– Неправда, – сказал я. – Кое-кого мы не посчитали. Невинность. Мою приемную дочь. Новую королеву.
***
У нее была во дворце потайная комната, но все же недостаточно потайная. Когда мы добрались туда, дверь была сорвана с петель взрывом. Ни следов борьбы, ни крови, ни желтого бездыханного тела: похоже, Невинности вообще здесь не было, когда явился убийца.
Где она могла находиться? Убежала и спряталась, как любая семилетняя девочка, или бросилась в бой, как подобает королеве? Первой моей мыслью было, что она могла отправиться ко мне в палату, чтобы спасти своего любимого папу Эдварда; но ведь она там не появилась, не так ли? Охранники увидели бы ее, как только она выбежала из дверей…
Они держали станнеры наготове к стрельбе. Единственный выстрел не свалил бы королеву, даже такую юную, как Невинность. Но пять выстрелов одновременно – вполне. И все они были в противогазах, так что даже если бы Невинность окружила себя облаком королевского феромона, это не имело бы никакого значения. Сейчас те же самые охранники ждали, когда я скажу им, где может скрываться Невинность. Они хотели, чтобы я повел их прямо к ней.
Сержант говорил, что во дворце мятеж. Но он не упомянул о том, на чьей стороне находится он сам.
– Куда пойдем, сэр? – спросил сержант. – Вы говорили, что здесь есть кто-то, кого нужно защищать?
Да, сержант определенно знал про Невинность, хотя и не должен был знать. И он также знал, что я настолько глуп, что наверняка попадусь в ловушку.
– Туда, – сказал я. – Я знаю, куда она пошла.
***
Дворец в Уншуммине был выстроен как каменное воплощение мандазарской королевы. Тело – центральный корпус, восемь ног – крылья здания, а наверху надстройка – клешни, тянущиеся по диагонали, которые заканчивались ротондами в форме полумесяца.
Имеются и два больших стеклянных купола, изображающих ядовитые мешки. На самом деле это крыши громадных теплиц королевской оранжереи: под правым куполом располагаются тропические растения, под левым – растения зоны умеренного климата. За оранжереей начинались джунгли, тянувшиеся на тысячу километров от Уншуммина.
– Она там, в оранжерее, – прошептал я. – Это ее любимое место.
Они кивнули и даже улыбнулись, словно все поняли. Естественно, я сказал неправду – Невинность никак не могла добраться из лазарета до оранжереи, оставшись незамеченной, но охранники готовы были мне поверить. Они следовали за мной, пока я не завел их в самую гущу деревьев и лиан, а затем неожиданно метнулся прочь через рощицу кошавских огненных дубов.
Деревья росли слишком плотно для того, чтобы охранники могли броситься за мной в погоню, а я двигался достаточно быстро для того, чтобы скрыться из виду, пока они успеют привести в действие станнеры. Сзади послышалось стрекотание оружия, но я ничего не почувствовал – учитывая темноту, прикрытие деревьев и противогазы на мордах охранников, вряд ли они могли хорошо прицелиться.
Противогазы имели еще одну положительную сторону – охранники не могли найти меня по запаху. Мандазарский воин настолько полагается на свой нос, что испытывает серьезные затруднения, когда его обоняние не действует. Зрение у мандазаров не хуже человеческого, и слух достаточно острый для того, чтобы услышать, как неуклюжая туша вроде меня продирается сквозь заросли, но без обоняния они теряются и становятся несколько более медлительными. Что было и к лучшему – после года болезни я тоже не слишком быстро перебирал ногами.
Мой план заключался в том, чтобы оторваться в оранжерее от солдат, а затем нырнуть в дверь и отправиться на поиски Невинности. Имелась лишь одна проблема: дверей было три. Пока я бежал через кусты, сержант послал троих своих спутников прикрыть выходы. Оставались еще двое для того, чтобы искать одного меня… и в их распоряжении имелось все оружие.
Я уже говорил, что не принадлежу к числу тех, кто умеет пробираться в темноте, не издавая при этом ни звука. К счастью, большинство мандазаров в этом отношении еще хуже меня – трудно представить себе бесшумный бульдозер. Точно так же трудно представить себе мандазара, который умеет лазать по деревьям, – у крупных омаров никогда не было среди эволюционных предков обезьян. Воин обычно не ожидает нападения сверху – что зачастую верно и для солдат-людей, но представители нашего вида все же более предусмотрительны.
Я начал взбираться по дереву с толстыми ветками, его кора напоминала заплесневелый сыр – твердая внутри, но внешний слой походил на мягкий пух. Пахло от нее тоже заплесневелым сыром, во всяком случае чем-то заплесневелым, даже прогнившим. Меня отнюдь не радовала перспектива измазаться этой дрянью, зато легко было цепляться за нее пальцами. Без особого шума я поднялся на высоту примерно полутора этажей над землей, а затем устроился в тени между большим суком и стволом.
Подо мной осторожно прошел сержант. Я подумал было прыгнуть ему на голову, но отказался от своих намерений – учитывая, сколько времени я провел без практики, вряд ли мне удалось бы мгновенно свалить его с ног. В любом случае, я наверняка наделал бы шума. Другой воин, искавший меня, был недалеко, и даже если бы мне удалось прикончить сержанта, меня бы оглушили выстрелом, прежде чем я успел бы сбежать.
Вместо этого я подождал, пока охранники окажутся в дальнем конце оранжереи, а затем начал осторожно перебираться с дерева на дерево. Все разновидности деревьев были собраны вместе, и садовники подрезали ветви так, что они росли в стороны, а не вверх. Я мог без особого труда перелезать с одного дерева на другое, приближаясь к двери, которая вела в главную часть дворца. Мое передвижение нельзя было назвать абсолютно бесшумным, но и в самой оранжерее отнюдь не было тихо. Там обитали птицы, мелкие пташки, каких можно найти по всему Трояну. Сэм рассказывала, что перья троянских птиц развивались иначе, чем у земных, – что-то у них было не так с аэродинамикой, поэтому местные птицы не могут летать, если превосходят размерами синиц. Те, что жили в оранжерее, были еще мельче, вроде колибри, и при виде мечущихся в темноте фигур они носились вокруг словно осы, из-за чего повсюду шелестела листва. Стоило мне сделать шаг, как я спугивал одно из маленьких созданий, заставляя его перелетать на другое дерево; воины же поднимали в воздух целые стаи, не говоря уже о том, что некоторые особо нервные птицы начинали вдруг отчаянно щебетать без каких-либо видимых причин.
Между мной и путем к бегству находился всего один охранник. В противогазе он не мог учуять мой запах, в темноте – разглядеть, а на фоне создаваемого птицами шума – слышать. Но все могло измениться, если бы я спрыгнул с дерева и попытался пересечь разделявшее нас пространство. Шансы пятьдесят на пятьдесят добраться до него, прежде чем он успеет выстрелить из станнера, и еще менее вероятно было, что смогу завалить его, прежде чем появятся его дружки.
