ПОРТРЕТ ДЬЯВОЛА:

Собрание мистических рассказов

ИОГАНН АВГУСТ АПЕЛЬ

(Johann August Apel, 1771–1816)

Иоганн Август Апель, вошедший в историю немецкой литературы как прозаик, драматург, поэт и теоретик стихотворной метрики, родился в Лейпциге в семье адвоката и мэра города Генриха Фридриха Иннокентия Апеля, что надолго предопределило характер его основных — отнюдь не связанных с писательским поприщем — профессиональных занятий. Получив гимназическое образование в лейпцигской школе Св. Фомы, он пошел по стопам отца и с 1789-го по 1793 г. изучал юриспруденцию сперва в Лейпцигском, а затем в Виттенбергском университете; в последнем ему в 1795 г. была присуждена ученая степень доктора права, позволившая обзавестись адвокатской практикой в родном городе. В 1801 г. Апель был избран членом городского совета Лейпцига.

Первые крупные литературные опыты Апеля относятся к началу XIX в., когда одна за другой анонимно публикуются его классицистские трагедии «Полиид» (1805), «Этолиец» (1806), «Каллироя» (1806), «Кунц фон Кауфунген» (1809). Параллельно с драматургическим творчеством писатель в 1807–1808 гг. опубликовал в лейпцигской «Всеобщей музыкальной газете» цикл статей по теории стиха «О ритме и метре», новаторские идеи которых позднее были развиты им в обобщающем двухтомном труде «Метрика» (опубл. 1814–1816), вызвавшем в Германии острую научную полемику\'. Но самым известным и плодотворным литературным проектом Апеля оказалась написанная им в соавторстве с Фридрихом Лауном (наст, имя Фридрих Август Шульце, 1770–1849) пятитомная «Книга привидений» — собрание страшных повестей и новелл, изданное в Лейпциге в 1811–1815 гг. Сюжет новеллы Апеля «Вольный стрелок», которая открывала первый том этого издания, спустя несколько лет лег в основу либретто знаменитой оперы Карла Марии фон Вебера (1786–1826) «Волшебный стрелок» (1819–1821, пост. 1821), написанного немецким поэтом, прозаиком, журналистом и адвокатом Иоганном Фридрихом Киндом (1768–1843). Особый вклад «Книга привидений» внесла в историю британской литературы: французский перевод ряда повестей из первых двух томов этого сборника, изданный в 1812 г. под названием «Фантасмагориана, или Собрание историй о привидениях, призраках, духах, фантомах и проч.», инициировал знаменитое творческое состязание между английскими писателями-романтиками Дж. Г. Байроном, П. Б. Шелли, М. Шелли и Дж. У. Полидори, состоявшееся летом 1816 г. на швейцарской вилле Диодати. Результатами этого состязания стали, как известно, роман М. Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» (1816–1817, опубл. 1818) и повесть Полидори «Вампир» (1816, опубл. 1819) — прославленные образцы романтической готики, сюжеты и персонажи которых оказались необычайно востребованы культурной мифологией Нового и Новейшего времени. (Подробнее об этом состязании и о его позднейших отражениях в литературе и кинематографе см.: Антонов С. А. Тонкая красная линия. Заметки о вампирической парадигме в западной литературе и культуре // «Гость Дракулы» и другие истории о вампирах. СПб.: Азбука-классика, 2007. С. 26–49; см. также наш комментарий в изд.: Шелли М. Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. М.: Ладомир; Наука, 2010. С. 538–544.)

Фамильные портреты


Повесть «Фамильные портреты» («Die Bilder der Ahnen») впервые была опубликована под псевдонимом «Z.» в первом томе двухтомного собрания повестей и рассказов «Мальва» («Malven»), вышедшего в свет в 1805 г. под именем И. Ф. Кинда. В 1810 г. вошла в первый том трехтомного собрания поэзии и прозы Апеля «Цикады» (Берлин, 1810–1811). Отсутствовавшая в немецком издании «Книги привидений», она была включена в состав «Фантасмагорианы» (наряду с двумя другими повестями, не принадлежащими перу Апеля и Лауна и также взятыми из других немецких источников) французским переводчиком Ж.-Б. Б. Эйриесом и через посредство этого сборника нашла прямое отражение в прозе М. Шелли и поэзии Байрона; впрочем, ко времени состязания на вилле Диодати существовал и английский перевод некоторых историй из «Книги привидений» («Повести о мертвецах», 1813), сделанный С. Э. Аттерсон с текста «Фантасмагорианы» и, соответственно, также включавший «Фамильные портреты». На русский язык повесть переводится впервые. Перевод осуществлен по изд.: Apel A. Cicaden. [3 Bde]. Berlin: Im Kunst- und Industrie-Comptoir, 1810. [Bd. 1]. P. 11—106.


* * *

Сумерки постепенно сменялись непроглядной тьмой, меж тем как карета Фердинанда продолжала неспешный путь через лес. Кучер повторял привычные уже жалобы на здешние малопригодные для езды дороги, и Фердинанд мог на досуге предаться мыслям о своем путешествии и о целях, ради которых оно было затеяно, а также настроениям, с ними связанным. Как было принято среди юношей его сословия, Фердинанд учился в нескольких университетах, а кроме того, в недавнем времени посетил наиболее примечательные уголют111 Европы, откуда теперь вернулся на родину, чтобы принять наследство умершего в его отсутствие отца.

Фердинанд был единственным сыном своего отца и последним отпрыском древнего семейства Паннер, а потому его мать особенно настаивала на том, чтобы он скорее заключил блестящий, как полагалось при его знатности и богатстве, брачный союз, благодаря которому она обрела бы желанную невестку, а мир — наследника имени и состояния Паннеров. Беседуя с сыном об избрании супруги, мать чаще всего упоминала некую Клотильду фон Хайнталь. Вначале это имя произносилось в ряду многих других, достойных внимания кандидатур, затем круг сузился, и наконец было заявлено со всей определенностью, что счастье матери целиком зависит от того, одобрит ли сын сделанный ею выбор.

Фердинанд же как будто не стремился обременить себя семейными узами; кроме того, чем чаще и настойчивей твердила его мать одно и то же имя, тем меньшее расположение испытывал он к далекой Клотильде. И все-таки он решил наконец отправиться в столицу, где находились по случаю карнавала назначенная ему невеста и ее отец. Он рассчитывал, исполняя просьбу матери, хотя бы познакомиться с Клотильдой, тайная же его надежда состояла в том, чтобы получить более веские основания для отказа от брака с нею — отказа, каковой мать объясняла одним лишь упрямством.

Однако в карете, среди безмолвия ночного леса, мысли его невольно обратились к прошлому, к самым ранним юношеским годам, еще подцвеченным нежными тонами уходящего детства. Казалось, грядущие времена не сулят ему ничего, сравнимого с былыми отрадами; чем более его тянуло в прошлое, тем меньше хотелось думать о том будущем, которое он против собственной воли должен был себе готовить.

По неровной дороге карета передвигалась черепашьим ходом, и все же, как представлялось Фердинанду, конец путешествия близился с пугающей быстротой; белые часовые столбы, которых все больше оставалось за спиной, сходствовали с белыми привидениями, возникавшими на обочине, дабы возвестить беду.

Кучер успокоился, поскольку половину пути они уже почти миновали, а кроме того, скоро должен был показаться самый удаленный от столицы княжеский замок для увеселений, за которым пролегала достаточно гладкая дорога. Фердинанд, тем не менее, приказал слуге сделать в ближайшей деревне остановку на ночь и отослать лошадей обратно.

Путь в деревенскую гостиницу шел мимо садов. До слуха Фердинанда донеслись обрывки музыки, и он решил уже, что застанет в деревне шумное празднество, за которым будет любопытно понаблюдать, благо это поможет развеять наконец мрачные мысли. Вскоре, однако, Фердинанд заметил, что мелодия отличается от тех, какие нередко слышишь в деревенских гостиницах; когда же он обратил взгляд к ярко освещенным окнам нарядного дома, откуда лились звуки, сомнений не осталось: здесь услаждает себя концертом не обычное для этого сурового времени года деревенское общество, а круг людей более образованных.

У маленькой, изрядно обветшавшей гостиницы карета наконец остановилась. Предвидя скуку и неудобства, которые его здесь ожидали, Фердинанд спросил, кто владеет деревней. Оказалось, замок владельца расположен в соседнем имении; приходилось довольствоваться лучшей комнатой из тех, что мог предложить хозяин гостиницы.

Ради развлечения Фердинанд решил прогуляться по деревне. Неосознанно юношу потянуло в ту сторону, где он слышал музыку, и в скором времени заманчивые звуки вновь достигли его ушей. Он медленно приблизился и остановился под окном флигеля.

В открытых дверях сидела девочка и играла с собакой. Лай отвлек Фердинанда от музыки, и он спросил ребенка, кто живет в доме.

— Здесь-то? — приветливо отозвалась девочка. — Мой папа. Я вас отведу! — С этими словами она запрыгала вверх по лестнице.

Фердинанд замер на месте, не решаясь принять столь поспешное приглашение, но вскоре на лестнице показался хозяин дома.

— Не иначе как вас привлекла наша музыка, — предположил он дружелюбно. — Это дом пастора, добро пожаловать. Мы с соседями устраиваем раз в неделю музыкальные ассамблеи, — продолжал он, сопровождая гостя на верхний этаж, — и сегодня моя очередь. Если вам угодно принять участие в музицировании или просто послушать, присоединяйтесь к нам. Но, может быть, вы привыкли к лучшему, нежели любительское исполнение? В соседней комнате, у моей жены, тоже собралось небольшое общество, музыкальным упражнениям они предпочитают упражнения в устной речи.

Тут хозяин отворил одну из дверей, отвесил гостю легкий поклон и уселся за пюпитр. Фердинанд хотел было попросить прощения, но собравшиеся не мешкая продолжили прерванную было игру. Учтивая молодая хозяйка пригласила его присоединиться к обществу либо своему, либо мужа, и Фердинанд, произнеся несколько любезных фраз, проследовал в ее комнату.

Перед софой были расставлены полукругом стулья; при появлении Фердинанда, досадуя, как ему показалось, на помеху, с них поднялись несколько женщин и двое-трое мужчин. В середине, на низком кресле, спиной к двери сидела юная, легкая в движениях девушка; когда все встали, она обернулась, при виде незнакомца несколько смутилась, покраснела и тоже встала. Фердинанд настоятельно попросил собравшихся не прерывать беседу, все снова сели, а хозяйка указала гостю на почетное место — на софе, подле двух пожилых дам, и придвинула к нему свой стул.

— Вас, вероятно, привлекла к нам музыка, — сказала она, прикрывая дверь в музыкальную комнату. — Я и сама люблю слушать концерты, однако, в отличие от мужа, не так уж привержена простым квартетам и квинтетам. Многие мои приятельницы настроены так же, а потому, пока наши мужья сидят за пюпитрами, мы занимаем себя беседой — слишком громкой беседой, как кажется частенько нашим виртуозам. Сегодня я, выполняя свое давнее обещание, устраиваю чаепитие с привидениями: каждый должен рассказать историю о призраках или что-нибудь в этом роде, и, как вы можете убедиться, у меня собралось куда больше народу, чем в музыкальной комнате.

— С вашего позволения, я пополню ваш круг еще одним участником, — подхватил Фердинанд. — Правда, я не такой мастак объяснять чудеса, как Хеннинге или Вагенер…^{1}

— Никто и не сказал бы вам за это спасибо, — прервала его миловидная брюнетка. — Мы как раз условились не предлагать никаких объяснений, даже если они напрашиваются. Объяснять — только портить удовольствие от рассказа.

— Тем лучше, — согласился Фердинанд. — Но я, несомненно, прервал какое-то интересное повествование. Позвольте попросить вас…

Стройная девушка со светлыми волосами (та самая, которая встала с кресла) снова покраснела, однако бойкая миниатюрная хозяйка с улыбкой схватила ее за руку и вывела в середину кружка.

— Не стесняйся, дитя, — сказала она, — садись в кресло и рассказывай свою историю. А господину гостю придется в свой черед тоже что-нибудь рассказать.

— Ну, если вы обещаете… — проговорила блондинка, и Фердинанд наклонил голову в знак согласия. Девушка заняла место, предназначавшееся для рассказчиков, и начала:

— Одна моя подруга (ее звали Юлиана) обычно проводила лето в отцовском поместье вместе с родителями, братом и сестрой. Расположено оно в живописной местности, окруженной горами, среди дубовых лесов и красивых рощ.

