Сначала перед глазами плясали все те же разноцветные пятна. Потом под зеленоватым небом он различил скалистые берега, а между ними — широкую бухту.

В бухте медленно покачивались корабли с голыми мачтами. Все они либо стояли на якорях, либо были ошвартованы у свайного пирса. Лишь небольшая, низко сидящая в воде бригантина двигалась. Она огибала крутой, увенчанный ледником мыс. Судно, по-видимому, очень спешило, шло с полным набором парусов.

— Какой-то новый корабль приплыл, — сказал Иржи.

— Померанский?

— Нет.

— А чей?

— Не знаю. На нем флаг с красным крестом.

Прошка тихо присвистнул.

— Во как! Альбанец, значит. Похоже, что нашей стоянке приходит конец.

— А где это мы стоим?

— У островов Абораварских. Слыхал про такие?

— Они же… Где-то на севере?

— На севере, на севере.

— Интересно, зачем это мы здесь, — сказал Иржи.

Прошка усмехнулся.

— Ну, адмирал мне не докладывал. Но я так подозреваю, что прячемся. Вишь ли, Иржи, из устья Теклы в открытый океан две дороги — либо на юго-запад, мимо Магриба, либо на северо-восток, мимо Покаяны. И там и сям эскадру могли подстеречь. Вот Мак-Магон и надул покаянцев. Они-то, небось, вдоль побережья мечутся, в оба направления, а мы вот сидим на севере и спокойно починяем рангоут.

Иржи еще раз взглянул в иллюминатор.

— Да, на соседнем корабле что-то делают с мачтой.

Вошла Андреевна. Она принесла котелок супа, хлеб с сыром и кружку вина.

— Шаутбенахт Свант приказал выделить из своих запасов, герр сержант. Говорят, вы посла Обенауса спасали.

— Я? Просто скакал позади. Поэтому в меня и попали.

— Ты в самом деле скакал позади, — усмехнулся Прошка. — Только при этом еще двух бубудусков завалил.

— Не помню.

— Зато я помню. Где так стрелять научился, тоже не помнишь?

— Нет. Этого не забудешь. В ущелье Алтын-Эмеле. Только там все больше из штуцеров били. Из пистолетов — редко, когда ящеры совсем уж близко подбирались.

— Страшно?

— Ну да. Стреляешь, стреляешь, а их вроде не меньше, а больше становится.

— И что же тогда делали?

— Ручные бомбы здорово помогали. Особенно когда всем эскадроном швыряли. Штук этак по семьдесят-восемьдесят сразу. Одну вообще нельзя бросать, ящеры поймают и назад вернут. А швыряют они подальше нашего, руки очень длинные. Поэтому к ним и с саблей не подлезешь.

— А со штыком?

— Штыком или пикой достать можно. Если ящер, конечно, позволит. А вообще врукопашную с ними лучше не сходиться.

— Здорово дерутся?

— Не то слово. Перед боем листья какие-то жуют и от этого в осатанение впадают. Смерти не боятся, боли не чувствуют. Помню, одному руку сломали, кость торчит, так он скакал, скакал, да этой же костью и дрался.

— Не слабо, — сказал Прошка.

— Не слабо.

— Ох, страсти-то какие! — сказала Андреевна. — Давайте я вас покормлю.

— Спасибо, я сам. Только поднос придержите, если можно. Покачивает.

— Конечно, конечно. Не стесняйтесь.

Стесняться Иржи не собирался. Орудуя одной рукой, он моментально справился с едой и облизал ложку. Аппетит был зверским.

— Во дает, — завистливо сказал Прошка. — Как тебе винцо капитанское?

— Ох, извини. В следующий раз поделюсь.

— Ладно, чего там. Нельзя мне еще.

От еды и вина приятное тепло распространилось по всему телу. Иржи тут же почувствовал, что засыпает. Андреевна собрала посуду и вышла на цыпочках.

* * *

Проснулся он не скоро.

Стены каюты по-прежнему слегка покачивались, но за иллюминатором серели сумерки. В такт качке шевелились тени от масляного фонаря. Прошка мирно посапывал. Под его койкой был виден ночной горшок.

