Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

— Но ведь это значит, что я больше не смогу говорить о своих чувствах, — тихо произнёс Стуре. — Я не смогу рассказывать персоналу, что чувствую.

Франссон посмотрел ему в глаза:

— Стуре, поверьте мне, вы вольны говорить с кем хотите и о чём хотите. Главное — не говорите загадками. Теперь поразмыслите над этим, и мы позже всё обсудим, ладно?

С этими словами Йоран Франссон покинул помещение.

Через десять дней Стуре снова разрешают выходить в город. Его даже собираются выписывать из клиники. Казалось, все забыли о том, что произошло на берегу озера.

Стуре Бергваль сообщает в Службу регистрации населения, что желает сменить имя и отныне называться Томасом Квиком. Его прошение одобрено. Он хочет забыть о прошлом и начать новую жизнь с незапятнанной репутацией. Теперь у него есть своя квартира — крошечная «однушка» в Хедемуре в доме 6В на улице Нюгатан. Туда можно въехать уже 15 августа, и Стуре «в данный момент чувствует себя очень хорошо». Единственное, что его беспокоит, — это где взять деньги на мебель. В остальном же всё лето в медицинском журнале встречаются лишь записи о снижении доз различных препаратов, пробежках и хорошем поведении во время выездов в Хедемуру, Авесту и Стокгольм.

Переезд откладывается. В сентябре становится ясно, что Стуре не сможет оплачивать съёмное жильё, и он отказывается от квартиры. Бергваль остаётся в больнице и с ноября находится в отделении для пациентов, которые готовятся к выписке.

Пока персонал собирает нужные документы, в закулисье начинают твориться странные вещи.

– Но с чего вы начнете? Вы даже не знаете, что ищете.

– В действительности это просто, – возразил Ломакс. – Я буду искать такого члена нашей группы, чья судьба отличается от других. Того, кто явно выиграл от своего предательства.

Дело принимает серьёзный оборот

– Из-за слабости или страха, вы это имеете в виду? – Ван Хорн покачал головой. – У вас ничего не получится, Ломакс. Каждый член группы пострадал так или иначе. Некоторые погибли, другие смотрели на эту войну из концлагеря Фончи, и все вместе мы были раздавлены в этом аду. Ни один не получил какой-либо поблажки, я уверяю вас.

На очередном терапевтическом сеансе с Челем Перссоном Томас Квик припоминает, что как-то ездил в Сундсвалль и там убил Юхана Асплунда. Правда, это оказалось самым обсуждаемым преступлением 80-х, а потому Квик не уверен, что его воспоминания верны.

– Кроме Алексиаса, – заметил Ломакс.

Перссон решает, что они вместе должны отправиться в Сундсвалль:

– Кажется, я уже говорил вам, что они отправили его в штаб гестапо в Афинах для особой обработки.

возможно, в памяти Томаса возникнут более чёткие образы. Поездку назначают на 26 октября 1992 года.

– Но зачем отправили? Они же прекрасно знали, что он работал со мной и с силами национального освобождения на Крите и едва ли мог сказать им что-то такое об общих планах, что им было бы неизвестно. Они имели полное право в соответствии с Женевской конвенцией расстрелять его как шпиона, но они этого все-таки не сделали.

Чель Перссон заранее перепроверил адрес, но первый раз они всё равно сворачивают не туда. Спустя много лет на судебном заседании по делу об убийстве Юхана Перссон даст свидетельские показания, предположив, что «возможно, именно по его инициативе мы заехали в жилой район Бусведьян».

– А с другой стороны, они обычно казнили офицеров специальной службы, когда захватывали их, но в вашем случае этого не произошло.

Это весьма вероятно, если посмотреть личные пометки Челя Перссона и сведения, которые он затем передал для первого допроса Квика. Возле поворота с указателем «Бусведьян» именно Перссон предлагает свернуть. Квик не возражает, но не может однозначно утверждать, что это нужное место.

Ломакс медленно кивнул:

Внезапно у Квика начинается очередная паническая атака, причём настолько сильная, что Перссон вынужден прервать путешествие. Для Перссона реакция Квика — явное свидетельство его причастности к убийству Юхана.

– Вот эту вещь я как раз и не могу понять. Почему Штайнер не расстрелял меня. Они не должны были посылать меня на Крит, потому что их политика как раз и состояла в том, чтобы расстреливать, казнить таких, как я, публично перед местными жителями.

Покинув Бусведьян, они бесцельно колесят по окрестностям Сундсвалля, но в районе Норра-Стадсберьет Квику снова становится плохо. По его словам, именно здесь и произошло убийство.

– А я могу добавить, что если вы ищете кого-то, чья участь отличалась бы от судьбы других членов группы, то это Катина, – спокойно заметил Ван Хорн.

Ломакс с удивлением посмотрел на него.

Вернувшись в клинику, Перссон не оставляет никаких записей об этом необычном происшествии. Беседы об убийстве Юхана продолжаются тайно, три раза в неделю. О нём не рассказывают ни полиции, ни руководству клиники, хотя Перссон убеждён: его пациент действительно совершил преступление.