Сам замок — старый-престарый, и отцу Юлианы он достался от многих поколений его предков. Поэтому владельцу трудно было решиться на какие-либо новшества, и он, по примеру праотцев, оставил все в том виде, в каком унаследовал.

В числе наиболее дорогих его сердцу древностей замка выделялся фамильный зал — сумрачное помещение с высокими готическими сводами и темными стенами, которые были увешаны старинными портретами предков, выполненными в натуральную величину. В зале, по обычаю, также заведенному предками, ежедневно совершались трапезы, причем Юлиана неоднократно жаловалась мне, что ей при этом бывает ужасно не по себе, особенно во время ужина; иной раз она даже сказывалась нездоровой, только бы не переступать порог страшного зала.

Среди картин имелась одна, изображавшая, по всей вероятности, женщину, которая не принадлежала к семейству. Даже отец Юлианы не мог объяснить, кто был запечатлен на картине и каким образом та попала в зал, где собраны портреты его предков, но, поскольку обосновалась она здесь давно, он не помышлял о том, чтобы исключить ее из семейной коллекции.

Всякий раз, бросая взгляд на этот портрет, Юлиана невольно содрогалась; по ее словам, она втайне боялась его с самого раннего детства, предчувствуя что-то недоброе, хотя не представляла себе почему. Отец называл это детскими страхами и время от времени велел ей сидеть в зале одной и заниматься каким-нибудь делом. Юлиана взрослела, но страх перед непонятной картиной рос вместе с нею; бывало, она со слезами умоляла отца не оставлять ее одну в фамильном зале. Портрет, говорила она, смотрит на нее светящимися глазами, но не с мрачной угрозой, а удивительно приветливо и печально, словно притягивая ее к себе, а губы, кажется, вот-вот раскроются, чтобы ее подозвать. Девушка была совершенно уверена, что когда-нибудь картина ее убьет.

В конце концов отец отчаялся победить страхи Юлианы. Как-то за ужином моей подруге почудилось, будто у дамы на портрете дрогнули губы, и с Юлианой случился припадок, после чего врач предписал ее отцу впредь оберегать дочь от подобного испуга. Страшную картину вынесли прочь и повесили в верхнем этаже, над дверью задней необитаемой комнаты.

Два года Юлиана жила благополучно и, к всеобщему удивлению, расцветала, как запоздавший цветок: если раньше под гнетом постоянного страха она выглядела бледно и жалко, то теперь, когда внушавшую трепет картину убрали с глаз, Юлиана…

— Ну же, невинное дитя, продолжай, — подбодрила бойкая хозяйка рассказчицу, когда та запнулась. — Юлиана обрела поклонника своей расцветшей красоты, не так ли?

— Да, — слегка краснея, подтвердила рассказчица, — она заключила помолвку, и как-то, за несколько дней до свадьбы, жених явился ее навестить. Юлиана провела его по всему замку и предложила полюбоваться видом дальних, окутанных дымкой гор из окон верхнего этажа. Незаметно для себя она очутилась в той самой комнате, где висела над дверью злосчастная картина. Жених, ранее здесь не бывавший, обратил внимание на портрет и спросил, с кого он писан. Юлиана подняла глаза, узнала страшное изображение и тут же с душераздирающим криком кинулась к выходу; но в тот самый миг, когда несчастная, стремясь избегнуть своей судьбы, толкнула дверь, портрет — то ли от сотрясения, то ли по воле рока, в предначертанный час отдавшего Юлиану ему в жертву, — сорвался с крюка. Девушка, поверженная на пол страхом и тяжелой рамой, впала в беспамятство, от которого так и не очнулась!

Елена Уайт

Долгая пауза, прерываемая только возгласами изумления и сочувствия несчастной невесте, свидетельствовала о том, как глубоко впечатлила слушателей эта история; лишь Фердинанд, в отличие от других, не выглядел столь уж удивленным. Наконец одна из пожилых дам, сидевших подле него, заговорила.

Правила счастливой жизни

— Этот рассказ верен до последнего слова, — подтвердила она. — Я лично знакома с семейством, потерявшим дочь из-за этой картины. Видела я и сам портрет. Как вы, дорогая, точно сказали, он и вправду наводит страх, и в то же время исполнен столь таинственного, я бы сказала, доброжелательства, что я не могла на него долго смотреть, хотя его печально-приветливые, как вы опять же заметили, глаза притягивают к себе и словно бы подмигивают.

Предисловие

— У меня вообще душа не лежит к портретам, — слегка вздрогнув, добавила хозяйка дома. — Ни за что не стала бы их вешать у себя в комнатах. Говорят, когда оригинал умирает, портрет бледнеет. Чем больше в них сходства, тем больше они напоминают мне наряженные восковые фигуры, на которые я без дрожи не могу смотреть.

— Именно поэтому, — проговорила рассказчица, — мне больше нравится, когда людей изображают не просто так, а за каким-нибудь занятием. Они поглощены своим делом и не смотрят на зрителя, тогда как те, другие, застывшим взглядом таращатся из рамы на мир живых. Мне кажется, портрет, глядящий на зрителя, так же нарушает законы иллюзии, как раскрашенная статуя.

Нагорная проповедь является небесным благословением, предназначенным для нашего мира; это голос, несущийся от престола Божия. Она дана людям как обязательный закон, как светоч небесный, несущий надежду и утешение в минуты отчаяния. Здесь Величайший Проповедник, мудрейший Учитель говорит слова, данные Ему Его Отцом.

Заповеди блаженства являются приветствием Христа, с которым Он обращается не только к верующим в Него, но и ко всему человечеству. Казалось, он на минуту забыл, что находится не на небе, а на земле, и употребляет слова, принятые лишь в высшем мире. Из Его уст изливаются благословения, как воды давно запечатанного источника жизни.

— Верно, — сказал Фердинанд. — Полностью с вами соглашусь, поскольку меня самого в ранней юности так напугала одна подобная картина, что этот страх я помню до сих пор.

Христос не оставляет никакого сомнения относительно тех черт характера, которые Он во всякое время может признать верными и достойными благословения. Он отворачивается от честолюбивых людей мира сего и обращается к тем, которые не признаны миром, и благословляет всех, принимающих Его свет и Его жизнь. Он с любовью обращается ко всем нищим духом, ко всем кротким и смиренным, ко всем скорбящим и гонимым и зовет: «Придите ко Мне все… Я успокою вас!» (Матф. 11:28).

— О, расскажите! — вскричала блондинка, все еще сидевшая напротив слушателей. — Вы ведь обещали сменить меня в этом кресле.

Проворно вскочив на ноги, она шутливо принудила Фердинанда подняться с насиженного места.

Глядя на все беды в этом мире, Христос не сожалеет о том, что создал человека. В сердце человека Он видит нечто лучшее, чем грех и несчастье. В своей бесконечной премудрости и любви Он видит все возможности, открытые для человека. Он видит, какого высокого положения в состоянии достигнуть человек. Он знает, что несмотря на то, что люди злоупотребляют благодатью Божьей и лишились достоинства, данного им Богом, Творец все же будет прославлен через их искупление.

— Моя история, — молвил Фердинанд, — слишком похожа на ту, что вы только что слышали, а потому…

— Это неважно, — прервала его хозяйка дома. — Подобные истории не надоедают никогда. Насколько мне не хочется рассматривать какой-нибудь зловещий портрет, настолько я заслушиваюсь рассказами про то, как портрет вышел из рамы или подмигнул.

Слова, произнесенные Христом на горе блаженства, сохраняют свое значение на все времена. Каждое изречение есть драгоценность, взятая из сокровищницы истины. Принципы, высказанные в этой речи, действительны для всех слоев человеческого общества. Зная, какой высоты характера каждый может достигнуть, Христос благословляет одну группу людей за другою, высказывая таким образом Свою веру в человека и Свою надежду на его исправление. Через веру в Него каждый может достигнуть намеченного Христом уровня, если будет жить так, как жил Тот, от Которого все исходит.

— По правде говоря, — продолжал Фердинанд, уже раскаявшийся в данном обещании, — для такого приятного вечера моя история слишком страшная. Признаюсь, я и сейчас, по прошествии нескольких лет, вспоминаю ее с дрожью.

— Тем лучше, тем лучше! — вскричал хор голосов. — Вы еще больше раздразнили наше любопытство, тем более что ваша собственная история — несомненное свидетельство очевидца!

На склоне горы

— Собственно, не моя, — поправил себя готовый сдаться Фердинанд. — Это история моего друга, которому я верю, как самому себе.

Почти за полторы тысячи лет до рождения в Вифлееме Иисуса Христа Израиль расположился в прекрасной долине Сихема и здесь в торжественной тишине и благоговении внимал голосам священников, раздававшимся с двух противоположных гор и возвещавшим то благословение, то проклятие. «Благословение, если послушаете заповедей Господа, Бога вашего… а проклятие, если не послушаете» (Втор. 11:27, 28). Поэтому гора Гаризим, с которой произносились благословения, была названа горой блаженства. Но слова Христа, изливающие благословение на грешное и страдающее человеческое сердце, не были произнесены с горы Гаризим. Израиль не достиг показанного ему высокого идеала. Не Иисус Навин, а Некто другой должен был привести народ к истинному покою веры. Гора Гаризим не могла больше служить горою блаженства; ее место занял тот, безымянный холм у Геннисаретского озера, с которого Иисус произнес заповеди блаженства перед учениками и собравшейся толпой.

Уговоры не умолкали, и Фердинанд начал рассказ:

Перенесемся мысленно на это место, вообразим себя сидящими на склоне горы вместе с учениками и вникнем в мысли и чувства, волновавшие их. Если мы поймем, чем являлись слова Иисуса для слушателей, то мы найдем в них новую жизненную силу и новую красоту, и их глубокий смысл и значение станут нашим собственным достоянием.

— Однажды, когда у нас зашел дружеский спор о призраках и предзнаменованиях, вышеупомянутый друг поведал мне следующее. Один мой однокашник по университету, говорил он, пригласил меня на каникулы в поместье своих родителей. Погода нам благоприятствовала (за долгой грустной зимой последовала поздняя весна, но тем более пышным оказался запоздалый расцвет природы), и в один из прекраснейших дней апреля мы прибыли в замок, бодрые и радостные, как певчие пташки.

Мой друг, с которым мы во время учебы постоянно жили бок о бок, заранее распорядился в письме, чтобы нас и здесь поселили вместе. Для нас выбрали в обширном замке ряд расположенных по соседству комнат, откуда открывался вид на сад и дальше, на приятную глазу местность, окаймленную вдали лесами и виноградниками. За несколько дней я совершенно обжился в поместье и тесно сошелся со всеми его обитателями, так что ни семейство, ни слуги не делали разницы между мною и хозяйским сыном. Младшие братья моего друга, иной раз ночевавшие в его спальне, могли с тем же успехом воспользоваться и моей; его сестра, милая девчушка двенадцати лет, хорошенькая, как белый розовый бутон, звала меня братцем, по праву сестры познакомила со всеми своими любимыми уголками, а также самолично следила за тем, чтобы у меня имелось все потребное в комнате и за столом. Мне никогда не забыть ее нежных забот, равно как и ужаса, навсегда связавшегося в моей памяти с этим замком.

Когда Спаситель приступал к Своей миссионерской деятельности, общие понятия о Мессии и его деле были настолько малы, что народ не был в состоянии принять Его. Дух полного самопожертвования был утрачен и вытеснен преданиями и обрядами; пророчества излагались сообразно со взглядами гордых и светски настроенных умов. Иудеи ждали своего грядущего Мессию не как избавителя от грехов, но как могущественного Властелина, который приведет все народы в подчинение — «Льву от колена Иуды». Напрасно Иоанн Креститель с силою древних пророков, разбивающей сердца, призывал их к покаянию; напрасно указывал он у берегов Иордана на Агнца Божия, берущего на себя грехи мира. Сам Господь старался направить их мысли на пророчество Исаии о страдающем Спасителе, но они не приняли этого.

В самый первый день заметил я на стене одного из залов, по пути в свои комнаты, большую, укрепленную на стене картину, на которую, впрочем, среди множества новых впечатлений не стал долго засматриваться. Лишь позднее, когда двое младших братьев моего друга окончательно ко мне расположились и мы направлялись вечерами в мою спальню, ставшею нашей общей, я заметил, что они явно испытывают страх, проходя через пресловутый зал. Они жались ко мне, просились на руки, а сидя на руках, отворачивали голову, чтобы даже краем глаза не видеть картины.

