Геворкян Эдуард
Прагматическая санкция
Э.Геворкян
Прагматическая санкция
\"Он все шагал и шагал, совершая свой дальний путь, и не мог повернуть
назад. Впереди виднелись какие-то странные силуэты...
Один раз судорожным усилием ему удалось обернуться.
Сзади смутно виднелась бредущая по дороге фигура, а за ней
внезапно возникла еще одна... и еще одна... и еще...\"
А. Бестер \"Звездочка светлая, звездочка ранняя\"
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА :
Александр Батов - тридцатипятилетний шатен, склонен к полноте, немного близорук, работает в университете, живет в типовой двухкомнатной квартире с видом на индустриальный пейзаж, слегка облагороженный растительностью.
Серафима Батова - жена его, несколько моложе Батова, брюнетка, тонкие черты лица, дизайнер.
Сергей Филонов - приятель Батова, одноклассник, художник.
Евангелина - студентка Батова, ярко-рыжая, стройная, крепкая девушка.
Д з е н и с - высокий, голубоглазый, совершенно лысый мужчина лет пятидесяти.
Анна Павловна - соседка Батовых по лестничной площадке. Преподавательница языка и литературы. Пенсионерка. Опрятная сухощавая женщина.
Доминик - студент Батова, житель одной из латиноамериканских стран.
Аршак Змрян - очень далекий родственник Батова, коренастый предпенсионного возраста мужчина.
Мечников - представитель жилищно-эксплуатационной конторы, пенсионер.
Действие происходит в квартире Батовых, на лестничной площадке, а также в других местах. Время действия - наши дни.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая
Со вкусом обставленная квартира Батовых. Стенка, диван, кресла, проигрыватель. Телевизора, впрочем, нет. На стенах - несколько картин, темные тона, едва заметные лица... Серафима Батова сидит на резной, стилизованной под старину табуретке. Александр Батов доедает ужин.
Батов. Спасибо, дорогая, было очень вкусно!
Батова. Мясо я пережарила...
Батов. Да нет, вполне...
Собирает посуду, уносит, возвращается.
Батова. Что-то у вас сегодня затянулось... Опять Благовестов три часа распинался?
Батов. Хуже! Выпустили его аспирантов. Три штуки. Один другого дремучее! Народ молча зверел...
Батова. А ты что?
Батов. Что - я? Ругался последними словами. Молча... Бурлил, так сказать, нутром, оглядывая кислые физиономии братьев и сестер по кафедре. Размышлял, что получится, если голову шефа засеять одуванчиками.
Батова. А-а-а...
Батов. Брось, у самого в печенках сидит. Куда я уйду? У нас тихо, спокойно, как в катафалке. Вот, скоро еще сборник кафедральный выйдет, а там и монографии сподоблюсь... Булькаем помаленьку.
Батова. Маркизов сегодня звонил, просил срочно с ним связаться.
Батов. Вот оно что! А я то думаю, с чего это ты... Маркизов, конечно, орел! Но идти к нему завлабом - пардон! Он сам пахарь и людей запахивает...
Батова. Двадцать минут по прямой! На пятьдесят рэ больше...
Батов смеется, подходит к жене и легонько встряхивает ее за плечи, затем садится, развалясь, на диване.
Батов. Ты - змея-искусительница. И Маркизов тоже змей. Соблазнители... Нет, я все-таки привык к нашей благодати келейной. Лишний полтинник на переводах всегда заработаю. Или вот учеников наберу, скоро начнут бегать, искать репетиторов...
Батова. Только не это! Надоели дебилы с невротическими родителями. У меня от них живот пучит.
Батов. Ну и ладно. Меня самого от них тошнит. Как я тогда чуть не влип с этими арбузами... Лучше я рефератов наберу, мне обещали...
Батова. На дачу мы завтра, наверное, не поедем. Дождь надолго зарядил, и ветер какой! Вон бабке зонтик вывернуло...
В этом году лета почти не было. Август, а яблок нет. Арбуз один раз ели, и то так себе...
Батов. Послезавтра зарплата, съезжу на Центральный, куплю дыню.
Батова. Не надо дыню. В такую погоду лучше есть квашеные огурцы.
Батов. В такую погоду хорошо совращать двенадцатилетних девочек.
Батова. Старо! Почему, кстати, двенадцатилетних? В прошлом году ты склонялся к четырнадцатилетним. Стареешь...
Батов. При чем тут \"стареешь\"! Акселерация.
Батова. А-а-а...
Улыбаются, молчат. Батова смотрит в окно, затем оборачивается к мужу.
Батова. Почему ты молчишь?
Батов. Думаю, где до послезавтра десятку стрельнуть.
Батова. Много надумал?
Батов. Пойду по соседям, больше некуда.
Батова. Занял бы у своих. Много и сразу.
