Интересно – дураком или безумцем? И разве это не две стороны одной медали? Она должна была понять, что ей просто очень хочется услышать в телефоне голос Джима. Но семь лет ожидания могут многое сделать с человеком. Это восемьдесят четыре месяца надежд, что все вдруг окажется дурным сном, две тысячи пятьсот пятьдесят пять дней ожидания, что он в любой вечер может вернуться домой, – и одному богу известно, сколько часов безответной мольбы. Для Мэри у этих звонков просто не могло быть иного объяснения.

Ну и, глядя назад, тот факт, что голос Теда был похож на голос Джима, тоже не способствовал восстановлению. Начав думать об этом, Мэри поняла, что их разница в возрасте была немногим больше года, и их акценты мало отличались. А качество телефонной связи никогда не было особо хорошим. Теперь – что именно было сказано. Что он потерян, что Мэри – его надежное место. Даже оправдание выпивкой так и кричало: «Джим». Возможно, все же Мэри была не столько сумасшедшей, сколько окруженной мужчинами, которые пытались ей помочь.

– О, у меня, кстати, есть вот что, – засунув руку глубоко в карман своих карго-шорт, Тед вытащил «Твикс».

– Спасибо, – ответила Мэри.

Минуту-другую они молча ели шоколадку. Мэри пыталась успокоиться, фокусируясь на каких-то мелких окружающих их подробностях – трещинах на тридцати сантиметрах скамейки между ними, шорохе обертки от мороженого у нее под ногой, грязи под ногтями у Теда. Это были те же грубые руки, которые с такой готовностью полчаса назад держали сделанную Элис табличку, пусть даже и слишком высоко, чтобы ее разглядел кто-то, кроме великанов.

Несмотря ни на что, Мэри улыбнулась. То, что Тед пришел – естественно, страшно смущенный, – значило очень многое. Вне зависимости от его поступка, Мэри знала, что у него золотое сердце. Ей просто хотелось понять, почему он это сделал.

Она посмотрела на Теда, теребящего свои руки. Он выглядел как побитая собака – слабым, униженным, наказанным. Она должна была вывести его из этого состояния. Сначала самый важный вопрос.

– Зачем? – спросила она.

– Зачем… зачем я звонил?

Мэри резко кивнула.

– В первый раз просто по ошибке. Честно. – Тед повернулся к Мэри, но она смотрела прямо перед собой. – В тот день я вернулся от родителей, зашел в свой дом… Там никогда раньше не бывало так тихо. Эта тишина… От нее было больно. Так больно. – Он потер напрягшиеся жилы на шее. – Я подумал, глоток-другой поможет мне расслабиться, но он только напомнил мне, как я по тебе скучал. И тут мне пришла эта идея. И прежде чем подумать, я уже позвонил, и ты ответила, и внезапно мы начали разговор. После Бев мне было тяжело. Я так рано ее потерял, это убивало меня, но, едва начав справляться с горем, я получил огромное количество новых проблем. Я работал целыми днями, а потом возвращался в пустой дом. Мне так не хватало… Не знаю – наверное, чтобы меня кто-то выслушал.

– Но зачем, – на сей раз голос Мэри прозвучал жестче, – зачем звонить мне?

– Разве не очевидно?

Мэри уставилась на Теда. Он смущенно нахмурился, и его брови образовали на лбу две линии, похожие на шаткие ножки кофейного столика.

– Мэри, ты мне нравишься.

Она почувствовала, что краснеет. Ее злость растаяла, сменившись смущением.

– Романтически? – уточнила она.

Он кивнул.

– Ты уже давно мне нравишься, Мэри. Я пытался как-то…

Она перебрала в памяти предыдущее общение с Тедом, пытаясь сосредоточиться на том, что было в последний год или два, когда ей стало казаться, что он начал приходить в себя, когда его утрата перестала быть центром его существования. Он всегда пытался поговорить с ней до начала смены в «НайтЛайне», но Мэри всегда объясняла это тем, что она приходила туда самой первой. И было бы невежливо не поддержать светскую беседу…

– А наши воскресные прогулки – главное событие месяца для меня! А потом ты позвала меня на мой юбилей в кафе, и я начал думать, что, может, это взаимно. И ты так заботилась обо мне, когда мне было плохо. Но я не был уверен – мы просто друзья или тут что-то большее?

Мэри взглянула на него, надеясь, что он не ждет ответа на этот вопрос. Она с трудом переваривала полученную информацию. Но Тед продолжил:

– Ты была такой доброй и интересной, и рядом с тобой мне всегда было так спокойно. Когда мы были вместе, мои проблемы куда-то отступали. А я так устроен, что это не так-то просто. Ты никогда не говорила про Джима, и я понимал и уважал это. Он часть тебя, ты его любишь. Я никогда не хотел вынуждать тебя отказаться от этого. Но это не мешало мне хотеть стать к тебе ближе. Я просто надеялся, что ты сможешь взглянуть на меня по-другому. И я знал, что это возможно – любить того, кто ушел, и одновременно испытывать чувства к кому-то еще. Тот мой первый звонок был безумной, пьяной идеей, но какая-то часть меня, должно быть, надеялась, что от моего голоса в тебе что-то всколыхнется, и ты дашь мне шанс… Я думал, что уже исчерпал все остальные возможности…

– Но почему ты просто не сказал, что я тебе нравлюсь? – Все раздражение Мэри окончательно ушло, и ее голос был тихим, увещевательным.

– Мне не хотелось напугать тебя. Нет, не совсем так. Я сам боялся. Боялся сказать тебе, что я чувствую. Никому не хочется услышать прямой отказ.

У Мэри в горле встал твердый комок. Как выясняется, она не единственная, кто чувствует себя счастливее, предпочитая жизнь под завесой сомнений ослепляющей боли ясности.

– Но теперь я знаю, что так ничуть не лучше. Честное слово, я знал это уже после первого же звонка. Поэтому, позвонив снова, я пытался извиниться. Но у меня не получилось. Все только запутывалось, и я влип – чем дальше, тем меньше я понимал, как же мне из этого выбраться.

– И Элис помогла тебе найти выход, да? – Мэри заглянула ему в глаза.

Его глаза улыбались.

– Она – это нечто. Надо отдать ей должное. – Он вспомнил вспышку праведного гнева Элис, там, посреди бумажных стаканчиков сока на лужайке. – Мне даже в голову не пришло, что ты можешь подумать, что тебе звонил Джим, – добавил Тед. – Я совсем не хотел тебя обманывать. И не подумать об этом было очень глупо и эгоистично с моей стороны.

Протянув руку, Мэри положила ее поверх его сжатых кулаков.

– Я сама себя обманула. Не вини себя в этом, – сказала она.

Мимо их скамейки, покачиваясь, шел бездомный с помятым бумажным стаканчиком в руке. Когда он поравнялся с ними, Тед, порывшись в кармане, вытащил пару фунтов.

– Держи, приятель, – сказал он со знакомой теплотой в голосе. Человек удалился. Они снова замолчали.

– Мне надо как-то заняться собой, – наконец сказал Тед. – Я в плохом состоянии. Я думал, что смогу справиться, но все это показало мне, что нужна настоящая помощь. – Он выдохнул. – Казалось бы, я управляю кризисным кол-центром и вроде как должен лучше разбираться в таких делах, но нет.