Зная, что дети боятся очень больших — или даже выполненных в натуральную величину — картин, я старался ободрить мальчиков, меж тем при внимательном взгляде на портрет меня и самого охватывал невольный ужас. Там был изображен немолодой рыцарь в одеянии, относящемся к неизвестной отдаленной эпохе. Широкий серый плащ достигал колен; одна нога была выставлена вперед, словно рыцарь хотел выйти из рамы. Черты, казалось, заключали в себе силу, способную обратить человека в камень. У живых людей я таких лиц не видел. В этом лице пугающим образом слились смертное оцепенение и следы болезненной, дикой страсти, над которой не властна сама смерть. Можно было подумать, что натурой автору кошмарной картины послужил какой-нибудь жуткий выходец с того света.

Если бы учителя и начальники Израиля отдались преобразующей благодати Христа, то Он сделал бы их Своими посланниками ко всему человечеству. Впервые проповедь о наступающем Царстве разнеслась в Иудее, и здесь же впервые раздался призыв к покаянию. Выгнав из Иерусалимского храма продающих и покупающих, Иисус сам объявил себя Мессией, Который хочет очистить сердца от скверны греха и сделать Свой народ святым храмом Господним. Однако иудейские начальники не пожелали унизить себя принятием в свою среду простого учителя из Назарета. Уже при своем втором посещении Иерусалима Он был обвинен перед синедрионом, и только боязнь народа удерживала этих сановников от того, чтобы наложить на Него руки. После этого Он оставил Иудею и начал Свою миссионерскую деятельность в Галилее.

Разглядывая портрет, я всякий раз пугался не меньше детей, моему другу он был неприятен, но не страшен, и лишь у его сестры вызывал улыбку; видя, как я менялся в лице, она говорила с состраданием в голосе: «Он не злой, он просто очень несчастный!»

После нескольких месяцев пребывания здесь Он произнес Свою торжественную «Нагорную проповедь». Весть о том, что «приблизилось Царство Небесное» (Матф. 4:17), разнеслась по всей стране, приковала к себе всеобщее внимание и разожгла огонь честолюбивых надежд. Призыв нового Учителя разнесся далеко за пределы Палестины, и, несмотря на отрицательное отношение к Нему всего священства, распространилось мнение, что именно Он и является этим долгожданным Освободителем. Громадные толпы народа окружали Иисуса на каждом шагу, и всеобщий восторг возрастал.

Друг рассказал мне, что на портрете запечатлен основатель его рода и что отец очень ценит эту картину. По всей вероятности, она висела здесь с незапамятных времен и изъять ее значило бы нарушить единообразие убранства прежнего рыцарского зала.

Тем временем за деревенскими забавами наши чудесные каникулы подошли к концу. В последний день нашего пребывания в поместье старый граф, видевший, как неохотно мы расстаемся с его милым семейством и красивой местностью, окружавшей замок, приложил удивительные старания к тому, чтобы превратить канун назначенного отъезда в сплошную череду сельских праздников. Одна потеха плавно перетекала в другую словно бы без чьих-либо усилий, само собой, и только сияющие глаза моей «сестрички» Эмилии (так звалась юная грация), дружеское в них участие, когда она замечала, как доволен ее отец, как он изумлен неожиданным воплощением его собственных замыслов, позволили мне догадаться, что между отцом и дочерью существует тайное взаимопонимание, что в гармонию нынешних увеселений, да и во все устройство жизни в замке ею внесен не последний вклад.

Для учеников, находящихся в тесном общении с Христом, настало время полностью посвятить себя его делу, чтобы эта громадная толпа не осталась без попечения, подобно овцам без пастыря. Уже в начале Его миссионерской деятельности некоторые из двенадцати учеников объединились с Ним, и почти все относились друг к другу, как члены семьи Иисуса. Однако же они, сбитые с толку учением раввинов, разделяли всеобщее мнение о восстановлении земного царства. Порою они не понимали, что делает Иисус. Они часто удивлялись, почему он ничего не предпринимает для того, чтобы упрочить Свое дело поддержкой священников и раввинов, и не делает ничего для возвышения Своего авторитета как земного царя. Ученикам необходимо было испытать много трудностей, прежде чем они смогли занять то высокое положение, которое ждало их после вознесения Христа. Уже тогда они отвечали взаимностью на любовь Спасителя, и хотя им понадобилось много времени, чтобы поверить, Он видел в них последователей Своего великого дела. И вот, по прошествии некоторого времени постоянного общения с Иисусом, когда Он признал их веру в Его божественную миссию достаточно окрепшей и когда народ уже не раз видел доказательства Его божественной силы, путь к объяснению основ Его Царства был проложен, что помогло им постичь истинный характер этого нового для них Царства.

Наступил вечер, общество разбрелось по саду, но моя милая спутница от меня не отходила. Мальчики резвились поблизости, гонялись за жужжащими майскими жуками, стряхивая их с ветвей. Выпала роса, окутав под лунными лучами траву и соцветия серебряным флером. Эмилия, как любящая сестра держа меня под руку, обходила со мной на прощанье все беседки и скамейки, где я сиживал, бывало, с нею или в одиночестве.

Ночь перед этим Иисус провел в одиночестве на горе вблизи Галилейского озера, молясь за Своих избранных. С рассветом Он призвал их и, молясь, возложил руки на их головы, посвящая их таким образом на дело Евангелия. Затем Он отправился с ними на берег озера, где уже с раннего утра собралась громадная толпа.

Когда мы добрались до садовой двери замка, мне пришлось повторить обещание, уже данное отцу Эмилии, что ближайшей осенью я снова погощу у них недели две-три.

Кроме обычной группы последователей из городов Галилеи здесь присутствовали многие из Иудеи и даже из Иерусалима, из Переи, многие из полуязыческих жителей Десятиградия, из Идумеи, расположенной южнее Иудеи, и из Тира и Сидона, финикийских городов у побережья Средиземного моря. «Услышавши, что Он делал, шли к Нему в великом множестве» (Марк. 3:8) «И много народ а… которые пришли послушать Его и исцелиться от болезней своих… потому что от Него исходила сила и исцеляла всех» (Лук. 6:17—19).

«Осень, — говорила она, — здесь такая же красивая, как весна, но она серьезней и, пожалуй, трогательней. Когда я вижу, как ярко она окрашивает увядающие листья, мне кажется, она хочет их утешить. Пусть они помнят, что придет новый год, а с ним новый расцвет. Тогда им, наверное, делается не так грустно и они легко опадают».

Береговая полоса была очень узка, и Его голос терялся бы и не был бы услышан всеми собравшимися на берегу слушателями; поэтому Иисус поднялся на гору. Тут на склоне горы было действительно удобное место для такого собрания народа. Иисус сел, и Его примеру последовали ученики, а затем и весь народ.

От всей души я пообещал ей не принимать никаких других приглашений, а вернуться вместе с ее братом сюда. Эмилия отправилась к себе в спальню, а я, как обычно, собрался уложить в постель своих маленьких братцев. Они взбежали по лестнице и двинулись через полутемную анфиладу; страшная картина, к моему удивлению, их сегодня ничуть не смущала.

С чувством ожидания чего-то необыкновенного ученики столпились вокруг своего Господа. Все, происшедшее ранним утром, еще больше уверило их в том, что сейчас им будет возвещено о том Царстве, восстановления которого они ждали с таким нетерпением. Толпа тоже была полна какого-то ожидания, и напряженные лица свидетельствовали о глубоком интересе. Сидя здесь, на зеленом склоне горы, люди желали услышать слова Божественного Учителя, и в их воображении проносились картины будущего величия. Тут были книжники и фарисеи, с нетерпением ожидавшие того дня, когда к ним перейдет владычество над ненавистными им римлянами и богатство и слава мирового царства будет в их руках. Бедные земледельцы и рыбаки томились надеждой услышать заверение в том, что их жалкие хижины будут превращены в богатые чертоги, их тяжелый труд, скудная пища и заботы о пропитании заменятся днями покоя и наслаждения. Они надеялись, что вместо грубого одеяния, которое ночью служило им покрывалом, Христос даст им богатые и дорогие одежды их. завоевателей.

Мои мысли и чувства были полностью захвачены впечатлениями сегодняшнего дня и всей замечательной поры, проведенной в графском замке. В памяти, один другого веселей, теснились образы недавнего прошлого; они настолько возбудили мою, тогда еще очень юную, фантазию, что я никак не мог последовать примеру моего друга, который уже удалился на покой. Перед глазами, как прекрасный фантом, стояла нежная, ребячески непринужденная Эмилия; я разглядывал в окно хоженую-перехоженую окрестность, где только что совершил вместе с нею прощальную прогулку, и в молочном свете луны ясно видел каждый уголок.

Все сердца были проникнуты честолюбивой надеждой на то, что вскоре Израиль, как избранный народ Божий, будет почитаем всеми народами, а Иерусалим станет столицей мирового царства.

В цветущих кустах вокруг нашей любимой скамейки пели соловьи, вырисовывалась в лунном свете река, по которой меня, увенчанного венком, много раз под веселое пение катали в лодке.

Что будет, думал я, когда я вернусь сюда осенью? Что, если вместе с весенним цветением уйдет в прошлое и эта простодушная детская доверительность, если это нежное, приязненное сердце, подобно зрелому плоду, оденется твердой кожурой?

Мрачный отошел я от окна и, побуждаемый грустными мыслями, двинулся через соседнюю комнату. Что-то заставило меня остановиться перед портретом прародителя моего друга, на который падали лунные лучи. В этом странном свете изображение словно бы парило в воздухе наподобие зловещего призрака. Оно выглядело так, точно облеклось плотью, отделившись от темного фона. Застылые черты как будто смягчились под влиянием глубокой скорби, и только холодная, нечеловеческая серьезность в глазах останавливала, казалось, готовую сорваться с языка отчаянную жалобу.

Блаженства

Колени мои задрожали, неверными шагами я поспешил назад в свою спальню, к открытому окну, чтобы вдохнуть свежего вечернего воздуха и успокоить себя знакомым приятным видом. Мой взгляд упал на широкую аллею из старых лип, где мы обычно устраивали всяческие деревенские забавы и игры, — она начиналась под моим окном и тянулась через весь сад к руинам древней башни. Необычно преображенный портрет уже представлялся мне обманчивым фантомом, игрой возбужденного воображения, но тут я заметил нечто вроде плотного облака, выплывшего из руин на аллею.

Я с любопытством вгляделся: непонятный сгусток тумана приближался, однако густые кроны лип прятали его от моих глаз.

Внезапно на светлом месте я увидел жуткую фигуру, чьи зловещие черты изображал портрет. Рыцарь, закутанный в тот самый серый плащ, с едва ли не намеренной медлительностью следовал в направлении замка. Его шаги по каменистой почве были совершенно беззвучны. Не поднимая глаз, он прошествовал мимо моего окна к боковой двери, которая вела к передним покоям замка.

«И Он, отверзши уста Свои, учил их, говоря: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5:2).

Напуганный до полусмерти, я бросился на постель. Оставалось радоваться, что на соседних кроватях, справа и слева от меня, спали дети. Потревоженные, они проснулись, рассмеялись, но тут же заснули снова. Я же после пережитого не мог сомкнуть глаз и решился было разбудить одного из мальчиков, чтобы он составил мне компанию. Но представьте себе мой ужас, когда мой взгляд наткнулся на страшного рыцаря, стоявшего перед соседней кроватью.

Эти слова звучат в ушах удивленной толпы как нечто совершенно новое и особенное. Такие поучения противоположны всему тому, что они когда-либо слышали от священников и раввинов. В них они не находят ничего, что могло бы льстить их гордости или питать их честолюбивые надежды. Этот Учитель обладает силой, которая приковывает их. Благоухание божественной любви распространяется вокруг Его личности, как аромат душистого цветка. Его слова нисходят, «как дождь на скошенный луг, как капли, орошающие землю» (Пс. 71:6).

Меня как громом поразило, я не мог пошевелиться, не мог даже опустить веки, чтобы не видеть эту чудовищную картину. Я наблюдал, как рыцарь наклонился и легким поцелуем коснулся лба ребенка. Потом он перегнулся через мою кровать и поцеловал в лоб второго мальчугана.

Все невольно чувствуют, что Он читает в тайнике каждой души и подходит к ним с нежной сострадательностью. Их сердца раскрываются перед Ним, и в то время, как они внимают Ему, Дух Святой открывает им значение учения, в котором люди так сильно нуждались во все времена.