Иржи встал, нащупал ногами тапочки и здоровой рукой набросил на себя халат. Он помнил, что отхожее место, или гальюн, находится где-то наверху. Осторожно, чтоб не скрипнуть, встал, открыл дверь. В голове опять зашумело.

Преодолевая слабость, Иржи вышел в полутемный коридор. С одной стороны он оканчивался тупиком и там у резных дверей стояли два вооруженных матроса. Оба внимательно посмотрели на Иржи, но ничего не сказали.

А с другой стороны коридор упирался в толстенную мачту. По бокам от этого удивительно ровно обтесанного бревна находились узкие двери.

Держась за стену, Иржи вышел на палубу. В нос ударило свежим морским запахом. Послышался шум ветра, плеск волн, крики чаек. Ночь была очень светлой, Эпс так и не смог дотянуться до полярного горизонта. Иржи на мгновение закрыл глаза от всего этого неожиданного света.

А когда открыл, увидел перед собой паутину снастей. Дальше простиралась широкая бухта с лиловыми отблесками зари. На волнующейся поверхности воды покачивалось больше десятка кораблей. Со многих доносились голоса, визг пил, стук молотков; на соседнем корвете матросы поднимали новую мачту.

— А ну, навались! — кричал боцман. — Раз-два, взяли!

Однако на «Поларштерне» все было тихо.

Укрываясь от ветра, за фальшбортом собралось человек шесть матросов. Они увлеченно слушали рассказчика.

— …Ну, значит, хоть и шли мы во втором ряду, но когда «Тарида» пальнула, одно ядро все же долетело. Аккурат в марсовую площадку ударило. Там-то наш братец Гуго и сидел, все врагов его высочества высматривал. Ну, шум, треск, обломки падают. Все, думаю, каюк мореходу. Отплавался наш Гуго! Ан — нет. Смотрю вниз — на палубе никого. Подбегаю к борту — на воде ни всплеска, ни кругов, ни других следов происшествия. А что оказалось? Он ногой в снасть угодил и висит себе вниз головой, словно селедка копченая. Главное, молчком висит, только глазищами хлопает. Глазищи — во, каждый размером с пушечный порт и такие же квадратные. Ну, думаю, ничего. Раз хлопает, значит, живой еще. А он не только глазами хлопает, так представьте, еще и руками себя шшупает. Шшупает, понимаешь, и шшупает. Ну — совсем живой, стало быть.

Матросы захохотали.

— Щупал-то зачем?

— Вот и я поначалу не понял.

— Может, проверял, не отвалилось ли чего?

Матросы опять захохотали.

— Вот и я так подумал. Гляжу — нет, трубку ишшет. Достал он трубку, в рот засунул. Ну и того. Совсем успокоился раб божий. Висит, понимаешь, над палубой, как ни в чем не бывало покачивается, трубка в зубах, иллюминаторами хлопает, и вроде ничего ему от жизни больше не нужно. Вот я, братцы, и говорю: без трубки в нашем деле никак нельзя, даже невозможно. Хотя и для здоровья вредно.

Тут хохот оборвался.

— Эй, пораненный, ходишь уже? — спросил рассказчик, пожилой усатый матрос.

— Хожу.

— И куда путь держишь?

— На бак, — сказал Иржи.

— На бак? Вот чудо! У вас же в каюте свой гальюн имеется. Прямо у входа, за переборкой. Не знал?

— Буду знать. А на баке что, нельзя?

— Да почему? Раз вышел, то ходи, здоровее будешь. Дыши воздухом! Сам-то одной рукой справишься?

— Справлюсь, — сказал Иржи, краснея.

— Ну, смотри, герр-егер. Медаль не потеряй!

Матросы опять захохотали. Иржи сердито запахнул халат и не ответил.

Прошло довольно много времени, когда он отправился в обратный путь. Насмешливые матросы сидели на старом месте и пели песню. На него внимания не обратили. То ли увлеклись своим занятием, то ли смущать не хотели. Иржи тихо проскользнул мимо и остановился у противоположного борта.

* * *

С берега дул холодный ветер.

