Не только Тимошенко с Коневым, но и многие другие генералы обиделись на то, что их изобразили отсталыми и неумелыми. Они считали, что драматург порочит высшее командование и подрывает боевой дух армии.
Они не понимали, что на карту поставлено нечто большее, чем репутация военачальников, — авторитет самого Сталина. Ему требовалось алиби, полное оправдание, и он нашел его — обвинил во всем старых и неумелых генералов, поэтому поддержал драматурга Корнейчука, поэтому расстрелял генерала Павлова и многих других.
Но остался без ответа главный вопрос — кто же назначил на высшие посты маршалов и генералов, которые не умеют воевать и которых пришлось срочно менять? Кто же им доверил армию? Кто как не Сталин?
Двадцать с лишним лет спустя Александр Трифонович Твардовский работал над поэмой «По праву памяти». И у него родились такие строки о Сталине:
Ох, он умел без оговорок,
Когда не в шутку припечет,
Своих просчетов грозный ворох
Вдруг отнести на чей-то счет.
На чье-то недопостиженье
Того (в чем дела весь секрет),
На чье-то головокруженье
От им предсказанных побед[1].
Сталинский расчет оказался правильным. В стране приняли пьесу, читатели и зрители согласились со сталинско-корнейчуковской трактовкой причин неудач и поражений.
Развитие науки и техники открыло перед вождем дополнительные возможности для присмотра за военачальниками, вообще за силовиками. Всех высших руководителей подслушивали. Один неосторожный разговор мог стоить карьеры и даже жизни. Знали об этом немногие. Скажем, Берия знал. Лаврентий Павлович, разговаривая по телефону, отделывался односложными фразами, боялся лишнее слово произнести.
Впоследствии на одном из пленумов ЦК Маленков, выставляя себя жертвой, говорил, что госбезопасность его подслушивала. Хрущев возразил, что это его подслушивали. Они прекрасно знали, что подслушивали обоих.
Маршала Ворошилова подслушивали с 1942 года, когда Сталин разозлился на него за провалы на фронте и перевел на незначительную для бывшего наркома обороны должность главнокомандующего партизанским движением.
После ареста Берии в июне 1953 года в материалах 2-го спецотдела Министерства внутренних дел обнаружились документы, касающиеся установки оперативной техники на квартирах маршалов Буденного, Ворошилова, Жукова, Тимошенко…
План установки аппаратуры прослушивания в квартире Буденного в доме для начальства на улице Грановского, 3, одобрил осенью 1942 года заместитель наркома внутренних дел Богдан Кобулов. В июне 1943-го в маршальской квартире установили дополнительную технику — на сей раз по указанию начальника Главного управления военной контрразведки «Смерш» комиссара госбезопасности 2-го ранга Виктора Абакумова. Такое распоряжение мог дать только Сталин.
Вождь хотел знать, о чем в домашнем кругу говорит главный конник. Наверное, Буденный — как и другие военачальники — об этом догадывался, но это его совершенно не беспокоило. По-настоящему его интересовали только лошади. Вот их он любил искренне и бескорыстно всю свою жизнь.
В апреле 1973 года маршалу исполнилось девяносто лет. Случилось так, что за несколько недель до юбилея я побывал у Буденного на даче. Я еще учился в школе, для меня это было большое событие.
Для своего возраста маршал находился в завидной форме. В нем ощущалось чувство превосходства над окружающими. В определенном смысле, у него были для этого основания. Сколько вокруг было ярких, блестящих и умных людей, которые за ним не признавали никаких талантов. И где они? В большинстве сгинули в братских могилах, убитые своими или немецкими пулями. Чувство сожаления по поводу того, что он приложил руку к гибели стольких прекрасных людей, что он тоже виновен в трагедии 1941 года, маршал никогда не испытывал.
В 1960-е годы в военном санатории «Архангельское» кто-то спросил Буденного, как он относится к военачальникам, расстрелянным в тридцать седьмом (см.: Красная звезда. 2003. 26 апреля).
— Да правильно их всех расстреляли! — ответил Буденный не раздумывая.
Присутствовавший при разговоре генерал-лейтенант Степан Ефимович Попов рассказывал потом, что ему было неприятно это слышать и он отошел в сторону.
В октябре 1973 года Семен Михайлович скончался от кровоизлияния в мозг. В больнице Буденный говорил врачам, что в юности мечтал стать коннозаводчиком…
Отношение Сталина к генералам зависело от ситуации на фронте.
Центральный фронт принял генерал-лейтенант Михаил Григорьевич Ефремов, подготовленный и талантливый военачальник. Ефремов пытался наладить нормальную работу. Это почему-то возмутило политработников.
Член Военного совета Центрального фронта Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко (он же первый секретарь ЦК компартии Белоруссии) обратился к Сталину:
«В штабах, несмотря на усложняющуюся обстановку, наступило успокоение. Стали нормально, а то и больше спать и ничего не знать. Звонки почти прекратились. Руководство переведено, главным образом, на бумагу и поспевает в хвосте событиям. Положение на фронте перестает чувствоваться, а поток необоснованных хвастливых заявлений увеличивается…
Товарищ Сталин, глубоко чувствуя свою ответственность, заявляю, что с Ефремовым не выйдет дело. Он хвастун и лгун, я это могу доказать. Сейчас дело с руководством стало в несколько раз хуже, и это все чувствуют».
Сталин на следующий день ответил:
«Ваше поведение непонятно. Всего через несколько дней после назначения Ефремова вы сразу определили, что он лгун, хвастун и что у него ничего не выйдет.
Вы член Военного Совета, а не наблюдатель, и обязаны добиться повышения требовательности к командирам армий и дивизий со стороны т. Ефремова, добиться непрерывной связи с армиями, дивизиями, знать оперативную обстановку и своевременно реагировать на нее. Вы обязаны и имеете возможность заставить Ефремова работать по-настоящему.
Предлагаю Вам начистоту объясниться с Ефремовым по существу содержания вашей шифровки, с которой я знакомлю Ефремова. К вашему сведению сообщаю, что в ЦК имеются очень благоприятные отзывы о Ефремове».
Сталин действительно отправил телеграмму генералу Ефремову:
«Я получил от Пономаренко шифровку, где он плохо отзывается о вашей работе и думает, что вы не сумеете руководить фронтом, так как вы не требовательны к своим подчиненным и не умеете их подтягивать, как этого требует обстановка. Прошу вас лично объясниться с Пономаренко и принять решительные меры к исправлению недостатков, имеющихся в вашей работе».
Тем не менее мнение члена Военного совета фронта, к тому же не простого, а первого секретаря ЦК компартии Белоруссии, перевесило. Ефремов командовал Центральным фронтом всего восемнадцать дней. Фронт расформировали. Ефремов получил под командование 13-ю армию.
В 1942 году Сталин, получив информацию о неблагополучии в армии Родиона Яковлевича Малиновского, собирался отдать генерала своим чекистам.
Дочь Малиновского рассказывает, что судьба отца — это судьба героя авантюрного романа. В его жизни было все, что свойственно этому жанру, начиная с таинственного рождения, тяжелого детства и скитании по всему свету.