Я остался на дереве, надеясь на счастливый случай. И мне в некотором смысле действительно повезло.
– Охота чересчур затянулась, – прорычал сержант где-то позади меня. Естественно, он говорил по-мандазарски, но я прекрасно его понимал. – Снимите противогазы, и давайте выследим этого ублюдка по запаху.
– Но, сержант… – начал кто-то из охранников.
– Королева мертва, – бросил сержант, – и ее отродья здесь явно нет. Все будет в порядке. Делайте, как я сказал.
Так они и сделали. Когда охранник у дверей начал снимать противогаз, я понял, что другого шанса у меня не будет: еще мгновение, и он почует человека прямо у себя под носом. Я спрыгнул вниз, лишь слегка споткнувшись; охранник был занят тем, что снимал маску, но я все равно вряд ли успел бы… но в последнюю секунду охранник замешкался чуть больше, чем следовало.
Я ударил его торцом ладони в морду, так что его голова отскочила назад. Удар был слишком слабым, чтобы полностью его вырубить, но оглушил его в достаточной степени, чтобы я смог вырвать станнер из его лап-чиджрит. Отскочив назад, чтобы меня не достали его клешни, я быстро трижды выстрелил ему в голову. Он рухнул, со всей силы стукнувшись носом о пол.
Позади меня что-то кричали другие охранники – видимо, они слышали стрекотание станнера. Я бросился к двери, зная, что никогда не смогу обогнать четверых мандазарских воинов, но другого выбора не было.
Важнее всего сейчас было как можно быстрее свернуть за угол, чтобы не попасть под обстрел. Я нырнул вправо, как раз в тот момент, когда позади застрекотали выстрелы. Вскочив на ноги, я готов уже был бежать дальше, когда послышался чей-то шепот:
– Тс-с!
Я повернулся. Прямо напротив меня, там, где продолжалось ответвление коридора, в тени кто-то стоял. Даже без освещения я мог различить желтый цвет панциря.
Воины подбежали к нам, но, как только они поравнялись с Невинностью и мной, их будто срезало проволокой, натянутой на их пути на высоте носа; однако никакой проволоки не было – запах королевского феромона ворвался в их носы и их мозги, и четверо охранников, дергаясь в судорогах, упали на пол. Я вышел из укрытия и полностью разрядил в них станнер, чтобы обезопасить нас от преследования.
***
Старая королева Истина, всегда планировавшая все заранее, оставила своей дочери путь к бегству. За пределами дворца, в королевском саду, была беседка, где находился один из концов «хвоста сперматозоида», благодаря которому можно было попасть в тайное убежище, располагавшееся на другой стороне планеты, где Невинность могла бы спокойно достигнуть зрелости. Отправив туда мою дочь, я уничтожил якорь, удерживавший конец «хвоста», и тот ускользнул прочь, словно оборвавшаяся струна.
Мне очень хотелось сопровождать ее, но требовалось уничтожить якорь. Кроме того, если бы я исчез, начали бы меня искать, а я не хотел, чтобы поиски привели ненароком к Невинности. Ей было всего семь лет; пока она не стала взрослой, для нее же было безопаснее, чтобы никто не знал о ее существовании.
Что касается меня, то я вернулся в королевский дворец, избегая ввязываться в драки: я слишком устал помогать силам добра. К тому же как я мог отличить, где добро, а где зло? Да и за что было драться, если все погибли или сбежали? Так что я прошел через дворец так, словно я был единственным, кто остался на Трояне, – без Саманты, Истины и Невинности, которых больше не было со мной.
В покоях королевы трупов уже не было. Я представил себе, как их уносят мятежники, чтобы выставить в качестве чьих-то трофеев. От этой мысли меня чуть не стошнило. Я упал на колени в засохшую лужу крови на том месте, где лежала Сэм, прижал к ней ладони и поднес окровавленные пальцы к носу…
Много дней спустя я оказался на базе. Никаких воспоминаний о том, каким образом я туда попал, у меня не осталось. Говорили, будто меня нашел кто-то из службы безопасности флота и оттащил на спасательный челнок, который покинул обезумевшую планету, унося меня в безопасную и безвоздушную тишину космоса.
***
После смерти Истины поддерживать порядок на планете стало невозможно. Все, кто мог, постарались как можно быстрее с нее убраться, в том числе и фасскистеры, заварившие всю эту кашу. Напоследок эти твари совершили еще один недостойный поступок по отношению к несчастному Трояну – оставили тайники с большим количеством нанитов, которые открылись в то самое мгновение, как только последний фасскистер покинул атмосферу Трояна.
Если верить фасскистерам, предназначением этих нанитов было «защищать мандазаров от них самих». В каком-то смысле это было правдой – благодаря Благотворному рою, как они их называли, мандазары лишились возможности уничтожить себя подчистую.
Микроскопические роботы пожирали пластик, особенно тот, который использовался для изоляции электропроводов, для изготовления микросхем и в качестве клея или уплотнителя. В течение недели большая часть троянской технологии в буквальном смысле развалилась – включая все компьютеры, энергосети и большую часть систем связи. Наниты также привели в негодность ядерное оружие, снаряды с нервно-паралитическим газом, и ряд лабораторий, где умные доктора-мандазары изучали инопланетные организмы в целях разработки биологического оружия. Разрушенными оказались важные компоненты военных самолетов, танков и подводных лодок.
С другой стороны, немалое количество народа можно убить и с помощью копий и луков. Что и сделали мандазары за прошедшие двадцать лет.
***
Смех. Вокруг смеялись. Я пришел в себя и понял, что сижу за капитанским столом на «Палисандре» и мною все еще владеет дух, который не дает мне управлять собственным телом. Видимо, он только что сказал нечто очень смешное – судя по тому, как хихикала Проуп и как блестели глаза Фестины. Даже Кайшо, лицо которой скрывали волосы, тоже смеялась. Видимо, высокоразвитые организмы не обладали иммунитетом к случайным шуткам.
Хотел бы я знать, какие слова только что сорвались с моих губ. За последний промежуток времени – не знаю, насколько долгий, – я перестал замечать, что именно я говорю, полностью поглощенный своими собственными мыслями о Невинности, о Сэм, о той ночи, когда все погибли.
Посмотрев направо, я увидел, что лейтенанту Хакви вовсе не смешно. Да, он улыбался, но это была напряженная улыбка, которая появляется, когда нет другого выбора. Не отпустил ли я какую-нибудь шутку на его счет? Вряд ли – если бы остальные смеялись по этому поводу, они бы время от времени поглядывали на него, хотя бы для того, чтобы видеть выражение его лица. Однако, насколько я мог понять, все три женщины вели себя так, словно вообще его не замечали. Словно я был единственным за столом, кого стоило слушать.
