— Я имею в виду не предсказания судьбы, на что вы намекаете, Иван Иванович, а перспективы.

— Ах вот как. — Иван горестно вздохнул. — Это, конечно, меняет дело. Боюсь, эта тема для меня не столь привлекательна. Да, кстати, вы хотели говорить со мной о моих детях или о наших?

— О наших?! — Гена изумленно уставился на Ивана: — Что вы хотите этим сказать?

— Что в том доме, где имеют несчастье проживать мои дети, наличествует еще и ваш сын, не так ли?

К такому повороту событий Гена был совсем не готов. Он заметался, покраснел, попробовал собраться с мыслями, но это ему не удалось. В результате он так и остался сидеть с красным лицом и прилипшим к нему выражением воришки, застигнутом на месте кражи. Иван между тем продолжал резвиться:

— Ну что же вы, Геннадий, что с вами? Я слушаю вас, не молчите, пожалуйста, а то мне становится одиноко. Вы как бы здесь, но в то же время вас вроде и нет. Конечно, молчание — золото, но не во время же \"серьезных разговоров\".

Гена на провокации не поддавался и молчал как заведенный.

— Хорошо. Как вам будет угодно, — сказал Иван холодно. — Пока вы готовитесь к выступлению, я сам задам вам несколько вопросов. Вы ведь пришли сюда, чтобы убить меня? Но как именно вы собираетесь это сделать? И, главное, зачем? Вы, извините, не тянете на гангстера и вообще производите весьма жалкое впечатление. Так нужны ли вам эти потоки крови, эти горы трупов? У меня к вам, милый мой, свой счет, и, вовсе не все из ваших безобразий я намерен вам прощать. Скажу больше — если я пообрываю вам ваши поганые ручонки, а потом и голову, меня не осудят. А даже если и осудят, я все равно ни на что не променяю несказанное удовольствие удавить вас, Геннадий. Вы не допускали такого исхода нашей встречи?

Гена наконец пришел в себя:

— Убить меня? За что? За Павлика?

— Геннадий. Предлагаю вам сделку. Раз уж я застукал вас на месте преступления, было бы глупо отпускать вас без отступного. Садитесь и пишите расписку.

Гена совсем потерял нить беседы.

— На месте преступления? Расписку?

— Да. Признание в том, что Павел Иванович Кусяшкин полутора лет от роду — никакой не Кусяшкин и никакой не Иванович, а вовсе Попов и Геннадьевич. Пишите, друг мой. Признание, как разъяснила мне в письмах одна молодая особа, облегчает участь. Напакостили — признайтесь, снимите грех с души. Или вы тоже, как ваша подруга Ирина, пришли просто навестить меня? Вы, видимо, знали, что ваш визит доставит мне особое удовольствие. Вы, конечно, понимали, что я без вас скучаю. Что мне вас не хватает. И что в разлуке с вами…

— Хватит! — Гена заорал так, что стоящий за дверью охранник немедленно влетел в палату. Гена повел себя странно. Он забежал за спину охраннику и, выглянув у него из-за плеча, продолжил:

— Хватит надо мной издеваться! Я не такой умный, как вы, но я не сделал вам ничего плохого. Может быть, Павлик действительно мой сын, но это не очевидно. Я никогда не хотел вас убивать! Да, я люблю вашу бывшую жену, но вам-то что? Вам же она безразлична, или вы ни за что не можете допустить, чтобы она была счастлива? Я пришел сказать вам, что если она будет несчастна, если она будет так переживать, как сейчас, то и вашим детям хорошо не будет. Когда дома все время слезы, все время сплошная злость и плохое настроение, это действует на всех, и на Лизу с Алешей в первую очередь. Вы у них-то спросите, каково им. Я вот за этим и пришел. Зачем вы Иру доводите до такого состояния?

\"А ведь он прав, — подумал Иван грустно. — И не он убийца, это понятно. Но кто же тогда?\"

Иван улегся на койку, разговаривать с Геной ему уже не хотелось. Хотелось, чтобы он ушел.

— Браво, — сказал Иван тусклым голосом. — Речь не мальчика, но мужа. Вижу, что моя бывшая жена в надежных руках. Я подумаю над своим недостойным поведением и обещаю исправиться, — и повернулся лицом к стене.

Гена, потоптавшись перед дверью палаты, ушел. Нет, у него не было уверенности в том, что Ирина после всего этого станет его уважать. Да и обойдется он без ее уважения, обходился же раньше. Только вот… хуже бы не было.



Глава 43. АЛЕКСАНДРА

С одной стороны, в то, что Рэне Ивановна припрется меня убивать, верилось с трудом. С другой стороны, совсем отделаться от мыслей о возможном покушении не удавалось. Было бы спокойнее, если бы они меня все-таки охраняли. Так, на всякий случай. Но обиженный Вася (на что, хотелось бы спросить?) перебросил Леонида в больницу следить за Кусяшкиным. Охрана у двери палаты, решил Вася, может отпугнуть убийцу. Наблюдение должно вестись скрытно. Леонид, который имел просто-таки бешеную страсть к переодеваниям и перевоплощениям, с сегодняшнего дня стал доктором, напялил белый халат, повесил на шею фонендоскоп и углубился в свой новый сценический образ. В тот день я посетила Склиф с целью подарить цветы и конфеты своим врачам и просто обалдела, когда встретила Леонида в коридоре токсикологического отделения. Ну, натурально Склифосовский, один в один, хотя, должна признаться, старика Склифосовского я не имела чести знать.

— Не позорь меня, — сердито зашептал он, когда я сделала попытку подкрасться к нему сзади и сорвать шапочку. — Не вздумай меня рассекречивать. Я — доктор и тебе приказываю относиться ко мне как к доктору. Итак, — Леонид оглянулся и спросил громко, чтоб все слышали:

— На что жалуетесь, голубушка?

— Жалуюсь? На Васю, — призналась я. Леонид покачал головой:

— Вот это напрасно. На него что жалуйся, что не жалуйся — толку никакого. Вася — это, голубушка, хроническое неизлечимое заболевание, и, боюсь, медицина здесь бессильна, остается только терпеть.

— Лень, а тебе не кажется, что оставлять меня без охраны легкомысленно? Вдруг все-таки…

— Нет, не думаю. Но дверь незнакомым людям не открывай.

По части бесценных советов, как-то: не кури, не гуляй по ночам в мини-юбке, не приставай к пьяным хулиганам — и Леонид, и Вася были большие мастера. Но ведь никто не может сказать, что их советы неверны.

Так что дверь я, конечно, закрыла. Но как только наступил вечер, мне стало не по себе, А уж когда я услышала, как кто-то ковыряется в этой закрытой двери ключом, мне и вовсе поплохело. Не справившись с замками, которых, слава Богу, на моей двери было целых три, вечерний гость требовательно нажал на звонок.

