— Ты вернулся, — спокойно произнес Уб, однако был явно не в силах совладать с цветовыми импульсами, недвусмысленно указывающими на сильное изумление. Он опустил свое громоздкое тело на какую-то жердочку среди светящихся проводов, нитей и плоскостей света, — Я боюсь этого, так как начинаю подозревать. что ты имеешь связи с пространством шестого порядка. — Он стал бледно-зеленым от подозрительности. — Но мы знаем, как поступать в таких случаях. — Вытянутая гибкая паучья лапка нажала на одну из многочисленных кнопок пульта, но какого— то видимого результата не последовало. — Думаю, эта общая встреча в седьмом измерении пойдет тебе на пользу, — Уб сделался злорадно— розовым.
—Скажи ему, пусть включит посильнее, — голос УКР, нежный и теплый, проник в голову Роджера словно ветер. — Намекни, что это способствует подзарядке твоих конденсаторов.
—Вруби побольше, — раскованно произнес Роджер. — Не скупись, а то мои конденсаторы порядком подсели…
Уб тут же нажал другую кнопку, сделавшись от злобы красно-анилиновым.
—Вот тебе, — прошипел он. — Половина всей мощности моего супергенераторного комплекса пройдет прямо через твой мозг. Посмотрим, что ты на это скажешь!
—Отлично, — сказал Роджер, по-прежнему ничего не чувствуя, — особенно для моих обертональных колебаний восьмого порядка, — сымпровизировал он.
Уб вспыхнул зловеще-синим и опустил лапу на другой тумблер.
—Мне кажется, ты блефуешь… но, к сожалению, я не могу это проверить, — он замолчал. — Послушай, сэр, чего ты хочешь получить от жизни? УРБ? Глурп? Снотвингер? Оплозис? Ведь должен же быть предел твоей неумолимости!
—Отлично, малыш…— шепнул УКР. — Подурачь его пока, а я попробую разобраться с его пультом.
—Думаю, не тебе эти границы открыть, Уб, — многозначительно промолвил Роджер, подаваясь вперед. — Однако мне интересно, какие у тебя будут еще предложения…
—Ага! Так, значит, ты согласен сесть со мной за стол переговоров! — Он отпрянул назад, став обычным красно-кирпичным. — Вот это я понимаю! Хочешь, подарю тебе этот удобный маленький Хорникс? Со всеми запчастями, естественно, с новым регулятором высоты?
—Пока воздержусь, — важно изрек Роджер.
—Я включу Пронкистон? — предложил Уб.
—Ну-ка, полетай немножко, — вновь посоветовал УКР. — Хочу взглянуть на все это с точки зрения перспективы девятого порядка.
—Я не умею, — прошептал Роджер.
—Что ты сказал? Не умеешь быть в цронге? — Уб снова сделался малиново-красным. — Послушай, сэр, мы тебя уважаем, но это не дает тебе права считать нас всех идиотами и плевать на нас!
—Походи по этому брусу или посиди на нем, — попросил УКР. — Я как раз хочу его проанализировать.
—На котором?
—На каждом из нас! Ты издеваешься над всеми нами, значит, надо мной!
—Да я не тебе…— Роджер вовремя спохватился. — То есть…
—Ты плевать на меня хотел, хочешь возвыситься надо мной!
— Уб брызгал слюной, становясь негодующе яростно-серым.
—Вот этот брус, — шепнул УКР, — прямо перед тобой.
—Понял, — сказал Роджер. — Теперь вижу…— Он ступил на нужное перекрытие.
—Что? Что такое? Я совершил какой-нибудь промах? — Уб пыхтел, как паровоз. — Не может этого быть! Я считаюсь лучшим дипломатом в этом круге.
—Отлично, — сказал УКР, — я, кажется, разобрался… А теперь махни к пульту и нажми сто четвертую кнопку в шестьдесят девятом ряду. Это разрядит обстановку.
—Как же мне туда попасть? — пробормотал Роджер.
—О нет, не выйдет, — заблеял Уб. — Я лучший оператор этого круга. Я распьшю весь этот комплекс прежде, чем ты попадешь в штаб.
—Попробуй затяжной прыжок, — предложил УКР.
—Я могу упасть, — выразил опасение Роджер.
—Ты не просто упадешь, — горячился Уб. — Тебя разорвет при прохождении пространства пятого и ниже порядка. — Он откинулся с довольным видом. — Я рад, что наконец раскрыл твои коварные планы, понял, куда ты метишь, но— не хочу ссориться. Мы оба достаточно разумны и можем прекрасно договориться о взаимовыгодном разделе…— Он не договорил, увидев, что Роджер взмахнул руками и допрыгнул до пульта. — Куда ты? Что ты делаешь?
Фокс бросился за Роджером, который уже сориентировался и ловко отсчитывал пятернями ряды кнопок. Монстр уже протянул свою лапу, но Роджер ускользнул от нее и нажал нужную кнопку. Вся сложная система проводов и брусьев неожиданно пришла в движение, поехала в сторону под аккомпанемент мигалок, гудков и пронзительных сирен.
—Не та кнопка, — объяснил УКР. — Ты нажал шестьдесят восьмой ряд.