Что объясняло, почему Хакви выглядел столь угрюмо. Постепенно смех утих. Глаза Проуп все так же блестели, и взгляд ее был устремлен прямо на меня. Я не мог ошибиться в том, что он означает… И вдруг понял, что отвечаю тем же, ясно и отчетливо, словно между нами пробежал электрический разряд. В ужасе я попытался подчинить себе призрака, который в течение последнего часа, пока я не обращал на него внимания, среагировал на легкие заигрывания со стороны Проуп, и в итоге флирт расцвел в… в…
Нет! Отчаянным усилием воли я вернул себе контроль над телом и заставил себя опустить взгляд. Возможно, изобразив смущение, я смог бы устранить последствия своих невольных попыток ухаживать за капитаном… и за Фестиной и Кайшо тоже, судя по их виду. Женщины сияли так, словно мое остроумие и обаяние очаровало их всех.
Может быть, стоило просто пробормотать: «Извините» и сбежать к себе в каюту? Я посмотрел на мандазаров за соседним столом. Все пятеро тряслись и вздрагивали, словно охваченные групповым приступом эпилепсии. Расширенные ноздри жадно втягивали воздух.
Только одно обстоятельство могло заставить мандазаров вести себя так. Каким-то образом, незаметно для человеческого носа, воздух наполнился пронизывающим запахом королевского феромона.
Глава 27
НАБЛЮДАЮ, КАК ФЕСТИНА ВЫПУСКАЕТ ПАР
Кто-то за соседним столом прошептал:
– Они что, больны?
– Нет, – ответил я. – Не больны.
– Какой идиот притащил на корабль этих омаров?
Началась всеобщая суматоха. Проуп сверлила Фестину яростным взглядом, словно именно она была виновата в появлении на корабле заразных инопланетян; Фе-стина, в свою очередь, расспрашивала меня, в чем дело, а я отвечал, что не знаю, хотя на самом деле все прекрасно знал, за исключением того, откуда взялся феромон.
В конце концов капитан приказала всем разойтись, чтобы «освободить место доктору». Я хотел остаться, чтобы удостовериться, что с мандазарами все в порядке, но Проуп взяла меня за руку и отвела в мою каюту, неожиданно заговорив со мной легкомысленным девичьим голосом, совершенно неподобающим капитану звездолета. Я даже не понимал половины того, что она говорила, – мне вдруг страшно захотелось спать, вероятно из-за смещения привычного временного цикла.
Судя по намерениям державшей меня под руку женщины, она вскоре могла оказаться у меня в постели, еели мне не удастся как-то охладить ее пыл. Мне вовсе не хотелось ее злить, учитывая, что нам предстояло вместе провести на «Палисандре» несколько недель, но и спать с ней у меня не было никакого желания. Всего лишь день назад Проуп готова была зашвырнуть меня к черту на кулички, что вполне могла сделать и сейчас, если бы получила соответствующий приказ от Высшего совета. Кто-то, возможно, и согласился бы разделить постель с подобной особой, но у меня были несколько иные вкусы.
Так что я не стремился к любовным утехам. К тому же капитан вела себя чересчур развязно, словно была пьяна – хотя я не чувствовал запаха алкоголя. Я ощущал множество других ароматов – шампуня в волосах, мыла за ушами, шоколадного мусса на губах, пота в тех местах, где ее плечо и бедро соприкасались с моими – и ни капли спиртного.
Возможно, она была из тех, кто может вызывать у себя любовную страсть по собственному желанию, подобно дипломатам, которых я знал на Трояне. В конце концов, Сэм умела мастерски имитировать любые чувства, точно так же, как королева могла по собственному желанию испускать феромоны, когда ей нужно было кого-то напугать или заставить слушать или даже полюбить ее.
Интересно, какой феромон мог бы заставить капитана не любить меня?
***
Когда мы добрались до моей каюты, Проуп прошла в помещение, не отпуская мою руку. Я думал, что она собирается затащить меня прямо в койку, – и возможно, так бы оно и случилось, если бы я не ощутил резкий запах, напомнивший мне тосты с маслом. Причем это был не просто запах, он вызывал ощущение находящегося поблизости горячего, дымящегося тоста с поджаристой хрустящей корочкой. Не спрашивайте, как такое может быть, но ощущение было столь сильным, что я удивленно отпрянул.
Я резко остановился, из-за чего не ожидавшую этого женщину едва не отбросило назад, прислушался и понюхал воздух. Проуп продолжала цепляться за мой локоть, не слишком сильно, но настойчиво, словно ребенок, который хочет затащить отца в кондитерскую; но я стоял на месте, принюхиваясь к запаху тостов и пытаясь понять, что же это означает.
– Эдвард, – нетерпеливо сказала капитан, – в чем дело?
– Чувствуешь запах?
– Какой запах?
– Тостов с маслом.
Проуп потянула носом, но, похоже, чисто из вежливости.
– Ничего не чувствую, – сказала она и застенчиво моргнула. – Хочешь знать, какой запах мне бы понравился?
– Гм… – «Что, черт побери, с ней творится?»
Я продолжал осматривать помещение в поисках источника запаха. Шкаф? Нет. Стол? Койка? Неожиданно в моем полусонном мозгу что-то щелкнуло.
– Мозг корабля, – сказал я, – понизить освещенность на девяносто пять процентов.
– Это уже лучше, – пробормотала Проуп, когда в каюте стемнело. Она наклонилась и положила ладонь мне на грудь. – А теперь давай…
Договорить она не успела. Я высвободил руку и шагнул к койке. Запах определенно исходил оттуда. Быстрым движением я сдернул покрывало и одеяло.
На простыне, в ногах, там, куда обычно никто не смотрит, ложась спать, белая ткань была испещрена светящимися красными пятнышками.
– О-о-о, – простонала женщина. – Очень красиво. Только здесь плохо видно. Побрызгай лучше этой штукой на подушку, на стены. Давай сами ею намажемся, а потом будем слизывать друг с друга. Много ее у тебя?
Я уставился на нее, не веря собственным ушам. Неужели она была настолько пьяна, что не узнала балрога? С другой стороны, она могла рассмотреть его лишь как мох на ногах Кайшо, а не в виде отдельных спор, к тому же голова ее сейчас была занята совсем другими мыслями.
Она протянула руку к мерцающим спорам, словно маленький ребенок, пытающийся потрогать красивую безделушку. Я схватил ее за запястье и оттащил в сторону.
– Ты пожалеешь, если это сделаешь, – сказал я и, продолжая держать за руку, выволок ее из каюты в освещенный коридор.
– В чем дело? Разве мы не…
– Нет, – сказал я. – Не здесь.
– Тогда, может быть, у меня? Я капитан. У меня большая каюта и большая кровать.
– Не сегодня. – Я покачал головой. – Мне нужно кое о чем доложить адмиралу.
– Фестине? – спросила она срывающимся голосом. – Ты бросаешь меня ради этой уродины?
