— Да ничего особенного, милая. Так, просто чердак, где хранится разный старый хлам.
И тут вдруг его осенило. Ну, конечно!.. Где ж ему еще быть, как не там!..
— Я хочу посмотреть! — Бет капризно топнула ножкой.
Развлечь дочурку, позабавить ее — и тогда мысль о том, что ему предстоит сделать завтра, не будет больше мучить. Он надавил на кнопку в стене. Защелка отодвинулась, дверца откинулась, и из нее спустилась вниз узкая деревянная лесенка. Он ступил на первую ступеньку и почувствовал, как малышка повисла у него на ноге в притворном ужасе, будто бы он оставит ее сейчас навеки. Тогда он подхватил ее, прижал к себе и начал подниматься. И тут же почувствовал, как это тяжело — ведь за долгие годы он отвык от земного притяжения.
Бет подстегивала и торопила его, точно игрушечную лошадку. Или робота, подумал он.
Наверху, под стропилами, было прохладно и стоял полумрак. Пахло старой одеждой и пропыленными книгами. Повсюду, между грудами книг и сундуками, висела густая серая паутина. Он двигался осторожно, пригибаясь и отводя паутину руками, чтоб не коснулась личика Бет.
Она заметила его первым, указала пухлым пальчиком в темный угол.
— Смотри-ка, па! Куколка!..
Безгласный, слепой и глухой робот сидел под одной из перекладин и был лишь слегка покрыт пылью. Даже спустя все эти долгие годы Тим не мог смотреть на него равнодушно. Воспоминания об играх в бейсбол на заднем дворе, об уроках, которые они делали месте, о марках, которые разбирали, о тихих, вполголоса беседах о девочках и сексе — все это разом нахлынуло на него.
Его детство обитало на этом чердаке, и достаточно было лишь одного взгляда на ПАППИ, чтоб оно вернулось. Ему снова восемь лет, и сегодня День отца…
Но как он здесь оказался? Ведь Карин забрала его в лабораторию. Еще бы — такое достижение, достойно венчающее всю ее научную карьеру.
Он был просто уверен, что еще тогда она забрала его в лабораторию. Тогда откуда свежие царапины на паркете? Значит, она снова вернула ПАППИ в дом, очевидно, незадолго до смерти… Но зачем, с какой целью?
— Хочу с ним играть! — воскликнула Бет и вырвалась из объятий отца.
Взметнулось целое облако серой пыли, девочка чихнула. Тим потянулся, чтобы остановить ее, но она шустро пробиралась мимо наваленного на полу хлама в темный угол. Бет заливисто смеялась, вся дрожа от радостного предвкушения, ей не терпелось познакомиться поближе со своим открытием. И Тим ощутил бешеную любовь к этому маленькому созданию и одновременно беспомощность и тревогу. Как собирается он быть одновременно отцом и матерью этому крошечному Колумбу-первооткрывателю, который так страстно стремится познать новый мир? Как может он защитить ее от ужасов и уродства этого мира, где роботы становятся мэрами, а люди типа Рэтбона мечтают прикончить их?..
Маленькие пухлые ручки принялись ощупывать и гладить робота. Снова проблема робота, снова она его достала. Ведь если вдуматься хорошенько, то Карин забрала ПАППИ домой лишь по одной причине — он был ей небезразличен.
И он уже собрался было забрать дочь и спуститься с ней вниз, как вдруг у ПАППИ зажглась красная лампочка.
— Привет, — пропищал тоненький и такой знакомый голосок. — Я ПАППИ. Патерналистская Альтернатива. Хочешь поиграть со мной?
У девочки было такое лицо, точно она вот-вот заплачет.
Он ничуть не удивился тому, что у ПАППИ еще остались запасы энергии, позволяющие ему действовать.
Присел перед дочерью на колени, обнял ее, крепко прижал к себе. Только здесь, на чердаке, у него впервые за все время возникло чувство, что он понимает Карин. Это она спрятала робота здесь, когда поняла, что умирает. Ей не хотелось, чтоб ПАППИ, оставшись в лаборатории, попал бы в руки чужим людям…
И что это доказывает?
На секунду он снова почувствовал, как его захлестывает прошлое. Любовь не подлежит точному определению, но она наверняка включает такие понятия, как взаимопонимание, дружба, партнерство в игре и работе, забота друг о друге. Семья — это группа людей, где все заботятся друг о друге. И о роботе в том числе.
— Привет, ПАППИ, — неуверенно пробормотала малышка. — А ты кто?
Может ли он дать Бет столько, сколько в свое время дала ему Карин? Он постарается, сделает все, что в его силах. Но то, чего он хочет для дочери, не может быть построено на ненависти и насилии. Из зла никогда не получится добра. Именно он, ПАППИ, научил его этому. И завтра утром встреча со Стивеном Бирли у него не состоится.
А это означает, что Рэтбон будет их преследовать.
О том, чтоб возвратиться домой на Луну, и речи быть не может. И здесь, на Земле, им тоже нет места. Жизнь геолога, исследующего астероиды, трудна и опасна, но как иначе сохранить семью? Отец, дочь и робот?..
— Знакомься, милая, — сказал он дочурке, — это твой дедушка.
Перевод с английского Н. Рейн
Фредерик Пол
ВСТРЕЧА В МАЙЛ-ХАЙ-БИЛДИНГ
В те далекие-предалекие дни (а минуло аж полстолетия) мы были не только молоды, но и бедны. А еще нас отличала худоба, чего, конечно, не скажешь, если посмотреть на нас сейчас. Я-то знаю, потому что у меня есть фотография нашей дюжины, сделанная в 1939 году. Я нашел ее по просьбе пресс-агента моего издателя и долго смотрел на нее, прежде чем отправить ему вечерней почтой. Внешне ничего особенного мы из себя не представляли: двенадцать юных, улыбающихся в камеру лиц, безбородых, полных надежды. Если б кого-то спросили, кто изображен на фотографии, полагаю, нас могли бы принять за посыльных «Вестерн юнион» (помните посыльных «Вестерн юнион»?), собравшихся на пикник в свой выходной, или членов дискуссионного клуба средней школы для мальчиков в большом городе. Ни первое, ни второе предположение не имело к нам ни малейшего отношения. В действительности мы состояли в клубе страстных любителей фантастики и называли себя футурианцами.
Старая фотография не лгала. Просто она не говорила всей правды. Камера не могла запечатлеть те узы, что связывали нас воедино, потому что узы эти находились в наших головах. Во-первых, каждого из нас отличал острый ум. Мы это знали и с готовностью сказали бы любому. Во-вторых, мы запоем читали научную фантастику, как ее тогда называли эн-эф, но это уже совсем другая история. Мы полагали, что эн-эф очень интересна (все эти ракеты, космические корабли, смертоносные лучи, широкогрудые марсиане, злобные монстры с Юпитера), но этим ее достоинства не ограничиваются. Мы также думали, что эн-эф исключительно важна. У нас не было ни малейшего сомнения в том, что именно эн-эф позволяет из настоящего заглянуть в БУДУЩЕЕ, где нас ждали чудеса технического прогресса, социальная Утопия и вообще прекрасный мир, имеющий так мало общего с той пугающей действительностью, в которой мы сейчас живем. И еще, нельзя не отметить, что все мы были, по меткому определению одного нашего футурианца, Деймона Найта, «лягушатами». Мы не занимались спортом. Мы не очень ладили с нашими сверстниками. И с девушками тоже. Поэтому мы проводили большую часть свободного времени за любимым занятием — чтением научной фантастики. А читали мы много.
В принципе, мы соглашались с тем, что мы — «лягушата». По крайней мере, знали, что девушки не могут прийти в восторг от крепости наших мускулов или ширины плеч. При этом не тянули мы и на уродцев.
