Свежело. Разрезая волну, к миноносцу под контр-адмиральским флагом быстро подходил катер. Уже издали заметил Макаров, что спасательные работы ведутся на корабле вяло. На палубе его встретил командир, молодой лейтенант. Растерянное лицо его выражало беспокойство, унылыми были и лица матросов, казалось, потерявших веру в свои силы. Видя, что положение и в самом деле серьезно, Макаров слегка нахмурился, но уже в следующее мгновение лицо его приняло, как всегда, энергичное, бодрое выражение. Чувствовалось, что Степан Осипович что-то придумал.

– Не совсем так, – мягко возражает он. – У этих овец есть пастух и сторожевые собаки.

Выслушав рапорт командира, ожидавшего получить адмиральский выговор, Макаров, пожимая ему руку, произнес с улыбкой:

Оба они смотрят на корабли.

— А вы, батенька, совершенно напрасно раньше времени, как вижу, нос повесили. Дело, мне кажется, очень даже поправимое. С кем и чего только не бывает на море! Виноваты вы разве, что туман сбил вас с толку, а места эти еще плохо исследованы… Ну-с, а теперь живо, все как один, за работу. Мои молодцы вам также помогут… Готовьте заводить тросы… Давайте сюда боцмана!

И пошла работа! Заулыбались люди, куда девались сомнения и неуверенность. Все трудились с необычайной энергией, позабыты были и усталость, и сон, и отдых. Особенно отличался командир, вихрем летал он по кораблю, казалось, что для него не существовало теперь никаких препятствий. Был доволен и Макаров. К вечеру при громовом «ура» миноносец общими усилиями был снят с камней. В ночь разразился шторм, а на утро командир миноносца был вызван к адмиралу. Когда он уходил от него, то по его смущенному виду и багровому лицу можно было заключить, что он получил изрядную головомойку. Но этим все и ограничилось.

В те времена тарану, как боевому средству нападения, придавали немалое значение; в своей «Тактике» Макаров даже посвятил тарану особую главу. Будучи флагманом Практической эскадры, он, естественно, хотел попрактиковать моряков и в искусстве нанесения противнику таранных ударов. «А то, когда нужно будет, то, пожалуй, и не смогут этого сделать», — говорил Макаров90. Но как обеспечить подобное учение, не идти же броненосцу на броненосец? Впрочем, выход вскоре был найден. Купили большую финскую лайбу, поставили на ней паруса, поправили руль и пустили по ветру. Началось учение, причем каждый корабль эскадры по очереди таранил лайбу в заранее определенное место. Вскоре от лайбы остались одни лишь щепки.

– Я техник на борту «Ольтерры», – добавляет он. – Занимаюсь починкой, только и всего.

Производя смотр эскадрам, Макаров часто прибегал к затоплению отдельных отсеков корабля, чтобы убедиться в водонепроницаемости переборок и их прочности, и попутно узнать, сколько времени займет вся эта процедура. На опробование собиралось обычно множество офицеров, и адмирал лично давал обстоятельные объяснения, обращая внимание присутствующих на все подробности производимого испытания. Однажды Макаров решил испытать прочность переборок на «Петре Великом», для чего приказал заполнить водой один из отсеков. Были пущены в ход пожарные помпы, но наполнение шло очень медленно.

— Скоро ли они там справятся? — в нетерпении заметил адмирал. — Вероятно помпы не в порядке.

Елена смотрит на него в крайнем удивлении:

— Никак нет. Помпы в порядке, ваше превосходительство. Но надо открыть кингстон, — уверенно заявил трюмный механик, молодой человек, совершавший первое плавание на военном корабле.

– Вы явились из Альхесираса, чтобы мне это сказать?

— Вы же знаете, что этого сделать нельзя.

— Нет, можно! — возражал механик.

– Может быть.

— Ах, если так, то немедленно же отправляйтесь в трюм и сами откройте кингстон.

Она медленно качает головой, словно пытаясь убедить в этом себя.

Козырнув, механик быстро отправился выполнять приказание.

– Вы говорите, что вы моряк.

— Вы сейчас увидите, господа, в каком виде он вернется, — обратился Макаров к офицерам и засмеялся. — Только крысы чувствуют себя свободно в междудонном пространстве, а человеку беда там. На себе испытал: две грыжи заработал!

– Ну да.

И в самом деле, через некоторое время механик вернулся сильно сконфуженный. Весь испачканный какой-то липкой грязью, с оторванными на тужурке пуговицами, с исцарапанным лицом, он имел самый жалкий вид.

– А в свободное время, по вечерам, саботажник?

— Ничего себе! — заметил Макаров. — Совсем как из преисподней. Ну, что же, открыли кингстон?

— Никак нет, ваше превосходительство.

Он не отвечает, только бесстрастно смотрит на море. Они стоят плечом к плечу, совсем близко друг от друга. Эта близость смущает Елену, и ей стоит труда не показывать волнение. Она опасается, что он заметит, до чего ей не по себе; и еще – что она может сделать нечто такое, о чем потом пожалеет. И потому, когда она снова начинает говорить, ее слова звучат неожиданно резко:

— А еще спорите, — грозно сверкнув глазами, произнес Макаров и, повысив голос, добавил: — и дела своего не знаете! Приказываю вам завтра же обойти или, вернее, облазить все междудонные пространства и подробно доложить мне.

– Боитесь, что я на вас донесу?.. Поэтому и пришли… чтобы убедиться в своей безопасности?

Ничем, кажется, нельзя было так досадить Макарову, как самоуверенным невежеством, явлением весьма нередким среди офицеров в то время. Не терпел он также нарушителей судовой дисциплины. Кто бы ни были последние, Макаров, невзирая на их чины и годы, поступал с ними подчас весьма круто, без всяких церемоний. Вот характерный случай. Летом 1886 года Макаров, стоя на мостике корвета «Витязь», вел его морским каналом из Петербурга в Кронштадт. Вдруг корабль совершенно неожиданно, на полном ходу, резко метнулся в сторону и стал наваливаться на гранитную стенку. Макаров не растерялся, подбежал к штурвалу, и когда всего лишь 5-6 футов отделяли корвет от стенки, искусным маневром отвел корабль в сторону, на середину фарватера. Дав малый ход, Макаров послал матроса в машинное отделение узнать, в чем дело. Посланный сообщил, что старший механик распорядился остановить правую машину. Макаров вызвал механика.

— Как вы осмелились остановить машину без команды с вахты? — строго спросил Макаров механика.

Он снимает темные очки и смотрит на нее пристально, почти с болью, как смотрел бы любой человек, если бы его обвинили в том, чего он не делал.

— Бугель эксцентрика стал нагреваться.

– Вы заслуживаете объяснений.

— Бугель эксцентрика, говорите вы? — гневно переспросил Макаров.

— Ломайте машину, разрушайте ее, но без команды с вахты не смейте ее останавливать! Вы этим можете погубить корабль. Я вас списываю, так как не могу иметь к вам отныне доверия. — И затем, обращаясь к старшему офицеру, добавил:

Звучит искренне. Вполне – может, даже слишком. Кто его разберет? Либо он хороший парень, думает она, либо потрясающий актер. Либо и то и другое.

— Арестуйте старшего механика с приставлением часового, а по приходе в Кронштадт доставьте его на берег.

Малейший повод, например, падение фуражки в море, служил Макарову предлогом для выполнения нужного упражнения, в данном случае для подачи тревожного сигнала: «Человек за бортом». И корабль ложился в дрейф, со всей поспешностью спускались шлюпки, и моряки отправлялись разыскивать и «спасать» фуражку или какой-нибудь другой случайно упавший в воду предмет, отыскивать который среди волн было подчас задачей далеко не легкой. В итоге выходило интересное и полезное упражнение.

– Которых вы, разумеется, не дадите.

И подобных, часто курьезных примеров было множество. Разумеется, Макаров, как это бывает с каждым, иногда ошибался, допускал мелкие оплошности. Но случалось это очень редко.

Сердце у нее колотится, и, пытаясь это скрыть, она говорит жестко. Его ясные глаза, чуть потемневшие в лучах закатного солнца, не отрываясь смотрят на нее. Glaucopis по-гречески, вспоминает она. Зеленые, как у Афины светлоокой.

