— Терпение. Дайте нам закончить операцию по нашему плану. Будем действовать постепенно, без особого риска. Таким образом мы надеемся получить полную номинальную стоимость, то есть двести шестьдесят две тысячи наличными. Вы получите третью часть — что-то больше восьмидесяти семи тысяч. Очень кругленькая сумма, мистер Бронсон. Собственно, это больше, чем вы получили бы, если бы завладели всей суммой и попытались продать ее целиком. Не забывайте: мы получили всю сумму всего за шестьдесят пять тысяч. Говорю вам вполне откровенно, это щедрое предложение, и советую принять его.
— Разве это не будет глупостью с моей стороны? Что мне делать, когда вы эти деньги пустите в продажу? Как докажу свое право на треть?
— Мы составим подробное признание, за подписью моей и мистера Катона. Получив свою долю, вернете нам документ. Кроме того, мистер Бронсон, деньги могут оказаться недосягаемыми, как вы хорошо понимаете. Что мне, к примеру, помешает сжечь их? Может, лучше это, чем сесть в тюрьму?
— Я скажу вам, Вэрни, почему игра пойдет по моим правилам. И почему играть иначе я не собираюсь. Во-первых, на меня объявлен розыск. Приезжая в город, я уже рискую и больше там не появлюсь. Меня разыскивает полиция за нарушение закона о надзоре. Задолжал штату больше семи лет. Бронсон — мое настоящее имя. Дэнни Бронсон. Говорю это потому, что вам это ничего не дает. Во-вторых, я уже все спланировал. У меня есть связи в Чикаго, достану там новый паспорт — и очень быстро. Точно знаю, куда отправлюсь. Полечу в Турцию, деньги заберу с собой. Мне их незачем продавать — использую там по номинальной стоимости. И никакой опасности, что турки меня выдадут.
— Принимаю к сведению. Но учитываете ли вы, что по сути прояснили позиции в наших переговорах?
Вэрни впервые улыбнулся — широко, но зловеще холодно.
— Что вы имеете в виду? — встрепенулся Дэнни.
— Не позволю себя разорить. Не остановлюсь ни перед чем — клянусь. Клянусь всем святым на свете, Дэниел Бронсон. Либо вы предлагаете разумные условия, либо я уничтожу деньги. И тогда у вас появится возможность отсидеть свои семь лет, Катон сможет умереть, а я сумею постепенно выплатить долги. Меня вы не запугаете. Я решил это сразу же, положив трубку после вашего звонка.
Дэнни посмотрел в глубоко посаженные глаза:
— Сожгите их, Вэрни. Избавьтесь от них. Прекрасно знаете, какие это горячие деньги. Уже более трех лет — самые горячие в Штатах. Мне достаточно стукнуть парням из ФБР, и на вас насядет куча профессионалов. Они разнюхают, от кого вы получили деньги. Докажут, что они у вас были. И тогда уж вообще не будет иметь значения, сожгли вы их или нет. Хотите продолжать такую игру?
Вэрни, откинувшись на стуле, произнес дрогнувшим голосом:
— С вами трудно иметь дело, Бронсон.
— Мы уже обменялись ходами, я знаю — вы загнаны в угол, но не хочу, чтобы совершили какую-нибудь глупость — ни вы, ни Катон. Понимаю, следует что-то оставить и вам, согласен. Мне нужно двести тысяч. Сто девяносто пять могут быть из тех горячих, а пять — нормальные, которые можно использовать всюду, в небольших купюрах. Вам останется… посмотрим, сто тридцать две тысячи меченых долларов. Можете избавиться от них через свои каналы, удвоив при этом свой вклад.
— Этого не хватит.
— Должно хватить. Черт побери, если вы действительно влипли, почему бы не прижать Катона, возьмите все, что останется, делайте, как я. Хуже не будет.
— Этого не хватит.
— Я предлагаю шанс, используйте его.
Вэрни приподнял густую бровь:
— Или…
— Или я уничтожу вас, не задумываясь, что будет со мной. Семь лет пролетят быстро. Доставите мне деньги сюда, в среду. И не жмитесь — ни центом меньше. Только умерьте фантазии, я ведь сказал уже — все описал и укрыл в надежном месте.
Вэрни, опустив глаза, долго рассматривал руки с крепкими костяшками. Наконец кивнул:
— Хорошо.
— В среду.
— В среду, после полудня.
— Я после этого здесь не задержусь.
— Миссис Катон уедет с вами?
— Собирается.
Вэрни поднялся:
— Глупая, ничтожная женщина.
Дэнни смотрел, как «додж» удаляется по дороге из гравия, сворачивает на проселок и исчезает за деревьями. Вернувшись в дом, бросил в стакан два кусочка льда, налил виски. Зашел в спальню и, ухмыляясь себе в самое большое зеркало, молча выпил.
5
Пол Вэрни
Хотя осложнения у Вэрни возникли год назад, ему казалось — неудачи преследуют его всю жизнь. Для преодоления любой неприятности требовалось раз от раза все больше усилий. В прошлом он привык полагаться на Бэрта Катона с его общительностью, оптимизмом, ясной и смелой мыслью.
Однако того Бэрта уж нет, а вместо него остался помеченный смертью старик, полный опасений, слезливый, подавленный депрессиями. Как он мог совершить такое безумство — проболтаться Друсиле? Ведь они готовили акцию в абсолютной тайне, со всеми предосторожностями.
Езда за рулем отвлекала, успокаивала, и, возвращаясь в Хэнкок, он вспоминал, как гордился тем, что взялся за дело с исключительной предусмотрительностью, не оставив ни единого следа. Никто не в силах доказать, что он на машине ездил в Талсу и вернулся с деньгами в багажнике. Уже больше трех лет люди ломают голову, что стало с деньгами из дела Роуверов. В то время, когда все разыгралось, он внимательно следил за сообщениями в газетах. Если бы кто-нибудь тогда сказал ему, что он станет обладателем тех денег, он пришел бы в ужас.