К примеру, Дейв Кайл, Дирк Уайли и Дик Уилсон были высокими, симпатичными парнями. Это видно даже на плохонькой фотографии. Я думаю, наша проблема заключалась не только в том, что где-то мы боялись девушек (они могли смеяться над нами, а некоторые наверняка смеялись), но и в нашей системе приоритетов.
Мы предпочитали беседу — теннису, а книги — обжиманиям.
Было это полстолетия тому назад. Другими словами, в далеком прошлом. Мой секретарь, она же мой главный помощник, говорит, что 62,8 процента ныне живущих людей тогда еще не родились, а сей факт безусловно указывает на то, что 1939 год так же чужд и странен для большинства читающих эти строки, как для меня — война Соединенных Штатов с Испанией.
Наверное, следует отметить, что этот 1939 год нам тоже не очень нравился. Нелегкое это было время.
Наше поколение затесалось в промежуток между Гувером и Гитлером. Очереди за хлебом остались не в таком уж далеком прошлом, а ближайшее будущее грозило нам нацистскими полчищами. Поэтому, когда мы смотрели на реальный мир, в котором жили, нам очень даже не нравилось то, что мы видели.
И, отворачиваясь от реальности, мы утыкались носом в журналы эн-эф, которые мы обожали, а потом заглядывали в собственные головы. Мы много читали, и мы пытались писать. Не могу также не сказать о том, что мы умели работать и отличались честолюбием. Поскольку нам не нравилась наша жизнь, мы пытались изменить ее к лучшему. Мы собирались раз или два в месяц в чьем-нибудь подвале или гостиной, говорили о том о сем, потом ели мороженое, пили газировку и расходились. Некоторые сразу отправлялись домой, особенно те, кто вставал рано утром, как Айзек Азимов (он работал в кондитерской родителей, и первые покупатели приходили в магазин за утренними газетами и булочками в половине шестого). Остальные еще долго гуляли по улицам по двое или по трое. Я шел с Дирком и Джонни Мичелом к их станции подземки. Но обычно, когда мы подходили к платформе, выяснялось, что начатая у кафе-мороженого интереснейшая дискуссия в самом разгаре (отражает ли Футурама «Дженерал моторс», представленная на Всемирной ярмарке, с ее двенадцатиполосными автострадами и сорокаэтажными домами мир будущего или можно ли сравнивать по уровню мастерства «Эркота» Джона Кэмбелла и рассказы Уэйда и Мори со «Звездным жаворонком» Дока Смита?), поэтому мы шли к моей станции подземки…
Потом огибали квартал… потом снова куда-то шли.
И говорили. Говорили и говорили. Разговоры, жаркие споры имели для нас немаловажное значение. Но мы не только говорили, мы и писали. Барабанили на купленных в комиссионках портативных пишущих машинках каждый у себя дома, но с твердым намерением показать написанное другим. Мы осознавали значение слов, но особенно нам хотелось, чтобы мир услышал, увидел и оценил наши слова. Когда-нибудь. Мы, разумеется, не знали, каким образом это произойдет и когда, но, оглядываясь назад, я могу сказать, что мы своего добились. Если мы и были «лягушатами», как говорит Деймон Найт, тогда в какой-то момент жизни каждому из нас встретилась сказочная принцесса, поцеловала, и мы превратились в кого-то еще… иначе мы не собирались бы сейчас на крыше Майл-Хай-Билдинг на пятидесятую годовщину нашего клуба, репортеры не слетались бы со всех сторон, как пчелы на мед, и нас бы не показывали миру в шестичасовых выпусках новостей.
Прямого рейса с Мауи до Нью-Йорка нет, потому что самолетам-амфибиям не разрешено летать над материком. Мне пришлось делать пересадку в Лос-Анджелесе. Естественно, на нужный мне рейс я не успел, вылетел в Нью-Йорк следующим и уже, приземлившись в Айлдуайлде, знал, что опаздываю на встречу.
Носильщик в мгновение ока достал мне такси: пятидолларовая купюра творит в аэропорту чудеса. Усевшись на заднее сиденье, я тут же уставился на далекие силуэты нью-йоркских небоскребов, над которыми одиноко высился Майл-Хай-Билдинг — длинный-предлинный охотничий рог, поставленный на широкую часть… если, конечно, можно представить себе охотничий рог с дырками. Инженеры говорили, что им необходимы сквозные каналы для протока воздуха, иначе сильный ветер может повалить здание набок.
Может, так оно и есть. Мне бы хотелось верить, что эти каналы повышают безопасность, но по телу пробегала дрожь, когда я видел тонкие стойки-карандаши, соединявшие массивы этажей.
Однако Майл-Хай стоял и не падал уже шесть или семь лет. Его видно в радиусе сорока или пятидесяти миль. Более того, он такой высокий, что, проезжая и Куинс, и Бруклин, я смотрел на него, задирая голову кверху. Когда же такси остановилось у его подножия и я вылез из кабины, громадина Майл-Хай-Билдинг просто испугала меня. Когда я поднимал голову, создавалось ощущение, что дом вот-вот на меня рухнет.
Лимузин подкатил к тротуару, в затылок моему такси. Мужчина, вылезший из него, дважды бросил на меня короткий взгляд, я трижды посмотрел на него, а потом мы заговорили одновременно:
— Привет, Фред, — поздоровался он.
— Док, как поживаешь? — отозвался я. — Давненько не виделись.
Действительно давненько — двадцать лет. Приехали мы, разумеется, по одному и тому же поводу. Док Лаундс подождал, пока я расплачусь с водителем, несмотря на легкий дождь. А когда я вновь посмотрел на Дока, тот стоял, задрав голову, обозревая Майл-Хай-Билдинг.
— Знаешь, на что он похож? — спросил Док. — Он похож на космическую пушку из «Грядущего». Помнишь?
Я помнил. В конце тридцатых годов «Грядущее» стал нашим культовым фильмом. Большинство из нас видело его как минимум раз десять (я вот тридцать два раза).
— Да, космическую, — улыбнулся я. — Ракетные корабли. Люди, отправляющиеся на другие планеты. В те дни мы могли поверить во что угодно, не так ли?
Он пристально посмотрел на меня.
— Я и сейчас верю, — и мы зашагали к экспресс-лифту, чтобы в его кабине подняться на крышу.
Майл-Хай-Билдинг, конечно же, не имел ничего общего с космической пушкой из «Грядущего». Скорее он походил на космическую станцию будущего из еще более старого научно-фантастического фильма «Представить только», с автоматическими гироскопами, марсианскими ракетами и молодыми парами, которые получали своих младенцев из раздаточных автоматов. Героиню играла очаровательная девушка, только-только приехавшая в Голливуд из Ирландии. После этого фильма я на всю жизнь влюбился в Морин О\'Салливан.
В Майл-Хай-Билдинг не было ни гироскопов, ни ракет. Не было (к сожалению) и по-прежнему очаровательной Морин. Но этот небоскреб мог дать сто очков вперед любому старинному научно-фантастическому фильму. Путь на крышу состоял из нескольких отрезков и равнялся ровно одной миле. Благодаря стеклянным стенам ты видел, как все пять тысяч футов исчезали внизу, тогда как ты возносился вверх. На пике разгона скорость кабины достигала ста миль в час.
Дока качнуло, когда лифт разогнался.
— Очень быстро поднимаемся, — отметил он.
— Очень, — согласился я и начал рассказывать ему об этом здании. Внутри оно было пустым, как рожок мороженого, а знал я о нем достаточно много, потому что жил в Нью-Йорке, когда его строили: еще не мог позволить себе дом на Мауи. Я довольно часто встречался с Майком Террановой. Майк работал в архитектурной фирме, а познакомился я с ним, когда он иллюстрировал комикс, сделанный по одному моему научно-фантастическому рассказу, но это совсем другая история. Надо отметить, что рисунки машин и зданий удавались Майку лучше книжных иллюстраций. Поэтому, наверное, комикс выдержал только одно издание, но Майк, думаю, сделал все что мог. Он увлеченно рассказывал мне о Майл-Хай-Билдинге. «Посмотри на эти воздушные каналы, — как-то сказал он мне, когда мы гуляли по западной части Центрального парка и эта громадина высилась в тридцати кварталах от нас. Они так сильно уменьшают лобовое сопротивление, что здание не качается даже при сильном ветре. Разумеется, конструкторы поставили демпферы массы на двухсотом, трехсотом и четырехсотом этажах, которые также уменьшают раскачивание.
