже, – призналась она. – Это собрание по поводу Нолана было просто ужасным. До сих пор не могу привыкнуть к тому… что он умер.

Маккензи повернулась к окну, разглядывая идеально зеленые лужайки перед проносившимися мимо домами. Нолан, возможно, и умер, но напоминания о нем были повсюду – его фотографии на стенах, выпуски новостей, в которых говорили о «случайной передозировке», утреннее объявление о том, что похороны состоятся в субботу, то есть всего через три дня. И еще это собрание, будь оно неладно. Директор показал те самые фотографии Нолана с размалеванным лицом, которые Мак собственноручно и анонимно слила в сеть из интернет-кафе. Кто бы сомневался, что в Бэкон Хайтс – самом стрессогенном месте на земле – даже поминальное собрание сделают таким, чтобы оно оказывало максимальное воздействие на психику.

Но куда более сильнодействующими были воспоминания самой Маккензи о той ночи.

– Давай сменим тему… – пробормотала она.

– Конечно! Ты уже получила расписание прослушиваний? – спросила Клэр.

При слове «прослушивание» очередной укол страха, как сосулька, вонзился в сердце Маккензи. Клэр говорила о прослушивании в Джульярдской музыкальной школе.

– М-м, угу. В следующую пятницу. В пять вечера.

– Да? – Клэр выпрямилась, тряхнула коротко стриженными светлыми волосами. Эта стрижка, с которой Мак выглядела бы просто чудовищно, превращала Клэр в прелестного маленького эльфа. Тень улыбки заплясала на ее лице. – У меня тоже, представляешь? Только в четыре. Значит, прямо перед тобой.

Капли пота выступили сзади на шее Маккензи. Мак и Клэр познакомились, когда им было пять лет, в музыкальном лагере для одаренных дошкольников и с тех пор были неразлучны. Их дружба была сплошным состязанием. Клэр яростно соперничала с Маккензи за место в оркестре и право диктовать, чем заниматься в пятницу вечером, но при этом оставалась единственным человеком, с которым у Мак было хоть что-то общее – ведь даже при всей мании совершенства, царившей в Бэкон Хайтс, лишь очень немногие понимали, на какие жертвы им приходится идти ради музыки. Мак и Клэр делились друг с другом всем: в кого они тайно влюблены, какого преподавателя музыки терпеть не могут и как порой им совершенно не хочется играть.

Сейчас они соперничали из-за поступления в Джульярд, куда, как известно, еще никогда не брали двух виолончелисток из одной школы. Скорее всего, и в этом году там не найдется места для них обеих. Впрочем, учитывая все, что произошло между ними в последнее время, Маккензи и сама не слишком этого хотела.

– Приехали. – Клэр остановилась перед «Королевством капкейков», одной из самых популярных кондитерских Бэкон Хайтс, расположенной прямо на городской площади. Вечерний дождь стих, но мостовая еще влажно блестела, а с уличных фонарей на тротуар падали капли. – Удачной репетиции.

– Спасибо, что подбросила, – сказала Маккензи, открывая дверь и бережно вытягивая с заднего сиденья футляр с виолончелью. Родители обещали, что, если она поступит в Джульярд, они выпишут для нее из Германии настоящий инструмент высшего качества – без него все равно не обойтись, если придется играть с профессиональными музыкантами, – но Мак любила свою виолончель. Она знала каждую ее причуду, каждую бороздку и царапинку на ее лоснящемся кленовом корпусе. Она даже имя ей дала: Муми-тролль.

– Всегда пожалуйста! – крикнула Клэр в окно. – Передай Блейку, что я его люблю!

– Угу, уж это непременно, – процедила Маккензи вслед отъезжающей Клэр.

Она заглянула в витрину «Королевства капкейков». Он был там, протирал стойку, невозможно сексуальный даже в фартуке в розово-белую полоску. Блейк Страстек, причина Армагеддона между Клэр и Мак.

Мак подружилась с Блейком в неполной средней школе и тогда же стала играть в его группе под названием «Черный вигвам». Они репетировали каждую неделю, но только в девятом классе Мак поняла, что Блейк нравится ей не просто как друг, а гораздо больше… Но она понятия не имеет, что с этим делать. Она стала задерживаться на репетициях, лезла из кожи вон, чтобы вместе с Блейком попасть в число исполнителей на фестивалях камерной музыки, а в летних музыкальных лагерях искала любую возможность оказаться рядом с ним. Единственный человек, которому Мак рассказала о своей любви, была Клэр.