Кэлвин Роувер — богатый житель Хьюстона, из коренных, наживший миллионы на нефти, участках для ранчо и транспорте, рослый, сердечный человек, который лишь в сорок лет женился на очень красивой девушке из Форт Уэрта. Через год с небольшим после свадьбы у них родились мальчики-близнецы, а еще через два года — дочка. Роуверу принадлежало летнее поместье в холмистом краю к северу от Сан-Антонио — большой, но скромный дом на 15-акровом участке земли в излучине реки Гуадалупе, недалеко от городка Бандера. Часть земли он приказал оборудовать под посадочную площадку и в жаркие месяцы летал в офис и возвращался на личном самолете. Одним августовским утром, в среду, вместе с ним в Хьюстон полетела и жена, чтобы пройтись по магазинам. Дети остались в летнем доме с поваром, горничной, там же находились трое рабочих с подрядчиком. Мальчикам было тогда девять, девочке — семь лет.
Около полудня близнецы исчезли. Один человек сообщил, что видел старый фургон, стоявший на подъездной дороге к Роуверам. Было это, наверно, часа в два. Марку машины не разглядел — стояла далеко, сколько внутри людей, не обратил внимания. Он вообще забыл об этом случае и вспомнил только в полночь, когда его опрашивал капитан дорожной инспекции. На следующее утро недалеко от места, где стоял фургон, обнаружили обрывок коричневой оберточной бумаги, придавленный камнем. На нем чернилами было написано: «Если хотите видеть своих детей живыми, соберите полмиллиона долларов в мелких купюрах и ждите, пока не дадим знать».
Роувер с большим трудом достал требуемую наличность — так, чтобы не привлечь внимания газетчиков. Полиция работала тщательно, оперативно, и после положенных семи дней было подключено ФБР. Похитители не объявились. На совещании штаба по розыску решили подготовить другие деньги, которые потом можно будет опознать. Заказали полмиллиона совершенно новых купюр достоинством в десять, двадцать, пятьдесят долларов, заменив ими деньги, собранные Роувером. Денежные знаки подвергли механической и ручной обработке, чтобы они казались старыми, бывшими в употреблении, перемешали для нарушения последовательности номеров серий и упаковали. Надеялись, что при таком количестве похитители вряд ли способны заметить последовательность серий. Деньги уместились в два больших чемодана.
Через десять дней после похищения в контору Роувера пришло письмо. Отправлено из Далласа. Ни бумага, ни конверт, подвергнутые экспертизе, не дали никаких сведений. В письме излагался план передачи денег, настолько продуманный и неуязвимый, что его так никогда и не сообщили журналистам. Похитители обещали: как только получат деньги, мальчиков отпустят в каком-нибудь большом городе. Полиция, бессильная что-либо предпринять, согласилась на передачу выкупа, которая благополучно и состоялась на двенадцатый день после похищения. Три страницы с номерами серий тихонько разослали по всем банкам. Прошло две недели, а мальчиков не отпустили.
Их трупы обнаружили в полутора километрах от городка Вандерпул, почти в тридцати километрах от летнего поместья Роуверов. Обоих мальчиков убили, проломив череп, бросили в мелкий ручей, небрежно прикрыв камнями и песком. Вода и ветер оголили детскую ногу, и на каменную могилу наткнулся местный пастух. После этого убийство обсуждалось со всеми подробностями, за исключением того, что номера купюр переписаны.
Деньги объявились в банках города Янгстаун, в Огайо. Следы привели к юноше, ездившему в небольшом фургоне с пенсильванским номером. Он арендовал фермерский домик под Оранжвиллем, недалеко от границы Пенсильвании. Когда ферму окружили, завязалась перестрелка, в ходе которой один полицейский был серьезно ранен, а трое обитателей дома — юноша, пожилой мужчина и молодая женщина — убиты. Все состояли на учете в полиции. Молодая пара числилась среди наркоманов. Один из чемоданов, в котором оказалось более ста шестидесяти пяти тысяч, доставили в полицейский участок Янгстауна.
Слухи о другом чемодане: найден он или нет, если да, то какова его судьба, — противоречили один другому. Информация о переписанных номерах денежных знаков попала в газеты, на радио, экраны телевизоров. Полицейские службы штата, округа, городские вели интенсивное расследование в сотрудничестве с федеральной полицией. Второй чемодан, если он в самом деле существовал, отыскать не удалось. Одни утверждали, что в похищении были замешаны, по меньшей мере, еще один или двое участников, а потом группа разделилась. Другие считали — оставшиеся деньги присвоил кто-то из полицейских. Но если и остались соучастники, они, конечно, осведомлены, что не смогут воспользоваться добычей.
Пол Вэрни и не думал о тех деньгах, когда к нему заявился Роджер Диксон. Они были хорошо знакомы, даже близки, будучи студентами юридического факультета, но потом, после выпуска, связь оборвалась. Диксон в Детройте занялся уголовным правом, дела его шли в гору до самого 1949 года, когда Роджера привлекли к ответственности за взятки городским властям. Его изобличили, лишили должности и, наложив штраф, исключили из коллегии адвокатов. Вэрни узнал об этом из газет, удивившись легкомыслию Диксона.
Минуло уже, пожалуй, два месяца после инфаркта Катона, когда Вэрни как-то вечером, приехав из конторы в частный клуб, где занимал комнату, обнаружил, что в холле его дожидается Роджер Диксон. От него веяло благополучием и самоуверенностью. Они поднялись в покои Вэрни.
Комната Пола отличалась старомодным уютом и удобствами. Они выпили виски.
— Старина Пол, — начал Диксон, — выглядишь в точности, как я и предполагал. Оправдал собственные надежды. Я не раз думал, что ты, пожалуй, с рождения ощущал себя самодовольным холостяком. Что случилось с Мелиссой?
— Мы поженились. А шесть лет назад с ней произошел нервный срыв, начались припадки. Сейчас она в специальном заведении. Мальчика тоже здесь нет — в школе. Ему сейчас пятнадцать.
Вэрни ожидал естественной реакции — сочувствия и симпатии. Однако Диксон, насмешливо, даже язвительно улыбаясь, заметил:
— И ты наслаждаешься каждой минутой их отсутствия?