Батов. Сейчас займу! Как же... Дед, по моим подсчетам, на полторы машины имеет, а отец второй телевьзор покупает. Цветной. Для дачи.
Батова. Да-а-а...
Б а т о а. Определенно надо иметь иллюзии и идеалы, дабы было от чего отрекаться и что продавать на черный день. Серж вот тысяч пять на днях загреб, автобусную стоянку в пригороде оформил. Ловкач!
Батова. Вот у него и займи.
Б а т о в . Что занять?
Батова. Червонец. А еще лучше - сразу тысячу. Телевизор новый купим, у меня сапоги разлетаются...
Б а т о в. М-да, пожалуй я лучше к Анне схожу.
Батова. Сходи.
Б а т о в . Завтра схожу. Утром. Телевизор, кстати, не пора из ремонта?.. Куда это я квитанцию дел...
Подходит к стенке, открывает покосившуюся дверку. Несколько раз открывает и закрывает ее, осматривает петли. Вытаскивает из-под стенки плоский ящик с инструментами, копошится в нем. Батова смотрит в окно.
Батова. Дочка Симаковых опять на свиданье ускакала. Даже зонт забыла.
Батов, Урмм...
Батова. Почтальон вошел к нам. Наверное Анне пенсию...
Батов. М-м... что? Пенсию вечером?
Батова. Ну, значит, верхним перевод.
Батов. Ты не помнишь, куда я дел шурупы? Неделю назад были здесь, а теперь нет. Сам клал, как сейчас помню! Ты их не перекладывала? Дверца совсем отваливается...
Батова. Попроси у Анны. Заодно и денег спросишь.
Батов. Ладно, завтра укреплю. Слушай... точно, я их на даче оставил. Твой братец преферансом мне мозги забил. Придется...
Дверной звонок. Батов с неудовольствием смотрит на входную дверь.
Серафима смотрит на Батова, поднимается с табуретки и идет через крохотный коридор к двери.
Батова. Кто?
Голос. Почтальон. Телеграмма.
Батова открывает дверь. В проеме видна фигура почтальона в мокром плаще. Подает телеграмму, квитанцию. Батова расписывается и возвращает квитанцию. Почтальон уходит.
Батова. Это тебе.
Батов. Ну... (читает телеграмму) Тут какое-то недоразумение. Это, наверно, не мне.
Батова берет у него телеграмму.
Батова. Так, что тут... \"Буду завтра пять, вылет задерживается, соскучилась, целую, Евангелина\". Так, что еще...
Адрес, фамилия... твоя, имя... тчк. В смысле - точка. Какое Впрочем, я поеду на дачу, вот только вещи соберу.
Уходит в другую комнату. Батов пожимает плечами. Подходит к телефону, набирает номер
атов. Алло, Серж, да, я... Нет, не могу... Ти что делаешь?.. Ах так?.. Вот, между прочим, и он... Нет, не надо спасибо... Приезжай сейчас... да, сейчас.. Не шучу! Тут Серафима немножко распсиховалась... Черт знает что! Какая-то чужая телеграмма... Ну, давай... Ничего, возьми мотор. Жду.
Кладет трубку. Растерянно смотрит, как Серафима выносит из другой комнаты чемодан и большую сумку.
Батов. Сима, ты что, в самом делг... Ничего но понимаю, какая-то ерунда! Это недоразумение, либо розьпрыш. Cейчас Серж приедет, посидим, я у него займу... Точно, pcnwrpwip У меня в семинаре есть одна Евангелика. Нет, там, кажется, Ангелина. Шутники. Я им покажу розыгрыш! Положи чемодан!
Б а т о в а. Я еду на дачу
Батов . В такую темень. Дождь ведь... Постой!
Б а т о в а. Я еду на дачу!
Идет к выходу. Батов догоняет ее и удерживает за плечо. Он хватается за ручку чемодана. Батова оставляет чемодан в руках мужа и уходит, аккуратно закрыв за собой дверь. Батов в сердцах плюет на пол, пинает чемодан и подходит к окну.
Картина вторая
Квартира Батовых. Батса и Сергей Филонов допивают водку.
Батов. А черт ее знает! Взяла и ушла. Даже дверью не хлопнула.
Филонов. Роскошная женщина, а? Другая бы анфас и профиль поперек расцарапала. А-ля Кармен! Ушла, не хлопнув дверью. А? Это картиночка.
Батов. Ты ничего не понимаешь! Чего она на такой ерунде вдруг? Нет, тут дело нечисто. Она, понимаешь, вроде они народ недоверчивый, но чтоб на таком пустяке сломаться - не поверю.
Батов. Поздно уже.
Филонов. Брось, не расстраивайся. Отдохнет и вернется в воскресенье. Сам смеяться будешь Батов. Я сейчас смеюсь. Знаю я эти дачи!
