«А это, значит, и есть мой наниматель. Что бишь говорила Рыжая? Караван в Гномьи Горы? Странно, что вчера это название меня не отрезвило». Но тут же вспомнилось, что легендарные опасности Гномьих Гор для меня, свесившего одну ногу (или следует говорить – руку?) за Край, значения не имеют. Я умру, так и не узнав, реальные они или вымышленные. В груди опять тоскливо заныло; кажется, я даже пожалел, что не увижу проклятые путешественниками всего мира места. В любом случае, идти вслед за надменной феей я не собирался; может, только до стойки, за еще одним кувшином. В поясном кармане должна была остаться пара монет…

— Я не верю! — возмутился Лешка.

– Выполняй приказ, смертник!

— Я сам при этом присутствовал. Бессмертный держался долго. Поразительно долго. Возможно, Эрлин так ничего бы от него и не добился. Но около двенадцати кое-что произошло. У Эрлина неожиданно, безо всяких внешних причин переменились планы. Он вдруг чего-то испугался и приказал мне прекратить допрос сяня. Я спросил почему. Он ответил, что теперь, когда экран уничтожен, он знает, какое оружие прятал сянь. Вы не знаете, о каком экране шла речь?

И она таки допекла меня. Мертвые не испытывают неприязни, но бледная леди сумела напомнить об общечеловеческой ненависти к перворожденным.

Ники пожала плечами.

– А то что? – стараясь удержаться на ногах и придать себе подобие независимого вида, спросил я. Что можно сделать мне, парню, отмеченному печатью смерти, который ожидает только момента, когда Бездна разделит два края полуночи? Ничего. Все уже сделал шесть дней назад беглый висельник.

«Около двенадцати мы разломали горлянку», — подумал Лешка, но вслух ничего говорить не стал.

Но оказывается, нет, эльфийская ведьма, наверное умела причинять боль даже покойникам. А я все же еще был жив. Пока.

— Некоторое время Эрлин пребывал в шоке, — продолжал Гумусов. — Потом он пришел в себя и накинулся на сяня с новыми требованиями. Я, разумеется, подслушивал. Когда я узнал, что ему нужно, то понял: у нас с Эрлином возникает конфликт интересов.

— В каком смысле?

Невидимые пальцы разом надавили на оба моих глаза, вжимая в череп глазные яблоки. Боль оказалась страшной. Я упал на колени, пытаясь закрыть лицо руками, но таким способом, конечно, не спасешься от заклятия. Когда решил, что проще самому вырвать глаза, чем терпеть муку, – все внезапно кончилось.

— Все дело в оружии, — пояснил Гумусов. — Эта дудка очень нужна Эрлину. Много лет он надеялся вернуть ее и в то же время боялся, что она найдется. Да, она может погубить его… но может также даровать могущество, независимость и неуязвимость. Все зависит от того, как ее использовать. Знаете, что она такое? Это жало Эрлина в его истинном обличье адского паука, царя преисподней Жидкой Грязи. Когда Эрлин был низвергнут в преисподнюю, жало у него вырвали и сделали из него флейту, исключительно для контроля над ним. Тот, у кого в руках эта флейта, обладает властью отправить Эрлина обратно в «ад пауков». Единственная тонкость — флейта не предназначена для людей. Любой человек, сыгравший на этой флейте, умрет. Даже бессмертный сянь, — со значением добавил Гумусов. — У сяня был выбор, и он его сделал. Собственно, никакого выбора и не было. Во-первых, ни один бессмертный не сможет погубить себя сам. Это значило бы перечеркнуть всю свою жизнь, все, чего добивался несколько сотен лет. К тому же он целитель, а им запрещено убивать…

– Встань и иди за мной, – в третий раз приказал стальной голос, и на этот раз я не посмел ослушаться. Кое-как поднявшись, шатаясь из стороны в сторону, поплелся вслед за эльфийкой. У двери к нам присоединился мужчина лет на пять старше меня, но значительно проигрывавший в росте. Судя по костюму и обуви, этот давно был на мели. Понятно, чем могла соблазнить его Рыжая.

— Чего от сяня добивался Эрлин? — спросила Ники.



— Эрлин хочет, чтобы сянь прирастил ему жало обратно. Бессмертный не имеет права отказывать, если его просят об исцелении. Так что ему пришлось согласиться. А нас, — Гумусов выделил слово «нас», — такой поворот событий категорически не устраивает. Всесильный Эрлин нам тут не нужен.

На улице было пасмурно и сыро. Новый год начался с дождей. После жаркого трактира пробирало до костей. Я, как мог, запахнул кафтан, автоматически отметив многочисленные жирные и винные пятна на груди. Не оправившийся от двойного удара по голове – сначала алкогольного, потом магического, мозг пребывал в состоянии прострации. Прямо у выхода из кабака стояла громоздкая деревянная карета, напоминавшая тюремную. Окно было закрыто частым переплетом из досок. Внутри оказалось не теплее, чем на улице. Я рухнул на скамью рядом с каким-то помятым забулдыгой. Возница щелкнул поводьями, прикрикнул на лошадей. Нанимательница либо устроилась с ним на козлах, либо воспользовалась другим транспортным средством. Чудовищный дормез, медленно протащившись через полгорода, остановился в Портовом районе. Я не следил за маршрутом, мелькание зданий в окне плохо влияло на отравленный организм, но, чтобы узнать пристань и доки, не надо даже знать город. Каменный пирс узким языком вывалился в залив. По бокам гнилыми черными зубами торчали поставленные зимовать на приколе шхуны. Паруса зарифлены и убраны в чехлы, неопрятные мачты щерятся в тускло-серое небо Из кареты нас выгрузилось полдюжины человек, за время поездки все окончательно промерзли, но я не стал, подобно своим спутникам, разогреваться приседаниями и притоптываниями. Вязкая апатия, сковывавшая душу и тело, вернулась, нашептывая, что любые действия в моем положении лишены смысла и нет резона возвращать жизнь окоченевшим членам, коль скоро их ждет могильный холод.

— Кому это «нам»?

Снова появилась Серебряная леди, коротко приказала следовать за собой. Мы потопали, как стадо баранов за вожаком. Топкий берег в районе пристани был укреплен сваями, часть портовой набережной одета каменными плитами, левый мыс, отделявший бухту от моря, порос лесом, на правом громоздился форт, где я неделю назад собирался топиться. Пока ковыляли по пирсу, несколько раз глянул на плещущуюся по обеим сторонам черную воду, но желания погрузиться в нее так и не возникло. В самом конце была причалена видавшая виды паровая баржа, из покосившихся труб сочился черный дымок, установленные в задней части винты бездействовали. Фея взошла по подгнившим сходням на борт, дождалась, пока мимо протащится вся наша компания.

— Исконным хозяевам этой земли. Настоящим богам-хранителям.

– Теперь все, – сообщила поднявшемуся на мостик рыжебородому коротышке. Судя по зеленой зюйдвестке, тот был моряком, как и появившиеся на палубе три малых с очень похожими бородами.

Неожиданно Гумусов оскалился, демонстрируя мелкие зубы. Ники с опозданием поняла, что это улыбка. Более неумелой, неестественной и неприятной улыбки она в жизни не видела.

– Давайте, ребята, в трюм, – пригласил шкипер. Его подручные мигом откинули дощатый люк в носовой части палубы. Снизу дохнуло теплом и специфическим запахом раскаленного кокса.

Без лишних разговоров мы спустились в темное брюхо корабля. Здесь и впрямь было жарко. Огромная, обложенная кирпичом печь светилась двумя жерлами-глазницами, заслонки откинуты, внутри пылал красный огонь, пожирая каменный уголь. Гора топлива громоздилась вдоль обоих бортов судна, лишь в дальнем конце деревянная перегородка отделяла часть трюма, предназначенную Для перевозки людей и груза. Две трубы вели из топки в потолок. Механизм, приводящий винты в движение, очевидно, был установлен где-то еще.

Я нашел место рядом с проходом, присел на канатную бухту, привалившись спиной к переборке. Кроме приехавших со мной в трюме было еще человек пятнадцать пассажиров. По виду – такие же бродяги и отщепенцы. Большинство дрыхло, устроившись, кто как сумел, на ящиках с неизвестным товаром или прямо на полу. Двое, раздевшись по пояс, кормили углем топку. Я засмотрелся на пожирающее «черные камни» пламя и незаметно для себя тоже заснул.

Окончательно пришел в себя лишь ночью. Разбудили меня уже знакомые судороги в левой руке. Спросонья показалось, что лежу в кузнице мастера Виллота. Жар кузнечной печи и отблески пламени на перегородке, но вместо звонкой песни молота, бьющего в наковальню, уши забивали глухой гул и короткое размеренное постукивание, от которого вибрировала деревянная перегородка, подпиравшая спину. Тонкое шипение выпущенного пара – и я сообразил, что означают все эти звуки: за стеной работала паровая машина. Ухо вычленило из разнообразных шумов плеск вспененной винтами воды. Мы явно куда-то двигались. Парочка моих соседей страдала от морской болезни. Я же полностью опустошил желудок еще накануне, да и вообще хорошо переносил морские путешествия. Поднявшись, прошел, переступая через спящих, к ведущей наверх лестнице. Хотелось вздохнуть свежего воздуха. Мышцы ломило, как после тяжелой работы, хотя я семь дней кряду сиднем просидел на лавке, исключая те промежутки, когда под ней валялся. Взобрался по дюжине ступеней. Выходной люк оказался закрыт. Стукнул пару раз в деревянную крышку – наверху металлически лязгнул засов или замок. Упорствовать и привлекать шумом внимание хозяев посудины до рассвета вряд ли было разумно, и я вернулся на свое место у переборки.