Как-то в бурную погоду, когда «Петра Великого» заливало водой и вспененные волны перекатывались через палубу, Макаров, надев дождевик, поднялся в верхнюю рубку и сам повел корабль. Во время шторма он чувствовал в себе особый прилив энергии. У руля стоял матрос Зарин, опытнейший на корабле моряк. Он служил на флоте двадцать пять лет и еще в 1872 году на клипере «Изумруд» ходил на новую Гвинею за Миклухо-Маклаем. Последние двадцать лет он плавал на «Петре Великом». Старый, весь сморщенный как печеное яблоко, почерневший от штормов и ветров, с большой серьгой в ухе, Зарин, несмотря на ворчливость и несдержанный язык, был уважаем и любим на корабле.

— Лево на борт, — командовал Макаров.

– А вы их ждете?.. Объяснений?

— Есть лево на борт, — отвечал Зарин.

– Я не настолько наивна.

— Так держать.

– Я не за этим пришел. И вы понимаете, почему я не могу вам их дать.

— Есть так держать.

— Вправо не катись.

Елена, занятая своими ощущениями, слушает невнимательно. Нервную дрожь сменяет странное или, возможно, почти забытое чувство: замешательство уступает место приятной уверенности в себе, почти физической. Как будто иссохшая душа вдруг напиталась влагой.

— Есть вправо не катись.

– А вы сами откуда?

Однако последнее распоряжение было отдано не совсем правильно, и в совершенстве знавший все особенности своего корабля Зарин не выполнил этого приказания и сделал по-своему. Макаров тотчас заметил это, но, догадавшись в чем дело, ничего не сказал, а лишь переглянулся с командиром и шепнул ему улыбаясь:

Мгновение он смотрит на нее в нерешительности, то открывая, то закрывая дужки солнечных очков. Она едва различает в его глазах быструю смену всех «за» и «против». Наконец он сдается:

— А ведь перехитрил меня. Не проведешь старого! И дисциплину соблюл и корабль оставил на румбе. Вот это настоящая морская гибкость!

– Я родился в Венеции.

А когда вахта окончилась, Макаров обратился к рулевому:

— Озяб, поди, Зарин! Сходи вниз и скажи баталеру, что я приказал выдать тебе чарку водки. Выпьешь за мое здоровье.

– Вы серьезно?

— Покорнейше благодарю, ваше превосходительство, — отвечал Зарин, и улыбка скользнула по его лицу.

– Конечно. – Он зацепляет очки за пуговицу рубашки и показывает на лодки в песке около волнореза. – Я вырос в мастерской, где делали гондолы.

А вот другой случай.

– Гондолы?.. Вы шутите.

Однажды Макаров руководил учением эскадры. Все шло отлично, и Макаров был удовлетворен вполне. Но вот адмирал, решив повести эскадру в кильватерной колонне, приказал дать сигнал. Незначительная, вполне очевидная ошибка, происшедшая в сигнале, была замечена всеми командирами, но они пренебрегли ею и построили корабли в кильватерную колонну. Лишь один командир, несмотря на построение всей эскадры, педантично выполнил ошибочное распоряжение, что испортило всю картину. Формально командир был прав, но никто бы не сказал, что он поступил умно. Увидев беспорядок, Макаров разозлился, но вынужден был повторить сигнал правильно.

– Да нет, так и есть.

— У моряка, — часто говорил Макаров, — должен быть очень зоркий морской глаз, не только зоркий, но и опытный в определении расстояний на море. Он должен уметь на глаз правильно оценивать положение своего корабля и эскадры относительно чужих судов и берегов. Это очень, очень важно, и надо приучать себя разбираться в морских расстояниях.

Вдоль берега идет моторная лодка. Серая, с британским флагом на борту и четырьмя вооруженными матросами. Бесцеремонно войдя в испанские воды, она медленно лавирует между торговыми судами, стоящими на якоре. Итальянец следит за ней взглядом, пока она не скрывается из виду в направлении порта и Пеньона.

О том, насколько зоркий глаз был у самого Макарова, видно из следующего интересного случая, происшедшего все на том же «Петре Великом» в кампании 1896 года. Как-то во время маневрирования на Тронгзундском рейде «Петр Великий», точно придерживаясь карты и проходя на надлежащем расстоянии от вех, задел днищем за подводный камень. Все обошлось благополучно, корабль лишь слегка царапнул по камню и, не задержавшись, проскочил далее. Такой случай не мог, конечно, пройти мимо внимания Макарова. Ведь случись это с кораблем, который имел бы более глубокую осадку, последствия были бы самые печальные. Следовало определить, правильно ли проложен курс корабля относительно вехи. В момент, когда корабль коснулся камня, Макаров находился на мостике, рядом стояли командир, старший офицер и старший штурман. Он тотчас спросил их, каково расстояние от камня до вехи. По общему мнению, расстояние не должно было превышать 25-30 саженей. Это означало, что курс был взят неправильно.

– Настанет день, и все это пройдет, – говорит он. – Я имею в виду, все плохое.

— Расстояние в три раза больше, во всяком случае не менее 75 саженей, — уверенно произнес Макаров. — Курс был проложен правильно. Не могу допустить такой ошибки!

Она с сомнением качает головой:

Адмиралу никто не возражал, но каждый в глубине души сильно сомневался в правильности его утверждения. Чтобы предупредить возможность аварии в будущем, Макаров приказал во что бы то ни стало разыскать камень. Поиски велись на расстоянии 75 саженей от вехи, как определил Макаров. Два дня бились водолазы и, наконец, нашли камень на расстоянии 80 саженей от вехи. Макаров ошибся всего на 5 саженей. У опасного места он приказал тотчас же установить веху.

– Не уверена. Кончается одно, начинается другое.

Макарову принадлежит множество различных афоризмов, метких замечаний и сжато сформулированных наставлений, имевших большое воспитательное значение для его подчиненных и окружающих. Так, перефразировав несколько Гете, он говорил: «Проводи каждый день так, как если бы это была вся твоя жизнь». Это означало у Макарова: будь всегда деятелен и веди полную смысла жизнь, не забывай ни на мгновение, что ты живешь, не превращай свою жизнь, по примеру многих, в тягучую дорогу к смерти, борись с леностью телесной, умственной и с душевным разгильдяйством, не разбрасывай на ветер своих способностей и пуще всего цени время.

Он наклоняется и поднимает камешек: круглый, гладкий, отполированный морем. Потом выпрямляется, замахивается и бросает камешек сильным и точным движением – тот подскакивает несколько раз на поверхности воды и лишь затем тонет вдалеке.

– Вы все еще долго здесь будете? – спрашивает она и тут же об этом жалеет.

К этим советам из области житейской мудрости Макаров присоединял поучения специально для моряков. Живи заветами своих великих предков, говорил он, изучай деяния обессмертивших свое имя мореплавателей и полководцев. Учись непрерывно в течение всей своей жизни, учись сам и учи других. Учись сам помочь себе во всех делах и случаях. Все, что ты будешь требовать от своих подчиненных, ты должен уметь безукоризненно выполнять сам, иначе нельзя будет правильно руководить и командовать ими. Ты должен хорошо знать каждого своего подчиненного, памятуя, что люди не бараны, и у каждого есть свои особенности и склонности к тому или иному делу, в соответствии с чем ты должен с них спрашивать и распределять обязанности по специальности. «…Люди так различны по складу своего ума и характера, — писал Макаров, — что один и тот же совет не годится для двух различных лиц. Одного следует удерживать, другого надо поощрять и лишь обоим следует не мешать»91. Строгость, говорил Макаров, существует лишь для тех, кто не выполняет своего долга.

Макаров предостерегал от поверхностного отношения к делу и учению, он говорил: не надо гоняться за многознайством, лучше изучить одно дело, но изучить основательно и во всех деталях и отношениях к другому делу, тогда попутно приобретешь познания и о многом другом. Полузнание, по большей части, хуже невежества. Недоучки и полузнайки — самые вредные люди. Тот, кто не желает учиться, не только будет идти назад, но и будет бит.