Филонов. Брось! Поехали ко мне, в ресторацию заскочим, возьмем чего. А?
Батов. Нет, я ешe выясню, что это за дача! Что ты на меня так смотришь? Ты не смотри на меня так! Поехали к тебе...
Филонов. А что, и поедем! Только вот сейчас позвоню...
Снова внимательно изучает пустую бутылку.
Филонов. Сейчас позвоню и поедем. Мотор возьмем. Или сначала к этой заедем, к Ангелине?
Серж смеется, а Батов безнадежно машет рукой.
Батов. Ну не знаю я никакой Евангелины! И ты, падла, Брут?
Филонов подходит к телефону и несколько раз пытается набрать номер. После неудачных попыток оставляет тeлефон в покое
Филонов. Занятно, черт бы ее... Ладно, по дороге заскочим.
Филонов. Погодка, однако... Пузырями пошло, а!.. К вам черная \"Волга\" завернула...
Б а то в. Да? Может...
Подходит к окну, разочарованно возвращается.
Филонов. Мужик какой-то. Ну, полило...
Б а то в. Главное, нет чтоб спокойно разобраться.,. Дождались бы, посмотрели кто, что... А то - на тебе! Даже чемодан не взяла. Дача!
Филонов. Молчал бы! Сам хорош! Нет, чтоб кинуться вдогонку, за рукав схватить, гаркнуть погромче, да вмазать покрепче... чего морщишься, эстет? Баба, она баба и есть.
Батов. Вульгарность...
Филонов. То-то и оно, что вульгарность. Вот от нас с тобой жены и уходят хладнокровно ночью... От меня, скажем, не уйдет уже, ладно, сам виноват, дело прошлое... ну а ты?! Был бы вульгарный и пошлый человек без интеллектуальных предрассудков и образования, хрен бы она так просто ушeл! Разве что при посредничестве месткома и через товарищеский суд, где все с уважением и сочувствием смотрели бы на твою небритую харю, пока ты хрипишь, что, мол, в своем праве... Эх! Чего там, оба мы с тобой фрайеры!
Батов. Ты чего? Ты что! Ну уехала на дачу, нервы разгулялись, а ты ушла! Как так сразу - ушла? Ты не очень-то...
Филонов. Ладно, извини,только вот моя тоже...
Батов. Кончай!
Филонов. Все, сливаю воду. По-моему кто-то в прихожей копошится...
Дверь в комнату без стука раскрывается, входит Дзенис. Батов недоуменно смотрит на него, Серж кладет руку на хлебный нож. Дзенис кивает головой, подходит к окну, потом занимает свободный стул и требовательно протягивает руку.
Дзенис. Телеграмму.
Батов смотрит на Сержа, тот чешет щеку и пожимает плечами, убирая руку с ножа.
Батов. Послушайте...
Дзенис. Телеграмму.
Батов озирает стол, потом, кряхтя, нагибается и достает из-под стула Филонова клочок бумаги. Кладет его перед Дзенисом. Дзенис брезгливо разворачивает em, смотрит на текст и заметно бледнеет.
Дзенис. Где у вас... ага.
Подходит к телефону и набирает длинный номер
Дзенис. Торос. Да, у меня... Завтра в пять.., не знаю. . не знаю, хорошо, жду.
Кладет трубку, садится. Смотрит на Батова, на Сержа, Трет переносицу. Изучает пятно от краски на рукаве Филонова.
Д з с н и с. Вы - уйдите.
Филонов . Нет, позвольте. . . да ты кто тaкои?
Батов, Вы мне весь пол зальете,
Дзенис аккуратно закрывает окно.
Дзенис. Что же нам с вами делать?
Батов. Послушайте, в чем дело? Что происходит Почему...
Дзенис. Об этом после. Где ваша жена?
Батов. Ушла, то есть, уехала... на дачу. Из-за телеграммы...
Дзенис. Вы часто с ней ссорились?
Батов. Да нет, не очень... А по какому праву...
Дзенис. Почему она ушла?
Батов. Что случилось? Что с Симой?.. Что с ней?
Дзенис. С кем?
Батов. С Симой!
Дзенис. Ах, да. Не знаю. Вы говорите уехала на дачу, Батов. Я не понимаю...
Дзенис. Помолчите минуту.
Дзенис трет ладонью глаза. Видно, что он смертельно устал. Подавляет зевок.
Дзенис. Где у вас кофе?
Уходит на кухню, там гремит посудой. Батов в прострации. Единственное, на что он сейчас способен - это ожесточенно ущипнуть себя.
Батов. Уй! Черт!
Д з е н и с. (из кухни). Что вы там? Сейчас иду.
Входит с дымящейся чашечкой, на ходу отхлебывая.