Тут я лишился сознания, и на следующее утро, проснувшись от ласковых детских прикосновений, готов был уговорить себя, что грезил наяву.

Меж тем близился час отъезда, и мы в последний раз уселись завтракать в беседке среди кустов турецкой бузины.

Во дни Христа религиозные предводители народа считали, что они обладают духовными дарами. Молитва фарисея: «Боже: благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди» (Лук. 18:10), выражает мысли всего их класса, а также и большей части народа Израильского. Тем не менее в окружавшей Иисуса толпе были и такие, которые сознавали свою духовную нищету. Когда однажды при чудесной рыбной ловле проявилась божественная сила Христа, Петр, упав к ногам Спасителя, воскликнул: «Выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный» (Лук. 5:8). То же самое происходило теперь среди собравшейся на горе толпы; и здесь нашлись души, которые в Его святом присутствии чувствовали, что они «несчастны, и жалки, и слепы, и нищи, и наги» (Откр. 3:17), и жаждали «спасительной благодати Божией» (Тит. 2:11). В таких душах слова Христа действительно пробуждали надежду, что Господь может благословить их.

«Не забывайте в пути о своем здоровье, — сказал мне между прочим старый граф. — Вчера поздно вечером вы гуляли в саду и были слишком легко одеты. Я боялся, что вы простудитесь. Молодые люди думают, будто никакая хвороба их не возьмет, но послушайтесь все же дружеского совета!»

Иисус предложил чашу благословения и тем, которые думали, что они «богаты, разбогатели и ни в чем не имеют нужды» (Откр. 3:17), но они с пренебрежением отвернулись от этого драгоценного дара. Тот, кто чувствует себя совершенным, кто считает себя достаточно хорошим и удовлетворен своим настоящим положением, тот не стремится сделаться соучастником благодати и праведности Христа. Гордые не чувствуют этой потребности и поэтому закрывают свое сердце перед Христом и Его обильно изливаемым благословением. В таком сердце нет уже места для Иисуса.

«Похоже, у меня и в самом деле ночью была лихорадка, — отвечал я. — Никогда в жизни меня не мучили такие страшные кошмары, как в этот раз. Теперь я понимаю, откуда берутся все эти россказни про чудеса и призраков — из снов, похожих на явь».

«Что же это было?» — спросил граф, несколько обеспокоившись. Я рассказал о своем ночном видении. Граф, как ни странно, слушал нисколько не удивленно, но был глубоко взволнован.

Кто богат и достиг почести в собственных глазах, тот не в состоянии просить с верой и, следовательно, не может получить благословения Божия. Он чувствует себя сытым и поэтому уходит пустым. Но те, которые сознают, что сами себя спасти не могут и сами по себе не в состоянии делать добро, оценят помощь Христа, которую Он предлагает каждому. Это те самые нищие духом, которых Христос называет блаженными.

«Призрак поцеловал обоих мальчиков? — спросил он дрожащим голосом и, когда я это подтвердил, воскликнул с болью и отчаянием: — О боже, значит, они оба тоже умрут!»

Собравшиеся слушали Фердинанда молча, затаив дыхание. При этих словах, однако, многие вздрогнули, а блондинка, чей рассказ предшествовал рассказу Фердинанда, громко вскрикнула.

Прежде чем простить, Христос приводит душу к покаянию, а обличение во грехе является делом Духа Святого. Будучи обличаемы Духом Святым, многие сознают, что в их сердцах нет ничего хорошего, и все, что они делали до сих пор, запятнано грехом и собственным «я». Подобно бедному мытарю они стоят в стороне, не решаясь даже поднять глаза к небу, и говорят: «Боже! будь милостив ко мне, грешному» (Лук. 18:13); и они достойны благословения. Для кающегося грешника прощение всегда готово, ибо Христос есть «Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира (Иоан. 1:29). Обетование Божие гласит: «Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю; если будут красны, как пурпур, — как волну убелю» (Ис. 1:18). «И дам вам сердце новое, и дух новый дам вам… вложу внутрь вас дух Мой и сделаю то, что вы будете ходить в заповедях Моих… будете Моим народом, и Я буду вашим Богом» (Иез. 36:26—28).

— Представьте себе, — продолжал Фердинанд, — как ошеломили эти слова моего друга, от лица которого я вел рассказ! Видение и без того поколебало его душевное равновесие, но, слыша страдальческий тон отца, он почувствовал, что его сердце рвется на части. Все существо моего друга исполнилось бесконечного страха перед мрачными тайнами мира духов. Так, значит, это был не сон, не плод разгоряченного воображения! Его посетил подлинный вестник беды, тайный посланец иного мира, коснувшийся смертельным поцелуем цветущих щек детей, которые спали с ним рядом!

О нищих духом Христос говорит: «Их есть Царство Небесное». Это не есть временное земное царство, как думали слушатели Иисуса. Христос раскрыл перед ними духовное царство Своей любви, благодати и праведности. Признаком того, что Христос царствует в нас, является сходство нашего характера с характером Сына Человеческого. Его подданными являются нищие духом, кроткие и смиренные, гонимые за правду; их есть Царство Небесное. И если дело восстановления в них этого Царства еще не закончено, то оно все же уже началось и приготовляет их к участию «в наследии святых во свете» (Кол. 1:12).

Напрасно мой друг просил старого графа поведать ему обо всем, что касается этого сверхъестественного происшествия, напрасно сын графа умолял отца раскрыть ему тайну, яатявшуюся, как можно было предположить, их семейным достоянием.

Все, признающие себя нищими духом, чувствующие, что в них нет ничего хорошего, могут достигнуть праведности и силы, взирая на Христа. Он говорит: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные» (Матф. 1:28). Он предлагает нам сменить нашу нищету на богатство Его праведности. Сами по себе мы не достойны подобной любви Божией; но Христос поручился за нас; Он полностью достоин ее в состоянии спасти всех, приходящих к Нему. Как бы печально ни было наше прошлое, как бы прискорбно ни было наше настоящее положение, — как только мы приближаемся ко Христу такими, как мы есть, — слабыми, беспомощными и жалкими, — наш милосердный Спаситель сразу же идет нам навстречу, берет нас в Свои любящие объятия, облекает нас в Свою собственную одежду праведности и в таком виде приводит к Отцу. Он просит Бога за нас, говоря: «Я занял место этого грешника; не смотри на это заблудшее дитя, но смотри на Меня». Как бы настойчиво ни боролся сатана против нашей души, как бы сильно он ни обвинял нас во грехе, и как бы велико ни было его притязание на нас, как на его добычу, — все же кровь Христа имеет большую силу.

«Ты еще слишком молод, — отвечал ему отец, — а эта тайна, как ты и сам догадываешься, заключает в себе такую бездну ужаса, что чем позднее ты ее узнаешь, тем лучше для твоего спокойствия!»

Только когда было объявлено, что можно ехать, мой друг заметил, что во время его рассказа мальчики и Эмилия по распоряжению графа удалились. Взволнованный до глубины души, он попрощался со старым графом и с возвратившимися детьми, которые не хотели его отпускать. Эмилия послала ему прощальный привет из окна, а через три дня юный граф получил известие о смерти мальчиков. Обоих не стало в одну и ту же ночь.

Воистину «только у Господа, будут говорить о Мне, правда и сила… Господом будет оправдано и прославлено все племя Израилево» (Ис. 45:24-25).

— Вы можете убедиться… — присовокупил Фердинанд немного бодрее, видя, что общество растрогано, и желая постепенно отвлечь его от мрачных мыслей, вызванных рассказом. — Вы можете убедиться, что в моей сказочке чудесам не приискано естественных объяснений, какие вы справедливо отвергаете; я даже чудесное изложил не до конца, чего по праву ждут от любого рассказчика. Мне просто не удалось больше ничего узнать, и теперь, когда старый граф умер, так и не раскрыв сыну тайну портрета, у меня не остается иного способа ознакомить вас с этой, наверняка не лишенной интереса историей, кроме как что-то сочинить.

«Блаженны плачущие, ибо они утешатся»

— Вряд ли в этом есть надобность, — сказал один молодой человек. — Так, как она рассказана, история выглядит вполне завершенной и дает слушателям то удовольствие, какого они ждут от подобных повествований.

Плачущие, о которых здесь идет речь, — это искренно и чистосердечно скорбящие о грехе. Иисус говорит: «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Иоан. 12:32). Только взирающий на вознесенного на крест Спасителя в состоянии познать всю греховность человечества. Он поймет, что грехи людей являются причиной страданий и крестной смерти Господа славы; он поймет, что его жизнь, несмотря на нежную любовь Христа к нему — это постоянное выражение благодарности и возмущения. Он поймет, что отверг своего лучшего Друга, презрел драгоценнейший небесный дар; что своими поступками он снова распял Сына Божия, вновь пронзил раненое сердце Спасителя. Теперь он плачет в тоске и печали сердечной, т. к. широкая и глубокая темная пропасть отделяет его от Бога.

— Если бы я был обязан раскрыть поразительную связь того портрета со смертью мальчиков, приключившейся в ночи, или страхов Юлианы с ее последующей смертью, причиненной той самой картиной, которой она боялась, — отвечал Фердинанд, — я бы к вашему мнению не присоединился. Но, поскольку вы согласны ограничиться рассказанным, мне остается поблагодарить вас за это и самому удовольствоваться фрагментом вместо целого.

Такие плачущие утешатся. Господь открывает нам нашу вину, чтобы мы пришли к Нему и нашли у Него освобождение от уз греха и возрадовались свободе истинных детей Божьих. Лишь с искренним раскаянием в сердце мы можем подойти к подножию креста и здесь навсегда сложить с себя все скорби и страдания.

— А если бы вы прояснили для себя эти связи, — спросил молодой человек, — что это дало бы вашему воображению?

Слова Спасителя являются как бы вестью утешения ко всем скорбящим и плачущим. Мы знаем, что никакая скорбь не бывает случайной: «Ибо Он (Господь) не по изволению сердца Своего наказывает и огорчает сынов человеческих» (Плач Иерем. 3:33). Если же Он допускает несчастья, то делает это для «пользы, чтобы нам иметь участие в святости Его» (Евр. 12:10). Всякое несчастье и горе, каким бы тяжелым и горьким оно ни казалось, всегда послужит благословением тому, кто переносит его с верой. Тяжелый удар, в одну минуту превращающий в ничто все радости земные, может обратить наш взор к небесам. Многие люди так никогда и не познали бы Господа, если бы скорбь не побудила их искать у Него утешения.

— Безусловно, очень многое. Ибо воображение так же требует полноты представляемого, как рассудок, в своей области, требует согласованности понятий.

Тяжелые жизненные переживания являются божественными орудиями, посредством которых Он очищает наш характер от недостатков и шероховатостей и отшлифовывает его наподобие камня. Обтесывание, ваяние, шлифовка и полировка причиняют боль. Но обработанные таким образом живые камни становятся годными, чтобы занять предназначенное им место в небесном храме. На бесполезный материал Господь не затрачивает столько труда и заботы; только Его драгоценные камни обтесываются соответственно месту своего назначения.

Хозяйка, не любившая ученых споров, взяла сторону Фердинанда:

Господь охотно помогает каждому, надеющемуся на Него, и тот, кто верен Ему, одержит величайшие победы, постигнет драгоценнейшие истины, будет иметь чудные опыты.

— Нам, женщинам, присуще любопытство, а потому простите нас, если мы посетуем на то, что история осталась незавершенной. Я чувствую себя так, словно посмотрела последние сцены «Дон Жуана» Моцарта,^{2} пропустив первые. Как бы ни были сами по себе превосходны заключительные сцены, вас бы они тоже не удовлетворили.

Отец Небесный никогда не оставляет без внимания плачущих и удрученных. Когда Давид поднимался на гору Елеонскую, плача и покрыв лицо в знак печали (2 Царств 15:30), Господь смотрел на него с состраданием. Давид был облечен в траурную одежду, совесть не давала ему покоя. Его внешность свидетельствовала о его подавленном состоянии. В сокрушении сердца он со слезами рассказал Богу о своем положении, и Господь не оставил Своего раба. Никогда еще Давид не был так дорог бесконечно любящему Отцу, как в эти часы, когда он бежал, спасая душу от врагов, побуждаемых к восстанию его собственным сыном. Господь говорит: «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся» (Откр. 3:19). Христос ободряет раскаявшееся сердце и очищает тоскующую душу до тех пор, пока она не станет Его обителью.