— Кто там? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал твердо. Получилось не очень,

— Я! — рявкнул из-за двери мой «приятель» Синявский, тот самый, от кого я так старательно уходила весь последний месяц. В более спокойной обстановке я бы ни за что не стала открывать, но на фоне грозящей мне смертельной опасности появление Синявского меня почти обрадовало. Во всяком случае дверь я открыла.

Синявский, что удивительно, был без цветов, без шампанского и без тени доброжелательности на лице. Увидев его перекошенную от злобы физиономию, а также выпученные глаза и сжатые кулаки, я поняла, что дверь открывать не стоило.

— Ну? — спросил Синявский. — И что это все значит?

— Только не шуми. Зайдешь?

— Зайду! — сказал Синявский таким тоном, каким обычно говорят: «Удавлю».

Он протянул ко мне руки, но я вовремя успела отскочить. Кто его знает, что он хватал этими руками? Там, может, микробов полно. Мы прошли на кухню и сели по разные стороны стола, что, согласитесь, вполне нормально для непримиримых оппонентов.

Синявский сидел напротив и скрежетал зубами. Ждал объяснений, демонстрируя, что объяснить мне все равно ничего не удастся.

— Отпусти меня, Синявский, — жалобно попросила я. — Ну, отпусти, будь человеком.

— Ты меня не любишь? Скажи. Если нет, я сам уйду. Скажи честно, и без этих: \"мне не нравится, как ты ко мне относишься, как ты со мной разговариваешь, как ты на меня кричишь\".

— Но мне действительно не нравится, как ты со мной разговариваешь.

— Ты меня не любишь? — Синявский шарахнул кулаком по стене.

— А ты просто уйдешь или опять будешь вешаться?

— И ты еще обвиняешь меня в цинизме! — театрально воскликнул он.

— Я тебя ни в чем не обвиняю. Я просто прошу, чтобы ты оставил меня в покое.

— Чего ты добиваешься? — Он схватил чашку со стола и бросил ее в угол. Чашка почему-то не разбилась. Тогда он схватил вторую и бросил ее туда же. На этот раз разбились обе.

— Начинается.

— У тебя завелся новый воздыхатель?!

— Синявский, ты же понимаешь, даже если бы и завелся, я бы тебе сроду не сказала. Ты же начнешь разборки устраивать, тебе же на приличия плевать.

— Так, значит, завелся?! Кто?

В этот момент раздался звонок в дверь. Я бросилась открывать, совершенно забыв о предостережениях Леонида. Не потому, что склероз, а потому, что воевать с Синявским — удовольствие сомнительное и любая передышка в такой ситуации — радость.

Открыв дверь, я уже второй раз за сегодняшний вечер горько пожалела, что это сделала. В квартиру вошли, нет — ввалились, три амбала абсолютно бандитского вида. Бритые, с цепями, с мордами — в общем, типические. Единственное, что доставило мне удовольствие в этот непростой момент, выражение лица Синявского. Он весь как-то сжался, сдулся, из грозного Отелло превратился в маленького и склизкого сморчка. К тому же его, как мне показалось, парализовало. Он как сидел в очень неудобной позе, криво и боком, так и замер, не делая никаких попыток сесть поудобнее.

— Значить, так, — сказал первый амбал, отбросив меня профессиональным движением на диван, — слушай, киска. Если ты о пансионе что-то куда-то брякнешь, я тебе сам глотку перегрызу. Поняла?

Я кивнула.

— А если ты, сука, к ментам сунешься, то не только тебе, но и твоим родственничкам перегрызу, поняла?

Я кивнула.

Он огляделся по сторонам и, видимо, для пущей убедительности одним движением смахнул со стола остатки посуды. Ну что за вечер сегодня? Если так пойдет, из чего я буду есть в дальнейшем?

Амбалы ушли, хлопнув дверью, а я бросилась к окну в надежде разглядеть, на какой машине они приехали. Через пять секунд я уже звонила Васе.

— Приходили трое, слышишь? Да, с угрозами. Да, про пансион.

И вдруг Синявский, о котором я, честно говоря, забыла, бросился к телефону и нажал на рычаг.

— Ты что? — зашипел он. — Тебе же русским языком сказали — в милицию не звони! Ты с ума сошла!

— Это ты с ума сошел, — я сделала попытку набрать Васин номер еще раз. — Отстань, Синявский.

Не тут-то было. Он вцепился в трубку мертвой хваткой и отдавать не собирался. Я представила, что там себе думает Вася и как он пытается сейчас мне дозвониться.

— Синявский, не паникуй, — попробовала я его успокоить. — Это все специально было придумано, мы так и рассчитывали, что бандиты появятся. Это план такой, понимаешь?

— План?! — У Синявского глаза вылезли на лоб. — Да ты соображаешь, куда ты лезешь? И в какие игры ты играешь? Совсем обалдела?

В последующие десять минут мы молчаливо сражались из-за телефонной трубки — я ее вырывала, а Синявский не давал, так что Вася появился как нельзя более кстати. Он налетел на Синявского, вывернул ему руку и повалил на пол. Синявский тихо взвыл, а я с криком: \"Нет, это не он, это не бандит\", бросилась к Васе и попыталась вызволить правую, практически рабочую, руку бедного Синявского, ту самую, посредством которой он доносил свои глубокие мысли до читателей газеты «Дело».

Надо знать Васю — просто так, с бухты- барах-ты, он хватку не ослабит. Поэтому, пока я тянула руку Синявского в одну сторону, а Вася мертво держал ее на прежнем месте и методично расспрашивал меня: \"кто такой? что здесь делает?\", Синявский успел заметно позеленеть. Пытаясь как-то скрасить некомфортность его положения, а также помятуя, что смех продлевает жизнь, я решила развлечь своего приятеля веселой шуткой.

— Слушай, — сказала я, стоя на четвереньках около него и заглядывая ему в лицо, — а твоя фамилия случайно не Зеленявский? А то ты почему-то не синеешь, а зеленеешь.

Синявский шутку не оценил и смеяться не захотел.

Согласившись наконец, что пойманный гражданин опасности не представляет, Вася переклю-.чился на меня.

— Ну как ты, девочка? Испугалась? — В его голосе явственно прослушивались тревога и забота. — Все, теперь без меня шагу не сделаешь.

Синявский не без изумления смотрел на Васю.

— Скажу больше, Санечка, — продолжал Вася, — здесь тебе оставаться опасно, и ты сейчас же переезжаешь ко мне.

— Я возражаю, — вдруг подал голос Синявский, чего в этой ситуации никто не ожидал- Никуда она не поедет.

— Что-о?! — Теперь уже Вася смотрел на Синявского с изумлением. — Ты возражаешь? Да кто тебя спрашивает-то? — . И, повернувшись ко мне, скомандовал: — Собирайся! Быстренько.