Вот почему для нее стало таким потрясением, когда в прошлом году, во время поездки оркестра в Диснейленд, Клэр прибежала к ней с признанием.

– Блейк только что меня поцеловал! – шепотом сообщила она. – Но я не поцеловала его в ответ, я же знаю, что тебе он тоже нравится.

– Тоже нравится? – опустошенно повторила Маккензи, думая о Блейке, о его полных изогнутых губах, о густых взлохмаченных волосах. О его светло-голубых глазах – таких внимательных, с такими длинными ресницами. Маккензи была от него без ума уже целую вечность, это правда, но Клэр никогда раньше не говорила, что он и ей нравится. Ни разу.

– Значит, я скажу ему «нет», правильно? Ведь ты в него влюблена! Поэтому даже если он мне очень-очень нравится, то будет просто ужасно, если мы начнем встречаться! Ведь правда же? – продолжала щебетать Клэр.

– Нет! – в ужасе выдохнула Маккензи. Если на свете и могло быть что-то ужаснее, чем увлечение Клэр Блейком, то только то, что Блейк узнает о ее любви. – Нет, все в порядке… – запинаясь, выдавила она. – Он твой.

«Так даже лучше, ты и сама прекрасно это знаешь», – твердила себе Маккензи. Мальчики отвлекают от самого главного. Но это не значило, что она до конца простила Клэр. Ведь она считала Клэр лучшей подругой, которой можно рассказать о чем угодно. Короче, Клэр следовало быть осмотрительнее.

Блейк заметил Маккензи и открыл ей дверь.

– Привет. Готова?

Она ткнула пальцем в капкейк у него на груди.

– Симпатичный фартучек.

– А то! – ухмыльнулся Блейк. – Только очень уверенный в себе мужчина может носить розовый кекс на груди! – Он завел руки за спину и стал развязывать фартук. – Заходи, я уже закрываюсь. Сейчас займемся делом.

Следом за ним Мак вошла в кафе, оформленное в стиле игры «Конфетная страна». Розовые блестки на стенах. Повсюду разноцветные плакаты с лозунгами типа «Ешьте капкейки!» или «Жизнь сладка!». Два винтажных круглых столика под светильниками, стеклянные абажуры которых покрыты «ледяными» узорами, и теплый маслянистый аромат, от которого рот Маккензи мгновенно наполнился слюной. В стеклянной витрине красовались несколько рядов аппетитнейших капкейков с глазурью. Назывались они «Жирный Элвис», «Вишневая бомба» и все в таком духе. Капкейки были разложены очень искусно – казалось, будто почти все распродано за день, но даже остатки выглядели неотразимо.

– Где твоя сестра? – спросила Мак, когда Блейк перевернул табличку стороной «Закрыто». Его сестра Мэрион открыла это кафе в прошлом году.

Блейк закатил глаза.

– У нее выходной. Наверное, отрывается у маникюрши.

– Дай-ка угадаю! Лак цвета розовой жвачки, в тон стенам?

– А то ты не знаешь!

Увлечение Мэрион этим цветом граничило с одержимостью – даже в волосах у нее были розовые прядки.

Блейк скомкал фартук, бросил его в бак и усмехнулся.

– А помнишь, как мы пытались заставить ее одеться во все черное?

Мак расхохоталась.

– Я думала, ее удар хватит!

– Славные были денечки, Макс, – сказал Блейк, вспомнив ее старое прозвище. На секунду его взгляд задержался на Маккензи. Она поправила на переносице очки в черной оправе и уставилась в пол, вдруг отчего-то почувствовав себя виноватой. Эти воспоминания относились к тому времени, когда Блейк еще не встречался с Клэр. Когда он еще целиком принадлежал ей.

Блейк открыл дверь в подсобку. Они прошли через тесную кухню, заставленную мисками и миксерами, миновали еще одни двустворчатые двери и очутились в просторной кладовой. Здесь на полках громоздились огромные мешки с мукой и сахаром, упаковки салфеток, формочек для капкейков и пачки бумаги для кассового аппарата. Посреди комнаты как раз оставалось место для ударной установки, пары стульев и усилителя. Скрипка Блейка в открытом футляре лежала на шкафчике для документов.