– Совсем не обязательно, – ответила Мэри. То, что волонтеры «НайтЛайна» помогают другим людям в беде, не означает, что у них нет своей собственной.

– И я хочу, чтобы ты знала, что я ничего от тебя не ожидаю. Ничего такого, – сказал Тед ровным голосом. – Можешь мне поверить, я упустил свой шанс. И я не жду, что ты простишь меня. Я должен это заслужить. Но ты знай – если ты мне позволишь, я это сделаю. Когда бы ты ни была готова.

Мэри начала было отвечать, но ее прервал пронзительный свист, знаменующий начало игры в футбол в другом конце парка.

– Я же говорю, что я тебя простила, – повторила Мэри. Она пока не могла осознать, что испытывает по поводу откровений Теда, особенно его романтических порывов. Но она знала, что говорит совершенно искренне, от всей души. – Думаю, мы оба можем забыть об этом и жить дальше.

Если бы только забыть обо всем остальном было так же просто.

– 29 –

2009

Джим вернулся домой только в семь вечера.

– Мэри?

Она лежала со своей стороны дивана, положив руки под голову. Если она и сумела уснуть, то не заметила большой разницы – так близко кошмары из снов подобрались к ее новой реальности. Она раскрыла глаза – первое, на что упал ее взгляд, были два сэндвича, размокшие в пластиковой обертке. Пикник. Джим. Его непонятное отсутствие на работе. Он не был в клинике целую неделю.

– Что случилось? – спросил он.

Она медленно поднялась и села. Комната кружилась вокруг нее, и она чувствовала, как шея гнется под тяжестью головы.

– Ты заболела?

Джим подошел и положил ладонь на ее лоб. Мэри подумала, могла ли вся та умственная энергия, которую она извела, мучая себя вопросом, куда он пропал, вызвать подъем температуры. Казалось странным, если это окажется не так. Она глубоко вдохнула и услышала запах виски, который, как она знала, и должен был присутствовать. Как она могла не замечать его раньше?

– А ты? – спросила она. И вытолкнула ногой из-под стула пакет, который забрала в клинике.

– Что это?

– А это ты мне скажи. Мне его отдала секретарша в вашей клинике. Я зашла туда, чтобы принести тебе ланч.

– И что они сказали? – спросил он, когда тишина уже настолько пронзила Мэри, что она едва сдерживалась от крика.

– Что тебя не было в клинике всю неделю.

Джим потянулся рукой к щеке Мэри, но она резко отшатнулась. В его голосе звучала боль, но она знала, что не должна поддаваться на это. Он врал, что ходит на работу. Врал. И даже прикосновение человека, который владеет ее сердцем, этого не изменит.

– Ну да, – сказал он.

– Почему?

– Что почему?

– Почему ты мне не сказал? Какого черта вообще тебя не было на работе? Какого черта ты мне врал, почему допустил, чтобы я как дура пришла туда вот так? – Мэри слышала, как ее голос, поднявшись на целую октаву, резким звоном отозвался в ее собственных ушах. Она встала и отошла к окну, чтобы немного успокоиться. Она стояла спиной к Джиму, но видела в отражении окна, что он опустил голову, как побежденный, ожидающий своего палача. Ей было ненавистно, что он делает ее этим палачом. – А? – нетерпеливо спросила она. Если уж он собирался ее уничтожить, так пусть ему хватит человеческого достоинства сделать это быстро.

– Я нездоров.

– Как? Где? Что у тебя болит? – повернулась она к нему.

– Не знаю, – слова вырывались из Джима, как осечки при выстреле из ружья.

На какую-то секунду Мэри перенеслась во времени назад, в тот момент, когда Джим впервые рассказал ей про Сэма. Это было максимально откровенно, когда он открылся ей о состоянии своего психического здоровья. С тех пор, подумала Мэри, Джим никогда ничего не говорил про свое настроение, свои мысли – за все время, что они были вместе, потому что она открыла для него новую эру – более радостную и обнадеживающую. Ну как она могла быть такой наивной?

Она уже выучила, что путь к доверию Джима должен быть выстлан мягчайшей тканью. И все еще верила в это. Но как? Она чувствовала себя разъяренной, преданной, разочарованной. Ей тоже было больно. Она раскрыла рот, но не находила подходящих слов.

– Мэри, я не знаю, – продолжил Джим, поняв, что у нее нет для него нужных слов. – В последнее время я ощущал себя… потерянным. Я думал, я смогу преодолеть это. Но не смог. Я не могу избавиться от чувства, что меня вообще не должно быть на земле.



Джим решил, что этой ночью ему будет лучше спать на диване. Это был первый раз, когда они спали врозь, находясь под одной крышей. Они не прибегали к этому даже тогда, когда Мэри прошлой зимой свалилась с гриппом, и так чихала и кашляла всю ночь, что сама просила Джима уйти спать в гостиную. Или когда еще годом раньше у него был ротавирус. Тогда Мэри считала, что они всегда во всем вместе. Теперь же она не была так уверена в этом.

Заснуть, зная, что Джим всего в нескольких метрах от нее, было невозможно. Но в эмоциональном смысле он никогда не был так далек. Она не могла понять, как же она не заметила, что ему так больно и плохо. Какие знаки она пропустила? А еще хуже, у нее не укладывалось в голове, как, почему Джим предпочел ничего не говорить ей. Она не осуждала его – ну, или ей так казалось. Она всегда хотела, чтобы Джим мог жить такой же наполненной жизнью, как та, что он открыл для нее. Потерян. Это слово крутилось у нее в голове, как теннисный мячик в стиральной машинке. Как это может быть? Она же была его якорем…

Должно быть, Мэри все же задремала под утро, потому что не слышала, как Джим поднялся. Какое-то время она лежала не шевелясь. Иначе Джим, несомненно, зайдет к ней. Начнутся новые извинения, обещания больше никогда не врать. Пролежав так десять или пятнадцать минут, Мэри услышала скрип ножки стула по половице внизу. Она насторожила уши в ожидании шагов по небольшому пролету, ведущему к их спальне. Ничего. Она взяла стакан с водой и снова опустила его на тумбочку с силой, достаточной, чтобы он уж точно услышал этот звук.

Опять ничего.

Джим сидел в кухне, на самом дальнем от входа стуле, в одной руке кружка, другая пролистывает что-то в компьютере.

Минуту-другую Мэри просто смотрела на него, стоя в дверях. Он мог вести себя как хотел, он ведь не был посторонним в их кухне. Над его правым ухом под сорокапятиградусным углом торчал привычный вихор. Сколько раз она целовала его туда.

– Доброе утро, – поздоровался он, заметив наконец появление Мэри. Вопросительно взглянув на нее, он протянул руку вправо, за чистой кружкой. Она кивнула, остановившись у края стола. – Хорошо выспалась? – спросил Джим.

– Неплохо. А ты?

Она не понимала, как Джим может вести с ней светскую беседу. Мэри совершенно не хотелось, чтобы он страдал, но хоть какое-то подтверждение того, что он осознал всю тяжесть случившегося вчера все же не повредило бы. Строго говоря, если у них еще была надежда на то, чтобы вернуться к нормальной жизни, это было даже необходимо.