– Бога ради, будьте благоразумны. Мы же точно знаем, что с ней произошло.

Если бы Чель Перссон не отправился в отпуск в феврале 1993 года, о рассказах Квика об убийствах, возможно, ещё бы долго никто не узнал.

– Но только с ее слов. Если вы подозреваете ее дядю, логично подозревать и ее тоже.

Но Перссон уехал, а Квик так привык к регулярным беседам, что обратился к психологу Биргитте Столе, которой в то время было тридцать восемь. Как и многие в Сэтерской лечебнице, она была ярой последовательницей теории объектных отношений.

Ломакс нахмурился и сел на стул напротив, а Ван Хорн продолжал:

«Для Стуре наши встречи будут служить своего рода предохранительным клапаном, поскольку сеансы терапии пробуждают в нём такое количество воспоминаний, что ему необходимы точки опоры — другими словами, периодические встречи с кем-либо», — записала Столе в журнале.

– И еще одно. Если даже Алексиас в самом деле предал нас, то это не объясняет, почему немцы пришли к нему первому.

Однако Биргитта Столе так и не смогла стать обещанным «предохранительным клапаном». Если использовать её собственную терминологию, то можно сказать, что взрыв автоклава случился уже при первой встрече. От слов Квика она пришла в такой ужас, что тут же связалась с Йораном Франссоном — ответственным за лечение Томаса.

И это было еще одной большой загадкой. Ломакс тяжело вздохнул:

– Вы, разумеется, правы.

«Стуре рассказал, что убил двух человек — мальчиков!» — выпалила Столе.

– Я прошу извинить меня, – сказал тихо Ван Хорн. – Но я не могу не спросить. Что вы собираетесь теперь делать?

Йоран Франссон отказался признавать, что его ближайший соратник Чель Перссон рассказывал ему не всю правду о беседах со Стуре. Если вдруг выяснится, что он как лицо, ответственное за лечение Квика, узнал о признаниях в убийствах и не сообщил в полицию, ничего хорошего не будет.

Ломакс поднялся.

С появлением Биргитты Столе приоткрылась завеса тайны вокруг признаний Квика. Йоран Франссон обдумывал ситуацию одиннадцать дней, прежде чем дать ответ. 26 февраля он записал в медицинском журнале Квика:

– Думаю, что настало время перекинуться словцом с Алексиасом. Кроме всего прочего, как говорят, он был в центре событий.

– Вы полагаете, он захочет с вами встретиться?

«Лечащий психотерапевт пациента в данный момент в отпуске. Во время его отсутствия Бергваль обратился к нескольким врачам отделения, занимающим ключевые посты, а также к психологу Биргитте Столе. Он рассказал, что совершил два убийства: одно — когда ему было шестнадцать, второе — около десяти лет назад. Речь идёт об убийстве двух мальчиков, которые считаются пропавшими без вести. Полиции до сих пор не удалось обнаружить их тела. Я объясняю пациенту, что данные события должны иметь юридические последствия и что необходимо обратиться в полицию, если он хочет когда-либо примириться со своей совестью. Он осознаёт это, но, разумеется, испытывает сильный страх».

– Не вижу, почему нет. Катина говорит, что он живет один на ферме. Если я просто заявлюсь туда, у него не будет другого выбора, верно?

Из записей следует, что Томас Квик неожиданно признался в двух убийствах, ранее неизвестных персоналу Сэтерской клиники, хотя к убийству Юхана Асплунда он периодически возвращался с октября 1992 года, после чего один из его врачей даже начал собственное расследование. Но теперь, когда тайное стало явным, Франссон счёл неуместной попытку психиатрической больницы негласно расследовать преступление, в котором сознался пациент, и не сообщать об этом полиции.

Ситуация застала Квика врасплох: рассказывать подобные истории было занимательно, легко и безопасно, пока беседы проходили наедине с Челем Перссоном. Для Квика это была своего рода интеллектуальная игра, заставлявшая его думать. И вдруг появляется Йоран Франссон и говорит о заявлении в полицию, обвинении и суде. Слово, неосторожно брошенное Стуре в беседе с Биргиттой Столе, открыло ящик Пандоры, и теперь вылетевшие фразы грозили неприятностями. Нельзя было повернуть время вспять, чтобы собрать все сказанные слова и запереть их в замкнутом мирке терапевтических сеансов.

– Вы, конечно, учитываете и то, что он, может быть, молится, чтобы вы там появились? Чтобы вы сами сунули голову в петлю?

– Со мной такое уже случалось, – холодно ответил Ломакс.

Вернувшись из отпуска, Чель Перссон возобновил разговоры с Квиком и позже записал в его журнале:

Ван Хорн встал и подошел к перилам. Какое-то время они стояли рядом и смотрели на море, а потом он повернулся и произнес:

– Не могу сказать, что я все это одобряю, Ломакс. Если говорить откровенно, то не думаю, что все это имеет сейчас какое-то значение. Но если я хоть чем-то могу вам помочь, то я это сделаю. Для начала вы можете пользоваться моим джипом. Ломакс покачал головой.