– Эй, смертник, – я как раз успел снова задремать, когда надо мной навис мускулистый, перемазанный углем торс кочегара, – твоя очередь уголь кидать.

Мужик хоть и стоял близко, дотрагиваться до меня явно не решался – своеобразная брезгливость, неизменно охватывавшая большинство людей, узнававших о моей печати. Я запрокинул голову, силясь разглядеть его лицо, но в царившей здесь тьме, разгоняемой только огнями топки, сделать это было мудрено. Можно было возразить: в конце концов, бросать уголь я не нанимался. Однако за время, проведенное в трюме, я уже не раз отмечал, что здешние пассажиры поочередно сменяют друг друга у топки. Возможно, это была плата за проезд, и раз уж довелось плыть на одной посудине, нет причин восставать против общего порядка. Я встал, заставив кочегара резко попятиться. (Все-таки он боялся прикосновения проклятого.) Снял кафтан, стянул через голову рубаху, усмехнувшись про себя, поддернул повязку на плече и выдернул из рук опешившего мужика лопату. Мой напарник уже отправил первую порцию угля в жадный рот топки. Я присоединился к нему, зачерпнув полный совок, скормил гудящему в чугунной утробе пламени. Примерился, поменял позицию, чтобы удобнее было махать лопатой, и пошло… Руки поначалу слегка дрожали с натуги, но быстро вспомнили знакомую работу – не так уж давно перешел я из кузницы к изящному отцовскому ремеслу.

Разогнанная мерными движениями кровь вымыла остатки алкоголя. Несмотря на духоту, я почувствовал себя гораздо лучше. Когда пришла пора отдать лопату сменщику, усталости почти не ощущалось. Все-таки у меня было два года тренировки, да и здоровье за неделю, хвала богам, не пропьешь.

Обтершись от пота собственной рубахой – ничего более подходящего под рукой не оказалось, – бросил ее сушиться на ящик рядом с раскаленным боком топки, сам уселся на нижние ступеньки ведущей на палубу лесенки. Казалось, пусть и обманчиво, что здесь чуть-чуть прохладнее. Спать больше не хотелось, зато в протрезвевшую голову снова полезли мысли.

Не иначе проклятие на время затуманило мне мозги. Как объяснить дурацкую идею о том, что отцу с матерью легче будет услышать от посторонних весть о смерти сына? Глупая детская гордыня: не показывать родным свой страх и слабость. Тьфу! Я чуть было не совершил самую большую ошибку в своей жизни, и самую последнюю. Но все еще можно исправить. Нужно лишь объяснить эльфийке, что контракт подписан по ошибке. Естественно, она захочет возместить свои расходы, но тут уж, я был уверен, отец не поскупится. Неприятно ввергать его в новые траты, но долой ложную гордость, деньги – не самая важная вещь в жизни!

Я в который раз глянул вверх, надеясь различить в щелях между досками разгорающийся рассвет, но ничего не увидел. Перевел взгляд на окончательно замызганные штаны и не менее грязный кафтан (про рубашку и говорить не приходится), задумчиво помял подбородок. Руку неприятно кольнула отросшая за неделю борода. «Н-да, не самый лучший вид, чтобы вести переговоры с леди!» Да и перегаром от меня, должно быть, несло зверски.

— Нас называли болотными демонами. С тех пор как тут появился город, мы живем глубоко под землей, в ледниковых реках и пещерных болотах. Мы рады познакомиться с тобой, дочка Мертвого бога.

Так я просидел еще часа два. Рубаха успела высохнуть, но я не торопился ее надевать. Наконец по палубе загрохотали шаги, звякнули металлические запоры, вниз посыпалась какая-то труха, и люк откинулся. Я встал, освобождая проход спускающемуся сверху матросу.

Что имел в виду Гумусов, первым понял Арсан.

— Ах ты гад! — заорал он. — Решил переметнуться на другую сторону?! Предатель!

– Ну как вы тут, работнички, не угорели? – вполне дружелюбно осведомился мужик с короткой, переходящей на шею бородой. Видимо, эту растительность на лице можно было считать отличительным признаком моряков. – Поднимайтесь наверх. Там вам уже и кушать подано!

— Вот только не надо разыгрывать из себя самурая, — презрительно сказал Гумусов. — Понятия «предательство» в бизнесе не существует. Это называется «появление более перспективного направления деятельности». Или «партнерство на более выгодных условиях». Подумай над этим предложением, деточка, — обернулся он к Ники. — Ты займешь место Эрлина. Получишь все, чего желала, и даже больше. От тебя требуется только лояльность…

Ники осмыслила предложение и нахмурилась.

Проснувшийся в трюме народ потянулся к лестнице, а моряк прошел к дальней переборке, поговорил о чем-то с двумя жилистыми кочегарами – «здешними», если судить по тем же бородам. Потом подошел к ранее не замеченной мною двери в дощатой стене и несколько раз стукнул, явно выбивая условный сигнал. Через некоторое время с той стороны отвалили засов, дверца открылась. Я успел увидеть узкий коридор, идущий вдоль борта, с другой стороны ограниченный кирпичным боком нашей топки-котла. Мерный грохот и шипение усилились. «Машинное отделение», – догадался я. На том конце прохода явно располагалась рожденная гением гномов паровая машина. Хотя нет. Гномы придумали лишь паровой молот и катапульту, а вот замысловатый вал с шатунным механизмом, вращающий винты баржи, а при желании, к примеру, и жернова мельницы, – это уже человеческое изобретение. Дверца захлопнулась, а я присоединился к поднявшимся на палубу обитателям трюма. Ветер тут же выстудил покрытую испариной кожу на лбу, прошелся ледяным гребнем по влажным волосам. Я повертел головой, осматриваясь. Вокруг простиралось море, слева волнистая сизая гладь плавно загибалась за горизонт, вдоль правого борта еще виднелась темная полоска едва различимого берега. Впрочем, возможно, мне лишь казалось, что я вижу береговую линию, поскольку я знал, что она должна там быть – машинально, по расположению солнца определил, что мы движемся на юг. Да и куда еще мы могли двигаться, коль целью путешествия являлись Гномьи Горы? Завтрак был разложен прямо на крыше низкой носовой надстройки, трудно представить, для чего она предназначалась в действительности. Одним из последних я получил свою краюху хлеба, обильно политую топленым маслом, и стакан горячего чая. Пока спешно глотал еду, опасаясь, что вновь запрут в трюме, успел приметить двух стражников, явно не матросского вида, в длинных стальных кольчугах, войлочных подшлемниках и с мечами на поясе, охранявших проход к центральной корабельной надстройке. Как раз позади нее из палубы торчали две чуть скошенные назад трубы, дымные стяги относил в сторону задувающий в правый борт ветер. Скорее всего, именно в этой надстройке находилась каюта нашей нанимательницы, если, конечно, она не сошла на берег перед отплытием. Такая вероятность имелась, но в любом случае на корабле кто-то должен был остаться за старшего над нами, и я очень сомневался, что хорошо снаряженные стражники охраняют капитана невзрачной посудины.

— Нет, — резко сказала она. — Я не знаю, кто вы такие, и знать не хочу. Вы убили моего отца — это все, что меня интересует.

Покончив с завтраком, кое-как одернув мятую и грязную одежду, я подошел к ближайшему охраннику и попросил проводить меня к их хозяину.

— Все было совсем не так, — возразил Гумусов. — Признаться, с нашей небольшой помощью Эрлин отобрал у твоего отца часть его полномочий. Твой отец слишком зарвался. Это был урок ему и всем его последователям. Но разве ему сейчас плохо? Он — царь Нижнего мира. Он на своем месте. Вы будете править семьей: он — в том мире, ты — в этом. Разве не удачно придумано?

– Зачем тебе? – окинув меня презрительным взглядом (я и сам в данный момент от души презирал себя за неопрятный вид), лениво поинтересовался охранник.

— Нет, — повторила Ники менее уверенно.

— Хочешь мстить Эрлину — мсти, пожалуйста! Меня он больше не интересует. Я даже могу тебе немного поспособствовать.

Гумусов прошел к штабелю бетонных блоков, наклонился, высматривая что-то в снегу, и вытащил из щели между плитами черно-красную плетенку.

— Подарок, в знак искренности моих намерений, — он швырнул плетенку под ноги Ники. — Делай с ним, что хочешь.