– Ага. Ну, не хуже обычного, – Джим поднялся и шагнул к тостеру. На полпути, повернувшись к ней спиной, он произнес среди наступившей тишины: – Я не могу дать тебе то, что тебе нужно.

У Мэри замерло сердце. Она, должно быть, ослышалась. Или не так поняла услышанное. Она имела в виду совсем не это. Джим наполовину скрылся за выступом стены.

– Что… Что ты сказал? – Послышался глухой стук откидной доски для хлеба, которую опускают на стол. Через секунду Джим появился снова. Он смотрел в пол.

– Я не могу быть таким, как тебе нужно. Я не могу быть там и тогда, когда нужен тебе. Не в моем теперешнем состоянии.

– Постой, погоди. Что ты имеешь в виду? Я никогда…

– Я знаю. – Джим умиротворяюще приподнял руку. – Но я стараюсь быть честным. Я не могу передать, как я обо всем этом сожалею. Врать, где я нахожусь, когда должен быть на работе, было плохо, я это понимаю. Это само по себе нехорошо, не говоря уже о том, чтобы подводить и тебя. Ты этого не заслуживаешь.

– Так где же ты был?

– Что?

– Где ты был? – повторила Мэри, – когда ты должен был быть на работе?

– Да просто бродил.

– И пил?

– Немного, – признался Джим. – Мне нужно было побыть одному. На работе считают, что у меня желудочный вирус. Я не могу в таком состоянии принимать пациентов. Я думал, если я на недельку скажусь больным, это даст мне время собраться с мыслями.

Мэри заметила, как быстро он перевел разговор с темы спиртного. И, хотя она отчасти хотела продолжить расспросы, но все-таки прекрасно понимала, что это только маска. Эдакая дымовая завеса, чтобы скрыть нечто гораздо более глубокое. У Джима было что-то не так с головой. Совсем не так. И Мэри сделала ошибку, обращая внимание на симптомы, вместо того чтобы вскрыть корень проблемы. Проблема Джима была не в алкоголе, она была в том, что происходило в его прекрасной, загадочной голове.

– И вот я думал, – продолжал он. – Всю неделю. В основном о тебе. Я не могу тянуть тебя вниз. Не могу. Я слишком люблю тебя. Потому я и говорю, – его голос дрогнул, – что хочу освободить тебя, чтобы ты могла найти кого-то, кто дал бы тебе все, чего ты достойна. Кого-то, с кем тебе было бы лучше.

Мэри потянулась к нему, но он увернулся.

– Я не хочу ничего лучше, хотя… – Мэри сама себя ненавидела. Умолять – это не для нее. Она ощутила поднимающееся в ней отчаяние, которое меняло все ее представления о себе. Если Джим уйдет, ей не будет хорошо. Теперь, когда она узнала, каково это – быть любимой им. – Я хочу тебе помочь! Я хочу исправить это. Пожалуйста, позволь мне.

Джим посмотрел на нее блестящими глазами. Мэри увидела, как в его зрачках качнулось ее отражение. Всем, чем она была сейчас, она стала благодаря ему.

– Я дам тебе все, что нужно, – ты только скажи что. – Мэри чувствовала, как сложные составляющие Джима просачиваются сквозь ее пальцы. – Я могу быть гибкой. Мы многое можем сделать. Можем с кем-то поговорить – можем уехать на какое-то время… – Она ни за что его не отпустит, даже если в результате своих усилий окажется в синяках, с разбитым в кровь лицом. – Ну пожалуйста.

Как раз, когда Джим собрался ответить, раздался звонок в дверь, за ним ритмичный стук, гудок и крики Гаса с улицы, которые ни с чем не спутать.

На лице Джима отразилось смущение. Стиснув кулаки, он прижал их к глазам, как бы сдерживая боль. Он медлил, как бы раздумывая, не проигнорировать ли своего старинного друга. Но свет из кухни был виден с улицы. И Гас был настойчив. Джим подошел к окну и распахнул его.

– Черт возьми, Джеймс, старик, я знаю, в приглашении было написано «нарядно-повседневно», но тебе не кажется, что ты слегка переборщил с «повседневностью»? – На Джиме был неплотно запахнутый халат, из-под которого виднелась резинка трусов. – Мы все же едем ребенка крестить, так что не надо так пугать малыша… как там его назвали?



Крестины.

Мэри совсем забыла, где они должны были быть сегодня. У одного из друзей Джима родился сын. Олли, так, что ли? Или так зовут их старшего? Она купила подарок несколько недель назад – плюшевого кролика с ангельски нежной шерсткой. Когда она в январе купила такого ребенку Мойры, он отлично подошел. Это было три месяца назад. С тех пор Мэри не разговаривала с Мойрой. Как вышло, что она позволила им потеряться? Ей так сейчас была нужна сила лучшей подруги.

– Эээ… точно. Дай нам пять минут, – Джим захлопнул окно и повернулся к Мэри, сжав губы в слабом подобии улыбки. – Слушай, давай поговорим об этом потом? Не думаю, что мы сейчас сможем избавиться от этих крестин. Я не знаю, что можно было бы сказать Гасу.

Мэри кивнула.

– Так что давай сначала закончим с этим, – добавил Джим уже тише.

Она не была уверена, говорил ли он с ней или сам с собой. Прежде чем она поняла это, Джим уже направился в сторону ванной.

Если мое сердце выдержит так долго, подумала она, глядя ему вслед.

– 30 –

2009

Полтора часа езды в машине с Гасом и его столь же утомительной женой Джиллиан дали Мэри какое-то время, чтобы хотя бы попытаться обуздать панику. Они с Джимом сидели сзади, и между ними громоздилась баррикада каких-то сумок, пакетов и подарков на крестины. Как все дошло до такого? Как бы ужасно это ни звучало, она всего лишь хотела, чтобы он посокрушался, чтобы признал, что его загадочное отсутствие на работе – и вранье об этом – были лишь необходимым толчком, возвращающим его на праведную стезю, чтобы снова прекратить пить и справиться со стрессом, вызвавшим этот приступ.

Но потом события стали развиваться так быстро и внезапно оказалось, что дело вовсе не в алкоголе. Не совсем в нем. Мэри столкнулась с реальностью, которую, после их разговора по душам во время ее первого приезда в Лондон четыре года назад, надеялась больше не увидеть. Джим был в депрессии? Теперь это бессмысленно отрицать. И он привык пить, чтобы приглушать это состояние, одному богу известно, сколько так продолжалось. Потом ему пришлось завязать с алкоголем, какое-то время он продержался, а потом случился срыв. Чем он был вызван? Мэри не видела никаких причин, по крайней мере, очевидных. Но, опять же, подумала она, если бы состояние душевного здоровья человека было настолько просто, как причина и следствие, ничего подобного не случалось бы ни с удачливыми, ни с богатыми, ни с состоявшимися. И не коснулось бы Джима.

Вся эта чушь о том, чтобы отпустить ее… Его любовь была фундаментом, на котором строилась ее жизнь. Она не может вернуться в то подобие живой женщины, которым была до тех пор, пока не встретила Джима. Просто не может. Мэри представила, как они сегодня вернутся домой и Джим отправится в комнату собирать свои вещи. Ну, или ее, что более вероятно. Это, в конце концов, его квартира – у нее нет прав на это жилище, кроме сентиментальных. Сможет ли она остановить его в дверях? Она представила, как бросается к его ногам и хватается за колени, а Джим вырывается из ее дрожащих рук.