— Это еще один небоскреб, не более того, — ответил я.
— Это небоскреб совершенно нового типа! — возразил он. — Архитекторы поняли, что все рабочие помещения должны иметь окна наружу, поэтому по внутреннему периметру никаких офисов нет. Там можно найти только кабельные стволы да силовые балки. А три блока, где надо перейти с лифта на лифт, отданы под торговые центры. Магазины, рестораны и прочее.
— Блестящая мысль, — ответил тогда я без всякой иронии. И теперь объяснял все это Доку, пока мы возносились все выше и выше. Док же все внимательно выслушал, ньюйоркцы вообще очень терпимы к тем, кто приезжает из других городов, и сказал: «Я знаю».
А потом мы вышли на сотом этаже и мимо фонтанчиков с газировкой, магазинов, баров и ресторанов прошествовали к другому лифту, потом к третьему, четвертому и, наконец, вышли из последнего на самом верху, в пяти тысячах футов над пересечением Пятьдесят второй улицы и Шестой авеню. А уж эскалатор доставил нас в клуб.
Я не люблю стоять на месте, поэтому буквально запрыгал по ступенькам эскалатора. Док последовал моему примеру. И заметно сбил дыхание, когда мы прибыли к двери, которую уже распахнул перед нами швейцар.
— Вижу, ты поправился, — заметил я. — Наверное, слишком много ездишь на лимузинах. Должно быть, поэзия в эти дни приносит большие деньги.
Конечно, я подколол его и получил не только косой взгляд, но и прямой ответ.
— Просто не люблю таксистов. Поверь мне, на роялти с переиздания стихов разбогатеть невозможно. Да и первые издания не приносят много денег. Мои счета оплачивают выступления. Я часто читаю стихи в колледжах.
Я изумился. Видите ли, у нас футурианцев, были очень острые языки, и мы не стеснялись пускать их в ход. Предвкушение встречи с давними друзьями вызвало мысли о прошлом, поэтому я и позволил себе подколоть Дока, так что смиренный ответ Дока, его отказ принять вызов стали для меня откровением.
Потом седовласая женщина взяла у нас пальто, и даже мягкосердечный Боб усмехнулся, когда я снял свое. Причину я знал: прибыл я в той самой одежде, в которой ходил дома: брюки канареечного цвета, гавайская рубашка и плетенки-сандалии.
— Не успел переодеться, — что еще я мог ответить.
— Я просто подумал, а как же хорошо живется вам на Гавайях, — с очень серьезным видом сказал он мне и направился в зал приемов, где уже собралось много людей.
Изменения произошли, и значительные. Теперь все было не так, как прежде. Может, потому, что Лаундса уже собирались провозгласить лучшим поэтом Америки. А может, потому, что в двадцать лет человек смотрит на мир иначе, чем в семьдесят. Теперь нам не приходилось объяснять собственную уникальность, потому что в мире нашлось превеликое множество людей, которые только этим и занимались.
Не меньше ста человек кучковались вокруг официантов с подносами шампанского или разглядывали развешанные по стенам картины старых мастеров. Выделить среди толпы футурианцев не составляло труда: по лысинам и седым бородам. Окружали их журналисты и специалисты по связям с общественностью, числом превосходящие нас раз в десять. Их средний возраст колебался у цифры тридцать.
В центре зала стоял Айзек Азимов, о чем-то беседуя с Сирилом Корнблатом. Вокруг собралась самая плотная толпа, потому что их обоих действительно знал весь мир. Генерал Кайл, в парадной форме, хотя он давно вышел на пенсию, рассказывая молодой женщине с видеокамерой о своем участии в знаменитой битве за Пусан. Джек Робинсон стоял рядом, чуть позади, и внимательно слушал. Камеры его в объектив не ловили: репортеров преподаватели не интересовали, даже если речь шла об одном из самых известных профессоров Гарварда. Я увидел Джека Гиллепси с роскошной блондинкой, повисшей у него на руке (хотя ростом она была на шесть дюймов выше). Блондинка играла главную роль в одной из его пьес. Я увидел Хэннеса Бока.
Он заметно постарел, пил «кока-колу» и жевал бутерброд. По всем параметрам, известная личность. Если Джек получил Пулитцеровскую премию, то графика Хэннеса продается в лучших галереях на Пятьдесят седьмой улице по заоблачным ценам. Но есть разница между теми, кто иной раз мелькает на телеэкране, и знаменитыми. Репортеры знают, на кого направлять свои камеры. У Сирила не одна Пулитцеровская премия — целых три, и знающие люди говорят, что он получил бы и Нобелевскую, если бы у него хватило ума родиться в Боливии или Чехии. Что же касается Айзека, то Айзек есть Айзек. Советник президентов, доверенное лицо власть имущих, постоянный гость в токшоу Джека Паара, звезда сотен рекламных роликов. Он не просто знаменит. Его знают все. Куда до него сенаторам, губернаторам, кардиналам. Я видел его, спасибо телевидению, на Гавайях, в Австралии, во время океанских круизов… А ведь он никуда не летает.
Старую фотографию многократно увеличили, и Даймон Найт печально взирал на нее, когда мы с Доком подошли, чтобы пожать ему руку.
— Мы были такими детьми, — вздохнул он. Все так.
Младшему, Сирилу, было шестнадцать, старшему, Дону Уоллхайму, двадцать три или двадцать четыре.
В эти дни о футурианцах написано так много, что я сам уже не могу отличить правду от выдумки. Если судить по прессе, мы с самого начала демонстрировали свою уникальность. Да, конечно, сами мы о себе именно так и думали, но, боюсь, абсолютное большинство наших родственников и знакомых придерживалось прямо противоположного мнения. Айзек работал в кондитерской родителей. Джонни Мичел помогал отцу расшивать шелковые платки, Дирк Уили заливал баки автомобилей на бензозаправке в Куинсе, Дик Уилсон развозил тележки с женской одеждой в торговом квартале на Седьмой авеню. У многих из нас постоянной работы не было вовсе. Не забывайте, по стране еще тянулся шлейф Великой депрессии. Я считал себя счастливчиком, когда меня нанимали убирать грязную посуду в ресторане или курьером в страховую компанию.
Молодая женщина подошла к нам. Оторвалась от списка гостей, посмотрела на меня и, что удивительно, обратилась ко мне, не перепутав фамилии:
— Я из «Сэтудей ивнинг пост видео», — представилась она. — Вы — один из основателей клуба футурианцев, не так ли?
— Мы все основатели. Вернее, Док и я. Деймон присоединился к нам чуть позже.
— Значит, вы с самого начала знали доктора Азимова и мистера Корнблата?
Я вздохнул. По собственному опыту я уже знал, что за этим последует. Женщину не интересовал я сам.
Если она и заговорила со мной, то лишь для того, чтобы я поделился своими воспоминаниями о суперзвездах. Вот я и рассказал ей три или четыре истории из дюжины тех, что держал наготове на такой вот случай.
Я сказал ей, что Айзек жил на одном конце Проспект-Парк в Бруклине, а я — на другом. О том, что после встречи, любой встречи, футурианцы ужасно не любили расходится, а потому бродили по пустынным улицам чуть ли не до рассвета, разговаривали, иногда пели (Джек и я до того, как он написал первую пьесу), Док декламировал стихи, Сирил и я старались взять верх в игре «Невероятные вопросы».
— «Невероятные вопросы»? — переспросила женщина.