На мостике «Поларштерна» шевелилась фигура вахтенного офицера в громоздком плаще. Вверху, на мачтах, что-то поскрипывало, а внизу ритмично плескали волны. Отблески восхода уже украсили ледяные кручи на берегу.

К подножью одного из ледников зачем-то шли люди. Их было много, они растянулись чуть ли не на милю, и, похоже, чувствовали себя неважно, — некоторые пошатывались, опирались на плечи соседей. Они останавливались, разглядывали у себя что-то под ногами, а затем возвращались к берегу и подходили к раскладному столу, за которым сидели чиновники с бумагами. Потом шли в большую палатку с трубой. Из трубы валил дым.

Понять что все это значило Иржи не успел. За его спиной открылась дверь. На палубу вышла Андреевна, а за ней — высокая черноволосая девушка в теплом халате.

— Вот вы где, — сказала девушка.

Иржи недоуменно обернулся. И сразу на него пахнуло чем-то томным и полузабытым. Дождем и целебными травами. Волосами, высушенными на свежем ветру…

Иржи мгновенно вспомнил одну дождливую ночь, речной остров и двери мельницы, к которым он некогда принес больного небесника. Вспомнил, как эти двери открылись и как на пороге появилась вот эта самая девушка. Тогда на ней были мужская рубашка с открытым воротом и брюки для верховой езды.

А потом они встречались еще в Бауцене. Бродили по городу, зашли в университет. Разговаривали. Ужинали в студенческом кабачке, смеялись. А потом, в экипаже, даже целовались… А потом Иржи призвали в армию.

— Снова ночь, и снова вы меня пугаете, сударь, — строго сказала девушка. — Похоже, это становится традицией?

— Вы? Вы? — спросил Иржи. — Здесь? Извините. Никак не ожидал увидеть.

— Не извиню, — нахмурилась Камея. — Кто разрешил вам вставать, господин сержант? Вы находитесь на военном корабле, поэтому извольте спрашивать разрешение у герра старшего доктора. Иначе замерзнете и подхватите пневмонию. Как тот небесник, которого вы спасли. Помните?

— Да, да, конечно. Но я… хорошо себя чувствую.

— Правда?

— Правда. Очень хорошо себя чувствую.

— Очень-очень?

— Очень-очень.

— И все же, милок, ступай-ка ты в постель, — мягко сказала Андреевна. — А то тебя послушать, так получается, что пулевое ранение укрепляет здоровье.

Потом она повернулась к девушке и добавила:

— Вот видишь, иногда возможны и чудеса. А ты не верила!

— Невероятно, — пробормотала Камея. — Просто невероятно…

* * *

Тем временем адмирал Мак-Магон снял очки и свернул морскую карту.

— Благодарю, вас, фон Бистриц. Больше желать нечего. Вы буквально открыли мне глаза на бухту Монсазо.

— Служу Поммерну!

Мак-Магон глянул на него испытующе.

— У меня такое впечатление, что вы не столько служите, сколько дружите с Поммерном.

Майор взглянул на него вопросительно.

— Простите, экселенц?

— Вы не понимаете, о чем я говорю?

— У вашей фразы много значений.

Адмирал понял, что Бистриц не хочет раскрывать свои тайны. Что ж, это было его право. Разведка, она и есть разведка. В отличие от флота, к туману там относятся хорошо. А уж фон Бистриц — это особый случай. Адмирал с легкой досадой прикусил дужку очков. Все-таки с ним, с Уолтером Мак-Магоном, можно быть более откровенным.

— Ладно, это не имеет отношения к делу.

Майор тут же ухватился за слова, позволяющие уклониться от обсуждения нежелательной темы взамен отказа ее обсуждать.

— Намечается еще какое-то дело? — спросил он.

— Да, если вы не против.

На лице майора отразилось секундное замешательство.

— Простите, герр адмирал. Вы сейчас старший военачальник Поммерна в радиусе примерно полутора тысяч миль. Как я могу быть против?

— Барон, в наших отношениях требуется ясность. Кроме того, что вы майор курфюрстенвера…

— Виноват. Здесь я — только майор. И до тех пор, пока не появится возможность вернуться к собственному начальству, я обязан исполнять ваши приказы, герр гросс-адмирал.