Этих фантазий было для нее достаточно, чтобы хотеть остаться в гостях как можно дольше, как бы она ни ненавидела эти встречи со старыми друзьями Джима. В любых других обстоятельствах она бы дорого дала за то, чтобы этот день поскорее прошел. Младенец Оскар орал не переставая, возможно, из-за крестильного платья, в которое его запихали – жуткое кремовое творение, вдвое длиннее, чем сам бедняжка. Он выглядел как шпиль на рождественскую елку в форме младенца. И в довершение ко всему, в церкви был дикий холод, а Мэри сидела у самой двери. Но, по крайней мере, это давало ей шанс проследить, чтобы Джим не улизнул оттуда незамеченным. Он и так уже явно колебался, переступая порог.

Прием проходил в каком-то сельском зале, затерянном где-то среди Кембриджских полей, куда едва доходил сигнал сотовой связи. Естественно, он был слишком слаб, чтобы кому-то удавалось следить за ходом футбольных игр. Зал был великоват для приглашенного числа гостей, и в результате они толпились по четырем углам помещения, а в центре носились и возились дети и младенцы в бессчетном количестве. Стараясь не давить на Джима, Мэри пыталась развлекаться и общаться самостоятельно. Но все равно – ей приходилось делать усилие над собой, чтобы не следить за ним непрерывно.

Она попыталась принять участие в разговоре Джиллиан и еще нескольких жен. Это было противно ровно настолько, как она и представляла. Все они часто общались по выходным – это было ясно из того, как они упоминали каких-то общих знакомых по пилатес только по инициалам, – но Мэри старалась смеяться во всех положенных местах. Все что угодно, лишь бы уменьшить риск показаться парией.

Но, очевидно, она недостаточно старалась и не смогла избежать разоблачения.

– Мы страшно редко видим тебя, а, Мэри? – улыбнулась Джиллиан, кладя руку ей на плечо. – Как вам только не скучно все время быть вдвоем?

Женщины напротив – крошечная Белла и ее подружка Моди, пиарщик большой фирмы, если Мэри правильно помнила, хотя с трудом представляла, что это такое, – вместе хихикнули, и Мэри почувствовала, что заливается краской.

Джиллиан продолжала приторно-сладким тоном:

– Ну, в смысле, я в жизни не видела пару, которая настолько бы застряла в фазе медового месяца.

– Всякое бывает. – Мэри опустила глаза. Ирония ситуации обжигала ее. Она только молилась, чтобы это не было заметно по ее лицу.

– Сколько вы уже вместе – три года? – спросила Моди. Мэри готова была поклясться, что видела ее раньше лишь однажды, ну, максимум дважды – и вот, пожалуйста, она ведет счет их годам.

– Ближе к четырем.

– Вау! – Моди сделала большие глаза. – Для Джеймса это прямо рекорд. Девочки, кто-нибудь помнит Иви?

В ответ послышался хор аханья и хмыканья, в целом обозначавший «нет».

– Она была первой серьезной подружкой Джеймса, – продолжила Моди, адресуя свои пояснения Мэри, которая единственная не проронила ни звука. – Еще с университета, но они продержались пару лет после окончания. Такая лапочка. Они познакомились, потому что оба учились на врачей, так что она все это понимала – ну, образ жизни и всякое такое…

– И что случилось? – спросила Белла. Мэри еле сдержалась, чтобы не стукнуть ее. Они хотели разных вещей. Так сказал Джим, когда они с ним обсуждали своих бывших вскоре после первой встречи. И это было все, что нужно было знать Мэри. Прошлое не зря становится прошлым, и нет смысла ворошить его.

– Скажем так, Джеймс сделал все, чтобы она не могла с ним остаться. «Такой унылый», как-то сказала она мне, но, между нами, леди, – заговорщически понизила голос Моди, – она хотела получить кольцо, а он ясно дал ей понять, что никогда не верил в концепцию брака.

– Кому-нибудь добавить? – проверещала Джиллиан. Звук ее голоса был ужасен, но все что угодно было лучше, чем истории Моди и потоков крови, которые били Мэри в голову, когда она это слушала.

– Нет-нет, – ответила Мэри, ставя свой бокал на столик. – Мне надо заглянуть в ванную.

Она заперлась в кабинке и прижала дверцу ногой, чтобы никто не обнаружил, где она прячется. Спасшись от тошнотной смеси духов и осуждения, она прижала к глазам кулаки. Почему этот разговор должен был случиться именно сегодня? Последнее, в чем она нуждалась, это вот эта новая информация к размышлению, да еще от кучки женщин, которые и раньше воспринимали ее как неизбежные неприятности в жизни. Ну, типа, больших налогов или зеленых витаминных смесей.

Но узнала ли Мэри что-то новое? Джим бывал унылым. Ну, покажите ей мужика старше двадцати, который бы не бывал таковым, и Мэри первая подтвердит, что увидела чудо. Но после всего, что произошло вчера, весь мир казался таким хрупким, таким странным, таким… бесчувственным. Это не было уныние. Это был человек, думающий о том, хочет ли он продолжать жить – с Мэри или без нее. Она никогда не ощущала себя настолько бессильной.

Она попыталась вспомнить, какую еще личную информацию сообщила ей Моди. Джим не хотел жениться на Иви. Ну да, он был слишком молод. Мэри и сейчас, в тридцать один, не хотела связывать себя, хотя все родственники, журналы и рекламы не переставая, напоминали ей о тикающих биологических часах, как будто у нее в матке была заложена бомба, о которой она не знала.

Но если Джим не верил в постоянные отношения, что же тогда означали слова, которые он сказал тогда среди карт в Портраше: что он будет с ней всегда, до конца времен? Она никогда не спрашивала его об этом, у нее не было на это причин. Теперь же она задумалась – не могут ли некоторые обещания быть слишком завышенными, чтобы выполнить их.

Она отперла запор и вымыла руки, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркале. Бессонная ночь отразилась на ее лице, а напряжение стискивало шею, словно клещами.

– Вот ты где. – Джим стоял возле двери в уборную, держа два бокала шампанского. Он протянул один Мэри. Ей не хватило мужества попытаться отговорить его от этого. Он казался смущенным, но, в целом, больше похожим на себя, чем был с утра. – Мне так и сказали, что ты, наверное, здесь.

– Хммм.

– Мы можем поговорить? Наедине?

У Мэри засосало в желудке. Он же не расстанется с ней прямо здесь, сейчас? Джим, которого она знала, никогда бы так не поступил.

Оглянувшись на пялящихся на них «степфордских жен», Джим повлек Мэри мимо двери, через зал, к выходу, и на скамью в палисаднике. Убедившись, что их никто не может услышать, он продолжил:

– Я хотел попросить прощения. За то, что было раньше. Я не должен был вываливать на тебя все это.

– Что ты имеешь в виду? – На улице дул ветер, и Мэри поежилась. Джим сдернул с себя пиджак и накинул ей на плечи. Она вспомнила их второе свидание в Белфасте, когда они ходили к реке. Когда она думала о лучшем времени в своей жизни, она всегда – всегда – представляла Джима. Когда же все начало портиться? Она почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.