Итальянец делает неопределенный жест.

Воспитывай своих учеников и подчиненных в духе патриотизма, самопожертвования и дисциплины. Не расхолаживай людей своим педантизмом и сухим, бездушным отношением, особенно молодежь, увлекающуюся и чуткую ко всему новому и прогрессивному.

– Я не понимаю этого множественного числа… Мой испанский не всегда в полном порядке.

«Дело духовной жизни корабля есть дело самой первостепенной важности, и каждый из служащих, начиная от адмирала и кончая матросом, имеет в нем долю участия»92.

– Я имею в виду вас и ваших товарищей.

Таковы взгляды Макарова на воспитание моряков. В различных работах о Макарове часто приводится много и других его замечательно точных и метких высказываний по самым разнообразным вопросам обучения и воспитания военных моряков. Его авторитет в этой области бесспорен. Однако необходимо все же помнить о социальном и официальном положении Макарова, о буржуазной ограниченности многих его взглядов, не позволявших ему с должной глубиной осознать и разобраться, например, в психологии рядового матроса, любившего родину, но не любившего царя и его приближенных.

Он снова смотрит в море, туда, где корабли. Он молчит и таким образом уходит от ответа.

Макаров на первый план выдвигал задачу воспитания таких моряков, которые являлись бы послушным оружием в руках господствующего класса, к которому он и сам принадлежал. Образованию же он придавал лишь второстепенное значение, что вполне соответствовало официальным взглядам того времени, согласно которым темнота и невежество, отрыв от политики являлись гарантией сохранения существующего порядка.

– Я бы хотел увидеть вас снова, – говорит он наконец, не глядя на нее.

Необходимо добавить также, что Макаров, в силу вышеуказанных причин, разделял иногда и просто неправильные, реакционные взгляды. Например, он был сторонником так называемых вечных и неизменных моральных устоев, понимая под этими устоями верное служение господствующему классу.

– Чтобы забрать часы.

Есть у Макарова немало высказываний, которые говорят о том, что он стоял на позициях идеализма. Так, в одной из глав своей «Тактики», говоря о том, что каждый моряк должен освоиться с мыслью: «погибнуть с честью», Макаров высказывает такие соображения: «Каждый военный человек действительно должен воспитать в себе сознание того, что ему придется пожертвовать свою жизнь. Когда он подумает об этом серьезно в первый раз, то, вероятно, побледнеет и почувствует, как кровь в нем начинает стыть. На второй раз эта мысль не произведет уже на него столь тяжелого впечатления, а впоследствии он так с ней свыкнется, что она ему будет казаться родной и даже заманчивой»93.

– Ясное дело.

С последним утверждением Макарова никак нельзя согласиться. Заманчивой смерть может казаться лишь человеку безнадежно больному. Молодому, здоровому человеку смерть не может показаться заманчивой. И если он, защищая родину, отдает свою жизнь, то делает это вовсе не потому, что заранее приучил себя к мысли обязательно умереть на войне и уже внутренне обрек себя на гибель, а потому, что так повелевает ему долг.

Неожиданно оба смеются. Весело и открыто. Словно у них появилась общая тайна.

Большой интерес представляют взгляды и замечания Макарова по вопросу воспитания воли, почти полностью совпадающие с современной советской педагогической наукой, уделяющей много внимания развитию высоких волевых качеств. Особенно ценен в вопросе волевого самовоспитания личный жизненный опыт самого Макарова, с юных лет тренировавшего себя в совершении волевых действий и поступков. В своей «Тактике» Макаров приводит много исторических примеров и анализирует различные случаи, когда моряку приходится принимать то или иное решение. От общих соображений он переходит к специальным темам, к приложению теории к практике, к специальной «военной» психологии.

– Могу я называть вас по имени?

В момент, когда большинство современников Макарова отрицало возможность культуры воли и перевоспитания характера, Степан Осипович уверенно утверждал и доказывал, что всякий нормальный человек при желании (не без труда, конечно) может добиться удивительных результатов в деле воспитания в себе твердой воли. Никто не приносит обществу, говорил Макаров, такой пользы, как люди с твердым характером и сильной волей, направленной на общеполезное дело. Человек редко вступает в жизнь с уже сформировавшейся сильной волей, но он может воспитать ее в себе, ибо человеческий характер отнюдь не представляет собою нечто незыблемое, врожденное и складывается под влиянием тех или иных внешних причин и условий. Самое лучшее средство воспитания характера — это труд, работа, дело, стремление достигнуть поставленной перед собою цели. Человек активный, деятельный будет всегда испытывать меньше колебаний и неуверенности, чем человек, плывущий по течению, с пассивным характером. «Люди с большим самообладанием могут сделать чудеса, тогда как слабая воля исполнителей и недостаток настойчивости в значительной степени убавят результат»94.

– Что ж… Вы же знаете, как меня зовут.

Или: «Факт, что человек может развить в себе волю, не подлежит сомнению, и ввиду ее громадного значения как в жизни отдельного человека, так и целых обществ на воспитание воли следует обращать больше внимания, чем это делают теперь, хотя бы в этом направлении, ввиду недостаточных научных данных, каждому, работая над собой, приходилось бы идти ощупью»95.

– Но я могу вас так называть? – настаивает он.

«Наука, — считал Макаров, — не может дать точных наставлений каждому отдельно, как воспитать свою волю, но научные факты несомненно свидетельствуют, что воля может быть развита до высшего предела, до совершенного покорения чувства самосохранения»96.

– Ну конечно.

Высказывания Макарова о воспитании воли имеют высокое воспитательное значение. И в самом деле, возможен ли успех в бою при отсутствии высоких волевых качеств, направленных на преодоление различного рода затруднений?

– Почему вы мне тогда помогли, Елена?..

Возражая скептикам, отрицавшим возможность воспитания воли и твердившим: «Что написано на роду, с тем в могилу и сойду», Макаров говорил: «Исправиться никогда не поздно!» Способность человека владеть собой, сознательно управлять своими чувствами, поступками в любой обстановке совершенно необходима воину. Обладающий этими качествами моряк, не лишенный к тому же инициативы, учтет в бою малейшие изменения в создавшейся обстановке, примет новые решения и без малейших колебаний выполнит их.

Она вдруг успокаивается. Воспоминания приходят ей на помощь, и она чувствует, что владеет собой. По крайней мере, она хозяйка тому, что говорит и чувствует. И сердце бьется в нормальном ритме.

В своем труде Макаров на ярких примерах из боевой практики флота показывает, как выдержка, спокойствие и хладнокровие, проявленные моряками в решительные минуты, обеспечивали во многих случаях полный успех.

– Вы читали Гомера?

Одна из глав «Тактики» посвящена самообразованию и самовоспитанию моряка. «Человек, окончивший школьное образование, должен вступить в жизнь с сознанием, что он еще ничего не знает и не имеет никакого военного воспитания и что его познакомили лишь с программой знаний и показали рамки, в которые должна вложиться его личность в смысле воспитания, но и то и другое ему придется достигнуть самому…», — начинает Макаров главу, имеющую не только военное, но и общепедагогическое значение.

– Не так много.

Важнейшим средством работы молодого человека над собой служит самообразование, в частности чтение. Но что и как следует читать? «Наш совет молодому человеку, — говорил Макаров, — читать побольше оригинальных сочинений. Изучению истории все великие люди придавали большое значение». Чтение не только обогащает познаниями, но и показывает идеалы, к которым надо стремиться. Однако, читая, надо изучать не только общие черты, но и исследовать все подробности, чтобы вникнуть в связь вещей.

– Улисс.

Одним чтением ограничиться, конечно, нельзя. Дополнением к нему служат жизненный опыт, из которого должно извлекать для себя полезные указания, и размышления. Без вдумчивого отношения ко всему виденному, слышанному и прочитанному человек утрачивает свое главное достоинство перед всем окружающим его неодушевленным миром — способность мыслить.

– Ах да.