– Хочу уточнить вопрос об оплате, – уклончиво ответил я. Объяснять стражнику, что я «парень с деньгами» и попал сюда по ошибке, с моей точки зрения, не стоило. Наверняка он уже слышал подобные речи от других несчастливцев, завербованных хитрой арчейкой в опасный поход. Лучше уж назвать какой-нибудь нейтральный предлог.

Лешка решительно шагнул вперед и подобрал плетенку.

— Я сам разберусь с холодным демоном, — глухим голосом сказал он.

– Вот прибудем завтра на место, там и поговорите об оплате, – недовольно пробурчал страж. – А сейчас хозяйка велела ее не беспокоить. – («Ага, значит, эльфийка плывет вместе с нами», – отметил я.)



Лешку душила злоба. Хотелось что-нибудь сломать, кого-нибудь пришибить. Из головы у него не выходили слова Гумусова о сяне. Хотя умом Лешка понимал, что они очень похожи на правду, он упорно отказывался верить, что сянь сдался и согласился сотрудничать с тем, кого так долго преследовал.

– Может быть, спросите ее, согласна ли она меня выслушать? – Я старался говорить учтиво, но твердо. Заискивать перед людьми вроде наемного охранника не стоит, зачастую они и обычную вежливость принимают за слабость.

Под крышкой плетенки лежала уродливая глиняная кукла, холодная и жгучая, как сухой лед. Лешка вытащил ее наружу, взял за ноги и, коротко замахнувшись, ударил о верхний бетонный блок. Во все стороны полетели осколки. Со стороны замерзшего болотца донесся странный звук, похожий на утробный стон. Лед на краю поляны затрещал и просел на полметра в глубину, так что болотце превратилось в широкую вогнутую чашу. Через трещины в чашу тут же начала просачиваться коричневая жижа.

Охранник, сдвинув брови, посмотрел на приставучего оборванца.

— Вот и все, — ненатурально улыбаясь, сказал Гумусов. — Имей в виду, все остальные проблемы могут решиться так же легко.

Слегка поклонившись, он развернулся и через несколько секунд исчез среди деревьев.

– Я же сказал, леди не велела беспокоить, – веско обронил он и для наглядности погладил ладонью обмотанную кожей рукоять меча.

Ники проводила его взглядом и повернулась к Арсану.

— Вот же гнида, ренегат… — возмущенно начал охранник.

— Арсан, — перебила его Ники. — Куда поехал Эрлин?

Я не стал испытывать его терпение: если хочешь о чем-то договориться с хозяином, последнее дело начинать переговоры со склоки с его слугой. Кивнув, отошел назад к компании, разместившейся у правого борта. Часть людей спустилась в трюм, поскольку на палубе было слишком свежо. Большинство оставшихся допивали чай, присев за невысоким фальшбортом и укрывшись там от ветра. Только я да еще пара «любителей» подставляли лица зимнему бризу. Крупные чайки носились над морем, пикировали в мелкую волну, некоторые снижались над палубой в надежде поживиться людским уловом, но баржа не была рыболовецким судном, и разочарованные птицы вновь взмывали в разгорающееся желтым небо.

— Ты разве не слышала, что он все ему передает? — встрял Лешка.

— Это не важно, мы играем в открытую. Где он? Куда он увез сяня?

Я прикинул: два дня плавания в южном направлении – что у нас получается? Не иначе баржа пристанет к берегу в Нильдегоссе. Городок стоял на самом побережье, к западу от Каннингарда, сушей до него было четыре-четыре с половиной дня пути. Сразу за ним кончались земли Эрихейского герцогства, но до орочьих территорий тянулась еще довольно широкая полоса, занятая так называемыми свободными баронствами. Твердых границ между ними никогда не было; точнее, каждый из баронов пытался четко провести черту, отделяющую его земли от соседских, но вот соседи редко соглашались с тем, где именно эта черта должна проходить. Так что межевые столбы переносили иной раз по два раза за год. Но все это касалось территории самих баронств, посягать же на границу герцогства никто из них не решался.

— Я полагаю, на гору Киргоф, — ответил Арсан. — На вершине этой горы четырнадцать лет назад мы похоронили Мертвого бога.

Я довольно долго стоял на палубе, стараясь хорошенько проветрить легкие перед душным трюмом, где, как полагал, предстояло провести взаперти большую часть дня. Но, вопреки ожиданиям, никто больше не запирал ведущий под палубу люк даже на ночь. Вероятно, принятые накануне меры предосторожности были вызваны тем, что первый отрезок пути корабль шел в виду берега, и у кого-то могла появиться шальная мыслишка вплавь добраться до земли. Сомнительно, конечно, чтобы нашелся глупец, желающий кинуться в ледяную воду. С другой стороны, народец, судя по внешности, в трюме подобрался тот еще: бродяги и проходимцы самого низкого пошиба, либо вовсе отчаявшиеся найти другую работу, либо, как я подозревал, скрывающиеся таким образом от правосудия. Кто еще согласится отправиться с караваном в места, откуда, как принято говорить в сказаниях, «не возвращаются»? Кстати, вело себя это разношерстное общество на удивление тихо. Обычно, когда в одном месте собирается столько малознакомых мужчин, мелких разборок и стычек не избежать. А тут… Пару раз кое-кто из пассажиров заспорил из-за удобного места, но тут же примолк, стоило в трюм заглянуть матросу. Ко мне никто не лез, ну и я не рвался вступать в разговоры.

Глава 44

Киргоф

В течение суток еще четыре раза наступал мой черед кидать уголь. Перед закатом, отстояв вахту у топки, я, стараясь не привлекать лишнего внимания, направился к малоприметной двери в переборке. Надежда на то, что она окажется открытой, была слабенькой, но тут мне повезло, створка отворилась от легкого нажатия плечом. Я и сам плохо представлял, что собираюсь делать. Была идейка, что по увиденному мною утром проходу можно перейти в машинное отделение и оттуда попасть на бак. Вряд ли леди додумалась выставить охрану и с этой стороны. Возможно, удастся поговорить с ней о моем контракте.

Названия поселка, возле которого высилась гора Киргоф, Лешка не запомнил. В памяти остался только очень долгий путь, сначала через весь город, на далекую южную окраину, где Лешка отродясь не бывал, потом по каким-то заснеженным полям, сменившимся пологими холмами. Лешка знал, что в этих краях находятся Пулковские высоты, где есть обсерватория, а еще аэропорты «Пулково» и «Пулково-2». Но, как выяснилось, Киргоф к этим высотам не имел никакого отношения. Он был один, сам по себе.

Они добрались до него, когда уже почти стемнело, поскольку задержались в городе перекусить, а Ники заставила Арсана купить ей новые джинсы и сапоги. Несмотря на сумерки, Лешка увидел Киргоф издалека. Гигантский одинокий холм черной тучей вырастал прямо посреди колхозных полей. Далеко на горизонте светились огоньки какого-то городка-сателлита, в небе, подмигивая красными вспышками, пролетали невидимые самолеты, заходя на посадку. На самом Киргофе и в его окрестностях не было ни огонька.

— Послезавтра Новый год, — задумчиво сказала Ники. — Мы с мамой в этот день всегда елку наряжали…

Я скользнул за дверь и плотно прикрыл ее за собой. В узком коридорчике не ощущалось того жара, что заставлял обливаться потом в отсеке за переборкой. Огнеупорный кирпич – пористый внутри, глянцево-гладкий снаружи надежно защищал деревянную обшивку от перегрева. Не задерживаясь, я прошел дальше, туда, где стучала и пофыркивала паровая машина. Корпус ее был закрыт чехлом, частью металлическим, частью – деревянным, так что привода, вращающего вал, я не увидел. Над чехлом возвышались лишь подающие пар трубки, соединенные с головками цилиндров, я насчитал двенадцать слева и столько же справа от продольной оси корпуса. Толстая короткая труба с тремя патрубками была опознана мною как золотник.[7] Вся конструкция ощутимо вибрировала от работы поршней, в зазоры между клепкой тонкими шипящими струйками вырывался пар. Оправленные в стекло и дополнительно защищенные металлической сеткой фонари давали достаточно света, чтобы разглядеть, что и деревянный чехол и металлический покрыты основательным слоем горелого машинного масла и копоти. Я поневоле замедлил шаг.

Киргоф занимал уже полнеба. Проселочная дорога, петляя, пошла вверх. Засвистел ветер. По сторонам дороги качали длинными ветками кусты лещины.

Лешка занервничал. Он покосился на Ники, которая смотрела в затылок Арсана отсутствующим взглядом, о чем-то напряженно размышляя.

— Что мы будем там делать? — шепотом спросил он ее.