Своего отца Малиновский действительно не знал. В метрике у него было записано «незаконнорожденный». Его мать потом вышла замуж. Малиновский возненавидел не только отчима, но и мать. Ушел из дома, батрачил, потом уехал к тетке в Одессу, где поступил в галантерейный магазин. Но заболел скарлатиной, долго провалялся в больнице, потерял место и заработок.
Это было лето 1914 года. С одним из эшелонов Малиновский уехал на фронт Первой мировой войны. Солдатом он оказался умелым. Получил Георгиевский крест и был зачислен в 1-ю Особую бригаду, куда отбирали физически подготовленных и грамотных солдат, только православных. Бригаду отправили во Францию. Российское правительство откликнулось на просьбу Парижа компенсировать потери французских войск в боях с немецкими войсками. Российских солдат французы принимали с почетом и уважением, благодарили и обильно награждали. Пока в России не грянула Февральская революция.
Среди русских солдат начались разброд и шатания. Военный министр Жорж Клемансо распорядился тех, кто вообще ничего не желал делать, отправить в Алжир, где они оказались на положении осужденных преступников. Тех, кто готов хотя бы работать, свести в трудовые батальоны. А из тех, кто изъявил желание сражаться с немцами, в декабре сформировали русский легион.
Ефрейтор пулеметной роты Малиновский предпочел воевать. Но годы во Франции не были худшими в его жизни. Малиновский вернулся на родину только после окончания Первой мировой. В начале октября 1919 года он сошел с французского судна во Владивостоке. Часть Сибири еще находилась под властью адмирала Александра Васильевича Колчака, но его войска отступали под напором Красной армии.
Малиновский ловко избежал мобилизации в колчаковскую армию и стал пробираться домой. Он больше не хотел воевать, но от судьбы не уйдешь. Будущий маршал попал в руки наступавших красноармейцев. В нем заподозрили бывшего офицера и хотели сразу расстрелять, но потом все-таки отвели в штаб.
Родион Яковлевич понял, что единственный выход — вступить добровольцем в Красную армию. Но боевые действия уже заканчивались. Он счастливо избежал участия в Гражданской войне, чем коллеги-маршалы всегда будут укорять его: «Мы тут революцию делали, с белыми рубились, а ты во Франции отсиживался».
В Красной армии шла массовая демобилизация, но опытного солдата оставили в кадрах. В 1927 году ему удалось поступить в Военную академию имени М. В. Фрунзе. Он рассказывал дочери, что к экзаменам в академии готовился буквально как к бою:
— Я тогда решил, что, если не сдам экзамены, застрелюсь. Потому что те экзамены многое решали в моей жизни.
После академии его распределили в кавалерию. Он стал начальником штаба 3-го кавалерийского корпуса, которым командовал Георгий Константинович Жуков. Тогда еще будущие министры обороны ценили друг друга. Это потом между ними пробежала черная кошка.
Малиновского в 1937 году отправили в Испанию военным советником. Испанию он всегда вспоминал с удовольствием. Все-таки это была не такая страшная война, как Великая Отечественная. И он подпал под обаяние веселых и жизнерадостных испанцев, которые всё способны превратить в праздник.
А вот возвращение домой было страшным. В Красной армии полным ходом шла большая чистка. За Испанию Малиновский получил сразу два ордена — Ленина и Боевого Красного Знамени. Но он понимал, что никакие ордена от расстрела не спасут. И исчез на целый год. В документах Малиновского нет никаких сведений о том, где он находился с осени 1938-го по осень 1939-го. Рассказывают, будто бы, возвращаясь из Испании, Родион Яковлевич сел в Мурманске на поезд, но до Москвы не доехал. Вылез из поезда в небольшом городе и несколько месяцев где-то работал.
А в 1939 году Большой террор закончился. В сентябре Малиновского назначили старшим преподавателем в Академии Фрунзе, и он сел писать диссертацию о гражданской войне в Испании. Но работу не закончил. В марте 1941 года принял стрелковый корпус в Одесском военном округе.
Малиновский с его боевым опытом выгодно отличался от молодых командиров, которые, не понюхав пороху, получили большие должности из-за того, что сталинский террор обезглавил армию. В первые и самые трудные месяцы войны Малиновский не растерялся. Отступал, как и все, но сохранил свой корпус. Его умелые действия были отмечены Москвой, и через два месяца под Днепропетровском он уже принял 6-ю армию.
Бои 1941 года сделали Малиновского одним из самых заметных командиров Красной армии, которых Сталин приметил и судьбу которых решал сам. В декабре 1941 года Сталин назначил его командующим Южным фронтом, то есть всего за полгода Малиновский совершил фантастический взлет.
Однако летом 1942 года военное счастье ему изменило. Немцы, наступая, смяли Южный фронт и заняли хорошо укрепленный Ростов без боя. Сталин был вне себя. Малиновского сняли с должности. Но дальнейшие репрессии не последовали из-за тяжелого положения на фронте. Малиновского поставили командовать армией. В ноябре 1942 года он оказался под Сталинградом.
Гитлер запретил окруженной под Сталинградом 6-й армии Фридриха Паулюса, которому присвоил высшее звание генерал-фельдмаршала, прорываться из окружения. И отправил спасать Паулюса генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна. Нажим танковых частей Манштейна был сильным. Возникла реальная угроза, что Манштейн прорвется к Паулюсу.
Против наступавших немцев бросили 2-ю гвардейскую армию Малиновского. Это были свежие, хорошо обученные части. Немцы остановились, а затем и покатились назад. Малиновский мог рассчитывать на то, что Сталин сменит гнев на милость. Но начались новые неприятности.
Адъютант Малиновского исчез, и это взяли на заметку: а не к немцам ли сбежал? А 25 декабря 1942 года покончил с собой генерал-майор Илларион Иванович Ларин, член военного совета 2-й гвардейской армии. Он был другом Малиновского с довоенных времен, и воевали они все время вместе.
Рассказывали разное. Ларин вроде бы искал смерти. Выехал на передовую и даже не пытался укрыться от пуль. Он был ранен, а потом застрелился. Ларин оставил записку, которая заканчивалась словами: «Да здравствует Ленин!» И в Москве заинтересовались, а почему генерал Ларин написал: «Да здравствует Ленин!», а не «Да здравствует Сталин!».
Один из высших чиновников произнес зловещую фразу:
— Может быть, он против товарища Сталина?
Самоубийство видного армейского политработника вызвало подозрение у вождя:
— Что-то у Малиновского не так. Надо проверить. Так все просто не бывает.
Но Никита Сергеевич Хрущев поручился за Малиновского. Тогда Сталин фактически отозвал Хрущева с фронта и отправил проверять, что происходит у генерала. В январе 1943 года продиктовал записку Никите Сергеевичу:
«Тов. Хрущеву
Получил Вашу шифровку насчет Вашего выезда во 2-ю гвардейскую армию для работы там. Я считаю, что Вам придется в ближайшие два месяца остаться там, в Военном Совете 2-й гвардейской армии, и иметь серьезное наблюдение за работой Малиновского.