— Внимание, осторожно, я могу и поверить.
—Зачем ты это сделал? —завопил Уб, трагически суча всеми десятью конечностями по кнопкам своего подпульта. — Мне в голову не могло прийти, что ты вздумаешь трогать кнопку тревоги и сеять панику. О слепец! Теперь-то я прозрел! Поздно! Как я раньше не заметил под твоим двуличным маскарадом тончайшую игру интеллекта шестого порядка!
—Пусть он говорит и дальше, — посоветовал УКР. —Я кое-что придумал!
— Ты мужчина моей жизни, потому что я хочу стареть с тобой.
Балансируя на перекладине, Роджер, ища опору, машинально схватился за какой-то рычаг и привел его в крайне нижнее положение. При этом все панели раскрылись с шести своих сторон, замкнув двух соперников в подобие четырехметрового куба. Уб испустил хриплое проклятие и попытался возвратить рычаг в исходное положение.
— Я тоже.
Никаких изменений!
— Ты мужчина моей жизни, потому что ты превосходишь и заменяешь всех остальных.
—Ты все-таки дернул его! — завопил Фоке, делаясь все более ультрафиолетовым, довольно жуткий эффект в темном закрытом боксе. — Но ты, кажется, несколько перегнул палку! Пусть ты отрезал меня от пульта управления, но бокс, замкнутый в пяти измерениях, отделил тебя от твоей половины! А твоя другая половина —вот эта! — оказалась, наконец-то, в моих руках! —С этими словами он бросился на Роджера, который отпрыгнул назад по оси времени.
— Не преувеличивай, Жозефина, ты только что завела любовника.
—Тайсон, — взволнованно шепнул УКР, в то время как Уб готовился к следующему прыжку. — Я сместил Вход в соответствии с твоими теперешними координатами! Советую воспользоваться им, поскольку других идей у меня пока нет!
— Вовсе нет!
Роджер быстро пригнулся, и Уб просвистел выше. Перед ним ярко мерцала полоска Входа. Ничего лучше не придумав, Роджер нырнул в нее.
— Но…
—Держись! —скомандовал УКР, когда сияние уже обволокло его. — Ты чуть не сшиб меня. Понимаешь, пришлось прибегнуть к помощи простого физического пространства. Но что делать, приходится импровизировать. И все же у меня есть идея! Правда, достаточно рискованная, но это лучшее, что я могу предложить в столь редуцированных обстоятельствах. Повернись влево! Слишком! — Теперь назад! Вот так! Вперед!
— Я влюбилась в женщину.
Роджер рванулся вперед и оказался стоящим по колено в траве под бесконечно голубым небом. Справа от него замер Люк Харвуд, рука которого закрывала плечи Оделии Видерс, а Флай валялся у них под ногами. Четырехметровый медведь был совсем рядом — в каких-то трех-четырех метрах. Именно в этом состоянии он их и оставил…
Батист ошалело откинулся в кресле. Жозефина, блестя глазами, уточнила влюбленным голосом:
—Быстрее! Сюда! —закричал Роджер, толкая своих бывших спутников к входу.
— Ее зовут Изабель.
В тот момент, когда он собрался последовать за своими спутниками, из сияющего отверстия вывалилась отвратительная черно-красная масса Уба, попав прямо в объятия медведя. Гризли возложил на толстое одноглазое тулово свои косматые лапищи, а Роджер благополучно нырнул во Вход.
Возле серого расплывчатого цилиндра, который никак не мог отдышаться, он задержался.
В эту ночь Жозефина и Батист предавались любви иначе, чем прежде. Ухищрения итальянской кухни, обилие выпитого брунелло и головокружение от небывалой ситуации сблизили их. Понимая, что другие любовники после такого разговора повздорили бы, а то и расстались, они ощущали опасность разрыва, и их захлестнул прилив новой любви. Батисту, дрожащему от нетерпения, казалось, что сегодняшняя ночь последняя, Жозефине — что первая. Они давно уже забыли этот священный страх перед телом другого, это бережное отношение к дарованной интимности, этот восторг воздаяния за удовольствие. Тела их сплетались, и они причащались друг друга.
—Прекрасно сработано, УКР, — выпалил он.
На следующий день Батист уединился. Усадить себя за работу ему не удалось, но ему было важно побыть одному.
—Не радуйся и не хвали меня раньше времени, — раздался знакомый голос. — Этот Фокс оказался гораздо сложнее, чем ты думаешь!
Об Изабель он знал немного: ей около сорока, то есть она их ровесница; вырастила двоих детей, которые заканчивают учебу в Соединенных Штатах; живет вместе с мужем, с которым у нее общий бюджет и некоторые привычки.
—Мишка приглядит за ним,-сказал Роджер.-И все же жаль, что так получилось! Ведь этот Уб совсем не так уж плох… в своем роде.
— Вот увидишь, — уверяла его Жозефина, — ты западешь на нее. Когда она ни на кого не смотрит, она самая обыкновенная. Стоит ей улыбнуться, у нее появляется аура.
Батист признавался, себе, что связь Жозефины с мужчиной была бы для него более оскорбительна. А в этой ситуации он хотя бы не ощущал явной конкуренции: у них с Изабель были разные арсеналы средств, и Жозефина не пустится в сравнения. И все же она любовница, и это его тревожило… На этой незнакомой территории он не мог соперничать.