– Я имею в виду, что хочу извиниться. В последнее время мне казалось, что я в каком-то туннеле, как будто, не знаю… Как будто свет впереди становится все слабее и слабее.

У нее сжалось сердце. Она не могла избавиться от чувства, что это она должна была держать горящий фонарь для Джима.

Как будто угадав ее мысль, он добавил:

– Я знаю, что ты хочешь мне помочь, но я должен сам разобраться. Поэтому я и… полагаю, отталкивал тебя. Я хотел уберечь тебя от этого. – Джим обвел руками свое тело, формы которого Мэри теперь знала, может быть, лучше, чем свои собственные. – Но это нечто, что я должен исправить сам. Если ты дашь мне время, чтобы разобраться кое с чем, все будет в порядке.

Мэри кивнула. Ей так хотелось спросить, сколько ему нужно времени – месяц, год? И когда это оговоренное время пройдет, сможет ли он гарантировать, что такого больше не повторится? Не будет ни пьяных отключек, ни необъяснимых отсутствий.

– Мэри, я люблю тебя. Ты для меня слишком хороша. Я никогда не перестаю думать об этом. И мне так стыдно, что я подвожу тебя. Я хочу, чтобы ты знала – я не буду тебя винить, если ты оставишь меня. Если скажешь, что тебе этого недостаточно. Я хочу дать тебе такую возможность.

Какую возможность? Мудрость, которой поделилась с ней мама еще до того, как она переехала к Джиму, всплыла у нее в голове. Когда ты встретишь нужного человека, ты захочешь быть с ним, несмотря ни на что. В богатстве и бедности. Я уверена, что так у тебя и будет с Джимом. И ни в каком из миров Мэри не допускала даже мысли о том, что может уйти от человека, вернувшего ее к жизни, каждый день доказывавшего ей, что она должна ждать от нее только самого лучшего. Да, его вчерашнее поведение таким не было, но это всего один день. Они могут оставить этот день позади, позабыть о нем. Она никогда его не оставит.

Она повернулась к Джиму лицом.

– Я хочу быть с тобой. Совсем с тобой – и в хорошие дни, и в плохие. Мне всегда будет тебя достаточно. – И, помолчав, добавила. – У нас же все будет хорошо, да?

Мэри не была в настроении для признаний в любви. Ей просто нужно было знать, что все обойдется. И что Джим тоже в это верит.

– Да, – ответил он. – Будет.

– 31 –

2018

– Это оно? – спросила Элис.

Было раннее утро понедельника. Они стояли, готовые отправиться в путешествие, основанное на исследованиях Кита на форуме пропавших, но было что-то непохоже, что выбранное им транспортное средство сумеет вывезти их со двора. Первое из пяти мест, где видели Джима, было неподалеку от Манчестера. Будет чудом, если они смогут хотя бы выехать из Лондона на этой развалюхе. Кит повернул ключ в дверце, одновременно упершись другой рукой в металл и сильно толкая его. Замок поддался. Эта штука была явно не со вторых рук. С третьих, четвертых или, скорее, пятых.

– Она сменила нескольких хозяев, – пояснил Кит. – Так говорит Фредди. Но я всегда восхищался ее стойкостью.

Элис была отнюдь не уверена в стойкости этой трехдверной «Ниссан Микры». Она молча смотрела, как Кит вытаскивает из-под педалей несколько раздавленных банок. Набрав полную охапку, он протянул их Элис. Из одной вылилась струя янтарной жидкости – почти ей на ботинки.

– Надо мне было застраховать свою жизнь, – мрачно пробормотала она.

– А что такое?

– Да ничего! Все в порядке.

Опустив спинку переднего сиденья, она начала рыться в куче пакетов. Верный слову, Кит упаковал не одну, а пять пачек дешевых спагетти. Сама мысль, что они находятся в нескольких днях – или даже часах – от того, чтобы отыскать Джима, наполняла Элис таким нетерпением, что паста, возможно, была тем единственным, что смог бы удержать ее желудок.

– Наконец-то, – сказал Кит. Когда он сел в машину, она просела и откуда-то из-под капота раздался угрожающий скрежет. – Да, и, кстати, вчера, после того как мы ушли со станции, я еще позвонил в «НайтЛайн».

– Ты говорил с Мэри, да? – встревожилась Элис. – Мне казалось, мы договорились, что не будем говорить ей, куда мы…

– Да нет, – отмахнулся Кит, одновременно умудрившись переключиться на заднюю передачу. – Ой! Ну да, так что я разговаривал с Олив. Я сказал, что нас на этой неделе в «НайтЛайне» не будет. Ну, она не пришла в восторг, но ты же ее знаешь.

– А что ты ей сказал?

Элис не могла вообразить, чтобы Кит, абсолютно лишенный тонкости, сумел бы объяснить их отсутствие, не возбудив подозрений. Если Мэри заподозрит, что они собираются сделать, одному богу известно, что она подумает. Элис страшно не хотелось опять причинить ей боль. Но это ее, Элис, единственная возможность исправить положение Мэри. Получить ответы, в возможность найти которые сама Мэри не верит.

– Я сказал, что мы вдвоем уезжаем отдохнуть на недельку. В Малагу. И я еще все слегка приукрасил, сказав, что купил новые плавки. Олив сказала, что все равно не рассчитывала снова тебя увидеть. Ну, поскольку ты не явилась на свое дежурство на той неделе.

– Вот черт!

В своем отчаянии Элис совершенно забыла про обязательства в плане «НайтЛайна», хотя и приняла их, чтобы подобраться к Мэри и ее загадочным звонкам.

– Не переживай. Я сказал, что ты просто заболела и забыла отменить. Зараза! – Большой грузовик едва не врезался в бок Киту, который не был особенно внимателен при включении поворотников. Они еще не доехали до конца его улицы, а сердце Элис уже билось где-то в глотке. – Олив тебя простит. Я попытался прямо сказать ей, что это не романтическая поездка. – В присутствии Кита Элис часто хотелось закрыть лицо руками, и сейчас – прямо как никогда. – Я ответственно отношусь к личной гигиене, Элис! Понимаешь? Чистота, гигиена. Никакой гря…

– Слушай, а мы не могли бы немного пока помолчать? – перебила его Элис. – У меня страшно болит голова.

Кит чудесным образом покорился, и, пока они выезжали на шоссе, ведущее в Манчестер, Элис позволила своим мыслям убежать по дороге, которую до встречи с Мэри держала под запретом. В подобной ситуации трудно было не представлять себе, каково было бы заниматься такими же поисками другого объекта. Но для Элис это было невозможно. На той открытке от отца не было обратного адреса. Не утруждаясь обозначить это, он тем не менее ясно дал ей понять, что никаких контактов больше не будет.

Уложить это в голове было для Элис труднее всего. Как кто-то может вот так взять и уйти от своей семьи? Что, в новой жизни отца совсем уж не было места для еще одного человека? Спустя четыре года он, наверное, все еще вспоминал про нее, раз уж побеспокоился послать открытку. Но явно недостаточно для того, чтобы продолжить какое-то участие в жизни Элис. Когда она рассказала об этом маме, все еще в джинсах, вымазанных пеплом отцовского послания, та, как всегда, застыла в своем собственном горе. И все, что она сумела выдавить из себя, было: «Какой стыд».