Не случайно, что во время отступления Южного фронта личный адъютант Малиновского покинул наш фронт и ушел будто бы в партизаны, а на деле, видимо, ушел к немцам. Не случайно также, что член Военного Совета 2-й гвардейской армии и личный друг Малиновского Ларин кончил самоубийством, оставив записку непонятного, странного содержания. Что должна означать в записке Ларина фраза \"я ни при чем”? В чем он здесь оправдывается? Почему Ларин мог думать, что мы тронем его семью, тоже непонятно. Почему в записке Ларина говорится о Родионе как об умном человеке?
А Малиновский набрал в рот воды и молчит, как будто это его не касается. Порасспросите обо всем этом Малиновского, а также об его личном адъютанте, — посмотрим, что скажет. Заберите к себе несколько человек, опытных особистов, и с их помощью организуйте строжайшее наблюдение за Малиновским.
Если вскроется какая-либо фальшь в поведении Малиновского, немедленно сигнализируйте мне, чтобы сразу освободить его под тем или иным благовидным предлогом и заменить другим. Соберите данные о Крейзере, возможно, что вполне подойдет для замены Малиновского, если эта замена окажется необходимой.
Регулярно информируйте меня о результатах Вашего наблюдения».
Упомянутый Сталиным генерал Яков Григорьевич Крейзер отличился на поле боя и был отмечен «Золотой Звездой» Героя Советского Союза.
Хрущев выполнил поручение. Он неотлучно находился у Малиновского. Они сдружились. Малиновский вытащил счастливый билет — он понравился Хрущеву, и это определило всю его будущую жизнь.
Никита Сергеевич целый год опекал Родиона Яковлевича. Когда жена покойного члена Военного совета Ларина прислала письмо с обвинениями в адрес Малиновского, Хрущев переслал письмо Сталину с рекомендацией арестовать ее и допросить, что и было сделано.
Все подозрения с Малиновского были сняты. Словом, спас его Никита Сергеевич. Благодаря Хрущеву его назначили командующим Южным фронтом. В начале 1943 года Малиновский взял Ростов, который оставил в 1942-м. Взятие Ростова означало реабилитацию Малиновского.
В военную историю маршал Малиновский вошел как полководец, осуществивший Ясско-Кишиневскую военную операцию — одну из самых крупных во Второй мировой войне. Она закончилась разгромом большой немецкой группировки. Это открыло советским войскам возможность полностью очистить от немецких войск Румынию и Венгрию.
Тяжелые бои развернулись и в районе озера Балатон, где немецкие танковые части, в том числе войска СС, дрались очень упорно. Потери были большими. После Венгрии войска Малиновского развернули на Вену. 13 апреля он взял столицу Австрии.
Маршал Тимошенко писал Сталину:
«Наблюдая искусное руководство войсками… считаю своим долгом просить Вашего ходатайства перед Президиумом Верховного Совета СССР о присвоении военного звания “Маршал Советского Союза” генералу армии Малиновскому…»
Хрущев думал, что этот человек будет предан ему до гроба, потому что он всем был обязан ему. Впоследствии Хрущев сделает его министром обороны. Но сильно ошибется на его счет…
В войну Сталин стал больше ценить своих полководцев.
60-й армией командовал генерал Иван Данилович Черняховский, а членом Военного совета был у него бывший главный политработник Красной армии Александр Запорожец. Пониженный в должности, Запорожец все равно вел себя начальственно. У них были стычки с молодым командармом.
Командующий фронтом Рокоссовский доложил Сталину, что в военном совете армии сложилась ненормальная ситуация.
Вождь подумал и согласился:
— Да, их надо развести.
Через два дня Запорожца отозвали в Москву. Сталин сделал выбор в пользу Черняховского, который вскоре получит погоны генерала армии и будет командовать фронтами.
К Сталину обратился член военного совета 13-й армии, секретарь ЦК Белоруссии бригадный комиссар Иван Петрович Ганенко (см.: Военноисторический журнал. 2001. № 6):
«Находясь на передовой линии фронта истекшей ночью, я с генералом Ефремовым вернулись в опергруппу штаба армии для разработки приказа о наступлении. Сюда прибыли командующий фронтом Еременко с членом Военного Совета Мазеповым. При них разыгралась следующая сцена: Еременко, не спросив ни о чем, начал упрекать Военный Совет в трусости и предательстве Родины.
На мои замечания, что бросать такие тяжелые обвинения не следует, Еременко бросился на меня с кулаками и несколько раз ударил по лицу, угрожая расстрелом. Я заявил — расстрелять он может, но унижать достоинство коммуниста и депутата Верховного Совета он не имеет права. Тогда Еременко вынул маузер, но вмешательство Ефремова помешало ему произвести выстрел. После этого он стал угрожать расстрелом Ефремову.
На протяжении всей этой безобразной сцены Еременко истерически выкрикивал ругательства. Несколько остыв, Еременко стал хвастать, что он, якобы с одобрения Сталина, избил несколько командиров корпусов, а одному разбил голову.
Сев за стол ужинать, Еременко заставлял пить с ним водку Ефремова, а когда последний отказался, с ругательством стал кричать, что Ефремов к нему в оппозиции и быть у него заместителем больше не может, тем более что он не может бить в морду командиров соединений.
Прошу принять Ваше решение».
Будущий маршал Андрей Иванович Еременко был стойким и упорным командиром, но излишне самоуверенным, непомерно честолюбивым и неисправимо грубым. Он нравился Сталину.
Еще 4 октября 1941 года появился приказ наркома обороны № 0391 «О фактах подмены воспитательной работы репрессиями», который запрещал самосуд, рукоприкладство, запрещал командирам бить рядовых. Но этот приказ, составленный по предложению Главного политуправления, мало что изменил.
Тем более что вождь вовсе не считал кулак предосудительным аргументом. Еременко не случайно ссылался на сталинское одобрение.
«Это, правда, в то время считалось в какой-то степени положительной чертой командира, — вспоминал Хрущев. — Сам Сталин, когда ему докладывал о чем-либо какой-нибудь командир, часто приговаривал:
— А вы ему морду набили? Морду ему набить, морду!
Одним словом, набить морду подчиненному тогда считалось геройством. И били!
Потом уже я узнал, что однажды Еременко ударил даже члена Военного совета. Я ему потом говорил:
— Андрей Иванович, ну как же вы позволили себе ударить? Вы ведь генерал, командующий. И вы ударили члена Военного совета?!
— Знаете, такая обстановка была.
— Какая бы ни была обстановка, есть и другие средства объясняться с членом Военного совета, нежели вести кулачные бои.
Давал в морду и Буденный. Бил подчиненных и Георгий Захаров».
Генерал-лейтенант Георгий Федорович Захаров окончил две академии (в том числе Академию Генштаба), перед войной был начальником штаба Уральского военного округа. В войсках был известен самоуверенностью, раздражительностью, грубостью. Даже с равными по званию вел себя крайне сурово.
Однажды Сталин не выдержал и перед началом наступления под Сталинградом, позвонив Хрущеву, вдруг добавил:
— Вы предупредите генерала Захарова, чтобы он там не дрался.
Хрущев стал советоваться с представителем Ставки Василевским, как повежливее передать слова вождя генералу Захарову, начальнику штаба фронта. Решили, что это должен сделать командующий фронтом Еременко… Но у него язык не поворачивался выговаривать начальнику штаба за то, что сам не считал чем-то дурным.