Молодой человек молчал: не совсем, видимо, убежденный, он не желал спорить с любезной хозяйкой. В обществе затеялся бессодержательный разговор. Многие засобирались домой, и Фердинанд, который, закончив рассказ, безуспешно искал глазами блондинку, направился было к двери, но тут к нему обратился мужчина далеко не первой молодости, ранее замеченный им в музыкальной комнате:

Однако многие из нас в минуту бедствия уподобляются Иакову. Мы думаем, что бедствия исходят от врага, и в неведении боремся против них, пока наши силы не истощатся и мы не останемся без утешения и облегчения. Только на рассвете Иаков, благодаря божественному прикосновению, узнал Ангела Завета, с Которым он боролся, и беспомощный припал к Его бесконечно любящей груди, чтобы получить благословение, которого душа его так сильно желала. Мы также должны научиться считать страдания благодеяниями, не пренебрегать наказаниями Божьими и не падать духом, когда Он наказывает нас. «Блажен человек, которого вразумляет Бог, и потому наказания Вседержителя не отвергай… Он причиняет раны, и Сам обвязывает их; Он поражает, и Его руки врачуют. В шести бедах спасет тебя, и в седьмой не коснется тебя зло» (Иов 5:17-19). Иисус близок к каждому угнетенному и больному, готов помочь ему и исцелить его. Сознание Его присутствия облегчает нашу боль, нашу печаль и наши страдания.

— Ваш друг, историю которого вы рассказывали, — не граф ли это Паннер?

Господь не желает, чтобы мы молча страдали и сокрушались сердцем; наоборот, Он хочет, чтобы мы подняли свой взор на Него и увидели Его лицо, сияющее любовью. Благословляя, Спаситель стоит рядом со многими людьми, глаза которых настолько затуманены слезами, что они не узнают Его. Он желает взять нас за руку и вести, если мы, как дети, доверимся Ему и будем с верою смотреть на Него. Его сердце всегда открыто для нашего горя, для наших страданий и забот; Он всегда окружает нас Своей вечной любовью и милостью. Наше сердце может успокоиться в Нем, днем и ночью мы можем размышлять о Его любви. Он возвышает нашу душу над ежедневной скорбью и страданием и ведет ее в Свое Царство мира.

— Именно он, — смутился Фердинанд. — Но как вы догадались? Вы знакомы с этим семейством?

Подумайте об этом, дети страданий и слез, и возрадуйтесь в надежде. «Сия есть победа, победившая мир, вера наша» (1 Иоан. 5:4).

— Ваш рассказ — чистая правда, — отвечал неизвестный. — А где теперь граф?

Блаженны также плачущие со Христом из чувства сострадания к грешному миру. Подобная печаль не связана и с малейшей мыслью о собственном «я». Иисус есть «Муж скорбей»; Он перенес неописуемые сердечные муки. Душа Его была изранена преступлениями человечества. Чтобы облегчить страдания людей, чтобы удовлетворить их нужды, Он действовал самоотверженно; Ему становилось крайне жаль толпы, когда Он видел, что она отказывается прийти к Нему, чтобы получить жизнь вечную. Все истинные последователи Христа также будут иметь подобные чувства. Как только они ощутят Его любовь, они вместе с Ним начнут действовать для спасения погибающих. Они станут соучастниками страданий Христа и Его грядущей славы. Будучи едины с Ним в работе, едины в скорби и страдании, они станут участниками Его радости.

— В настоящее время он путешествует. Однако я немало удивлен…

Иисус прошел через страдания и благодаря этому стал способным утешать других; Он претерпел все человеческие скорби, страх и боль, «и как Он Сам претерпел, быв искушен, то может искушаемым помочь» (Ис. 63:9; Евр. 2:18). Этой помощью может пользоваться каждый, кто разделил Его страдания. «Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше» (2 Кор. 1:5). Страдающим и плачущим Господь оказывает особую милость, которая смягчает сердца и спасает души. Его любовь прокладывает дорогу к раненым и истерзанным сердцам и становится священным бальзамом для скорбящих. «Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас…во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих» (2 Кор. 1:3-4). «Блаженны плачущие, ибо они утешатся».

— Вы поддерживаете с ним переписку? — продолжал расспросы незнакомец.

— Да, однако я не понимаю…

«Блаженны кроткие»

— Тогда сообщите ему, — продолжал старик, — что Эмилия его по-прежнему вспоминает, и, если он желает знать разгадку тайны, близко касающейся и его собственного семейства, ему надлежит приехать.

Рассматривая по порядку блаженства, высказанные Христом в нагорной проповеди, мы найдем в них определенную последовательность в развитии христианского опыта. Кто ясно осознал свою потребность во Христе, кто действительно плакал и скорбел о грехе и вместе со Христом прошел школу страданий, тот научится кротости от божественного Учителя.

С этими словами старик сел в карету, и, прежде чем Фердинанд опомнился, она скрылась из виду.

Ни иудеи, ни язычники никогда не ценили терпения и кротости, проявленных в минуты торжества несправедливости. Хотя под влиянием Духа Святого Моисей и писал о себе, как о кротчайшем человеке на земле (Числ. 12:3), однако это мало ценилось его современниками и вызывало в них сострадание или даже презрение. Иисус же причисляет кротость к добродетелям, подготавливающим нас для Небесного Царства. Во всей своей божественной красоте она проявилась в жизни и характере Спасителя.

Напрасно Фердинанд осматривался в поисках кого-нибудь, кто сказал бы ему имя незнакомца. Все гости уже разошлись или разъехались. Фердинанд собирался уже, вопреки законам приличия, обратиться к самому пастору, так приветливо его принявшему, но двери дома как раз закрыли. Ему ничего не оставалось, как, отложив расспросы до утреннего визита, искать свою гостиницу.

Иисус, Который был отражением славы Своего Отца и не считал дерзостью быть равным Богу, «уничижил Самого Себя, приняв образ раба» (Фил. 2:17). Он снизошел к ничтожнейшим мира сего, общался с людьми не как царь, требующий почести, а как призванный для служения другим. В Его существе не было и следа ханжества или холодной строгости. Спаситель мира обладал более благородной природой, чем ангелы; с Его божественным величием была связана особая кротость, особое смирение, привлекающее людей.

В первое время после отъезда из замка думать об Эмилии значило для Фердинанда заново переживать свое страшное приключение; вскоре он отправился путешествовать и среди новых впечатлений вспоминал о ней еще меньше. После его рассказа и неожиданного обращения незнакомца память Фердинанда стала пробуждаться, а с нею и любовь к Эмилии, но если прежде это чувство только зарождалось, то нынче оно расцвело полным цветом. В прекрасной блондинке, представлялось ему, он узнавал черты Эмилии, но Эмилии повзрослевшей. Вспоминая ее облик, взгляд, тембр голоса и изящество движений, он все больше убеждался в этом сходстве. Она вскрикнула от ужаса, когда он повторял слова старого графа о будущей смерти детей, она тотчас исчезла по завершении рассказа, она была знакома с его семьей (когда прекрасная блондинка повествовала о Юлиане, она, сама того не подозревая, рассказала историю его сестры) — все подтверждало предположение Фердинанда.

Иисус уничижил Самого Себя, все, что он делал, было подчинено воле Отца. Когда Его дело на земле было почти закончено, Он свободно мог сказать: «Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить» (Иоан. 17:4). Обращаясь к нам. Он говорит: «Научитесь от Меня: ибо Я кроток и смирен сердцем» (Матф. 11:29). Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя» (Матф. 16:24). Освободитесь от власти собственного «я», да не господствует оно больше в вашей душе!

Всю ночь Фердинанд гадал, сомневался и строил планы; он едва дождался утра, которое должно было рассеять его сомнения. Пастора он снова застал за музицированием и вскоре нашел предлог, чтобы осведомиться о некоторых вчерашних слушателях.

Но, к несчастью, расспросы о прекрасной блондинке и загадочном незнакомце почти ни к чему не привели. Накануне вечером пастор был слишком поглощен музыкой, чтобы задумываться о своих гостях, Фердинанд же не сумел настолько точно описать одежду и прочие приметы интересовавших его особ, чтобы хозяин дома понял, о ком идет речь.

Взирающий на самоотречение, кротость и смирение Христа невольно повторит слова Даниила, который при виде Сына Человеческого сказал: «Вид лица моего чрезвычайно изменился, и не стало во мне бодрости» (Дан. 10:8). Наша независимость и самостоятельность, которыми мы так любим блеснуть, покажутся нам тогда в истинном свете признаками силы врага. Человеческая природа постоянно борется за превосходство, постоянно готова вступить в мир, но научившийся от Христа человек свободен от собственного «я», от гордости и жажды господства; в его душе царствует мир, ибо собственное «я» подчинилось влиянию Святого Духа. Мы уже не будем заботиться о том, как бы получить для себя лучшее место или высшее положение; у нас не будет ни малейшего желания привлечь на себя внимание других; мы будем знать, что лучшее и высшее место — у ног Спасителя. Мы будем смотреть на Иисуса и ждать Его руководства, будем прислушиваться к Его голосу, который направляет нас. Апостол Павел лично испытал это и потому говорит: «Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня» (Гал. 2:19,20).

— Жаль, что ушла моя жена, — сказал наконец пастор, — от нее бы вы в точности узнали все, что нужно. Судя по вашему описанию, светловолосая дама — это, должно быть, фройляйн фон Хайнталь, но…

Если Христос является постоянным гостем в нашем сердце, то мир Божий, который превыше всякого ума, будет хранить наши сердца и помышления во Христе Иисусе.

— Фройляйн фон Хайнталь? — не сдержался Фердинанд, но тут же взял себя в руки.

Хотя земная жизнь Спасителя и протекала среди постоянной борьбы, она все же была исполнена мира и покоя. Несмотря на то, что разъяренные враги постоянно преследовали Его, Он все же говорил: «Пославший Меня есть со Мною; Отец не оставил Меня одного, ибо Я всегда делаю то, что Ему угодно» (Иоан. 8:29). Никакое проявление человеческой или сатанинской ярости не было в состоянии нарушить Его мира и постоянного общения с Богом. Обращаясь к нам, Он говорит: «Мир оставляю вам; мир Мой даю вам (Иоан. 14:27). «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня: ибо Я кроток и смирен сердцем; и найдете покой душам вашим» (Матф. 11:29). Несите с Ним иго служителя во славу Божию и на пользу павшему человечеству, и вы увидите, что иго Его есть благо, и бремя легко.

— Мне так кажется. Вам она знакома?

Именно любовь к себе нарушает наш мир. Пока живет наше собственное «я», мы всегда готовы охранять его от всякого оскорбления и обиды; но если оно умерло, и наша жизнь сокрыта со Христом в Боге, то, как бы нами ни пренебрегали, как бы низко нас ни ценили, все это не причинит нам никакой боли. Мы будем глухи для упреков и слепы для насмешек и оскорблений. «Любовь долготерпит, милосердствует; любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13:4-8).

— Просто я заметил некоторое фамильное сходство и предположил, что ваша гостья может быть молодой графиней Вартбург, поскольку брат графини подобен ей лицом.

Счастье, изливающееся на нас из земных источников, столь же изменчиво, как и обстоятельства, рождающие его; лишь мир Иисуса постоянен и вечен. Он не зависит от условий жизни, от земного богатства или числа друзей. Христос есть источник живой воды, и счастье, Им дарованное, непреходяще.

— Это тоже возможно, — допустил пастор. — Стало быть, вы были знакомы с несчастным графом Вартбургом?

В том доме, где проявляется кротость Христа, люди имеют истинное счастье. Кротость не вызывает раздора и злых слов, но успокаивает возбужденное настроение и распространяет вокруг себя истинное чувство удовлетворения, ласки и любви;

— Несчастным? — удивился Фердинанд.

здесь на земле такое семейство будет частью великой небесной семьи.

— Похоже, вы не слышали о трагическом событии, приключившемся недавно в замке Вартбург? Молодой граф ознакомился во время своих странствий со многими прекрасно устроенными парками, и ему захотелось украсить живописное окружение собственного замка новыми затеями. Этим планам, как показалось графу, мешали руины древней башни, и он распорядился их снести. Безуспешно убеждал его садовник, что руины, если глядеть из одного замкового флигеля, очень удачно замыкают перспективу величественной липовой аллеи и что новые сооружения рядом с ними будут выглядеть еще романтичнее. Убеленный сединами слуга, состарившийся на службе семейству, в слезах умолял господина пощадить почтенную реликвию прежних веков. Рассказывали даже, будто с этой руиной, согласно древнему заклятию, связано само существование рода Вартбург.

