Начинаем неторопливо и прибавляем постепенно. До собрания Группы у нас целый час, впереди пять миль – легко.

Бежим. Бен то и дело посматривает на меня с любопытством. Ждет, что я заговорю и все объясню, а я вдруг понимаю, что сказать-то и нечего.

Факт: Феб вела себя безобразно в отношении меня. Факт: лордеры забрали ее из школы и домой в автобусе она уже не вернулась. Но ведь это и все?

Бегу на пределе. Бен держится рядом. Ноги у него намного длиннее, и сил ему приходится тратить меньше.

– С такой скоростью придем раньше. Может, сбросим?

Мы сбрасываем и постепенно переходим на шаг.

– Это имеет отношение к Феб? – спрашивает Бен.

– Что тебе известно?

– Я узнал об этом сегодня после полудня, когда сошел с автобуса. Кто-то сказал, что видел, как ее утром усадили в фургон лордеров. Но все на уровне «он сказал… она сказала» – слухи, не больше того. Хотя домой на автобусе Феб уже не вернулась.

– Все так и было, я сама их видела. Два лордера вошли в класс, а через минуту вышли, и один из них держал Феб за руку. Они провели ее по коридору и вывели из здания.

– Кто-нибудь знает почему?

– Я тебя собиралась спросить.

Бен мнется.

– Кое-кто думает, что ты могла что-то сказать. Навлечь на нее неприятности.

– Нет! Я бы ничего не сказала.

– Знаю. Тем более после того, как она вернула тебе кота, – говорит Бен, и я понимаю, что он имеет в виду. Вот только мне самой недостает его уверенности. Не исключено, что я как-то, не по свой воле, оказалась причастной к случившемуся с ней.

– Что-то еще? – спрашивает Бен.

Я пожимаю плечами.

– Только то, что сказала Феб. Мол, мы – правительственные шпионы из-за чипов у нас в мозгу.

– Неправда.

– А если правда? Если мы просто не знаем? Может, я выдала ее, сама о том не подозревая. Может, кто-то просканировал мой мозг и – пуф! – ее нет. Потому что она говорила такое, что не могло понравиться правительству.

Бен снова качает головой.

– Этого не может быть.

– Почему? Откуда ты знаешь?

– Потому что, если бы это было правдой, нас бы забрали первыми.

Шокированная, я смотрю на него. По привычке проверяю «Лево». Как всегда после бега, уровень держится около 7, но по коже словно бегут паучки. Бен прав. Мы говорили о возвращении Тори, о тех, кого забрали с Ассамблеи, спрашивали, что происходит. Это похуже, чем то, что говорила или делала Феб.

Так или иначе, меня не оставляет ужасное чувство, что случившееся с ней – моя вина. Наверно, это из-за миссис Али, которая сказала, что не любит узнавать новости из других источников. Должно быть, она услышала что-то о Феб, и это что-то оказалось связанным со мной.

– Я и еще кое-что узнал, – добавляет Бен. – Почему твоего кота отнесли Феб. Она, оказывается, присматривает за разными животными, особенно ранеными. Их ей отдают те, кто не в состоянии заплатить ветеринару. Похоже, Феб знает к ним подход.

И кто же позаботится о них теперь?

– Побежали, – говорю я.

Мы минуем здание деревенского клуба, где скоро начнется собрание Группы, и бежим дальше. Я думаю о том, что утаила от Бена. Об объявленной пропавшей без вести девочке, Люси Коннор; о Роберте, Робби, пережившем взрыв автобуса, но попавшем в список погибших на памятнике.

Мы поворачиваем наконец к клубу.

– Опоздаем, – говорю я.

– Ну и что? – Бен пожимает плечами. Он опаздывает всегда. Я только не уверена, что сестра Пенни, которая смотрит на его опоздания сквозь пальцы, распространит свою снисходительность и на меня.

Мы вбегаем в клуб через пятнадцать минут после начала собрания.

– Я уже собиралась звонить твоей маме, – сообщает, подбоченясь, сестра Пенни. Бену она не говорит ни слова.

– Извините, это я виноват, – говорит Бен. – Выбрал длинный маршрут, и мы не успели вернуться.