Хрущев не выдержал:
— Андрей Иванович, следует сказать товарищу Захарову, так?
Еременко официально повернулся к Захарову:
— Смотрите, товарищ генерал, вот вы поедете в 28-ю армию, так не позволяйте себе бить там людям морды. Иначе дело для вас плохо обернется.
Захаров глаза опустил:
— Да что же я, уговаривать буду, что надо наступать?
Еременко прикрикнул на него:
— Товарищ генерал!
Тут и Хрущев, и Василевский сказали, что генералу следует вести себя сдержанно, иначе это обернется для Захарова большими неприятностями. Генерал вместо ответа пробурчал нечто невнятное.
Маршал Филипп Иванович Голиков, еще будучи генералом, откровенно писал Сталину, что ему «приходилось, и не раз, и не хуже кого другого, применять и мат, и брать за ворот».
Генеральный штаб 3 июля 1943 года был вынужден обратиться к командующему Центральным фронтом относительно грубого обращения с подчиненными командира 24-го стрелкового корпуса:
«По имеющимся данным, в среде руководящего состава 24-го стрелкового корпуса сложилась нездоровая обстановка в результате чрезвычайной грубости со стороны командира корпуса генерал-майора Кирюхина.
Постоянная ругань, угрозы расстрела и оскорбления своих заместителей и начальника штаба вошли в систему. Прошу указать генерал-майору Кирюхину на необходимость немедленного изжития подобного отношения к своим подчиненным».
Но в сентябре его корпус успешно форсировал Днепр и захватил плацдарм на другом берегу. Николай Иванович Кирюхин получил «Золотую Звезду» Героя Советского Союза, на следующий год был произведен в генерал-лейтенанты и повышен в должности.
Так что и Еременко рукоприкладство сошло с рук, хотя на него жаловался не последний человек — член военного совета армии и секретарь ЦК компартии Белоруссии Ганенко, которого ценили: после войны его заберут в Москву в аппарат ЦК КПСС.
В спорах между членами военных советов и командующими фронтами Сталин становился на сторону командующих. Он понял ценность и незаменимость генералов и дорожил ими больше, чем партийными работниками. Этих-то много, а умелых полководцев, способных командовать фронтами, оказалось всего десятка полтора.
Но снисходительным он был с немногими.
Однажды в разгар боевых действий на месте не оказалось ни одного из руководителей военно-воздушных сил, и к Сталину привели оказавшегося старшим среди авиаторов генерал-лейтенанта Николая Александровича Соколова-Соколёнка.
Он попал в сталинский кабинет в первый раз и рапортовал Верховному главнокомандующему, как положено по уставу. А Сталин этого не любил. Оглядев вытянувшегося в струнку генерала, Сталин стал задавать вопросы, на которые Соколов-Соколёнок ответов не знал, поскольку был в тот момент начальником Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского.
— Как это «не знаю»! — возмутился Сталин. — Как вы можете приходить ко мне и отвечать на мои вопросы «не знаю»! Да я вас немедленно арестую! Через два часа чтобы все сведения были у меня в письменном виде.
Начальник академии вылетел из сталинского кабинета бледный как мел. Изумленно спросил у знакомого:
— Он что, действительно прикажет меня арестовать?
— А ты что думал? Давай скорее собирай людей и готовь справку…
Общение с генеральным секретарем вселяло в людей тревогу. Всякий раз, когда надо было ему докладывать, становилось страшно. Сталин производил такое впечатление не только на своих подчиненных, которые были полностью в его власти.
Когда в августе 1942 года в Москву прилетел британский премьер-министр Уинстон Черчилль, устроили прием. Представляя Черчиллю наркома авиационной промышленности генерал-полковника Алексея Ивановича Шахурина, вождь заметил:
— Он отвечает за обеспечение фронта боевыми самолетами. Если он этого не сделает, мы его повесим.
И подтвердил свои слова выразительным жестом.
Шахурин писал в воспоминаниях, как он сделал вид, будто оценил юмор вождя, и весело смеялся. На самом деле нарком вполне представлял себе, что вождь запросто может свою «шутку» превратить в реальность. Так и произойдет! В 1946 году Шахурина посадили за «выпуск нестандартной, недоброкачественной и некомплектной продукции». Выпустили после смерти Сталина…
Но во время войны вождь бывал даже снисходителен к военным. Начальник Главного артиллерийского управления маршал артиллерии Николай Дмитриевич Яковлев присутствовал в кабинете вождя, когда его помощник Поскребышев доложил, что прибыл вызванный Сталиным генерал.
— Пусть войдет, — распорядился вождь.
Появившийся в кабинете генерал с трудом держался на ногах — выпил лишнего. Он был смертельно бледен, понимая, какое ужасное преступление совершил. Ухватившись за край стола, пробормотал, что явился по приказанию. Все затаили дыхание, ожидая невероятной вспышки гнева.
Но Сталин неожиданно мягко спросил:
— Вы как будто сейчас нездоровы?
— Так точно, — выдавил из себя генерал.
— Тогда мы встретимся с вами завтра, — сказал Сталин.
Когда генерал вышел, Сталин заметил:
— Товарищ сегодня получил орден за успешно проведенную операцию. Что его вызовут в Ставку, он, естественно, не знал. Ну, и отметил на радостях свою награду. Так что особой вины в том, что он явился в таком состоянии, считаю, нет…
Даже если это апокриф, то близкий к истине.
После того как Красная армия перешла в контрнаступление и начала громить врага, Сталин окончательно пришел в себя и обрел прежнюю самоуверенность. И к своим полководцам стал относиться иначе. Он больше от них не зависел. И спешил напомнить им, насколько они зависели от него.
Однажды Сталин вызвал к себе того же Яковлева и командующего артиллерией Красной армии Главного маршала артиллерии Николая Николаевича Воронова.
Появление бравого маршала Воронова обыкновенно вызывало у Сталина доброжелательную реакцию (см.: Военно-исторический журнал. 2002. № 12). А тут, держа потухшую трубку в руке (это, как все знали, безотказный барометр дурного настроения), он молча прохаживался по кабинету.
Яковлев и Воронов стояли по стойке «смирно». Суровый взгляд Сталина уперся в грудь высокого Воронова и, естественно, в ордена начальника артиллерии Красной армии. И вождь вдруг недовольно произнес:
— Зазнались, орденов нахватали!..
Фраза показалась неуместной, как будто не он сам раздавал ордена своим маршалам.
Маршала артиллерии Яковлева после войны арестовали…
Сталин не упускал возможности напомнить, что без его ведома ничего делать нельзя.
Леонид Ильич Брежнев участвовал в Параде Победы в июне 1945 года на Красной площади в качестве комиссара сводного полка 4-го Украинского фронта. Через много лет, отмечая свой день рождения в охотничьем хозяйстве в Завидове, Брежнев рассказал несколько смешных эпизодов того памятного дня.