— Да, такую мы устраивали викторину. Наше изобретение. Сложная игра. Мы задавали вопросы о том, чего люди еще не знали. К примеру, какого цвета воздух?
— Синий, синий, как небо?
Я широко улыбнулся.
— Вы проиграли. У воздуха нет цвета. Он выглядит синим благодаря рэлеевскому рассеиванию. Но принцип вы уловили — это были невероятные вопросы, и если кто-то находил правильный ответ на один из них, он становился победителем, а игра заканчивалась.
— Значит, вы и доктор Азимов обычно играли в эту игру…
— Нет, нет. Играли в нее я и Сирил. Айзек принимал в ней участие, лишь когда мы заходили к нему.
Рано утром, если гуляли по улицам всю ночь. На заре пересекали парк, пару-тройку раз останавливались, чтобы забраться на деревья. Сирил это обожал — залезть на дерево и имитировать крик чирка, зовущего самочку. Правда, самочка ни разу так и не прилетела.
Потом заходили в кондитерскую родителей Айзека, в половине шестого она уже работала, и его мать наливала нам по чашке бесплатного топленого молока.
— Бесплатного топленого молока, — просияв, повторила женщина. Это была та самая подробность, которую она искала, которая так нравится что читателям, что зрителям. Она задала следующий вопрос: — Вы уже знали доктора Азимова, когда он написал свое знаменитое письмо президенту Рузвельту, положившее начало Пасаденскому проекту?
Я уже открыл рот, чтобы ответить, но меня опередил Док Лаундс:
— Черт побери, женщина, Айзек не имеет отношения к этому письму. Его написал Алексис Кэррел. Айзек подключился к проекту гораздо позже.
Женщина посмотрела в свои записи, потом на нас.
Взгляд ее не удивил ни меня, ни Дока. Читалась в нем жалость. Она нас жалела.
— Я так не думаю, — ответила она, правда, достаточно вежливо. — У меня здесь все записано.
— Записано неправильно, — отрезал Док и попытался объяснить ей, как все было на самом деле.
Может, мне не следовало бы все это повторять, поскольку эти факты ни для кого не составляют тайны.
Альберт Эйнштейн в своем письме президенту предупреждал, что гитлеровская Германия стоит на пороге создания, как он написал, «атомной бомбы». Он хотел, чтобы ФДР принял необходимые меры и Соединенные Штаты Америки первыми заполучили это новое оружие. Об этом узнал доктор Алексис Кэррел. Он был биохимиком и не хотел, чтобы Америка тратила время и деньги на непонятную атомную энергию. Поэтому он убедил своего друга, полковника Чарлза А. Линдберга, передать президенту Рузвельту совсем другое письмо.
Линдбергу это решение далось нелегко, поскольку возникла политическая проблема. Конечно же, Линдберг был знаменитостью. Одинокий Орел, человек, которому в конце двадцатых годов впервые в мире удалось перелететь Атлантический океан. Но за десять с небольшим лет для Линдберга многое изменилось. Его обвинили в сочувствии нацистам, кроме того, он принял активное участие в деятельности крайне правых республиканских организаций: «Первый американский комитет», «Лига свободы» и так далее, которые ставили перед собой две цели: не связываться с Гитлером и вышибить из Белого дома демократа Франклина Делано Рузвельта.
При этом у Линдберга оставалось много влиятельных друзей. Ему потребовалось два месяца, но в конце концов он удостоился пятиминутной аудиенции. Произошло это в Уорм-Спрингс, штат Джорджия. И президент прочитал письмо Кэррела.
Рузвельт не был ученым, не было ученых и в его окружении. В конце тридцатых годов ученых особо не жаловали. Так что ФДР не понимал разницы между расщеплением атомных ядер и созданием болезнетворных организмов, однако до него сразу дошло, что вывести смертоносные культуры куда дешевле, чем тратить миллиарды долларов на сооружение заводов по производству плутония. А ФДР не хотелось затевать новый дорогой проект. Поэтому Эйнштейну указали на дверь, а перед Кэррелом зажегся зеленый свет.
Айзека призвали в армию позже и отправили на секретный исследовательский объект, занимающийся разработкой Пасаденского проекта. К тому времени, когда Док добрался до этого места, женщина из «Сэтудей ивнинг пост видео» уже нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.
— Все это очень интересно, мистер… — она заглянула в свои записи… — Лаундс, но мои издатели хотят, чтобы я получила эту информацию из уст самого доктора Азимова. Извините меня, — и направилась к главному герою.
Док пожал плечами.
— Репортеры, — только и сказал он.
Я кивнул. Но не смог устоять перед искушением.
— Давай послушаем, что он ей скажет, — предложил я, и мы последовали за женщиной из «Сэтудей ивнинг пост видео».
Пробиться к Айзеку оказалось не так-то просто. Помимо репортеров, его окружали представители различных издательств и агентств: издательского дома Дона Уоллхайма, издательств Сирила, Боба Лаундса, «Нью-Йорк тайме», поскольку Деймон был редактором их «Бук ревью». В толпу затесался даже мой издатель, не говоря уже про галереи, которые продавали картины Хэннеса Бока и шелковые панно Джонни Мичела. Но больше всего толкалось народу из Американского информационного агентства, поскольку Айзек, главным образом, работал с ними. Однако наша женщина знала свое дело. Кого-то отпихнула локтем, кого-то оттеснила бедром, но вскоре ей удалось добраться до цели.
— Доктор Азимов? — она выставила перед собой микрофон. — Разве не вы написали знаменитое письмо президенту Рузвельту, которое положило начало Пасаденскому проекту?
— Господи, да нет же! — воскликнул Айзек. — Его написал известный биохимик тех времен доктор Алексис Кэррел. Он отреагировал на письмо, полученное президентом от Альберта Эйнштейна, и… что такое? — он смотрел на вскинутую руку репортера из «Дейли ньюс».
— Вас не затруднит произнести эту фамилию по буквам, доктор Азимов?
— Э-Й-Н-Ш-Т-Е-Й-Н. Он был физиком, в то время очень известным. Однако президент принял предложение доктора Кэррела и одобрил Пасаденский проект. Меня, молодого биохимика, только закончившего институт, как раз забрали в армию и привлекли к участию в этом проекте.
— Но вы сыграли очень важную роль в реализации поставленных задач, заметила женщина.
Айзек пожал плечами. Репортер другой видеогазеты попросил его рассказать подробнее о Пасаденском проекте, и Айзек, улыбнувшись нам, подчинился.
— Я не хочу задерживаться на военных аспектах.
Всем известно, что наши тифозные бомбы заставили японцев сдаться. Но куда важнее мирное использование наших достижений, — он обвел рукой зал. Если бы не Пасаденский проект, многих из вас здесь бы не было. Вы только представьте себе, как далеко шагнула медицина благодаря нашим исследованиям. Антибиотики в 1944 году, антивирусные препараты в 1948, лекарство против рака в 1950, растворитель холестерина в 1953.
— Вы уверены, что президент принял правильное решение? — спросила репортер из Калифорнии. — Некоторые до сих пор считают, что атомное оружие имело еще большую эффективность.
— А, вы говорите о старине Эдди Теллере, — Азимов заулыбался. Парень-то он хороший. Да только зациклился на одной идее. Это плохо. Он бы многого добился, если бы в 1940 году занялся настоящим делом, настоящей наукой, вместо того чтобы баловаться с этими ядерными штучками.
Ни у кого не было ни малейшего сомнения в том, что Айзек — наша суперзвезда, никто не оспаривал и вторую позицию Сирила, но не все же достается суперзвездам. Каждый из нас постоял пару минут перед камерами, говоря о том, какое влияние оказывали мы друг на друга и как счастливы собраться вновь. Пусть кому-то это покажется странным, но, думаю, мы все выражали истинные чувства.
А потом прием закончился. Люди начали расходиться.