Сестра Пенни немного оттаивает и улыбается Бену.

– Ну тогда ладно. Садитесь, оба. Мы как раз начали обсуждать, какие цели каждый из нас ставит на следующие месяцы, так?

Какое-то время я ее не слушаю. Мои цели просты: держаться как можно дальше от лордеров и избегать неприятностей. А еще выяснить, что случилось с Феб, шепотом напоминает настойчивый внутренний голос.

Я так занята собственными мыслями, что не замечаю, как сестра Пенни подходит ко мне. Бен толкает меня в плечо.

Пенни хмурится.

– Постарайся оставаться с нами, Кайла. Может быть, бег отнимает у тебя слишком много сил? Итак, расскажи, какие цели ты ставишь перед собой?

Целей немного, и они не для оглашения вслух, но то, что я говорю после недолгого раздумья, вполне соответствует моим мыслям: хорошо учиться и избегать неприятностей.



Собрание наконец заканчивается.

– Береги себя. – Бен сжимает мою руку и убегает. Я провожаю его взглядом и завидую – вот бы и мне так.

Другие тоже понемногу расходятся. Я направляюсь к двери.

– Кайла, подожди, – окликает Пенни. – На пару слов.

Оборачиваюсь.

– Да?

– У тебя все хорошо?

– Было бы хорошо, если бы не спрашивали постоянно, все ли у меня хорошо! – не думая, бросаю я и тут же, покраснев, добавляю: – Извините, не надо было так говорить. – Может быть, она – одна из тех, кто записывает каждое мое слово, каждую мысль.

Сестра Пенни вздыхает.

– Садись, Кайла.

Я сажусь.

Она закрывает нетбук и опускается рядом.

– Я на твоей стороне. – Ее слова так похожи на то, что говорит миссис Али. Я отстраняюсь. Пенни огорченно качает головой. – Не надо. Ты только не бойся меня. Этот разговор останется между нами. Понимаешь? Что бы ты ни сказала сегодня, я никуда не побегу и никому это не передам. Можешь мне доверять.

Несмотря ни на что, я верю, что она говорит искренне. Но кто знает, что может сделать человек ради моего блага?

– Расскажи мне. Я же вижу. У тебя на лице написано – что-то случилось. Что?

А если через нее удастся получить какую-то информацию?

– Из нашей школы сегодня забрали девушку. Лордеры. Я знала ее. Вот и все.

– Господи, что же произошло?

– Двое вошли в класс и увели ее с собой. Говорят, посадили в черный фургон.

– А ты знаешь почему?

– Не уверена. Может быть, сказала что-то не то.

– Я так понимаю, что в этой истории не все так просто, – говорит сестра Пенни и тут же поднимает руку. – Нет-нет, ничего мне не говори. Эта девушка, сколько ей лет?

– Не знаю. В школе она была в одном со мной классе.

– Одиннадцатый год?

Я киваю.

– Послушай, Кайла. Это очень важно. Не задавай вопросов и держись от этого дела подальше. – Она берет меня за плечи и смотрит мне в глаза. – Это ради твоего же собственного блага. Ты понимаешь?

– Да.

Пенни отпускает меня и улыбается, ясно и безмятежно.

– Тогда до встречи в следующий четверг! До свидания, моя дорогая, и всего хорошего.

Она выходит. Я поворачиваюсь и вижу маму в конце коридора. Подхожу ближе.

– Все в порядке? – Она вскидывает брови.

– Да, все хорошо, – говорю я и в порыве внезапного воодушевления добавляю: – Мы с Беном немного задержались на маршруте, и сестра Пенни выговаривала мне за опоздание.

– Пунктуальность – очень важное качество, – наставляет мама и продолжает лекцию до самого дома.



На следующий день, как и каждую пятницу, ученики тянутся в зал собраний. Но на этот раз настроение совсем другое. Почти никаких разговоров, тычков, обмена планами на выходные.

Рядом со мной все, конечно, молчат, но за день я наслушалась всякого. Ее исчезновение подействовало на ребят еще сильнее, чем исчезновение Тори или других неделей раньше. Тогда все знали, почему их забрали. Но Феб держалась в сторонке, ни с кем нелегально не общалась и, в отличие от прочих, жалоб начальству не высказывала.