В доказательство Макаров приводит следующий пример. Как-то адмирал М. П. Лазарев неодобрительно отозвался об одном малоспособном офицере. Присутствующие, в оправдание офицера, заметили, что ведь он много плавал и поэтому все же приобрел большой опыт. Указывая на свой сундук, Лазарев произнес: «Вот этот сундук сделал со мной три кругосветных плавания, но так сундуком и остался».

Воспитание моряка должно протекать, конечно, на море, поэтому обучению личного состава в плавании Макаров уделяет в своей книге большое место.

– Я, пожалуй, постарше Навсикаи…

«Надо уметь не находить затруднений» — так называется одна из глав «Тактики». Автор обращается в ней к молодежи, начинающей службу во флоте, советуя молодому члену экипажа корабля: следуй примеру своего командира и научись не находить ни в каком деле затруднений. «Если молодой человек, получив приказание, начнет находить затруднения, это значит, что он или не служил у хорошего командира или, служа у него, не старался чему-либо научиться. Человек, который, получив приказание, говорит о затруднениях, стоит на ложном пути, и чем скорее его направят на путь истинный, тем лучше!» Плохо, если получивший приказание начнет сомневаться в возможности его выполнения. Вот почему в военном деле так важна четкость и продуманность распоряжений. Отмена распоряжения порождает в исполнителе неуверенность и сомнение в целесообразности самого распоряжения.

– Кого?

Макаров в сущности сам был самородок-самоучка. Учеба в Николаевском штурманском училище много дать ему не могла. А между тем благодаря своей любознательности, замечательной способности черпать всякого рода сведения решительно отовсюду Макаров вышел оттуда достаточно образованным, чтобы быть зачисленным в гардемарины. На этом, собственно, его официальное образование и закончилось. Всю остальную жизнь он учился сам, вполне самостоятельно, и его знания выходили далеко за пределы специальных военно-морских. Превосходная память помогала ему без труда запоминать нескончаемые вереницы фактов и уметь ориентироваться среди этих фактов. Во всех решительно областях знания, с которыми Макарову приходилось сталкиваться, он в короткое время становился не только специалистом, но и учителем.

– Это девушка, которую он встретил на берегу.

Как он успевал следить за всем, чтобы быть на уровне современных ему знаний, Макаров рассказал сам.

Это было в ноябре 1894 года. На банкете в честь Степана Осиповича, покидавшего пост главного инспектора артиллерии, произносилось много речей и тостов Но вот поднялся он сам и обратился к собравшимся с такими словами:

– Вот оно что.

— Три года работы с вами открыли мне новый горизонт, познакомили с силами, заслуживающими большого внимания, о существовании которых я и не подозревал. Возьму для примера моих двух помощников. Я к ним прислушиваюсь три года, и все время слышу от них новое и новое, основанное на полном и всестороннем знании теории и практики артиллерийского дела. Знания их по глубине представляются мне бездонными колодцами. Далее коснусь офицера опытного поля, артиллеристов, приемщиков на заводах, портовых артиллеристов, учебно-артиллерийского отряда и всего служащего состава морских артиллеристов, совершенствующих морскую артиллерию, являющуюся грозным оружием, служащим делу обороны государства. Мне пришлось начать работу с вами, тружениками огня, когда еще не был закончен мой труд «Витязь» и Тихий океан». Итак, я имел дело с двумя стихиями: с огнем и водой. Трудно было!.. Но теперь все исполнено…

– Мне побольше лет, чем ей, я же говорю; я была тогда совсем юная, но хорошо помню свои ощущения. Когда я была студенткой, отец велел мне перевести тот пассаж из «Одиссеи», песнь шестая… Когда в море произошло кораблекрушение.

Это признание Макарова в том, что он, заслуженный адмирал, в течение трех лет учился у своих подчиненных, у помощников, у офицеров опытного поля и даже у приемщиков на заводах, дает нам некоторое представление о методах его работы. Макаров, как мы видим, не боялся признаться в этом, и это нисколько не умаляло его авторитета ученого моряка.

– Понимаю.

– Не думаю. Сомневаюсь, что вы понимаете.

ТЕОРЕТИК И ПРАКТИК

Похоже, теперь смущается итальянец. Он хмурит брови, будто стараясь не потерять лицо, и Елене он снова кажется уязвимым, как в тот день, когда лежал на полу в ее доме и ждал, когда за ним приедут.

– Я знаю, что вы вдова. Что англичане…

«…Каждый военный или причастный к военному делу человек, чтобы не забывать, для чего он существует, поступил бы правильно, если бы держал на видном месте надпись: „Помни войну“. С. О. Макаров
Она поднимает руку, прерывая его:

В конце XIX века противоречия между крупнейшими державами мира резко обострились. Капиталистический мир вступил в высшую и последнюю стадию своего развития — стадию империализма. На арене борьбы за рынки сбыта, за колонии появились новые сильные империалистические хищники — Германия и Япония, выступившие с требованием «жизненного пространства», с требованием передела мира в основном за счет старых колониальных стран — Англии и Франции. В разных уголках земного шара возникли конфликты, вспыхивали колониальные войны, заключались дипломатические союзы и тайные сделки. Немецкие военные корабли и «научные экспедиции» рыскали по всему свету в поисках «свободных» территорий. Япония начала экспансию в Корее и Китае, Франция захватила Алжир и Тунис, Англия — Египет, Италия — Эритрею и Сомали.

– Я не хочу об этом говорить.

Активизировали свою политику на Тихом океане и в Карибском море и США. В 1893 году они захватили Гавайские острова, а в 1898 году тачали войну с Испанией за богатейшие испанские колонии. Война эта, закончившаяся поражением Испании и присоединением к США острова Кубы и Филиппинских островов, была первой войной за передел мира.

Каждая из империалистических держав поспешно строила и совершенствовала свой военно-морской флот — одно из основных орудий колониальной империалистической политики. Военное кораблестроение быстро шагнуло вперед. Деревянный парусный флот умер. На смену ему пришел мощный броненосный флот. Резко возрос тоннаж военных кораблей основных классов, что позволило увеличить мощность их двигателей и толщину брони.

– Простите.

С появлением брони военные корабли, казалось, стали неуязвимыми для снарядов противника. Но параллельно с броней развивалась и артиллерия. Увеличивалась толщина брони, улучшалось ее качество и одновременно появлялись новые дальнобойные орудия более крупного калибра.

Долгое время с переменным успехом продолжалось соревнование брони и артиллерии. Изыскание путей, по которым должно было пойти развитие артиллерии и броневой защиты, представляло поэтому одну из основных проблем подготовки флота к войне.

– Вы не имеете права.

Осенью 1891 года в русском флоте началась широкая дискуссия по вопросам броневой защиты кораблей и увеличения пробивной силы снарядов. В разгар этой дискуссии Степан Осипович Макаров был назначен главным инспектором морской артиллерии97.

Чем руководствовалось высшее морское командование, назначая Макарова на пост инспектора артиллерии, неизвестно. Высказывалось мнение, что его назначили на эту должность лишь потому, что другого подходящего назначения не нашлось, а быть может, и не без тайной надежды «утопить» этого беспокойного человека в канцелярском болоте известного своей консервативностью Морского технического комитета, под руководством которого должен был работать инспектор морской артиллерии.

– Я сожалею.

Но живую, творческую мысль Макарова невозможно было сковать.

Как-то утром новый инспектор присутствовал на полигоне при испытании броневых плит, закаленных по способу американца Гарвея и считавшихся неуязвимыми для снарядов любого калибра98. Испытание это было очень важным, так как от исхода его зависело, будет ли заключен договор с фирмой «Гарвей-Виккерс» на приобретение этих плит для строившихся русских броненосцев. Случайно, по недосмотру, одну из броневых плит, подлежавших испытанию, установили к орудию не лицевой, закаленной стороной, а оборотной, незакаленной.

Растерянный, он немного отстраняется от нее. Смотрит себе под ноги, будто ищет еще один камешек, чтобы бросить в воду, но вокруг только пустые ракушки, клубки сухих водорослей да сгустки смолы.

Началась стрельба. Снаряд без труда пробивал плиту, считавшуюся неуязвимой

– Я должен уехать, – произносит он наконец. – Надолго.