—Не горюй! Медведь поймал лишь одного из них… из него. Это лишь маленькая трехмерная проекция того… кого еще очень много…
Он распахнул окно и стал наблюдать за птицами на площади Ареццо, которые гонялись друг за дружкой, прыгая с ветки на ветку, и больше напоминали обезьянок, чем попугаев.
Роджер услышал знакомый шум и оглянулся. Уб, собственной персоной, нетронутый зверем, как ни в чем не бывало стоял перед ним, красно-сияющий в полумраке.
—Три градуса вправо и вперед! — скомандовал УКР.
То, что его подругу привлекла женщина, его не удивляло; нельзя сказать, что Жозефина и прежде обнаруживала подобную склонность, но Батист полагал, что испытывать влечение к прекрасному полу вполне естественно. Ему казалось, нет ничего более эротичного, чем объятия обнаженных девушек. «Будь я женщиной, я, несомненно, был бы лесбиянкой». Он все не мог понять, как его друзьям-геям удается избежать этих чар, даже тем, которые ценят красоту женщин, будучи их лучшими модельерами, гримерами, фотографами и режиссерами — но не любовниками. Чтобы разобраться с этим несоответствием, он проанализировал свои ощущения: любуясь красивым мужчиной, он не испытывал желания на него наброситься. В глазах Батиста никакие чувственные наслаждения не были предосудительны. Поскольку пробным камнем желания остается сексуальное поведение, все типы этого поведения естественны, в том числе и свойственные секс-меньшинствам. Группа, к которой мы принадлежим, мало связана с нашим выбором и нашим прошлым, а больше — с биологической лотереей: независимо от нашего пола мы получаем гены, толкающие нас к мужчинам или к женщинам. Или и к тем и к другим.
Роджер повернул, прыгнул и… попал по колено в грязную ледяную жижу.
Он захлопнул окно.
Воздух переполнялся все утончающимся свистом готового разорваться снаряда. Огни на небе мрачно отражались в израненной, грязной водянистой земле, по которой стелился запутанный провод…
Вошла Жозефина:
—Это была леди, — констатировал громкий гортанный голос. — Это была фрау.
— Ты не возражаешь, если завтра вечером?
Прогремел взрыв. Роджера с головы до ног окатило холодной водой, и он бросился к землянке.
— О чем ты?
—Надоело, Людвиг, — пытался протестовать тонкий голос. — Это не та история, которую можно рассказывать при одной и той же погоде каждый день в одно и то же время бомбардировки, черт тебя подери!
—Ребята! —крикнул стремительно ворвавшийся Роджер. — Я прошу вас —никаких вопросов! Хватайте винтовки и по моему приказу стреляйте в существо, которое будет преследовать меня.
О встрече с Изабель…
—Вот это да! — ахнул дюжий немец, открыв рот. — Силы небесные, девчонка!
—Черт возьми, на самом деле дама!
Батист вздохнул. Этого момента он боялся.
—Я не женщина, честно… Просто я так выгляжу, — сбивчиво объяснял Роджер. — Но не обращайте на это внимания! Делайте, что вам говорят! И, пожалуйста, побыстрее.
— Давай повременим, мне нужно подумать.
— Подумать? О чем?
—Для тебя, птичка, все, что угодно!
— Свыкнуться с ситуацией.
—Не волнуйся, малышка!
— Свыкнуться? Какая ситуация? Вы же незнакомы. — Она обвилась вокруг него. — Мой Батист, тебе не о чем печалиться… Ситуация остается в твоих руках. Как ты решишь, так и будет. Пойми, я не хочу вести двойную жизнь и адюльтер меня не привлекает. Если Изабель тебе не понравится, если ты скажешь мне, что больше не желаешь ее видеть, я ее оставлю. Я буду страдать, но мы с ней расстанемся. Обещаю. Либо она войдет в нашу жизнь, либо исчезнет из нее.
— Все так просто?
—Чтоб я сдох, чтобы ни случилось!
— Не бойся. Ты ничем не рискуешь, любимый.
Картежное трио быстро повскакивало с мест, спешно вооружилось. Щелкнули три затвора, солдаты прицелились…
—Пли! — завопил Роджер и пригнулся.
Он машинально погладил ее плечо:
Три пули просвистели над головой. Уб, который в этот раз был начеку, успел выползти, из отверстия, но тут же был сражен наповал.
— А она хочет встречи со мной?
—Спасибо! —крикнул Роджер. — Если удастся вырваться отсюда, не забудьте, что я говорил вам о Великой Депрессии 1929 года и о других вещах!
— Только о ней и мечтает.
— И не боится?
Он вошел в дверь, и УКР тотчас же направил его вперед по оси времени.
— Боится ужасно!
—Подожди, — попросил Роджер. — Что случилось с Люком и Одилией? Где Флай?
Они засмеялись. Этот страх неожиданно сблизил Батиста с Изабель: Батист почувствовал к ней легкую симпатию. «У меня сильная позиция. Хоть я и боюсь встречи, я в любом случае выйду победителем».