Для нас было бы гораздо лучше страдать под гнетом несправедливых обвинений, чем самим мстить врагу и таким образом согрешать. Дух ненависти и мести исходит от сатаны и поэтому только вред может принести лелеющему его. Истинная тайна благочестия сокрыта в сердечном смирении и кротости, что является следствием пребывания во Христе. «Господь… прославляет смиренных спасением» (Пс. 149:4).

Граф, будучи просвещенным человеком, к этим речам не прислушивался, а возможно, что и напротив, еще прочнее утвердился в своем намерении. Пришли рабочие; стены, скрепленные со скалами, долго сопротивлялись инструментам и даже пороху: казалось, их строили на веки вечные.

Кроткие наследуют землю. Жажда к самовозвышению была причиной того, что грех вошел в мир, и наши прародители потеряли владычество над своим царством — нашей прекрасной землей. Самоотречением Христос одержал победу и советует нам побеждать, «как Он победил» (Откр. 3:21). Смирением и самопожертвованием мы можем сделаться Его сонаследниками, когда «кроткие наследуют землю и насладятся множеством мира» (Пс. 36:11). Но земля, обещанная им, будет отличаться от этой, омраченной тенью смерти и проклятья. «Мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда» (2 Петр. 3:13). «И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нем, и рабы Его будут служить Ему» (Откр. 22:3).

Но мощь разрушения в конце концов победила. Одна из скал подалась и провалилась в глубокую пещеру, отверстие которой, скрытое камнями и кустарником, долгое время никто не замечал. Узрев в дневном свете обширное подземелье со сводами, опиравшимися на мощные столбы, все поспешили туда на разведку, а прежде прочих — молодой граф.

Там не будет больше разочарований, страданий, греха; не будет больше жалоб: «Я болен». Там не будет похоронных процессий, ни печали, ни смерти, ни разлуки, ни надорванных горем сердец; ибо там, где Иисус, там вечный мир. «Не будут терпеть голода и жажды, и не поразит их зной и солнце; ибо Милующий будет вести их и приведет их к источникам вод» (Ис. 49:10).

Торопясь удовлетворить свое любопытство, граф с двумя слугами спустился в подземелье по канату. Там они нашли ржавые цепи, прикрепленные к монолитам, после чего сделалось ясно, для чего предназначалось в прежние времена это помещение. Сбоку у стены исследователи увидели человеческие останки в женском платье по древней-предревней моде, удивительно хорошо сохранившиеся. Рядом лежал распавшийся на части скелет. Слуги рассказывают, что при виде тела молодой граф с ужасом воскликнул: «Боже праведный, да ведь это та, чей портрет убил мою невесту!» Лишившись чувств, он рухнул на землю рядом со скелетом, и тот от сотрясения рассыпался в прах.

Графа в бессознательном состоянии вынесли из ужасного склепа, усилиями врачей он остался жив, однако рассудок к нему так и не вернулся. Быть может, всему виной был затхлый воздух подземелья, но через несколько дней граф, по-прежнему в бреду, умер. И вот что странно: со смертью графа его род прервался, и произошло это после разрушения древней башни. Действительно, в этом старинном семействе не осталось ни одного отпрыска мужского пола, а посему придется обратиться к тайным наследственным распоряжениям, удостоверенным еще императором Оттоном,^{3} — они лежали до поры до времени под замком в семейном архиве, их содержание почиталось фамильным секретом и передавалось изустно от отца к сыну. Верно и то, что приблизительно полугодом раньше картина убила невесту молодого графа.

— Вчера об этом несчастье повествовала та самая молодая дама со светлыми волосами, — вставил Фердинанд.

— Тогда вполне возможно, что она и есть графиня Эмилия. Она была самой близкой подругой несчастной невесты.

— Разве графиня уехала из замка Вартбург?

— После гибели брата графиня живет с родственницей своей матери в соседнем замке Лильенфельс. Ее фамильный замок, поскольку не решен вопрос о наследнике, в настоящее время состоит под имперским управлением.

«Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся»

Фердинанд знал теперь достаточно, чтобы отказаться от поездки в столицу. Поблагодарив пастора за сведения, он тотчас поехал в замок, где жила Эмилия.

Правда (по другим переводам праведность) означает святость, богоподобность, а о Боге известно, что Он «есть любовь» (1 Иоан. 4:16). Это согласуется и с тем, что говорится о законе Божьем: «Ибо все заповеди Твои праведны» (Пс. 48:172), и «любовь есть исполнение закона» (Римл. 13:10). Праведность соответствует любви, а любовь есть свет и жизнь; она воплощена в Иисусе Христе, и, принимая Его, мы получаем любовь.

Прибыл Фердинанд еще до наступления вечера. Дорогой он только и делал, что созерцал в мыслях прекрасный образ, узнанный вчера чересчур поздно. Он воскрешал в памяти ее слова, голос, движения; чего не сохранила хладнокровная память, то рисовало воображение — нежной кистью первого юношеского чувства и яркими красками пробудившейся любви. Фердинанд уже упрекал про себя Эмилию в том, что она вчера не узнала его, как и он ее; и, чтобы выяснить, действительно ли его наружность ни о чем ей не говорит, он не назвался по имени и велел доложить о себе как о незнакомце, которому необходимо обсудить с нею некоторые семейные обстоятельства.

Праведность достигается не особым напряжением или старательной работой, не дарами или жертвами; это свободный дар, предлагаемый каждой алчущей и жаждущей душе. «Жаждущие! идите все к водам; даже и вы, у которых нет серебра, идите, покупайте и ешьте; идите, покупайте без серебра и без платы вино и молоко» (Ис. 55:1). «Оправдание их от Меня, говорит Господь» и «нарекут имя Ему: Господь, оправдание наше» (Ис. 54:17; Иер. 36:13).

В беспокойном ожидании стоял Фердинанд в комнате, куда его проводили, и на одной из развешанных там картин вскоре узнал прекрасные черты, заново очаровавшие его накануне вечером. Пока он восторженно созерцал портрет, двери открылись — вошла Эмилия. Она тотчас узнала Фердинанда и самым сердечным тоном приветствовала его как друга детства.

Нет такого человека, который был бы в состоянии утолить голод или жажду души. Но Иисус говорит: «Се, стою у дверей и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мной» (Откр. 3:20). «Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда» (Иоан. 6:35).

От удивления Фердинанд едва нашелся, что ответить на ее дружеский прием. Перед ним была не вчерашняя очаровательная блондинка, не подобие образа, созданного его фантазией. Перед ним была сама Эмилия — прекрасней, чем он мог себе вообразить. Он узнавал все черты красивой, расцветавшей на глазах девочки, но ныне они обрели совершенство, какое природа дарует своим любимицам в те редкие мгновения, когда отнимает у них их небесный идеал, но, дабы утешить сокрушенный дух, являет на свет вечный их образ. Фердинанд был словно ослеплен; он не осмеливался заговорить о любви, тем более расспрашивать про портрет и прочие чудеса замка. Эмилия вспоминала счастливые дни своего детства и только вскользь упомянула злосчастную кончину брата.

Как для поддержания наших физических сил мы постоянно нуждаемся в еде, так, чтобы сохранить нашу духовную жизнь и обрести силы для работы в деле Божьем, нам необходим Иисус Христос — хлеб небесный. Как тело постоянно принимает пищу для поддержания жизни и энергии, так и душа должна быть связана со Христом, должна быть предана Ему и вполне зависима от Него.

Уже вечерело, когда в комнату вошла прекрасная блондинка под руку с вчерашним незнакомцем. Эмилия представила их как барона Хайнталя и его дочь Клотильду. Оба они признали в Фердинанде юношу, которого видели накануне; Клотильда пошутила по поводу его инкогнито. Благодаря неожиданным и все же вполне естественным случайностям Фердинанд очутился разом в обществе девушки, которую прочили ему в невесты, своей вновь обретенной возлюбленной и загадочного незнакомца, обещавшего ему раскрыть тайну удивительных портретов.

Как усталый путник в пустыне стремится к источнику, чтобы утолить свою жажду, так и христианин жаждет и желает чистой воды жизни, источником которой является Христос. Если мы познаем совершенство характера Христа, у нас появится желание совершенно преобразиться, очиститься и уподобиться Его славному образу. Чем глубже мы познаем Бога, тем выше становится наш идеал характера, и тем сильнее наше желание уподобиться образу Божию. Когда душа почувствует тоску по Богу, божественная сила придет на помощь человеческим усилиям, и тоскующее сердце сможет сказать: «Только в Боге успокаивайся, душа моя! ибо на Него надежда моя» (Пс. 61:6).

Вскоре к обществу присоединилась и владелица замка, в которой Фердинанд также узнал одну из своих соседок на вчерашнем чаепитии. Дабы пощадить чувства Эмилии, все обходили молчанием наиболее волновавшие Фердинанда темы, но после позднего ужина к нему подошел барон.

Если вы испытываете чувство нужды и жажду праведности, — это значит, что Христос уже подействовал на сердце, и оно начало искать Его. Духом Своим Он может совершить то, чего мы сами не в состоянии сделать. Нам незачем утолять жажду у мелкого ручья, когда перед нами великий источник, у которого мы можем вдоволь напиться, чтобы продолжать свое странствование по пути веры.

— Не сомневаюсь, — проговорил он, — вам очень хочется узнать разгадку таинственных событий, в коих вы и сами, судя по вашему вчерашнему рассказу, принимали участие. Я вас сразу узнал и не сомневался, что под видом истории своего друга вы рассказываете вашу собственную. Хотя раскрыть я могу вам только то, что известно мне самому, этого, однако, достанет, чтобы подготовить вас к неким новым перипетиям, а также, возможно, уберечь от горя и забот Эмилию, которую я люблю как собственную дочь и которая, как я понял из вашего рассказа, вам тоже не безразлична.

Слова Господни являются источником жизни, и ищущего этот источник Святой Дух направляет к Иисусу. И тогда давно знакомые истины представляются ему в новом свете, библейские тексты — в новом значении; он поймет истинное отношение различных истин к плану спасения; он познает, что Христос руководит им, везде сопровождает и охраняет его.

— Уберечь Эмилию? — поспешно спросил Фердинанд. — Скажите же, что я должен сделать?

Иисус говорит: «Вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную» (Иоан. 4:14). Тот, кому Святой Дух откроет истину, станет обладателем чудных опытов; у него появится непреодолимое желание рассказать другим об этой утешительной истине. Он захочет поделиться с другими своими новыми мыслями относительно деятельности и характера Христа; он почувствует в себе побуждение рассказывать всем о милости и любви Спасителя, и не только тем, которые уже ответили Ему взаимной любовью, но также и тем, которые еще не любят Его. «Давайте и дастся вам» (Лук. 6:38), ибо слово Божие есть «садовый источник — колодезь живых вод и потоки с Ливана» (П. Песней 4:15). Сердце, отведавшее любовь Христову, возжаждет новых благословений, и чем больше оно даст другим, тем больше получит само. Каждое новое откровение любви Божией увеличивает способность души познавать и любить. Ее постоянным желанием станет получить еще больше благословений, ибо Бог наш всегда готов сделать «несравненно больше всего, чего мы просим, или о чем помышляем» (Ефес. 3:20). Христос, отказавшись от небесной славы ради спасения погибшего человечества, принял безмерный дар Святого Духа; то же самое может испытать каждый из Его последователей, вполне предавшийся Ему и сделавший свое сердце Его обителью. Господь повелел нам: «Исполняйтесь Духом» (Ефес. 5:18). В то же самое время это повеление является обетованием. Отец благоволил дать Сыну полноту Духа, а «вы имеете полноту в Нем» (Кол. 2:9, 19).

— Здесь нам могут помешать. Завтра рано утром я приду к вам в комнату и поделюсь всем, что мне известно.

Так и Господь в неограниченной мере излил Свою любовь, как дождь, который освежает землю, Он говорит: «Кропите, небеса, свыше, и облака да проливают правду; да раскроется земля и приносит спасение, и да произрастает вместе правда» (Ис. 45:8). «Бедные и нищие ищут воды, и нет ее; язык их сохнет от жажды; Я, Господь, услышу их, Я, Бог Израилев, не оставлю их. Открою на горах реки и среди долин источники;

Фердинанд просил перенести беседу на ту же ночь, однако барон не поддался на уговоры.