Квартиру мы покидали все вместе, то есть втроем. Синявский выразительно молчал, Вася без умолку тараторил, расспрашивал, как выглядели бандиты, как друг к другу обращались, на чем приехали (вот! не зря я в окошко-то выглядывала).

Когда мы выезжали из двора на Васиной машине, Синявский стоял у подъезда с видом человека, который никуда не собирается идти. И я была абсолютно уверена, что в ближайшее время мы с ним не увидимся. И даже не созвонимся. То есть я была абсолютно уверена, что моя мечта прекратить, наконец, наш дурацкий роман сбылась. Но смотреть на него мне было больно, и хотелось только одного: выскочить из машины, подойти, погладить по голове — он очень любит, когда я его глажу по голове, — и попросить прощения. Еще хотелось дать Васе в ухо. Ну почему он такой грубый? Нельзя же так с людьми.



Глава 44. ВАСИЛИЙ

Саня посидела в холостяцкой квартире старшего оперуполномоченного часок и поехала домой. Ей, правда, не удалось убедить Василия, что ей уже ничто не угрожает и что снаряд в одну воронку два раза не падает. Старший оперуполномоченный деликатно напомнил своей юной помощнице, что в эту воронку снаряд в виде трех злодеев падал как раз два раза. Но Саня твердила, что раз уж они проверяют Рэне на вшивость, то не стоит бросать эксперимент на полпути. К тому же она была так печальна и так раздражена, что Василий счел за благо не связываться с ней и отпустить ее с богом. Единственное, что он заставил ее сделать в качестве меры предосторожнос-. ти, это позвонить Рэне. Саня позвонила:

— Рэне Ивановна? Это Митина из \"Городского курьера\". Имейте в виду, что я немедленно отправляюсь в милицию с тем, чтобы все рассказать о ваших бандитах.

— О моих бандитах? — Рэне изо всех сил старалась казаться искренно возмущенной. — Я не понимаю вас.

— Все вы прекрасно понимаете! — Саня была неотразима в своем праведном гневе. — Ко мне в дом вломились три мерзейших типа, угрожали, перебили всю посуду. — Василий сделал страшные глаза — \"блин, Саня, при чем тут посуда, о главном надо говорить, не ко времени эти баб-ские вздохи об утраченном имуществе\".

Рэне по-прежнему шла в несознанку:

— Я тут ни при чем! По какому праву вы бесконечно предъявляете мне претензии? Мало ли кто и зачем вам угрожает. У людей с таким скандальным характером действительно бывает много врагов.

— Они объяснили «зачем»: требовали ничего не публиковать о вашем пансионе. Как вам это?

— Я ничего не должна вам объяснять, — заорала Рэне и бросила трубку.

— Ну как? — спросила Саня у Василия. — Достаточно?

— Достаточно. Но дверь никому не открывай. Саня страдальчески закатила глаза:

— Знаю, знаю. Если я спрошу: \"Кто там?\", а мне ответят: \"Грабители и убийцы\" — в квартиру их не пускать, а если и пускать, то ужином не кормить. Зато если придете вы с Леонидом — вынести холодильник на лестницу и скормить вам все содержимое; зачем же на лестницу? — Василий смутился. — Мы и в кухне поедим.

Целый день капитан Коновалов крутился в МУРе, а вечером решил Саню все ж таки навестить, не столько в смысле холодильника, сколько в смысле душевного беспокойства. Однако дома ее не оказалось. В редакции, куда он тут же позвонил, ему сказали, что она уехала часа два назад. Василий разозлился — ведь умолял же ее не шляться, а сидеть на месте. Оставив на двери записку угрожающего содержания, старший оперуполномоченный поехал домой и весь вечер угрохал на то, чтобы ей дозвониться. Глухо. Трубку никто не брал. Во втором часу ночи Василий навестил ее опять с твердым намерением взломать дверь. Увы, этого делать не пришлось — дверь оказалась незапертой. Сыщик грязно обругал себя за то, что не заметил этого, когда был здесь в прошлый раз. В переводе на литературный язык претензии старшего оперуполномоченного к себе самому могли бы звучать так: \"У меня уже виски седые, а простого взлома не заметил\".

Войдя в квартиру, он убедился в том, что неприятности продолжаются. Если бы на месте капитана Коновалова оказался лейтенант Зосимов, который имеет дурную привычку в каждой гадости видеть что-то хорошее, он бы сказал: \"Саня наконец затеяла генеральную уборку\". Двери шкафов были открыты, вещи валялись на полу, письменный стол и вовсе был перевернут. Посуда — да, не зря Саня так за нее волновалась — была перебита с тщательностью, достойной лучшего применения.

Капитан пулей выскочил на улицу и рванул в поселок Николиха, где располагался не милый его сердцу санаторий «Леса». Никакой уверенности в том, что он застанет там президентшу пансиона, у него не было, но шанс был.



Глава 45. АЛЕКСАНДРА

Вопреки Васиным запретам после работы я отправилась по магазинам. Не умирать же с голоду из-за того, что Вася к старости стал излишне подозрителен и пуглив. Домой я притащилась с полными сумками, умирая от голода. Да, еды у меня было много, но я совершенно не планировала сегодня вечером принимать гостей, поэтому, когда я на этих самых гостей наткнулась, радости никакой не выказала.

— Ага! — сказал один из них, зловеще вращая глазами. — Наконец-то. Тебя только за смертью посылать.

Интересное дело, можно подумать, им было назначено на определенное время. Поэтому я тут же попыталась восстановить справедливость и отмести необоснованные нападки:

— Кто ж знал, что вы придете сегодня? Предупреждать надо. У меня и ужина нет, и не убрано. — Я огляделась, поморщилась — ну это ж надо устроить такой погром! — Да и посуда как раз кончилась, так что кормить я вас не буду. Что вы здесь искали, варвары?

— Мы не жрать сюда пришли, — любезно отказался от ужина гость, по-видимому, единственный из их бандитской шайки, обладающий правом голоса. Искали кассету, на которой что-то там записано.

— Что-то там записано? Люблю такие конкретные и точные определения, — я подошла к холодильнику и начала выкладывать туда продукты. В этот момент один из гостей положил тяжелую лапищу мне на плечо:

— Мы за тобой.

— Нет, сегодня я не расположена к визитам. Работы полно, устала, спать хочу и есть. Не уговаривайте, мальчики, не могу, как-нибудь в следующий раз.

Уговаривать они не стали. Но настойчивость проявили. Один вывернул мне руку (слава Богу, не ту, которая была недавно сломана), другой с размаху шмякнул своей лапищей меня по лицу. Это было бы слишком противно, если бы не аро-матизированная салфетка, которая покрывала всю его ладонь. Собственно, сразу после этого я погрузилась в глубокий сон.