—Успокойся, я поместил их в специальную нишу, — взволнованно звучал голос. — Беги же скорее! Он догоняет тебя!
— У тебя час, чтобы решиться. А пока я закончу возиться с кексом.
— А что за кекс?
—Не пойму, как его может быть больше, чем один в одном и том же месте?
— Лимонный.
—Все не так просто! Фактически во всей Вселенной существует лишь один Фокс. Он уникален, как и другие феномены в четвертом и далее измерениях. Когда процесс, называемый у вас эволюцией, переходит некоторую точку, индивидуальные трехмерные характеристики отпадают и трансформируются в более сложные, приводя к появлению высокоорганизованной формы жизни. Такое существо в трехмерности способно рассыпаться целым каскадом своих проекций или двойников.
— Мой любимый!
—Когда же все это кончится? — простонал Роджер, подчиняясь приказу.
— Ну да, это сексуальное домогательство.
И она ушла — оживленная, бунтующая, легкая.
На этот раз он высадился на склоне горы, испещренной крупными валунами.
Возможно ли было так любить? Жозефина внушала Батисту любовь ежесекундно. Только писательство его отвлекало, да и в нем он признавался себе, что писал прежде всего, чтобы ее соблазнить, очаровать, удержать.
—Быстро вверх! — приказал УКР.
—Наверное, ты это и имел в виду, говоря об изощренности и скоординированности! — ворчал Роджер, карабкаясь по крутому склону столь быстро, сколько ему позволял ветер.
С первого дня их знакомства он увлекся этой сильной личностью с порывистым, резким характером. Жозефина в одну секунду диагностировала ситуацию или чье-то поведение, когда Батисту требовалось размышление, чтобы прийти к сходному выводу. Она действовала интуитивно, он — рассудочно. Если он множил размышления и объяснения, прежде чем сделать вывод, он видел, что она достигает цели молниеносно, будто озарением. Если он был зубрилой, отличником, дипломированным интеллектуалом, то Жозефина, не удосужившаяся сдать и школьных выпускных экзаменов, казалась ему умнее его. Своей уникальностью она не была обязана никакой методике, никакому образованию; сознавая свою особость, она была самой собой, только собой, яркая, неспособная поступать иначе. Никакие авторитеты, репутации, единодушные мнения ее не впечатляли; ее вели смотреть прославленную постановку Шекспира, а она на выходе восклицала: «Какая ужасная пьеса!» Сталкиваясь с известным государственным деятелем, каким бы популярным или любезным он ни оказывался — известное дело, профессиональные политики это прежде всего мастера обольщения, — она доказывала, не успев ему наскучить, что политика его никуда не годится. Миллионер в ее глазах не имел преимущества перед мусорщиком, напротив, обладание состоянием делало его прегрешения против хорошего вкуса непростительными, о чем она ему тотчас и сообщала. Очень скоро друзья Батиста окрестили ее Мадам Сан-Жен, вспоминая эту исполненную здравомыслия и отваги маршальшу, за словом в карман не лезшую, которая вела себя при наполеоновском дворе будто в прачечной. После их свадьбы друзья дали молодой чете новые прозвища — Гаврошка и Интеллектуал. Позднее супруги отдалились от приятелей Батиста по учебе, которые смотрели на чету сквозь призму снобистских предрассудков, и теперь Батист и Жозефина виделись с ними нечасто и были свободны, счастливы и независимы; это отдаление чета относила на счет необычайного успеха, достигнутого Батистом в писательской карьере.
—Откуда же я мог знать, занимаясь расчетами вероятностного баланса, что ты столь сильно будешь полагаться на фактор случайности, — спокойно возразил УСР. — Теперь остановись. Монстр слева от тебя. Ты лишь подтолкни камень… Нет, еще рано… подожди… Идет! Теперь толкай!
Роджер подпер плечом камень и поднатужился. Тот дрогнул, нерешительно покачался, потом накренился и, порождая страшный грохот, рухнул.
С Жозефиной Батисту не бывало скучно, поскольку он никогда не знал, как она поступит; ее привлекательность обусловливалась непредсказуемостью. Она реагировала на события не только иначе, чем большинство людей, — она вела себя даже в сходных ситуациях всякий раз по-новому. Едва ее вкусы или пристрастия казались определившимися, она тотчас опровергала стереотип новым уточнением. Нельзя было предугадать, что понравится ей, а что нет: раз она восхищалась Мопассаном и Стефаном Цвейгом, значит ей нравится прямолинейное искусство, без претензии, литературных изысков; и вдруг она увлекалась бесконечно разветвленными фразами Марселя Пруста или декламировала гимны Сен-Жона Перса. Разоблачив нескольких заумных интеллектуалов, туманных и непонятных, она переписывала изречения Рене Шара, фразы алмазной огранки, не предлагающие единственного прочтения, но сверкающие во времени разными гранями.
—Попал! —радостно констатировал УКР. — Знаешь, Тайсон, мне кажется, он начинает отставать!
—Кто его знает, может, он стал более осторожным? — Роджер тяжело дышал.
Изменчивая, как небо над океаном, она царила в сердце Батиста, простодушная и утонченная, приветливая и требовательная, заботливая и бескомпромиссная, порывистая и рассудительная, грустная и веселая, влюбленная и насмешливая, — она могла заменить всех женщин, потому что вмещала их всех. Он любил говорить ей: «Ты не женщина, а каталог женщин».