— Хорошо, пусть будет так. Это многое упрощает. Скажите, вы наняли бригантину «Аонга» только для рейса на Аборавары?

— Да. Альбанцы не могут открыто воевать с Покаяной.

— Понятно. А возможно ли продлить контракт с капитаном Рикки?

— Вопрос лишь в сумме. Хотя не думаю, что он назовет чрезмерную цену. Альбанцы не прочь насолить Покаяне и совсем бесплатно. Особенно капитан Рикки. Особенно после измывательств над пленными альбанскими офицерами здесь, на Абораварах.

— Очень хорошо. Но для упрощения дела считайте, что вопроса о сумме вообще нет. Заплатим! А суть задания вот в чем. Вы наверняка помните, что чуть больше двух месяцев назад два наших корабля подверглись нападению покаянской эскадры под командованием адмирала Ворвида Альметракиса?

— Фрегат «Сенжер» в этом бою погиб, а линкор «Прогиденс» получил повреждения, но сумел вырваться.

— Верно. Скорее всего «Прогиденс» укрылся в одном из альбанских портов для ремонта. Найдите его, Бистриц! При определенных обстоятельствах этот корабль, быть может, спасет всю нашу эскадру. Вы догадываетесь, при каких?

— Думаю, что да. Догадываюсь. У вас ведь теперь открыты глаза на бухту Монсазо, не так ли?

— Так, Мартин. Найдите «Прогиденс». Не знаю, имеют ли для вас какое-то значение наши награды…

— Разрешите отправиться немедленно?

— Нет. Отплывете через… ну, скажем, через два часа А перед этим вы должны посетить «Поларштерн» и встретиться там с одним егер-сержантом.

— С сержантом?

— Да.

— Не понимаю. О чем я буду говорить с ним два часа?

— Уверяю, двух часов не хватит, но больше дать не могу. Дело в том, что этот егер-сержант — ваш сын.

Лицо фон Бистрица дрогнуло.

— Иржи?

— Да.

— Как он оказался на «Поларштерне»?

— Доставлен на скампавее «Ежовень». Егер-сержант Неедлы ранен в стычке с бубудусками при сопровождении нашего посла в Муроме. Дрался достойно, Обенаус ходатайствует о награде.

— Куда он ранен?

— В плечо. Пуля прошла навылет, кость не задета. Сейчас ваш сын поправляется.

— Извините, уход за ним…

— О, все, что необходимо, делается. Перевязки, антибиотики, усиленный рацион. Плюс личный патронаж со стороны ее высочества.

— А, даже так… Воистину от судьбы не уйдешь.

Майор некоторое время смотрел поверх Мак-Магона в кормовое окно адмиральской каюты. Потом сказал:

— Как раз этих двух часов мне может не хватить. Там, в море. И поскольку от «Прогиденса» зависит судьба эскадры… Отплываем немедленно.

Гросс-адмирал молча склонил голову. Потом позвонил в колокольчик и приказал:

— Майору фон Бистрицу — баркас. Начальника штаба — ко мне. Приказ по эскадре: ремонтные работы заканчивать, всех вернуть с берега, быть в готовности к двадцати пяти ноль-ноль. Уходим в полночь! И да пошлет нам Пресветлый хотя бы часик темноты…

* * *


ЕГО ПРОСВЕТЛЕННОСТИ
КЕРСИСУ ГОМОЯКУБО, БУБУДУМЗЕЛУ

Обрат бубудумзел!
Из опроса спасенных матросов установлено, что в дельте Теплы произошел морской бой. При этом якобы потоплены его величества линейные корабли «Орасабис» и «Гронш», а также фрегат «Гангом». Несколько ранее расстрелян бриг «Ямдан». Судьба фрегата «Консо» устанавливается. Достоверными данными о потерях померанских окайников пока не располагаю.
И.о. посла Пресветлой Покаяны в Республике Муром
эскандал Синдрон Псало.
Писано во граде Муроме


17. ГРОСС-АДМИРАЛ

Судьба Уолтера определилась как только он начал понимать значение и предназначение странных и необычных вещей в кабинете отца — от огромных раковин, которые именовались тридакнами, весили по четверти тонны и имели зубастые выступы, о которые он так часто ушибал ноги, — до маленьких свинцовых шариков, которые назывались картечью.