Риксон появляется в сопровождении двух лордеров, и зал встречает его тишиной. Он обводит собрание взглядом – все застывают, выпрямив спины и глядя строго перед собой.

– Добрый день, одиннадцатый год, – явно довольный, с улыбкой говорит он.

Ассамблея длится недолго. По окончании ее лордеры снова занимают место у выхода и пристально всматриваются в лица выходящих.

На этот раз за плечи никого не хватают и в сторону никого не отводят. На этот раз.



Сегодня домой нас везет Джазз. Я прихожу к машине первой, когда Эми еще нет. Она появляется из-за угла, и Джазз машет ей, а потом поворачивается ко мне.

– Парочку слов, пока мы одни.

– Что?

– Мак хочет с тобой повидаться. Где-нибудь на следующей неделе, он даст знать. И никому не говори, ладно? Никому.

Ответить не успеваю – Эми уже рядом. Джазз поворачивается, обнимает ее и открывает дверцу. Сдерживая дрожь, я забираюсь на заднее сиденье.

Мак и его нелегальный компьютер, веб-сайт пропавших без вести, на котором есть и Люси – я? Он доверяет мне, рассчитывает, что я никому не скажу. Мак сделал намного больше того, что сделали исчезнувшие, Феб и другие. Для зачистки он уже не подходит по возрасту. Что же будет с ним, если его найдут?

Лучше бы он не доверял мне. Что бы он ни хотел сказать – я не хочу этого знать.

Глава 29

Хочу бежать.

Чем ближе больница, тем сильнее и чаще волны паники. На дорогах сегодня свободнее, и мама пытается проехать другим маршрутом. Говорит, он длиннее, но быстрее. Вдох, выдох… Я стараюсь контролировать дыхание и не свожу глаз с дороги. Представляю транспортную схему, запоминаю, заставляю себя не думать о докторе Лизандер.

Она видит все. Если я не расскажу ей что-нибудь интересное, она станет искать и обязательно найдет какую-то коросту, которую я предпочла бы не трогать. Но сегодня мне предстоит защитить не только себя, но и Мака, Бена, Люси. Ту Люси, что прячется во мне. Ту Люси, что тенью, призраком идет рядом со мной, ступая шаг в шаг.

Мы подъезжаем к больнице с другой стороны, мне не знакомой. Тем не менее вид остается прежним: высокие заборы, сторожевые вышки на регулярном расстоянии одна от другой. Я машинально наношу их на воображаемую карту. Выходы, ворота. В одни из них проезжает фургончик службы доставки; мы катим по периметру к тем, которыми пользовались прежде.

Стоим в очереди. Охранники проверяют машины снизу с помощью зеркал, заставляют всех выйти, сканируют.

– Должно быть, объявлена тревога, – говорит мама, и я вздрагиваю. Весь день она молчала, и без ее вмешательства мои мысли созревали сами. Я смотрю на нее: тени под глазами, усталый, изможденный вид. Вспоминаю, что прошлым вечером меня разбудил поздний звонок телефона. Я слышала ее шаги, приглушенный голос.

– У тебя все хорошо? – спрашиваю я.

Она слабо улыбается.

– Об этом я должна тебя спрашивать, разве нет?

Очередь продвигается вперед, перед нами всего две машины.

– Я первая спросила.

– Первая, да. Но для разговора место неподходящее. Поговорим на обратном пути, ладно?

Еще одна подвижка. Значит, что-то не так и она собирается поговорить об этом со мной, но не здесь, на глазах у лордеров.

– Только не рассказывай мне никаких секретов, – торопливо говорю я. – Не уверена, что смогу их сохранить.

Мама смеется.

– Буду иметь в виду.

Проезжаем вперед и останавливаемся – теперь подошла наша очередь. Лордеров у ворот столько, сколько я никогда не видела в одном месте. Эти не в серых костюмах, а в черном, в жилетах и с оружием. Все напряжены. Расслабленными они вообще никогда не бывают, но сегодня напряжение расходится от них волнами.