Проснулась в машине. Точно помню, что за рулем была не я, а один из моих вечерних гостей.

Другой сидел рядом со мной и развязно обнимал меня за талию.

— Что вы себе позволяете? — попробовала сказать я со всей возможной строгостью, но язык слушался плохо. — Мы едва знакомы, и уже такие вольности.

— Тихо-тихо, — ответил тот, кому я предъявляла претензии, — мы уже приехали.

Почему «тихо-тихо»? Как я успела заметить, кроме меня, в автомобиле никто не спал. Кроме того, громко у меня не получилось бы при всем желании.

Машина въехала в большие железные ворота, и мы оказались на территории заброшенного завода. Потом мы долго брели по цехам, я все время спотыкалась и чувствовала себя не то чтобы пьяной, но нетрезвой, это точно. Маршрут закончился подвалом, где, кроме мокрых труб и куч мусора, не было ничего.

— Располагайся, — гостеприимно предложил мне один из попутчиков. Чувствуй себя как дома.

После чего молодые люди двинулись к выходу.

— Эй, куда это вы? — мне совершенно не хотелось оставаться здесь одной.

— Ча-ао! — сказал один из них и мерзко хохотнул. — Не скучай.

Обследовав подвал после их ухода, я с горечью убедилась, что сбежать отсюда невозможно. Ни окошка, ни люка, ни подземного хода. Ну что за безобразие? Классическая литература столько лет внушала нам, что во всех приличных подвалах есть подземные ходы. А здесь только железные стены и железная дверь. Значит, этот подвал неприличный. Ничего другого не оставалось я устроилась на куче мусора и принялась скучать. Просто из вредности, чтобы не выполнять зароков этого наглого бандюги.

Скучала я до двенадцати вечера; скучала самозабвенно, отдаваясь процессу целиком, иногда даже впадая в болезненный сон. Разбудили меня шум, хохот и музыка.

Все-таки прав был старик Энгельс — бытие определяет сознание. Если бы вчера меня среди ночи разбудили громкие блатные аккорды, гневу моему не было бы предела. Совсем иначе воспринимается современный городской песенный фольклор вне привычной кровати, одеяла и подушки. Здесь, на куче мусора в заброшенном заводском цеху, эти звуки показались мне райской музыкой, а главное — очень своевременной, несмотря на поздний час.

Выбрав из мусора огрызок трубы, я деликатно постучала в дверь со своей стороны. Хохот смолк, через пару секунд вырубили и магнитофон.

— Кто там? — услышала я испуганный голос.

— А-а… там кто?

— Мы тут… А там-то кто?

— Как вам сказать? Меня зовут Александра.

— А что вы там делаете?

— Сижу. Меня здесь заперли.

— Кто?

— Кто-кто! Бандиты, наверное.

Больше вопросов мне не задавали. Прижав ухо к двери, я отдаленно улавливала присутствие там, на воле, людей, они разговаривали, даже спорили, но не около моей двери, а где-то дальше.

— Эй! — я опять постучала трубой по двери. — Куда вы делись?

Послышались шаги, и тот же голос сказал:

— Мы попробуем тебя вытащить. Но не шуми. Дверь железная, надо сварку искать; Сиди тихо.

Не часто ли за сегодняшний вечер меня призывают быть тихой?

Борьба с дверью продолжалась более двух часов. Когда она наконец открылась, я была уже в полном расстройстве чувств и сил.

— Выходи. — Я увидела мальчика лет пятнадцати, бритого наголо, в майке из рыболовной сетки. — Выходи, чего сидишь.

Щурясь на тусклый свет заводского помещения, как подслеповатая крыса, я выползла из подвала. Компания подростков четырнадцати-, шестнадцатилетнего возраста сидела на полу вокруг станка, переделанного в стол. На столе лежали нарезанная колбаса, вобла и стояла батарея бутылок пива.

— Дайте глоточек, а? — попросила я жалобно.

— Да пожалуйста! — один из них протянул мне бутылку. — За что тебя туда? Я пожала плечами.

— Ограбили? — Мальчикам явно хотелось приключений. Разочаровывать их было бы не по-человечески.

— Да, — кивнула я. — Но им оказалось мало. Хотят выкуп. Потому и заперли здесь.

— Ух ты! — восторженно присвистнул самый маленький из них. — И сколько они хотят?

— Много им бы не дали, у меня родители не миллионеры. Но, ребятки, за мной должок, вы — мои спасители, потому следующий банкет я вам устраиваю, ладно?

Они смущенно потупились, но отказываться не стали.

— Надо уходить, вам здесь оставаться тоже опасно. Пошли?

— Пошли, — они сразу согласились. Приключения их будоражили, но инстинкт самосохранения тоже брался в расчет. — Мы тебя до автобусной остановки проводим.

Я благодарно кивнула, и вдруг в наступившей тишине мы все услышали гулкие шаги. Где-то там, в глубине завода, шли люди. Металлическая стружка хрустела и пищала под их башмаками; звук был противным и вместе с тем жалобным, и я думала о том, что и мне, и моим случайным избавителям уготована участь ничуть не лучше, чем бедной стружке.

Из трусливого оцепенения меня вывел жаркий шепот в ухо: «Прячемся». Мальчик в сетчатой майке схватил меня за руку и потащил к груде ветоши. В нее мы и зарылись. \"Дырку, дырку для носа проткни, — шептал мне в ухо мальчик, — а то задохнешься\". Дышать действительно хотелось, но хотелось также и зрелищ, поэтому прежде всего я прокрутила дырочку для глаза. Вовремя — мои вечерние гости как раз вышли из-за поворота и приближались к темнице, где они меня заперли. То, что дверь покорежена, они заметили только тогда, когда практически уперлись в нее лбом.

— Ни хрена себе, — протянул главный. — Чё-тоя… а?

— Во-па, — тоже задумчиво и протяжно возразил ему тот, который давеча обнимал меня в машине. Третий традиционно молчал, но вид имел идиотский, как будто вместо обещанной водки он глотнул воды: \"Во я не понял!\"

— Что будем делать? — спросил главный. Двое других пожали плечами.

— Я звоню Юрику, — принял решение главный, уселся на пол, прислонившись к нашей ветоши, и достал мобильный телефон. Мальчишки рядом со мной перестали дышать.

— Юрок? — Голос бандита удивительным образом изменился — стал тихим и робким. — Юрок, ее нет здесь. А, так. Дверь порезали вроде сваркой, и все. Так чего ж теперь? А? А? Так мы ж не того… Нет, Витек здесь был, у ворот. Никто не выезжал. Мимо Витька не проедешь. Ну что ты…

По всему судя, Юрик, он же Юрок, был недоволен.

— Так где ж искать-то? Ну, понял. Понял. Понял.