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что хорошо тебя знаю. Впрочем, оставим это.
— Ты выглядишь весьма преуспевающим, Роджер.
— Конечно, тебе известно, что у меня были неприятности. И ты разочарован оттого, что не встретил меня на углу с жестянкой для подаяния.
— Ну почему же, я рад, что дела твои идут хорошо. Диксон с неприятной усмешкой подтвердил:
— Еще бы, разумеется, рад. Славный старина Пол. Всем он желает самого лучшего. Но меня-то не проведешь. Тебе ни до кого никогда не было дела. Мы ведь жили в одной комнате, Пол. Возможно, другим еще не удавалось проникнуть за твой фасад, только не мне. Не знаю, что тебя изуродовало, но когда мы познакомились, ты уже весь состоял из неживой материи.
— Извини, я не стану слушать подобные вещи.
— Станешь, Пол. Будешь слушать, потому что мне известно — ты крепко сел на мель, еле-еле унес ноги от обвинений в нарушении закона и сейчас прекрасно соображаешь, что я пришел с выгодным предложением, на котором ты сделаешь деньги. Так уж не мешай, дай выложить все, чего мне давно хотелось.
— Ты всегда был чересчур эмоционален.
— В отличие от тебя, Пол. Эмоции для тебя не существовали. Я же видел, как ты добиваешься своего. Холодный как автомат. Ни сожалений, ни преград, никакой этики.
— Дисквалифицированный юрист читает мне лекцию об этике.
— Речь идет об этике в человеческих отношениях. Стоило кому-то или чему-то оказаться на твоем пути, ты безжалостно с ним расправлялся, сметая с дороги. Никогда не встречал я такого бесчувственного, хладнокровного, страшного честолюбия и тщеславия… Мне хотелось выяснить, что тебя сделало таким, каким ты был и остался.
— Тебе не кажется, твоей речи не достает оркестрового сопровождения?
— Не мешало бы включить заранее. Итак — безграничное корыстолюбие, плюс исключительный эгоизм, плюс неумолимый, методичный интеллект. Мне бы сразу понять тебя и держаться подальше. Тогда ты, может, и не пожелал бы жениться на Мелиссе. Она тебе понадобилась потому только, что была нужна мне.
— Мелисса выбрала сама.
— Она тебя не знала. А я следил за тобой, Пол. Денег и положения ты добился, как можно было предвидеть, очень быстро. И потом пошел в гору. Рвался вверх и наконец поскользнулся, словно осел на льду. Когда я узнал об этом, в ту ночь я на радостях напился, Пол. Отметил событие. И ставил выпивку всем подряд: пейте за полный крах Пола Вэрни — самого крупного мерзавца на свете!
— Ты по-прежнему слишком чувствителен, Роджер. Вот упомянул методичность моего интеллекта. Напрашивается естественный вопрос. Похоже, ты меня… осуждаешь. И при этом даешь понять, что готов сделать мне выгодное предложение. Значит, предложение сомнительное, верно?
— Логичный вывод. Но я в этом деле всего лишь посредник. Когда выслушаешь всю историю, поймешь, почему мы совершенно естественно вышли на тебя. В душе ты готов нарушить закон, но в глазах общества относительно чист. Безнравственный человек, но сообразительный проныра. Злобный, но отважный. Я всегда признавал твои достоинства. Главная задача — все обдумать, спланировать, и с этим ты справишься. Можешь отхватить двести тысяч свободных от налогов долларов. Повторяю, я только доверенное лицо — передаю предложение. Будь моя воля, близко бы тебя не подпустил, если бы знал, как обойтись. Но ты прямо создан для такого дела.
Вэрни сложил бледные, крепкие кисти:
— Слушаю.
Диксон, придвинувшись со стулом, понизил голос:
— Помнишь дело Роуверов? С деньгами? Они не объявились. И остаются горячими, всегда будут в розыске. Триста двадцать семь тысяч — все бумажками по двадцать, пятьдесят долларов. Тогда ночью их заграбастал полицейский из округа, отвез их километров на пять подальше, сунул в кусты, а на следующее утро забрал. Сидел на них почти год, боялся трогать, даже не раскрыл чемодан. В конце концов продал их за десять тысяч нормальных, чтоб не страдать от бессонницы. Купил их один спекулянт из Кливленда, но, чуток поразмыслив, был страшно рад, когда неделей позже удалось сплавить моему приятелю в Детройте за пятнадцать тысяч. Мой клиент надеялся посидеть на них пару лет, и, когда деньги поостынут, рискнуть пустить их в дело. А они не остыли. Ему сейчас срочно нужна наличность, поэтому — продает. Цена — восемьдесят.
— А почему ты обратился ко мне?
— Их невозможно продать обычным способом — никто не хочет связываться. Если перекупщика схватят, ему трудно доказать, что в похищении он не замешан. Примерно месяц назад мы все обсудили. У меня возникли кое-какие идеи, одна из них — ты.
— Какую пользу извлеку из этих денег я?
— Ты чистый. И Катон тоже. Вы оба способны рисковать. Ты можешь вывезти их из Штатов. Черт побери, оба можете ехать куда вздумается, вывозить понемногу. В конце концов можно положить их в сейф — в Южной, Средней Америке, в Мексике. Там их можете вложить в дело. Предположим, в Рио ты идешь в пять, шесть банков. Эти деньги ведь можно обменять на другую валюту, а затем — опять на доллары. Через несколько месяцев меченые вернутся в федеральный резервный фонд. Но тогда уже невозможно будет проследить, откуда они.
— Почему ты сам не займешься этим?
— Потому что мне трудно достать паспорт для выезда. И нет законного предлога для деловых поездок. А у тебя с Катоном есть акции Панамской пароходной компании и двух небольших южноамериканских авиалиний.
— Откуда, черт побери, тебе это известно?
— Ого, Пол, впервые услышал, как ты выругался. Пусть тебя не волнуют источники моих сведений.
— Те акции практически ничего не стоят.
— Но они у тебя есть.
— Разве не может кто-нибудь из твоих… сообщников выехать из Штатов?