У мастера Виллота имелся в кузне паровой молот. Конечно, не для ковки оружия – тут нужны человеческие руки и, главное, чутье, но для заготовок сгодится. Так подмастерья каждый день натирали его до блеска. Здесь же не было заметно хозяйского глаза. Мысли соскользнули в недавнее прошлое, вспомнилось, как впервые разглядывал громоздкое устройство, размеренно ударяющее тяжелим прессом-молотом по железной наковальне. Я тогда высказался в том смысле, что, заимев такую же машину, смогу обходиться в своей кузне вовсе без молотобойца. И мастер Виллот тут же продемонстрировал, чем отличается «живая» ковка от механической. Очень наглядно вышло. «Человек не одну только силу удара, он часть души в клинок вкладывает! – наставительно произнес старый кузнец, поворачивая передо мной два меча, откованные один исключительно вручную, другой – с использованием парового механизма. – Видишь разницу?» Я видел. «То-то! Сам бог-кузнец Даго, когда ковал Меч Откровения, пригласил Улле – бога справедливости быть молотобойцем, чтобы тот вложил в предназначенный для него меч часть своей сущности. Три дня Улле раскачивал мехи, разжигая горн на острове Торолле, что стоял посреди озера Эхо, и три дня слышали окрестности перестук молотков. А потом Даго вынес откованный клинок из кузницы и опустил его в воды Эхо, и так силен был жар вложенной в него богами души, что озеро полностью высохло. А ты говоришь, машина!» Виллот был мастером не только мечи ковать, но и рассказывать старые байки…

Ники, явно не услышав вопроса, сказала:

— Я вот думаю, может, и правда принять предложение Гумусова? Мне же будет проще с ним потом разделаться.

Задумавшись, я едва не налетел на перегородившего мне дорогу матроса.

— О чем ты думаешь? Через пять минут мы увидим Эрлина — и что дальше?

– Ты куда это собрался, бурый?

— Я рождена Мстителем! — отрезала Ники, как будто это гордое слово не требовало дополнительных пояснений.

Лешка не был в этом так уж уверен. Его мучили сомнения. Особые подозрения вызывал у него Арсан. Уж слишком он был спокоен для человека (то есть демона), у которого вот-вот убьют любимого шефа. С каждым очередным поворотом Лешке все сильнее казалось, что Арсан везет их в очередную ловушку. А Ники, которая, освоившись с флейтой, уверилась в своей непобедимости и совершенно оборзела, Лешкиных сомнений что-то не рассеивала.

Я выпал из задумчивости и тут же вспомнил свой непрезентабельный вид. За сутки у топки ко всем винно-гастрономическим пятнам прибавился еще и грязно-бурый угольный налет. Невольно отряхивающим движением провел ладонью по кафтану.

Дорога становилась все круче. Наконец «инфинити» взревел, забрался на какой-то пригорок и остановился.

— Приехали, — сказал Арсан. — Прямо к воротам.

– Да я не об этом. – Моряк насмешливо прищурился.

Ники, держа флейту наготове, выскочила наружу. Порыв ледяного ветра сорвал с нее капюшон.

– А о чем? – не понял я.

Джип въехал почти на самый верх, не добравшись до вершины метров двести. Кусты здесь уже не росли. Дорога заканчивалась возле старинной каменной арки. Возле арки же был припаркован «астон-мартин». Лешка заглянул в арку и увидел, что макушка холма ощетинилась десятками одинаковых железных крестов.

— Блин, да тут кладбище! — вырвалось у него.

– О том, что прешь буром! – Парень двинулся на меня, оттесняя выпяченной грудью к уже знакомому коридорчику. – Ты какого… сюда поперся? Чего высматриваешь?

— Заброшенное, — сказал Арсан, пиликнув брелоком автоматического замка. — То ли финское, то ли немецкое. В принципе, надо было тут Тиля похоронить, только возиться некогда. Ну, пойдем, что ли?

Компания вошла в арку. Кладбище выглядело так, словно тут несколько месяцев, а то и лет, не побывало ни единой живой души.

Я медленно отступал, стараясь не терять достоинства.

— А где Эрлин? — нахмурилась Ники.

— Думаю, на самом верху. Возле могилы Мертвого бога.

– Хотелось на машину посмотреть, – соврал, чтобы было меньше расспросов.

— Почему именно здесь? — спросил Лешка, — Зачем Эрлину эта могила?

Матрос окинул меня еще одним подозрительным взглядом, но за последние дни мой кафтан из добротной шерсти претерпел столько невзгод, что больше не походил на одежду солидного горожанина. Ну а мятый пьянчужка с недельной щетиной, вроде меня, вполне мог никогда не видеть паровое «чудо техники». Парень счел объяснение правдоподобным, но оставлять постороннего в машинном отсеке не собирался.

Говорить было непросто — слова тонули в свисте и завывании ветра. Над головой в темно-синем небе одна за другой появлялись звезды. Откуда-то выплыла луна в красноватом ореоле. Далеко на севере разгоралось свечение мегаполиса.

— Ну, гора Киргоф — сакральное место, — сказал Арсан. — И тут самое высокое кладбище в городе. Ближе всего к небу, так сказать. А вообще, я не знаю. Эрлин сказал — хороним здесь. Наше дело — приказы выполнять. Приехали, закопали, уехали.

– Иди-иди! – продолжая наступать на меня, напутствовал он. – В другом месте посмотришь.

«Врет, — подумал Лешка. — Все он знает».

— Ники, будь осторожна, — сказал он на всякий случай. — Как бы тут не было засады.

Я легко смирился с поражением, тем более что считал его временным. Если верить охраннику, уже завтра мы прибудем в конечный пункт нашего недолгого плавания. Вряд ли фея намерена сопровождать нас в горы, но наверняка у меня будет случай увидеть ее на берегу. Хотя бы когда придется принимать товар (в трюме ничего похожего на груз, который предстояло переправить через горы, я не видел). Потом, мы явно не были экипированы для предстоящего путешествия, разумная хозяйка не отправит караван прямо с корабля с таким сопровождением.

Ники беспечно мотнула головой. Она решительно поднималась к вершине, помахивая флейтой, и Арсан явственно старался держаться от нее подальше.

— Ну и где? — громко спросила Ники, взобравшись на могильную плиту на самой верхней точке кладбища.



— Вот они и добрались, — раздался где-то совсем рядом надтреснутый женский голос. — Что-то долго ехали.

Ники поглядела вниз и едва не навернулась с могильной плиты. Луна светила так ярко, что от крестов на снег ложились резкие тени. Прямо под ней, с другой стороны холма, виднелась разрытая могила, черным прямоугольником выделяясь на синеватом снегу. Возле могилы, словно родственники усопшего, неподвижно стояли четверо. Трое мужчин и одна женщина. Сходство с участниками похорон усугублялось длинными темными пальто на троих. Один был в куртке. По этой куртке Лешка опознал сяня.

Залив в Нильдегоссе не отличается большими размерами. Короткий каменный причал был рассчитан от силы на две-три баржи, как наша. Большие океанские корабли швартовались за соседним мысом, где была устроена удобная гавань, имелись пристань и несколько крытых ремонтных доков. От городка туда вела хорошая каменная дорога. Здесь же, кроме стоящих на самом берегу рыбных сушилен и складов, не было почти ничего. Наш пароходик свободно развернулся у пустого причала, двое матросов, перепрыгнув узкую полосу воды, закрепили швартовые концы. Первыми по сходням на землю сошли фея и часть ее охраны. Потом наступил наш черед. Выйдя на берег, я отметил, что погода изменилась. С моря все еще задувал пронизывающий ветер, но в небе ярко сияло солнце, стоило отойти за ближайший каменный сарай, куда не доставало холодное дыхание воды, и можно спокойно скинуть кафтан – настолько прогретым казался воздух.

— Вот видишь! Все, как мы сказали. И девка прикатила, и парня с собой привела…

Это был голос бабушки!

На берегу меня ждал двойной сюрприз: первое – число охранников возросло более чем вдвое. Теперь нас сопровождали восемнадцать вооруженных воинов. Снаряжение у них было хоть куда – можете мне верить. Закаленные стальные кольчуги, не хуже тех, что носят гвардейцы герцога Ги-Васко, примерно у половины за спиной болтаются колчаны со стрелами и легкие армейские арбалеты. Мечей я не видел, они были упрятаны в ножны, но вряд ли уступали броне по качеству. У каждого мечника, кроме того, имелось копье: длинные стальные наконечники насажены на отлично выглаженные древки из приморского кедра. Второе – на пирсе эльфийская нанимательница удостоила нас только коротенькой речи, которую мы выслушали стоя в окружении означенных воинов. Так что переговоры о моей участи в который уже раз пришлось отложить.

На мгновение Ники забыла, что у нее в руках — всесильная флейта, и испугалась, как маленькая. Бабушка в глухом черном пальто, как никогда похожим на шинель, стояла по другую сторону могилы от Эрлина и сяня, под ручку с Гумусовым. Ники увидела рядом их постные, чопорные лица, подчеркнуто прямые спины, тусклые взгляды и впервые поразилась их сходству. Бабушка и Гумусов были похожи, как брат и сестра. Как две змеи из одного выводка.