– А где остальные? – спросила Мак и огляделась по сторонам, как будто кто-то мог спрятаться за полками.

Блейк скорчил гримасу и стал загибать паль– цы.

– Хавьер готовится к Академическому оценочному тесту. Дэйв в пятый раз переписывает эссе для Йеля. А Уорен, цитирую: «занят с одной девушкой». Думаю, это значит, что они готовятся к экзамену по химии по программе повышенной сложности. – Он закатил глаза. – Так что сегодня здесь только мы с тобой.

Маккензи сглотнула. Они с Блейком… одни? Такого не случалось с тех пор, как он начал встречаться с Клэр.

Заставив себя держаться, как обычно, Маккензи села, и они с Блейком, песня за песней, пошли по программе концерта. В списке было несколько кавер-версий – «Колдплэй», «Мамфорд энд санс» и даже аранжировка Бейонсе, – но большинство песен были написаны самим Блейком. В начале одиннадцатого класса Блейк ушел из оркестра, но Маккензи не знала более музыкально одаренного человека, чем он.

Она играла и играла, пытаясь избавиться от дурманящего зуда, каждый раз охватывавшего ее вблизи Блейка. В конце концов, в этом была вся ее жизнь: рождать музыку, чувствовать музыку. Она играла на виолончели с четырех лет. Родители усадили ее и включили «Путеводитель по оркестру для юного слушателя»[6] и велели выбрать, на каком инструменте она будет играть.

Разумеется, у родителей была личная заинтересованность: мама Маккензи играла на флейте в Симфоническом оркестре Сиэтла, а отец был профессиональным концертмейстером, выступавшим с Йо-Йо Ма[7], Джеймсом Голуэем[8] и Ицхаком Перлманом[9].

Маккензи выбрала виолончель – ей нравилось теплое, богатое звучание и широчайший диапазон этого инструмента. Если Мак удавалось поймать настрой, она чувствовала себя частью музыки, а виолончель становилась ее продолжением. Играя, она почти забывала даже о большом тесте по испанскому, к которому до сих пор даже не начинала готовиться, о Прослушивании с большой буквы «П» и даже о Нолане.

Почти забывала.

После того, как на весеннем концерте Маккензи впервые увидела Блейка и Клэр, державшихся за руки, она старалась избегать обоих. Впрочем, они этого даже не замечали. Мак запиралась в просторной семейной репетиционной, бесконечно отыгрывая каждую пьесу своего репертуара. Родители были в восторге. Похоже, никто даже не замечал, как она одинока и несчастна.

А потом, примерно через неделю после того, как ее сердце было разбито, Нолан Хотчкисс подошел к ней в коридоре.

– Ты Маккензи, да? – спросил он.

– Да, – смущенно ответила она.

Он улыбнулся еще шире.

– Ты сегодня очень хорошенькая, – сказал Нолан. А потом вдруг повернулся и отошел.

Сам Нолан Хотчкисс! Капитан школьной команды по лакроссу, отличник, набиравший высшее количество баллов в конце каждого класса. Красивый, уверенный в себе Нолан, с сильным подбородком и сногсшибательной улыбкой. Он находил Мак хорошенькой! Блейк вдруг сразу перестал казаться ей таким уж неотразимым. За коротким комплиментом последовал разговор во время ланча… затем посыпались сообщения… а потом пришло время и настоящего телефонного звонка. Да, она потеряла Блейка, но, может быть, это и к лучшему? Может быть, с самого начала нужно было метить выше?

Поэтому когда Нолан пригласил Маккензи на свидание в «Ле Пуассон», самый модный ресторан в Бэкон Хайтс, и попросил ее прийти в платье, она с радостью согласилась.

В первый раз Нолан был таким очаровательным… И во второй тоже. Вот почему, когда он попросил ее сделать те проклятые фотографии, Маккензи почти не колебалась. А потом, не успев как следует подумать, нажала кнопку «отправить». И только когда на следующий день Нолан явился к ней домой, Маккензи поняла, что это был розыгрыш.

– Спасибо, – сказал он, помахав чем-то у нее перед лицом.