«Также всплыли травмирующие воспоминания ряда эпизодов, связанных с детством пациента, когда, судя по всему, его собственная мать была близка к тому, чтобы убить сына. Наиболее устрашающей представляется её попытка утопить ребёнка зимой в озере Рунн. Самые травмирующие события, видимо, произошли в жизни пациента, когда ему было от трёх до пяти лет, однако сексуальные домогательства со стороны родителей продолжились и в более позднем возрасте, хотя случались значительно реже».

– Благодарю вас, но мне нужно время все обдумать. Лучше я пройду через гору.

Бесценным сокровищем для клиники Квика сделали не рассказы о насилии, а связь между ними и склонностью Стуре к жестоким преступлениям во взрослом возрасте. Теория объектных отношений объясняла это так: поступки взрослого Стуре были воспроизведением насильственных действий, которые совершались в отношении него самого в его глубоком детстве. Вот что об этом написал Перссон:

– Но вы отужинаете с нами?

«Параллельно с появлением этих странных фрагментарных воспоминаний, которые порой представляются кристально понятными, воспоминания об убийстве Юхана Асплунда становятся всё отчётливее. На начальном этапе психотерапии эти истории представлялись скорее фантазиями, обрывками сновидений, однако постепенно они сформировались в более полную и последовательную картину. По мере того как пациент анализировал возникающие в памяти фрагментарные картинки о нападении на Юхана Асплунда и убийстве, данные воспоминания всё отчётливее связывались с воспоминаниями из детства. Его деяние является порождением психологической проекции ситуаций из детства».

– Думаю, что нет. Мне бы не хотелось, чтобы Катина была посвящена в это дело. Если она узнает, что я собираюсь навестить ее дядюшку, она может попытаться как-то помешать мне.

В феврале 1993 года Йоран Франссон вошёл в комнату Томаса Квика. Он хотел выяснить, что сам пациент думает о своих признаниях. Тот не скрывал: в этот день его чувства были не так очевидны, как прежде. Его мучали сомнения и неуверенность во всём.

– Что же я ей должен сказать?

— Я хочу дать вам шанс самому обратиться в полицию. Если вы не сделаете это в течение двух недель, я буду вынужден сам написать заявление, — сказал Франссон.

Ломакс пожал плечами.

Квик понимал, что ему придётся поговорить с полицейскими, но не был уверен, сможет ли он рассказать достаточно много об убийстве Юхана.

– Да все, что хотите. Скажите, что буду занят. Что хочу наедине все обдумать.

— Перед допросом нужно будет подготовиться, — продолжил Франссон. — И, конечно же, с вами всё время будет кто-то из персонала.

По просьбе Франссона Квик принялся излагать факты об убийстве Юхана Асплунда. Это не было похоже на терапевтические сеансы. Франссон записал:

Было похоже, что Ван Хорн собирался возразить, но Ломакс быстро прошел через комнату и вышел в сад. Когда он проходил главные ворота, кто-то окликнул его по имени и со двора появился Янни.

«Его описание скорее напоминает фантазии. Он не уверен, произошло ли это на самом деле, однако благодаря психотерапевтическим сеансам нам удалось подтвердить, что его предположения на самом деле реальны. Я прямо указываю, что на прошлой неделе он дважды ответил весьма уклончиво на заданный мной вопрос о том, совершал ли он другие убийства. Лично я нахожу странным тот факт, что между преступлениями прошло 15 лет. Он отвечает, что у него есть некие воспоминания о ещё двух убийствах — на сей раз речь идёт о мальчиках Петере и Микаэле. Его рассказ выстроен в хронологическом порядке. Однако не уверен, что к их смерти привели именно действия Бергваля».

– А вы не останетесь на ужин?

Стуре рассказывает мне, как мучился на протяжении тех двух недель, что дал ему на раздумья Йоран Франссон. Если он скажет, что врал на терапевтических сеансах, то, возможно, ему удастся выпутаться из этой сложной ситуации. Но поверят ли ему? Что скажет Чель Перссон? А Франссон? Все пути отступления казались иллюзорными. Наконец, он попросил Йорана Франссона позвонить в полицию. И будь что будет.

Ломакс покачал головой.

– У меня важное дело, сынок. Такое, что не может ждать. Скажи Катине, что мне очень жаль.

В понедельник 1 марта 1993 года в 11 часов в Сэтерскую клинику прибыл полицейский самого низшего ранга Йорген Перссон. Через полчаса он уже сидел в крошечной комнатке, где решено было проводить допрос. Он достал диктофон и поздоровался с подозреваемым. Свидетелем на допросе выступал Чель Перссон. Йорген проверил работу диктофона и устроился поудобнее в кресле.

Юное лицо Янни стало печальным.

— Итак, Стуре, можем начинать. Я работаю в полицейском управлении города Бурленге и, честно говоря, вообще ничего не знаю о вашем деле. Мне только сказали, что вы, находясь в Сэтерской лечебнице, начали говорить о чём-то, что теперь хотели бы поведать мне. Я ничего не знаю о предыдущих следствиях и преступлениях — ну, кроме того, о чём писали в газетах, так что, можно сказать, я не очень-то готовился.

– Вы снова ищете неприятностей, мистер Ломакс?