Лешка глядел на сяня, и его раздирали жалость и стыд. «Все равно не верю!» — упрямо повторял он про себя, понимая, что надежды больше нет. По дороге Лешка морально готовился к какому-нибудь ужасающему зрелищу — изуродованный, искалеченный сянь со следами пыток, в оковах, — хоть что-нибудь, что могло бы объяснить и извинить малодушие Виктора, его позорную капитуляцию перед Эрлином. Но сянь стоял совершенно свободно, на нем не было никаких наручников. Он даже не посмотрел в Лешкину сторону, как будто его тут и не было. Виктор был бледнее, чем обычно, но не более того. Когда Лешка присмотрелся, выражение лица сяня его поразило: это было абсолютное, нечеловечески безмятежное спокойствие. Такое ощущение, что душой сянь был не на Киргофе, а где-то очень далеко.

– Меня зовут леди Ильяланна! – негромко, но так, что услышали все, сообщила нам фея. – Все вы здесь подрядились переправить груз на ту сторону Гномьих Гор. Размер оплаты указан у каждого в контракте. Дорога туда займет от двадцати до двадцати пяти дней, это если не будет бурана. Желающие смогут остаться за хребтом, остальные вернутся назад вместе с моей охраной. Поскольку путь предстоит нешуточный, настоятельно рекомендую заняться своей одеждой, а особенно обувью. – Некоторые из наиболее оборванных моих товарищей принялись тревожно озираться, переступая с ноги на ногу. Словно почувствовав их беспокойство, эльфийка продолжила: – Все необходимое вы сможете подобрать на соседнем складе. Стоимость вещей вычтут из вашего жалованья. Но советую не экономить на теплых рубашках и сапогах. Кроме того, напоминаю, что всю поклажу вам предстоит тащить на себе. Все остальное, что вам нужно знать о дороге, узнаете завтра перед выходом. А сейчас вас отведут в мыльню.

Единственным живым существом в этой компании, напоминающей выставку восковых фигур, был Эрлин. Пожалуй, даже слишком живым. Одежда его была в беспорядке, волосы встрепаны, глаза блестели. Лешке показалось, что демон Земляное Брюхо слегка не в себе, или пьян, или действительно страшно счастлив.

— Привезли флейту?! — радостно закричал он, взмахивая руками. — Сами? Ну спасибо! Гумусов обещал, а мне до самого конца не верилось!

После этого фея развернулась и зашагала в сторону приземистого кирпичного строения с окнами, на треть Ушедшими в землю, что свидетельствовало о древности здания. Я начал проталкиваться в ее сторону, но вовремя остановился. Стоило повременить еще несколько часов и воспользоваться возможностью привести себя в порядок чтобы встретиться с эльфийкой в более пристойном виде.

В порыве восторга Эрлин шагнул вперед, протягивая руки, чтобы то ли обнять Ники, то ли взять из ее рук флейту, которую она вручит ему сама.

Но Ники, в первое мгновение ошалев от такого натиска, быстро отступила назад и поднесла флейту к губам. Эрлин немедленно остановился. Ники случайно взглянула на него, испуганно моргнула и отвела от губ флейту. На мгновение мир почернел, а Господин Земляное Брюхо раздулся, как огромный мохнатый шар. Но только на мгновение.

Мыльня располагалась здесь же, у причала, и представляла собой длинный бревенчатый сарай, с одного края которого торчала черная печная труба. В небо струился дымок, серую полупрозрачную струю пригибало ветром к земле. Пространство вокруг сарая было обнесено дощатым забором, образуя двор ярдов шесть на восемь. Большую его часть занимали низкие штабеля дров, в левом углу имелся колодец с воротом, но вниз, кроме ведра, была опущена еще и медная труба, другим концом уходившая куда-то под землю. Наверняка где-то имелось и устройство, качавшее по этой трубе из колодца воду.

«Померещилось», — подумала Ники. Эрлин между тем снова принялся болтать так быстро, словно опасался, что его в любой момент заставят замолчать.

Но сначала нас отвели к тому самому приземистому ангару. Высокий мужчина с уныло свисающими из-под носа усами по одному пропускал будущих караванщиков внутрь склада, а вскоре выставлял за дверь – кого с аккуратно свернутой рубахой, кого с сапогами, кого и с тем и с другим. Я на склад не пошел, путешествие не входило в мои планы, незачем было и одалживаться у нанимательницы.

— Вероника, — говорил он, блестя глазами, — ты что, хочешь причинить мне вред? Не верю! Зачем нам ссориться? Разве я делал тебе что-то плохое? Ты за что-то обижена на меня? Из-за того, что я не помог тебе с карьерой кинозвезды? Пардон, рок-звезды? Ты меня неправильно поняла! Да, в тот момент у меня были более важные дела, но ведь я не отказался. Разумеется, Вероника, я помогу тебе! Все, что хочешь! Все пути перед тобой открыты: призовые места в конкурсах, фестивали, лучшие площадки страны, «Фабрика звезд», МТВ!

Эрлин, вдруг понизив голос, заговорил еще более проникновенно:

Потом стражники загнали нас, как стадо телят, в окруженный забором двор и остались дежурить на воротах. Пока первая партия мылась в сарае-бане, я нашел истопника и выпросил у него таз и мыло для стирки. Горячая вода проблемы не представляла. Ко всему добрый дедок одолжил мне старенькую бритву, и я сумел наконец избавиться от неопрятной поросли на подбородке. Потом тщательно выстирал свою рубаху, как мог, отчистил штаны и кафтан. Все это заняло не так уж много времени, и когда я закончил, еще хватало желающих попариться в бане. Помня о проклятии на плече, я не торопился составить им компанию. Зато успел хоть как-то отблагодарить истопника, наколов ему дров впрок. Старик неожиданно растрогался, позвал меня в свою каморку, пристроенную с тыльной стороны огромной печи.

— И это не главное! Известность, деньги, свобода — это только внешняя сторона. Главный кайф для звезды масс-медиа — это любовь! Всенародная любовь! Только представь себе, Вероника, — тебя будут обожать миллионы. Те, кто прежде не замечал тебя, буду падать в обморок от волнения при твоем приближении или сгниют заживо от зависти. Ты не представляешь, какое это наслаждение. Вот истиная власть — безграничная сила любви!

Ники изо всех сил старалась не поддаваться страстной убежденности Эрлина, но его слова проникали ей в самую душу. Именно об этом она мечтала с детства: пусть все меня полюбят! Просто так, ни за что. Ведь истинная любовь в причинах не нуждается.

– Ты в общую мыльню не ходи, – заговорщически подмигивая мне одним глазом, предложил он и провел в крошечный закуток, вплотную примыкавший к печному боку, а от остальной каморки отгороженный дощатой стеной. Двери не было, только ветхая занавеска, вылинявшая до блекло-сиреневого цвета. Зато под самым потолком крепился жестяной бак, а из него торчала трубка с набалдашником, похожим на лейку (лейка это и была, как я рассмотрел позже). Если дернуть за свисавшую из бака бечевку, из лейки бежала теплая вода.

— Этот мир — классное место, — продолжал Эрлин. — Конечно, если ты с теми, с кем надо. Вероника, выбирай! Хотя лично я не понимаю, о каком выборе тут может идти речь, когда все так очевидно…

Ники сделала над собой усилие и повернулась к Гумусову. Офис-менеджер стоял как столб, даже не мигая, с выражением полного равнодушия к происходящему. Бабка, сохраняя каменное лицо, быстро зыркала по сторонам, словно боясь пропустить что-то важное.

– Здесь помойся, – посоветовал старик. – Удобнее, и с водой никакой мороки! Я, как в общем зале приберусь, сюда прихожу умываться.

— Твое предложение еще в силе? — обратилась Ники к Гумусову. — Или оно было просто приманкой?

— Мне безразлично, кто из вас победит, — бесстрастно сказал Гумусов. — Мы будем работать с тем, кто останется.

Я не преминул воспользоваться радушием старика. Мыться, ощущая на себе испуганно-брезгливые взгляды других караванщиков, не хотелось, а в том, что именно так люди косятся на мою печать, я успел неоднократно убедиться. Пользоваться душем и впрямь оказалось удобно, правда, под конец из чана полился уж вовсе крутой кипяток. Зато отмылся, что называется, «до чистого скрипа».

— Ага! Великолепная стратегия! — злобно подхватил Эрлин. — А самый лучший вариант — если противники сожрут друг друга! Не дождетесь! Вероника, если мы объединимся…

В этот момент Ники с силой ударили в спину. Всплеснув руками, она полетела с надгробия на снег, упала плашмя, едва не угодив в разрытую могилу, и в тот же миг почувствовала, как цепкие пальцы Эрлина вырывают у нее из рук флейту. Сразу вслед за этим раздался дикий вопль. То был голос Арсана. Он, шатаясь, стоял рядом с Ники, закрывая лицо чешуйчатыми руками, как будто желая удержать человеческий облик, и не мог этого сделать. В глубине холма что-то заворчало, и Киргоф содрогнулся. В могилу посыпались грязные комья, край могилы осыпался, и вместе с ним в яму с глухим воем полетел Арсан. Вой затих, а звука удара о землю так и не последовало, как будто могила была бездонной. Больше гора не вздрагивала. Снова стало тихо. Три неподвижные фигуры… и Эрлин, с флейтой в руках.