Генерал Брежнев раньше других приехал в банкетный зал, стал пробираться поближе к тому месту, где должен был появиться Сталин, и опрокинул стопку чистых тарелок. После банкета они с трижды Героем Советского Союза полковником (будущим маршалом авиации) Александром Покрышкиным выпивали в гостинице «Москва». После полуночи их попросили уйти. Покрышкин вытащил пистолет и начал стрелять в воздух.
На следующий день об этом доложили Сталину. Тот благожелательно сказал:
— Герою можно!
Высшим офицерам было разрешено устроить жизнь со всеми удобствами. Фотографии полководцев, на которых по всем швам трещат сшитые на заказ кителя, свидетельствуют о том, что и во время войны они питались настолько усиленно, что это было вредно для их здоровья. И не из солдатского котла. Маршалы и генералы устраивали себе более чем комфортную жизнь, многие из них вели себя просто по-барски.
Красная армия отличалась тем, что в ней кормили в соответствии с должностью. Начиная с командира взвода, офицерам полагался дополнительный паек. Правда, известный писатель Григорий Яковлевич Бакланов, лейтенантом-артиллеристом прошедший всю войну, говорил мне, что не видел в этом ничего дурного. Он своим доппайком делился с солдатами. Но дело не в окопных лейтенантах, которые не ели в одиночку.
При полевом управлении фронта открывалось несколько столовых: Военного совета, политуправления и просто военторговская — для низовых работников. Кормили там не так, как в окопах, где часто просто не хватало еды. Офицеры добивались права обедать в столовой более высокого ранга, где кормили лучше и обильнее. Система дополнительных пайков, специальных столовых и других привилегий для начальства подрывала дух солдатского товарищества.
29 сентября 1941 года секретарь Военного совета Западного фронта батальонный комиссар Астапов обратился к начальнику Главвоенторга Зайцеву:
«Для проведения ряда мероприятий Военным Советом Западного фронта прошу Вашего распоряжения об отпуске:
Первое. Фруктов разных (виноград, груши, яблоки, апельсины, мандарины и консервированные фрукты).
Второе. Рыбных изделий (балык, семга, тешка, севрюга), икры.
Третье. Консервов рыбных (шпроты, сардины, кильки, бычки). Четвертое. Винно-водочных изделий на 3000 рублей.
Пятое. Кондитерских изделий в ассортименте.
Шестое. Пива и фруктовых вод».
Виноград, икра и коньяк в больших количествах потребовались командованию Западного фронта в сентябре сорок первого, когда судьба Москвы висела на волоске, когда части фронта отходили назад, когда рядовых красноармейцев не во что было одеть и нечем было кормить…
В дни боев за Москву командующий 43-й армией генерал Константин Дмитриевич Голубев, жалуясь на Жукова, переслал письмо Сталину:
«Армия перестала бежать и около двадцати суток бьет морду противнику; на Подольск его не пускает и не пустит. Пришлось в гуще боя человек тридцать расстрелять, кого надо — обласкать, и до шестисот человек приставили к правительственным наградам…
Просьба:
перестать применять ко мне, как к командующему, политику кнута, как это имело место в первые пять дней. На второй день по приезде меня обещали расстрелять, на третий день отдать под суд, на четвертый день грозили расстрелять перед строем армии.
Тов. Сталин! Мне ясна обстановка, задачи, ответственность, мне не менее, чем старшим начальникам, дорога партия, родина. Я в лепешку расшибусь, чтобы выполнить задачу, не боясь ничего, с группой работников подавал пример в бою, и голая ругань, угрозы расстрела, ненужное дерганье по мелочам способны только выбивать почву из-под ног, создают обстановку, когда стыдно смотреть в глаза подчиненным, которые читают эти документы… Сейчас стало лучше. Я бы не хотел, чтобы это было понято как жалоба на Военный совет фронта, отношение которого сейчас ко мне стало нормальным».
Генерал Голубев в самом начале войны попал в окружение, но сумел выйти к своим и продолжал воевать. Будущий маршал Андрей Иванович Еременко, когда стал командующим войсками Калининского фронта, записал в дневник впечатления от посещения командующего 43-й армией Голубева (см.: Независимое военное обозрение. 2000. № 15):
«Вместо заботы о войсках занялся обеспечением своей персоны. Он держал для личного довольствия одну, а иногда и две коровы (молоко и масло), три-пять овец (для шашлыков), пару свиней (для колбас и окороков) и несколько кур. Это делалось у всех на виду, и фронт об этом знал».
Еременко генерала Голубева не любил и возмущался жизнью командарма:
«Командный пункт генерала Голубева — новенький, рубленный с русской резьбой пятистенок, прямо-таки боярский теремок. Кроме того, построен домик для связных, ординарцев, кухни и охраны. Подземелье и ход в него отделаны лучше, чем московское метро. Построен маленький коптильный завод. Голубев очень любит копчености: колбасы, окорока, а в особенности рыбу; держит для этого человека, хорошо знающего ремесло копчения. Член военного совета армии не отставал от командующего».
Генерала Голубева, который устроился на войне с таким комфортом, в конце концов забрали с фронта и назначили заместителем уполномоченного Совнаркома по делам репатриации советских граждан…
Маршал Кулик из Ростова отправил свой самолет (американский транспортный «Дуглас») в Свердловск к жене с запасом продуктов, полученных через начальника Краснодарского военторга. Остальные продукты он послал в личном вагоне в Москву, и адъютант доставил всё в целости и сохранности на квартиру маршала.
В самолет погрузили ящики с яблоками, колбасу, рыбу, муку, масло, сахар. В вагон влезло побольше: несколько мешков муки, риса, гречки, сахара, сорок ящиков мандаринов, тысяча лимонов, двести бутылок коньяку, десятки килограммов икры, килограммы конфет, чая, варенья… Это были не запасы на голодную зиму, которые с большим или меньшим успехом пытались делать все советские люди. Маршал готовил выпивку и закуску для приятных вечеров в компании сослуживцев. Напрасным будет предположение, что так вел себя один лишь Григорий Иванович Кулик.
Сталин снисходительно относился к похождениям военных. Оторванные от семей солдаты и офицеры оставались мужчинами. Они жаждали женского внимания, ласки, нежности. На фронте родилось такое понятие — «походно-полевая жена». Как правило, это были медсестры и врачи, других женщин на фронте не было.
6 июля 1942 года начальник Главного политуправления армии Александр Щербаков выступал на совещании политсостава. Говорил о моральном облике командира и политработника:
— Половая распущенность, разврат и нормальные человеческие отношения — вещи разные. Отрываться от земли и витать в облаках не следует. Если же сойдутся люди — командир с женщиной, чего здесь особенного? К чему устраивать переполох, зачем следить, а потом писать, заседать, преследовать? Надо строго следить за тем, чтобы не попала в среду командиров стерва-шпионка. Таких надо разоблачать и гнать. А если случилось — люди сошлись, незачем шумиху поднимать.
В войну вся система привилегий начальства сохранилась в неприкосновенности. Заместитель начальника Генерального штаба 20 июня 1943 года обратился к начальнику штаба Дальневосточного фронта:
«В личном пользовании командующего 25-й армией содержатся семь легковых машин, семь шоферов, пять поваров. У членов Военного совета 25-й армии по три машины и по три шофера. Помимо этого содержится нештатная конюшня в составе 9 лошадей и 7 коноводов. В штабах фронта и армий на должностях шоферов, как правило, вместо рядового состава содержится младший начсостав. Предлагаю ликвидировать обнаруженные нарушения штатной дисциплины».