Мы выходим из машины, и нас сканируют с головы до ног. Несколько человек быстро осматривают салон. И я снова не могу ничего с собой поделать – меня охватывает страх. Но лордеры как будто ничего не замечают. Нас загоняют в машину.

– С чего вся эта суета? – спрашиваю я.

– Не беспокойся, Кайла. Возможно, опасаются нападения, но они справятся. Как всегда.

Смотрю на нее краем глаза. Как-то неубедительно она это сказала. Как будто в том, что лордеры решают все вопросы, нет ничего хорошего, а скорее даже наоборот.

Воображение, Кайла. Соберись.



– Войдите! – подает голос доктор Лизандер. Голос знакомый, ясный и чистый, но не громкий. Подниматься доктору не нужно – она привыкла к тому, что ей подчиняются без вопросов.

Мама ушла со знакомой медсестрой пить чай, и я в приемной одна. Встаю и торопливо прохожу в дверь – в коридоре остаются два лордера.

– Доброе утро, Кайла. – В отличие от моей мамы и лордеров – да и меня, если уж на то пошло, – доктор Лизандер совершенно невозмутима. Спокойна. Такой она всегда была и всегда будет. За темными глазами – аналитический, но не жестокий ум; отстраненность не отменяет внимательности.

Ловлю себя на том, что улыбаюсь ей и ощущаю странную уверенность. «Осторожно, опасность», – шепчет внутренний голос.

– Сегодня ты рада меня видеть.

– Да. – Я сажусь напротив ее стола.

Лицо доктора Лизандер смягчается.

– Приятно слышать, но почему?

Пожимаю плечами.

– Вы – всегда вы. Одна и та же.

Она вскидывает бровь.

– Даже не знаю, как воспринимать твое замечание. Хотя, конечно, оно в высшей степени точное. – Доктор бросает взгляд на компьютер, касается экрана. – Итак, если сегодня ты ощущаешь комфорт в стабильности и непрерывности, то какие перемены, случившиеся или потенциальные, тебя беспокоят? – Она смотрит на меня.

Спрятаться некуда. «Скажи правду, но не всю, а только малую часть», – шепчет голос. Я моргаю.

– Боялась ехать сегодня в больницу.

– Чего именно боялась?

– Всех этих проверок. В прошлый раз нас останавливали на дорогах, а сегодня обыскивали машины.

Она склоняет голову чуточку набок, словно прислушивается к своим мыслям.

– Страх – вещь разумная и обоснованная. Ты же знаешь, кто такие террористы? Прошла информация о подготовке атаки на больницу, поэтому охрана была усилена.

Я смотрю на нее большими глазами.

– И вы не боитесь?

Доктор пожимает плечами.

– Нет. Я пережила слишком много тревог, чтобы чего-то бояться. – Она откидывается на спинку стула. – Но мне любопытно, почему это так беспокоит тебя.

Террористы, бомбы, взрывы, крики и…

– Расскажи мне, Кайла…

– Возле нашей школы есть мемориал. Шесть лет назад террористы напали на автобус со школьниками. Большинство их погибло.

– Да, да, понятно. Ты стала понимать причинно-следственную связь: террористы – смерть.

– Но как они могли? Убивать детей… Они же ничего не сделали.

– Неудачное стечение обстоятельств. – Доктор пожимает плечами.

– Они же были детьми! Настоящими, живыми людьми!

– Разумеется. – Ее брови прыгают вверх. – Настоящие, живые люди страдают каждый день, и это причиняет боль их близким.

– Вы как будто отделяете себя от них, – говорю я медленно.

Удивление в ее глазах не притворное, а настоящее.

– Очень хорошо, Кайла. И ты права, я отделяю себя от них.

– Почему?

Она пожимает плечами.

– Отчасти потому, что я – врач. Я не могу облегчить боль каждому и вынуждена думать о тех, кому в состоянии помочь.

Отчасти. Говорит не все. Но я не настолько тупа, чтобы пытаться содрать коросту на ее ранах, – это ее работа – ковыряться в моих.

Она снова смотрит на экран.

– Вижу, и в школе, и в Группе у тебя все хорошо; ты обзавелась друзьями. У тебя больше не было отключек. Это очень хорошо. Как с кошмарами? – Сверлит меня взглядом.