Ну, чего можно было от нее ожидать. Стыд, что Элис проиграла в борьбе со своими двумя братьями, о которых даже не знала. Стыд, что все главные события ее жизни – первая работа, парни, дети и дома – пройдут без участия отца. Стыд, потому что, чего можно стыдиться больше, чем факта, что твой собственный отец не желает иметь с тобой ничего общего?

Но разочарование, никогда не исчезая до конца, все же притупилось. И это, в свою очередь, дало Элис возможность выстроить жизнь так, чтобы она не требовала присутствия отца. Неужели Мэри думает, что Джим видит ее вот так, с ее табличкой, день за днем? Если не буквально, физически, то мысленным взором? То, что делали Элис с Китом, мчась через всю страну в надежде отыскать человека, отсутствующего семь долгих лет, было крайне резким шагом. И Элис не пошла бы на такое, если бы не видела хотя бы небольшого шанса, что их усилия смогут помочь Мэри выбраться из тени прошлого и начать жить свою жизнь на собственных условиях.

– Элис, ты мне сейчас понадобишься.

Кит ударил по тормозам, чтобы пропустить автобус, съезжавший с обочины. Телефон Элис выпал из сумки ей на колени. Она заглянула в него, проверить, не пришло ли писем с работы.

– Элис?

– Прости, – она снова сунула телефон в сумку. – Работа, сам понимаешь.

– А ничего, что ты в отпуске? Забудь про нее!

Элис напомнила себе, что должна быть осторожнее; Кит ни за что не должен обнаружить, что она журналист. Он все поймет не так – ни то, почему она здесь, ни то, отчего они сблизились.

– А у тебя разве не бывает бесконечных имейлов с работы во время отпуска? – спросила она, пытаясь сменить тему.

– У меня не такая работа. – И прежде чем она успела спросить, что же у него за работа, если они живут в XXI веке и имейл стал проклятием любого офисного работника, Кит начал пристально всматриваться в дорожные указатели, обозначающие приближающуюся дорожную развязку. – Мне кажется, мы уже близко, мне скоро понадобятся точные указания.

– Как, уже? Это гараж?

Трехчасовой маршрут пролетел в мгновение ока. Кит взглянул на нее и кивнул ровно в тот момент, когда перестраивался в средний ряд, резко подрезав грузовик. Машину мотнуло вправо. Элис ухватилась за ручку дверцы.

– Господи, Кит!

– Да просто решил тебя взбодрить, – ухмыльнулся он.

Первое место из пяти находилось в Левеншульме; указания с форума привели их к промышленному комплексу, подающему слабые признаки жизни, в стороне от шоссе. Рядом с местом парковки торчали железные трубы, перед ними стояла одинокая фарфоровая ванна. Раздавался шум сверления и чего-то еще. Пейзаж не особо вдохновлял, но, опять же, подумала Элис, никто в своем уме не будет пытаться скрыться с лица земли в каком-то очевидном месте.

– Надо думать, это где-то здесь, – Кит ткнул пальцем в сторону гаража неподалеку. Вывеска над ним гласила: «Гараж Робина» – ну, или гласила бы, не выпади оттуда буква «А».

Согласно досье Кита, шесть независимых сообщений говорили о том, что видели в этом месте человека, похожего на фотографию Джима, которую Кит выложил на форум. Элис говорила себе, что, даже несмотря на путаницу, это должно что-то значить. Джим может быть там, внутри. У нее вспотели ладони.

Сначала они никого не увидели. Посреди гаража на подъемнике стояла машина с открытым капотом и снятыми дверьми.

– Вам чем-то помочь? – раздался голос откуда-то из глубины.

– Мы ищем одного человека. – Услышав голос Кита в такой обстановке, среди запахов бензина и тестостерона, Элис поразилась, как он роскошно звучит. Если не знать, насколько Кит был лишен всякого лоска и претенциозности, и уж особенно если не видеть, что он называет своим домом, можно было бы легко забыть, с кем имеешь дело. Но если Кит и понимал, какой у него голос, то не подавал никакого виду. – Его зовут Джеймс Уитнелл.

– Но он может использовать какое-то другое имя, – добавила Элис.

– Может, – человек взглянул на них повнимательнее. Элис внезапно ясно представила, как они выглядят – она в светло-голубом кардигане с большими перламутровыми пуговицами, и Кит в клетчатой рубашке, расстегнутой так, что была видна сомнительная татуировка со змеей на правой ключице. – Так вы из полиции, что ли?

– Нет! – ответил Кит. Элис не могла понять, как ему удалось дожить до его двадцати восьми лет на этой земле без малейшей способности улавливать иронию. – Джеймс – друг наших знакомых. Мы пытаемся его отыскать. – Кит извлек распечатанное фото из гостиной Мэри.

– Бен? – Послышался звук колес, скребущих по бетону, и из-за машины выехала тележка на низких колесиках. Она медленно продвигалась в их сторону. Ее толкал подросток в слишком большом для него комбинезоне. Над верхней губой у него робко пробивались первые усы. – Позови-ка мне Майка со склада, а?

Сердце Элис застучало в груди. Она взглянула на Кита, словно ища подтверждения своему страху. Они еще даже не успели обсудить, что будут делать, если найдут Джима – что они ему скажут. Если им повезет с первой же попытки, она будет многим обязана Киту.

– Что там у тебя, Робин?

Элис едва удержалась от желания привстать на цыпочки, чтобы это тягостное ожидание скорее закончилось. Подчиняясь импульсу – который впоследствии будет отрицать, – она протянула руку и вытащила руку Кита из кармана.

Тот, кто появился перед ними, был высоким. У него были темные волосы, теплые карие глаза и шрам над левой бровью. Комбинезон был ему к лицу. Он был настолько красивым, что Элис подумала, что ему был бы к лицу и мешок из-под картошки.

– Эти двое думают, что знают тебя, – старший из мужчин кивнул в их сторону и сел на скамейку позади.

– Не могу сказать о них того же. – Ни в голосе, ни в лице Майка не было ничего, противоречащего тому, что он был Джимом. Но он казался таким же удивленным, как и его босс.

– Мы ищем вот этого парня, – сказал Кит, неохотно вынимая ладонь из руки Элис и протягивая Майку фотографию.

– Ну, я – не этот парень, – ответил он, довольно удачно изображая произношение Кита.

– Вы уверены? Его зовут Джеймс Уитнелл, – настаивал Кит, несмотря ни на что.

– Да, спасибо, я совершенно уверен.

– А вы можете как-то это доказать? – спросил Кит. Элис почувствовала, как вся сжимается от неловкости. Кит искоса взглянул на нее, явно ища поддержки, но она не особо была на это способна.

– Что еще доказать? Черт возьми – да я вам что угодно докажу, лишь бы вы отсюда убрались. Вам чего – анализ крови? Визит моей матушки?

До Кита наконец дошло, что настроение в гараже изменилось; он сложил и убрал фотографию и начал щипать себя за шею сбоку, погрузившись во внимательное изучение собственного локтя.