Д з е н и с. Я вас не очень разорил, там еще порядочно осталось. И не молото с полкило.
Входят двое мужчин, втаскивая большой зеленый ящик.Подтаскивают его к окну. Один из них осматривает рамы и, удовлетворенно кивнув Дзенису, уходит.Оставшийся смотрит на Батова.
Д з е н и с. Хорошо, остальное - я сам. Вы свободны. А я здесь посплю.
Мужчина уходит. Батов окончательно протрезвел и с почтительным недоумением смотрит на Дзениса.
Д з е н и с. У вас раскладушка есть?
Батов. Она в ванной. Сейчас принесу.
Д з е н и с. Спасибо, я сам.
Выходит из комнаты. Слышен шум душа. Батов прислушивается к звукам льющейся воды, осторожно подходит к ящику и пытается открыть крышку. Из ванной доносится громкий кашель Дзениса. Батов испуганно роняет крышку и плюхается на диван. Входит распаренный и бодрый Дзенис, в майке и розовых трусах, с раскладушкой под мышкой.
Дзенис. Простынки не найдется?
Батов извлекает из платяного отделения простыню, одеяло и подушку.
Молча смотрит, как Дзенис быстро и аккуратно застилает раскладушку.
Дзенис. У вас случайно нет какого-нибудь снотворного?
Батов. Есть эуноктин.
Дзенис. Очень хорошо.
Из ящика письменного стола Батов достает упаковку, протягивает Дзенису. Дзенис изучает этикетку, выдавливает из пластиковой ячейки таблетку и протягивает Батову.
Дзенис. Пейте.
Батов. Зачем? Я сплю нормально. Что все это значит, послушайте...
Дзенис. Пейте.
Батов. Ну хорошо, я выпью... В конце концов... хотя... ну, ладно, имею я право знать, что происходит у меня...
Дзенис. Вам потом все объяснят и извинятся. Впрочем извинения я могу принести сейчас. Пейте.
Батов пожимает плечами и, давясь, глотает таблетку. Кашляет. Дзенис наливает из графина воду и протягивает стакан.
Батов. Спасибо.
Дзенис. Вот и славно. Теперь давайте баиньки.
Батов некоторое время расхаживает по комнате и наблюдает, как Дзенис лезет под одеяло и почти сразу начинает храпеть. Батов подходит к телефону, протягивает руку к трубке, но тут храп прекращается. Батов отдергивает руку. Храп переходит в тонкое посапывание. Батсв машет рукой, раскладывает диван и валится на него, не раздеваясь.
Конец первого действия.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина первая Утро в квартире Батовых. Солнце освещает комнату. На диване сидит мятый, взлохмаченный Батов и смотрит, как Дзенис с аппетитом ест яичницу.
Дзенис. Яичек я десяток подкупил, батон и кефир. За тобой полтора рубля. С добрым, кстати, утром.
Батов мотает головой и озадаченно осматривается. Зеленый ящик стоит на попа у двери, рядом валяется крышка и ворох промасленной бумаги. В углу у окна появилось нечто, очень похожее на телевизор. Вместо телефона стоит устройство, очень похожее на телефон. На платяном отделении лежит плоская, очень похожая на книгу, коробка, с краю поблескивает объектив.
Дзенис. За это не беспокойся. Сейчас доем и приведу в порядок. Ты куда тестер засунул? Я тут обыскался...
Батов. Какой тестер? У меня нет...
Дзенис. Ну что ты, Саша, мелешь! Тестер в инструменты ты положил, а инструменты - под стенку.
Дзенис поднимается со стула, достает ящик с инструментами и перебирает его содержимое.
Дзенис. Та-ак, оригинально...
Батов игнорирует его слова. Оправляет на себе одежду и подходит к аппарату, напоминающему телефон. С недоверием осматривает его.
Дзенис. Звони, звони... Только отбой два раза давай.
Батов медленно набирает номер. В это время Дзенис в некоторой растерянности достает из ящика и кладет обратно клещи, молоток и другие нехитрые инструменты.
Батов. Алло... Да, я... На даче... Ах, у вас! Но... нет, какое-то недоразумение... чепуха... Позовите к телефону... как не хочет? Да, заплатил... и за газ тоже... Симу позовите к телефону... Что значит успокоиться? А, черт!..
Бросает трубку и невидяще смотрит на картину, висящую над аппаратом, что-то яркое желто-синее...
Батов. К мамочке видите ли уехала...
Дзенис. Трубочку еще раз подними и опусти.
Батов проделывает эту манипуляцию.
Дзенис. А теперь скажи мне, друг любезный, куда ты дел тестер, пробойник и фидер с вибронасадкой? Только не говори, что ты в глаза не видел фидер! Ты вчера еще насадкой себе ладонь раскровянил...