Поблагодарив истопника и мысленно пообещав себе по возвращении в Каннингард отправить деду более весомую награду, я вернулся во двор. Теперь, выбритым и в чистой рубашке, можно было встретиться с эльфийской леди.

Все его неестественное бурное веселье в одночасье исчезло, сменившись выражением сдержанного торжества. Эрлин заглянул в могилу, поднял брови и с сожалением сказал:

— Бедняга. Самый верный из моих слуг. Как неловко получилось. Ну что ж, он знал, на что идет.

Под ночлег нам отвели комнату в кирпичном здании, где располагался склад. Для почти сорока человек – восемнадцати стражников плюс те, кто прибыл на барже, помещение было явно маловато. Но остальное было вполне сносно: пол от стены до стены выстилала свежая солома, поверх были набросаны старые, но чистые шерстяные одеяла, топившаяся в углу печь давала возможность уснуть, не клацая зубами от холода.

На этом надгробное слово над Арсаном было закончено.

— Получил, что хотел? Доволен? — резко спросила Эрлина бабка. — Теперь дело за тобой!

— В каком это смысле? — удивился Эрлин, с нежностью поглаживая флейту.

На рассвете вновь собрались в обнесенном забором дворе мыльни. За воротами наготове стояло пять телег. В Двух имелся некий укрытый плотной дранкой груз, но Для солидного каравана его было явно недостаточно. Большинство моих спутников обрядились в новую, выданную накануне одежду. Потом по булыжнику мостовой процокали копыта, и во двор на тонконогой породистой кобыле въехала наша нанимательница. Вместе с ней на кауром жеребце приехал ее соплеменник. Это был второй увиденный мною в жизни эльф. А поскольку жить мне оставалось всего ничего, тогда я подумал, что и последний. И так за минувшие три дня я навидался перворожденных больше, чем за всю предыдущую жизнь. До этого я лишь раз столкнулся в мастерской отца с гномом, да и то мельком. С гномами мы торговали. Любой мало-мальски приличный ювелир просто обязан иметь поставщика-гнома, поскольку с камнями людской огранки в нашем ремесле себе имя не сделаешь. Но подгорные жители редко доставляли товар сами, а их посыльные были обычными людьми. Ну а вечно юных в Каннингарде встретишь разве что в порту. Они не любят людские города и людей. Они вообще никого, кроме себя, не любят.

— Ты обещал нам мальчишку! Мы уже третий месяц ждем, а ты и не чешешься! Неужели трудно выполнить такое простое задание? Тебя предупредили, — начала перечислять бабка, — все организовали, устроили так, что они приехали сюда сами, с флейтой. Не забывай, что ты обязан нам всем, чего здесь добился…

До встречи с леди Ильяланной я знал об эльфах только понаслышке. Пару раз в мастерскую отца попадали эльфийские мечи, но их хозяевами были придворные герцога. Эльфийское оружие практически лишено украшений, оба раза владельцы прекрасных клинков желали изготовить для них не менее драгоценную оправу. Одному мы полностью обновили рукоять и ножны, другой владелец ограничился золотыми накладками на футляр, не рискуя испортить идеальную уравновешенность лезвия.

Эрлин поднял взгляд на бабку, и на его лице промелькнула затаенная злоба.

Недружелюбное племя, как и изготовленное ими оружие, меня мало интересовало. Народ, использующий для плавления благородных металлов магию, не заслуживает ни доверия, ни уважения.

— Благодаря вам, — желчно сказал он, — у меня годами не было ни единой спокойной минуты! Вы заставили меня похоронить здесь Мертвого бога, когда я хотел разрезать его на куски и сжечь, а прах развеять по ветру! Я знаю, зачем вы так сделали, — хотели, чтобы он остался для меня пугалом? Чтобы всегда надо мной висела угроза его возвращения?

— Ты что затеял, голубчик? — угрожающе спросила бабка.

Спутник леди Ильяланны был на полголовы ее выше, так же бледен лицом, сер-озеленые глаза смотрели на мир небрежно-снисходительно. Светлые волосы заплетены в короткую косу. Торс с довольно широкими плечами и узкой, почти девичьей, талией затянут в коричневую кожу. Сама хозяйка каравана сегодня сменила наряд из серебряного арангема на укороченную шерстяную юбку цвета тофры и чуть более темный жакет. Короткий меховой плащ остался перекинутым через седло лошади. День обещал быть почти по-летнему теплым.

— Ничего особенного. Просто избавиться от зависимости, вернуть себе полную силу и уничтожить тело моего врага, как я и собирался изначально. Когда его тело будет уничтожено, он никогда не сможет покинуть Нижний мир.

Эрлин обернулся к сяню и добавил:

Фея коротко и без подробностей описала маршрут: караван должен был пройти узкой долиной, лежащей непосредственно за Ласковым хребтом, и выйти к Пересветскому перевалу. Земли за хребтом располагались куда южнее и Каннингарда, и Нильдегоссе, так что перевал уже освободился от снега. Но на случай неурочного бурана леди добавляла к пути еще пять дней.

— А когда этот целитель прирастит мое жало обратно, никто в мире не сможет мне больше угрожать!

Все это я слушал вполуха, будучи уверен, что мое путешествие уже закончилось. Завтра, а при небольшом везении еще сегодня пароход отвезет меня домой, к семье. Насчет денег на проезд я не беспокоился.

Он окинул присутствующих торжествующим взглядом и протянул флейту сяню.

После напутствия мои товарищи потянулись к телегам – там им предлагалось получить котомки с запасом необходимой провизии в дорогу. Я же направился прямиком к эльфийке.

— Приступай, — приказал он. — Прямо сейчас.

Сянь послушно взял в руки жало адского паука, посмотрел на него без малейшего отвращения, перевел взгляд на Эрлина…

– Миледи, – я отвесил даме поклон в лучших традициях Карской академии, – не могли бы вы выслушать меня по чрезвычайно важному делу?

— Ладно, черт с ним, с бессмертием. Отправляйся-ка ты лучше в свой паучий ад, — сказал он, поднес флейту к губам и заиграл.

Это была совсем короткая мелодия. Виктора хватило всего на несколько нот, после чего он выронил флейту, его колени подогнулись, веки опустились, и он замертво упал на снег.

Стоявший радом эльф нахмурился и раздраженно дернул подбородком. Я не видел причин для его недовольства и не стал обращать внимания. Еще двое охранников двинулись в нашу сторону с другой половины двора, но леди остановила их едва заметным жестом.

Но этих нескольких нот хватило. Темнота на вершине Киргофа словно сгустилась, и то, что примерещилось Ники, теперь увидели все. Эрлин еще даже не успел осмыслить произошедшее, как его лицо почернело, глаза налились красным, а тело раздулось, как огромный мохнатый шар. Гора снова дрогнула, теперь гораздо сильнее, загрохотала, затряслась, зашевелились кресты, отвалился кусок арки ворот. Эрлин продолжал превращаться, выпуская из мохнатого шара гигантские паучьи лапы. Из-под земли раздался оглушительный треск, и вершина горы раскололась надвое. Все стоящие попадали на снег. Широкая трещина прошла прямо через то место, где стоял Господин Земляное Брюхо, и адский паук рухнул вниз. Паучьи когти вцепились было в края пропасти, но тщетно. Эрлин исчез, подземный грохот и гул утихли. Остался только черный провал. Оглушенные зрители один за другим поднялись на ноги.

– Что такое?

— Ну а теперь, — невозмутимо произнес Гумусов, обращаясь к Ники, — вернемся к моему сегодняшнему предложению. Ты согласна занять место Эрлина? Он, по-моему, возражать больше не будет.



– Миледи, – я давно составил свою речь, – три дня назад в Каннингарде вы показали мне документ. Я действительно подписал его, но сделал это, признаю со стыдом, по пьяни. Мой отец состоятельный человек, и мне нет нужды наниматься к кому бы то ни было. Он с радостью выкупит мой контракт, возместив любые расходы. У вас вполне достаточно стражников для любого путешествия, не думаю, что потеря одного причинит ощутимые неудобства. Если вы не планируете возвращаться в Каннингард, здешний бургомистр знает отца и сможет за меня поручиться…

Ники была слишком ошеломлена случившимся, чтобы внятно ответить на него. Она автоматически оглянулась в поисках флейты. Флейта исчезла, наверно, провалилась в трещину вместе с Эрлином. Вместе с ней испарилась и самоуверенность Ники. «Я — Мститель», — напомнила она себе. Но теперь это слово прозвучало как-то бессмысленно.

Фея смерила меня, как показалось, слегка удивленным взглядом. Потом, ничего не говоря, порылась в подвешенной через плечо сумке. Извлекла оттуда свернутый трубочкой пергамент. «Контракт», – догадался я. Сердце Учащенно забилось.

— Нет-нет, так дело не пойдет, — агрессивно заговорила бабушка. — Ты, мой милый, глупости болтаешь. Зачем нам эта девчонка? От Эрлина избавились и прекрасно, а ее и дальше надо в заложниках держать. Посмотрим, что скажет Мертвый бог, когда узнает, что его дочь в наших руках!