Проуп закричала. Крик ее напоминал вопль разъяренной кошки, он даже казался каким-то неестественным – словно восьмилетнюю девочку обидели мальчишки и она вопит во все горло, чтобы поднять собственный боевой дух. Но в выражении лица Проуп не было ничего детского, оно было искажено гневом и злобой, не направленными ни на меня, ни на кого-либо еще, – они просто рвались наружу вместе с криком, как будто из нее изливалась потоком первобытная звериная ярость.
Вопль оборвался столь же неожиданно, как и начался. Проуп захлопнула рот – слышно было, как слегка лязгнули зубы, – и, шаркая ногами, ушла прочь, даже не оглянувшись, словно сомнамбула.
Из громкоговорителя над головой раздался голос мозга корабля:
– Есть проблемы? Нужна помощь? Есть проблемы? Нужна помощь?
– Мозг корабля, – сказал я, – пусть робот снимет все белье с моей койки. Не важно, будет ли это робот-уборщик, или робот для работы с ядовитыми веществами – какой сочтешь нужным. Сними простыни и оставь их в каюте Кайшо; если потребуется, взломай дверь.
– Боюсь, что это не…
– Делай, что говорю! Мой отец – адмирал флота Александр Йорк, а он не любит, когда чересчур дерзкий искусственный интеллект не подчиняется приказам. Мне нужны результаты, а не оправдания.
Я развернулся и быстро зашагал по коридору – словно от мозга корабля можно было уйти. Каждые две секунды я проходил мимо очередного громкоговорителя, но возражений больше не слышалось. Видимо, тот, кто программировал корабельную систему, предполагал возможность угроз со стороны умственно отсталого адмиральского сына.
***
Фестины в ее каюте не было, несмотря на уже почти полночь по времени «Палисандра». Я нашел ее в спортзале, где она в одиночестве лупила по тяжелому мешку. Причем лупила всерьез – не как на обычных тренировках, когда по двадцать раз повторяешь один и тот же прием или пытаешься за две минуты нанести как можно больше ударов. Она работала локтями и коленями, высоко подпрыгнув, выбрасывала вперед ноги, била торцом и ребром ладони, в общем, издевалась над несчастным мешком, выкрикивая что-то кровожадное. Для меня это отнюдь не выглядело настоящим боевым искусством, но, возможно, ей просто хотелось к чему-то приложить все имеющиеся у нее силы.
Я ничего не сказал, подождав, когда она сама меня заметит. Фестина прыгала вокруг мешка, нанося удары под разными углами, и в конце концов оказалась лицом ко мне. Увидев меня, она остановилась, слегка запыхавшись.
Несмотря на то что Фестина тяжело дышала и вся вспотела, выглядела она вполне неплохо в легкой футболке и свободных хлопчатобумажных брюках – и то и другое адмиральского серого цвета, но простое и без излишеств. Столь простую одежду во флотских спортзалах встретишь нечасто – обычно надевают нечто из хитроумных волокон, поддерживающих температуру тела, или намазываются мазями, быстрее сжигающими жир. Впрочем, Фестина всегда подчеркивала, что во многом отличается от обычных офицеров флота.
– Я думала, ты с Проуп. – Она старалась не встречаться со мной взглядом.
– Это Проуп была со мной, а не наоборот. И вела она себя, мягко говоря, странно.
Фестина посмотрела на часы на стене спортзала. Внезапно у меня возникло странное ощущение, будто она пытается сообразить, как долго я пробыл с Проуп и хватило ли нам времени для того, чтобы… ну, вы поняли.
– В моей каюте оказались споры балрога, – смущенно пробормотал я. – Словно мина-ловушка. Мне повезло, что я почувствовал необычный запах.
– Вот как? Никогда не замечала, что балрог чем-то пахнет. – Женщина все еще не смотрела мне в глаза. – Возможно, у тебя нюх получше моего.
Я пожал плечами.
– Я ведь на три процента мандазар – должна же быть от этого хоть какая-то польза.
– Это тебя беспокоит?
– Мне нравятся мандазары, – сказал я. – Просто как-то странно думать, что я не совсем человек.
– Привыкнешь, – ответила она. – Ощущать себя не вполне человеком – нормальное состояние для разведчика.
– Но ведь ты человек.
Она посмотрела на меня – впервые с тех пор, как я вошел в зал, – но через полсекунды снова отвела взгляд и ударила кулаком по висевшему перед ней мешку.
– Господи, – пробормотала она, – похоже, в воду что-то подмешали.
– О чем ты?
Она снова стукнула по мешку.
– Эдвард, мне сейчас хочется зубами содрать с тебя одежду. Настолько сильно… – Она наклонилась и прижалась лицом к жесткой коже мешка. – Наверное, тебе лучше уйти, пока у меня не поехала крыша. Если она уже не поехала.
Я лишь молча смотрел на нее.
– Как я вижу, ты не уходишь, – сказала она несколько секунд спустя. В такой позе она ничего не могла видеть.
– Ты действительно хочешь, чтобы я ушел? – спросил я.
– Конечно нет. Я хочу, чтобы ты швырнул меня на ближайший мат и оттрахал до полусмерти. Знаю, это совершенно на меня не похоже, но… – Фестина покачала головой. – Я едва могу говорить связно. Со мной множество раз бывало похожее, но все же не настолько… – Она рассмеялась – странным смехом, словно опасалась, что иначе заплачет. – Знаешь, насколько я была вне себя от ревности, когда думала, что вы с Проуп…
– Между нами ничего не было, – быстро сказал я.
– Тем лучше для тебя. И тем хуже для Проуп. Господи, эта женщина готова была раздеть тебя прямо за обеденным столом – словно ей впервые в жизни по-настоящему захотелось раздеться и потереться о каждую симпатичную ямочку на твоем… – Фестина снова сдавленно рассмеялась. – А мне отчаянно хотелось врезать ей в рожу, чтобы ты весь мог принадлежать мне. Если бы у мандазаров не случился приступ… Впрочем, мне самой хотелось им сказать: «Ребята, я знаю, что с вами, я сама свихнулась». – Она помолчала, затем продолжила: – Я ведь несу чушь, да? Настоящую чушь. Я никогда так не разговаривала с мужчинами. И самое отвратительное, что я делаю это лишь потому, что мне страшно хочется, чтобы ты возбудился. Мужчина ведь хочет, чтобы женщина бросалась ему в ноги, верно? Верно? Просто скажи, и я, скорее всего, сделаю все, что ты хочешь. Три минуты назад я потеряла всяческий стыд.
Возможно, она и потеряла всяческий стыд, но я – нет. У меня горели щеки. Сначала Проуп, теперь Фестина… словно обе они были пьяны или находились под действием наркотиков. Но подобное казалось безумием.
Фестина наконец показалась из-за мешка и повернулась ко мне. Лицо ее покрывал румянец, по щекам текли слезы.