— Вокруг этих денег, Пол, царит какой-то суеверный ужас. Неразумный, согласен, однако так обстоят дела. Мой приятель, который готов их спустить, три месяца назад был во Франции. Захватил с собой пятьдесят тысяч, но извелся от страха и привез назад нетронутыми, а весь горячий улов перепрятал в надежное место. Надеюсь, ты достаточно трезво смотришь на жизнь и не страдаешь суеверностью?
— Сколько получишь ты?
— Десять процентов.
— Почему бы ему не забрать весь улов и не переселиться куда-нибудь в другие края?
— Он патриот: ему нравятся молочные коктейли и кондиционеры. И ведет еще кое-какие игры. Устраивает?
— Я… должен подумать.
— Не упусти шанс. Деньги достанешь?
— Не сразу. В данный момент вряд ли. Может, вместе с Катоном сложимся, если он согласится.
— Согласится, если соображает, как ты, Пол. Я так и сказал месяц назад своему приятелю: нужно продать кому-то из легальных. Здесь чересчур рискованно пускать их в дело. Тысячи три, может, истратишь, а потом какой-нибудь буквоед в окошечке банка сверится со списком. Когда начнется охота, ты и не узнаешь. Станут затягивать сеть, используя каждую купюру как след, обложат, как свора собак зайца.
— Как мне с тобой связаться?
— Остановился в отеле «Хэнкок». Буду ждать.
— А как я узнаю, что это действительно те деньги?
Может, мне всучат гору фальшивых бумажек?
Диксон ухмыльнулся:
— Чтобы развеять сомнения, дружок, возьми одну из этих пятидесяток и проверь в банке.
— Но…
— Деньги те самые. Получишь список на трех страницах тех номеров серий, можешь проверить. За каждый свой доллар купишь три… нет, четыре.
Катон, без сил покоившийся в постели, выслушав, пришел в ужас. Потребовалось целых два часа, чтобы его уговорить, и когда Пол уезжал, тот был при последнем издыхании. Зато Вэрни добился четкого представления о пределе их возможностей: Бэрт дает сорок, он двадцать пять тысяч, и больше у них не остается ни цента. Шестьдесят пять тысяч.
Диксону предложил шестьдесят. Тот сначала рассмеялся, потом расстроился и, наконец, пришел в ярость. Пол не уступал. Диксон отправился на телефонные переговоры. Вернувшись, объявил: не менее семидесяти. Пол предложил шестьдесят пять, предупредив, что это максимум. На этот раз Диксон отсутствовал дольше, а когда возвратился, сказал:
— Ладно. Отлично, просто как в сказке. Аукнулись мои десять процентов — дает только пять. Вместо восьми тысяч получу паршивых три с четвертью, а он заработает всего на тысячу с четвертью меньше, чем если бы отдал за семьдесят. Ладно, записывай: Хоган, 68681. Готово? Это заведение в Талсе. Позвони в любой день на будущей неделе прямо из Талсы. Спросишь Джерри. Эти шестьдесят пять тысяч наличными имей при себе — не в тысячах. Когда подойдет Джерри, спроси, где можно купить хороший, обкатанный «кадиллак». Он назовет адрес и там с тобой встретится.
— Талса!
— Город как город. Где-то в Оклахоме. Вряд ли тебе понравится — мало кто его хвалит.
Прощаясь, оба понимали, что видятся в последний раз. Диксон, испытующе, с любопытством глядя на Вэрни, произнес:
— Для тебя, вероятно, это было серьезным испытанием.
— Что именно?
— Когда тебя выбили из колеи. Первый удар в твоей жизни, настоящее потрясение, Пол. И как ты — грыз ковер или бегал по комнате?
— Чувствовал себя обманутым.
— Больше, Пол. Испытал шок: весь мир для тебя перевернулся. Как смели укротить единственного на свете Пола Вэрни! Удивляюсь, как ты не покончил с собой. Или не сошел с ума. По-моему, ты не Из тех, кто способен примириться с крахом. Знаешь, я порой вспоминаю минуты, когда тебе хоть в мелочах кто-то вставал поперек пути. Ты был готов на убийство.
— Ты всегда отличался буйной фантазией, Роджер.
Диксон вздохнул:
— Оказывается, плохо тебя знаю. Ты вернешься — загребешь кучу денег. Оттянешь смерть Катона, добьешься успеха любой ценой. А у меня останется единственная маленькая надежда: никогда больше с тобой не видеться.
— Думаю, ты сможешь это устроить, Роджер.
Никому не сказал, куда едет. В конторе объявил, что отправляется на рыбалку. Катон с лицом покойника дотащился до банка и, приказав принести сейф в кабину, достал всю наличность, затребованную Полом. Слава богу, у обоих в резервном фонде не оказалось тысячных банкнот — одни сотенные и немного по пятьдесят долларов. Вэрни положил деньги — две пачки толщиной сантиметров по десять, стянутые каждая резинкой, — на самое дно ручного чемоданчика. Ночью обдумывал предстоящие действия, а наутро, вложив каждую пачку в коробки от сигар с надписью «до востребования», отправил почтой на имя В. В. Уорда в отель Талсы, где под этим именем заказал номер.
Через три дня, приехав в Талсу, позвонил в отель и, выяснив, что коробки получены, распорядился положить их в сейф отеля. Поселившись в номере, получил на них квитанции и послал их сам себе в Талсу до востребования. Затем, когда уж ничего больше не смог придумать для подстраховки, зашел в телефонную будку, набрав номер, спросил Джерри и понес чепуху насчет обкатанной машины.
Вечером его подобрали на темном углу в нескольких квартала от отеля: посадили на заднее сиденье между двумя молчаливыми личностями. У водителя на голове была баскетбольная шапочка, не скрывавшая оттопыренных ушей, его силуэт временами освещался летящими навстречу фонарями, когда они выехали за город и на приличной скорости помчались в неизвестность. Остановившись наконец, шофер вышел из машины, отворил ворота, снова сел за руль и подъехал к самому дому. Вэрни заперли в маленькой комнатушке, где стоял дешевый темно-синий чемодан с широкой серой полосой, набитый деньгами. Проверил номера серий по списку, полученному от Диксона, — деньги выглядели настоящими. Попробовал было пересчитать, но бросил, понимая, что здесь все. Постучал в дверь — его выпустили. В темном коридоре с ним заговорил приземистый тип, лицо которого разглядеть было невозможно.