Батов. Все... все понятно. Это тоскливый бред. Я сплю и самым фатальным образом не могу проснуться. Во всем меня преследует незнакомый невежливый человек. Но это ничего, рано или поздно меня разбудит жена. Как только надо будет идти на работу, так сразу и разбудит...
Дзенис. Ты меня удивляешь, Александр! Ну, если хочешь проснуться, посмотри на свою левую ладонь.
Батов послушно и обреченно смотрит на свою левую ладонь. Пожимает плечами и смотрит на правую.
Батов. Посмотрел.
Дзенис. Зажила рана?
Батов. Какая рана?
Дзенис. Ну и...
Хватает за руку Батова и выворачивает ему в лицо левую ладонь.
Мельком смотрит на нее и растерянно выпускает.
Дзенис. Позвольте, позвольте... даже шрама нет... Что за ерунда!
Батов тупо смотрит на свою ладонь.
Батов. Нет у меня шрама, не было никакого шрама, в другом месте есть у меня шрам, в детстве грыжу вырезали - этот шрам могу предъявить, а на руке нет, пока не довелось заиметь...
Д з е н и с. Помолчи минутку.
Молча стоит, опустив голову. Потом смотрит на Батова, слабо улыбаясь.
Джон Апдайк
Д з е н и с. Возможно, тут в самом деле небольшое недоразумение... Сейчас мы с тобой подумаем и разберемся.
Нижеозначенные Маплы
Ходит по комнате, рассеянно трогая разные предметы. Берет с полки фаянсового пуделя со щербинкой на носу, вертит в руке.
Д з е н и с. Склеил все-таки, а говорил...
Они всегда были удачливой парой. Когда они решили, наконец, расстаться, им опять повезло: пуританское сообщество, в котором они жили, приняло новую поправку к своему трещащему по швам, перегруженному своду законов о разводе — об «ответственности без вины». В ней говорилось о совместном письменном показании под присягой: «Нижеозначенные Ричард Ф. и Джоан Р. Мапл клянутся, зная, что лжесвидетельство карается по закону, что их брак непоправимо распался». Когда Ричард читал этот документ в своей бостонской квартире, текст почему-то казался ему таким торжественным, что он представлял себе, как они с Джоан рука об руку прибегают на вечеринку, где ливрейный привратник провозглашает их имена, после чего их осыпают конфетти и поливают шампанским. За долгие годы брака они побывали на множестве вечеринок и на каждой испытывали подъем, надеялись на новую удачу.
Присматривается к пуделю, останавливается, кладет его на подоконник и осторожно садится в кресло. Батов индифферентно наблюдает за его пертурбациями, не выказывая ни малейшего удивления. Ему, по всей видимости, уже наплевать на все. Дзенис некоторое время молчит, затем рывком встает и идет к телефону.
Дзенис. Торос... Второй, двенадцатый, двадцать девятому... отбой! Да, отбой... кто запрашивал? Это его не касается... Все!
Закончив разговор, вытаскивает из розетки шнур телефона и, сматывая его, идет к ящику.
Батов. А где же наш телефон?
К аффидевиту прилагались устрашающие финансовые бланки и требование копии свидетельства о браке. Они успели пожить и в Нью-Йорке, и в Лондоне, на островах и на фермах, однажды летом даже в бревенчатой хижине, тем не менее их брак был заключен в нескольких остановках метро от того места, где теперь стоял с почтой в руках Ричард. Со дня бракосочетания он ни разу не бывал в кембриджской ратуше. Тогда родители доставили его из отеля в Коннектикуте, где все они ночевали, приехав из Западной Виргинии; чтобы не опоздать, пришлось встать в шесть утра, поэтому он почти всю дорогу ехал, накрыв голову пальто в надежде еще поспать. Он вспоминал себя теперь, как какое-то морское существо без костей, прятавшееся под своим медузоподобным пальто: иногда существо с чувством безнадежности высовывалось наружу и видело согретое солнышком извилистое побережье. Было туманное июньское утро. Когда ближе к полудню они добрались до Кембриджа и притащились с сундуками свадебной одежды к квартире Джоан на Эйвон-стрит, невеста принимала ванну. Ричард не помнил, кто тогда находился в квартире, кроме нее; его воспоминания о том дне были отрывистыми, более или менее отчетливые картинки терялись на общем неразличимом фоне. Неба и облаков не было, был только туман и не отбрасывающий теней солнечный свет на кирпичах Брэттл-стрит, белые шпили Гарварда, здоровенные прокаленные жарой автомобили. Ему был двадцать один год, президентом являлся Эйзенхауэр, невеста находилась за дверью и запрещала ему заходить, поскольку увидеть ее было бы плохой приметой. Кто-то хихикал и плескался вместе с ней. Кто? Сестра? Мать? Ричард привалился к двери ванной, слыша на лестнице позади себя возню своих родителей, пыхтевших, но не перестававших переговариваться. Он представлял Джоан в ванной: розовые пальчики ног, прилипшие к шее волосы, скользкие груди в мыльной пене. На этом эпизод завершался, начинался следующий: как они с Джоан увязли в полуденной автомобильной каше на Сентрал-сквер. На ней было выгоревшее летнее платье, он старался не смотреть на нее до церемонии, чтобы не сбылась дурная примета. Вряд ли другие женихи тоже ехали на свою свадьбу, укутав голову в пальто, как дети, прячущиеся от грозы. Держась за руки, малютки, словно Гензель и Гретель, — такой он видел эту парочку сейчас, — они вбежали по нескончаемой лестнице под пышные бурые своды и исчезли.