– Эдвард! – Она судорожно сглотнула. – Прошу тебя, уйди. Уйди и забудь, что ты здесь был. Видит бог, возможно, я и сама об этом забуду – у меня чертовски кружится голова. Просто… уйди, пока я не совершила что-либо непростительное. Пожалуйста.
Я подумал о том, что, по ее мнению, может быть непростительным. Броситься мне в объятия? Что в этом такого ужасного? Или это для нее это будет означать, что она воспользовалась своим преимуществом над… таким, как я?
Внезапно я вспомнил о Советнице, о том, как она предложила мне себя прошлой ночью, а я отказался – потому что решил, что она всего лишь ребенок, который не может отвечать за свои поступки и которого нужно оберегать, поскольку он еще глуп. Словно отправиться с ней в постель для меня значило то же самое, что и изнасиловать умственно отсталую.
А теперь Фестина оберегала меня.
***
Мне вдруг захотелось крикнуть: «Почему ты думаешь, что мне не хотелось бы швырнуть тебя на мат? Может быть, я тоже мечтал раздеться догола и тереться о твои ямочки. Почему ты считаешь, что это некий ужасный грех?»
Неужели Фестина думала, что это будет изнасилованием умственно отсталого?
Я не хотел, чтобы она меня оберегала. Но я должен был оберегать ее. Она была пьяна или что-то в этом роде.
Молча повернувшись, я вышел из спортзала. За дверью я остановился и подождал. До меня доносились тихие всхлипывания. Потом она снова начала колотить по мешку. Очень, очень сильно.
Мне вдруг настолько захотелось спать, что я почувствовал – еще немного, и я сейчас упаду. Жаль, что моя каюта была заражена балрогами.
Мандазары не пользовались четырьмя из своих пяти кают, но мозг корабля не пустил бы меня туда в их отсутствие. Возможно, компьютер полагал, что я могу что-то украсть.
Я направился в переднюю часть корабля и остановился у двери рядом с мостиком.
Проуп еще не спала. Когда она ответила на мой стук, я понял, что она плакала. Не думаю, что прежде ей часто приходилось плакать. И на всем корабле не было никого, кто мог бы обнять ее, пока она не перестанет рыдать.
Ну что ж… Она как раз собиралась ложиться в свою большую кровать.
***
Я проснулся, чувствуя запах собственного пота – и пота женщины, которая лежала позади меня на своей большой кровати, разметав по подушке влажные волосы. Она крепко спала, медленно и глубоко дыша. В рассказах, которые я читал, женщины после секса всегда спят с легкой улыбкой на губах, но, слава богу, в реальности это не так. Не думаю, что я смог бы вынести подобное.
Что касается меня, то оказалось, что я сижу голый за терминалом капитанского компьютера. Я ничего не помнил о том, как там очутился. Мне было холодно, словно я сидел там уже довольно долго.
На экране передо мной был список файлов, извлеченных из памяти мозга корабля. Мои собственные личные файлы, в которых почти ничего не содержалось – лишь официальные данные из базы флота, и моя до смешного маленькая личная адресная книга. (В ней не было ни одной записи, кроме имени отца. Когда-то там было еще имя сестры, но одна женщина, с которой я познакомился на базе, заставила меня его стереть.)
Я тупо смотрел на экран, не обращая внимания на имена файлов… пока не сообразил, что чего-то не хватает.
Поиск. Поиск. Но файл, который я искал, исчез. Файл, содержавший секретные коды доступа, которые дала мне Саманта.
А я сидел за служебным терминалом Проуп, не помня ничего о событиях последних нескольких часов. Весь дрожа, я пытался понять, что же я наделал.
Часть четвертая
ВСТУПАЮ ПОД СВОДЫ СОБОРА
Глава 28
ЛЕТИМ СКВОЗЬ КОСМОС
Я ушел из капитанской каюты еще до того, как она проснулась, и провел остаток ночи в кают-компании. Утром две женщины из службы жизнеобеспечения разбудили меня и сказали, что я ужасно выгляжу. Они вели себя вполне любезно, но отнюдь не производили впечатления ненасытных или озабоченных. Что бы ни произошло со мной ночью – похоже, все закончилось, не оставив последствий.
Днем Фестина и Проуп пытались делать вид, будто ничего не случилось, но первая еще долго не смотрела мне в глаза, а взгляд второй, напротив, всегда был устремлен на меня, когда ей казалось, будто я этого не замечаю.
***
«Палисандр» мчался сквозь безмолвие космоса. Ничего не произошло, когда мы пересекли границу системы Целестии – впрочем, с некоторых лиц исчезло напряженное выражение, а многие вдруг вспомнили о сплетнях и анекдотах, которые собирались рассказать друг другу.
Мы все остались живы. Жизнь продолжалась.
***
Как и предполагал Тобит, Кайшо заявила, что подложила споры мне под дверь и в постель просто ради шутки.
– Я хотела увидеть, какое будет у тебя лицо, Тилу.
Это прозвучало пугающе – как она могла видеть мое лицо, если ее самой не было поблизости? Она поклялась, что балрог с самого начала знал, что я найду споры, не наступив на них, так что ничего страшного случиться не могло.
Фестина тем не менее основательно ее отругала, и Кайшо пообещала, что больше так шутить не будет. Никто из нас ей всерьез не поверил, но адмиралу не хотелось запирать ее под замок или изобретать какое-либо другое наказание. Разведчики не любят выносить сор из избы, и чересчур запугивать балрога тоже не стоило: если его разозлить, никто не мог сказать, как он поступит в ответ.
Мы сделали вид, будто все в порядке. Я проводил время в обществе разведчиков – Фестины, Кайшо, Тобита и Бенджамина, отвечая на их расспросы насчет Трояна. Вскоре они поняли, что я ничего не знаю о двадцати годах войны, по крайней мере ничего полезного, и мы переключились на другие темы, вроде того, как обездвижить воина, не убивая его, и на личности королев Стойкости, Чести и Доброты. Поскольку эти королевы занимали свои посты дольше всех, возможно, одна из них пробилась на самый верх – если не считать того, что они являлись также наиболее очевидными мишенями для незаконных королев, так что, вполне возможно, их давно уже не было в живых.
Никто не мог этого знать. Все записи, которые вели наблюдатели на базе, имели гриф «Строго секретно», и даже у Фестины не было к ним доступа. Кто-то из высокопоставленных адмиралов не хотел, чтобы мы знали, что происходит на Трояне, – вероятнее всего, тот самый, кто содействовал вербовщикам и миссии «Ивы». Или мой отец, пытавшийся скрыть неудачу Саманты. За дни, проведенные на «Палисандре», я окончательно понял, насколько безумной была идея поставить неопытную двадцатилетнюю девушку во главе дипломатической миссии, а затем держать ее на этом посту в течение последующих пятнадцати лет, несмотря на все более ухудшавшуюся ситуацию. Чем, черт побери, думал отец? И почему подобное допустили другие адмиралы? Вероятно, отец направлял в Совет сфабрикованные доклады, так что никто не знал, что дела у Сэм идут не лучшим образом. Отец хотел защитить свою дочь, и себя тоже – в конце концов, это он назначил ее на должность, с которой она не смогла справиться.