— Устраивают?
— Да.
— А ваши где?
— Получу их завтра после девяти.
— Тогда оставайтесь здесь на ночь, завтра вас отвезут в город, и когда они будут в ваших руках, привезут обратно.
— Нет.
Помолчав в недоумении, парень спросил:
— Что же вы предлагаете?
— Эти заберу с собой. Ваши люди могут быть рядом. Утром передам им свои деньги.
— Нет, так не пойдет.
Вэрни осенила новая, более удачная мысль:
— Отвезите меня сейчас в город. Завтра в десять встретимся где-нибудь в людном месте, выбирайте сами. При встрече решим, где произвести обмен.
Они встретились перед большим магазином, Вэрни узнал чемодан. Лицо приземистого типа оказалось бесстрастным, и весь он слегка напоминал индейца.
— Если место назовете вы, может, там заготовили мне ловушку, то же можно думать обо мне. Так куда пойдем?
— Возьмем такси.
— Здесь нет стоянки, придется ловить по пути. Надеюсь, появится — я весь в поту.
Через минуту показалось такси. Остановив его, Вэрни огорошил таксиста вопросом:
— Куда вы отвезли последнего клиента?
— За город. А в чем дело?
— Где ближайшее общественное здание — большое, куда вы возили пассажира?
— Что за чертовщина? Куда я?… на вокзал.
Вэрни посмотрел на приземистого — тот кивнул.
— Везите нас туда, пожалуйста.
На вокзале они направились в мужской туалет, заняли по кабинке. Вэрни, усевшись на унитаз с чемоданом на коленях, открыл его. Поворошил пачки до самого дна, чтобы убедиться, что верхний слой не является обманным. Захлопнув чемодан, вышел. Из соседней кабины раздался резкий окрик: «Берегись! Стой там, чтоб я видел твои ноги». Вэрни услышал шорох разворачиваемой бумаги. Ждал минут пять, чувствуя, как по рукам стекает холодный пот. Дверь раскрылась, и приземистый вышел, крепко держа под мышками коробки от сигар. Вэрни ожидал каких-то слов, однако парень, ограничившись коротким кивком, исчез. Вэрни торопливо последовал за ним, держась метрах в двадцати сзади. Увидев, что тот зашел в телефонную будку на другом конце вокзала, быстро вышел на улицу и, подозвав такси, велел отвезти в гараж при отеле. Заперев чемодан в багажнике, вывел «додж» из гаража и остановился перед входом в отель. Через десять минут он уже выезжал из города. Тревога отпустила его лишь после того, как, миновав Бартлсвилл, он выехал на шоссе номер 75, идущее на север. Кажется, пронесло. В багажнике лежало триста двадцать семь тысяч долларов. Катон, хотя из шестидесяти пяти тысяч ему принадлежало сорок, согласился поделить добычу поровну.
Договорились, что можно рискнуть и положить деньги в сейф. Катон опять велел отвезти его в банк. Запершись в одном из малых боксов, они тщательно пересчитали деньги. Катон захотел разделить их пополам, чтобы каждый сам хранил свою долю.
— Было бы лучше все деньги сложить в мой сейф.
— Нет уж, спасибо.
— Пошевели извилинами, Бэрт. Сейчас ты чувствуешь себя хорошо. Но за спиной, как ни говори, инфаркт. Что, если ударит снова? Суд постановит открыть твой сейф — представь себе ситуацию.
— А если сделать по-твоему и я… со мной случится беда, тебе здорово повезло бы, правда, Пол?
— Не очень-то красиво, с твоей стороны, говорить подобные вещи.
— И все же сделаем по-моему, Пол. По крайней мере, у тебя появится причина поторопиться с обменом.
Вэрни не смог его уговорить. Условились, что Пол в ноябре и декабре совершит длительную поездку, взяв с собой по пятьдесят тысяч из доли каждого, и проведет операции по двойному обмену их капитала в пяти штатах Южной Америки. Отмытые таким образом деньги в январе они используют для уплаты налога с доходов. Пол устроит фиктивный перевод пая из недвижимости, чтобы объяснить, откуда взялись наличные. К тому времени Катон, поправив здоровье, тоже предпримет деловую поездку и отмоет еще такую же сумму. А летом Пол позаботится об оставшихся деньгах. К осени они выплатят всю задолженность налоговому управлению; и у каждого еще останется не очень большая, но весьма кругленькая сумма. Чересчур дотошная проверка фиктивных документов по переводу недвижимости в наличные могла бы вызвать неприятные вопросы об источнике доходов, но такой контроль вряд ли возможен. К тому же, когда Пол выполнит свою миссию в Южной Америке, Катон — в Средней и, наконец, Вэрни произведет обмен в Европе, у них появится большое преимущество во времени на случай расследования по поводу происхождения денег. Смелый рассудок и холодный расчет на каждом этапе операции обеспечат успех.
Вэрни оставил машину в гараже клуба и, войдя через задний ход, поднялся лифтом на третий этаж в свою комнату. Возвращаясь с дачи, он испытывал глубокое беспокойство, так как езда не позволяла сосредоточиться, отвлекала от четких, целенаправленных, методичных размышлений, что, собственно, и отличало его характер. Кроме того, опасения, страх выводили из душевного равновесия: перед глазами маячила хитрая, упрямая физиономия Дэнни.
Теперь Вэрни готовился к взвешенным, холодным рассуждениям, от которых сейчас зависит все. Облачившись в поношенную домашнюю куртку, он уселся в глубокое кожаное кресло лицом к окну. Небо над городом было затянуто облаками, и в комнату просачивались серые сумерки.