Ломакс усмехнулся.

Допрос идёт медленно, несмотря на всяческие попытки Йоргена Перссона разговорить подозреваемого. Но неожиданно Перссон задаёт простой вопрос, и Квик преображается:

– Всегда есть путь в обход. А теперь иди в дом. Увидимся завтра.

— Так что произошло? Что вы помните, Стуре?

— Я одолжил у друга машину, — говорит Квик. — Отправился в путь ночью, приехал в Сундсвалль. Из Фалуна я выехал вечером, когда уже было темно, а в Сундсвалль приехал ещё до рассвета.

— Да, — подбадривает его Перссон, — А что вы делали потом? Куда отправились?

— Ну, это была обычная поездка, у меня не было никакой особенной цели. Но я всё-таки добрался до окраины Сундсвалля.

Он перешел через дорогу и начал подниматься вверх по склону горы. Был до странности тихий момент перехода от вечера к ночи. Он слышал отдаленный собачий лай и ощущал запах дыма из пастушьей хижины, который доносило до него легким ветерком.

— Кому принадлежала машина? У кого вы её одолжили?

Остановившись, чтобы отдохнуть, он прислонился спиной к скале и закурил сигарету. Ему показалось, что кто-то идет за ним по пятам, и он зашел поглубже в тень и ждал. Через мгновение послышался шум шагов, и появился Янни, который осторожно продвигался вперед.

— Не помню имени. Но помню фамилию: Юнгстрём.

Он остановился, явно в нерешительности, а Ломакс вышел из своего укрытия и потрепал его по плечу.

– И куда же это ты направляешься?

— А откуда вы его знали? Он ваш родственник? Знакомый?

Янни застенчиво улыбнулся.

— Знакомый. Мы часто встречались у здания бассейна «Лугнет».

– Я не хотел ничего плохого, мистер Ломакс. Я подумал, что вы снова попадете в беду, как в тот день.

Квик рассказывает Йоргену Перссону, как на «Вольво» Юнгстрёма добрался до парковки района Бусведьян, что находится в северной части города.

– Ну и зря ты так подумал, – ответил Ломакс. – А Катина знает, что ты здесь?

— Вы можете описать фасады домов, их цвета или материал? Хоть что-то?

– Если бы я сказал ей, она тоже захотела бы пойти.

— Тогда я должен сказать, что я, вместе со свидетелем допроса… в общем, мы туда ездили прошлой осенью, так что не уверен, что мои воспоминания сейчас не спутались, — объясняет Квик.

Ломакс развернул его обратно и подтолкнул.

— Вы ездили туда и видели это место? Значит, вы знаете, какие там здания?

– А теперь бегом на виллу, а то там начнут о тебе беспокоиться.

— Да.

Мальчик побежал обратно. Один раз он остановился и оглянулся, но Ломакс не поддался, твердо махнул ему рукой, и мальчик с неохотой двинулся дальше и исчез в темной тени долины. Ломакс немного постоял, и легкая улыбка тронула его губы, а потом продолжил свой путь.

Услышав это во многих отношениях примечательное заявление, полицейский предпочитает не вдаваться в подробности и продолжает вести допрос:

~~

— Что вы сделали, когда приехали на парковку?

* * *

— Здесь я попытаюсь быть прямолинейным, буду пользоваться тем методом, которому научился. Я искал какого-нибудь мальчика и увидел, что неподалёку находится школа. Вижу, идут два мальчика, потом они попрощались, и я позвал одного, так сказать, после их расставания. Не знаю, были ли они друзьями, но по крайней мере шли вместе. Мальчик, идущий мне навстречу, был в расстёгнутой стёганой куртке, и я крикнул ему, чтобы он… попросил его помочь мне, сказав, что задавил кошку. И тогда он подошёл к машине, я втащил его внутрь и уехал. Поехал я в… в район Стадсберьет в Сундсвалле, и там, в общем, убил его. Этого мальчика звали Юхан Асплунд.

~~

Квик замолкает.

Когда он, поднявшись на край плато, увидел гробницу Ахилла, ночь была уже совсем близко.

Он стоял в затухающем свете сумерек, и гора светилась оранжевыми отблесками. Море под ним вдалеке было черным, а у берегов пурпурным и серым, и огни виллы казались далекими-предалекими.

Эта красота просто подавляла человека. Ломакс почувствовал странную печаль, забыв все свои переживания, и тут внезапно опустилась ночь. Легкий ветерок что-то нашептывал, пролетая между колоннами храма, и кругом царила тишина.

Кажется, Йорген Перссон не знает, как реагировать. Он только что получил признание в совершении самого громкого преступления в Сундсвалле — убийства одиннадцатилетнего мальчика, который исчез 7 ноября 1980 года.

Он почувствовал холод, и дрожь от элементарного страха прошла по его телу. Здесь, на этой горе, среди развалин древнего храма, он был лицом к лицу с молчанием вечности и понял, как мало он значит в общей системе вещей. И в конце концов человек все равно превратится в ничто.

Он ничего не сможет сделать, и ему остается только надеяться на лучшее. Он пересек плато и стал спускаться на другую сторону острова.