«Попала в каменную башню и бьюсь о стены…»

– Так что?

И тут я переключаюсь. Сама не знаю почему. Рассказываю ей свой сон с нападением на автобус. Описываю крики, кровь на окнах, запах горящего топлива и плоти. Она слушает и в какой-то момент вздрагивает от отвращения. Значит, и у нее не все под контролем.

Доктор поднимает руку, и я останавливаюсь.

– У тебя слишком живое воображение. Но теперь я понимаю, почему эти проверки так тебя встревожили. Здесь, Кайла, тебе ничто не угрожает. Больница – одно из самых безопасных мест.

Безопасное, окруженное стенами, замкнутое. Она в такой же ловушке, как и я в своем сне.

– А вы когда-нибудь выходите? – спрашиваю я.

– Что ты имеешь в виду?

– Вы берете тайм-аут? Ездите за город? Гуляете в лесу? В таком роде…

– Ты сегодня полна сюрпризов! Столько вопросов. Да, выхожу. Беру выходной через каждые несколько недель – вот как раз завтра будет, – но я не гуляю по лесу. У меня есть конь, Хитклифф, и я… – Она вдруг умолкает и качает головой. – Как это ты меня разговорила! Даже не знаю. – Доктор Лизандер усмехается про себя. – Из тебя получился бы хороший врач. А теперь слушай меня. Перестань тревожиться из-за террористов. Пусть ими занимаются лордеры – это их работа. Тебе же нужно сосредоточиться на чем-то одном, на одной цели, одной любви. Есть такое?

– Искусство, – отвечаю я. На самом деле так оно и есть. Других претендентов на первое место просто не имеется.

Она улыбается.

– Я знала, что ты так скажешь. Видишь, кое в чем и ты тоже предсказуема. Сосредоточься на рисовании, живописи. Пусть это станет смыслом твоего бытия, и тогда остальное будет не столь важно.

– Как ваша лошадь?

– Совершенно верно, – отвечает она без заминки. «А разве не пациенты?» – думаю я, выходя из кабинета.



Едем домой. Мама то ли позабыла о своем обещании рассказать, что ее беспокоит, то ли просто решила не откровенничать. Так или иначе, она молчит, а я не спрашиваю.

Мысли заняты тем, что сказала и что не сказала доктор Лизандер. В нашем разговоре не прозвучало имен ни миссис Али, ни Феб, а ведь она не из тех, кто обходит трудные темы. Значит, ей об этом ничего не известно. Возможно, миссис Али и не сочинила обо мне какой-нибудь гадости. И я вроде бы не сказала ничего такого, чего не следовало говорить, из-за чего у кого-то могли бы возникнуть проблемы. Может быть, я все-таки умею хранить секреты.



– Помоги мне.

Люси протягивает руки. Правая в порядке – пять белых пальцев, ногти. Пальцы мои, только меньше. Левая в крови, пальцы вывернуты.

Я отступаю.

Зеленые глаза, мои глаза, сияют, а потом на ресницах повисают полные, крупные слезинки.

– Пожалуйста. Помоги мне…



– Проснись, Кайла.

Вздрагиваю и открываю глаза. Растерянно оглядываюсь. Мама снимает ремень безопасности. Машина стоит. Мы дома.

Глава 30

Холодно. Дождь, о котором всю прошлую неделю твердил прогноз погоды, наконец пришел. Ровный, непрекращающийся, он уже просачивается через лесной полог большими, набухшими каплями.

Мы бежим вместе, Бен и я. Остальные изрядно отстали. Бежим быстро, так что мне, хотя я и промокла, не холодно. Но и приятного мало.

– Паршивая погодка.

– Ага. Типичная для октября.

Типичная? Откуда ж мне знать. Для меня это первый октябрь, который я помню.

Утром, перед началом забега, Фергюсон не стал запускать мальчиков перед девочками, а разбил нас на пары в зависимости от последних результатов и определил минутный промежуток. Первыми стартовали мы с Беном и, зная, что остальные попытаются нас догнать, сразу взяли с места в карьер.