Стрельбу приостановили и стали доискиваться причины столь неожиданных результатов. Ошибка была, наконец, обнаружена, плиту повернули лицевой стороной к орудию и испытания возобновились. После этого броню не пробил ни один снаряд.

Сердце у нее останавливается. Оно пропускает удар или даже больше. Может быть, два удара.

Случай с плитой был несколько дней предметом веселых разговоров, потом о нем забыли. Лишь один Макаров задумался над этим «курьезным случаем».

– Это опасно?

«Мне пришла в голову следующая мысль, — говорил впоследствии Макаров: — если закаленную поверхность плиты легко пробить с обратной стороны, т. е. с изнанки, то нельзя ли эту самую изнанку насадить на головную часть снаряда? А что, если при этом получится такой же эффект, как с плитой, по ошибке поставленной задом наперед?99»

Макаров предположил, что колпачок из мягкой стали, восприняв на себя начальную реакцию брони при ударе о нее и сработавшись, предохранит головную часть снаряда от разрушения и тем самым облегчит проникновение его сквозь броню.

– Возможно… Но если я вернусь, я бы хотел увидеть вас снова.

Как инспектору артиллерии, Макарову не трудно было произвести на полигоне испытание такого снаряда. Испытания подтвердили предположение Макарова. Снаряды с колпачками из мягкой стали пробивали гарвеевскую броню.

Он говорит это, пытаясь улыбаться, на лице смешанное выражение уверенности и простодушия.

Теперь, снабженные макаровскими колпачками, снаряды русской артиллерии оказались способными поражать все военные корабли, защищенные американской броней.

– Увидеть меня, – шепчет Елена.

Можно представить себе то ошеломляющее впечатление, которое произвело испытание снарядов с колпачками на представителей иностранных фирм. Они глазам своим не поверили, когда им показали «неуязвимые» плиты, пробитые русскими снарядами, и потребовали повторения опытов в их присутствии.

– Да.

И хотя представители иностранных фирм не видели самих снарядов до выстрела, они догадались, что секрет изобретения заключается в приставной головке. Газеты сообщили, что этот секрет был «разгадан» иностранными фирмами. Однако этой «разгадкой» они, несомненно, прежде всего были обязаны тому обстоятельству, что важное в оборонном отношении изобретение не было засекречено и никакого патента Макарову не было выдано. А если вспомнить, что в правительственных и высших военных кругах царской России было немало явных и тайных агентов иностранных государств, зорко следивших за всеми нововведениями в русской армии и флоте, то становится ясным, почему макаровские колпачки вскоре получили распространение во всех флотах мира, за исключением России, где они были приняты на вооружение лишь перед русско-японской войной.

Случай этот является яркой иллюстрацией судьбы многих важнейших изобретений в царской России

Темная пустота открывается перед ней и где-то в глубинах ее сознания. Или в глубинах памяти.

В должности инспектора артиллерии Макаров состоял до осени 1894 года. За это время он осуществил множество полезных нововведений, упорно ища и находя то, что нужно было изменить, усовершенствовать, переделать. На флоте благодаря его настойчивости был введен бездымный порох, изобретенный великим русским ученым Д. И. Менделеевым. «Введение бездымного пороха, — писал Макаров, — есть крупный шаг как в баллистическом отношении, так и по отношению к видимости цели. Флот, снабженный бездымным порохом, будет иметь над своим противником крупные преимущества. Полный переход на бездымный порох у орудий всех калибров в некоторых флотах уже совершился. Дело это — насущной важности»100.

– Чтобы забрать часы, компас и глубиномер, – уточняет она, пытаясь поддержать легкомысленный тон.

Макаров же ввел на флоте унитарные снаряды и уцентрированные башенные орудийные установки101.

Он медленно кивает:

В конце 1894 года Макаров получил новое назначение — командующим русской эскадрой, находившейся в Средиземном море.

– Именно так.

Победа империалистической Японии в японо-китайской войне, закончившейся в 1895 году, укрепила ее позиции на Дальнем Востоке. Захватив у Китая остров Тайвань (Формоза) и Пескадорские острова, японские империалисты обосновались в Корее и уже мечтали о захвате Манчжурии и Сахалина.

Вероятность столкновения России с Японией возросла. В связи с этим было решено направить находившуюся в Средиземном море русскую эскадру через Суэцкий канал в Тихий океан.

– Предупредите меня заранее.

Прибыв на Дальний Восток, Макаров занялся обследованием портов, производством морских промеров, разработкой проекта пригодного для плавания в дальневосточных водах типа корабля, думал о том, как обезопасить корабли от столкновений во время частых здесь туманов.

– Я сообщу… Или другие сообщат.

На Дальнем Востоке Макаров пробыл немногим более полугода. Приказом от 1 января 1896 года он был назначен старшим флагманом 1-й флотской дивизии, дислоцировавшейся в Кронштадте. В Петербург Макаров возвращался не через Сибирь, а через Соединенные Штаты. Он хотел посмотреть на Великие озера102., где сообщение зимой поддерживалось с помощью ледокольных пароходов, с некоторых пор сильно заинтересовавших Степана Осиповича.

– Нет, – твердо говорит Елена. – Я знаю, что это такое, когда сообщают другие. В таком случае предпочитаю ничего не знать.

В марте 1896 года Макаров прибыл в Кронштадт и, приступив к исполнению своих новых обязанностей, вернулся к разработке вопросов морской тактики, уже давно занимавших его. Еще в 1887 году в журнале «Морской сборник» была напечатана статья без подписи под названием «В защиту старых броненосцев и новых усовершенствований». Далеко не все читатели обратили на нее внимание, а те, кто прочитал ее, немало удивились такому началу. «Весь мир был как громом поражен неожиданным известием о появлении у берегов Австралии грозного броненосного флота в 60 вымпелов, принадлежащего какому-то государству, о существовании которого никто не знал… Все спрашивали себя, что это за новое государство, называющее себя Соединенною Республикой, и каким образом создался незаметно ни для кого грозный флот, который только что обложил все берега Новой Голландии и уничтожил суда прибрежной обороны ранее, чем на них успели развести пары.



Сидней трепетал… Все засуетились. Банкиры бежали…»

Каждый день из окна своего кабинета Гарри Кампелло видит Трафальгарское кладбище. Когда ему нужно расслабиться или подумать, он спускается, пересекает Европа-роуд и съедает сэндвич, сидя на кладбищенской каменной скамье и слушая пение птиц, у могилы капитана Томаса Нормана, который скончался от ран, полученных в морском сражении на корабле «Марс» 21 октября 1805 года. Кампелло тридцать шесть лет: согласно надписи на надгробной плите, столько же было капитану Норману, умершему после длительной агонии в морском госпитале. Пребывание на кладбище побуждает Гарри задуматься о хрупкости человеческой жизни и человеческих начинаний, особенно в эти времена. К счастью для него, хоть он и участник боевых действий, происходят они не среди дыма и взрывов в морских боях на линии разграничения и не на борту одного из современных судов, пришвартованных в порту, а в кабинете, где рабочая обстановка состоит из стола, двух стульев и стеллажа с архивными документами; на главной стене, по обе стороны от портрета короля Георга VI, красуются две географические карты с таинственными пометками, смысл которых известен только самому Гарри: одна – карта колонии, другая – карта бухты, включая Пеньон и Альхесирас.

В этой статье, облеченной в форму полуфантастической повести, Макаров излагал свои взгляды на тактику военно-морского флота.

Содержание статьи таково. Где-то, в стороне от морских путей, к востоку от Новой Зеландии, на соседних островах, возникли неведомые никому на свете две во всем сходные республики с высоко развитой оригинальной культурой. Настал день, когда правителям этих республик «наскучило изолированное положение в мире», и они, прослышав о несогласиях и неустройстве, царящих в Европе и других культурных странах, решили «сбросить таинственное покрывало и смело положить свой меч на весы политического равновесия всего мира».