Болтливый, больной муж. Жена больного мужа, выбравшая неподходящего партнера для сексуальных забав. Жизненная эпопея Бронсона. Подорванное здоровье Катона. Семь лет, которые Дэнни задолжал штату. Его письменное сообщение для собственной защиты, подстраховки. Таковы факты. Вэрни исследовал каждый из них, перебирая один за другим, оценивая, изучая последствия. Несомненно, существует способ, как добиться, чтобы отдельные факты состыковались, если к ним добавить новые. И в результате должна возникнуть единственно приемлемая картина.
Основное положение: опасная ситуация, любой ее поворот может привести к смерти Катона. Следовательно, первый необходимый шаг — забрать деньги из его сейфа. Катону нужно предъявить спокойные, логичные доводы.
Сказать Бэрту, насколько опасно пренебрегать возможностью, что сейф могут открыть по решению суда. Объяснить, что такая возможность является источником постоянной угрозы. Убедить, что гораздо разумнее держать деньги не только в более надежном, но и доступном месте. Например, в конторе Пола Вэрни.
Решил, что этим следует заняться немедленно, завтра же.
Как только все деньги окажутся в безопасном укрытии, он может выплатить Бронсону двести тысяч. Если не найдет другого решения.
А иное решение, если оно существует, зависит от третьего лица — того, кому Бронсон оставил письменное признание. Кто это может быть? Принимая во внимание прошлое Бронсона, его досье в полиции, маловероятно, что банк или адвокат. Личная связь. Кто-то пользующийся доверием. Бронсон должен быть уверен, что тот не вскроет конверт и не узнает о действительных масштабах вымогательства. Невероятно также, чтобы он доверился уголовнику. А порядочный человек, в свою очередь, не захотел бы связываться с ним и прятать конверт, рискуя быть замешанным в подозрительные махинации. Логично предположить — кто-то другой. Родственник? Женщина?
Женщина. Голое предположение, но его стоит основательно проверить. Бронсон по характеру способен внушать женщинам страх и покорность, и эта его черта усиливает опасность: если с Дэнни что-то случилось бы, она скорее всего поступит именно так, как велел он.
Как вычислить женщину? Наблюдение за Бронсоном исключается. Выяснить его контакты невозможно. А кто знает его связи? Бронсон сказал, что нарушил закон о надзоре и его ищет полиция. Значит, кто-то непременно его разыскивает. Заставить Бронсона назвать преследователя? Вряд ли — Дэнни не из слюнтяев. А как насчет тех, кто осуществлял надзор?
Предположим, сотрудник отдела по надзору в курсе контактов Бронсона и проверил их. Можно получить информацию от такого человека? Вполне вероятно, если использовать правдоподобную, логичную, убедительную ложь. Кстати, секретарша, конечно же, записала Бронсона в книгу посетителей.
И что из этого следует? Предположение, что удастся установить связи Бронсона и конверт с исповедью можно устранить.
Единственный способ защиты от Бронсона — убить его.
Это была последняя часть головоломки. Рассматривал ее, проверяя, займет ли необходимое место. Дача изолирована от мира. Бронсон — могучий, увертливый и догадливый. Очень мало времени. Этого парня вряд ли чем остановишь, да и то ненадолго. Деньги потребовал в среду, после полудня — семьдесят два часа.
Альтернативой были бедность и позор.
Он попытался взглянуть на себя со стороны — выяснить, способен ли отнять у кого-либо жизнь. Сразу же похолодели руки. Однако рассудок подсказывал разумные доводы: Бронсон — уголовник, его разыскивает полиция — обществу от него никакой пользы, одни расходы. Смерть Дэнни, конечно, не потребует тщательного расследования: естественно предположить, что убит кем-то из его же преступного круга. Если бы риск состоял только в этом, то Бронсон представлял бы собой удобную жертву. Но наибольшая трудность состояла в том, что, судя по виду, убить его будет не легко. Хотя, с другой стороны, полагаясь на свою подстраховку, он непременно утратит бдительность.
И все же осуществить это можно лишь в том случае, если запрятанное письмо будет обезврежено, а Бронсон об этом не узнает.
Вэрни понимал, что ситуация запутанная и сложная. Но имела одно преимущество: наиболее опасный и неотвратимый шаг следовало совершить в самом конце. Сначала нужно попытаться предпринять остальные меры. Если не удастся найти конверт, выяснить, у кого он хранится, единственный выход — заплатить Бронсону. А вот если найти и уничтожить письмо, придется ликвидировать и самого автора.
Он снова прошелся по своим выкладкам. Имеет смысл убивать Бронсона, если не завладеть его исповедью? Только если пойти на отчаянный риск: после смерти Бронсона хранитель письма прочтет сообщение и может захотеть сам использовать для шантажа… придется убрать с пути и его.
Итак, еще раз хорошенько проверить. Действовать необходимо быстро, но осмотрительно, обдумывая каждый ход. Любой шаг становится основой и гарантией для следующего.
6
Джон Кифли
Кифли заказал сосиски с капустой и за едой оглядывал ресторан, раздумывая, кто бы мог дать сведения о Вэрни, с которым у него на два часа назначена встреча. Его сбивало с толку, почему тот упомянул Дэнни Бронсона.
Когда лакей ушел, доктор с лампой обошел все комнаты, но никого не нашел. Ставни были плотно закрыты, и ничто не нарушало тишины старого дома. Михаил Романович успокоился и лег в постель. Вскоре он уснул. Сколько времени прошло, Коробов не мог определить, помнил только, что кто-то сел на кровать и провел рукой по его ногам. От прикосновения доктор проснулся. Рядом, слабо мерцая во мгле, сидел его двойник и молча кивал головой, как бы звал куда-то.