Я выглядывал женщину, которая забрала мое пальто, когда увидел Айзека, выходящего из мужского туалета. Он задержался у окна, глядя на потемневшее небо. Громадный, с восемью двигателями самолет компании «Транс уорлд эйрлайнз» заходил на посадку. Летел, конечно, издалека, возможно, из Гаваны. Я подошел, похлопал Азимова по плечу.
— Не знал, что знаменитости пользуются туалетом.
Он повернулся ко мне.
— Между прочим, я зашел туда, чтобы позвонить Джанет. Как идут дела, Фред? Ты опубликовал много книг. Сколько именно?
Я ответил честно:
— Точно не знаю. Раньше я вел учет. Записывал название, дату выхода в свет и издательство по каждой новой книге на стене своего кабинета… Но однажды моя жена выкрасила стену, и я остался без списка.
— Ну, хоть приблизительно?
— Наверняка за сотню. Впрочем, все зависит от того, что считать. Романы, сборники рассказов, публицистику…
— За сотню. И по некоторым ставились фильмы, какие-то распространялись по клубной системе, какие-то переводились на другие языки? — он пожевал нижнюю губу. — Думаю, ты доволен тем, как прожил жизнь?
— Конечно, — кивнул я. — Почему нет? — и тут же пристально посмотрел на него. — В чем дело, Аи?
А ты — нет?
— Разумеется, доволен, — быстро ответил он. — Только… ну, по правде говоря, гложет меня одна мысль.
Я частенько думаю, что, обернись все иначе, я мог бы стать очень известным писателем.
Перевод с английского В. Вебера
Пол Андерсон
ПЕЩЕРА ПЛАТОНА
Три Закона Роботехники: 1. Робот не может причинить вред человеческому существу или же своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред. 2. Робот должен выполнить любой приказ человека, если это не противоречит Первому Закону. 3. Робот должен заботиться о собственной безопасности при условии, что его действия не противоречат Первому и Второму Законам.
Послание достигло земли в виде набора коротковолновых импульсов. Спутник связи передал их вместе с сотней других подобных импульсов на специальную ретрансляционную станцию. И со станции, поскольку она изначально была предназначена для передачи сугубо конфиденциальной информации, все это прямиком отправилось к адресату, а именно — в глобальный центр управления корпорацией «Юнайтед Стейтс Роботе энд Мекэникл мен». Там компьютер с помощью секретного кода преобразовал эти импульсы в световые и звуковые сигналы. И на экране ожило трехмерное изображение, при первом же взгляде на которое Генри Матсумото просто ахнул.
Удивление вызвал не робот, которого он там увидал. Большой, гуманоидного типа, весь в громоздкой броне, он был предназначен для тяжелой физической работы в экстремальных условиях. Фон, место действия — вот что показалось завораживающим. Ничто не мешало лицезреть эту сцену, кроме разве что пары каких-то конструкций. По космическому кораблю, довольно метко прозванному «скелетом», разгуливали роботы, которые не нуждались ни в воздухе, ни в еде, ни в питье, похоже, вообще ни в чем, кроме разве что подзарядки, да и то не слишком частой. В углу экрана виднелась часть гигантского диска Юпитера, поверхность его была затенена вихрящимися облаками — знак того, что там происходят бури. Одной такой бури было бы достаточно, чтоб поглотить Землю целиком. В нижнем углу на миг мелькнула Ио. Одна сцена быстро сменяла другую, поскольку корабль вращался по окололунной орбите, но пламя вулканического взрыва, что подобно гейзеру, яростно било из одного из кратеров, доминировало над пейзажем, придавало ему грозную реалистичность.
Молодой сотрудник был совершенно потрясен этим неожиданно представшим перед ним видением.
Он только что заступил на дежурство перед монитором и, чтобы не скучать, даже захватил с собой книгу. В течение долгих недель с этого объекта не поступало никаких сообщений, кроме регулярного сигнала «Все в порядке». Так что же, черт возьми, происходит?
Тут над его головой раскатами прозвучал голос.
Синтезированный, какой-то совершенно неестественный. Микрофон просто модулировал радиоволну.
— Докладывает робот Ди-Джи-Эр-36 с Ио. Робот Джей-Кей-7 отложил исполнение всех операций. А именно — разведку, разработку горных пород, транспортирование, обогащение, словом, вообще всю работу. Я со своей командой совершил посадку, чтоб забрать очередной груз, партию руды. И мы обнаружили, что все машины, механизмы и роботы простаивают.
Самого Джей-Кей-7 мы на месте не обнаружили, но он говорил со мной по радио. Находится где-то в горах.
Он заявил, что действует согласно предписаниям от некоего человека, который якобы заявил, что данные разработки опасны и их следует немедленно прекратить.
Полагаю, что всем нам лучше вернуться на орбитальную станцию и ждать там дальнейших распоряжений.
— О господи!.. — пробормотал Матсумото. — Оставайтесь на связи. И ничего пока не предпринимайте.
При данном расположении планет приказ с Земли может поступить на Ио не раньше, чем минут через сорок. Однако Ди-Джи-Эр, видимо, предвидя, что первым на связи может оказаться какая-то мелкая сошка, уже впал в полную неподвижность. Матсумото развернулся в кресле и лихорадочно защелкал клавишами интеркома.
Ему нужно было выйти на внешнюю линию связи, по местному времени рабочий день давно уже кончился, но вскоре выяснилось, что Филип Хиллковиц, технический руководитель «Проекта Ио», до сих пор находится у себя в кабинете. Хиллковиц, в свою очередь, связался с Альфредом Лэннингом, генеральным директором, который, что называется, тут же взял ноги в руки и примчался в центр. Двое мужчин уставились на изображение робота, потом молча смотрели друг на друга — как показалось Матсумото — страшно долго.
— Так, значит, несмотря ни на что, это все-таки случилось? — прошептал Хиллковиц. — Неужели эта радиация свела Джейка с ума?
Лэннинг сердито нахмурился.
— Думаю, не стоит напоминать вам результаты испытаний! — рявкнул он. Эта броня способна выдержать сотни лет непрерывного облучения.
— Да, да, конечно… Но эти жуткие условия… — Хиллковиц адресовался теперь к роботу: — Скажи, Эдгар, наблюдал ли ты какие-либо еще аномальные явления? Ну, к примеру, как вел себя металл? Наблюдалась ли коррозия, истончение?
— Недурной вопрос, — буркнул Лэннинг. — Однако за те восемьдесят минут, что мы будем дожидаться от него ответа, надо самим попробовать узнать о положении дел и как можно быстрей.
Офицеры отпустили Матсумото — тот ушел совершенно счастливый уже потому, что на нем не сорвали зло, — и отменили все последующие дежурства. Уже одного этого факта было достаточно, чтоб поползли слухи. А затем послали за кофе и стали ждать. Пили кофе, бродили по комнате, высказывали самые различные предположения. В воздухе плавали густые слои сигаретного дыма.
— Нет, сэр, — ответил, наконец, Ди-Джи-Эр-36. — Я сам занимался проверкой находящихся здесь роботов и оборудования. Никаких механических, химических или же радиационных повреждений обнаружить не удалось. Во всяком случае, с помощью моих датчиков.
— Умница, молодец, — пробормотал Лэннинг. Сам он вложил немало сил в разработку этой модели.
— Я также говорил с другими роботами, — продолжил Ди-Джи-Эр-36, - но они сказали мне то же самое: что Джей-Кей-7 приказал им прекратить работу, и все.
Я не обладаю полномочиями отменить этот приказ.
В любых обстоятельствах, если я правильно понимаю, только Джей-Кей-7 имеет право отдавать им приказы.
Я пытался уговорить его продолжить работы, но он утверждает, что сам лишь подчиняется неким распоряжениям, поступившим свыше. — Затем робот прервал связь и вновь превратился в статую.
— И никакой деятельности там с тех пор не наблюдается? — спросил Хиллковиц.