Вырываемся из леса и бежим вверх по склону холма. Дождь здесь хлещет жестче, под ногами расползается кашица из глины и листьев. Тропинка врезалась в холм, и по ней стекает вниз дождевая вода. Скорость у нас уже не та.

– Отлично, да? – отдувается Бен, весь мокрый и заляпанный с головы до ног грязью.

– Чудесно, – усмехаюсь я и смеюсь. А ведь и правда чудесно: преодолевая себя, вбегать в зону, где чувствуешь себя живым. Я ощущаю каждую каплю, которая падает мне на голову, как будто могу проследить ее путь до неба или замедлить глазами и наблюдать ее падение. Все чувства работают на пределе. Если прибавить еще, то можно забыть и Тори, и Феб. И не дающую тебе покоя Люси. Она всегда там: стоит только закрыть глаза – протягивает руки, молит о помощи.

– Постоим секундочку, – говорит Бен, когда мы добираемся до вершины холма. Укрываемся под огромным дубом. Бен опускается на корточки, перевязывает шнурки, выпрямляется и прислоняется к дереву.

Отсюда, с вершины, нам видна вся долина; над головой проносится темное небо. Преследователи еще не появились.

– Держу пари, ребята повернули назад. – Бен смеется. – Слабаки!

– Может, и нам стоит?

– Нет. Все равно мы уже на середине, какой тут смысл?

– Тогда пошли. – Мне не терпится продолжить, вложить в забег все силы.

– Что-то случилось?

Пожимаю плечами.

– Скажи мне.

Я смотрю в его мягкие карие глаза. Я верю ему, действительно верю, но имею ли право открываться?

Меня бьет дрожь, и теперь уже Бен обнимает меня за плечи.

– Давай продолжим, – говорю я.

– Сначала поговорим.

Придавленная его взглядом к дереву, я чувствую себя хуже, чем в кабинете доктора Лизандер. Дыхание и пульс постепенно замедляются, и меня начинает трясти, но не от холода. Я прижимаюсь лицом к его груди.

– Может, я сумею помочь.

Причин молчать сколько угодно. Обещание, данное Маку. Понимание опасности некоторых вещей для Бена. Может ли он сам держать язык за зубами? Я не знаю, и как я могу это знать, если не уверена в себе самой.

Бен отстраняется, садится под проливным дождем на камень и тянет меня к себе.

– Мы никуда не пойдем, пока ты не скажешь, что случилось.

Я вздыхаю, устраиваюсь поудобнее у него на коленях и закрываю глаза. Так бы и осталась здесь. Он обнимает меня крепче, подставляет ладонь под мой подбородок, заставляет поднять лицо. Я открываю глаза, и Бен наклоняется… Я уже не бегу, но сердце трепещет и бьется быстрее. Он смотрит на меня так же пристально, как и в тот день, когда я думала, что он поцелует меня, а ему всего лишь хотелось поговорить о Тори.

Тори, Феб и Люси… Как много призраков между нами. Но по крайней мере одного я могу изгнать правдой. Отстраняюсь… подбираю слова.

– Ты никогда не интересовался, почему тебя зачистили?

– Ты опять о том же? – Он пожимает плечами. – Иногда. Интересовался, а как же. Но ведь узнать, кем мы были, невозможно, а значит…

– А вот я знаю.

Пауза. Тишина. Только шумит дождь. В глазах Бена сомнение.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает наконец он, старательно удерживая нейтральное выражение.

Я сглатываю. Какой смысл притворяться, что ее нет? Она ведь все равно не исчезнет.

– Мое имя – Люси Коннор. Мне было десять лет, когда я пропала без вести. У меня был серый котенок, и кто-то сломал мне пальцы. А еще кто-то скучает по мне. – Каждое предложение я произношу шепотом, и после каждого меня бросает в дрожь. Что-то трясется внутри, дергается, пытается разбиться. Но я лишь плачу. Припадаю к груди Бена, и он обнимает меня, гладит по голове. Дождь не ослабевает, ветер набирает силу. Буря, повсюду буря.

– Откуда ты это знаешь? – спрашивает наконец Бен.