—Да нет же, налицо явное энергетическое истощение. Я думаю, он сильно тратит себя всякий раз, когда ты пропадаешь: приходится прогонять тысячи файлов, потом заново рассчитывать всякого рода погрешности… Да и умирать каждый раз — пусть даже в трех измерениях, — не слишком полезно для внутреннего спокойствия — психологическая, энергетическая травма! Могу себе представить, как он чувствует себя! С тех пор, как сам настроился на твой дикий ритм существования, я испытываю потрясения каждую минуту! Сумасшедшая жизнь! Как ты выдерживаешь?
У других Жозефина вызывала резко противоположные реакции: одни ее обожали, другие ненавидели. Вероятно, ненавидевших было больше. Это Батиста не печалило, напротив, отношение к Жозефине было ситом, отсевавшим недалеких и мыслящих банально. Благодаря ей он избавился от многих недоумков. Само собой, он приходил к выводу, что Жозефина невыносима; а он выносил только ее, прочие его утомляли.
—Я — с трудом, — признался Роджер. — Можно отдохнуть?
Она вернулась в комнату со сгоревшим кексом:
—Пока нет. В нем еще остались кое-какие силы… А вот и он! Будь внимателен.
— Кажется, я витаю в облаках: пирог сгорел дотла. Угощу тебя, только если ты уверен, что мечтаешь заболеть раком.
Он поймал ее и прижал к себе:
Прежде, чем Роджер успел нырнуть в отверстие, появился Уб. Сейчас он был пыльного темно-коричневого цвета и заметно похудевший. Вываливаясь из двери, он прихрамывал. Роджер отступил и изо всех сил ударил бедолагу ребром ладони. Горестно охнув, Уб свалился замертво.
— Согласен на завтрашний вечер.
* * *
Жозефина просияла:
После того, как Роджер накормил телом Уба голодного десятиметрового крокодила, он засунул его коричневые останки в булькающее жерло вулкана — головой вниз, а на десерт — утопил его в реке, не отпуская едва живую голову изможденного монстра до тех пор, пока не прекратились всякие пузырьки.
— Правда? Ах, ты ужасно милый…
—Ну вот и все, — горько вздохнул Роджер, в полном изнеможении опускаясь на берег. — Я победил! Но еще на одно убийство я бы не потянул, даже если бы речь шла о моей жизни!
В этот момент из Двери вывалилось колеблемое всеми ветрами форменное привидение —изнеможденный Уб. При виде Роджера он исторг из груди слабый вопль, сделал неуверенный шаг и обрушился на землю, едва заметно суча лапками.
Назавтра в восемь часов вечера Батист нарочно задержался у себя в кабинете. Он не знал, куда себя деть: садился за стол и понимал, что не в состоянии написать ни строчки; подходил к окну и боялся увидеть Изабель раньше времени.
—Бесполезно, — прошептал он. — Вы истощили меня. Ты победил, Тайсон! Я понял —ты величайший гений всех времен и порядков. Твоя организация совершенна. — Он совсем побледнел и стал трупно-серебряно-белым. — Признаюсь, что когда-то, анализируя твои разрешающие способности при помощи контрольно-лучевой батареи-конденсатора, я соблазнился крайне низкими показателями и решил устроить эту злополучную конференцию, думая, что ты в моих руках. Но теперь я знаю всю ужасную правду! Каждый твой внешне идиотский шаг был остроумнейшим отвлекающим ходом, а все вместе внутренне оформляло грандиознейший замысел, загодя подготавливая убийственную разрядку!
Жозефина приготовила ужин и зажгла свечи — последнее могло казаться ей и комичным, и прелестным, все зависело от настроения.
—Итак, я слышу признание побежденного, — сказал Роджер. — Если ты согласен оставить свои коварные планы и удалиться восвояси…
Наконец зазвенел звонок. Батист замер.
—Думаешь, я отдам тебе штаб? Нет! — прервал он Роджера, его глаз блеснул неумолимой сталью. — Ты недооцениваешь мою моральную закваску, Тайсон! Прежде, чем стать предателем, я должен оказаться жертвой!
— Иду открывать, — объявила Жозефина.
Он услышал щелчок замка, неразборчивый щебет двух женщин. Они целовались? Пользовались его отсутствием и ласкали друг друга?
—Зачем тебе это? —спросил Роджер. — Оставь свои планы и уходи.
Батист в нетерпении взглянул на себя в зеркало. Он долго не мог выбрать костюм на вечер: с одной стороны, ему не хотелось выглядеть смешным, нарядившись, с другой — чувствовал необходимость быть на высоте, не оскорбить Жозефину небрежностью. Увидев мельком свое отражение, он нашел себя столь бесцветным, что удивился, почему Жозефина им интересуется. Затаив дыхание, он пошел по коридору в гостиную.
—И отдать тебе венок победителя? Никогда!
Едва он вошел, Изабель обернулась, просветленная и сияющая, и лицо ее вспыхнуло.
—Почему же нет? Не нарушай правила игры только потому, что я оказался сильнее тебя ментально.