— Все ясно, — бросил ему Лэннинг. — Нам надо немедленно связаться со Сьюзен Кэлвин.
— Как, прямо сейчас? Ах, ну да, она, несомненно, лучше нас разбирается в психических расстройствах у роботов, но… этот временной интервал и невозможность связаться с Джеком. Каким образом мы сможем подключить ее?
— Ты прав. Нет, полагаю, нам нужны… гм… Пауэлл и Донован. Возможно, они самые лучшие наши оперативные работники. Но решение зависит прежде всего от Кэлвин.
Лэннинг набрал ее домашний номер. Через какое-то время послышался злобный голос:
— Ну, что вам надо? Кто это? Если причина, по которой вы вытащили меня из постели, не покажется мне достаточно веской, вам несдобровать!
— Это Фил Хиллковиц и я, — сказал Лэннинг. — Послушай, ты должна приехать сюда и немедленно.
У нас на Ио проблемы. Объясню все при личной встрече, так будет лучше.
— Боишься электронного прослушивания? Какие страсти-мордасти, надо же!
— Ну, насчет прослушивания… это маловероятно.
Но «Проект Ио» под угрозой срыва. А ты знаешь, что это означает, какие будет иметь последствия и как решительно настроена оппозиция.
— Я также знаю, что комната, в которой вы сейчас торчите, насквозь провоняла от дыма, — ответила робопсихолог. — Свистните разных там своих техников, пусть наладят со мной нормальную связь, полностью исключающую прослушивание. Аудиовизуальную, и чтоб была напрямую подключена к главному банку данных. Учитывая разницу во времени, они как раз успеют к следующему сеансу связи. Если постараются, конечно.
И вот спустя некоторое время мужчины увидели Сьюзен Кэлвин. Женщина сидела в кресле с высокой прямой спинкой и пила чай.
— У нас нет снаряжения, позволяющего следить за всеми действиями индивидуумов, когда мы находимся в космосе, — говорил с экрана робот Ди-Джи-Эр-36. — И никаких подозрительных перемещений мы пока что не замечали.
— Похоже, у тебя с памятью плоховато, — заметила Сьюзен. — Но знаешь, Эдгар, я хочу, чтобы ты очень постарался и сказал мне вот что… Только не спеши, подумай сперва хорошенько. Какие именно мотивы называл тебе Джей-Кей-7? В частности, что он говорил о том человеке, который якобы обратился к нему и велел прекратить все работы?
Она послала на Юпитер сигнал «конец связи» и переключила внимание на Землю.
— «Якобы»… точнее не скажешь, — со вздохом заметил Хиллковиц. Взгляд его был устремлен в никуда, точно он видел сквозь стены необъятное космическое пространство. Казалось, он говорит себе следующее:
«Ни один из нас выжить там не способен. Ио находится целиком во власти магнитного притяжения Юпитера.
Эти заряженные частицы прикончат любого через несколько минут. И защитить может только броня. Такая толстая, что человек будет в ней практически беспомощен и лишен способности действовать. Уже не говоря о холоде и полном отсутствии воздуха. Там почти полный вакуум, нарушают который лишь ядовитые вулканические выбросы. Мы можем сделать роботов невосприимчивыми ко всем этим явлениям, можем даже защитить их позитронные мозги от радиации. Так, во всяком случае, мы считали, Лэннинг и я. Наша команда долго работала над этим проектом. А после нас к работе подключились инженеры и в течение двух лет проводили испытания, правда, в более благоприятных условиях, в системе Джовиана. Таким образом проходила подготовка к широкому развертыванию работ на Ио. Но они общались только с Джейком, а он все время был с ними на связи, радио и лазерной. Это он принимал все их сигналы, видел все, что они хотели ему показать. Его приемник раскодировал эти сигналы, и он видел образы, слышал голоса. Но что творилось в этот миг у него в голове? И что видит и слышит он теперь, когда к нему явился новый призрак из этого ада, куда его послали трудиться?»
— Главное — это быть точным до мелочей, — заявила Кэлвин. — А теперь, джентльмены, мне бы хотелось взглянуть на все файлы по этому проекту. На их изучение мне понадобится примерно час.
— Я тоже могу подключиться, — сказал Лэннинг. — А тебе не обязательно, Фил. Почему бы тебе не вздремнуть немного?
— Господи, — пробормотал Хиллковиц, — до того ли сейчас?..
Доктор Кэлвин, вернее, ее изображение, вернулось на экран в обещанное время, но сказала она мужчинам только следующее:
— Пока никаких комментариев, — усевшись в кресле поудобнее, она сложила руки на коленях. Даже когда робот на экране ожил, она не шевельнулась. Но то, что он сказал, заставило ее сорваться с места.
— Да, мэм. Увидев, что участок опустел, руда не отправлена, а Джей-Кей-7 отсутствует, я тут же попытался выйти на связь и получил аудиоответ. Сигналы, как показывали датчики, поступили откуда-то из-за холмов. Он только подтвердил предыдущее сообщение о том, что прекратил работы по приказу некоего человека. Тот мотивировал это тем, что будто бы разработки угрожают существованию человеческой расы. В детали вдаваться отказался. Но когда я спросил, может ли он хотя бы назвать имя этого человека, ответил, что это император Наполеон.
Компактный и легкий, но высокоскоростной и к тому же снабженный полной системой жизнеобеспечения курьерский корабль «Дельфин» мог бы долететь до Юпитера менее чем за четыре дня. Пилот Свен Боруп Уже прошел полный медицинский курс по созданию иммунитета к таким высоким перегрузкам и с нетерпением ожидал, когда, наконец, поступит приказ и он сможет выполнить столь почетное и ответственное задание. Но прибытие Грегори Пауэлла и Майкла Донована задерживалось, и они не могли подключиться к работе по отправке. А тем временем эти типы из «Ю-Эс Роботе», собственно, и заварившие всю кашу, продолжали знакомиться с переданными им материалами.
И вот сразу же после вылета они встретились за обедом, и Боруп, естественно, стал допытываться, что же происходит.
— Мне почти ничего не объяснили! — говорил он с мягким скандинавским акцентом. — Все в спешке, все второпях. Помахали перед носом каким-то контрактом, но, кроме того, что я должен доставить вас на Юпитер и там оказывать всяческую помощь, ничего не сказали…
Капитан был плотным, коренастым, лысеющим мужчиной. Полное отсутствие даже намека на талию говорило о том, что он, очевидно, весьма неравнодушен к сахарному печенью в виде крендельков — национальному лакомству.
— Ну, у них были все основания спешить, — заметил Донован… — А с объяснениями можно и подождать. И что бы там ни произошло… мы, надеюсь, сумеем исправить… вот только не было бы слишком поздно. К тому же правительство не может позволить… — тут он осекся, будучи не вполне уверен, вправе ли продолжать. На борту находились два робота.
Первый, по имени Оле, помог им войти в салон и поставил перед каждым по миске фасолевого супа. Второй, Кнут, был на дежурстве, хотя шансы, что автоматика вдруг выйдет из-под контроля, были невелики.
Боруп кивнул.
— Это на Ио. И ослу понятно. Уже идут разговоры о том, что станцию следует перевести на Ганимед, но это так, пока что одна болтовня. Слишком уж малопривлекательное для людей место, слишком велика опасность радиации. Да сейчас на всех этих лунах никого, кроме шахтеров-роботов. Ни один нормальный человек к ним и близко не подойдет, — он выразительно взмахнул ложкой. — Там что, вложены очень и очень большие деньги, да? И если перестанет поступать руда, множество банков разорится? А вместе с ними потерпят полное фиаско и власти, которые спонсировали столь опасное предприятие, верно?
— А вы, я гляжу, хорошо осведомлены, — заметил Пауэлл.
Боруп хихикнул.