Я жду, а когда слезы останавливаются, рассказываю о незаконном компьютере, веб-сайтах, посвященных пропавшим без вести, и Люси Коннор. И Бен начинает верить.

– Не понимаю. Пропавшие без вести?

– Таких людей очень много. Их не арестовывают и не судят; они просто пропадают. Может быть, мы даже не преступники.

Бен качает головой.

– Такого не может быть. Это незаконно. Разве правительство станет нарушать собственные законы?

– Может быть, мы не сделали ничего плохого, а правительству просто не понравилось что-то, что мы сказали или сделали. Хочешь выяснить? Узнать, не значишься ли и ты среди пропавших без вести?

На лице Бена отражается сложная игра чувств. Он начинает говорить, но я поднимаю руку.

– Подожди.

Я поворачиваю голову, прислушиваюсь. Из-за дождя и ветра слышно плохо, но не шаги ли…

На вершине холма появляется один из бегунов. Увидев нас, он ухмыляется и бежит дальше.

Бен разжимает объятия, и я тут же вскакиваю.

– Зачем ты так?

– Он бы все равно нас увидел. Уж пусть лучше думает, что мы тут обжимались, а не вели опасные разговоры.

Обжимались. Так вот чем мы занимались. Или это было только для прикрытия? Лицо горит. Я поворачиваюсь – не бежит ли кто еще?

– Пошли, – говорит Бен и, не дожидаясь ответа, срывается с места.

Ладно. Я мчусь за ним, но догнать не могу. Шаги Бена длиннее моих, и вскоре он исчезает впереди, уносится, словно что-то, встречаться с чем лицом к лицу ему не хочется, преследует его.

Но это только я.

Глава 31

На передней стене в изобразительной студии – малиновка, которую нарисовала Феб. Других рисунков нет. На боковых, на задней они есть, но на передней только этот. Рисунок остался неподписанным, и, кроме нас, никто не знает, чей он. Мы входим поодиночке в класс, и мистер Джанелли, вопреки обыкновению, никого не подгоняет. Сегодня он молчалив, и сегодня наше первое занятие после того, как забрали Феб. Все видят ее набросок на стене и тоже молчат.

Мистер Джанелли должен знать. Я оглядываюсь – у двери стоит миссис Али. Она по-прежнему следует за мной тенью, хотя уже ясно, что я могу обойтись без нее. Присматривает за мной. Интересно, это навсегда? Вот за Беном и Эми никто не следит.

Миссис Али оглядывает комнату, всматривается в лица, словно чувствует что-то. И остается.

– Класс, сегодня я хочу, чтобы вы подумали о том, как важна связь с тем, что вы оставляете на бумаге. Возьмем нашего друга, мистера Красногрудого. Эта связь возникает в какой-то самый обычный момент, и вот в такой момент вы поднимаетесь над собой, открываете в себе художника. Коммуникация между вами и субъектом, да? Движение с обеих сторон. Когда вы видите свой предмет таким, каким его не видит никто другой..

Мистер Джанелли отступает, теперь он с нами, и все смотрят на рисунок Феб. Все вместе мы изучаем набросок. Малиновка доверилась ей, подскочила ближе, еще ближе. Феб улыбается, говорит что-то птахе – та чирикает в ответ. Секунда за секундой, минута тишины… две…

Мистер Джанелли печально качает головой и возвращается на свое место перед классом.

– Сегодня нарисуйте кого-то или что-то, что вам дорого. Что-то, что пробуждает чувства. Любые чувства, плохие или хорошие – не важно. Начали!

Он устало опускается на стул. Класс приходит в движение. Кто-то разглаживает бумагу. Кто-то выбирает карандаши, уголь для рисования. Все как будто проснулись, вышли из транса.

Я склоняюсь над чистыми, белыми листами. Исподтишка поглядываю на миссис Али. Задумчивая, озадаченная, она уходит.

Джанелли выглядит сегодня постаревшим, морщинки у глаз прочертились отчетливее, кожа серая, как волосы. Одного из его учеников забрали, и он ответил молчаливым протестом, но мы все знаем, что он сделал сейчас и чем рискует. Я вижу, как он достает из кармана фляжку, наклоняет над чашкой с чаем. И берется за свой набросок.