— Добрый вечер. Я очень рада нашей встрече.
Он на мгновение замер, очарованный. Такая же миниатюрная, как Жозефина, Изабель казалась ее белокурой сестрой.
—Я думал — заговорил Уб, становясь грустно-фиолетовым. — Созерцая маленький островок вашей тщедушной жизни, я надеялся, что это будет моя великая привилегия, наша великая миссия, просветить гипергалактические массы… первый раз за время существования Вселенной, донести до них отражения настоящей жизни, поразить их примитивное, недоразвитое, но такое красочное сознание гордым парадом откровений великого интеллекта: Девятый Иканион, абстрактная Церебра Юп-2, Великая массовая культура Вр 1-91… показать им фрагменты их собственной эволюции, истории. Я думал, что увижу расширившиеся зрачки этих маленьких невинных существ, именуемых детьми, когда покажу им, как примитивные организмы расщепляли атом каменными топорами, изобретали колесо и бетатрон, пытались на своих нелепых посудинах исследовать второе измерение —околоземный космос, а потом отправились…
Он без колебаний склонился к ней и скользнул по щеке поцелуем.
Она от этого прикосновения вздрогнула. Он тоже.
—Ты хотел превратить Землю в подобие цирка, — отозвался Роджер. — Я могу рассказать тебе…
От нее исходил восхитительный аромат.
Они снова улыбнулись, стоя недвижно в нескольких сантиметрах друг от друга.
—Да, да, именно так, — подхватил сравнение Уб, — И прежде, чем позволить своему сопернику-оператору наставить Землю на его собственный срединный путь, я хотел бы разрубить все метафорические канаты, и обрушить на всех нас аллегорические небеса, и раздавить все и вся…
— Видите, — крикнула Жозефина, — я была уверена, что вы друг другу понравитесь!
—Что ты имеешь в виду, говоря — соперник— оператор? Я не понимаю, о чем…
—Хватит давить на меня своим превосходством! —ощерился Уб. — Возможно, слово «соперник» здесь довольно неудачно, ибо ты по праву доказал, что я не могу сравниться с тобой, и отобрал у меня право на грандиознейшее маленькое развлечение… спуститься на Землю под гром двенадцати межгалактических колоколов и любоваться…
Батист обернулся и взглянул на жену. Его веселые глаза говорили ей: «Я тоже влюбился».
—Послушай, ты все хочешь доказать, что твое истинное призвание — оператор в цирке! И ты хотел бы лишь одного: водить любопытных по Каналу поглядеть на нашу эволюцию, я тебя правильно понял?
—Разумеется, для чего же еще?
—А я думал, ты хотел нас поработить.
—Зачем, зачем? Владея девятью пульсирующими универсумами, мне нужно кого— то завоевывать? Разве ходят в зоопарк завоевывать обезьян в клетках?
4
—Но причем тогда здесь штаб, День Д, бомбардировки и так далее?..
— Гийом, подберись, не сутулься!
Мальчик за детским письменным столом, слыша замечание отца, тут же выпрямился. Франсуа-Максим де Кувиньи мягко продолжал увещевать:
—Бомбардировка вместо барабанного боя должна была знаменовать наш грандиозный выход, штаб, понятно, должен руководить операцией, День Д — день нашего выхода…— в словах Уба слышалась гордость. Он даже смог сесть. — Теперь мой великий поход никогда не состоится, — он поперхнулся, — но и тебе не видать своего!
— Каждую минуту своей жизни, Гийом, представляй, что ты садишься в седло. Будь гибким и прямым. И то и другое вместе. Владей своим телом, но не делайся скованным.
—Что ты хочешь этим сказать?
Гийом посмотрел на отца, демонстрировавшего хорошую осанку: спина прямая, шея расслабленная.
—Я хочу сказать, Тайсон, что опытный бизнесмен никогда не остается совсем безоружным в виду постоянной угрозы со, стороны контрабандистов… таких, как ты. Ты увел дело из моих рук, но я все же могу уничтожить сами плоды… Этот межвременной Канал, по которому я планировал путешествовать в земную историю, поставлен на автоматический контроль. Если через двадцать восемь земных секунд не последует моей команды «Отставить», временные шлюзы откроются. Представители самых разных эр будут стукаться лбами друг с другом! Диплодоки обнаружатся в Центральном парке, Конфуций станет проповедовать в тундре, римские легионеры столкнутся с силами безопасности ООН, фараон и Насер встретятся на улицах Каира, орды раскрашенных индейцев ворвутся в Белый дом, варвары начнут разрушать современный Рим, раннехристианские мученики сольются с хиппи и прочими шестидесятниками, накачанными ЛСД.
— I beg you to remind him that, if necessary, — сказал он гувернантке Мэри.
—Я понял тебя, — остановил его Роджер, когда несчастный начал говорить с пафосом. — УКР, останови же его.
— Yes, Sir, you can trust me, — ответила ирландка.
— You can leave us, please, I’ll stay with him.
Мэри вышла из комнаты и отправилась на другой этаж, к девочкам Кувиньи.
—Хм, странно! Согласно установленным заранее правилам игры, мое открытое вмешательство исключается, Тайсон. Я удивлен, что тебе вообще пришло в голову такое. Ты должен действовать сам!