Прежде у меня никогда не возникало мыслей о том, что Саманта провалила свою миссию. Возможно, я стал умнее. Фестина в некотором роде намекнула мне об этом после того, как мы провели вместе несколько дней – по ее мнению, мне следовало пройти тест на интеллект, поскольку она не верила в низкие показатели, содержавшиеся в моих официальных данных.
– Твой интеллект намного выше, – сказала она. – Может быть, сам ты так и не считаешь, но это правда.
Я знал, что на самом деле все было совсем иначе – отец подделал мои истинные показатели в сторону увеличения, чтобы они соответствовали минимальным требованиям, предъявлявшимся на флоте. Впрочем, даже если я и стал умнее, меня это не волновало; всю мою жизнь я был тем, кто я есть, и ненавидел саму мысль о каких-либо переменах.
Но я действительно менялся. Находясь рядом с Кайшо, я постоянно чувствовал тот самый запах тостов с маслом. Никто другой ничего не замечал. А с течением времени я стал ощущать и другие запахи, причем весьма странные.
От капитана Проуп пахло свежей зеленью – именно самим цветом. Не могу сказать, как можно чувствовать запах цвета – похоже, у меня в мозгах на самом деле все перепуталось. Но каждый раз, когда Проуп бросала на меня взгляд, воздух заполнялся туманным зеленым ароматом.
От Фестины пахло грозой – не запахом грозы, но ее звуками – раскатами грома, шумом ветра и дождя. А иногда от нее пахло радугой. Я ощущал запах грома каждый раз, когда в каюту входила Фестина Рамос.
От Тобита пахло морщинистой поверхностью грецкого ореха – ее структурой, а не запахом. А Бенджамин… Бенджамин вызывал у меня странное ощущение, от которого мне хотелось зевнуть и потянуться, и почему-то от этого мне становилось не по себе; я спокойно относился к людям, от которых пахло зеленью, грозой или грецким орехом, но Бенджамин по-настоящему действовал мне на нервы.
Сколько бы я ни зевал и ни потягивался, ощущение не проходило.
***
Проведя очередное утро в обществе разведчиков, днем я занимался тем, что обучал мандазаров основам их собственной культуры, чтобы они могли сойти за местное население, если вдруг это потребуется. Советница и рабочие воспринимали мои слова словно божественное откровение, независимо от того, насколько они противоречили их прежним представлениям о родной планете. Зилипулл оказался более упрямым, заявляя, что Уилла и Уолда говорили, будто королева Предусмотрительность объявила Континентальный указ в ответ на угрозу со стороны гринстрайдеров, пытавшихся колонизировать…
Но возражения обычно длились недолго. Секунд через тридцать он неожиданно захлопывал рот и шепотом извинялся: «Прости, Тилу. Знание – ты, невежество – я. Прости. Прости».
Когда я в первый раз это услышал, у меня отвалилась челюсть. Воины никогда не уступают оппоненту в споре, если только…
Я понюхал воздух. Мой новый сверхчувствительный нос ощутил странный запах, исходивший от моей кожи, – сильный и резкий, словно запах эфира.
У меня возникло сильное подозрение, что это королевский феромон.
***
Теперь, когда я мог ощущать запахи феромонов, они преследовали меня повсюду. Они исходили не только от мандазаров, но и от членов экипажа… и вообще от всех.
И от меня. Каждую секунду. Феромоны чем-то напоминали фанатичных слуг, готовых исполнить мою малейшую прихоть – даже если мне самому этого совершенно не хотелось.
Мне не хотелось выигрывать споры с Зилипуллом, оглушая его химическим молотом, но я ничего не мог поделать. Если он возражал мне дольше нескольких секунд, феромон вырабатывался помимо моей воли. Что еще хуже, Зилипулл принимал это как должное, словно у меня имелось полное право заставить его сменить свое мнение.
По сути, это ничем не отличалось от промывки мозгов – словно я одурманивал его наркотиками, пока он не забывал о своих прежних убеждениях и не начинал послушно принимать на веру все то, что я ему говорил.
От этого меня едва не тошнило. Но с людьми было еще хуже.
По утрам, когда мы собирались в зале для инструктажей вместе с Фестиной, Кайшо и остальными, они обсуждали свои проблемы разведчиков, планы на случай непредвиденных обстоятельств или что делать, если не удастся найти людей с «Ивы»… а мои мысли в это время были заняты совсем другим. Иногда я вдруг обнаруживал, что смотрю на Фестину, думая о том, что она выглядит весьма привлекательно, несмотря на пятно на лице; я вспоминал ее слова в спортзале насчет мата и думал, что, возможно, сделал глупость, отправившись в каюту к Проуп, вместо того чтобы остаться с женщиной, о которой по-настоящему мечтал.
В следующее мгновение я начинал ощущать запах феромона – сильный, ничем не разбавленный аромат секса, словно лассо готовое заарканить добычу. Фестона краснела настолько, что пятно на щеке становилось почти незаметным, и начинала переминаться с ноги на ногу, словно не могла стоять спокойно. Мне приходилось извиняться и идти в душевую, где я обливался холодной водой, пока запах феромона не исчезал.
А потом, когда я возвращался, Кайшо всегда спрашивала: «Ну как, легче, ваше величество?», с неприкрытой усмешкой в голосе. Вероятно, балрог мог читать мои мысли и пробовать феромон «на вкус». Что касается людей, они даже не замечали, что ощущают какой-то запах, но таяли, будто масло, когда этот запах проникал в их мозг.
Фестина никогда не появлялась ночью у двери моей каюты – ей хватало силы воли. Что касается Проуп, то она продержалась лишь два дня, а на третий вечер явилась ко мне, якобы «удостовериться, что со мной все в порядке». Забавно, что я ни разу не воздействовал на эту женщину «сексуальным феромоном», за исключением той первой ночи, когда феромон, судя по всему, сочился из всех пор моего тела, а я по собственной глупости этого не заметил. Но тем не менее капитан пришла, с несколько смущенным видом, словно сама не понимала, зачем это сделала. Возможно, ей хотелось извиниться за свое развязное поведение, а может быть, напротив, она хотела доказать себе самой, что вполне могла бы затащить меня к себе в постель совершенно хладнокровно и без лишних эмоций.
Так или иначе, она определенно намеревалась провести со мной еще одну ночь, даже если ей пришлось бы пойти наперекор собственным инстинктам. У меня вдруг возникло странное чувство – словно Проуп была маленькой девочкой, пытавшейся выглядеть отважной, несмотря ни на что.
Родительские чувства – у старины Эдварда… Возможно, унизительно было думать так о взрослой женщине, но в последнее время мне казалось, что я воспринимаю всех подряд как бедных и несчастных, которых нужно защищать и оберегать.