Прямо в кабинете росла миниатюрная кокосовая пальма. Под потолком висела шкура двадцатиметрового удава Дабы не пугать сына, Джон Мак-Магон-старший, посмеиваясь, называл ее куском небесного экватора. Уолтер не знал, что такое экватор, но слово было чрезвычайно мудрым и очень спокойным.

— А ты подпрыгивал? — спросил он.

— Подпрыгивал? — удивился отец. — Это зачем?

— Ну, чтобы оторвать кусок. От этого… небесного к ватора.

Отец рассмеялся.

— А, да. Очень, очень подпрыгивал. И не я один. Лорд Саймон так прыгал, что даже ногу сломал.

Еще в кабинете стояли застекленные шкафы. В них красовались ветвистые разноцветные кораллы, только вот трогать их не разрешалось, потому что они не только легко разбивались, но еще и крошились в руках. А за это крепко влетало.

Впрочем, Уолтера гораздо больше привлекал здоровенный черный лук с тетивой из жил страшной ящерицы. Увы, стрелы от него мама постоянно куда-то прятала, обещая выдать их, как только крошка Уолли подрастет.

Однако когда крошка Уолли немного подрос, его стали интересовать уже другие вещи. Карты и атласы с голубыми океанами; статуэтки бога Мососа, вырезанные из душистого дерева; рисунки неведомых берегов с хищными рептилиями; круглая штука, умеющая предсказывать погоду; бронзовая труба, с помощью которой можно было запросто разглядеть не только все, что творится в саду у соседей, но и увидеть, который час на башне мэрии.

— Хочешь услышать море? — однажды спросил отец.

— Что за вопрос, сэр! — удивился крошка Уолли.

И услышал. В большой розовой раковине со страшного пиратского острова Пепрос.

— И много там таких раковин? — деловито спросил Уолтер.

— Да. Там много чего. Там еще кукаду живут, — сказал Мак-Магон-старший.

— Кто это?

— Это такие кукующие попугаи ростом с собаку и с угрюмым характером.

— С собаку-у?

— Честное капитанское.

— А почему у них угрюмый характер?

— Не знаю. Быть может, из-за того, что кукаду питаются епескудами.

— О! А это еще что?

— Не что, а кто. Епескудами называются такие змеи, которые зарываются в песок. Весьма недружелюбные существа.

— Ядовитые?

— Нет, и это их очень злит.

— Пап, а ты возьмешь меня в плавание?

— Охо-хо. В плавании нужно много работать, Уол.

— Ну, так я и буду работать. В чем дело-то?

Отец улыбнулся.

— Хорошо, возьму. Годика через два, если тебе не расхочется.

— У! Через два… А почему не сейчас?

— Сейчас мама не разрешит.

— Как — не разрешит? Ты же в доме главный!

Отец почему-то рассмеялся.

— Нет, это на корабле я главный. А в хорошем доме Должна командовать хорошая женщина.

— А у нас хороший дом?

— Превосходный.

— А как узнать, что дом хороший?

— Очень просто. В хорошем доме хочется поменять шпагу на тапочки.

Этого Уолтер понять не смог, поэтому решил спросить о другом, о главном.

— А раньше, чем через два года никак нельзя?

— Категорически.

— Ну, через два года ты забудешь.

— Нет, — очень серьезно сказал отец. — Не забуду.

* * *

И не забыл. В двенадцать лет во время летних каникул Уолтер впервые уходил в рейс на трехсоттонной баркентине «Присцилла», личной яхте графа Бервика. Яхте, которой командовал Джон Мак-Магон-старший.

Несколько дней «Присцилла» простояла в порту, дожидаясь ветра. За этот срок Уолтер в сопровождении вестового матроса облазил судно от штевня до штевня и от киля почти до клотика самой высокой мачты. По нескольку раз он заглянул во все помещения судна, не исключая и святая святых — крюйт-камеру. И уже перед самым выходом в плавание успел смертельно перепугать миссис Мак-Магон, которая вдруг увидела сына на марсовой площадке в добрых тридцати метрах над палубой.