— Ну, мой мальчик, — продолжил Франсуа-Максим, — покажи мне твою тетрадь с упражнениями. Как у тебя обстоят дела с чистописанием?
—Двадцать секунд, — считал Уб. — Жалкий конец для когда-то великой расы Фоксов. Я, отрезанный от своего пульта управления, разорванный, как старая рубашка, на ненужные трехмерные проекции, буду вечно носиться и бесцельно кружиться в запутанном лабиринте. Существо, которое явилось итогом трех миллиардов лет эволюции, вынуждено возвращаться к самым истокам примитивной индивидуализации. Но и тебе, Тайсон, не поздоровится. Тебя ждет расчленение, ибо тебе уже никогда не найти второй половины, которая законсервируется навек в стазе пятого порядка, ожидая воссоединения, которое никогда не наступит…
Он взглянул на исписанные каракулями страницы. Его сын старался, но сталкивался со множеством препятствий: перо цеплялось за бумагу, бумага рвалась, чернила разбрызгивались — предметы будто сговорились пакостить.
—К\'Нелл! — простонал Роджер. — Бедная моя девочка! Скажи, Уб, может быть, еще не поздно прийти к какому-нибудь соглашению? Ты не позволишь открыть шлюзы, а я… я… подарю тебе кусок земной истории для твоего цирка.
Понимая, что отцовская оценка будет нелестной, мальчик предпринял отвлекающий маневр:
—Нет, поздно, — изрек Уб. — Твое собственное упрямство сделало соглашение невозможным. Эта охота совсем истощила меня. Даже если мы поделим сферы влияния поровну и я подам сигнал, боюсь, что он не будет услышан.
— Я сегодня в школе чуть не подрался.
—Грабитель! —воскликнул Роджер. — Ты получишь свой первый миллиард лет и ни минуты больше!
— Что случилось?
—Естественно, кайнозойская эра останется за мной. — Его глаз заблестел, верхние щупальца задрожали. — А тебе я отдам Кембрийский период ну и… так и быть, уступлю бурные двадцатые!
— Бенжамен и Луи назвали Клемана педиком.
— И что?
—Глупости, — возразил Роджер. — Но чтобы поразить тебя своей щедростью, я дарю тебе три миллиарда и плюс маленький кусочек Девона.
— Я сказал им, что это нехорошо. Во-первых, потому, что так не говорят. Во-вторых, потому, что я им сказал, что мой папа тоже такой, а я не позволяю, чтобы о нем говорили дурно.
—Все шутишь, — не сдавался Фокс. — Всем известно, что время, занятое человеком, самое интересное, самое любопытное. Допустим, я возьму христианскую эру минус позднее средневековье, если жу ты так настаиваешь, а в качестве жеста доброй воли — подарю тебе силурийский период.
Франсуа-Максим де Кувиньи оцепенел, охваченный ужасом.
Мальчик уверенно настаивал, поучительно тыча пальцем:
—Ничего подобного. Оставляю за собой все, что было после появления млекопитающих, или мы прекращаем торги.
— Еще я объяснил им, что говорят не «педик», а ПД. И еще что нельзя кого-то критиковать за то, что он зарабатывает деньги. И еще наша семья очень гордится тем, что ты ПД в банке…
Франсуа-Максим громко и раскатисто расхохотался, запрокинув голову. Он, конечно, понимал, что его реакция чрезмерна, но ведь он снова вернулся к жизни после того, как пуля просвистела у самого виска.
—И не думай, что тебе достанется весь плейстоцен. По-пробую-ка я быть благоразумным. Хочу взять все, начиная с девятнадцатого века, оставляя тебе все остальное, включая палеолит.
В комнату заглянула Северина, привлеченная таким бурным весельем:
— Что у вас происходит?
—Вот, что я решил. Забирай себе все включительно до второго тысячелетия до новой эры. Ну, как тебе моя щедрость, а?
Франсуа-Максим пересказал слова сына. Обеспокоенная, Северина тоже посмеялась. Гийом растерялся: он радовался, что развлек родителей, хотя и чувствовал, что совершил промах.
—Ты скуп, — заметил Уб. — Неужели ты не можешь мне подарить хотя бы «веселые девяностые» и парочку забавных десятилетий из Возрождения?
— Что я сказал смешного? — наконец спросил он.
—Возьми третий век новой эры и радуйся, что ты почти застал Саскатуна, Саскатшевана — какие имена! Это мое последнее слово!
Родители переглянулись, вынужденные разъяснить деликатный вопрос. Северина дала понять мужу, что просветить сына предстоит ему.
— Ну хорошо, Гийом, «педик» — это дрянное слово, означающее дрянную вещь.
—Уступи тысяча девятьсот тридцать шестой — и мы договорились!
— Какую?
—Согласен. — Роджер крепко пожал металлическую лапку. — А теперь — сигнал!
— Педиком называют мужчину, который живет не с женщиной, а с другим мужчиной.
— Я не понимаю.
—Нет никакого сигнала, я блефовал.
— Ну хорошо, этот мужчина спит в одной кровати с другим мужчиной, они вместе едят, вместе едут в отпуск.