— Так, — вздыхает Йорген Перссон, — и вы не рассказывали об этом столько лет?

— Все эти годы я носил это в себе, да, но я этого не осознавал, — загадочно отвечает Квик.

Допрос продолжается. Квика спрашивают об одежде Юхана, но он может вспомнить лишь тёмно-синюю стёганую куртку.

Вдруг Йорген Перссон понимает, что ведёт допрос подозреваемого в убийстве, у которого даже нет адвоката. Вопрос серьёзный, его надо как-то решить, и он предлагает:

Глава 14

— Послушайте, Стуре, поскольку всё должно быть по правилам, я должен вам сообщить, что в связи с вашим заявлением о причинении смерти мальчику вы становитесь подозреваемым в убийстве, вы это понимаете?

Прекрасная ночь для смерти

— Конечно, — отвечает Квик.

Когда он спускался по склону через оливковую рощу, поднялась луна, и он начал ощущать на губах соль, которую приносил ветер. На погруженной в темноту ферме не было видно ни одного огня. Ломакс подлез под забор и осторожно прошел через двор.

— И вы знаете, что имеете право на адвоката?

У крыльца стоял старенький, разбитый пикап, оставшийся с военных времен. Он потрогал еще теплый радиатор и, на секунду остановившись с напряженным выражением лица, поднялся по ступеням и открыл дверь.

Квик говорит, что не задумывался об этом. Йорген Перссон объясняет, что правила должны быть соблюдены, потому-то он и сообщает Квику о его правах.

В абсолютной тишине чуть слышно скрипнули петли двери. Он прошел на кухню, напряженно всматриваясь в темноту, и вдруг остановился, поняв, что он здесь не один.

— Конечно, — соглашается Квик.

Послышались шаги, и голос Димитрия Пароса из темноты произнес:

— Хорошо, — продолжает Йорген Перссон, — так что вы скажете об адвокате? Мы можем продолжить беседу, а затем решить вопрос с адвокатом, — или адвокат нужен вам уже сейчас?

– Входите, мистер Ломакс. Мы вас ждем.

— Хороший вопрос, — задумывается Квик. — Об этом-то мы и не подумали.

Ломакс отпрыгнул назад, но тут что-то взорвалось у него в животе, заставив его сложиться пополам. Он опустился на колени и медленно завалился набок.

— Нет, — соглашается свидетель допроса Перссон. — И на этот вопрос мне нечего ответить.

Зажгли лампу. Он лежал, задрав колени, стараясь восстановить дыхание, а его руки в это время связывали за спиной.

— Да, нечего ответить, — повторяет Квик.

Он слышал оживленный разговор по-гречески и смех, а потом кто-то схватил его за лацканы куртки и поднял на ноги.

— А я не адвокат, — говорит Чель Перссон.

Рядом с Димитрием стояли двое молодых рыбаков в потертых робах и заплатанных джинсах. Один из них прямо дрожал от возбуждения, а другой непрестанно вытирал пот со лба тыльной стороной ладони.

— Нет, — кивает Квик. — Мне кажется, если в данном вопросе необходимо соблюсти все формальности, то адвокат должен присутствовать с самого начала.

Голова Димитрия была вся в бинтах, а его лицо искажала боль.

Не получив вразумительного ответа ни от врача, ни от полицейского, Квик продолжает рассуждать:

– Готовься к смерти, англичанин, – сказал он, и его глаза были, словно камни. – За то, что ты выставил меня дураком перед моими друзьями со своими грязными штучками, за то, что послал моего отца на смерть в концлагерь Фончи.

Ломакс все пытался набрать воздуха в легкие, но во рту так пересохло, что он не мог сказать ни слова. Он облизал пересохшие губы и прохрипел:

— Адвокат может быть хорош потому, что он будет выступать нейтральной стороной. Возможно, это было бы весьма кстати.

– Я не отправлял твоего отца на смерть, как и никого другого. Он был смелый мужчина, и я относился к нему с уважением.

В ответ Димитрий ударил его тыльной стороной руки по лицу.

Но этого не происходит. Йорген Перссон выключает диктофон и «немного рассуждает на эту тему» — именно так он пишет в протоколе. Позже диктофон снова включается, и допрос продолжается. Без адвоката.

– Ты не смеешь даже говорить о нем! – Он повернулся к двум другим: – Давайте его в машину.

Когда через пятнадцать лет я зачитываю Стуре Бергвалю его собственные слова и обращаю внимание на приведённую им самим хорошо обоснованную аргументацию о том, что в таких делах адвокат должен присутствовать с самого начала, он поясняет:

Они затолкали его в кабину старого пикапа и повалили на пол. Один из них сел за руль, а Димитрий и другой парень, обойдя машину, подошли к другой дверце.

— Я очень расстраиваюсь, когда слышу, как всё проходило. Возмущаюсь. И узнаю в этой ситуации себя и своё желание угодить Челю Перссону. Если бы я заявил, что все мои признания были выдумкой, то тем самым очень смутил бы Челя. И поставил бы в неловкое положение себя самого.