Майк засунул руку в карман, и был какой-то момент, когда Элис показалось, что он вынет ее, сжатой в кулак. Она слегка отступила в сторону выхода. Но увидев, что вместо этого Майк вынул бумажник, испытала прилив облегчения. Кит широко раскрытыми глазами следил, как он перебирает карточки, прежде чем вынуть одну из них.

– Вот, извольте. – Он вытащил водительские права и сунул их в лицо Киту так близко, что у того не было ни малейшего шанса разглядеть их.

Майкл Вестон. 1983 год рождения. Если Мэри около сорока, а Джим на несколько лет старше… Элис попыталась произвести в уме вычисления, но ей удалось лишь прикинуть, что Майк примерно на десять лет младше, чем должен быть Джим. Но ведь шесть разных сообщений с форума связывали это место с человеком, похожим на фото Джима, – как может быть, что все они ошибались?

– Ну, теперь я могу заниматься своими делами?

– Извините, – только и успела произнести Элис до того, как Майк скрылся на складе. Она было хотела как-то объясниться, но вовремя поняла, что с большой вероятностью ее крестовый поход за обретением чести пройдет перед стеной глухоты. Она была настолько уничтожена, что ей придется долго собираться с силами. И Майк все равно ее не услышит. Элис повернулась к Робину, который, кажется, наслаждался представлением. – Извините.

Он улыбнулся.

– Наш Майк с характером. Хотите верьте, хотите нет, но он работает здесь у меня скоро уж двадцать лет. Как его выгнали из школы, так и прислали сюда, чтоб разума набрался. Так я от него и не избавлюсь. Но он хороший парнишка.

– Я уверена. Я… Мы не хотели сказать…

– Да знаю. – Робин поднялся, сцепил и выгнул пальцы, хрустнув костяшками. – Не обращайте внимания. И удачно вам найти вашего парня. Похоже, вам всерьез это надо.

Снова оказавшись в машине, Элис хлопнула дверцей с такой силой, что боковое зеркальце затряслось.

– Осторожней, Эл. Мне бы не хотелось возвращаться туда, чтобы Майк его чинил.

Если бы взгляды могли убивать, Кит прожил бы недолго.

– Ну, по крайней мере, одним вариантом меньше, – сказал он, быстро переключаясь в мирное состояние. Он протянул руку к ее колену, но она отодвинулась к окну. Рука упала на пыльную кожаную обтяжку коробки передач. – Элли?

Она не смотрела Киту в глаза. Как можно было быть такой наивной, чтобы считать, что они преуспеют в первом же месте? Но в жизни есть вещи и похуже, чем крушение надежд. Элис подумала, как ужасно должно было быть Мэри во время собрания.

– Не забывай, у нас осталось еще четыре места, – продолжил Кит. – Не унывай.

– 32 –

2010

– Я подумал, можем пройтись до пляжа Берлинг Гэп, – сказал Джим, держась рукой за перила и натягивая вторую кроссовку. – Дорога немного холмистая, но там всего три мили. И я захватил кое-что перекусить.

Был март, последний день длинных выходных в доме родителей Джима в Сассексе. Мэри, сидя на нижней ступеньке, взглянула на Джима. Свежий воздух сотворил с ним просто чудо, а от солнца его лицо если не загорело, то хотя бы приобрело здоровый вид. Подумать только, они уже пять лет вместе, а Мэри все не может на него наглядеться. Сегодня утром именно она пыталась остаться в постели как можно дольше, закинув на него бедро, чтобы удержать в кровати. Но Джиму хотелось встать и пойти на улицу, и Мэри знала, что этой беспокойной энергии сопротивляться бесполезно.

– Слушаюсс, сэр, – отдала она ему шутовской салют. Схватила куртку и повязала вокруг пояса. Джим взял ее за руку. – После вас.

Прошел целый год с той истории, когда они чуть не расстались из-за его необъяснимого ухода с работы. Мэри тогда сказала на крестинах, что хочет быть с Джимом и в хорошие, и в дурные дни. Несколько последних были одними из лучших. Именно такие моменты поддерживали ее в трудностях, выдавшихся за последние месяцы. Посмотрев на Джима с его уверенной улыбкой, она попыталась сохранить этот образ в памяти.

Потому что теперь Мэри слишком хорошо знала, что «починить» Джима навсегда никогда не удастся, можно лишь попытаться научиться справляться с неожиданными перепадами, происходящими в его прекрасном, спутанном мозгу. Вот что происходит там прямо сейчас? Больше всего ей хотелось думать, что он чувствует себя спокойно. Она примирилась с тем фактом, что никогда не сможет понять всего происходящего у него в голове, но это не означало, что она перестала надеяться, что однажды он все же впустит ее туда.

После крестин Мэри провела бессчетное количество времени, гугля «депрессию» и изучая всевозможные способы, которыми, как ей казалось, можно помочь Джиму. Там были и лекарства, и терапия, и невообразимое множество каких-то псевдонаучных способов. Спустя недели две, когда их отношения более-менее вернулись в норму, она преподнесла Джиму стопку распечаток с выделенными местными службами. Он не стал смотреть все это даже из вежливости. Вместо этого, сдвинув всю стопку на край стола вместе с грязной посудой, он улыбнулся и взял ее руку в свои. Я сам могу справиться с собой. Это мое дело.

И хотя он, конечно, мог и сам иметь необходимую квалификацию, насколько Мэри знала, он так и не пошел ни к каким другим врачам. Никакого формального диагноза не было поставлено. Для себя она пришла к выводу, что же с Джимом не так – хроническая депрессия, – но она все-таки была художником, прости господи, а не специалистом в медицине. И все же достаточно хорошо знала его, чтобы понять, почему он настолько против того, чтобы просить посторонней помощи. Это нарушало его внутренние границы. Это было стыдно. Это была стигма. Джим цеплялся за иллюзии нормальной, успешной жизни, даже находясь на грани ее потери. После той истории с желудочным вирусом год назад он не пропустил на работе ни дня.

– Позвольте? – Они подошли к ступенькам, и Джим протянул ей руку, склонившись в поклоне, комически изображая придворного кавалера.

Это был прежний Джим. Никто другой не мог так заставить ее давиться от смеха. Два дня назад, когда он забыл, что поставил курицу в духовку, и вернулся четыре часа спустя, демонстрируя ей обугленные кости, у Мэри аж ребра заболели от истерического хохота. Ей так хотелось, чтобы это никогда не кончалось.

– С радостью.

Она поднялась, Джим последовал по ее стопам. Он поцеловал кусочек оголенной кожи между поднятым воротом свитера и основанием узла убранных кверху волос. По коже пробежало легкое щекотное покалывание.

Они шли в уютном молчании. Перед ними в кустах порхали четыре птицы. Черные головки, ярко-оранжевые грудки. Снегири? подумала Мэри. Да наверняка знал бы – он любил наблюдать за птицами. Она вспомнила, что надо бы позвонить маме. У Гэвина пару месяцев назад родился первенец, и маме было чем заняться, но Мэри знала, что она не перестает беспокоиться о своей старшей и единственной дочери, живущей по другую сторону Ирландского моря.