Ни сомнений, ни вопросов – работаю левой рукой. Сижу чуточку повернувшись, чтобы видеть дверь, – на случай, если вернется миссис Али.

«Сегодня нарисуйте кого-то или что-то, что вам дорого. Что-то, что пробуждает чувства…»

Движения быстрые и ровные. Этой темы я никогда не касалась прежде, но с левой рукой все получается как надо с первого раза, без поправок. Задумчивые глаза. Сильный, выразительный подбородок. Темные волосы, скорее волнистые, чем кудрявые. Бен.

Где ты? Сегодня утром его не было на уроке биологии. Тревога не дает покоя, и я кусаю и кусаю, до боли кусаю губу. Не натворил ли чего по глупости? Я спрашивала у мисс Ферн, но она ничего не знала. Хотя и ничего не скрывала – ни беспокойства, ни отстраненности я не заметила. Оказывается, и учителя бывают разные. Ферн, Джанелли, тренер Фергюсон – они настоящие. Могут отчитать, не всегда милы и улыбчивы, но разговаривают с тобой так, словно ты существуешь, словно ты не пустое место. И есть другие, такие как директор, Риксон, доктор Уинстон и миссис Али, которые, со всеми их улыбочками и бесконечными «я здесь, чтобы помочь тебе», только следят за тобой и ждут, когда ты ошибешься, нарушишь правила.

Я вздрагиваю – звенит звонок. Время пролетело незаметно. У двери возникает миссис Али, и я откладываю карандаш. Джанелли собирает рисунки и пришпиливает их на стену вокруг наброска с малиновкой.

– Подождите, еще не закончила, – говорю я, когда учитель подходит ко мне. Он смотрит и, ничего не говоря, идет к следующему столу. Я убираю набросок. На стене море лиц, каждое из которых дорого кому-то из нас. Папы и мамы, братья и сестры. Один пес.

Рядом со мной миссис Али.

– Покажи. – Она не просит – требует. Открывает папку, рассматривает портрет Бена, вскидывает бровь. Кровь бросается мне в лицо. – Хорошее сходство.

Здесь кое-что получше, чем хорошее. Дело не просто в сходстве – в глазах. Они и есть Бен. Тот Бен, которого я ни с кем не хочу делить. Вот так он смотрел на меня вчера перед тем, как я подумала, что он может поцеловать меня, и отстранилась. Перед тем, как я рассказала ему о пропавших без вести и Люси. Перед тем, как он убежал.

Мы идем через класс, и как раз в этот момент Джанелли прикрепляет к стене свой рисунок. Никогда прежде учитель это не делал, не показывал нам свои работы. Все, кто еще остался в классе, поворачиваются и смотрят, и у всех перехватывает дыхание: это Феб. Джанелли передал ту ее сторону, которую я не знала. Злости, гнева нет; в ее лице, позе, во всем проступает печаль. И стоит она одна. Миссис Али смотрит на Джанелли, и глаза ее холодеют.



В перерыве на ланч я иду на стадион. Иду, страшась того, что будет, если я не найду его там. Бен всегда приходит сюда в перерыве. Здесь ли он сегодня?

Оглядываю беговые дорожки. Дождь кончился, и бегуны уже появились. Большинство мне знакомы по тренировкам, но того, кто нужен, среди них нет. Я обхватываю себя руками, наблюдаю за ними какое-то время и стараюсь не думать. Где же он может быть?

Потом поворачиваюсь и натыкаюсь на Бена.

– Осторожно. – Он кладет руки мне на плечи.

– Где ты был?

– Здесь. Где же еще?

– Тебя не было на биологии.

– Опоздал. Ездил на прием к врачу, а потом у мамы спустило колесо.

– Мог бы мне сказать! – Я толкаю его в грудь и прохожу мимо. Беспокоилась, места не находила, а он, видите ли, был на каком-то дурацком приеме.

– Как я мог знать, что у нас спустит колесо, – рассудительно отвечает Бен, и от этого его тона я злюсь еще сильнее. Он догоняет меня, хватает за руку, цепляет своим мизинцем мой и крепко сжимает. – В чем дело?