Ломакс повернул лицо вверх, и когда фары зажглись, увидел, что смотрит прямо на Димитрия. Этот игрок на бузуки вытащил автоматический пистолет «беретта», которым во время войны были вооружены итальянские офицеры, и передал его своему дружку.

На протяжении нескольких месяцев, три раза в неделю он говорил об убийстве со своим врачом, который в одночасье превратился в свидетеля допроса. К тому же, будучи пациентом психиатрического отделения, Стуре сильно зависел от Перссона.

– Если он начнет бузить по дороге, пристрели его.

— В данной ситуации я совершенно не считал возможным признать, что на сотнях терапевтических бесед просто-напросто врал, — говорит Стуре.

– А что нам делать, когда освободимся от него? – спросил один из его компаньонов.

Я прошу его объяснить, что он имел в виду, когда на допросе в 1993 году сказал, что адвокат «будет выступать нейтральной стороной».

– Поезжайте прямо сюда. Я буду ожидать добрых вестей здесь. – Димитрий повернулся к Ломаксу. – Извини, но я не могу присутствовать при твоем убийстве, есть дело поважней. Рики и Никита прекрасно позаботятся о тебе. У них такие же веские причины ненавидеть тебя, как и у меня.

— Адвокат мог бы стать неким посредником между Челем и мной. Он мог бы, например, спросить: «Это действительно так, Стуре?» Он мог бы успокоить нас, попросить не торопиться с выводами.

– Это вам так с рук не сойдет, – пригрозил Ломакс.

Допрос возобновляется, и Квик подробно рассказывает о том, как подманил к себе Юхана, затолкал его в машину и ударил головой о приборную панель, чтобы тот потерял сознание.

Димитрий со смаком плюнул ему в лицо.

— А потом? — спрашивает Йорген Перссон.

– Вот тебе на счастье, англичанин. Ты сам напросился.

— Мы покинули то место, и я, в общем-то, толком не знал, куда ехать, но вот мы прибыли в Стадсберьет на окраине Сундсвалля, я остановился, вытащил Юхана из машины и понёс его в сторону леса. Там всё и случилось, ну, я его задушил.

Он отступил назад, а Рики сел на место пассажира, и грузовик двинулся по неровной поверхности двора. Как только они выехали на дорогу, Никита включил первую скорость, и грохот мотора заполнил всю маленькую кабину.

Чуть позже полицейский интересуется, что стало с телом.

Ломакс повернулся на бок. В свете от приборной доски Никита казался почти недочеловеком. Кости его лица уродливо выпирали, а с выдающегося вперед подбородка капал пот.

— Оно под большим камнем, то есть под грудой камней, — отвечает Квик.

А Рики курил сигарету, потом выкинул ее в окно и начал петь, но рев мотора заглушал все звуки, и казалось, что он беззвучно разевает рот.

— И когда оно там очутилось? — спрашивает Йорген Перссон.

Все происходящее выглядело невероятным, словно ночной кошмар, и в первый раз Ломакс почувствовал страх.

— В тот же день.

— М-м, — подхватывает полицейский. — Ну что, прервёмся на ланч?

– Послушайте меня! – отчаянно закричал он.

После обеда допрос продолжается. Теперь разговор идёт о Стадсберьете, где Квик задушил Юхана и спрятал его тело.

— Как вы задушили его? — спрашивает Йорген Перссон.

Если кто-нибудь из них и услышал его сквозь рев мотора, они не показали вида. Грузовик подбросило на ухабе, и он оказался лицом вниз. С трудом снова повернулся на спину и закричал что было сил:

— Руками.

– Ради Бога, послушайте же меня!

— А до того, как вы его задушили, произошло ли что-то особенное?

Это вызвало неожиданный эффект. Грузовик резко затормозил, и Никита в тот же момент выключил мотор. Они молча смотрели на него вниз, ожидая его слов. И Ломакс заговорил:

— Нет.

– Это просто сумасшествие. Убив меня, вы ничего не получите, кроме горя.

Но когда возникают новые вопросы о причинах, по которым Квик заманил Юхана в машину, Томас начинает припоминать, что перед тем как задушить мальчика, он совершил с ним половой акт.

– У тебя есть лучшая идея? – холодно спросил Рики.

— А что вы сделали потом, когда он был уже мёртв? Ну, вы ведь сказали, что его тело лежит под кучей камней, я об этом.

– Я богатый человек. И мне дорога жизнь.

Тут рассказ вновь принимает неожиданный оборот:

Гнетущая тишина, которая воцарилась, подсказала ему, что он пошел по неправильному пути. Внезапно выругавшись, Рики поднял ногу и нажал на его незащищенную шею. Ломакс начал задыхаться, но через несколько секунд нажатие ослабло.

– Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Георге Самос? – резко спросил его Рики.

— Я снял с него ботинки и то, что было на его ногах — как это, чёрт возьми, называется? И вот тут я снова ни в чём не уверен. По-моему — но не знаю точно — я спрятал его одежду где-то в том месте, где мы находились. Сложил его вещи и запихнул их под какие-то камни или что там было. А потом принёс из машины плед и завернул в него мальчика. Не думаю, что я спрятал его тело прямо там, в Стадсберьете. Мне кажется, потом я снова куда-то ехал. Примерно по той же дороге, потом на север, опять выехал из Сундсваля, но теперь направился в сторону Хэрнёсанда. И вроде бы увидел маленькую дорожку, свернул на неё, и вот там уже нашёл подходящее место, чтобы спрятать тело.