После этого случая отец, хмурясь и улыбаясь, объявил, что работу с парусами Уолтер будет осваивать в следующем году. А до тех пор «топтать рангоут» ему запрещается.

Уолтер возмутился.

— Да что же это такое, сэр! Мама уже и на корабле командует? Так не пойдет!

— Разговорчики прекратить, — сказал капитан. — И на будущее запомни: приказы не обсуждаются.

— Да, сэр, — без энтузиазма согласился Уолтер. — А приказы отдавать приятно?

— Не очень. Каждый приказ унижает человека, поскольку заставляет его повиноваться.

— Тогда зачем ты стал капитаном?

Отец задумался.

— Ну, для других дел я гожусь еще меньше.

— Э, — сказал Уолтер, — такой ответ годится еще меньше. Я же серьезно спрашиваю.

Отец взъерошил его шевелюру. Потом взглянул на вечернее небо, в котором розовели перистые облака.

— Серьезно? По-моему, море, ветер и парусный корабль — это самое прекрасное сочетание на свете. Держи глаза открытыми, сам все поймешь. А сейчас иди спать, завтра уходим.

— Так ветра же нет.

— Утром будет тебе ветер.

* * *

Как сказал отец, так и произошло. Ветер задул на рассвете. Часом позже из своего замка прибыл молодой лорд Саймон. Вскоре «Присцилла», расправив паруса, выпорхнула в озеро Нордензее. И привычная жизнь окончилась. Отдалилась вместе со стенами и башнями Барлоу.

Все кругом находилось в непрерывном движении — яхта качалась, за кормой тянулся след потревоженной воды, матросы либо «выбирали», либо «травили» многочисленные снасти. На мачтах трепетали флаги. В небе плыли облака, ниже летали птицы. Устойчивой опоры под ногами больше не существовало. Палуба постоянно меняла свой наклон, так что пройти по ней можно было только причудливым зигзагом и только с полусогнутыми коленками. На свете не осталось ничего неподвижного, — даже сам горизонт потерял незыблемость, мерно вздымаясь и опускаясь под шум и плеск за бортом. А когда яхта миновала пролив между островами Бреджер и Осеннис, ветер «засвежел», загудел в туго натянутых парусах, завыл в камбузной трубе, пузырями раздул матросские робы.

На волнах появились барашки, усилилась качка. «Присцилла» здорово кренилась то на один борт, то на другой Казалось, вот-вот перевернется. И хотя отец уверял, что ничего такого не произойдет, Уолтер испугался и забился в каюту. Там было не так страшно, но его начало подташнивать.

Мак-Магон-старший распорядился взять несколько рифов. После этого спустился за сыном. Усмехнулся и спросил:

— Эй, мореход! Хочешь посмотреть, как стреляет палубная пушка?

Уолтер моментально забыл о тошноте и всех страхах, и тут же выбежал на капитанский мостик. И с тех пор более интересного места он не знал.

* * *

Следующим летом Уолли плавал уже не пассажиром, а юнгой.

Поблажки сыну капитана, конечно, делали, но совсем мало. Спал он в кубрике, питался за общим столом. Наравне со взрослыми матросами драил палубу, учился вязать узлы, чистил картошку, работал со снастями, мерз на вахтах. И поднимался на те самые мачты, которые по-прежнему очень пугали миссис Раду Мак-Магон. Однако здесь уж сказал свое веское слово ее муж.

— Дорогая! В жизни совсем без риска не обойтись. Прежде чем Уол решится стать моряком, пусть узнает, что это такое.

— Но он еще так юн! Нельзя ли подождать хотя бы два-три года?

— Можно. Только сейчас очень подходящее время, жаль его упускать. Видишь ли, курфюрстенмарине ожидают большие перемены.

Как всегда, Мак-Магон-старший знал, о чем говорил. В тот год случилось много событий. Умер старый курфюрст. На престол Поммерна взошел Бернар Второй. Новый государь считал, что развитие страны невозможно без ресурсов заморских территорий. Поэтому уже через неделю после коронации все крупные верфи получили заказы. Причем почти половину кораблей курфюрст строил за свой личный счет.