Дзенис что-то бормочет, укладывая аппарат в ящик.
Батов. Телефон наш где?
Мир изменился, но кембриджская ратуша осталась прежней. Круглый замок — подражание Средневековью, красный песчаник и розовый гранит, огромное здание в окружении приземистых строений. Внутри все было отделано лакированным дубом, бледным и мерцающим. Ричарду запомнилось, как он получал свидетельство внизу, через зарешеченное окно с медной табличкой, но теперь стрелка требовала подняться наверх. От колоссальной важности того, что он делал, у него дрожали колени и жгло желудок. Он свернул за угол. На огромной территории, среди зеленых письменных столов и громадных папок на стальных стеллажах, царила пожилая леди.
Дзенис. В тумбочке, в тумбочке ваш телефон. Ну-ка, помоги!
— Мне нужна к-копия свидетельства о браке, — обратился он к ней.
Берутся вдвоем за похожий на телевизор агрегат и засовывают его в тот же ящик. Дзенис быстро достает из самых неожиданных мест разнообразную аппаратуру и складывает ее в ящик. Входит высокий плотный мужчина, вместе с Дзенисом выносят ящик. Вскоре Дзенис возвращается.
— Год?
Батов. Вы вернулись, чтобы сказать мне \"до свидания\"?
— Простите?
Или, наоборот, пройдемте?
— Год выдачи свидетельства о браке.
Дзенис. Мы опять на \"вы\"? Что ж, могу только рекомендовать вам сейчас же поехать на дачу к жене. Отдохните пару деньков, успокойтесь... Это я вам настоятельно советую.
— Тысяча девятьсот пятьдесят четвертый.
Батов. Знаете, я уже ничему не удивляюсь. Последние двадцать минут я интенсивно пытался вспомнить, нет ли в моей биографии чего-либо криминального. Ничего, знаете ли, не вспоминается. Ну, пара-тройка анекдотов здесь, книжка-другая там, но из-за этого вы не стали бы у меня ночевать.
Скорее всего - я ночевал бы у вас. Следовательно, все происходящее не касается того, что я сделал. Вывод - это касается некоего лица, к которому я имею или могу иметь отношение. Я прав, не так ли? Могу даже назвать это лицо, но, полагаю, это лишнее. Хоть я ни черта не понимаю, что происходит, но уж как-нибудь дождусь этого лица и спрошу, почему из-за какой-то случайной телеграммы такое более чем повышенное внимание к моей более чем скромной особе?
Произнесенный год показался далеким, словно звезда, но сам он был таким же юным, как тогда, также потел от летнего зноя. Чиновница записала фамилии и дату и отправилась в архив, слишком далеко находилось событие, которое он вознамерился исправить.
Дзенис с любопытством смотрит на него.
Д з е н и с. Браво, прекрасные аналитические способности. А на дачу все-таки попрошу съездить.
Когда она вернулась, Ричард заметил, что она прихрамывает. Папка, которую она притащила, имела размах страниц в добрые три фута, настоящая колдовская книга. Она перелистывала страницы так осторожно, словно они могли вдруг кануть в пропасть напрасно прожитых жизней и прошлых времен. Наверное, когда-то у нее были пламенные рыжие волосы, но теперь они потускнели до абрикосового оттенка и застыли в завитках перманента, безжизненных, как сухая бумага.
Батов. Обязательно поеду... завтра.
— Нашла, — сообщила она с холодной улыбкой. — Вот и вы.
Дзенис. Завтра не надо. Надо сегодня, сейчас.
Ричард увидел длинную красную строчку: девичья фамилия Джоан, рядом — его. Джоан назвалась учительницей (она преподавала рисование; он уже забыл ее синий халат, весь в пятнах краски, запах клея от пальцев, велосипед, на котором она ездила на работу даже в самые холодные дни). Сам он был записан студентом. Его удивили их разные домашние адреса: вестибюль на Эйвон-стрит, лестничная площадка в Лоуэлл-хаус, забытые двери, открывающиеся в коридор общих адресов, которые протянулись из прошлого в настоящее. Их подписи... Нет, читать их подписи, даже вверх ногами, было для него невыносимо. Подпись Джоан выглядела тверже.