Ломакс утвердительно кивнул, внезапно почувствовав, что его обдает холодом, потому что понял, к чему идет дело.

Квик описывает «природное углубление», в котором он нашёл несколько камней. Он раздвинул их, положил в яму тело и прикрыл его камнями. Йорген Перссон внимательно выслушивает все версии Квика, но то и дело придирается к каким-то деталям:

– Я знал пастуха, которого так звали. Он помогал мне, когда я был здесь во время войны.

— Скажем так, Стуре: вы говорите «по-моему» и «мне кажется», когда речь идёт о теле. Вы уверены, что снова положили тело в машину и уехали с места убийства? Или вы не уверены в этом?

– Он наш дядя, – сказал Рики. – Брат нашего отца. Немцы выследили его здесь, в горах, и пристрелили как собаку.

— Я не совсем уверен в этом.

– И ты думаешь, что деньгами можно откупиться от этого, англичанин? – резко бросил Никита.

— То есть тело, возможно, лежит в Стадсберьете, так?

Ломакс ничего не мог возразить на это, ничего такого, что они готовы были бы выслушать. Рики, достав большой красный платок, быстро заткнул ему рот, а Никита завел мотор, и они продолжили путь.

Он понял, что они въехали в город, потому что грузовик вынужден был снизить скорость на узких улочках, и, слегка поворачивая голову, он мог видеть сквозь ветровое стекло крыши домов.

— Да, — отвечает Квик.

Когда грузовик остановился и Никита выключил мотор, Рики первым спрыгнул на землю. Он потянул Ломакса за собой, ткнув ему в нос «беретту».

Тут Йорген Перссон вспоминает ещё одну деталь, привлёкшую его внимание:

– Делай точно то, что тебе сказано, – приказал он. – Не заставляй меня применить вот эту штуку.

— А откуда вы знаете, что приехали в Стадсберьет? Я имею в виду, как вы узнали название района? Просто интересно.

Они остановились на самом дальнем от пирса конце мола. Здесь было темно и пустынно, и лишь волны бились о деревянные сваи старого причала. Иногда где-то открывалась дверь кафе, откуда слышались музыка и смех, и казалось, что все это доносилось с другой планеты. Ломакса прохватила дрожь, когда они спустились по каменным ступеням к деревянному причалу.

Квик поворачивается к Челю Перссону и отвечает, глядя на него:

У дальнего конца причала стоял старый сорокафутовый катер, увешанный рыбачьими сетями, еще сырыми после дневного лова. Там сильно воняло рыбой, и палуба была все еще скользкой от рыбьей чешуи. Они заставили его лечь лицом вниз на ворох сетей и связали ему лодыжки ног, а потом Никита сходил на корму, принес связку тяжелых цепей и с грохотом бросил их на палубу.

— Это всё благодаря нашей с вами поездке — тогда-то я и узнал, что местность называется Стадсберьет. До этого не знал, как мне кажется.

Рики повернул Ломакса лицом вверх и присел на корточки рядом с ним.

— Расскажите о той поездке, — советует Чель Перссон.

– Это для тебя, англичанин. Мы знаем тут местечко в двух милях отсюда. Там темно, тихо и очень глубоко. И все это для тебя.

Но Йорген Перссон не даёт Квику этого сделать. Он спрашивает свидетеля допроса:

Он потрепал Ломакса по щеке, поднялся и обратился к брату:

— Так вы ездили туда, в Сундсвалль?

– Я выведу катер. Пойди, отдай швартовы.

— Да, ездили.

Он прошел в рубку, а Никита отдал швартов на корме и пошел к носу катера. На секунду он исчез из виду, и Ломакс дернулся в сторону, стараясь освободиться от пут, но это оказалось напрасной тратой времени.

Полицейского не интересует, зачем они туда отправились и что там делали.

Освещенный рассеянным желтым светом единственного фонаря причал был пуст и тих. Никто не мог ему помочь. Но вот откуда-то сбоку по палубе с грохотом прокатилась пустая консервная банка, будто кто-то поддал ее ногой.

Куда важнее — во всяком случае, с точки зрения полицейского — представляется замечание Квика о том, что машина внутри была испачкана кровью. Он выясняет, как именно Квик отмывал салон, остановившись на заправке по пути домой. Оттуда же, кстати, он позвонил и матери, с которой проживал, и предупредил, чтобы она не волновалась.

Ломакс с трудом повернулся, чтобы посмотреть, что это такое, и увидел, как Никита с выражением тревоги на лице спешит обратно к корме.

Квик поворачивается к своему психотерапевту и говорит:

– Что здесь случилось, черт побери! – закричал он.

— Мне неудобно об этом просить, Чель, но не могли бы вы посмотреть, сварили ли нам кофе?

И тут большой черно-белый кот вышел из тени и потерся о его ногу.