– Я не нанимаю свою охрану по кабакам, – сообщила она с оттенком презрения, вновь раскатывая перед моим носом свиток. – Здесь написано: «носильщик». Ты, как и другие, – кивок в сторону моих спутников, столпившихся у одной из телег, – подрядился за сто лорров таскать тюки.

— Так она, по сути, и будет в наших руках, — флегматично сказал Гумусов. — И Мертвый бог будет очень благодарен нам, что мы дали его дочери власть, а не упекли в какое-нибудь подземелье.

— А пророчество? — Бабка приосанилась и начала декламировать: — «Я вижу ослепительное пламя в чертогах вечного мрака! Я вижу костяные поля, по которым идет он в царской короне, и все сгорает у него под ногами…»

«Хитрая лиса и тут меня надула!» – Но я не позволил досаде на свою глупую доверчивость отвлечь меня от сути разговора.

— Я в него не верю.

– Это не меняет дела. Я хочу выкупить контракт.

— А я верю! Никто, кроме меня, не позаботится о будущем! Кто в свое время настоял на жертвоприношении? Я! Кто подсунул Мертвому богу прошение с нужным именем? Тоже я!

— Ах, отстань. Самый обычный мальчик. Пусть живет, мы за ним проследим.

– Мне нужны не деньги, а носильщики, – равнодушно отрезала фея.

— Нет, опасность надо душить в зародыше!

Ники переводила взгляд с Гумусова на бабку, поглощенных спором, и не понимала ни слова. Между тем спорщики умолкли, очевидно, придя к компромиссу.

– Но мой отец заплатит столько, что вы сумеете нанять троих вместо меня одного!

— Ладно уж, — сказала бабушка, обращаясь к Ники, — я присоединяюсь к предложению Гумусова. Но при одном условии. Ты отдаешь нам мальчишку.

— Это меня, что ли? — спросил потрясенный Лешка. С момента гибели сяня он находился в глубоком ступоре, но слова старухи пробудили его.

– Повторяю, деньги мне не нужны, и у меня нет времени, чтобы искать замену. Ты подписал договор и получил задаток. Доставишь груз по назначению и отправляйся куда угодно.

— Он нам нужен для жертвоприношения, — пояснила бабка. — Ну, согласна?

Она отвернулась, давая понять, что вопрос исчерпан. Я оказался не готов к отказу. В нем не было здравого смысла.

— Да пошла ты, старая жаба, — прошипела Ники.

— Это твое последнее слово?

– Миледи, – из последних сил стараясь оставаться вежливым и спокойным, еще раз попробовал объясниться я. Страшно не хотелось упоминать о своем проклятии, но я должен вернуться домой. – К чему рисковать, нанимая человека, одной ногой шагнувшего в Бездну? Вы ведь понимаете, агония может начаться в любую минуту.

— Да!

— Жаль, — сказал Гумусов и повернулся к старухе. — Тогда возвращаемся к твоему плану.

– Не пытайся разжалобить меня, смертник. – Теперь взгляд эльфийки прямо-таки источал презрение. – Каждый из нас может погибнуть, через год или в следующее мгновение, кто знает? Смерть неизбежна. Так что отправляйся к остальным и готовься к дороге.

В третий и последний раз затряслась той ночью гора Киргоф. Края провала покрылись новыми трещинами и обвалились под тяжестью стоящих людей. В туче земляных комьев и грязного снега полетели вниз Ники и Лешка. Когда их крики замерли в глубине, на Киргофе воцарилась тишина.

На этот раз она не только отвернулась, но и успела отойти на несколько шагов.

Глава 45

– Я никуда не пойду, – негромко сообщил я ей в спину.

Путь через темноту

 Вот что такое вселенская пустота. Когда всматриваешься до боли в глазах и не можешь заметить даже самого слабого проблеска света, потому что его тут нет, никогда не было и не будет. Темнота, в которую можно провалиться в любом направлении: вниз, вверх, — и падать годами, до бесконечности, не находя опоры, в ужасе думая о том, что пути обратно уже не найти. Отсутствие пространства, где сделал шаг — и заблудился навеки. Область забвения, страна безмолвия, источник мрака. Единственное, что не дает сойти с ума, — холодный камень, на котором сидишь, вцепившись изо всех сил, потому что если потеряешь и его, то можно сразу ставить на себе крест.

Боль обрушилась без предупреждения, снова выдавливало глаза, трещала по швам черепная коробка, выворачивало из челюсти сразу все зубы. Заклинание трепало меня гораздо дольше, чем в первый раз, в кабаке. Когда эльфийская ведьма наконец меня «отпустила», я едва сумел выговорить: «Это вам не поможет». Но когда кое-как вытер залившие глаза слезы и пот, вместо ведьмы и ее сородича рядом оказались два стражника из тех, что присоединились к нам уже после высадки на берег. Лица их не выражали ни злорадства, ни сочувствия. Воспользовавшись тем, что я не успел очухаться после магической атаки, один ловко завернул мне руки за спину и тут же принялся обматывать их веревкой. Второй не менее проворно связал ноги. Вдвоем они забросили меня на дно стоявшей за воротами повозки, в спину больно врезались углы чего-то твердого. Сидящий на передке телеги возница недовольно обернулся, окинув осуждающим взглядом нового пассажира, но промолчал. Молчал и я, перевернувшись на бок и устроившись как можно удобнее среди сгруженного в телегу барахла. Рот мне затыкать не стали, но я и не собирался голосить, как беременная девственница.[8] Решить дело добром с нанимательницей не получилось. Грудь давила поднимающаяся откуда-то снизу злоба. В повозку принялись забираться мои товарищи по несчастью. Кидали на дно рюкзаки, пристраивались сверху, свесив через борта ноги. Рядом с «проклятым», естественно, никто старался не садиться. Но свободного места оставалось все меньше и меньше, так что вскоре попутчики мостились уже чуть не у меня на голове.

А еще тут было промозгло и пахло сточными водами.

— Мне это место снилось, — раздался в темноте голос Ники. — Давно, еще осенью. Вода, а под водой — могила. Или наоборот — могила, а под ней вода… Или снизу могила, а потом поднимаешь голову вверх — блин, а там вместо неба вода! Лешка ты как там?

Телега тронулась. Пейзаж заслоняли спины, бока и еще менее привлекательные части тела пассажиров, и я прикрыл веки. Голову заполнили мстительные мыслишки, впрочем, все как одна, совершенно бесполезные.

Ники пошарила в темноте рядом с собой, нащупала Лешкину руку и ободряюще сжала. Лешка на пожатие не ответил.

— Эй, проснись! Нас наверняка вытащат!

– Ну ты и бурый! – раздалось над ухом с ноткой восхищения. Я приоткрыл один глаз – слева на телеге, развернувшись ко мне вполоборота, сидел Суслик. Не сразу узнал его в новой добротной куртке. – Я тут за тобой наблюдал. Ребята говорят, больше одного раза «вихря боли» никто не выдерживает, а ты – второй раз, да еще и огрызаешься!

— Кто? — горько спросил Лешка. — Сянь-то умер…

Из темноты донеслись сдерживаемые всхлипывания.

Я его восторгов не разделял. Не нахожу ничего героического в том, чтобы кататься от боли под ногами у эльфийской сучки. Но пока не видно возможности ни сбежать, ни отомстить стерве. Разговаривать на эту тему с бывшим пьянчужкой не хотелось, поэтому я сделал вид, что задремал.

— Ты чего? — всполошилась Ники. — Прекрати! Он же подвиг совершил! Им надо гордиться, а не оплакивать!

— Никто нас отсюда не вытащит, — мрачно заговорил Лешка. — Мы черт знает как глубоко под землей, посреди какого-то пещерного болота. Даже если бы кто-то знал, все равно не нашли бы!

Странно, первые дни, после того как пойманный воришка заклеймил меня страшной печатью, я ни о чем другом, кроме предстоящей смерти, и думать не мог. Теперь же в голову чего только не лезло. Перво-наперво, естественно, планы побега и отмщения. Но поскольку мое положение со связанными руками и ногами давало не так много пищи для размышлений в этом русле, то мысли то и дело уносились в прошлое, в основном – далекое. Много чего успел я передумать, трясясь на дне телеги сначала по выбитым мостовым Нильдегоссе, потом – по размытому недавними дождями проселку.

— Ну и что ты предлагаешь? Сидеть и ныть?

На дневном привале охранники извлекли меня из повозки. Развязали веревку на ногах, один из них сводил в ближайший кустарник, потом отвел назад, сунул в связанные руки кусок хлеба и флягу с водой.

— Мне наплевать, что со мной будет.