пустыню сделаю озером и сухую землю — источником воды» (Ис. 41:17-18).

— Моя цель не в том, — сказал он, — чтобы волшебной сказкой расшевелить ваше воображение; мне необходимо обсудить с вами важные обстоятельства, касающиеся двух видных семейств. Услышанный ясным утром, мой рассказ покажется вам не таким страшным. Посему, если это не доставит вам большого неудобства, ждите меня рано утром. Люблю вставать с солнцем, оттого успеваю до полудня со всеми своими делами, — добавил барон с улыбкой, полуоборачиваясь к остальному обществу и давая понять, что речь шла о каких-то пустяках.

«И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать» (Иоан. 1:16).

«Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут»

Фердинанд провел ночь неспокойно, раздумывая о предстоящем разговоре, и барон, явившийся с первыми проблесками зари, застал его у открытого окна.

По своей природе человеческое сердце холодно, эгоистично и жестоко. Лишь благодаря действию Духа Божия оно проявляет милосердие и прощение. «Будем любить Его, ибо Он прежде возлюбил нас» (1 Иоан. 4:19).

— Вам известно, — начал барон, подсаживаясь к Фердинанду, — что я благодаря брачному союзу с сестрой старого графа Вартбурга состоял с ним в близком родстве. Эта родственная связь была не причиной, а скорее следствием наших доверительных дружеских отношений. Мы делились друг с другом мыслями, которые больше никому не открывали, и все наши поступки предварительно обсуждали друг с другом. И все же кое-что граф хранил от меня в секрете, о чем я никогда бы не заподозрил, если бы не один случай.

Господь — источник всякого милосердия; Его имя: «милосердный, долготерпеливый и многомилостивый» (Исх. 34:6). Не нашими заслугами определяется его отношение к нам; Он не спрашивает, достойны ли мы Его любви, а просто изливает богатство Своей любви и таким образом делает нас достойными. Он не мстителен; Он не желает наказывать а, наоборот, освобождает от наказания; даже строгость, которую Он проявляет из предусмотрительности, служит для спасения падших. Всей душой Он желает облегчить страдания человечества, возлив на раны спасительный бальзам. Несмотря на то, что перед Богом «нет праведного ни одного» (Римл. 3:10), но Он желает изгладить вину каждого.

Распространилась молва, будто у Монашеского Камня (так крестьяне называют место, где стояли руины известной вам башни) показывается привидение. Люди разумные посмеивались; сам я задумал в ближайшую полночь сорвать с «призрака» маску и заранее радовался своему триумфу. Но, к моему удивлению, граф принялся меня отговаривать. Я настаивал на своем, граф возражал все более веским тоном и наконец призвал меня во имя нашей дружбы отступиться от своих намерений.

Милостивые и милосердные причастны божескому естеству, и божественная любовь проявляется в них. Сердца их в постоянном согласии с Источником бесконечной любви, поэтому они стремятся не судить ближнего, а спасти его. Присутствие Божье внутри их подобно источнику, который никогда не иссякнет. Сердце, где обитает Господь, переполнено благодеяниями.

Меня поразило то, как серьезно он настроен, и я начал осаждать графа вопросами, не исключал даже, что его страх вызван неким скрытым до поры недугом, и просил обратиться к лечебным средствам. В конце концов граф произнес недовольным голосом: «Брат, ты знаешь, что я весь перед тобой как на ладони, однако тайна, о которой сейчас идет речь, является священным достоянием моей семьи. Поведать о ней я могу только своему сыну и хотел бы сделать это не раньше, чем на смертном одре. А потому не спрашивай меня больше ни о чем!»

Когда бедная, несчастная и жалкая жертва греха взывает о помощи, христианин не спрашивает, достойна ли она этой помощи, но ищет, как бы лучше помочь ей. В самом жалком, в самом презренном человеке он видит душу, для спасения которой однажды умер Христос. Обязанность, возложенная на детей Божиих, состоит в том, чтобы помочь таким душам примириться с Богом. Истинно милосердны те, которые сочувствуют бедным, страдающим и угнетенным. Иов говорит о себе: \'«Потому я спасал страдальца вопиющего и сироту беспомощного; благословение погибавшего приходило на меня, и сердцу вдовы доставлял я радость. Я облекался в правду, и суд мой одевал меня, как мантия и увясло. Я был глазами слепому и ногами хромому; отцом был я нищих, и тяжбу, которой я не знал, разбирал внимательно» (Иов. 29:12-16).

Я, само собой, замолк, однако потихоньку стал собирать все ходившие в округе рассказы. В самом популярном говорилось, что привидение показывается у Монашеского Камня незадолго до смерти кого-то из графского семейства. И действительно, вскоре умер младший сын графа. Тот, судя по всему, предчувствовал это — именно с младшего сына нянькам было велено не спускать глаз. Более того, под предлогом собственного нездоровья граф пригласил двух врачей пожить несколько дней у него в замке. Но именно эта усиленная забота привела к смерти ребенка: во время прогулки у руин башни нянька, ради пущей предосторожности, захотела перенести его на руках через груду камней и оступилась, малыш упал и разбился насмерть. По ее словам, ей представился среди камней окровавленный мальчик, и она от этого зрелища лишилась чувств. Придя в себя, она узрела действительность, повторившую ее видение: мальчик там же, на камнях, и кровь.

Для многих жизнь — это постоянная, приносящая боль борьба; они чувствуют свои недостатки, они несчастны и жалки, их вера иссякла, и они думают, что им не за что быть благодарными. Приветливое слово, сочувствующий взгляд, выражение соучастия были бы для таких людей подобны глотку холодной воды для жаждущего; любезная услуга облегчит бремя, давящее на их усталые плечи. Каждое слово, каждое проявление бескорыстной любви является выражением любви Божьей к погибающему человечеству.

Милостивые «помилованы будут». «Благотворительная душа будет насыщена; и кто напояет других, тот и сам напоен будет» (Притч. 11:25). В сострадающей душе господствует мир; кто, забывая самого себя, делает добро, тот чувствует покой души и удовлетворение в жизни. Дух Святой, живущий в такой душе, проявляет себя в добрых делах, смягчает ожесточенные сердца и вызывает взаимную любовь и нежность. Мы пожнем то, что посеем. «Блажен, кто помышляет о бедном!.. Господь сохранит его и сбережет ему жизнь; блажен будет он на земле. И Ты не дашь его на волю врагов его» (Пс. 40:2, 3).

Не стану задерживать ваше внимание на отдельных историях: каждый новый рассказчик не столько опирается на сведения, полученные от предыдущего, сколько на собственную грубую фантазию, призванную объяснить непонятное. На фамильный архив тоже надеяться не приходилось, поскольку самые важные документы хранились в особом железном сундуке, ключом от которого распоряжался единственно очередной владелец замка. Тем не менее из семейных записей и прочих источников я узнал, что с самых давних времен в роду не возникло ни одной побочной мужской линии. Больше ничего выяснить не удалось, как я ни старался.

Тот, кто посвятил свою жизнь Богу и служению ближним, связан с Тем, в распоряжении Кого находятся все средства и возможности мира. Его жизнь золотой цепью неизменных обетовании связана с жизнью Божьей, и в минуты нужды и горя Господь не оставит его. «Бог мой да восполнит всякую нужду вашу, по богатству Своему в славе, Христом Иисусом» (Фил. 4:19). Оказавший милость в последний час, найдет защиту в милосердии и сострадании Спасителя и будет принят Им в вечные обители.

Лишь у смертного одра моего друга получил я новые сведения, хотя и неполные. Как вы помните, пока сын графа путешествовал, отца сразил недуг, в краткий срок унесший его в могилу. Накануне своей кончины он спешно призвал меня к себе. Когда я явился, граф попросил всех прочих выйти и, оставшись со мной наедине, заговорил.

«Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят»

«Чувствую, смерть моя близка, — сказал он. — В своем роду я первый, кто умрет, не успев поведать своему потомку тайну, на коей зиждется существование рода. Поклянись мне не открывать ее никому, кроме моего сына. Лишь при этом условии я смогу спокойно встретить кончину».

Иудеи были так точны в соблюдении церемоний, касающихся чистоты, что выполнение всех предписаний было для них же самих крайне обременительно. Вся жизнь их была полна всевозможных правил, ограничений и страха перед видимым осквернением; но они не обращали никакого внимания на пятна, которые оставляли нечистые мысли, корысть и неприязнь в их душе.

Я поклялся ему нашей дружбой и своей честью, и он продолжил:

«Мой род, как тебе известно, очень древний, его происхождение теряется в веках. В письменных источниках первым упоминается Дитмар, участник итальянского похода императора Оттона Великого. В остальном его история покрыта мраком. У Дитмара был враг, некий граф Бруно. Согласно древнему преданию, Дитмар из мести убил единственного сына и наследника Бруно, самого же графа заточил пожизненно в ту самую башню, не до конца снесенные руины которой до сих пор видны у Монашеского Камня. Этот самый Дитмар изображен на портрете, что висит в рыцарском зале отдельно от других. Согласно фамильному преданию, портрет написан мертвецами: трудно поверить, чтобы живой человек был способен долго разглядывать эти ужасные черты, а тем более воспроизвести их на полотне. Не раз мои предки приказывали закрасить страшную картину, однако за ночь старое изображение проступало наружу, и портрет обретал прежний отчетливый вид. В том же образе, что на портрете, рыцарь и ныне является по ночам к своим потомкам и поцелуем посвящает их детей смерти; троих моих сыновей он коснулся губами. Говорят, такую епитимью^{4} назначил ему один монах. Но извести всех детей — не в его власти: пока высятся остатки башни, пока хоть один камень остается на камне, род графов Вартбург не пресечется. И все это время обречен бродить по земле дух Дитмара и истреблять отдельных своих потомков, не посягая на род в целом. Лишь когда руины сровняют с землей, придет конец роду Дитмара, а с ним и проклятию, наложенному на праотца. При жизни Дитмар с отеческой заботливостью взрастил дочь своего врага и выдал ее за богатого и могущественного рыцаря, тем не менее монах не снял с него сурового наказания. Зная, что его род когда-то ожидает гибель, и желая этой гибели, дабы освободиться самому, Дитмар распорядился о том, кто унаследует в этом случае семейное достояние; его последняя воля, заверенная императором Оттоном, еще не обнародована и никому не известна. Она хранится в секретном фамильном архиве».

Иисус упоминает здесь не о внешней, церемониальной чистоте; Он говорит, что не она является условием для получения Его Царства, а указывает на то, что необходимо очистить сердце. «Мудрость, сходящая свыше, во-первых чиста» (Иак. 3:17). Ничто нечистое не войдет в город Божий, его будущие обитатели уже здесь должны стать чистыми сердцем. Тот, кто последует примеру Христа, станет далек от нетактичного поведения. непристойных выражений и дурных мыслей. В том сердце, где обитает Христос, проявляется чистота и благородство мыслей и нравов.

Рассказ этот потребовал от графа больших усилий, ему пришлось умолкнуть, а вскоре силы совсем его оставили. Я передал его сыну все, что мне было поручено…

— И все же он… — не выдержал Фердинанд.

Однако слова Иисуса: «Блаженны чистые сердцем» имеют более глубокий смысл; благословляемые Христом должны быть не только чисты в том смысле слова, как его понимает мир, т. е. свободны от всего плотского, чисты от всякого вожделения, но и верны в сокровеннейших намерениях души, свободны от гордости и самолюбия, смиренны и бескорыстны, как дети.

— И все же… — повторил барон. — Однако не судите ошибочно о своем достойном друге! Часто я заставал его в старинном рыцарском зале одного, стоящего перед страшной картиной, равно как и в новом фамильном зале, где он обозревал длинный, простирающийся почти на десять столетий ряд своих предков. Явно борясь с собой, он возвращался затем к портрету праотца. По случайно подслушанным обрывкам фраз, обращенных им к самому себе, я с несомненностью понял, что ему первому среди Вартбургов пришла героическая мысль искупить праотцовский грех и ценой собственной гибели освободить свой род от проклятия. Не исключаю, что к этому решению его подтолкнула неизбывная тоска по любимой невесте.

— Как похоже на моего Алльвилля! — воскликнул растроганный Фердинанд.

— Но в юношеском порыве он не подумал о своей сестре, — добавил барон.