О наказании командующего армией за непозволительное барство и речи не шло…
Генерал Давид Иосифович Ортенберг, бывший ответственный редактор «Красной звезды», затем начальник политотдела 38-й армии, знал Брежнева с довоенных времен. Да и жена Ортенберга училась с Леонидом Ильичом в Днепродзержинском металлургическом институте. Когда Ортенберг после войны возвращался домой, заглянул к Леониду Ильичу. Постановлением Ставки в июле 1945 года 4-й Украинский фронт расформировали. На базе штаба и частей образовали Прикарпатский военный округ. Командование округа разместилось в Черновцах. Брежнев был назначен членом военного совета округа.
Леонид Ильич дружески спросил:
— Что ты везешь жене?
Ортенберг сильно удивился словам Брежнева: он ничего и не собирался везти жене. Не из заграничной командировки возвращался, а с войны… Но опытный Леонид Ильич отвез его на склад и сам выбрал для генеральской жены меховую шубу.
АБАКУМОВ. КАРЬЕРА НАЧАЛЬНИКА СМЕРША
11 июля 1945 года в «Правде» появился указ Президиума Верховного Совета СССР, отменивший специальные звания для начальствующего состава органов госбезопасности. На сотрудников НКВД и НКГБ распространили воинские звания, установленные для офицерского состава и генералов Красной армии, ту же форму одежды и те же знаки различия.
На первой полосе «Правды» были напечатаны роскошный портрет наркома внутренних дел Берии и указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему звания Маршала Советского Союза. Указ подписали председатель президиума Калинин и секретарь президиума Александр Федорович Горкин. Чуть ниже были помещены фотография наркома госбезопасности Меркулова и указ о присвоении ему звания генерала армии. Этот указ подписали Сталин как председатель Совета народных комиссаров СССР и управляющий делами правительства Яков Ермолаевич Чадаев.
Рядом был помещен также подписанный Сталиным длинный список чекистов, которым присвоили общевоинские звания.
Звание генерал-полковника получили: начальник военной контрразведки «Смерш» Абакумов, первые заместители наркомов внутренних дел и госбезопасности: Сергей Никифорович Круглов, Иван Александрович Серов, Богдан Захарович Кобулов, Василий Васильевич Чернышов, уполномоченный НКГБ по Дальнему Востоку Сергей Арсеньевич Гоглидзе, начальник Главного управления строительства шоссейных дорог НКВД Карп Александрович Павлов.
Звание генерал-лейтенанта получил пятьдесят один человек. Среди них такие заметные люди, как начальник сталинской охраны Николай Сидорович Власик, начальник следственной части по особо важным делам НКГБ Лев Емельянович Влодзимирский, начальник Управления НКГБ по Приморскому краю Михаил Максимович Гвишиани (его сын станет зятем главы правительства Алексея Николаевича Косыгина), первый заместитель начальника Главного управления по делам военнопленных и интернированных Амаяк Захарович Кобулов (младший из братьев), нарком госбезопасности Казахстана Сергей Иванович Огольцов, начальник 4-го управления НКВД Павел Анатольевич Судоплатов, начальник внешней разведки Павел Михайлович Фитин, нарком госбезопасности Белоруссии Лаврентий Фомич Цанава…
Звание генерал-майора получили почти полтораста чекистов. В этот день на Лубянке был большой праздник — Сталин уважил своих чекистов.
При этом он по-прежнему никому не доверял. Как только стало ясно, что война будет выиграна, вождь вновь разделил единый Наркомат внутренних дел на два: ему не нужны были люди, наделенные слишком большой властью.
14 апреля 1943 года, после нового разделения Наркомата внутренних дел, Меркулов опять возглавил Наркомат госбезопасности. Вождь постоянно менял структуру органов госбезопасности и переставлял чиновников на Лубянке. Только со стороны это кажется проявлением страсти к экспериментам. Реальная причина иная: Сталин тасовал кадры, чтобы чекисты не засиживались, не обзаводились связями, не теряли хватки.
Страшноватая практика работы чекистов при Сталине строилась на вахтовом методе. Формировалась команда, которая выполняла свою часть работы. На это время они получали всё — материальные блага, звания, должности, ордена, почет, славу, право общения с вождем. Ценные вещи, конфискованные у арестованных, передавались в спецмагазины, где продавались сотрудникам Наркомата внутренних дел. Служба не просто предоставляла средства к существованию, но и создавала привилегированный образ жизни и сознание особой роли в жизни страны.
Когда они свою задачу выполняли, команду уничтожали…
На Лубянку приходили новые люди. Наступала очередь следующей бригады, ей доставались все блага. Молодые люди, не получившие образования, совершали головокружительные карьеры. Принцип «кто был ничем, тот станет всем» реализовывался на практике. Люди назначались на высокие посты, оставаясь малограмотными.
Сталин нужных ему людей выдвигал и окружал заботой. Когда надобность в них проходила, без сожаления отказывался от их услуг. Часто за этим следовал расстрел.
15 марта 1946 года Верховный Совет принял закон «О преобразовании Совета Народных Комиссаров СССР в Совет Министров СССР и Советов Народных Комиссаров союзных и автономных республик в Советы Министров союзных и автономных республик». Наркоматы переименовали в министерства.
Через неделю НКГБ стал Министерством государственной безопасности. Но Меркулов пробыл министром всего лишь полтора года. 4 мая 1946 года его сместили с поста министра госбезопасности. Нелепо даже задаваться вопросом, почему Сталин его убрал. Он никогда не давал одному чиновнику слишком много власти.
Рано или поздно наступал момент, когда он приходил к выводу, что нужен новый человек. Генрих Ягода был хозяином Лубянки два года. Лаврентий Берия руководил госбезопасностью чуть больше двух лет, пока наркомат не поделили. Еще около двух лет командовал всеми чекистами во время войны — и вновь Сталин отставил Берию от госбезопасности, перевел на хозяйственные дела. А в конце 1945 года Берия и вовсе перестал быть наркомом внутренних дел.
Всеволод Меркулов, в свободное время писавший пьесы, продержался в роли хозяина Лубянки около трех лет, а для такой должности это большой срок. К тому же его не арестовали. Он ушел с Лубянки на своих ногах и свободным человеком.
Новый министр государственной безопасности генерал-полковник Виктор Семенович Абакумов любил вечерами прогуливаться по улице Горького, со всеми любезно здоровался и приказывал адъютантам раздавать старушкам по сто рублей. Они крестились и благодарили. Абакумов любил также фокстрот, футбол и шашлыки — их ему привозили из ресторана «Арагви».
Когда его арестуют в июле 1951 года, то при обыске у бывшего министра найдут 1260 метров различных тканей, много столового серебра, шестнадцать мужских и семь дамских часов, сто пар обуви, чемодан подтяжек, шестьдесят пять пар запонок… Пока Виктор Семенович был на свободе, он наслаждался жизнью — насколько это было возможно по тем временам. Вероятно, это была компенсация за невеселое и несытое детство.