— Я начал по инерции одеваться, — рассказывал впоследствии доктор Коробов, — и все время смотрел на таинственного двойника, который одобрительно кивал
Когда я был уже готов, двойник встал и медленно прошел в соседнюю комнату. Но на пороге он остановился, и вдруг слабое фосфорическое мерцание сменилось красным свечением. Он взмахнул руками и пропал. Я решительно ничего не мог понять, чувствовал панический ужас и приближение чего-то страшного. Дрожащими руками с трудом отыскал спички и зажег лампу. Свет успокоил меня. Я взглянул на часы, которые показывали четыре утра, и лег, стараясь заснуть. Проснулся от сильного толчка в плечо. Вскочил на ноги и снова увидел двойника, быстро удаляющегося и машущего мне руками. В тот же момент раздался громкий треск, из угла комнаты вырвалось пламя и поползло по стене. Я оказался в горящем деревянном доме. Бросился к выходу, отскочил, так как оттуда с шипением и свистом вырвалось пламя и опалило мне лицо и костюм. Я побежал в соседнюю комнату, куда скрылся двойник. Там было темно, я натыкался на мебель и, задыхаясь, искал окна. Но они были крепко заперты снаружи. Я стал звать на помощь, но никто не слышал меня, голос терялся в реве пламени. И тут я снова увидел мерцающую фигуру своего двойника. Он быстро подошел к одному из окон и исчез, словно прошел сквозь стекло. Я бросился к этому окну, толкнул его — оно раскрылось вместе со ставнями. Я выскочил во двор, а вслед за этим крыша дома рухнула.
НУ, А В НАШЕ ВРЕМЯ есть двойники? Как ни странно, их известно гораздо больше, чем в прошедшие века. И безо всякого преувеличения можно сказать, что, если поискать, то каждый может найти двойника или очень похожего на себя человека. Из сообщений в печати известно, что Леонарда Гиббса его сверстники, учащиеся школы, считают копией Пола Маккартни из знаменитого ансамбля Битлз\"; ирландке Элизабет Макайвер, живущей в Лондоне, немало хлопот причиняет сходство с кинозвездой Элизабет Тейлор, зато актриса Джейн Боух, которая также очень похожа на Тейлор, частенько ее дублирует; Тео Теоколи — двойник и друг Адриано Челентано, Джон Мурай поразительно похож на американского киноактера Кларка Гейбла, а англичанин Кенни Ваймарк — на известного актера Хэмфри Бога рта; американский бизнесмен Рои Кнап имеет сходство с Михаилом Горбачевым, впрочем, как и Владимир Трофимов из Москвы, а москвич Андрей Сторожука похож на Сильвестра Сталлоне; сотрудник газеты «Комсомольская правда» Михаил Чикин — на Дэвида Боуи, а москвичка Елена Лунева — на Марину Влади. Наконец, опубликованный в газете «Известия» от 7 мая 1989 года снимок голландского астронома Петера Бартеля привел в изумление моего знакомого Александра Петухова: оказалось, что они не просто очень похожи друг на друга, судя по фотографиям, у них и возраст одинаковый, они еще и пользуются компьютерами одной марки.
А сколько двойников у писателя Эрнеста Хемингуэя, в честь которого ежегодно устраивается специальный конкурс двойников?..
ПОНЯТНО, ЧТО ПОХОЖИЕ, пусть даже очень, люди — еще не «двойники» в традиционном понимании. Двойник — это второе «я», копия, буквально во всем повторяющая оригинал. И, значит, судьбы людей, зачастую разделенных пространством и не подозревающих о существовании друг друга, должны быть схожими. Возможно ли такое? В подтверждение тому есть многочисленные исторические иллюстрации, одну из которых (из собрания В. Мглинца) я приведу.
Шел 1900 год. Король Италии Умберто I зашел пообедать в один из ресторанчиков в Монза. Войдя в зал, он столкнулся с ресторатором и онемел от удивления — ему показалось, что он видит свой портрет: одного роста, то же лицо, белые усы, цвет глаз… Когда удивление прошло, король спросил, как зовут ресторатора.
— Умберто, Ваше Королевское Величество.
— Тоже Умберто? — удивился король.
- Где родился и когда?
— В Турине, 14 марта 1844 года.
— То есть в день моего рождения, и я родился в Турине.
Затем оказалось, что жену ресторатора зовут Малгожата (как и королеву), а женился он 2 апреля 1866 года (в один день с королем).
— Дети?
— Сын Витторио.
Дым в ресторане можно было резать ножом, как и плотный гул голосов. Кифли знал более половины посетителей — здесь собирались служащие окружной и городской полиции, журналисты, политики, чиновники из суда. Иногда он обедал вместе с ними за одним из больших столов, слушал, но сам помалкивал. Однако чаще усаживался один за маленький столик у стены против длинной стойки бара. Не важно, что его не приветствовали, как большинство остальных, широкими улыбками, грубыми шуточками и похлопыванием по плечу. Никогда не стремился к популярности, считая такое желание неестественным и смешным.
— Как и наследник трона. С каких пор вы здесь?
Кифли почти заканчивал обед, когда появился мужчина, которого он знал достаточно хорошо, — пятидесятилетний здоровяк Билл Слатер. Начав с патрульного, он очень скоро дошел до детектива, изучая право в вечерней школе. Его определили в особый отдел, которым руководил окружной прокурор, а после окончания учебы Билл был назначен его заместителем и оставался на этой должности вот уже более десяти лет, несмотря на перемены в руководстве.
— Я открыл этот ресторан 8 января 1878 года.
Слатер уселся у стойки, и Кифли, подойдя сзади, похлопал его по плечу. Обернувшись, тот нехотя улыбнулся:
Для короля это число было датой коронации. Они выяснили и многие другие общие моменты их жизни: оба участвовали в одних и тех же битвах, проявили себя смелыми и отважными, получили медали за храбрость, оба занимались легкой атлетикой.
— В чем дело, Джонни?
Они договорились встретиться на следующий день на легкоатлетических соревнованиях, однако встреча не состоялась. «Ресторатор мертв, несчастный случай с оружием…» — сообщили королю.
— Можно тебя на минутку?
— Жаль его, — вздохнул Умберто I — Хотя с другой стороны… только теперь я чувствую себя самим собой. Не все, Однако, совпало в наших судьбах: он уже не живет, а я…
Бросив приятелям у стойки, что сейчас вернется, Слатер с кружкой темного пива подсел к столику Кифли.
Умберто I не успел закончить: раздались выстрелы, и король упал.