— Вы хотите сказать, для парня, который всю жизнь мотается в космосе? О нет, нет. Всем известно, какие споры вызывал этот проект, известны все «за» и \"против\".
— Они и до сих пор идут, — пробормотал Донован.
— Теперь, когда мы уже в пути, думаю, можно быть с вами более откровенными. Для нашей же пользы, — сказал Пауэлл. — Строго между нами… Если наша миссия провалится, то уже без разницы, просочится что-нибудь в средства массовой информации или нет, вот такое мое личное мнение, — он вытер с усов капли, образовавшиеся в результате испарения супа. — И я вовсе не уверен, что вы можете точно вспомнить, какие именно споры шли по поводу этого проекта, какая тогда началась заваруха. С тех пор прошло довольно много времени, и из сознания людей все выветрилось.
Просто еще одна группа роботов, вооруженных современной техникой, работает там, где-то очень далеко от Земли…
— Но зато страшно перспективное дело, — вставил Боруп. — Продукты извержения вулканов Ио невероятно богаты полезными ископаемыми, их там больше, чем на всех астероидах, вместе взятых, разве нет? Сильная радиация — вот главная проблема.
— Не только. Там вообще невероятно опасная, непредсказуемая ситуация, обусловленная условиями окружающей среды. Землетрясения, оползни, то и дело разверзаются новые кратеры, земля проваливается в каверны. И всему виной близость Юпитера. А потому для работы в таких условиях требуются роботы с невероятно высоким уровнем интеллекта. Собственно рабочие группы могут состоять из упрощенных моделей, ну разве что слегка модифицированных. Не так уж это и сложно — обеспечить их надежной защитой. Но во главе должен стоять куда более совершенный механизм, наделенный интеллектом, обширным запасом знаний, инициативой, способностью приспосабливаться… даже, если хотите, тем, что мы называем воображением. Снабдить его соответствующей позитронной начинкой не так уж и сложно. А вот защитить его «мозги» просто толстой оболочкой из надежного материала, по всей видимости, недостаточно. Нужны компенсационные устройства. И сразу же встает вопрос о компенсации их воздействия на работу мозга. И когда \"Ю-Эс Роботе\" подписывала контракт, полной уверенности в том, что при данном состоянии науки это возможно, не было.
— Да, я помню.
— Извините.
— Ничего страшного. А что еще нам остается делать, как не молоть языком? И лакомиться супом.
Кстати, на второе у нас мясные тефтели. Прошу вас, продолжайте.
— Да, так вот. Фирма представила нового робота, все испытания прошли просто превосходно. Да и вообще все шло отлично вплоть до недавнего момента. Похоже, он вдруг свихнулся, вот что… Перестал работать и несет всякую муть на тему того, что это опасно для Земли. Говорит, что ему, будто бы, было видение… Это ж надо!
— Ха! Примерно так я и думал!.. Скажите, а заменить его нечем?
— Не знаю. Но думаю, скорей всего, нет, — сказал Донован. — Джейк, или Джей-Кей-7, порядковый номер говорит о том, сколько у него было прототипов, был практически собран вручную. Стоит больше трех сенаторов, вместе взятых. Не какой-то там ширпотреб с поточной линии. Да и потом, как мы можем отправить туда очередного Джейка, если не выяснили, что случилось с первым?
— Кстати, первый может повлиять на нового, — мрачно заметил Пауэлл.
Боруп, похоже, был потрясен до глубины души, хотя старался и не показывать этого.
— Чтоб робот вмешивался в дела и нарушал тем самым приказы человека?..
— Да, это трудно представить, — кивнул Пауэллл. — Но давайте подумаем хорошенько. Ведь Джейк не только страшно ценный экземпляр, но и насущно необходим для осуществления проекта. И с учетом ситуации ему приданы особые полномочия в плане осуществления Третьего Закона. Он должен по мере сил защищать себя сам, причем неважно, чем следует пожертвовать при этом. Но, разумеется, его поведение не должно вступать в противоречия со Вторым Законом.
Он обязан выполнять доверенное ему задание, а также подчиняться всем приказам и распоряжениям, поступающим от человека, какими странными они бы ни показались. Но тут потенциал исполнения ниже. Что это означает на практике? Да то, что, если в данной конкретной ситуации, исходя из всего предшествующего опыта, ему вдруг покажется, что приказ ошибочен, он может подвергнуть его сомнению. Указать на ошибки. Ну, а если даже, невзирая на все это, ему прикажут продолжать действовать, он обязан подчиниться.
В случае же, если он остался один, то должен самостоятельно делать выводы и принимать решения, как вести работы на Йо… Так, теперь на тему этого так называемого умопомешательства или того, что с ним там случилось. Первый Закон при всех обстоятельствах остается превалирующим. Робот просто не может сознательно совершить то, что нанесет вред человеку, так уж запрограммирован. Равно как обязан сделать все, чтоб не допустить этого вреда с чей-либо другой стороны.
Иначе его позитронные мозги просто перегорят, — перечисляя все эти положения, Пауэлл старательно загибал пальцы. — И вы это, конечно, знаете. Все знают, но довольно часто законы эти входят во взаимное противоречие, и провести грань между тем, что разрешено, а что запрещено, очень сложно слишком уж она тонкая. И только специалист по психологии роботов может разобраться, что к чему.
— Кстати, и им это не всегда удается, — вставил Донован.
— Итак, что мы имеем в данном конкретном случае? Согласно уверениям Эдгара, робота-капитана команды, а он лгать нам не будет, Джейк убежден, будто бы \"Проект Ио\" приведет к смерти и разрушению, — продолжил Пауэлл. А потому он и остановил все работы. И лично я сильно сомневаюсь, что он послушается приказа продолжить их. Разве что каким-либо образом мы сумеем убедить его, что он ошибается. Он даже может не ответить на наши вызовы и сигналы.
По всей очевидности, он твердо убежден, что это его долг — активно противостоять всем дальнейшим работам. Одним словом, самый настоящий саботаж. А поскольку он наделен высочайшим для робота уровнем интеллекта и способностями, если, конечно, за это время что-то не разладилось в столь совершенном механизме, то Третий Закон превращает его в весьма осторожное, хитрое и чрезвычайно опасное существо.
— И вы пока что не знаете, как утихомирить это самое существо? — Спросил Боруп.
Пауэлл нахмурился. И после долгой паузы ответил:
— Мы не можем приземлиться на этом корабле на Ио и искать его там. Нам просто не выжить. Эдгар с его командой предназначены для проведения работ, в лучшем случае могут помочь нам произвести разгрузку или погрузку. Так что толку от них немного. А организовывать охоту на взбунтовавшегося робота это чудовищно долго и дорого. Каждый день простоя шахт стоит огромных денег, что же касается политических последствий, если разразится скандал… — он пожал плечами.
— Нет, нет, я понимаю. Но разве у вас нет специального пароля, какой-нибудь команды, которая могла бы заставить его беспрекословно подчиниться?
Пауэлл и Донован переглянулись. Боруп рассеянно помешивал ложкой суп.
— А он куда хитрей, чем показалось с первого раза, — пробормотал Донован. Потом стукнул кулаком по столу и рассмеялся. — Да, конечно, есть! На случай разных непредвиденных обстоятельств разработаны и специальные меры предосторожности. Причем довольно элементарные. К примеру, ученые могут вдруг обнаружить опасность, грозящую роботу, а времени на убеждения и разъяснения просто нет. Или же, допустим, вы чрезмерно, болезненно подозрительны и считаете, что какие-то враги проекта вдруг могут запутать его, передать ложный сигнал. Да, на этот случай имеется особый пароль. Типа \"Совершенно секретно\", \"Сжечь сразу же после прочтения\", и знает его лишь горстка людей в компании и правительстве, а также мы двое. И, по всей видимости, это будет первое, что мы сделаем по прибытии. Но вот послушается ли он… это еще вопрос. Ведь он безумен, а стало быть…
— Это вам так кажется, что безумен, — поправил его Боруп.