Только равное может быть достойно друг друга. Если наша жизнь не будет основана на самоотверженной любви, которая в то же время является основой характера Божия, мы не сможем познать Бога. Сердце, обманутое сатаной, представляет себе Бога каким-то тираном и немилосердным существом. Любящего Творца считают виновником эгоистического характера человека и дьявола. «Ты подумал. Я такой же, как ты» (Пс. 49:21). Установленные Им порядки рассматриваются как выражение деспотического, мстительного характера. Точно так же смотрят и на Библию — эту сокровищницу даров Его благодати. Великолепие ее истин, высоких, как небо, и переходящих в вечность, остается без внимания. Для большинства людей Христос, «как росток из сухой земли», и они не находят в Нем ни вида, ни величия, привлекающего их (Ис. 53.2). Когда Иисус — Бог, явившийся во плоти, — жил среди людей, книжники и фарисеи говорили о Нем: «Ты Самарянин, и бес в Тебе» (Иоан. 8:48). Даже ученики, ослепленные своим эгоизмом, не прилагали усилий для того, чтобы понять Христа, Который пришел к ним, чтобы открыть им любовь Отца. Поэтому Иисус был одинок среди людей; лишь в небе Его полностью понимали.

— Как так?

Когда Иисус придет во славе, нечестивые не выдержат Его взгляда; свет Его явления, который для любящих Его есть жизнь, смертью станет отвергнувших Христа. Его пришествие будет для них, как «некое страшное ожидание суда и ярость огня (Евр. 10:27). Они возопиют при Его явлении, умоляя скрыть их от лица Того, Который умер для их искупления.

— Именно поэтому я к вам и обратился, поэтому и открыл вам тайну. Как вы уже слышали, Дитмар испытывал отцовскую привязанность к дочери своего врага и, снабдив ее богатым приданым, выдал замуж за одного храброго рыцаря. Рыцарь этот звался Адельберт фон Паннер, и от него происходят современные графы Паннер.

— Да что вы говорите? Мой предок?

Совсем иначе обстоит дело с теми, сердца которых очистились пребывающим в ним Духом Святым; они очень изменились, так как познали Бога. Господь показал Свою славу Моисею, когда тот скрывался в ущельи; нам откроется любовь и величие Божье, если мы будем сокрыты в Иисусе Христе.

— Он самый! И вполне вероятно, именно роду Паннер Дитмар предназначил преемство, когда его собственный род угаснет. А посему, в качестве вероятного наследника, поспешите…

Уже теперь верою мы видим Его: в своих ежедневных переживаниях мы познаем Его милость, Его доброту и сочувствие к нам. Мы познаем характер Отца через Его Единородного Сына; Дух Святой раскрывает нашему уму и сердцу правду о Боге и о Посланном Им. Чистые сердцем вступают в новые отношения с Богом, как своим Спасителем, и, познавая чистоту и красоту Его характера, стремятся отразить Его образ в себе. Они познают Его как Отца, желающего обнять Своего кающегося сына, и сердца их наполняются неописуемой радостью и благодарностью.

— Никогда! — вскричал Фердинанд. — Пока Эмилия…

— Этого я от вас и ждал, — прервал его барон. — Не забывайте, однако, что во времена Дитмара упоминать в подобных документах женщин было не принято. Ваше необдуманное великодушие может только повредить Эмилии: призванная к наследованию родня, возможно, не проявит, в отличие от вас, такого юношеского благородства. В качестве родственника, пусть и по женской линии, я принял необходимые меры, и я считаю более чем уместным, чтобы вы присутствовали в замке при снятии печатей, дабы заявить о себе как о единственном потомке Адельберта и тут же, без лишних сложностей, вступить во владение наследством.

Чистые сердцем познают своего Творца в делах рук Его, в красоте природы и всей вселенной; еще яснее читают они об откровении Его милости и благодати в Священном Писании. Истины, сокрытые от мудрых и разумных, открываются простым. Прекрасные, облагораживающие истины, не признанные мудрыми мира сего, постоянно раскрываются перед теми, кто с детской доверчивостью стремится познать волю Божию и выполнить ее. Познавая истину, мы становимся соучастниками божественной природы.

— А Эмилия?

— Предоставляю вам решать, что сделать для Эмилии. И думаю, ей будет обеспечено достойное существование, поскольку ее судьба окажется в руках человека, равного ей по рангу, умеющего ценить преимущества высокого рождения и понимающего, сколь необходимо относиться к ней почтительно и удовлетворять все ее запросы.

Уже здесь, на земле, чистые сердцем живут как бы в постоянном присутствии Божьем, а в будущей, вечной жизни они увидят Бога лицом к лицу, как Адам, когда он в саду Едемском общался с Богом, беседуя с Ним. «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу» (1 Кор. 13:12).

— И могу ли я надеяться, что Эмилия в дальнейшем позволит мне вернуть ей наследство, уже и сейчас по праву ей принадлежащее?

— О том спросите ее самое, — ответил барон и дал понять, что беседа закончена.

«Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими»

Обрадованный, Фердинанд поспешил к Эмилии. С прелестной непосредственностью она призналась, что разделяет его чувства, и вскоре с уст обоих полились сладчайшие слова любви.

Несколько дней прошло в блаженном опьянении; обитатели замка разделяли радость влюбленных, и Фердинанд сообщил матери о сделанном им выборе.

Миссия Христа как Князя Мира (Ис. 9:6) состояла в том, чтобы вернуть небу и земле потерянный через грехопадение мир. «Итак, оправдавшись верою, мы имеем мир с Богом через Господа нашего Иисуса Христа» (Римл. 1:5). Кто решился отказаться от греха и открыть свое сердце для любви Христовой, тот становится участником небесного мира.

Уже начались сборы, чтобы поехать в замок Вартбург, но тут пришло письмо, омрачившее восторги Фердинанда. Его матушка отказывалась дать согласие на брак сына с Эмилией. Ее супруг, писала она, наказал ей, умирая, устроить брачный союз Фердинанда с дочерью барона Хайнталя и не давать благословения ни на какие другие партии. Требовать этого его вынуждала некая фамильная тайна, связанная со счастьем сына и благополучием всей семьи. Мать дала умирающему слово и обязана была его сдержать, сколь бы горько ей ни было препятствовать любовным устремлениям своего отпрыска.

Кроме Христа нет другого источника мира. Благодать Иисуса, принятая в сердце, заглушает в нем голос вражды и распрей и наполняет душу любовью. Тот, кто живет в мире с Богом и ближним, не может быть несчастным. В его сердце нет зависти, нет места для злобы и подозрительности, нет и тени ненависти. Каждый, согласный с требованиями Божьими, почувствует на себе действие небесного мира и будет распространять его благотворное влияние и на других. Подобно росе, дух мира низойдет на утомленные и усталые от светской суеты сердца.

Тщетно умолял ее Фердинанд, тщетно уверял, что предпочтет скорее не продолжить свой род, нежели оставить Эмилию. Мать вторила его жалобам, но оставалась непреклонна.

Последователи Иисуса посланы в мир с вестью о мире. Тот, кто, сам того не сознавая, своей тихой благочестивой жизнью распространяет вокруг себя любовь Христа, кто словом и делом побуждает другого отречься от греха и полностью отдать сердце Богу, — тот действительно миротворец.

Барон заметил вскоре, что с Фердинандом творится неладное; пользуясь безграничным доверием юноши, он, разумеется, узнал из его уст, что произошло, и сам написал его матери. В письме он выразил недоумение по поводу странного наказа покойного графа, но мог просить только об одном: чтобы графиня обещала самолично явиться в замок Вартбург и увидеться как с назначенной невестой сына, так и с его избранницей — и, быть может, благодаря ее присутствию непонятное затруднение разрешится само собой.

В теплом, напоенном ароматами ранних цветов воздухе уже чувствовалась весна, в свежей листве щебетали птицы, леса были одеты прозрачной пеленой зелени, когда Фердинанд в обществе Эмилии, барона и его дочери прибыл в замок Вартбург.

«Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими». Дух мира свидетельствует об их единстве с небесами, и дыхание Христа окружает их; благотворное влияние всего их существа, их приятный характер говорит миру, что они истинные дети Божьи, которые находятся в общении с Иисусом. «Всякий любящий рожден от Бога и знает Бога» (1 Иоан. 4:7). «Если же кто Духа Христова не имеет, тот и не Его», но «все, водимые Духом Божиим, суть дети Божий» (Римл. 8:9, 14).

Первые дни ушли на приготовления к основной цели их приезда, и Фердинанд и Эмилия утешали себя надеждой, что рядом с ними мать Фердинанда передумает и все препятствия на пути влюбленных будут устранены.

Через несколько дней она и в самом деле явилась, нежно обняла Эмилию и назвала ее своей возлюбленной дочерью, принять которую ей, к глубочайшему ее огорчению, мешает слово, данное умирающему.

«И будет остаток Иакова среди многих народов как роса от Господа, как ливень на траве, и он не будет зависеть от человека и полагаться на сынов Адамовых» (Мих. 5:7).

Барон долго уговаривал графиню открыть причину этого удивительного условия, и наконец, после неоднократных отказов, мать Фердинанда заговорила:

«Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное»

— Тайна, которую вы желаете узнать, касается вашего собственного семейства. Раз уж вы сами снимаете с меня обет молчания, я могу говорить свободно. В недавнем прошлом я по вине злополучной картины лишилась дочери. После этого несчастья мой супруг пожелал совсем избавиться от портрета и распорядился, чтобы его спрятали подальше, среди старья. Уносили картину в его присутствии, чтобы он сам указал наиболее укромное место. И тут, за слегка покореженной при падении рамой, он заметил пергамент — оказалось, это старая запись, весьма необычная. Там значилось, что изображенную на полотне женщину звали Берта фон Хайнталь; она глядит на своих дочерей, не погибнет ли одна из них через портрет, тем самым примирив ее с Создателем. Засим она обратит взор на любовное единение родов Хайнталь и Паннер и, прощенная, обретет радость в их потомстве. Страшась этой Берты, уже убившей его дочь, мой супруг и пожелал, чтобы воля ее была исполнена, и я не могу нарушить клятву, данную умирающему.

— И ваш супруг ничего не присовокупил к этому требованию? — спросил барон.

Своим последователям Иисус не дает надежды на земные богатства и славу или на жизнь, свободную от всевозможных испытаний, но указывает им на преимущество вместе с Ним идти по пути отречения и лишений и призывает их принять на себя все насмешки и обиды со стороны мира, не признающего их.

— Разумеется, ничего, — ответила графиня.

— Ну, а если откроются сведения, придающие этой записи совершенно иной смысл, причем сведения настолько убедительные, что и сам покойный в них бы не усомнился? Вы последуете в данном случае намерениям своего супруга, а не его словам?

— Разумеется! — воскликнула графиня. — Если злополучное условие будет снято, я обрадуюсь как никто другой.

Ему, пришедшему для того, чтобы искупить погибший мир, противодействовали все объединенные силы врага Бога и человека. Коварный заговор злых людей и ангелов был направлен против Князя Мира. Каждое Его слово, каждое действие свидетельствовало о милости Божией; но то, что так отличало Его от мира, только вызывало еще большую вражду. Он не шел на уступки никаким человеческим наклонностям и этим возбудил против Себя вражду и ненависть. То же самое происходит со всеми, желающими благочестиво жить во «Христе Иисусе. Постоянная непримиримая борьба происходит между праведностью и грехом, любовью и ненавистью, истиной и ложью. Тот, кто в своей жизни проявляет любовь Христа, ее красоту и святость, отнимает у сатаны его поданных и восстанавливает против себя князя тьмы. Поругания и гонения постигают каждого, исполненного Духом Христа. С течением времени гонения могут видоизменяться, но их источник и дух, производящий их, всегда останется тот же, который гнал избранных Божьих со времен Авеля.

— Знайте же прежде всего, — продолжил барон, — что тело Берты, чей портрет убил несчастную девушку, покоится здесь, в Вартбурге, а потому вероятно, что вместе с другими тайнами замка будет разоблачена и эта.

Ничего более барон открыть не пожелал, но предположил, что ответы на вопросы найдутся в тайном домашнем архиве. Фердинанду он посоветовал в меру возможности торопить дела с наследством.

Барон потребовал, чтобы в первую голову было изучено тайное наследственное распоряжение, которое, по всей видимости, хранилось в архиве. Имперские комиссары, а также присутствовавшие родственники (вероятно, прочие бумаги архива сулили обширную пищу их любознательности) попробовали было возражать, однако барон объяснил, что семейные тайны наравне со всем остальным должны принадлежать неизвестному пока наследнику, а потому никто не вправе прежде времени совать в них нос.