Чель Перссон выходит из комнаты. Йорген спрашивает Квика, что произошло, когда они вместе с терапевтом ездили в Сундсваль. Чтобы полицейскому стала ясна цель поездки, Квик считает своим долгом объяснить, как устроена память и что происходит с травмирующими воспоминаниями.

Он подхватил его на руки и сильно потряс:

— Это воспоминание было полностью вытеснено из моей памяти. В голове сохранялись лишь какие-то обрывки. А затем начались долгие и обстоятельные беседы с врачом. Мы встречались трижды в неделю, и это помогло мне избавиться от барьеров, существовавших в моём сознании. Я был на восемьдесят процентов уверен, что убил Юхана, но дверца была ещё чуть приоткрыта. Именно поэтому мы и поехали в Сундсвалль, хотя я даже не представлял, куда именно следует двигаться. И вот за рулём мой врач, я рядом с ним; мы прибываем в Сундсвалль — а я знать не знаю, что делать дальше.

– Старый черт, у меня просто сердце в пятки ушло.

— Всё так и было, — заверяет Чель Перссон, который как раз вошёл в комнату, держа стаканы с кофе.

Как только он отпустил кота и отвернулся, машина заработала, нарушая тишину ночи, и катер стал отваливать от пирса. Скоро они миновали фонарь на конце пирса и развернулись в сторону моря.

— Но постепенно я начал узнавать эти места, — говорит Квик.

От воды поднимался легкий туман, а небо сверкало алмазными звездами. Когда Рики прибавил скорость, его брат подошел к поручням, подставив лицо под брызги волн.

— Со своей стороны могу заявить, что я знал, куда мы едем, — уточняет Чель Перссон.

— Да-да, — подхватывает Квик.

— Но я не собирался говорить, я хотел, чтобы вы указали мне — то есть нам — это место. Я узнал, где жил Юхан. Туда-то вы и должны были нас привести. В целом, вы так и сделали, пусть мне и пришлось помочь, — добавляет Чель Перссон.

Квик рассказывает, как начал узнавать местность около универмага и смог определить приблизительное направление. Правда, нужную дорожку, на которую надо было свернуть, он не нашёл, о чём теперь напоминает Квику Чель Перссон.

Потом он зажег сигарету, прикрывая ее сложенными ладонями. Вспышка спички на мгновение осветила резкие черты его Лица.

— Да-да, — соглашается Квик.

— Я заметил, что это была не та дорога, — говорит Перссон.

Он отбросил спичку в море и посмотрел на Ломакса.

В конце концов им удалось приехать к дому Юхана, и Квик пытается рассказать о своих чувствах:

– Какую ночь подарил нам Бог, англичанин. Прекрасная ночь для смерти.

— Да, я знал: дверца в моей голове всё-таки была приоткрыта, и ещё оставалась та самая лазейка, что всё это неправда. Но оказавшись там и увидев это место, я тут же понял: всё действительно случилось.

Его зубы блеснули во тьме. Он, напевая что-то про себя, скрылся в рубке. Несмотря на кляп во рту, Ломакс испустил вздох облегчения. Он был уверен, что кошка не могла так поддать эту банку, и подозревал, что кто-то, согнувшись, прячется за грудой сетей.

— У вас появилось такое ощущение?

Он попытался, подавшись спиной назад, развязать узлы на руках, и тут услышал голос Янни Мелоса, который прошептал ему на ухо:

— Да, именно.

– Спокойно, мистер Ломакс. Сначала освободимся от этого.

— А сейчас? Сейчас вы уверены, что сделали это?

Ломакс выплюнул кляп и жадно вдохнул свежий морской воздух. Он не стал тратить время на бесполезные вопросы.

— Да. После той поездки я уже не сомневался. Та поездка, она будто закрыла ту самую дверь, тот самый ящик…

– Если у тебя есть нож, то лучше поспеши, сынок. Он может вернуться в любую минуту.

Полицейский слушал разглагольствования Квика и пытался понять метафоры про открытую дверь, лазейки и поездку в Сундсваль, которая положила всему конец. Но Йоргену Перссону не хватает конкретики — фактов, доказывающих, что Квик действительно был тогда в Сундсвалле и убил Юхана. Ему кажется странным, что признание произошло лишь сейчас, спустя двенадцать с половиной лет после происшествия.

Послышался четкий щелчок, когда мальчик нажал кнопку выкидного ножа, и через секунду Ломакс уже потирал свои запястья, которые заболели оттого, что кровь снова начала циркулировать.

— Стуре, вы когда-нибудь пробовали рассказать о том, что совершили? — спрашивает он.

Как только Янни перерезал веревки на лодыжках Ломакса, мотор заглох и катер начал замедлять ход. Мальчик снова отступил назад в тень, и Ломакс тихо сказал ему:

— Я не знал, что именно я это сделал, — отвечает Квик.

– Держись подальше отсюда. Я не хочу, чтобы ты пострадал.

— Не знали?

Раздался взрыв хохота, и из рубки появился Никита. Он присел возле Ломакса и ухмыльнулся:

— В этом-то и загвоздка.