— Билл, один из моих поднадзорных удрал. Дэнни Бронсон. Тебе ничего это имя не говорит?
ДУБЛЕРЫ ЛИ ОНИ? Отражения, в которых проявляется закон симметрии? И кто «автор» людей- двойников — природа, либо они продукт «небесной технологии»? Чем больше собирается подобных фактов, свидетельств, удивительным образом перекликающихся с мифами и сказаниями разных народов, тем больше я убеждаюсь, что придти к какому-либо однозначному выводу невозможно. Словами Шри Ауробиндо, «и жизни наши — это тайна, что глубже всех фантазий наших».
— Да нет, ничего особенного. Один из ребят Кеннеди. Такой блондинистый силач?
— Он самый. Бросил работу, отказался от квартиры и унес ноги. У меня для него повестка. С Джонни Кифли эти шуточки не пройдут.
В двенадцатом часу, когда бокалы
Еще звенели в бешенстве хмельном,
Тайком ушел я с пиршества, усталый.
В безмолвии застыла тьма кругом.
Лишь иногда кричала стража где-то.
В ночной тиши мой шаг был словно гром.
Из праздничных чертогов, полных света
Я шел один, и тяжко было мне,
И я не понимал, к чему бы это.
Свой дом увидел я стороне
Остановился — так мне стало жутко.
И впрямь был виден свет в моем окне.
Не может быть… Конечно, это шутка…
Кто в полночь посетить меня бы мог?
Наверно, хмель меня лишил рассудка…
Дом был надежно заперт на замок.
Достал я ключ, приглядываясь к бликам,
Дверь отпер и переступил порог.
Чтобы отпрянуть в ужасе великом:
Перед пюпитром я стоял, я сам,
Схож сам с собой осанкою и ликом.
«Кто ты?» — не веря собственным очам.
Вскричал я, и в ответ он бросил смело:
«Кто это в гости ходит по ночам?»
И посмотрел, и стал белее мела.
У нас обоих отнялся язык.
Мгновению, казалось, нет предела.
И наконец прорвался дикий крик
Из горла моего: «Исчадье ада!
Прочь, морок! Сгинь! Как ты сюда проник?»
И, не сводя с меня шального взгляда.
Улыбкою преодолев испуг,
Он вымолвил: «Постой! Кричать не надо!
Ты или я? Вот наш порочный круг.
Поищем квадратуру бредовую,
Удостоверь себя, любезный друг! Тогда я призрак. Морок. Я пасую.
А не удостоверишь — извини!
Согласен ты на партию такую?»
Я возмутился: «Хватит болтовни!
Я существо мое тебе открою,
Чтоб ты навек пропал в ночной тени».
А он: «Займемся нашею игрою! Кто ты?»
«Я тот, кто дышит с малых лет
Лишь правдою, добром и красотою,
Тот, кто, храня божественный завет,
Тельца не почитает золотого,
Кто не боится козней и клевет.
Кто грешный дым от пламени святого
Не без труда, но все отличит.
А ты? Таков ли ты? Скажи хоть слово!»
Ответный смех его был ядовит:
«Нет, я другой, другой по всем повадкам,
Хотя и схож со мною ты на вид.
Из гадов гад я в этом мире гадком.
Предатель жалкий в дружбе, трус в борьбе.
Ну, словом, негодяй по всем задаткам.
Ты, значит, свят наперекор судьбе?
Что ж, мой красноречивый посетитель.
Из нас двоих кто верен был себе?
Дерзнешь ли ты занять мою обитель?»
И прошептал я, устремляясь прочь:
«Ты прав, останься здесь, ты — победитель».
И с плачем канул я в глухую ночь.
Слатер хмуро посмотрел на него.
Адальберт Шамиссо.
«Двойник». Перевод В. Микушевича
— Может, ты забыл, Джонни, что больше не служишь в полиции?
— У меня свои инструкции. И правила. Но я о другом хотел спросить. Позвонил мне один адвокат, в два часа с ним встречаемся. Говорит, речь пойдет о Бронсоне. Пол Вэрни, знаешь его?
Слатер удивленно поднял брови:
— Знаю, не очень хорошо, правда. Скользкий тип. Едва не вылетел из коллегии адвокатов, потом ввязался в махинации с недвижимостью. Именно Вэрни и Бэрт Катон расчистили и обработали тот большой участок, который потом продали компании «Вулкан Эйркрафт». Сейчас он больше занимается юридическими вопросами. Ходил по грани, но ребята из налогового управления подрезали ему крылышки. Нет, сомнительным адвокатом его не назовешь. Но изворотливый.
— Что у него общего с Дэнни Бронсоном?
— Понятия не имею. Вряд ли Дэнни использовал бы его в своих махинациях.
— Бронсон не будет жульничать — вернется в Элтон.
— Почему бы тебе не вернуть туда всех, Джонни? Пристроили бы к тюрьме новое крыло побольше. Крыло Кифли. И налоги станут побольше. Ты уже не в полиции, Джонни. Знай свое место.
— Обращаюсь с ними так, как заслуживают. И не стану рыдать, если им не нравится.
Слатер встал, хотел было что-то сказать, но потом, просто пожав плечами, вернулся к стойке. Было видно, как он что-то говорил двум знакомым, и те оглянулись посмотреть на Кифли.
За десять минут ожидания в высокомерной атмосфере маленькой приемной Вэрни Кифли вынужден был против воли признать, что адвокат, пожалуй, более важная персона, чем ему хотелось бы. Когда секретарша наконец пригласила Кифли в кабинет шефа, его охватили те же дурные предчувствия, которые он испытывал перед вызовом на ковер к начальнику отдела полиции.
Вэрни оказался выше, чем он ожидал, — высокий, важный и надменный. Рука была крепкой и холодной.
— Я все пытался представить, что у вас общего с Дэнни Бронсоном, — усевшись, начал Кифли.
— Бронсон звонил мне и утром в четверг посетил мою контору, мистер Кифли.
— Приходил сюда! Он был в городе?
— Сидел в том же кресле, где сейчас сидите вы.
— Что ему, черт побери, было нужно?