У могилы капитана Нормана Гарри Кампелло сидит без пиджака, ослабив узел галстука, расстегнув рубашку и сдвинув на затылок шляпу; он курит сигарету, глядя, как птицы клюют последние крошки от его сэндвича с сыром и сладким перцем, которые он им набросал. Он поднимает глаза и видит за оградой своего помощника Ассана Писарро, застывшего в позе почтительного ожидания, пока Кампелло не обратит на него внимание; Писарро рыжий, веснушчатый, очень худой, и у него нервные руки.

«Со стороны, — пишет Макаров, — островитянам хорошо был виден всемирный вред, происходящий от натянутых отношений между всеми европейскими нациями, и вызываемые этим огромные расходы на содержание войск. Вечные интриги и постоянные притязания англичан с их безграничными интересами окончательно вывели из терпения островитян, которые решили рассечь все дипломатические узлы одним взмахом меча и переместить центр политического равновесия на Тихий океан. Довольно европейцы правили всем миром, пора уступить место их антиподам. Обе республики решили выйти из таинственного положения, захватить некоторые колонии европейцев и потребовать собрания всемирного конгресса для окончательного подписания условий о роспуске войск в Европе и о вечном мире».

– Чего тебе, Ассан?

Попытке островитян вмешаться в дела цивилизованных народов и созвать «всемирный конгресс» для водворения мира и безопасности во всем мире предшествовало событие, которое и составляет содержание тактической повести Макарова. Бороться за мир островные республики начали после того, как окончилась ожесточенная война, возникшая между ними из-за ничтожного повода. В ходе этой борьбы наглядно выявились достоинства и недостатки кораблей обоих противников и действенность тактических приемов. Во главе флотов стояли два выдающихся флотоводца, придерживавшиеся двух противоположных систем тактических взглядов.

– Ростбиф готов, комиссар.

На фоне военных событий, во время которых сталкиваются противоположные тактические принципы, Макаров и высказывает свои тактические взгляды. Выразителем его собственных взглядов является один из вымышленных героев повести — адмирал Форвард, командующий флотом «белых». Он сторонник технически совершенных наступательных и оборонительных средств, сознательных действий и научно обоснованных мероприятий. Его противник, командующий «синими», является носителем преобладавших в последней четверти XIX века отсталых тактических взглядов.

Побеждают «белые». Но почему именно они выигрывают войну? Ответ на этот вопрос в занимательной, живой и вместе с тем серьезной форме и дает Макаров в своей статье.

– Я тебе тысячу раз говорил, чтобы ты не называл меня комиссаром на улице.

Еще в 1869 году, после несчастного случая с броненосной лодкой «Русалка», Степан Осипович, как мы видели выше, заинтересовался проблемой непотопляемости судов. С тех пор он не переставал работать над разрешением этой проблемы. От водонепроницаемости отсеков корабля и наличия мощных водоотливных средств, от быстроты определения места пробоины и ее заделки зависит спасение корабля, получившего пробоину. Это очень хорошо знал Макаров. Но не все относились к проблеме непотопляемости с должным вниманием.

Помощник озирается. Одно веко у него полуприкрыто из-за шрама, который проходит через бровь. В стычке с контрабандистом табака за пару лет до войны Ассан едва не остался кривым на один глаз. Впрочем, другому участнику драки пришлось гораздо хуже: на него надели наручники. Вернее сказать, хуже пришлось тому, что от него осталось, после того как их надели.

Герой повести Макарова адмирал Форвард так характеризует отношение к проблеме непотопляемости в то время: «Непотопляемость не дочь, а падчерица (морских знаний. — Б. О.). Она с завистью может смотреть на своих цветущих подруг, артиллерию, минное дело и механику, и нужны новые печальные случаи, чтобы обратили внимание на ее справедливые и скромные требования. Флоты всех наций грешат против непотопляемости».

Форвард (то есть Макаров) не может примириться с мыслью, что грозный, могучий броненосец, так легко преодолевающий большие расстояния и наносящий огромный урон врагу, сам крайне чувствителен к малейшему уколу и достаточно одной мины, чтобы пустить его ко дну.

– Так ведь нет никого.

«Теоретически, — пишет Макаров, — современные корабли совершенно непотопляемы, так как они подразделены на сто и более независимых отделений. Практически же, как только такой непотопляемый корабль получит пробоину, то сейчас же тонет самым постыдным образом. Если бы во время потопления были посторонние наблюдатели, то они могли бы выяснить причину, почему непотопляемые корабли тонут; но так как во время аварии каждый занят своим делом, то выясняется только одно то, что в деле потопления многое очень неясно».

Макаров находит сильные и точные слова для того, чтобы обратить внимание и моряков, и строителей, и исследователей на исключительную важность разработки проблемы непотопляемости. «Тот, кто видел потопление судов своими глазами, — говорит он в повести, — хорошо знает, что гибель корабля не есть простая гибель имущества; ее нельзя сравнить ни с пожаром большого дома, ни с какою другою материальною потерею. Корабль есть живое существо и, видя его гибель, вы неизбежно чувствуете, как уходит в вечность этот одушевленный исполин, послушный воле своего командира. Корабль безропотно переносит все удары неприятеля, он честно исполняет свой долг и с честью гибнет, но не к чести моряков и строителей служат эти потопления, за которые они ответственны перед своей совестью. Корабль может и должен быть обеспечен от потопления. Существующие наступательные средства не столько сильны, чтобы от них тотчас же тонуть…»

– Все равно… – Кампелло недовольно смотрит на него. – Что там с ростбифом?

В повести дана картина гибели броненосца от мины, начиненной двадцатью пудами пироксилина. «Сила взрыва, — пишет Макаров, — была так велика, что многие орудия сбросило со своих станков, летели мачты и шлюпки. Сдвинутые котлы оборвали все паровые трубы. Пар и горячая вода бросились в кочегарные и машинные отделения и задушили все, что было в них живого. Вслед за взрывом огромная масса воды хлынула в середину судна через пробоину. Переборки были разрушены, ничто не задерживало страшного потока, и броненосец стал быстро погружаться в воду…»

Ассан заговорщицки подмигивает ему здоровым глазом:

Восемнадцать лет спустя, 31 марта 1904 года, адмирал Макаров погиб на броненосце «Петропавловск», подорвавшемся на неприятельской мине в водах Порт-Артура.

– Когда пожелаете. Все готово.

Если сравнить показания немногочисленных моряков, спасшихся с «Петропавловска», с приведенным описанием гибели броненосца «синих», аналогия получается прямо поразительная; даже промежуток времени от момента взрыва до полного погружения корабля совпадает в точности. Сходство созданной воображением Макарова картины с действительностью говорит о том, насколько правильно Макаров понимал и представлял себе неизбежные следствия хорошо известных ему причин.

– Сейчас иду.

Для изыскания средств и способов обеспечения непотопляемости кораблей Макаров производил испытания на моделях кораблей.

В 1893 году у берегов Сирии затонул английский броненосец «Виктория»103. Стали доискиваться причин гибели корабля. Появилась масса статей, высказывались различные предположения, но никто не мог сказать ничего определенного. Катастрофа с „Викторией“ заинтересовала и Макарова. Он провел испытания точной модели броненосца и установил, что причиной гибели корабля были продольные переборки.

Кампелло вздыхает, стряхивает крошки на землю и встает, распугивая птиц. Он небольшого роста и крепкого телосложения: у него плечи борца и крупные ладони, как будто готовые в любой момент сжаться в кулак для удара. Его лицо только подтверждает эту мысль: на нем множество шрамов – оспины остались после ветрянки, перенесенной в детстве, – а широкий и плоский нос придает ему вид не то гангстера, не то полицейского из американского фильма; близкие называют его Кэджи, намекая на актера Джеймса Кэгни, с которым у Кампелло есть определенное сходство. Такая внешность очень подходит к его должности комиссара местной полиции: в этой должности он руководит Гибралтарским отделом службы безопасности, невоенной структурой, которая напрямую подчиняется губернатору Пеньона и самостоятельностью обладает чрезвычайной. Занятый репрессиями за саботаж в пользу врага, «Отдел», как называют его организаторы, – тайная левая рука, которая отмывает правую руку британцев. Короче говоря, эти люди занимаются самой грязной шпионской работой.