Бандюга выключил телефон и сказал редкостную гадость, во всяком случае ничего противнее мне слышать не доводилось:

— Юрик высылает ребят, будем прочесывать завод, искать эту суку. Уж я ее когда найду…

Фразу он не закончил, но легче мне от этого не стало.

Бандиты ушли — вероятно, к заводским воротам встречать «ребят». Мы вылезли из ветоши.

— Что будем делать? — спросил младший мальчик.

Подвергать смертельной опасности ни в чем не повинных детей, которые и так сделали для меня много хорошего, я права не имела. А потому, гордо подняв голову, как учила меня сестра Даша, голосом трагическим, но твердым сказала:

— Вам надо спрятаться там же, а я пойду сдаваться. Не хватало еще, чтобы они вас перестреляли.

Дети молчали, но было видно, что мое предложение их не очень устраивает.

— Другого выхода нет, — сказала я строго. — И закончим на этом.

Я повернулась к ним спиной и пошла по следам бандитов. Но с каждым шагом мне становилось все хуже и хуже, и, честно говоря, шла я все медленнее и медленнее. И вдруг меня как током ударило.

— Мальчики! Мальчики, милые, а как вы-то сюда попали?

— Здесь наше место, — сказал один из них. — Мы всегда здесь собираемся.

— Я не о том! Этот тип сказал, что Витек караулил у ворот и никто не выезжал. Он что же — вас впустил?

— Не-а, — замотала головой \"сетчатая майка\". — Мы ж не через ворота ходим. Через коллектор.

— Здесь есть спуск в коллектор? — еще не веря своему счастью, спросила я.

— Но он там, у дверей, — мальчик махнул рукой в темноту. — Там, куда они пошли. Мальчики переглянулись:

— Можно попробовать, — нерешительно сказал кто-то из них.

Надо отдать должное моим спасителям — почти все вызвались ассистировать мне в этом безнадежном деле. Бросили жребий, и операцию по моему очередному спасению возглавил самый маленький. Они называли его Никус, мне он представился как Колян.

Мы с Коляном тихо, стараясь не скрипеть заводским мусором, дошли до места дислокации бандитов. Увы, они поджидали подкрепления не на улице, как мы надеялись, а при выходе из цеха, метрах в трех от входа в коллектор. На полу перед ними стоял ящик, на нем горела свечка. Ночь приобретала ярко выраженный романтический окрас. Мы, однако, не рискнули заглянуть к ним на огонек. Более того, мы решили прервать их посиделки и перебрались в противоположный от коллектора конец цеха. Там я, обливаясь слезами жадности, распустила свою любимую шерстяную жилетку и привязала к одному концу шерстяной нитки (между прочим, французский мохер) пустую банку из-под краски. Колян напихал в банку мелких железочек, собранных на полу, и установил ее на нечто вроде станка. После чего мы вернулись обратно, поближе к люку, который служил входом в коллектор. Последний этап операции стоил нам колоссального нервного напряжения, но отважный Колян, которого била крупная дрожь, собравшись с духом, дернул-таки что есть силы за нитку, и банка с грохотом ударилась о железный пол. Звук получился что надо.

Бандиты, все трое, бросились на звук. Колян метнул ся к свечке и задул ее, после чего под оглушительный мат и проклятия, доносившиеся из темноты, мы в два прыжка достигли люка, открыли его и прыгнули вниз. Колян закрыл люк, и, согнувшись в три погибели, мы побежали. Вы пробовали когда-нибудь бегать на полусогнутых ногах, держа голову на уровне коленок? Впечатлений масса! Кроме того, в чем я успела убедиться доподлинно (а мне можно верить, потому что бежали мы минут пятнадцать), подобные упражнения укрепляют мышцы спины, ног, шеи, брюшного пресса и благотворно сказываются на работе мозга благодаря приливу крови к голове. Голова моя могла бы окончательно просветлеть и окрепнуть, если бы нам не приходилось время от времени прерывать бег и спускаться по каким-то лесенкам. Первую передышку мы сделали в метро.

Не успели мы остановиться и перевести дух, как перед нами возникли трое (опять трое!) мужчин в рабочих спецовках, которые направили на нас мощный фонарь.

— Не светите, дяденька, — жалобно захныкал Колян, — глазам больно. «Дяденька» переключил фонарь на менее интенсивный режим, и мы смогли оглядеться. Один из троих, окинув нас недобрым придирчивым взглядом, сказал, обращаясь явно не к нам:

— Достали меня эти диггеры. Тоже нашли развлечение! Гоняешь их, гоняешь. На этот раз вам, вредители, удрать не удастся (а вот это уже в наш адрес). Сейчас прямехонько в отделение, пусть милиция вами занимается.

И тогда я, известная всей журналистской общественности своей неприступностью, подошла к нему, обняла за шею и принялась осыпать его мужественное лицо поцелуями. Так что ночь для этого простого и милого человека не пропала даром.



Глава 46. ВАСИЛИЙ

Рэне Ивановна была в пансионе.

— Почивают, — заверил Василия сторож, к старорежимной внешности которого очень подходила именно такая манера изъясняться.

— Спит, что ли? — уточнил сыщик, и сторож послушно закивал. — Будите.

— Потревожить ее в такой час? — сторож в ужасе схватился за голову. Никак невозможно!

Василий решительно развеял его заблуждения на этот счет:

. — Возможно. И даже неизбежно. Будите немедленно, а то я сам.

Сторож выбрал из двух зол меньшее и побрел к зданию санатория. Через пару минут между колонн парадного входа появилась сама Рэне Ивановна. Цветом лица она мало отличалась от серых мраморных колонн, да и изгибами фигуры тоже.

— Да как вы… — она попыталась было разораться, но у капитана Коновалова совершенно не было на это времени.

— Значит, так, уважаемая, — твердо сказал он, глядя ей в глаза специальным парализующим взглядом. — Если в течение трех часов Александры Митиной не будет дома, я гарантирую вам все возможные и невозможные неприятности. Во-первых, о ваших милых связях с криминальным миром напишут все газеты и расскажут все телеканалы, так что ни один здравомыслящий роди-, тель никогда даже не плюнет в сторону вашего пансиона; во-вторых, вашу фирму будет трясти Налоговая полиция, да так, что всю и вытрясет, даже клочки по закоулочкам не полетят; и в-третьих, на ваших бандитов найдутся наши, которые тоже неплохо умеют похищать людей. Мне неприятно говорить об этом, но вы не оставили мне другого выхода: у вас, кажется, сын подрастает?

— Что?! Милиция грозит похищением ребенка? — Рэне, хотя и старалась быть грозной, выглядела достаточно жалко и испуганно, и голос у нее дрожал почище, чем у Демиса Руссоса.

— Еще одно возражение, и я сокращу время, отведенное вам на возвращение девушки. Три часа! Я ясно выразился?