Еще в тот же год завершились наконец долгие переговоры между Поммерном и Пресветлой Покаяной. Подписывать договор о перемирии отправился молодой лорд Бервик, лучший дипломат Поммерна. Плыл он на старуш-ке-«Присцилле», поскольку знаменитый впоследствии яхт-штандарт «Поларштерн» существовал тогда лишь в эскизных чертежах. Благодаря такому стечению обстоятельств Уолтер уже в тринадцать лет увидел настоящее море. И впервые побывал за границей. В частности — в Ситэ-Ройяле.

Там, в столице Покаяны, на померанскую делегацию старались произвести как можно более сильное впечатление. От посланцев строптивого курфюрста ничего не скрывали. Совсем наоборот, в бухте Монсазо собралась едва ли не половина имперского флота. Для гостей организовали даже посещение новейшего по тем временам 84-пушечного линкора «Хугиана».

— Пап, а у нас такие корабли есть?

— Таких нет, — поскучнев, ответил старший Мак-Магон.

— Почему?

— Ну… Потому что не построили.

— Э! Так надо бы построить.

— Вот ты это и сделаешь, — рассмеялся отец.

— Не-ет, — решил Уолтер. — Я построю не такие.

— А какие?

— Получше.

* * *

Как ни смешно, так оно и случилось. Через много лет в осеннем саду замка Кронштайн, главной резиденции померанских курфюрстов, встретились два заинтересованных человека. А свел их третий заинтересованный человек — сам Бернар Второй.

— Что ж, господа, знакомьтесь, — сказал курфюрст. — Думаю, вам не будет друг с другом скучно.

И, улыбаясь, ушел.

— Шаутбенахт Мак-Магон.

— Инженер-полковник Лумба.

Они испытующе посмотрели друг на друга. Лумба первым протянул руку.

— Я читал ваши предложения по морской тактике в случае войны с Покаяной.

— И что же?

— Вы правы, нашим кораблям потребуется прежде всего скорость. А потом уж все остальное. Но от скорости без всего остального мало толку.

— Это я понимаю, — усмехнулся Мак-Магон. — Присядем?

Они уселись на садовую скамейку у ног какой-то гипсовой богини. Инженер расстегнул планшетку и достал чертеж.

— Вот, смотрите. Слева — новейший покаянский линкор «Граф де Гевон». Его характеристики вам известны. А справа — проект нашего нового линкора. Предлагаю заостренный нос и круглую корму. Ширина будет уменьшена на девяносто пять сантиметров, осадка — на пятьдесят, а длина, напротив, увеличится почти на два метра. В свежий ветер все эти изменения дадут преимущество узла на полтора. Возможно, чуть больше.

Мак-Магон несколько минут изучал чертеж.

— Сколько на нем можно установить орудий?

— До ста стволов.

— На «Гевоне» сто десять пушек.

— Наш линкор будет иметь на одну палубу меньше. Это — плата за малую осадку. К тому же уменьшается обстреливаемая площадь борта, а остойчивость несколько возрастает.

— Зато низкий корабль легче взять на абордаж.

— Преимущество в скорости на то и дается, чтобы убегать от абордажа.

— Главный калибр?

— Не более тридцати шести фунтов.

— На «Гевоне» — сорок.

— А вот это — плата за уменьшение ширины корпуса. То есть за ту же скорость.

— Нельзя ли установить еще пару пушек в адмиральском салоне? Это существенно усилит кормовую батарею.

Лумба кивнул.

— Вполне. Но других возможностей увеличить количество артиллерии нет.

— Тогда надо повысить качество. Например, дальнобойность.

— Это возможно только путем замены чугунного ствола на стальной.

— Если это возможно, то что мешает?

— Думаю, в Денхорне, на артиллерийском заводе Брюганца с такой задачей справятся. Однако потребуется осваивать новые технологии. На это уйдет года три-четыре, не меньше.

— Столько же нужно и для постройки нового линкора. Совпадает.

— Только вот стоимость стальной пушки будет опять же в три-четыре раза выше, чем у чугунной.

— Что, выше стоимости корабля?

— О нет, конечно, — рассмеялся инженерный полковник. — Я вас понимаю. Эти затраты могут окупиться в первом же бою.