Опасность таких переборок Макаров подчеркивал уже в своей статье 1887 года, в рассказе о сражении между «синими» и «белыми». «Никто не хотел, — писал он, — вдуматься заблаговременно в средства непотопляемости, никто не хотел вникнуть в сущность этого дела, что и повело к весьма горьким для Синего флота последствиям. В особенности медвежью услугу оказали продольные непроницаемые перегородки, идущие по диаметральной плоскости и разделяющие машинные и котельные отделения на две части. Как известно, переборки эти предназначены с весьма благой целью уменьшить размеры отделений. Но они грешат против основного принципа непотопляемости: „не допускать крена во время аварии“.

Кампелло смотрит на часы.

Макаров точно выяснил причины гибели английского броненосца и в апреле 1894 года прочел публичную лекцию «О непотопляемости современных броненосцев и гибели „Виктории“. По окончании лекции Макаров продемонстрировал в бассейне на модели „Виктории“ картину ее гибели. Толпа зрителей окружала бассейн. Спустив модель на воду, Макаров осторожно снял пластырь с пробоины и, дав ход судну, едва успел произнести: „Вот, господа, у нас раненый корабль, он еще совсем немного набрал воды…“, как модель внезапно нырнула носом в воду, затем перевернулась вверх килем и затонула. Это была очень убедительная иллюстрация к выводам лектора о причинах гибели броненосца.

– Эти козлы не удосужились сделать ростбиф помягче.

Развивая теорию непотопляемости судов, Макаров изыскивал средства, которые позволили бы кораблю оставаться на плаву даже с подводными пробоинами в корпусе. Он считал необходимым, прежде чем строить корабль, провести предварительное испытание модели, проверить расчеты, а по окончании постройки испытать непотопляемость самого корабля, искусственно затопляя различные отсеки и отделения в соответствии с заданными условиями. Каждое отделение следовало затоплять до верхних переборок. Если нигде не будет обнаружено течи, то корабль можно признать вполне надежным.

Но указаниям Макарова не желали следовать. Не случайно в своей книге «Рассуждения по вопросам морской тактики» он с горечью отмечал: «Непотопляемость находится в упадке на всех флотах, и даже такой случай, как потопление броненосца „Виктория“, не вызвал должных мероприятий. На кораблях все еще боятся напускать и выкачивать воду в должном количестве. Виноваты в этом исключительно флотские офицеры, они же и понесут наказание за свою вину в бою, если только не возьмутся за это дело обеими руками».

– Мясо было жестковато.

И действительно, в Цусимском бою русский флот дорого заплатил за невнимание к средствам непотопляемости.

– Да уж.

Если корабль гибнет в бою, необходимо прежде всего спасти его экипаж. Но как это сделать? На корабельные шлюпки вряд ли можно рассчитывать. Много ли их уцелеет в бою? К тому же иметь на борту много деревянных шлюпок опасно в пожарном отношении. И Макаров предложил применять пробковые или металлические пустотелые понтоны, каждый из которых мог удержать на воде одного человека. Если люди, очутившись в воде, соединят свои понтоны, получатся плоты, пригодные для спасения значительного числа людей104. Макаров предложил и другую меру: укреплять на бортах выше ватерлинии деревянные брусья, которые при помощи особого приспособления могли сбрасываться в воду и служить средством для спасения людей105. Эти же брусья могли служить и защитным средством при столкновениях кораблей.

Вернувшись к себе в контору, трехэтажное здание с подвалом, Кампелло идет в кабинет, где надевает пиджак и забирает документы с деревянного подноса, лежащего на столе рядом с фотографией жены и троих детей; согласно последнему письму с маркой Северной Ирландии, они по-прежнему живут в одном из отелей для беженцев в Белфасте. Потом он спускается в подвал, разделенный на камеры, каждая с висячим замком на двери. Последнее помещение, с голой лампочкой, свисающей с потолка, предназначено для допросов. В комнате за столом сидит человек, уронив голову на скованные руки, а рядом стоят двое охранников. Кампелло входит, садится на стул и кладет на стол документы.

Но оставить «бедный корабль, бьющийся в агонии», следует, по мнению Макарова, лишь в том случае, если все средства к спасению корабля исчерпаны.

– Если дашь показания, на этом закончим.

Излагая свои тактические взгляды, Макаров устами адмирала Форварда говорит: «Мое правило: если вы встретите слабейшее судно, нападайте, если равное себе — нападайте и если сильнее себя — тоже нападайте.

Если увидите, что и другой наш корабль избрал целью нападения то же судно, на которое вы напали, продолжайте ваше нападение, пока не уничтожите неприятеля. Не гонитесь за неприятелем, который далеко, если перед вами находится другой близко. Забудьте всякую мысль о помощи своим судам: лучшая помощь своим судам есть нападение на чужие».

Арестованный поднимает голову. Он совсем молодой, с двухдневной щетиной, его волосы спутаны и нечесаны, и, хотя глаза покраснели от боли и недосыпа, на лице не видно никаких следов насилия: ни синяков, ни других видимых отметин. Безупречная работа. Кампелло переводит одобрительный взгляд на тех, кто стоит позади арестованного. Оба здоровенные, с тупыми, невыразительными лицами. У одного волосы цвета соломы и бледная кожа; другой смуглый, как все жители Средиземноморья. Оба в рубашках с закатанными рукавами; как все в Отделе, оба в гражданском. Бейтман – валлиец, он из британской армии; Гамбаро – из местной полиции.

Совершенно очевидно, что в своей первой статье по вопросам морской тактики Макаров воскрешает суворовские принципы ведения боя.

Арестованный смотрит мутным взглядом на документы, которые Гарри Кампелло положил перед ним на стол. Четыре машинописные страницы и две копии под копирку.

Рассказ о войне между «белой» и «синей» республиками потребовался Макарову для того, чтобы, изложив свои взгляды, попытаться расшевелить руководящие военно-морские круги, напомнить о том, что к войне надо готовиться заблаговременно.

– Тут все про взрывы? – спрашивает он хрипло.

Но Макаров не тешил себя надеждой на то, что этого он добьется легко. «Главная трудность провести в жизнь какое-нибудь нововведение заключается в том, — писал он, — что люди сживаются с существующими неудобствами, тогда как новое представляется чем-то гадательным, а потому непрактичным. Чтобы яснее видеть дело, полезно иногда оглядываться на прошлое, а оно учит нас, что даже предложение ввести прицелы к орудиям было встречено несочувственно и потребовались многие годы, пока пришли к тому убеждению, что прицел улучшает наводку».

Макарову, намного опередившему своих современников, всю жизнь приходилось бороться с предрассудками, рутиной и косностью.

– Полагаю, да.

Царское правительство и господствующие классы — помещики и капиталисты — не заботились о развитии страны и в частности флота. Все новое, передовое, даже если оно касалось лишь технических усовершенствований, отпугивало их. Презрительное отношение ко всему самобытному, русскому и раболепное преклонение перед всем иноземным, процветавшее среди высших царских чиновников, приводило к тому, что многие ценнейшие предложения русских новаторов и изобретателей «увядали нерасцветши»; не получая ни одобрения, ни критической оценки, они годами пролеживали в министерских канцеляриях, а затем сдавались в архив.

– Полагаете?

Как-то Макаров обратил внимание на целесообразность окраски боевых кораблей в защитный цвет106. «Наилучшей окраской следует признать серую, матовую, — писал он. — Окрашивать корпус следует весь целиком, не исключая ни труб, ни рангоута, ни полосок, ни меди; позолоту закрашивать или прикрывать. Дело тут не в щегольстве, а в уменьшении видимости судов ночью и в затруднении наводки неприятельских орудий днем».

Комиссар кивает. Он вынимает из кармана пачку сигарет «Голд флейк» и протягивает одну арестованному:

Но в морском министерстве на этот дельный совет не обратили внимания. Слишком привыкли там к внешнему блеску корабля: к полированным бортам, ярко начищенной меди, черному блестящему корпусу и желтой, видимой за много миль трубе. Позднее, уже в русско-японскую войну, вступив в командование Порт-артурской эскадрой, Макаров отдал такой приказ: «Объявляю для руководства, что для военных целей хорошая окраска наружного борта вредна, ибо при хорошей окраске очерчиваются линии судна, что выгодно неприятелю для измерения расстояний, для распознавания типа и имени судна, своих нападений и вообще для видимости. Чем хуже окрашено судно, тем для военных целей лучше…»107. Макаров говорил, что „для дня лучше всего грязный, вылинявший, сероватый цвет“. Этим он предвосхитил идею современного камуфляжа, который принят теперь не только во всех флотах, но и в армиях (раскраска танков, автомашин, халатов бойцов и пр.).