Так что же делать с Проуп? Естественно, снова переспать с ней я не мог; не следовало поступать так и в первый раз. Можно было с легкостью издать какой-нибудь отвратительный запах, который прогнал бы ее прочь, – все, что требовалось, это подумать о том, чего мне хочется, и от моего тела начало бы нести тухлыми яйцами, или мертвечиной, или чем-нибудь еще похуже, но это выглядело бы чересчур грубо. Мне не хотелось подавлять эту женщину или подчинять ее своей воле, мне нужно было лишь, чтобы она оставила меня в покое.
Тем временем капитан присела на край койки и начала говорить о какой-то неполадке в оборудовании, о котором я никогда не слышал, и что на ремонт потребовалось два часа, хотя предполагалось, что потребуется всего час сорок пять минут, и почему на флоте не готовят нормальных техников…
Все время, пока она говорила, ее рука то тянулась к застежке форменного кителя, то снова отдергивалась – словно она обещала себе, что начнет раздеваться, как только войдет в каюту, но теперь ей не хватало решимости. Ее поведение выглядело вполне соблазнительно, и вскоре она наверняка нашла бы в себе силы, чтобы сорвать одежду. Мне отчаянно хотелось придумать какой-нибудь выход, прежде чем это произойдет.
Как ни странно, я его нашел. Пока она продолжала говорить что-то насчет вконец обленившейся команды, я подумал: «А что будет, если я начну пахнуть зеленым?»
Тридцать секунд спустя от меня пахло именно так. Мне не нужно было хмурить брови и сосредотачиваться, все произошло само собой – словно мое тело знало, что делать, без какого-либо участия разума. Странно, удивительно и пугающе – но я начал пахнуть в точности так же, как и сама Проуп, только сильнее, словно я был ее братом, или сестрой, или матерью, или отцом. У людей ведь есть инстинкт, заставляющий избегать близкородственного спаривания, верно? Правда, существовала вероятность, что Проуп захочет воспользоваться уникальным шансом переспать сама с собой, но я лишь скрестил пальцы, надеясь, что феромоны пересилят ее тщеславие.
Голос капитана оборвался. Она посмотрела на меня, и ее лицо исказила слабая гримаса боли. Секунд десять она смотрела мне прямо в глаза, потом пробормотала:
– Ладно, мне завтра рано вставать. – И выскочила вон из каюты, словно ее внезапно начало тошнить.
Возможно, так оно и было. В каком-то смысле это заставило меня задуматься о семье Проуп.
***
На этом все не закончилось. В последующие дни капитан еще несколько раз пыталась явиться ко мне, словно ненавидела себя за то, что пошла на попятный, и отчаянно хотела доказать, что сумеет добиться своего. Обычно я чувствовал ее приближение по запаху и сам начинал пахнуть зеленым, заставляя ее позорно бежать прочь; но однажды она застала меня врасплох и в порыве внезапной решимости прижала к ближайшей переборке. Она крепко поцеловала меня в губы и начала тереться о меня бедрами – раз, другой, третий… Неподалеку послышались чьи-то голоса, и она отпустила меня.
– Позже, – прошептала она и самоуверенно зашагала прочь, словно наконец удовлетворив свое тайное желание.
После этого я решил, что буду пахнуть зеленым утром, днем и ночью, пока не покину корабль. Но Фестина начала на меня ворчать, а лейтенант Хакви стал повсюду следовать за мной по пятам. Когда я в тот день встретился с мандазарами, Советница с болью посмотрела на меня:
– О, Тилу… тебе это действительно нужно?
В конце концов я избавился от запаха Проуп и держался до конца полета, насколько хватало сил.
Глава 29
ВХОДИМ В СИСТЕМУ
Оказавшись в системе Трояна, мы не обнаружили никаких признаков ни «Ивы», ни черного корабля. Впрочем, это ничего не значило – звездолеты легко могут маскироваться, просто отключив все источники энергии. Стоит вывести корабль на орбиту вокруг газового гиганта, и его легко можно принять за обломок космической каменной глыбы.
Никто не стрелял в «Палисандр», когда мы вышли на орбиту планеты. Дэйд заявил, что это хороший знак. В последние несколько дней он не раз высказывал мнение, что ни у кого на Трояне не осталось ракет «земля – космос», о чем позаботились наниты фасскистеров. Он признавал, что, возможно, каким-то ракетным базам и удалось избежать Роя – если они были достаточно хорошо загерметизированы и защищены от гигантских облаков нанитов, – но в этом случае ракетами уже наверняка давно бы воспользовались, разве не так? В условиях, когда все остальные сражались мечами и копьями, воздушные бомбардировки должны были оказаться настолько действенными, что ни одна армия не стала бы держать свои снаряды и ракеты в законсервированном состоянии в течение двадцати лет, особенно в условиях постоянной угрозы со стороны нанитов Роя. Любой здравомыслящий командир использовал бы бомбы, пока они еще были на что-то годны.
– А как насчет ракеты, которая едва не попала в базу? – спросил тогда Тобит. – Это что, лишь игра воображения Йорка?
Бенджамин пожал плечами.
– Но ведь она не попала в базу, верно? Идеальный промах – достаточный для того, чтобы напугать людей и заставить их эвакуироваться, но никому не принесший вреда. А затем – сюрприз! – как только персонал базы начинает разбегаться, появляется «Ива» со своей тайной миссией.
– О господи, – сказала Фестина, хлопнув ладонью по лбу.
Я не вполне понимал, что имеет в виду Дэйд.
– Гм… хочешь сказать, это «Ива» стреляла в нас? Чтобы все разбежались?
Дэйд кивнул.
– Они вполне могли модифицировать стандартный снаряд-зонд сразу же по прибытии в систему. Таким образом, пока они находились в глубоком космосе, у них на борту не было смертоносного оружия и у Лиги Наций не возникло бы никаких подозрений. «Ива» выпустила снаряд по вашей базе, но так, чтобы он не причинил никаких серьезных повреждений. Никто из разумных существ не подвергся опасности, так что Лиге было попросту наплевать на случившееся.
– Ненавижу говорить такое, – проворчал Тобит, – но парень, похоже, прав.
– Значит, я все-таки могу отправиться с вами? – спросил Дэйд.
Он перевел взгляд с Тобита на Фестину и обратно. Те переглянулись, но промолчали.
– Я знаю, о чем вы думаете, – сказал Дэйд. – Вы не хотите, чтобы я высаживался на Троян вместе с вами, потому что я не настоящий разведчик.
Фестина и Тобит никогда ему такого не говорили – по крайней мере прямо. Но, планируя нашу миссию, они то и дело намекали, что, возможно, обойдутся без него. Постоянно слышалось: «Тобит, ты с этим справишься», или «Эдвард, будешь делать то-то и то-то», но ни разу: «Бенджамин, а вот задание для тебя».