Рэне скорбно удалилась. Больше Василию в санатории делать было нечего.

Через час он усердно сгребал посуду, точнее, то, что от нее осталось, на Саниной кухне. Комнату Василий убирать не стал, просто запихнул вещи в шкаф, вскипятил Чайник и уселся у окошка ждать.

Саня появилась около пяти утра. Вид имела усталый и бледный, но, увидев старшего оперуполномоченного, немедленно попыталась прикинуться бодрой и беспечной:

— Васька! Ты здесь? Как это мило. А со мной такое было, такое… Представляешь, Васька, прямо как в боевиках! Знаешь, бывают такие большие-большие заводские цеха, пыльные, грязные, но очень хорошо приспособленные для житья.

— Где бывают? — старший оперуполномоченный был строг и холоден.

— В кино! Ну, представь, приходят одни к другому, идут по этому цеху и насвистывают условный мотив. Открывается одна из дверей, появляется такой супермен и спрашивает: \"Проблемы, друзья?\" А они говорят: \"Ты в порядке?\" А он: \"Увидимся позже\".

— Ты мне кино рассказываешь? — Василий заботливо заглянул Сане в глаза. — Ну-ка, как там у нас с вменяемостью?

— Кино, конечно.

Саня закрыла глаза, привалилась затылком к стене и заплакала.

Старший оперуполномоченный женских слез не боялся и переносил их легко. Но сейчас, глядя на маленькую, измотанную, плачущую Саню, он расстроился. Достав из кармана свой огромный носовой платок, больше похожий на пеленку, он принялся вытирать ей лицо и успокаивать.

— Все, все, девочка, все уже позади, — уговаривал он Саню, — все, Санечка, все, девочка, больше тебя никто не обидит. А этих — да я им все повыдергиваю, они еще сто раз пожалеют, что тебя тронули.

Потом Василий напустил полную ванну горячей воды, и пока Саня приходила в себя и предавалась водным процедурам, занялся приготовлением завтрака, который впоследствии сам и съел, поскольку у Сани не было аппетита.

— А теперь — прятаться. Одевайся, дружок, и поедем ко мне, — Василий произнес это более чем доброжелательно; вместе с тем его тон не допускал возражений.

— Я вчера уже была у тебя, — тем не менее попробовала возразить Саня.

— Это ничего, я тебе всегда рад. Так и мне будет спокойнее, и обидчикам твоим отомстим. Подружку твою Рэне я пуганул, она наверняка уже велела своим бандитам, чтобы они тебя вернули. И они тебя ищут, поверь. А тебя нигде нет. Исчезла, испарилась. Но я-то буду требовать: \"Вынь мне Саню и положь!\" Вот пусть и крутятся.

— А как же я спрячусь? Мне же на работу.

— С работой мы договоримся.

Саня повздыхала, посопела, но вещи собрала, и через двадцать минут Василий уже укладывал ее спать на своем диване. Сам он ложиться не стал, глуповато в семь утра-то.

Укладывая спать свою гостью, Василий растрогал ее до слез, сказав: \"Спи, деточка\". Старший оперуполномоченный списал Санины слезы на усталость и нервное перенапряжение.



Глава 47. ТЕЩА

Мать Ирины и теща Ивана Неля Павловна давно желала смерти своему бывшему зятю. И не просто желала, но и надеялась. С особым чувством она относилась к многочисленным фактам гибели бизнесменов, не пропускала ни одного выпуска телепередачи \"Дорожный патруль\" и внимательно прочитывала все криминальные хроники в газетах. По всему получалось, что Ивана убить могут, потому что профессия у него опасная. К тому же ей очень нравилось, что бывший зять гоняет на своей машине с большой скоростью — сводки дорожно-транспортных происшествий она тоже изучала внимательно.

Неля Павловна панически боялась генетической экспертизы, причем боялась не только за дочь, не только за ее материальное благополучие, которое грозило рухнуть после того, как \"все раскроется\"; она боялась, и куда больше, чем безденежья, что Иван настроит детей против Ирины, а Ирина будет винить в этом ее, Нелю Павловну, которая любезно подсказала Ивану идею проведения экспертизы. Она не сомневалась в том, что внуки, узнав правду о рождении Павлика, перестанут верить матери, которая на протяжении двух лет не только убеждала их в том, что отец Павлика и их отец — одно и то же лицо, но еще и всеми силами убеждала их в непорядочности Ивана. \"Хороший человек не может ТАК относиться к своему родному ребенку\" — вот на чем строилась аргументация Ирины, когда она спорила с детьми о моральном облике их любимого папаши. Надо отдать Ирине должное, дети мало что имели на это возразить. Ирине, правда, не удалось (\"пока\", как она говорила) добиться того, чтобы дети возненавидели Ивана или как минимум разлюбили. Зато их привязанность к отцу принимала совсем иной окрас: они любили его не за то, что он хороший, а вопреки тому, что он плохой. В том смысле, что \"любовь зла\" и \"какой ни есть плохой, а все ж таки отец\".

Если же выяснится, что Ирина говорила неправду, реакция детей, которым так долго дурили голову и которых старались поссорить с отцом, может быть самой неприятной. Не исключено, что они и вовсе захотят переселиться к отцу, а этого Ириша не переживет.

Иван, как вредитель, разрушал их семью целенаправленно: он ушел, бросил их, так ему этого мало, ему надо оставить на месте бывшей семьи пепелище, всех перессорить и сделать несчастными. Кроме того, Неля Павловна твердо знала, что, пока Иван жив, Ирише покоя не будет. Ведь давно уже они вместе не живут, а она все страдает, и все хуже ей и хуже. А так — нет человека, и не о чем переживать. Детей не с кем делить. И детям лучше, а то до чего их можно довести, если мать с отцом — враги и каждый их к себе тянет.

Но Ивана никто не убивал, в аварии он тоже не попадал, и Неля Павловна совсем отчаялась.

Однажды, разбирая свои укромные уголки, она наткнулась на пузырек с ядом, который когда-то давно подарила ей соседка-фармацевт. Соседка уже второй год как умерла, так что никто не знал, каким оружием владела Неля Павловна. Яд предназначался для крыс, которые года три назад страшно расплодились в их доме, и соседка умоляла быть \"очень-очень осторожной, потому что одной капли достаточно, чтобы отравить лошадь\". Прибегнуть к столь сильному средству их вынудила крысиная хитрость и разборчивость: крысы наотрез отказывались потреблять продукты, отравленные обычными препаратами для грызунов, а этот яд был без запаха и. вкуса, и крысы с удовольствием его ели. С тех пор Неля Павловна бережно, на случай нового крысиного нашествия, хранила пузырек, на дне которого осталось еще дозы три-четыре. То есть, подумала она, более чем достаточно, чтобы Ириша стала счастлива.