Конечно, Мэри ни словечка не сказала ей про все эти неприятности с Джимом. Она не могла ни с кем делиться информацией, которую сам Джим предпочитал так напряженно скрывать. Но тут было и нечто большее. Мэри хотелось верить, что она сама сможет вытащить Джима из депрессии. Одно неосторожное мамино замечание, и она, Мэри, снова вернется к мысли, что, если бы она лучше старалась, Джим был бы в порядке. Если бы ее сил было достаточно, он бы вообще не почувствовал себя так плохо.

По крайней мере, утешала она себя, у нее есть ее работа, занятие в той вынужденной изоляции, которая возникала из-за жизни по условиям Джима. В январе будет пять лет, как она начала свой бизнес с картами, и хотя он больше не рос, но с годами стал вполне стабильным. По любым меркам, это был успех, и то, что она добилась этого с нуля и только своими силами, вполне было поводом для гордости, хотя Мэри всегда была далека от самодовольства.

– Ты хочешь есть? – указал Джим на скамейку на горизонте. Это место всегда было их любимым, с отличным видом на меловые утесы. Обычно там уже кто-то сидел, но сегодня скамейка была пуста.

– Всегда.

Они уселись рядышком, и Джим достал два яблока, пакетик чипсов и термос с чаем. Он уже три месяца не пил ничего более крепкого. Когда он давал слово, то делал все, чтобы его сдержать. С выпивкой это не всегда было просто, но раз уж он обещал Мэри всегда быть с ней рядом, на краю света или в Илинге, она должна была позаботиться об остальном.

Джим налил ей чаю, передал стаканчик и обхватил ее рукой за плечи. Мэри, как всегда, почувствовала, что растворяется в нем. Она могла потерять счет времени, глядя на его профиль, такой изящный и веселый. Она осторожно провела пальцем по его скуле, представляя, как проникает туда, внутрь, и устраивается там, где ей и положено, – прямо в сердце.

– Так мило со стороны твоих родителей приглашать нас сюда, – заметила Мэри.

Надо бы им приезжать почаще. Когда они бывали тут вдвоем, оставив работу в пыльных недрах большого города, все в жизни казалось гораздо более преодолимым и управляемым. Мэри вспоминала, что такая любовь не встречается на каждом шагу. Да, в сущности, большинство людей в этом мире вообще ничего такого даже представить себе не может. Это редкая удача.

– Они сами здесь нечасто бывают.

В голосе Джима прозвучала не враждебность, а какое-то странное безразличие. Мэри уже знала, что он никогда не был так близок с родителями, как она со своими, что они всегда слишком давили на него. То ли из-за этого, то ли из-за всего остального, но Джим никогда не делился с ними своими ментальными страданиями. Мэри даже представить не могла, что бы они сказали в таком случае. Они были из твердолобых. Если бы это было не так, то Ричард давно бы уже попытался как-то помочь Джульетт, которая всегда была лишь наполовину в этом мире, а другой половиной – с Сэмом.

– Ну, я – по крайней мере – всегда рада здесь побывать. – Мэри поцеловала Джима в щеку. Он не взял с собой бритву, и щетина у него на щеках уже почти превратилась в бороду.

– Я тоже. Я тут подумал, про нас…

Со времени этого их ужасного разговора год назад любое упоминание Джимом их отношений вызывало у Мэри ускорение пульса.

– И до меня дошло, как многим я тебе обязан.

Она нахмурилась.

– Я знаю, что не всегда было просто, – продолжил Джим. – И что со мной было тоже совсем не легко. Я знаю, что часто замыкаюсь в себе, потому что не хочу огорчать и расстраивать тебя; ну или потому, что иногда не могу найти слов, чтобы описать свои ощущения. – Мэри стиснула его руку. – В прошлом году мне было просто ужасно. Хуже, чем до того, как я встретил тебя. Я не знаю, что это было и откуда взялось, но мне было очень плохо. Я хотел убежать из собственной головы – от всего этого дерьма.

Мэри подумала, покинет ли когда-нибудь Джима это его бесконечное желание убежать. Впервые он заговорил об этом, когда они только встретились, когда он рассказал ей про Сэма. Это беспокойство Джима как-то всегда пугало ее. Но ведь они же договорились справляться с этим вместе, прямо сразу, на месте, не запуская?

– А ты оставалась со мной и ждала, пока мне станет лучше. Я не могу выразить, как я благодарен, что ты не оставила меня.

– Тебе не за что благодарить…

– Нет, – перебил Джим. – Есть за что. Потому что ты слишком хороша и слишком терпелива, чтобы понять, что для меня это значит. Я и сам не знал, пока не достиг самого дна, что ты нужна мне, что ты – мое надежное место, мой дом, куда я могу вернуться.

– Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя. Ты никогда не узнаешь, как сильно, Мэри. Но, поверь мне, без тебя я бы совсем пропал.

Она вдруг поняла, что до сих пор смотрела на любовь не с той стороны. Она подходила к ее пониманию поверхностно и, таким образом, даже близко не осознавала ее сущности. Любовь – это не про то время, когда ты танцуешь от счастья на потолке, это о том, когда ты поднимаешь другого с пола.

До встречи с Джимом она была застывшей, застрявшей и в доме, и в работе, не приносящей ей радости. Джим научил ее летать. Он спас ее, показав, что «достаточно» – это мало; он приподнял ее над принятием своей судьбы. Теперь пришел черед Мэри сделать для него то же самое, пусть даже и в совершенно иных обстоятельствах, с гораздо более высокими ставками. Потерять Джима было невозможно – он был для нее всем.

Когда она заговорила снова, ее голос был достаточно громким и твердым, чтобы донестись до самого моря.

– Я всегда буду твоим надежным местом, твоим домом, куда ты сможешь вернуться.

– 33 –

2018

За следующие пару дней Элис с Китом, мотаясь зигзагами по северу Англии, проверили три из оставшихся четырех свидетельств. Они посетили управляющего почтовым отделением в Ливерпуле и убили полдня на подтверждение того, что Стивен, бухгалтер по найму, работающий в Йорке в компании одиннадцати служащих с большим опытом подслушивания, категорически им не подходит.

Вчера благодаря настойчивости Кита в доме для престарелых под Ньюкаслом им удалось две минуты поговорить с Оуэном, который сорок лет проработал там садовником. Он и сам мог бы сойти за одного из престарелых обитателей этого дома; когда он поклялся, что за все годы его службы у него под началом не работал никто, напоминающий Джима на фотографии, им пришлось отступить перед его непреклонной убежденностью.

Таким образом, у них оставалось всего лишь одно место для проверки – ферма возле Алнвик в Нортумберленде. Согласно информации, полученной Китом на форуме, три ее работника шесть месяцев назад видели человека, похожего на Джима. Он проезжал мимо в компании другого человека, заметно старше. Хотя это казалось правдоподобным, Элис начала терять надежду. Это был их последний шанс. И, судя по всем четырем предыдущим провалам, трудно было поверить, что сейчас что-то изменится.

Кит настоял на том, чтобы перед последним рывком они остановились переночевать. Элис не могла возражать, ведь именно он все это время был за рулем. Кроме того, было больше десяти вечера, и, когда они оказались в хостеле, Кит рухнул и заснул на верхней койке, едва Элис только успела расшнуровать ботинки. Она ощутила разочарование, каким бы нелепым это ни казалось. Но она была уверена, что без Кита в качестве жилетки у нее не было шансов избавиться от всепоглощающего чувства огорчения.