– Ты – кадет, – спокойно пояснила Фестина. – Ты здесь на практике. И с нашей стороны было бы слишком безответственно рисковать твоей жизнью, взяв тебя с собой на воюющую планету, в то время как Филар, Эдвард и я – опытные разведчики.
– Вы не разведчик, вы адмирал, – ответил Дэйд, не обращая внимания на стальной взгляд женщины. – А Йорк – и вовсе не настоящий разведчик, он и в Академии-то никогда не был. Так что остается только Тобит, а в группе, высаживающейся на планету, должно быть не менее двух разведчиков…
– Бенни… – начал Тобит.
– Не называй меня Бенни, – огрызнулся Дэйд. – Истинная причина, по которой ты против меня, – потому что я… я не похож на разведчика. Разве не так? Я просто нормальный парень, который никогда не испытывал того же, что и вы, поскольку у меня нет ни родимого пятна, ни изуродованной руки, ни… – Он махнул в мою сторону. – Не важно. Мне жаль, что флот поломал вам жизнь, но это не моя вина. И это уже старая история. Я просто имею в виду, – он показал на Фестину, – вот я здесь, с той самой женщиной, которая положила конец этому дерьму, а вы объявляете меня человеком второго сорта только потому, что у меня нет никаких уродств. Послушайте, адмирал, – я ведь здесь именно благодаря вам. Именно благодаря вам флот вынужден принимать в Академию разведки всех желающих. Вам удалось устранить давнюю несправедливость, и я решил: «Может, и я смогу чем-то помочь?» Чем быстрее такие, как я, вольются в корпус, тем быстрее флот перестанет считать разведчиков обреченными, расходным материалом. Но, должен сказать, я не получал ничего, кроме огорчений, с тех пор, как подписал контракт. Преподаватели в Академии, другие кадеты – все вы считаете меня досадной помехой, от которой неплохо было бы избавиться. Так вот, я никуда не уйду – я намерен стать разведчиком. Я просто хочу, чтобы вы это поняли и начали относиться ко мне как к одному из членов команды.
Тишина. Я не видел выражения лиц других, поскольку мой взгляд был прикован к носкам моих собственных ботинок. Воздух был насыщен смесью эмоций – гнева, чувства вины, негодования, смущения, шедших со всех сторон.
Наконец Фестина вздохнула.
– Дэйд, когда-то я сказала бы, что любой, кто сам хочет стать разведчиком, слишком безумен для того, чтобы быть принятым в корпус. Ты меня беспокоишь. Возможно, в тебе и есть что-то, чего я не замечаю, но ты определенно кажешься мне юным романтиком, чересчур наивным для того, чтобы понимать, насколько опасен реальный мир. Жизнь тебя чертовски избаловала, несмотря на все ее кажущиеся трудности, и все тренировки в Академии не научили тебя заботиться о себе самом. Но, – продолжала она, – ты никогда этого не поймешь, пока не увидишь сам. Так что поздравляю: ты можешь высадиться вместе с нами на Троян. Хотелось бы надеяться, что пребывание на опустошенной войной планете откроет тебе глаза, не погубив при этом всех нас. Меня, конечно, несколько пугает подобная перспектива, но я все же намерена рискнуть. Иначе я могу начать считать, что Адмиралтейство все же было право, выбирая разведчиков лишь из тех, кто знает, что вселенная жестока и беспощадна. Из тех, кому это известно с рождения.
Она многозначительно наклонила голову, демонстрируя Бенни свое родимое пятно.
– Я выросла, уже зная кое-что такое, чего ты не знал, Дэйд. Так же, как и Тобит и Кайшо. И даже Йорк, хотя он до сих пор не считает, что достоин носить форму разведчика. Йорк никогда не учился в Академии, но форма ему вполне к лицу. Что же касается тебя, Дэйд, – я даю тебе шанс, поскольку не думаю, что за всю свою жизнь ты хоть раз проходил настоящее испытание. Возможно, каким-то чудом ты действительно окажешься истинным разведчиком. Если же нет… что ж, учитывая, что мы высаживаемся в зоне военных действий, твоя будущая карьера беспокоит нас меньше всего.
Она немного подождала, затем совершила самый неожиданный поступок, какой только может совершить разведчик: подняла руку, отдала Дэйду честь и сухо сказала: «Свободен». Парню потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить, что Фестина – адмирал; затем с каменным лицом он отдал честь в ответ и на негнущихся ногах вышел за дверь.
Все остальные секунду сидели неподвижно, затем медленно выдохнули.
– Как думаешь, Кайшо? – тихо спросила Фестина. – Есть шанс, что парнишка поумнеет?
Кайшо подняла обе руки к волосам и неожиданно откинула их, словно ей вдруг стало жарко. Я успел заметить ее красивое, хотя и покрытое легкой сеткой морщин лицо, чуть влажное от пота; затем она снова отпустила волосы, и они упали на прежнее место.
– В парне действительно кое-что есть, – прошептала она. – Но не думаю, что вам это понравится..
Глава 30
ЗАГЛЯДЫВАЕМ К СОСЕДЯМ
Мы совершили три витка вокруг Трояна, но так и не сумели принять никаких сигналов от его обитателей.
– Что, если радиостанции разведчиков тоже сожрали наниты фасскистеров? – шепотом спросил я у Фестины.
Она покачала головой.
– Как только мы узнали о Рое, наши специалисты разработали оборудование, которое неуязвимо для этих тварей. Иначе весь флот оказался бы отдан на милость фасскистеров.
– Угу, – вмешался Тобит, – с нашей техникой все должно быть в порядке. Конечно, – добавил он, – фасскистеры вполне могли изобрести новый Рой, который может сожрать и ее. Но будем надеяться, ничего такого на Трояне нет.
– Не должно быть, – сказала Фестина. – Если разведчики с «Ивы» ничего не передают, значит, они просто осторожны. В зоне военных действий слишком опасно вести постоянную передачу, даже если сообщение закодировано и выглядит как помехи. Рано или поздно какая-то из армий сочтет тебя подпольным агентом, который пересылает разведданные противнику, и оглянуться не успеешь, как тебя окружит целый взвод вооруженных до зубов солдат.
К счастью для нас, имелся и резервный способ связи. Когда команда разведчиков получает назначение на корабль, им выделяется «секунда для связи» – одна секунда в стандартных двадцатичетырехчасовых сутках, предназначенная для передачи аварийного сигнала, если они окажутся на планете, где долго находиться в эфире слишком опасно. Потребовались некоторые подсчеты, чтобы перевести время «Ивы» во время «Палисандра» и учесть релятивистское смещение, но в конце концов Фестина и Тобит пришли к выводу, что находящиеся на Трояне должны выходить на связь в 23:46:22 по времени «Палисандра». Поскольку сейчас по корабельным часам было лишь утро, нам предстояло ждать почти целый день.
– Как-то надо убить время, – сказал Тобит. – Кто-нибудь умеет играть в покер?