Пусть выходит замуж за своего Гену и живет как ей нравится. Ведь почему она сейчас этого не делает? Потому что Гена не умеет зарабатывать деньги. А так — им денег Ивана хватит надолго;

Неля Павловна полагала, что Иван очень богат и что \"его бизнес весь достанется детям\". Неля Павловна представляла себе это как ежемесячный доход, который будет достаточно велик вне зависимости от того, жив Иван или нет. И всем будет хорошо: и старшим, и Павлику. У него будет отец, причем родной.

Неля Павловна очень хотела, чтобы Иван умер, но одно дело — хотеть, а совсем другое — убить. Ей было страшно отважиться на такое. Она знала, что зятя днем дома не бывает, и несколько раз, собравшись с духом, она приезжала в свою бывшую квартиру, но все же не решилась отравить воду или еду. В тот самый день — 12 сентября — решиться на убийство ей помогли Рома и Оля.

Она открыла дверь своим ключом и ужасно испугалась, поняв, что в квартире кто-то есть. Хотя что значит «кто-то»? Кто здесь может быть, как не Иван? Неля Павловна была в этом уверена — ей даже в голову не могло прийти, что ее квартира используется как дом свиданий. Из передней была видна кухня, а там на столе стояли бутылка шампанского, два бокала и фрукты. Она не разбиралась в марках вин, но с первого взгляда было понятно, что шампанское очень дорогое фигурная бутылка, огромная, литра на три, в деревянном подрамнике. Как ее это возмутило! Ириша там извелась вся, страдает, мучается, деньги у него вынуждена выпрашивать, а он в ее, Нели Павловны, дом баб водит, кучу денег на них тратит.

Когда она вошла в комнату и увидела его на балконе в той шляпе, которую она же ему подарила, ее ярость всколыхнулась еще пуще. Так что камень, которым она придавливала соленья, попался ей на глаза как нельзя более кстати. Вот он камень, вот Иван, стоит к ней спиной, не видит ее.

Ее подвело солнце. Закатное солнце, которое светило прямо в глаза, и отличить Романа от Ивана, так на него похожего, она не смогла даже тогда, когда подошла к нему вплотную. Да еще эта шляпа…

А потом встреча у лифта с этой девушкой, к которой Иван ушел от Ириши. Неля Павловна и так-то ее не жаловала, Ириша всегда говорила, что именно она, эта Марина, разбила их семью, и надо же было ей здесь оказаться! Так они по-прежнему встречаются? А Ириша говорила, что она собирается замуж за Романа, Неля Павловна видела Марину всего один раз, здесь, в своей же квартире, куда Иван приезжал якобы работать. Она застала их случайно и долго думала, говорить об этом Ирише или нет. \"Я Ире ничего не скажу, если ты пообещаешь мне, что больше этого не повторится\", — сказала она тогда зятю. \"Нет, теща, этого я тебе пообещать не могу\", — ответил он. Причем вид у него был такой, как будто его не пугает, а смешит все происходящее. Наглец! Что ему стоило обмануть ее, притвориться?

…Она подошла к нему тихо, не дыша, и не столько ударила по голове, сколько выронила тяжелый камень из дрожащих рук ему на голову. Он сразу обмяк и мешком стал валиться назад, на нее. Она инстинктивно вытянула руки вперед, оттолкнула его от себя, и он упал грудью на балконные перила. Тогда она, сама уже еле стоя на ногах, почти ничего не видя, не слыша и не понимая, принялась яростно толкать его, толкать, толкать… Он медленно, сантиметр за сантиметром, как будто сопротивляясь, как будто цепляясь за жизнь, переваливался через перила. Но почувствовав, что его уже тянет вниз, она испугалась и даже попыталась удержать, схватить за край пиджака. Шелковая ткань выскользнула из ее руки, и она поняла, что осталась на балконе одна.

Смотреть вниз она не стала. Она ушла, так и не узнав того, кого убила.

Весь вечер 12 сентября Неля Павловна ждала, что придут ее арестовывать, ведь Марина видела ее и наверняка уже об этом рассказала. Вместо этого появилась девушка Александра — милицейская помощница. Из ее слов явствовало, что Неля Павловна ошиблась и убила не Ивана, а его компаньона, а Марина в больнице в бессознательном состоянии. Неле Павловне было жаль Романа, но, как бы кощунственно это ни звучало, она говорила себе: \"Бог так распорядился\". Она рассуждала так: теперь Иван станет самым главным на фирме, а если он умрет, то Ирише и детям достанется больше денег\". Все просто. Но как все это организовать до того, как Марина придет в себя? Неля Павловна не боялась ареста; она боялась опоздать. Пусть арестовывают, но только после того, как Иван будет мертв. Но она понимала очень хорошо, что ей не успеть.

По словам Ирины, главным подозреваемым был сам Иван, потому что все считали Романа его соперником. Получалось, что Неля Павловна, убив Романа, оказала зятю неоценимую услугу, за которую ей придется немало лет провести в тюрьме. Ничего себе финал! Ириша будет по-прежнему мучиться, глядя на то, как Иван наслаждается жизнью со своей Мариной, и некому будет ей помочь, поддержать, утешить.

Никакого счастья Ивана и Марины быть не может!

Несколько белых халатов у Нели Павловны остались со времен работы медсестрой, и, взяв один из них, она отправилась в больницу. Получится у нее или нет отравить соперницу дочери, она не знала, но была убеждена, что сидеть и дожидаться конца никак нельзя, надо попробовать спасти себя и репутацию семьи. Для того чтобы Марина ее не узнала и не испугалась, Неля Павловна купила себе парик и большие дымчатые очки, однако эти предосторожности оказались напрасными: Марина ее не увидела, лежала лицом к стене и не оглянулась, когда Неля Павловна вошла. Время было обеденное, и Маринины соседки по палате отправились в столовую. Стакан с водой стоял на тумбочке, и капнуть в него яду не составило никакого труда.

У Нели Павловны даже возникла было надежда, что после смерти своей зазнобы Иван вернется в семью, но буквально через пару дней она с этой надеждой рассталась. Он не вернется, тем более что Павлик — не его, и он это вот-вот узнает. А даже если и вернется, как он будет к Павлику относиться? Подумать страшно. Мальчик такой ранимый, такой слабенький, что с ним будет, если рядом будет жить человек, который никогда его не полюбит, не примет?

Не надо нам, чтобы он возвращался! И не надо, чтобы Лиза и Алеша узнали о результатах экспертизы.

Она приехала в свою бывшую квартиру, когда Ивана вызвали к следователю. Дети помогли — обо всех передвижениях родного папочки они рассказывали дома. Початая бутылка коньяка стояла у Ивана на столике рядом с кроватью. \"Горе заливает, — подумала Неля Павловна, — вот пусть и идет вслед за своей зазнобой\". Откуда ей было знать, что спирт нейтрализует этот яд?