– Бери.

В своих статьях и выступлениях Макаров неоднократно повторял, что моряку необходимо в совершенстве овладеть специальными военными знаниями, что без этого военный моряк не представляет ценности. Однако его либо не понимали, либо не хотели понимать. Во флоте занимались всем, чем угодно, тысячами разных мелочей и пустяков, но неизменно упускали главное. Никто не задумывался над тем, что такое морской бой и как его вести, считая, что все необходимые соображения и решения придут стихийно, во время боя, сами собой.

Юноша не обращает внимания на сигарету – он глядит на документы, но к ним не прикасается.

Макаров знал, что личный состав флота плохо подготовлен к ведению боя и не имеет ясного представления о его сущности. Военно-теоретические труды предшественника и учителя Макарова, основоположника тактики броненосного флота адмирала Бутакова уже не разрешали больше всех вопросов тактики боя в новых условиях. Да и они были основательно забыты. Макаров понимал, что морякам надо дать такое руководство по военно-морской тактике, которое освещало бы не только принципиальные вопросы ведения морского боя, но и вопросы подготовки и воспитания офицеров флота и матросов.

– Я же признался, – говорит он.

И он решил создать такое руководство.

Кампелло довольно улыбается:

Напечатанные в 1897 году в «Морском сборнике» лекции Макарова по вопросам морской тактики имели огромный успех и были переведены на многие иностранные языки, в том числе на турецкий и японский.

– И правильно сделал, сынок. Всегда хорошо облегчить совесть.

Такой большой интерес к этой новой работе Макарова, в которой были изложены его тактические взгляды, объяснялся тем, что авторитет Макарова в вопросах военно-морского искусства был общепризнанным.

Во второй половине XIX века России принадлежала ведущая роль не только в области военного кораблестроения, но и в создании тактики парового броненосного флота. Все иностранные работы по вопросам тактики парового флота, написанные в шестидесятых годах, поражают отсталостью взглядов их авторов и отсутствием живой мысли. Наиболее известные труды того времени — француза Буэ-Вильомеза «Опыт пароходной тактики» и англичанина Дугласа «Морская война при помощи пара» — являлись по существу попыткой чисто механического приспособления тактики парусного флота к новым условиям боя паровых кораблей. Дуглас, например, утверждал, что «паровой флот, подходя к неприятелю, должен согласно с прежними правилами парусных судов стрелять в такелаж и оснастку неприятельских кораблей», и лишь когда рангоут сбит и его обломки парализуют действие винтов, «можно целить в один только корпус корабля»108.

Юноша совершенно сломлен. Он вдруг жадно бросается читать лежащие перед ним страницы, будто в этих строчках мелькнет абрис надежды. Но, не дочитав до конца, хмурит брови, прерывает чтение и смотрит на комиссара.

Критикуя неудачные попытки иностранных теоретиков создать новую морскую тактику, Бутаков справедливо замечал, что они разрешают дело «не с корня, а с ветвей». Бутаков требовал от паровых судов активных действий, «мгновенности и внезапности перестроения, поворотов и захождений», наиболее эффективного использования корабельной артиллерии, роль которой явно недооценивалась в иностранных флотах.

– Я рассказал обо всем, что сделал и что знаю, – говорит он. – Но насчет взрывов – это вранье… Никакого динамита в магазине спрятано не было.

К началу восьмидесятых годов Макаров был уже достаточно опытным моряком и по ряду вопросов имел свое собственное мнение, базировавшееся на обширных теоретических знаниях и новейших достижениях техники.

– Ты мог его приобрести раньше, так ведь?

В своих «Рассуждениях по вопросам морской тактики» Макаров обобщил опыт прошлых войн и практику развития военно-морского дела в мирное время. Книга имела целью решение главного вопроса: как разгромить врага, если он посягнет на родную землю? Ответ Макаров давал такой: помнить о войне и готовиться к ней ежедневно, ежечасно.

– Я ничего об этом не знаю.

В предисловии к своей работе Макаров писал: «Каждый военный или причастный к военному делу человек, чтобы не забывать, для чего он существует, поступил бы правильно, если бы держал на видном месте надпись „Помни войну“, принятую нами за девиз настоящего труда». Такую надпись Макаров сам постоянно держал перед глазами на своем письменном столе. Желание защитить в возможном столкновении честь родины в значительной степени определяло направление его деятельности и мыслей. В своей книге Макаров не только указывал, как следует вести морской бой, но и стремился усовершенствовать, реорганизовать флот, вооружить его всем тем, что он считал наиболее современным, полезным и нужным.

Присущая Макарову широта кругозора позволила ему универсально подойти к решению задачи и дать в своем труде сумму военно-морских знаний и опыта того времени. «Тактика, — писал Макаров, — имеет своим назначением дать возможность видеть всю картину военно-морского дела, а не одни лишь ее детали, и в этом отношении польза ее бесценна».

– Как это не знаешь?

Углубляя и расширяя тему, Макаров коснулся в своей книге таких областей, которые выходят за пределы военно-морской тактики. Он говорит о том, как извлекать пользу из жизненного опыта, как приучить себя не бояться смерти, как научиться «уметь не находить затруднений», какие следует читать книги и т. д. Вся работа полна острых мыслей, метких замечаний и советов.

Юноша искоса смотрит на Бейтмана и Гамбаро.

Мало можно найти трудов по специальным вопросам, которые читались бы так же легко, как макаровская «Тактика», отличающаяся простотой изложения, занимательностью, а главное оживляющим всю книгу бодрым духом. Эта занимательная форма не случайна. Автор хотел сделать книгу доступной для широких слоев читателей.

– Этот динамит они подбросили, когда пришли меня арестовывать.

Касаясь в своей книге значения практики, Макаров отмечал, что опыт во всяком деле, безусловно, значит, много, но в серьезном деле одного опыта недостаточно. И он резко обрушивался на тех ленивых недоумков, которые считали, что в морском деле достаточно одной практики. Он видел в этом, к сожалению, очень распространенном явлении, неуважение к науке. «Выгода тактических знаний, — писал Макаров, — в том и заключается, что занимающийся и много работавший над этим скорее приобретает глазомер в широком смысле этого слова, то есть уменье ясно оценить обстановку. Ждать, когда мы научимся из одной практики, значит ждать несбыточного и предрешать большие потери при первых же встречах с неприятелем».

Кампелло поднимает брови и сурово замечает:

Книга Макарова «Рассуждения по вопросам морской тактики» в царской России не получила широкого распространения. Она даже не вошла в списки рекомендуемых книг, которыми снабжались судовые и экипажные библиотеки109. Но на всех флотах мира знали и ценили этот замечательный труд.

– То, что ты утверждаешь, очень серьезно.

Летом 1902 года в Кронштадт на учебном судне «Президенте Сармиенте» прибыли гардемарины аргентинского флота. Главным командиром Кронштадтского порта был в это время Степан Осипович Макаров. В присутствии гардемаринов, офицеров и команд командир аргентинского корабля приветствовал Макарова как выдающегося учителя военных моряков, победителя брони и творца классической книги, по которой в Аргентине изучают морскую тактику. Макаров улыбнулся, подумав: «Для красного словца прилгнул, видно, пылкий аргентинец». Как бы угадав, что Макаров сомневается, аргентинец приказал принести экземпляр «Тактики» Макарова, напечатанной в Буэнос-Айресе на испанском языке, и торжественно вручил его Степану Осиповичу.

– Серьезно то, что они со мной сделали.

— Хотя наш флот совсем еще молодой, — сказал он, — но странно было бы, если бы мы не знали книги, достоинства которой оценены во всех государствах Европы и Америки.