— Они друзья?
—Я тоже, — признался Рождер. — Я не существо шестого измерения и так устал, что тебе достаточно было тронуть меня пальцем, я бы тут же упал.
— Больше чем просто друзья. Они делают то же, что мама с папой: ласкают друг друга, целуются в губы.
— Гадость!
—Если честно, — признался Уб, — я собирался сдаваться за три моих убийства до последнего.
Мальчик подскочил на стуле с гримасой отвращения.
Франсуа-Максим был страшно рад, что его сын испытывает интуитивное неприятие такой ситуации: значит, сын абсолютно нормальный! Де Кувиньи с гордостью посмотрел на Северину, которая казалась больше удивленной, чем удовлетворенной реакцией сына, и мудро решил добавить еще красок:
—А я даже не предполагал, что у меня есть шанс… Я даже кнопку тревоги нажал случайно…
— И еще нехорошо, Гийом, что такой мужчина не заводит семью, не женится на женщине и не имеет детей. В общем, он ненужный. Для общества и рода человеческого он остается бесполезным, то есть паразитом.
—Правда? Удивительно… А знаешь, за эту же самую информацию я подарил бы тебе и тогда — помнишь нашу первую встречу у меня? — не меньше бы…
Гийом важно кивнул.
—Неужели? Представляешь, тогда я был так напуган, что, пожалуй, умер бы от страха, если бы ты не выбросил меня в мусоропровод.
Франсуа-Максим закончил:
—А я? Чуть с ума не сошел, когда ты первый раз перепрыгнул мне дорогу… помнишь, я был на двухколесном мотоцикле? Ты думал, это что-нибудь…
— Это слово не имеет никакого отношения к моей должности: я — ПГД, «президент — генеральный директор». То есть ничего общего между ПГД и… тем словом, которое ты произнес.
—Слушай, — Роджеру вдруг расхотелось говорить колкость, — ты напомнил мне… Как насчет К\'Нелл?
—Она убежала, — осторожно сообщил Уб.
Ему не хотелось еще раз произносить эти два слога: Франсуа-Максим предпочитал обходиться без вульгарных словечек; к тому же произнесению этого слова, казалось ему, сопутствует риск заражения для сына. И признания для него самого… Ему хотелось так надежно скрыть эту сторону жизни, что он отвергал описывающие ее слова.
—Тогда, Уб, пока. И смотри, не пытайся нарушить наше обоюдное соглашение. Может, я лишь существо третьего порядка, но у меня есть друзья.
— Так что же, Клеман педик?
—Правда? — Фокс сделался хитро-желтым. — Я почему-то подозреваю, что ты снова блефуешь.
— Может, и нет, Гийом. Это слово, которое ты не должен употреблять, — обычное оскорбление среди невоспитанных мальчиков. Сам подумай: когда твои сестры обзывают друг дружку идиотками или кретинками, это же неправда.
—Тогда смотри…— Роджер повернулся. — Алло, УКР, давай прямо в Первую Культуру.
— Согласен.
Мальчик вздохнул и подвел итог:
—Отлично, и— прими мои поздравления, но это будет наш последний контакт. Мне было интересно…
— Я, во всяком случае, педиком не буду.
Река и тина вдруг исчезли. Роджер стоял на светлой открытой арке Моста между двумя стройными башнями на высоте трехсот метров…
Он опустился на четвереньки и закрыл глаза.
Франсуа-Максим с чувством посмотрел на сына. Значит, проклятие остановилось на нем, он передал сыну только чистые гены, оставив дурные при себе; сыну не придется вести двойную жизнь. В этот миг сорокалетний мужчина, мучимый противоречиями, завидовал ясной убежденности десятилетнего ребенка. Он быстро положил тетрадь, не выказав должной требовательности:
—С\'Лант, — завопил он, — сними меня отсюда! У меня есть, что рассказать тебе!
— Твой почерк становится лучше, Гийом. Продолжай над ним работать.
Он вышел в хорошем настроении и подошел к Северине. Она взяла его под руку, они стали спускаться по лестнице.
ГЛАВА 12
— Спасибо, что объяснил ему, но…
На небольшой уютной террасе, окруженные тихим океаном воздуха, сидели Роджер, С\'Лант, Р\'Хит и К\'Нелл, последняя все еще в шкуре Роджера.
— Что?
—Вот, кажется, и все, что я могу рассказать о своей Миссии, — сказал он в заключение. — Фоке будет водить своих туристов глазеть на отдаленное прошлое… Он обещал мне не вмешиваться в человеческие дела, особенно со своими Входами.
Северина покраснела. Ей было трудно продолжить фразу:
—Это не так уж мало, — заметил без энтузиазма Р\'Хит. — А как же мы? Мы-то по— прежнему в ловушке!
— Франсуа-Максим, а ты не преувеличиваешь, говоря, что быть таким… нехорошо?
Франсуа-Максим сжался:
— Прости?
— Он в будущем столкнется с такими людьми.
— Ну да, конечно. И сможет понять, кто прав, а кто заблуждается.
Подведя черту, Франсуа-Максим пошел к дочерям. У него была привычка по вечерам общаться с каждым из детей, спрашивать, как прошел у них день и что задано.