Батов вызывающе мотает головой, Дзенис разводит руками.
— Вам одну копию или несколько?
— Достаточно одной.
Дзенис. Мое дело посоветовать. Впрочем, смотрите сами. Кстати, моя фамилия Дзенис. Не вспоминаете?
Суетясь так, словно она не делала то же самое уже тысячу раз, бывшая рыжеволосая красавица, разглаживая лист и часто макая старинную ручку в чернильницу, переписала сведения на стандартный бланк.
Батов. Очень приятно. Батов. Не вспоминаю. Не имел чести знать. Как-то не довелось.
Дзенис. Ну и славно. Валерьяночки попейте или там пустырник рекомендую. А пока - до свидания.
Что еще выжило от дня свадьбы? Ричарду запомнилось несколько фотографий. Кузен Джоан запечатлел главных участников церемонии, расставив их вокруг парковочного автомата рядом с церковью. Автомат, стройный серебристый представитель муниципалитета, занимает в этой компании почетное место, красуясь своей узкой головой и лиловым языком. Жених так же тощ, как этот автомат. Он мигал одновременно с затвором, поэтому его лицо смахивает на посмертную маску. Невеста с ямочками на щечках стоит в занятной позе, одновременно напряженной и грациозной, в ней есть что-то от танцовщицы, носки на раскаленном тротуаре смотрят в разные стороны; кажется, она сейчас подберет кисейный подол своего свадебного платья и закружится в танце. Четверо родителей, еще не превращенные в бабушек и дедушек, получились на фотографии не очень отчетливо, у них благожелательный и какой-то комковатый вид, как будто они сложены из тех же камней, что и здание, в котором Ричард отсчитывал сейчас три доллара за эту копию, за свое антисвидетельство.
Другой снимок сделал сосед Ричарда по комнате в общежитии колледжа, он повез их в свадебное путешествие — до домика в приморском городке, в часе езды на юг от Кембриджа. Там на крылечке лежал забытый кем-то набор для игры в крокет, и Ричард, ломая комедию, чтобы скрыть замешательство, принялся жонглировать тремя мячиками. Приятель-сосед по комнате, тоже, наверное, смущенный, запечатлел этот момент. Красный мячик навечно повис в воздухе, помеченный янтарным лучом заходящего солнца; желтый и зеленый выглядят как мазки краски на руках Ричарда, замершего с отвисшей от сосредоточенности челюстью.
Уходит. Затов возбужденно ходит по комнате, затем подходит к телефону, набирает номер.
— У меня еще одна проблема, — сообщил он чиновнице, захлопнувшей огромную папку и готовой взвалить ее себе на плечо.
— Какая именно?
Батов. Алло... Серж?., да, я... а черт его знает, сам не пойму... нет, все в порядке... не думаю... да, один... да что ты!., ну, не по телефону... завтра поеду... пусть немного подуется... Ох, ты!..
— Мне нужно нотариально заверить аффидевит.
Последнее восклицание Батова относится к следующему факту: разговаривая с Сержем, он механически наматывал на палец телефонный шнур и домотал его до конца. В руке у него оказывается весь шнур, торчат медные оголенные проволочки...
— Это в другом отделе, сэр. Вам на второй этаж, налево от лифта, направо от лестницы. По лестнице, по-моему, будет быстрее.
Батов . Серж, Серж, ты меня слы... да, а почему., .извини, это я, кажется, немного... Я тебе потом, хорошо, привет... да... привет!
Кладет трубку мимо аппарата и смотрит на шнур. Трогает пальцем телефон. Набирает, явно наугад, номер, прислушивается и осторожно кладет трубку.
Он последовал ее совету и обнаружил молодую темнокожую женщину за стальным столом, переливающимся золотыми рамочками, в которые были заключены свидетельства верности, солидарности и стабильности: дети и родители, паренек шоколадного цвета в военной форме, семья, веселящаяся у озера; там была даже фотография дома — обычного одноэтажного фермерского дома посредине зеленой лужайки. Сотрудница прочла аффидевит Ричарда без всяких комментариев. Он боролся с желанием попросить у нее прощение. Она взяла его водительское удостоверение и сличила фотографию с оригиналом. Вручив ему ручку, она поставила рядом с его подписью печать бесповоротности. Красный мячик по-прежнему висел в воздухе, засунутый в ящик со слайдами, которого он никогда уже не увидит; светящееся безмолвие домика, где они остались вдвоем, все еще летело капсулой тишины к звездам. Но больше всего печалила Ричарда, сморщившегося теперь от солнечного света на улице, одна небольшая подробность давнего бракосочетания. Он был так ошеломлен, так не выспался, его так потрясло белое создание, дрожавшее рядом с ним у алтаря, что он плохо сознавал происходящее, был готов испариться, как радуга в тумане, и забыл скрепить клятву поцелуем. Джоан смотрела на него с выжидательной улыбкой, он тоже улыбался, но ничего не соображал. Момент миновал, и они поспешили прочь от алтаря, как теперь спешил он, сгорая от стыда, вниз по ступенькам ратуши, в убежище подземки.