Вся последующая кутерьма, вызванная решением Ивана все продать и уехать, чуть было не свела все ее старания на нет. И опять она переживала, что сама все испортила, вместо того чтобы помочь.



Глава 48. ПОСЛЕДНЕЕ ПОКУШЕНИЕ

Лиза и Алеша должны были пойти к Ивану в больницу вечером. Лиза купила фисташкового мороженого, \"папиного любимого\". Ирина, понятно, воспринимала детские приготовления к визиту как личное оскорбление, но ничего не говорила, только злобно курила на кухне. Мама, напротив, приветствовала желание детей навестить отца, она даже так и сказала, не «его», как обычно, а «отца», что было замечено Алешей, он сказал: \"Ну надо же!\"

Дети, выгрузив мороженое из морозилки и завернув его в десять слоев газет, \"чтоб не растаяло\", уехали и пробыли у отца долго.

— Ну как он? — искренне интересовалась Неля Павловна. — Как ему ваши гостинцы? Мороженое все съел?

— Ты что, бабушка, там же целый килограмм. Но съел почти половину и так обрадовался, сказал, что он все эти дни мечтал о фисташковом, — сказал Алеша. Мы даже бывшего охранника угостили.

— Почему бывшего?

— Он сегодня был последний день. Больше папу охранять не будут.

Значит, половина мороженого осталась. Теперь оставалось пробраться к холодильнику и влить в мороженое яд. Тогда ни детей, ни Иришу, ни Нелю Павловну никто не заподозрит. Мороженое, привезенное из дома, отравлено не было, Иван его ел, и ничего с ним не случилось. Всем будет ясно, что его отравили позже.

Неля Павловна прекрасно знала от детей и от Ириши, что отделение, в котором лежит Иван, — тщательно охраняется. Она знала, что даже у врачей и медсестер при входе в отделение проверяют документы. Но больных-то в отделение по-прежнему привозят — не закрывать же больницу из-за того, что там оказался особо охраняемый Иван Кусяшкин. Значит, надо туда попасть в роли больной.

Смешно, но план последнего решающего отравления Неля Павловна составила не без помощи Сани. Иван рассказал детям, а дети потом рассказали матери и бабушке, как Саня пряталась в той же больнице, что и Иван, под чужим именем.

Идея Неле Павловне понравилась. Поэтому ночью она отправилась к своей двоюродной сестре в Беляево. Самой сестры дома не было, она жила на даче, а Неля Павловна наведывалась в ее квартиру пару раз в неделю поливать цветы.

Доехав до сестры, она съела с отвращением банку испорченных рыбных консервов и вызвала \"Скорую помощь\". Консервы самым правильным образом подействовали на застарелый гастрит Нели Павловны, и пятидесяти рублей оказалось достаточно, чтобы бригада «Скорой» согласилась отвезти ее не в ближайшую больницу, а в институт Склифосовского. Паспорта у нее с собой не было, впрочем, врачам оказалось достаточно страхового полиса сестры. То, что милиции не придет в голову искать отравителей среди больных, тоже чем-то отравленных, она почти не сомневалась. Но даже если они будут проверять больных, заподозрить в убийстве некую Зинаиду Семеновну Лунину, поступившую с острым пищевым отравлением, им вряд ли придет в голову. Не будут же они проверять родственные связи всех сорока восьми больных. Впрочем, парик она все же надела.

В четыре утра дежурный врач (он же Леонид) мирно спал, удобно расположившись на дежурном посту отделения, за что снискал на веки вечные любовь и преданность медсестры, которой вообще-то положено было сидеть на этом месте всю ночь. Неля Павловна, убедившись, что доктор спит и даже похрапывает, тихонько прокралась к холодильнику, который стоял в конце коридора, — один на все отделение. Суровые нравы института Склифосовского не допускали наличия персональных холодильников в палатах, даже у таких крутых бизнесменов, как Иван Кусяшкин.

Она вылила яд в остатки мороженого — любимого, фисташкового. Все. Теперь все. Осталось уйти отсюда до того, как зять приступит к трапезе. Только уйти надо грамотно, тихо, не привлекая внимания к собственному уходу.

Просьбу отпустить ее домой, с которой она обратилась к врачу во время утреннего обхода, тот воспринял спокойно.

— Вам действительно лучше? Я бы не торопился. Но если вы так настаиваете, пишите расписку, что к нам претензий не имеете, предупреждены о возможных рецидивах и уходите по собственному желанию.

Она написала. И уехала. Дома Неля Павловна появилась с полными сумками как раз тогда, когда все завтракали.

— Мама! — Ириша была ею недовольна. — Ну зачем ты с самого утра по магазинам? Какая такая спешка — даже не позавтракав.

— А вы спали, чего ж я одна, что ли, буду завтракать. Вот ведь- все успела, — ответила она и про себя порадовалась: ее ночного отсутствия никто не заметил.

Они еще сидели за столом, когда позвонил следователь. Неля Павловна изо всех сил делала вид, что не проявляет к разговору никакого интереса, но, как она поняла, Иван еще жив, мороженого, стало быть, еще не ел.

Ирина, не очень понимая, чем следователь отличается от оперативника и почему надо беседовать и с тем, и с другим, тем не менее согласилась на его приезд.

— Пусть, — сказала она матери, — они все равно не отстанут.

Дети тем временем опять засобирались к отцу.



Глава 49. ЭКСПЕРТИЗА

Эксперты нудно проверяли продукты, предназначенные для Ивана, поэтому не вылезали из больничной лаборатории. Леонид с утра пораньше куда-то исчез, оставив через дежурного врача странное распоряжение: проверить еще раз фисташковое мороженое.

— Дурак он, что ли? — чертыхался эксперт Коля. — У меня тут гора продуктов, а он требует повторных проверок. Я вчера мороженое отработал, — и добавил реактива в очередной пирожок. — Все чисто. Нет ничего.

— Сейчас опять посетители придут, новый материал принесут. У тебя реактивов-то хватит? А то ему еду горами носят, — «подбодрил» его лечащий врач Кусяшкина, который частенько заглядывал в лабораторию. — Ты проверяй тщательнее, а то он нас все время угощает, так что наша жизнь на твоей совести.

Эксперт мрачно уставился на врача:

— Кушайте, сэр, вам понравится. Фирма безопасность гарантирует. Тогда я — мороженого. А то жарко здесь, — решился врач.

В этот момент в лабораторию влетел Леонид.

— Ты где же это шлялся? — поинтересовался эксперт. — Тебя Василий не убьет за саботаж и отлынивание?

Леонид не слушал:

— Проверили? Мороженое проверили?

— Лень, надоел ты мне. Мы вчера его уже проверяли, так что отстань.