— А обо мне подумал? Между прочим, мама велела тебе меня защищать…

Во время короткой стоянки появилась возможность хоть как-то осмотреться. Мы удалились от побережья, и теперь по сторонам от дороги стоял смешанный лес. Здесь, в отличие от продуваемого ветрами с Льдистого океана Каннингарда, весна уже вступила в свои права. Поляны и пригорки зеленели новой травой; на тех деревьях, что сбрасывают на зиму листья, раскрылись почки. Но большую часть леса составляли молодые сосны. Мимо прошел приятель Ильяланны. Он мельком глянул на жующих обед носильщиков. Вот у кого стоило бы поучиться моим карским сокурсникам! Хотя, боюсь, такого высокомерно-пренебрежительного взгляда им не добиться и многолетней тренировкой. Должно быть, это врожденное. Столько ледяного презрения было в серо-зеленых глазах, что кое-кто из моих дорожных товарищей даже заерзал на траве. Надо иметь талант, чтобы одним только видом заставить окружающих почувствовать свою полную ущербность. На меня, впрочем, эльфийская спесь возымела иное действие – страсть как захотелось кулаком согнать брезгливую гримасу с бледной рожи.

Неожиданно из темноты донесся новый звук. Это было деликатное покашливание. Ники и Лешка схватили друг друга за руки и замолчали.

— Извините, что вмешиваюсь в ваш эмоциональный разговор, — раздался голос Гумусова. — Мне надо побеседовать с Вероникой. Буквально на пару слов.

Сама леди, вопреки моим ожиданиям, сопровождала обоз. Ее кобыла и жеребец спутника были привязаны к дереву поодаль от общей стоянки.

— Ну, чего вам?

— Позволю себе напомнить вам о моем последнем предложении. Деточка, вы еще не надумали?

– Ярвианн! – донеслось с той стороны. Лицо у эльфа тут же изменилось, он прибавил шагу, спеша на зов. Я проследил за ним взглядом, как следят за врагом, чтобы знать, когда он ударит и когда ударить самому.

— Я уже все сказала, — ледяным тоном отрезала Ники. — Проваливайте.

— Замечу, что обстоятельства переменились. Речь теперь идет не о партнерском договоре, а об услових капитуляции… Вы же не собираетесь просидеть на этом камне всю жизнь?

— Зачем вам Лешка? — задала встречный вопрос Ники. — Вы что, зациклились на своем жертвоприношении?

Ильяланна расстелила на крошечной полянке платок и собиралась потчевать сородича обедом. В том, как она подала эльфу кружку, потом заставила сесть рядом, было что-то властное и одновременно нежное. «Любовники», – машинально отметил я. Голос, призывающий эльфа по имени, потом часто был слышен мне на дне телеги. Судя по всему, леди постоянно требовалось внимание ее спутника. Кстати, «Ярвианн» – это то, что я сумел расслышать; иногда казалось, будто в слове содержится куда больше переливчатых коленец, что-то вроде: «Ярвианниан». Язык, на котором эльфы общались между собой, был полон таких слабо различимых переходов. Впрочем, и сама фея не часто утруждала себя произношением полного имени, обращаясь к другу так только в нашем присутствии (чтобы подчеркнуть превосходство, естественно) или когда была по какой-то причине им недовольна. В добром же расположения духа тот был для нее «Ярви».

Гумусов вздохнул.

— Для меня это не принципиально. Но существует древнее предсказание о том, что однажды городом станет править человек, снискавший личную благодарность и поддержку бога-хранителя, и в его правление нас, пещерных демонов, ждут большие перемены к худшему. Моя сестра относится к этому предсказанию очень серьезно.

Из остальных своих спутников я знал по имени только возницу на своей телеге – его звали Вага. Старик с совершенно белыми волосами (я так понимаю, от природы, а не от седины) и короткой бородой явно был хорошо знаком с нашей нанимательницей или, во всяком случае, с эльфами. Иногда, проезжая мимо, Ильяланна перебрасывалась с ним фразами на эльфийском. Знал он и большинство из сопровождавших обоз охранников, это от них я услышал его имя. На меня старик нарочито не обращал внимания, хотя большую часть времени я валялся у него за спиной.

— Она думает, что это буду я? — выпалил Лешка. — Править городом? Полная фигня!

— Я тоже так думаю, — кротко согласился Гумусов. — Но сестра уперлась — этот мальчик должен умереть.

Лешка, несмотря на то что минуту назад ему было все равно, что с ним будет, сжался от страха.

Ну и еще, конечно, мне было известно прозвище Суслика. Вот, собственно, и все. Несмотря на «тесное» общение внутри повозки, никто не торопился сводить со мной дружбу. Что объяснимо: слух об отметившем меня проклятии распространился среди моих спутников еще с начала путешествия на паровой барже. Уж не знаю, Суслик растрепал или наша нанимательница постаралась – сам я после отплытия из Каннингарда никому клеймо не демонстрировал. Однако к вечеру первого дня на пароходе о печати смерти знали все. Вокруг меня уже привычно образовалась полоса отчуждения. Люди, начиная с тех самых городских стражников, забравших пойманного мною вора, реагировали на меня, как на зачумленного. Каждый старался держаться подальше. Только Суслик, вероятно оттого, что мы с ним «вышли из одного кабака», испытывал ко мне малообъяснимые дружеские чувства. Целыми днями он ехал в моей телеге или шел рядом, делясь рассказами о прошлом житье. Видимо, близость к смерти делала меня достойным доверия. Жизнь, кстати, у мужика выдалась и впрямь не самая веселая. Мне сейчас предложи поменяться – право слово, отказался бы.

— Я на это пойти не могу! — гордо заявила Ники.

— Ну и сидите здесь оба, пока не сдохнете! — раздался из темноты злобный вопль старухи.

– У меня в прошлом году младшая дочь от водянки померла, – негромко рассказывал Суслик. Он брел рядом с повозкой, ухватившись за борт. – А за ней и жена, на месяц только и задержалась. Я плотничал, дом у нас был в Ремесленном конце, за Торговыми воротами, знаешь? Жену похоронил – запил. Месяц пил, не просыхая….

Ники вскочила на ноги.

— Всё! — закричала она. — Разговор окончен! Валите отсюда, демоны!

Я скосил глаза на пьянчугу. Неделя запоя далась мне с большим трудом, так что я слабо представлял, как человек способен выдержать месяц подобной жизни. Хотя, как знать, если бы не проклятая лисица!..

Заплескала вода, как будто кто-то шлепал по грязи.

— Ну зачем ты влезаешь? — донеслись издалека укоризненные слова Гумусова — Я же сказал, что с тобой она разговаривать не станет!

– Мебель, дом, все пропил, – продолжал между тем попутчик. – Старшую дочку соседи приютили. Но теперь, если дойду на ту сторону, получу свои сто лорров, пить брошу. На такие деньги за Ласковым хребтом можно свое дело начать, новую жизнь.

— Я с самого начала говорила — не надо с ней договариваться! Уморить, и все! Пусть хоть сто лет тут просидит…

Голоса утихли. Ники перевела дух, опустилась на камень. Лешка обнял ее за плечи и притянул к себе. Ники этого даже не заметила. Она дрожала от возмущения.

Так и подмывало спросить: как он собирается жить, бросив у чужих людей дочку? Но я напомнил себе, что судить других всегда легко, однако лучше бы за собой последить внимательнее. Мои собственные поступки, начиная с визита в бордель, ни разумными, ни добрыми не назовешь!

— Старая карга! Слышать ее не могу! — сквозь зубы прошипела она.

Несколько минут они сидели, прижавшись друг к другу, и молчали.

Ночью накатил привычный приступ. После ужина меня связали и забросили все в ту же телегу. Я худо-бедно приноровился переносить судороги, но в этот раз скрутило уж совсем погано. Я, без преувеличения, грыз зубами дно повозки, связанные за спиной руки не позволяли хоть как-то растираниями уменьшить боль. Кости выламывало из плечевых суставов, мышцы сами собой вспучивались на руках, но путы держали прочно. Когда отпустило, я почувствовал влагу на запястьях. По саднящей боли сообразил, что умудрился стереть о веревку кожу до крови.

— Как ты думаешь, они ушли? — прошептал Лешка.

— Черт их знает. А чего ты шепчешься-то?

Стражник, помогавший мне утром выбраться из телеги, криво усмехнулся, заметив окровавленные, опухшие за ночь кисти.

— Не хочу, чтобы меня кто-то услышал, — еще тише прошептал Лешка. — Ты была права. Виктор — герой, а я нытик. Зато у меня есть Проводник.

— Что?

– Напрасно старался, мои узлы так просто не перетрешь, – заметил он. Разубеждать его, что я и не пытался избавиться от веревки (я тоже не полный идиот и не стал бы напрасно тратить силы на перетирание пут из корабельной пеньки), не имело смысла. Мимо в очередной раз проходил Ярвианн – эльф инспектировал обоз на каждом привале, да и во время движения, как я понимаю, то и дело проезжал из начала в конец каравана и обратно.

Лешка полез в карман, и в руку Ники скользнуло что-то маленькое и колючее.

— Оторвал в джипе, когда мы выходили на Киргофе. Помнишь, Арсан сказал — проводник для смертного по нижним мирам? Я еще подумал: вдруг пригодится. Может, испытаем?

– Господин Ярвианн, – окликнул я. Перспектива провести еще одну ночь, подобную минувшей, меня не прельщала, и я задвинул подальше гордость. – Могу я поговорить с вами?

— Ах, Проводник!