Батов. Большой привет!..
Дверной звонок. Батов делает движение к прихожей, передумывает и остается на месте. После нескольких звонков в дверь сильно стучат. Батов трясет головой и идет открывать. Входит в комнату с Мечниковым.
Мечников. Я не понял, вы платили за коммунальные услуги или не платили?
Под шум поезда метро, пронзавшего тьму, Ричард читал про силы природы. Он получил наукообразный текст по почте вместе с аффидевитом. Раньше, когда он жил не один, он бы его выкинул, даже не взглянув, но теперь, постепенно приобретая привычки стареющего бостонского чудака, он читал все, что получал по почте, и даже нагибался на улице, подбирая грязный клочок газеты для тщательного изучения. «Уже в 1935 году было известно, — читал он, — что в мире природы властвуют силы четырех родов: в порядке увеличения мощности это силы гравитации, то есть слабые, и электромагнетизм, сильное воздействие...» Он поймал себя на том, что болеет за слабосильных: он отождествлял себя с ними. Гравитация, совершенно незначительная на микроуровне, «приобретает доминирующее воздействие на объекты размером в сто и более километров, например, на крупные астероиды; благодаря гравитации занимают свое место Луна, Земля, Солнечная система, звезды, скопления звезд в галактиках и сами галактики». Ричард понимал это так: тщедушная команда, сломленная в начале игры, в последнем, макрокосмическом секторе одерживает победу; он внутренне приветствовал победителей. Когда состав остановился на станции «Кендалл», он вспомнил, как через несколько дней после свадьбы они с Джоан покатили на поезде в Нью-Гемпшир, чтобы подзаработать за лето. Поезд, давно уже отмененный, тогда тащился на север вдоль рек-трудяг, утыканных лесопилками, извивался между зеленеющими горами и ржавеющими подъемниками. Сиденья в вагоне были из фиолетового бархата, вагон все время тихонько раскачивался. На ее руках, белевших на фоне бархата, проступал загар. Не зная точно, как следует проводить медовый месяц, но уверенные, что надо постараться, чтобы воспоминания о нем сохранялись до тех пор, пока смерть не разлучит их, они играли в крокет в чем мать родила, чувствуя себя в безопасности во дворике среди деревьев, похожем на травяной глаз, устремленный в небеса. Он проигрывал ей все партии. «Слабая сила, — читал Ричард, — не оказывает заметного воздействия на структуру ядра, пока не произойдет распад; это как каверна в чугунном колоколе, не влияющая на звон, пока колокол не развалится на куски».
Б а т о в . Платил, могу показать...
Мечников. Не надо, верю. Дело вот в чем - квартиры вашего дома будут переданы одному учреждению. У них объект рядом, ну и всякие там соображения...
Поезд подземки выполз на свет, чтобы переехать через реку Чарльз. По мерцающей глади реки наклонно скользили парусники. За рекой висели, как парализованные фонтаны, дымчатые небоскребы Бостона. Их поезд огибал тогда озерную бухту и останавливался в Уэйрсе; летом этот городок был заляпан растаявшим мороженым, пропитан яблочным духом, доносившимся с берега детства. Там, прождав несколько часов, они сели на почтовый катер и поплыли на остров, работать. Остров находился у дальнего берега озера Уиннипесауки; плывя туда, они миновали много других островков, где катер тоже оставлял почту. Перед каждой швартовкой он издавал оглушительный гудок. Маплы сидели на носу катера, наслаждаясь солнцем и видами. Очутившись под рожком, испускающим сокрушительный гудок, они поняли, что там им самое место. Острова, вода, горы вдали исполняли вокруг них адажио меняющихся перспектив; удар гудка всякий раз оказывался неожиданным, плющил им сердца, комкал пейзажи в шумовой ком; гудки грубо вторгались в их юный брак. Он осуждал ее и при этом хотел попросить прошения за то, что было превыше их власти. После каждого гудка двигатель стихал, катер подплывал к шаткой пристани, куда по мягким пятнистым тропинкам очередного изумрудного островка сбегались за почтой загорелые ребятишки и адвокаты в плавках и мокасинах; их крики причудливо звенели в ушах оглохших молодоженов. К своему острову Маплы приплыли совершенно измученными.