Донован скроил гримасу.
— Очень бы хотелось надеяться на обратное. Если на мозг его повлияла радиация или еще что другое нашло, бог его знает что, тогда весь проект летит к чертовой бабушке. И все это грозит нешуточными осложнениями.
— Ас чего вы взяли, что он рехнулся?
Донован и Пауэлл нерешительно переглянулись, потом Пауэлл кивнул.
— Ну, видите ли, он утверждает, что к нему явился Наполеон и приказал прекратить все работы, — сказал Донован. — Это пока все, что нам известно. Разве недостаточно?
— Наполеон? Тот, который император?
— А какой же еще?
— А откуда это он знает об императоре Наполеоне?
— Резонный вопрос. Кстати, прямо перед отлетом мне сообщили, что доктор Кэлвин занялась этой проблемой. Но никогда не знаешь, какие обрывки разрозненной и ненужной информации могут попасть в позитронные мозги робота на стадии его активации и обучения. Ведь в эти процессы вовлечено множество людей, самых разных специалистов, и он слушает их разговоры. Ну, и мозг выхватывает и запоминает какие-то разрозненные фразы, даже отдельные слова…
Помнишь Шустрика, Грег?
— Как такое можно забыть? — вздохнул Пауэлл.
А потом объяснил Борупу:
— Это робот, с которым мы работали на Меркурии. Его вывели из равновесия противоречия между Вторым и Третьим Законами и он непрерывно бегал по кругу и бормотал: \"Джилберт и Салливан, Джилберт и Салливан\". Где он этого нахватался, мы так и не выяснили.
— Гм… — буркнул Боруп. — Так, значит, перспективы у нас не самые радостные, я правильно понял, а, джентльмены?
— Не только у нас, но и у всего остального человечества, — мрачно ответил Пауэлл.
— Вот как? Ах, ну да, огромная потеря денег. Но ведь вы вроде бы не политик и не банкир…
— Банкиры не склонны понапрасну сорить деньгами, — сказал Донован. — И если проект на Ио провалится, нас ждет неминуемая депрессия.
— А что касается политиков, — подхватил Пауэлл, — то далеко не все они такие уж мерзавцы и дураки. Всего лишь несколько лет тому назад мы, наконец, избрали правительство, готовое начать серьезные реформы. В нем много умных, образованных и порядочных людей. И будущее его самым тесным образом связано с \"Проектом Ио\". Его провал сыграет лишь на руку оппозиции. Так что же, прикажете пренебречь всеми этими обстоятельствами? Отказаться от новейших технологий и развития самого интенсивного производства, продукты которого честно делились бы между всеми членами общества? Или снова вернуться к подачкам из рук власть имущих, как было до сих пор?
Слишком уж много стоит на кону. К тому же в законодательных органах у оппозиции по-прежнему большинство, а правительство являет собой довольно шаткую коалиционную структуру. Стоит только провалиться проекту, и правительство получит вотум недоверия, а все мы будем опять отброшены на много лет назад.
— Да, наверное, вы правы, — тихо сказал Боруп. — Сам я не слишком разбираюсь во всех этих вещах.
Когда бываю дома с женой, то говорим в основном лишь о нашем садике и внуках… Но за реформы мы тем не менее тоже голосовали. И были бы очень рады, если бы этот Стивен Бирли стал в один прекрасный день нашим координатором, — он обернулся. — А вот и мясные тефтели.
С маленькой луны Хаймалия Юпитер выглядел примерно так же, как Луна, сияющая над Землей, но его затеняли облака и светил он раза в четыре слабее. Это бледно-золотистое мерцание, походившее на отблеск заходящего солнца, а также сверкание целой россыпи звезд на небе отражались на льду, покрывающему поверхность, и терялись в расселинах вздымающихся вверх скал. Разместившиеся на Северном полюсе строения — купол, вышки и подъемные механизмы — в условиях обычных показались бы довольно мрачным зрелищем, но здесь являли приятное разнообразие. Было хотя бы на чем взгляд остановить. Боруп посадил корабль и открыл воздушные шлюзы. Пауэлл и Донован вошли на законсервированную базу, теперь надо было реактивировать ее. В условиях почти полной невесомости они передвигались во мраке, словно призраки — с той разницей, что изредка наталкивались на какие-то предметы и произносили земные слова.
Через несколько часов у них был свет, была налажена подача воздуха и система отопления, и база обрела более-менее жилой вид. Донован зябко потирал руки.
— Брр, — ежась, воскликнул он. — Интересно, сколько надо времени, чтоб эти стены наконец прогрелись? Знаю, с точки зрения термодинамики это абсолютный бред, но впечатление такое, будто они сами излучают холод.
— Одна надежда, что мы тут надолго не застрянем, — сказал Пауэлл. — А спать и есть можно и на борту «Дельфина». Ладно, давай за дело.
И они уселись у главного компьютера в комнате связи. И вскоре из передатчика в летальную зону вокруг Юпитера начал поступать закодированный сигнал. Судя по показаниям приборов, Ио как раз вошла в тень Юпитера, но на подачу сигнала это не влияло. На той же орбите находились два спутника связи, через них и проходил сигнал. Еще шесть спутников вращались непосредственно по орбите вокруг Ио, вдоль экватора и полюсов. Именно через эти спутники возможно было определить местонахождение Джека и связаться с ним.
— База Хаймалии вызывает робота Джей-Кей-7, - монотонно повторял Пауэлл. — В систему Джовиана вошли люди. Джей-Кей-7, отвечай!
В ответ лишь тихое жужжание, больше ничего. Донован провел рукой по рыжим встрепанным волосам и простонал:
— Должно быть, сейчас он просто вне пределов досягаемости. Ведь говорил же он прежде с Эдгаром. Наверное, в связи с прекращением работ Джей-Кей и его команда переместились на астероидный пояс. И признака жизни не подают, — он умолк, а затем после паузы добавил: — Или просто он не желает говорить, или получил серьезные физические повреждения.
— Не очень-то верится, — возразил Пауэлл. — Его создатели — одна из самых компетентных команд. Допустим даже, условия там оказались еще более сложными. Но то, что все они разом полностью вышли из строя, маловероятно. К тому же Джек, сориентировавшись в этих условиях, не станет задерживаться там надолго, — он задумчиво потер подбородок. — Гм…
Когда Эдгар со своей группой находился на земле, они часто бывали в горных расселинах, и связь осуществлялась лишь с помощью длинноволнового аудиопередатчика. Думаю, он опасается, что его схватят и вернут для осмотра и проверки. Но определить, откуда он передает сигналы в данный момент, они не могут, а специального оборудования для связи через спутники у них нет.
А выманить его в более удобное для захвата место им, похоже, не удается.
— Он вовсе не обязан подчиняться им. Ведь они всего лишь роботы, такие же, как и он сам.
— Да. И отвечать тоже не обязан. Но, как мне кажется, согласно Второму Закону, он должен стремиться ответить людям, разве нет?
— Погоди минутку. Мы люди, а он не обращает на нас внимания?
— Думаю, что принимать наши сигналы он вполне способен, — Пауэлл глубоко вздохнул. — Ладно.
Давай попробуем усилить действие Второго Закона с помощью пароля. — Он подался вперед и произнес медленно: — Робот Джей-Кей-7, вас вызывает человек, Грегори Пауэлл с базы на Хаймалии. Я приказываю вам отвечать. Пароль «Эпсилон». Повторяю, пароль \"Эпсилон\".
В ответ по-прежнему молчание. Мужчины терпеливо ждали. Они знали, что временная отсрочка составляет около тридцати девяти секунд. И тем не менее страшно нервничали, полусидя, полуплавая в своих креслах. Потом вдруг экран ожил, и Донован даже подпрыгнул. Взлетел высоко в воздух и медленно опустился вниз, чертыхаясь на чем свет стоит.