Абакумов родился в Москве в 1908 году. Сын больничного истопника и прачки, он проучился в школе всего четыре года. После армии был разнорабочим, упаковщиком, грузчиком, стрелком военизированной охраны. Жизнь началась, когда его сделали заведующим военным отделом и членом бюро Замоскворецкого райкома комсомола. А в январе 1932 года по партийной путевке Абакумова перевели в ведомство госбезопасности.
Его первые начальники в ОГПУ Московской области презрительно называли новичка «фокстротчиком». Будущий министр и в самом деле увлекался танцами и больше всего любил модный тогда фокстрот — танец, пришедший из Америки. Еще больше он увлекался женщинами и пользовался взаимностью. Он вербовал молодых женщин и развлекался с ними на конспиративных квартирах, а потом писал от их имени донесения с обвинениями врагов народа.
В 1938 году его взяли во 2-й (оперативный) отдел ГУГБ, занимавшийся обысками, арестами, наружным наблюдением и установкой подслушивающей техники. Физически очень крепкий, Абакумов идеально подходил для такой работы. А через несколько дней после утверждения Берии наркомом внутренних дел и начавшейся чистки аппарата Абакумов получил первое самостоятельное назначение.
5 декабря 1938 года он поехал начальником управления в Ростов. В те годы начальники областных управлений, с головокружительной быстротой взлетавшие вверх по служебной лестнице, делали свою карьеру с помощью больших кулаков и бесконечного цинизма.
3 февраля 1941 года НКВД поделили на два наркомата — внутренних дел и госбезопасности — понадобилось вдвое больше высших чиновников. Берия вызвал Абакумова в Москву. 25 февраля он был назначен заместителем наркома внутренних дел. А после начала войны, 19 июля 1941 года, Сталин поставил Абакумова во главе Управления особых отделов НКВД СССР — военной контрразведки.
Статный и уверенный в себе Виктор Семенович Абакумов приглянулся Сталину.
Положение о военной контрразведке перечисляло задачи особистов: пресекать шпионаж и попытки диверсий, вскрывать вредительство, ликвидировать «всякого рода антисоветские проявления в Красной армии (контрреволюционная агитация, распространение антисоветских листовок, провокационных слухов)»: предупреждать «контрреволюционные проявления по всем линиям», «систематически очищать ряды армии от проникших социально опасных лиц». Это была не контрразведка в обычном понимании, а аппарат контроля над вооруженными силами.
19 апреля 1943 года вождь вывел особые отделы из состава Наркомата внутренних дел. На их основе создал Главное управление контрразведки «Смерть шпионам» (Смерш) Наркомата обороны и Управление контрразведки «Смерш» Наркомата военно-морского флота.
Начальником Смерша был назначен комиссар госбезопасности 3-го ранга Виктор Абакумов. По должности он стал одновременно заместителем наркома обороны и подчинялся напрямую самому Сталину. Впрочем, через месяц, 25 мая, он перестал быть заместителем наркома, но подчинялся все равно только Верховному главнокомандующему. Смерш обладал собственной следственной частью и благодаря широким полномочиям и личному покровительству Сталина превратился в мощное ведомство.
В центральном аппарате Смерша служило 646 человек. Размещались сотрудники в доме номер 2 на площади Дзержинского на четвертом и седьмом этажах. Офицеры Смерша получали такие же продовольственные и промтоварные карточки, как и армейские офицеры, вспоминает генерал Борис Васильевич Гераскин, начинавший службу под началом Абакумова. Карточки отоваривались в магазинах на Кузнецком Мосту и на улице Горького. Обедали офицеры по талонам в ведомственной столовой.
В конце войны Смерш занялся солдатами Красной армии, попавшими в немецкий плен, и советскими гражданами, оказавшимися на территории Германии то ли по своей воле, то ли по принуждению. Почти все они прошли через фильтрационные лагеря. Бывших военнопленных отправляли на самые тяжелые работы.
Аресты военных по выдуманным обвинениям продолжались всю Великую Отечественную, несмотря на то что шла жестокая война и каждый человек был нужен на фронте. Масштабы арестов среди генеральского состава свидетельствуют о том, каким большим осведомительным аппаратом была пронизана военная среда.
Обвинительные заключения по делам арестованных генералов свидетельствуют о том, что многие военачальники в своем кругу откровенно говорили о причинах катастрофы лета сорок первого и о роли самого Сталина в подрыве обороноспособности страны. Значит, такие настроения в офицерской среде были достаточно распространены. Но большинство из осторожности держали подобные мысли при себе.
4 мая 1946 года Абакумов сменил Меркулова на посту министра госбезопасности. Главное управление контрразведки «Смерш» включили в состав министерства на правах Третьего главного управления.
Личный состав Смерша, вспоминает генерал Гераскин, собрали в актовом зале дома номер 2 на площади Дзержинского. Выступал заместитель Абакумова генерал-лейтенант Исай Яковлевич Бабич. Он сказал, что военная контрразведка нанесла поражение немецко-фашистским спецслужбам. За годы войны немцам не удалось ни одно сколько-нибудь значительное разведывательное мероприятие. ЦК и правительство высоко оценивают деятельность военных чекистов. Но в мирное время необходимость в органах «Смерш» отпала и партия приняла решение об их реорганизации. Учитывая заслуги Абакумова в руководстве военной контрразведкой, он по личному предложению Сталина назначен министром госбезопасности. Зал громко зааплодировал.
Считается, что этим назначением вождь создавал противовес Берии. Но Сталин был всевластен и не нуждался в противовесах… Отодвинув другие дела, вождь все больше погружается в дела чекистские.
Генерал-лейтенант Павел Гаврилович Дроздецкий вспоминал:
«С июля 1946-го по март 1948 года я работал начальником Пятого управления МГБ СССР. Нам тогда было объявлено, что непосредственное руководство над МГБ осуществляет лично И. В. Сталин и все документы оперативного характера составляются только в его адрес».
Лаврентий Павлович Берия уже был отстранен от госбезопасности. В результате разделения единого НКВД на два наркомата ему досталось ведомство внутренних дел, занятое в основном использованием труда заключенных в промышленности.
Сталин никогда не давал одному человеку слишком много власти.
29 декабря 1945 года он подписал постановление политбюро: «Удовлетворить просьбу т. Берии об освобождении его от обязанностей Наркома внутренних дел». Своей рукой вождь дописал: «ввиду перегруженности его другой центральной работой».
Берия вовсе об этом не просил. Решение политбюро было сигналом того, что при очередном повороте Лаврентий Павлович может отправиться вслед за своими предшественниками в небытие.
Виктор Семенович сумел ловко подорвать позиции прежнего министра — Меркулова. Жаловался Сталину: Меркулов на совещаниях с оперативным составом требует сконцентрировать силы на борьбе с разведывательно-подрывной деятельностью германских спецслужб, а разработке троцкистов внимания не уделяет!
В ЦК ушла справка, из которой следовало, что 2-е управление МГБ, выполняя указания Меркулова и его заместителя Богдана Кобулова, сдало все дела на троцкистов в архив, работа по троцкистам прекращена, агентура используется по другим линиям. Вождь счел это грубой политической ошибкой. Появился приказ: поднять из архива дела на троцкистов и восстановить по ним чекистскую работу.
Меркулов не только потерял пост министра. Его из членов ЦК перевели в кандидаты — за то, что «скрывал от Цека факты о крупнейших недочетах в работе министерства». Это могло быть предвестием еще больших неприятностей.
БУЛГАНИН. УКРОЩЕНИЕ ГЕНЕРАЛОВ
Абакумов стал министром потому, что вождь решил приструнить военных.
Через день после Парада Победы, 26 июня 1945 года, Президиум Верховного Совета СССР принял указ об установлении высшего воинского звания «Генералиссимус Советского Союза». На следующий день это звание присвоили Сталину.
До него генералиссимусами были: командующий армией при Петре Великом боярин Алексей Семенович Шеин (14 декабря 1695 года), Александр Данилович Меншиков (12 мая 1727 года), принц Антон Ульрих Брауншвейгский (11 ноября 1740 года) и Александр Васильевич Суворов (28 октября 1799 года).
Любопытно, что императоры, жаловавшие других высоким званием, не подумали возвести в генералиссимусы себя самих. Давать звания самому себе считалось неудобным. Последний русский император Николай II так и остался полковником — в том звании, в которое его произвел перед смертью отец-император.
Сталин же, ни дня не служивший в армии, в марте 1943 года захотел стать маршалом. Он с удовольствием носил маршальскую форму с широкими золотыми погонами и брюки навыпуск с красными лампасами. Потом его, видимо, стало раздражать, что он оказался одним из многих маршалов, и он польстился возможностью поставить себя выше военачальников и принял нелепое звание, смешно звучащее для русского уха. Значит, верх взяло стремление к почестям.
После войны Сталин неожиданно перепоручил все дела по военному ведомству Николаю Александровичу Булганину.
Из всех сталинских соратников Булганин, пожалуй, запомнился меньше других, хотя этот благообразный господин с бородкой был в какой-то момент самым близким к вождю человеком.
Николай Александрович Булганин родился в Нижнем Новгороде в 1895 году, его отец служил управляющим на фабрике. Сам он начинал учеником электротехника, окончил реальное училище. После революции служил в ВЧК. В 1927 году он стал директором Московского электрозавода, а в 1931 году его назначили председателем исполкома Моссовета. Хозяином Москвы был Лазарь Каганович, но он занимал слишком много постов и городское хозяйство поручил Хрущеву и Булганину. А они жили в одном доме, даже на одной лестничной площадке, дружили семьями. Сталин всегда приглашал их вместе, с легкой иронией именуя «отцами города».
В 1937 году Булганин выступал на Первом Всесоюзном съезде архитекторов с речью «Реконструкция городов, жилищное строительство и задачи архитектора». Городской голова с гордостью говорил:
— Когда мы ломали Иверскую часовню, многие говорили: «Хуже будет». Сломали — лучше стало.
Стенограмма зафиксировала: в зале аплодисменты. В ноябре 1934 года в Москве взрывами снесли стену Китай-города, Сухареву башню, Иверские ворота. В тот момент казалось, что москвичи радуются переменам в городе. В процессе реконструкции Москвы вырубили деревья на Садовом кольце.
Булганин сказал:
— Вырубили деревья, и стало лучше, товарищи.
В зале смех и аплодисменты…
Всю войну Булганин провел на фронте членом военного совета различных фронтов. В ноябре 1944 года стал генералом армии. Военным человеком он не стал, даже в суровых условиях фронтовой жизни сумел неплохо устроить свой быт, поэтому подчиненные, особенно окопные офицеры, относились к нему пренебрежительно.
Один из офицеров через много лет после войны вспоминал, как его отправили с докладом в штаб фронта:
«Меня поразил тогда различный по численности обслуживающий персонал у трех военачальников: у начальника штаба фронта Соколовского в приемной сидел один адъютант, у командующего Жукова — адъютант и офицер, а у Булганина сидело человек пять политработников высокого ранга, два телефониста, личный повар, официант с подносом, который волновался, что остынут паровые котлетки, приготовленные для члена военного совета. Из разговора в приемной я узнал, что Булганин не кушает жареных котлет. Срубленный саперами дом рядом с блиндажом Булганина был в два раза больше, чем у Жукова. При доме была внутренняя охрана, чего не было у Жукова и Рокоссовского».
Во время войны Булганин фактически завел себе новую семью. Но разводы не поощрялись. Поэтому он жил с новой семьей, но когда к нему приезжал кто-то из высшего руководства, вынужден был принимать гостей на государственной даче, где обитала старая семья. Веселья не получалось.
Сталин такими мелочами не интересовался и замечаний Булганину относительно его романов не делал. Напротив, в годы войны еще больше расположился к Булганину. В ноябре 1944 года он назначил Николая Александровича заместителем наркома обороны, членом Государственного Комитета Обороны, а в феврале 1945-го еще и членом Ставки Верховного главнокомандования.
В феврале 1947 года на пленуме ЦК Сталин сказал:
— У меня небольшое заявление насчет себя. Я очень перегружен работой, особенно после войны пришлось пойти вглубь работы по гражданской части, и я бы просил, чтобы пленум не возражал против того, чтобы я был освобожден от обязанностей министра вооруженных сил. Меня мог бы с успехом заменить товарищ Булганин — мой первый заместитель. К тому же и возраст сказывается.
Председательствовавший на пленуме Молотов спросил:
— Есть ли желающие высказаться? Нет желающих высказаться. Есть ли возражения против предложения товарища Сталина?
Стенограмма зафиксировала голоса с мест:
— Принять.
Молотов констатировал:
— Принимается.
Почему Сталин выбрал на пост военного министра именно Булганина, который хотя и получил высокое воинское звание, но в реальности остался штатским человеком? Почему подчинил ему плеяду полководцев, победивших в войне и рассчитывавших, что пост министра достанется кому-то из них?
Сознательный жест. Вождь не хотел возвышать кого-то из прославленных военачальников, напротив, поставил над ними комиссара, причем того, которого очевидно недолюбливали в войсках.
3 ноября 1947 года Сталин продиктовал короткую записку:
«Членам Политбюро ЦК ВКП(б)
Предлагаю присвоить товарищу Булганину звание Маршала Советского Союза.
По-моему, соответствующий Указ Президиума нужно мотивировать выдающимися заслугами товарища Булганина перед вооруженными силами СССР во время Отечественной войны и послевоенный период. Указ надо опубликовать не позже 5 ноября сего года.
Я думаю, что мотивы моего предложения не нуждаются в комментариях, — они и так ясны».
На следующий день газеты вышли с указом Президиума Верховного Совета СССР. Через несколько месяцев Булганин получил повышение и по партийной линии.
16 февраля 1948 года Сталин подписал постановление политбюро:
«Ввиду того, что Политбюро в своей работе трудно обойтись без министра Вооруженных Сил, Политбюро считает необходимым поставить на голосование членов ЦК предложение о переводе тов. Булганина Н. А. из состава кандидатов в состав членов Политбюро ЦК».
В апреле 1950 года Сталин сделал Булганина первым заместителем в правительстве.
Хрущев потом вспоминал: