– Прискорбное стечение обстоятельств. Хотя, полагаю, будь здесь юный мистер Брайант, он заставил бы нас поверить в нечто другое. – Финч протер руки лосьоном, чтобы удалить запах химикатов. – Честно говоря, меня удивляет, что Брайант мог столь сильно ошибаться. Хочу заметить, между нами возникали разногласия, и, безусловно, он не был гарантирован от ошибок во времена, когда не хватает самого основного оборудования, но обычно некая истина в его рассуждениях сквозила. А как насчет прощальной вечеринки?

– Не думаю, что кто-то из нас это выдержит, – печально ответил Мэй. – Его домовладелица видела только его коробки. Он не зашел домой переодеться. Прошло уже два дня. Может быть, отправился к родственникам.

– Он мог поехать к матери, на Бетнал-Грин-роуд. Фортрайт говорит, что дом по соседству разбомбили и миссис Брайант боится, что ее жилище тоже рухнет. Знаю, он хотел помочь ей переехать в более безопасное место. Она не подходит к телефону, но, полагаю, у кого-то в местном участке есть о ней какие-то сведения. – Финч откинулся на стуле и закапал капли в правый глаз. От формальдегидов у него вечно были красные веки.

– Как ты думаешь, с уходом Брайанта Давенпорт нас прикроет? – спросил Мэй.

– Трудно сказать, ведь он сам настоял, чтобы отдел открыли. Теперь наверху это могут истолковать как его просчет. Возможно, вас сольют с одним из других подразделений, скажем, по противодействию мошенничеству, или со специальной командой по борьбе с мародерством. По крайней мере, будете при деле. Фортрайт говорила, что ваш мистер Бидл изменил свою точку зрения и в итоге решил остаться.

– Это хорошо, – ответил Мэй. – Артур предполагал, что он может передумать. Что с тем деревом, что он тебе всучил?

– Это больной вопрос. Оно слишком большое для кабинета, и я перетащил его домой, а теперь жена со мной не разговаривает.

– Почему?

– Кошка съела один из листьев и сдохла. Жена пыталась разрубить его кухонным ножом, из него вытек какой-то ядовитый сок и попал ей на руку. Врач считает, что по меньшей мере в течение недели ей придется делать перевязку, а это неудобно, поскольку она играет на органе. У меня такое подозрение, – произнес он, щурясь от капель в левом глазу, – что это еще одна выходка Брайанта. Он и в самом деле бывал невыносим.

– Он же не умер, – ответил Мэй.

– Ну, пропал без вести, – ответил Финч, промакивая глаза фланелькой и моргая.

Мэя покоробила реакция собеседника на неудачу с его напарником, но чувство долга пересилило, и он вернулся к расследованию.

– Объявится, – неуверенно произнес он. – Вы бы лучше теснее сотрудничали с доктором Ранкорном, а не рассказывали о том, что ничего не можете обнаружить. Четыре убийства, одно похищение, еще несколько промашек. Мне срочно необходимы вещественные доказательства, иначе все мы останемся без работы. Пара отпечатков каблуков, никаких отпечатков пальцев, никаких реальных орудий убийства – не слишком богатый набор для продолжения расследования. Можно подумать, мы столкнулись с кем-то из потустороннего мира.

Досадно: несмотря на все недоверие к объяснениям Брайанта, напарник Мэя был единственным человеком, кто вообще выдвинул какие-либо гипотезы.

Он заглянул к Фортрайт и Бидлу, упорно просеивая данные авиационной и морской таможен узловых товарных станций в поисках Джен Петрович. И теперь шел в сумерках сквозь бурый туман, окутавший Линкольнз-Инн-Филдз, пробирался в темноте через поваленные деревья, размышляя над тем, где они допустили ошибку. Вороны громко каркали с низких веток, когда он проходил мимо, их старые глаза сверкали меж листьев. Пожилой мужчина рыл яму на своем садовом участке, что стало частым явлением на некогда безупречно ухоженных лужайках.

Именно теперь, когда никто не мешал ему прибегать к традиционным методам расследования, Мэй пытался вообразить, под каким углом зрения стал бы выстраивать доказательства Брайант. Минос Ренальда умер, а вместе с ним исчез и мотив мести. Фортрайт подтвердила, что Андреас присутствовал на похоронах брата. Тело опознали близкие друзья и родственники.

А как насчет Элиссы Ренальда? Для безошибочного опознания ее тело слишком долго находилось в воде. Допустим, она не утонула, а каким-либо образом спаслась? Что если, вернувшись и проникнув в труппу, она пыталась уничтожить своего мужа, мстя ему – за что? За то, что он не уберег ее от брата? Мэй со злостью отшвырнул ногой камень в кусты. Невозможно вычислить ход мысли Брайанта – это абсолютно бессмысленное занятие.

Добравшись до дома своей тетушки в Кэмден-Тауне, он открыл портфель и вытащил картотеку отдела. Брайант упорно делал пометки, зашифровывая их в виде иллюстрированных криптограмм, изображающих театральные афиши оперетты Оффенбаха. Дабы обеспечить читающему ключ к разгадке, он зарисовывал отдельные сегменты афиш другим, отличным от оригинала цветом. Меры предосторожности, предусмотренные Давенпортом, он довел до абсурда, не нарушая его приказов. Коды, шифры, головоломки – он все превращал в игру, подумал Мэй, приступая к сортировке картотеки, думая о том, что, где бы ни находился Брайант, наверняка он вспоминает о ней и посмеивается над замешательством Мэя.

Он уселся на кровать поверх махрового покрывала и разложил перед собой афиши, пытаясь нащупать новое направление расследования и краем уха улавливая, как тетушка уже в третий раз за неделю отмывает линолеум на лестничной площадке. Видимо, в ответ на творящийся на улице хаос она помешалась на поддержании безукоризненной чистоты в доме. Из кастильского мыла, селитры и аммиака она изобрела собственную моющую жидкость и смешивала из скипидара и уксуса лаки и полироли, пока ими не провонял весь дом. Сидя на темной крошечной терраске без гроша в кармане, когда не можешь пригласить куда-либо девушку, не можешь уехать из разрушенного города и испытываешь инстинктивную потребность пойти и врезать по физиономиям поддавшим паникерам и ура-патриотам, собирающимся вокруг фортепиано в пабе на углу, он чувствовал себя в тупике.

Он понимал, что лучший выбор для него – уладить неразбериху в «Паласе» и добиться приказа на увольнение из отдела. Он вспомнил, как появился на Боу-стрит в прошлый понедельник, полный надежд на будущее. Вместо этого он ощущал себя потерянным и брошенным. Пусть Артур Брайант был самым невыносимым человеком, которого он когда-либо встречал, – с ним, по крайней мере, было легко работать. Для того чтобы вести расследование в одиночку, Мэю остро недоставало уверенности в себе. И вот все его радужные перспективы и ожидания обернулись провалом и стыдом.



Дверь в кабинет Елены распахнулась, и вбежал Гарри.

– Пошли, быстро! – запыхавшись, выпалил он. – Фантом, мы загнали его в угол.

Это произошло в понедельник утром, и первая репетиция после премьеры, как и ожидали, обрела более конкретные формы. Появились рецензии, в которых в равной мере сочетались восторги и негодование. В промежутках между духоподъемными заметками об оперных певцах, ставших машинистами поездов, и церковных старостах, чудом не попавших под бомбежку, красовались непристойные фотографии, одобренные Еленой Пароль в интересах дела. Полуобнаженные хористки уже снискали прозвище «дантовских инфернисток», что повлекло за собой возмущенные звонки в Совет по защите общественной нравственности. Корзины для входящих бумаг сего достопочтенного органа уже были переполнены благодаря проблеме, связанной с «непотребными женщинами», вступающими в контакт с военнослужащими в Вест-Энде, и его руководство официально обратилось к начальнику военной полиции с просьбой прикрыть в Лондоне нелегальные игорные дома и притоны. Без поддержки лорда-гофмейстера Совет мог лишь солидаризироваться с выражениями протеста в адрес театра и предложить провести расследование по факту оскорбления общественной нравственности.

Гарри, дрожа от возбуждения, повел Елену вверх по центральной лестнице, а затем вниз через балкон.

– Взгляни сюда! – воскликнул он, указывая наверх, на подъемник, установленный вдоль правой стороны сцены. – Один из вертикальных прожекторов оторвался и упал на сцену в нескольких дюймах от Евы. Ей повезло, что в этот момент ее окликнул Бен Вулф.

– Что он делал на сцене?

– Не знаю, наверное, давал ей какой-нибудь юридический совет. Рабочие заметили кого-то на задней площадке, возле прожекторов. Теперь ему оттуда никуда не деться. – Под перекрестным светом фонариков можно было разглядеть темную фигуру. – Он издает таинственные звуки, – произнес Гарри. – Никому не хватает смелости пойти и схватить его, ведь проход очень узкий, да и перила низкие.

– Можешь осветить его посильнее? – спросил Мэй, обращаясь к Бидлу.

– Мы можем включить свет в зале и за кулисами, но это займет несколько минут. Однако весь потолок здания все равно останется в полутьме, – предупредил Бидл.

– Хорошо, дай подумать. Сидней, как твоя нога?

– Могу наступить на нее, если нужно.

– Тогда подашь мне руку. Пусть Кроухерст отойдет от служебного входа. А ты поднимись на балкон.

Бидл, прихрамывая, устремился вперед, а остальные отслеживали фигуру светом фонариков.

– Я знаю, кто это, – заявил Гарри, когда они взобрались на подъемник. – Это тот забияка, писавший про нас забияка-критик. На премьере ругался и прохрапел всю вторую половину. Отдавил мне все ноги в антракте, когда рванул к бару, незадолго до вашего отъезда.

– Гилберт Райли? – спросила Елена Пароль. – Ты уверен? Что он делает наверху? Мистер Райли, это вы?

– Уважаемая дама, – раздался нерешительный голос. – Я кое-что записывал, но внезапно застрял. Брюки за что-то зацепились.

Заносчивость в его тоне как рукой сняло. Когда лучи фонарика его высветили, то все увидели, что над сценой, подобно аэростату заграждения в костюме с Сэвилл-роу, неуклюже повис критик с козлиной бородкой.

– Сидней, проверь, можно ли его оттуда вытащить, – приказал Мэй.

– Может, пускай лучше там и остается?

– Не искушай меня. Что вы там забыли, мистер Райли? Разве вы не в курсе, что вход сюда запрещен?

– В том-то и проблема, – прохныкал Райли. – Никто не удосужился рассказать мне, что тут происходит. Пытаюсь написать статью, а правды никто не говорит. Я оказываю услугу вашему спектаклю, наполняю его кислородом рекламы. Можно было бы как минимум ответить на мои вопросы.

– Значит, вы решили сунуть сюда нос без приглашения.

– Отчего же? Я знаю парней у служебного входа.

– Хотите сказать, вы их подкупили. И попутно чуть кого-то не убили.

Критик в ужасе всплеснул руками.

– Я всего лишь облокотился на один из прожекторов, чтобы было лучше видно, и он оторвался. Все здесь наверху держится на зажимах и веревках.

– Вам вообще не полагалось здесь находиться, Райли, – произнес Бидл, подойдя к нему и дернув его за брюки. – Идите отсюда.

Послышался звук рвущейся материи, и критик с визгом рухнул. Офицеры сопроводили его на балкон.

– Как я вам благодарен, милый друг, – произнес Райли с дрожью в голосе. Стряхнул грязь с брюк на коленях, снова обретая хладнокровие. – Жуть какая-то. Кто-то стоял у меня за спиной, тяжело дыша через нос. Как в противогазе. Я слышал, как он двигался, прыгая между площадками. Встал прямо напротив меня, посмотрел и удалился.

– Вы его не рассмотрели? – спросил Мэй.

– Ровно настолько, чтобы заметить – его и человеком-то не назовешь. Он какой-то нескладный и сгорбленный, вроде гигантского карлика или большого зверя с огромными клыками. Уверен, он хотел напасть на меня.

– Не он один, – пробормотала Пароль. – И я не поняла, кого вы имели в виду под гигантским карликом.

– Мне кажется, вам следует спуститься в партер и извиниться перед труппой за то, что чуть не убили звезду спектакля, – сказал ему Бидл. – Затем мы пойдем и занесем в протокол ваши показания, а мистер Мэй определит степень вашей вины.

– Моей вины? – Райли выглядел ошарашенным.

– Противоправное проникновение и нанесение ущерба, – согласился Мэй, уловив намек Бидла. – Обстоятельства, при которых нарушены уставные нормы, ведь это общественное здание, несколько каузальных и ситуационных проступков, а может, и еще что-нибудь, прецедент есть, смотри дело «Государство против Вулмингтона», тысяча девятьсот тридцать пятый год. Затем мисс Нориак, вероятно, пожелает настоять на возмещении убытков за вмешательство в ее частную жизнь и попытку нападения и подаст в суд на вас и вашу газету, допустив, что вы действовали по наущению редакции и нанесли ей моральный и эмоциональный ущерб.

– Пожалуйста, не надо! Подумайте о рекламе! – простонал Райли.

– Думаю, она может смягчиться, если вы продемонстрируете жест раскаяния.

– А может, вы нарочно пришпилили себя, чтобы дамы внизу созерцали вашу задницу, – добавил Бидл, сопровождая испуганного критика вниз по лестнице. Пароль и Мэй шли сзади, сохраняя дистанцию.

– Вы действительно собираетесь потребовать возмещения убытков? – поинтересовалась Пароль, когда они подошли к партеру.

– Нет, я нес полную ахинею. Что ж, еще один ложный сигнал.

– Это нервирует мою труппу. Им в каждом темном углу мерещится угроза. Мы все напуганы, но, безусловно, никто не хочет, чтобы постановку запретили. Кажется, я бы уж предпочла, чтоб это действительно был гуляющий на свободе убийца. Ведь сейчас все в один голос говорят о каком-то чудовище.

– Не следует верить всему, о чем пишут в газетах, – ответил Мэй.

– Нет, ведь его же многие видели. Коринна говорит, что снова заметила его на балконе. Утверждает, он прыгал на руках, как обезьяна. Мадлен, моя помощница, находилась под сценой и слышала рядом с оркестром то ли вой, то ли плач. Как вопль раненого животного, по ее словам. Ваша Бетти никак не отойдет от шока.

«Вот оно что, – подумал Мэй. – А мы собирались увидеться в выходные». И вдруг понял, что так погрузился в расследование, что забыл ей позвонить.

– Все это явно не плод воображения, – продолжила Елена, – но кто, скажите на милость, это может быть? Он не похож на шаловливого домашнего любимца, что прячется за кулисами. Стэн Лоу оставался здесь один прошлой ночью и сказал, что только собрался запереть дверь, как увидел чью-то тень, качающуюся из стороны в сторону в нижней части бельэтажа. Знаю, они крайне артистические натуры, но это напоминает массовый психоз. Дилемма такова: или мы продолжаем действовать в надежде поймать эту тварь, или разбегаемся, так никогда и не узнав правды. Есть какие-то новости из муниципалитета?

– Ни слова из Вестминстера по поводу мер безопасности, – ответил Мэй, – и управление лорда-гофмейстера подозрительно молчит, так что, думаю, можно с уверенностью сказать – Ренальда их подкупил.

Елена остановилась, когда они дошли до лестничной площадки.

– Говорят, ваш напарник обвинил Ренальду в саботаже его собственной постановки и его отстранили от расследования. – Она зловеще ухмыльнулась. – Не делайте удивленное лицо. Все об этом говорят. Наверняка до вас доходят слухи. К тому же я слышала, у него был роман с бедняжкой Элспет, но уверена, это вранье.

– Почему вы так уверены?

– Дорогой мой, она профессиональная старая дева. Замужем за театром. Некоторые так выражают ему свою преданность. В этом смысле они совсем как монахини.

– Что еще обсуждает ваша труппа в своих гримерных?

– Говорят, что призрак снова нападет завтра вечером, во время спектакля. Это же торжественный благотворительный бенефис, мы ждем массу знаменитостей, включая Веру Лин, половину группы «Развеселые ребята» и мистера Клода Рейнса, так что, если призрак объявится, возможно, они смогут выяснить отношения, качаясь на люстрах.

– Похоже, вы не слишком напуганы.

– Ну, чтобы я впрямь изумилась, надо, чтобы Эвридика вспыхнула и сгорела дотла на глазах у тысячи зрителей. Хотя, с другой стороны, бедной старушке Валери выбили мозги при полном аншлаге. – Елена посмотрела на кончик своей сигареты. – Подумать только, она всегда так боялась оказаться не на виду.

55

Английское бездушие

Входная дверь была заперта и забита досками.

Для особой выразительности поперек наклеили объявление: «Не входить». Так выглядел отдел аномальных преступлений, когда Мэй вернулся в него днем. Он дошел по Боу-стрит до дежурного отделения, где сержант Карфакс с трудом прятал улыбку.

– Вы в курсе? – спросил он Мэя. – Давенпорт вас прикрыл вплоть до официального расследования. Ты и твой книжник в большом пролете, приятель.

Мэй был шокирован, но не хотел, чтобы Карфакс заметил, насколько он огорчен.

– Тогда мы засядем в театре, – ответил он сержанту. – Если мистеру Давенпорту есть что мне сказать, он может сделать это лично.

В кабинете руководства компании «Палас» стояли пишущая машинка и телефон. Это все, что требовалось. С уходом Брайанта и шаткой позицией Фортрайт из-за несостоявшегося замужества вся ответственность за расследование легла на него, и он решил удостовериться, что об этом все знают.

В пять пополудни пришло постановление совета Вестминстера. Конверт принес посыльный, и его направили в кабинет Андреаса Ренальды. Магнат призвал к себе Мэя, который занимался обустройством отдела на первом этаже. Мэй нашел Ренальду лежащим на кожаном диване, вытянув ноги в стальных скобах, приносящих ему столько боли.

– Нам дали отсрочку, – произнес он, жестом показывая Мэю, чтобы тот налил виски в стаканы. – Выпьете со мной? «Совету не были представлены доказательства того, что этих смертей можно было избежать при более полном соблюдении правил безопасности внутри театра». Я же вам говорил. Их инспектора обнаружили лишь незначительные нарушения. Следует открыть второй запасной выход, чтобы соблюсти правила противопожарной безопасности, тогда мы получим чистое карантинное свидетельство. Для описания недавних событий они подобрали точное слово «несчастье». Так что мы продолжаем работать, и пока вы не представите каких-либо веских оснований для того, чтобы не пускать по вечерам около полутора тысяч человек, ваша работа здесь закончена.

– Все же я буду поблизости, – предупредил Мэй.

– Ваш напарник вел себя безответственно.

– Мистер Брайант добровольно подал в отставку. Наш директор поддержал его решение на перевод и закрыл отдел. Не исключено, что он и меня отстранит от дела при ближайшей встрече.

– Есть шанс стать друзьями по несчастью, но, подозреваю, оно превращает нас в противников. – Ренальда понимающе улыбнулся. – Англичане славятся тем, что помогают друг другу в борьбе против остальных, даже если между ними возникают разногласия.

– Я ничего против вас не имею. Меня воспитали в убеждении, что дело всегда важнее того, кто его исполняет.

– Что ж, вы очень дипломатичны, но я происхожу из древнего рода злопамятных. Я знаю механизм этого мира. В бизнесе решения принимаются не во благо людей, а во имя прибыли, лояльности и целесообразности. Как вы думаете, почему я финансирую эту постановку? В память своей жены, отдавая дань музам, из любви к миру театра?

– Полагаю, у вас такие же мотивы, как у любого делового человека.

– Я вкладываю деньги в те предприятия, что сулят деньги в будущем. В мирное время нет смысла производить что-то материальное. Когда мы заново отстроим города, у людей будет больше свободного времени. И денег на расходы.

– А пока в театрах устраивают соревнования по боксу, мистер Ренальда.

– Только пока длится война. – Он выпил залпом остатки виски. – Потом они выложат целые состояния, чтобы попасть на спектакль. На подходе новая поросль. Старшее поколение вымрет. Подобные представления – лишь начало. Больше всего человечество жаждет громких сенсаций.

– Неужели? Мне казалось, что человечество жаждет обрести чувство собственного достоинства.

– Он был проницательным человеком, – заявил Мэй биографу Ренальды спустя несколько десятилетий. – Но нашлись и такие, кто переплюнул его великую идею. Через два года после «Орфея» состоялась премьера мюзикла под названием «Оклахома», положившая начало более тридцати тысячам различных постановок. Одно из самых доходных зрелищных мероприятий нашего времени. Затем появились популярные телепередачи. Ренальда вышел из семьи судовладельца, но его лодка уплыла. Одной проницательности недостаточно, необходим дар предвидения. Я часто размышлял о том, что приключилось с ним и его мечтой развлекать народ. Он занимался этим из-за денег, а не ради удовольствия. Вот почему успех от него ускользнул.

– Давайте вернемся к убийствам, – предложил биограф.

– Скажите мне кое-что. – Мэй повернулся к магнату, наблюдая за тем, как широкие ладони Ренальды рассеянно массируют стальные штыри в коленях. – Где мы допустили промах?

Магнат глотнул виски. Алкоголь притуплял боль в стянутых скобами ногах.

– Когда искали иностранца, – наконец ответил он. – Полагаю, в военное время это вполне естественно. Вы не придали этому значения, не так ли? Английское бездушие. Вот чем несет от ваших преступлений. Преступник – англичанин. Вы бессердечная нация. Ничем не лучше зверей, только коварнее, эгоистичнее. Этому убийце плевать на окружающих, его волнует только его собственная персона. Вы не в состоянии его найти, потому что вы тоже англичане.

– Мне кажется, вас заботит лишь ваша фирма и лояльность к ней Сити.

– В эти дни лояльность – явление преходящее. Хороший бизнесмен ничего не воспринимает лично. Погибли люди, и это прискорбно. Война вообще несчастье.

– Спасибо за совет, – произнес Мэй, застегивая пальто. – Сегодня вечером увидимся в театре, и я положу конец насилию. Закрыть отдел можно, но он не прекратит своей деятельности, пока не восторжествует правосудие.

В душе ему хотелось быть столь же уверенным в этом, сколь уверенно звучали его слова.

Он покинул кабинет Ренальды и вышел в тускло освещенный коридор, где его внимание привлекло украшенное позолотой настенное зеркало. Стекло треснуло, и на нем алой гримерной помадой было что-то накарябано. Буквы были размером в шесть дюймов: «УБИРАЙТЕСЬ ИЗ НАШЕГО ТЕАТРА».

«Я-то уйду, – мрачно подумал Мэй, – но только вместе с тобой».



– У меня плохое предчувствие насчет сегодняшнего вечера. Он должен быть где-то здесь, – нетерпеливо произнес Мэй. – Без него здесь чего-то недостает.

– Мне понятны твои чувства, Джон, но ты должен предоставить ему свободное пространство. – Фортрайт отодвинула пыльный коричневый занавес и осмотрела край сцены. – Опять они начинают с опозданием. Занавес должен был подняться пять минут назад.

– Мы запаздываем, поскольку нарушено движение поездов, – ответил Гарри, прислушиваясь к шуму за кулисами, подтверждающему, что все идет по графику. – Вряд ли обеспечивается сообщение с Востока. Колокольня упала на рельсы за Фенчерч-стрит. Считают, что следующим будет Уинчестер, а затем Саутгемптон. Ужас в том, что все это доходит до Гитлера.

– Вы о чем?

– Об отчетах с цифрами ущерба, нанесенного воздушными налетами. Франко получает их шифровкой от испанского посла в Уайтхолле. Так считает лорд Хау-Хау.[24]

– Ну, если вы верите ему, дела действительно плохи, – с негодованием отозвалась Фортрайт.

– Сегодня вечером все в зрительном зале кашляют и чихают. Мама говорит, это оттого, что все по ночам торчат на улице, наблюдая за самолетами. Ладно, а вот и сигнал.

Как только в зрительном зале раздались аплодисменты, Гарри кинулся в узкий коридор, ведущий к левой кулисе. Дирижер занял свое место за пультом.

– Где Бидл? – Мэй оглянулся на площадку. – По-моему, я велел ему находиться за кулисами. У меня такое подозрение, что ему страшно нравится его новая роль.

Мэй расставил констеблей по всему театру, но из-за перепродажи билетов по спекулятивным ценам на черном рынке они вынуждены были маячить в задней части партера.

– Он хотел написать отчет, поэтому я разрешила ему сесть в кабинете дирекции. Он сказал, что ждет новостей.

Мэй принюхался и подозрительно взглянул на сержанта:

– Ты что, надушилась?

– Ну да, – смутилась Фортрайт. – Подумала, это как-никак театр.

– Значит, тебя не волнует, что Давенпорт нас прикроет?

– Я верю в вас, мистер Мэй. – Она сжала рукой его плечо. – Вы нам поможете.

– Очень хотелось бы надеятся.

– О, верой проникаешься, когда находишься рядом с Артуром. К вам это тоже придет, не беспокойтесь.

Оркестр заиграл увертюру Оффенбаха, и Мэй был вынужден повысить голос.

– Не знаю, с чего начать, – признался он. – Убийца действует на площади размером с футбольное поле, и мы не в состоянии ни черта обнаружить.

– Скорее, размером с восемь футбольных полей, если учесть этажи, – уточнила Фортрайт. – Если кому-то вздумалось спрятаться, есть ли шанс его обнаружить?

– За кулисами всех переписали. Это будет кто-то из зрительного зала. – Зазвучало мощное оркестровое крещендо. – Или тот, о ком мы не подумали, – задумчиво заметил Мэй.

– Не поняла! – воскликнула Фортрайт.

– Да ладно, забудь.

Он осознал, что следует образу мышления Артура Брайанта. Он было засомневался, не может ли это быть кто-то из списка умерших. Но вроде всех учли. Никого не упустили.

И вдруг его осенило.

– Чтоб мне провалиться!

– Что такое?

– Мы кое-что пропустили. Пойдем-ка со мной.

По театру прокатилась волна аплодисментов, когда дирижер раскланивался перед публикой. Мэй толкнул Фортрайт назад, к правому запасному выходу.

– Мне кое-что пришло в голову. Допустим, она не умерла.

– Кто? – спросила сержант, стараясь поспеть за ним. – О ком вы говорите?

– Об Элиссе Ренальда. Мне удалось прочесть другие газетные вырезки, и в них было немало измышлений по поводу ее смерти. Ее тело так и не смогли точно опознать. Что если она не утонула? Допустим, она была вымогательницей, в чем ее всегда подозревал Минос? Могла выйти замуж за Андреаса ради денег. Документы подтверждают, что Сириусу она нравилась, ей удалось обвести его вокруг пальца. Но она все потеряла, когда Минос велел ей покинуть остров. Представь. Она вынуждена исчезнуть до рассвета, пока муж в отъезде. У нее нет ничего, кроме того, что на ней, и возможности сесть на рыболовное судно. Минос сообщает полиции, что она трагически утонула. Выгораживает ее ради брата. Да только Андреас уверен в том, что ее убили. Элисса возвращается в Англию, на свою родину, и с горечью следит по газетам за коммерческими триумфами Ренальды. Ждет своего часа, чтобы отомстить. Едет в Афины и разыскивает Миноса, который погибает в автомобильной катастрофе, крепко перед этим выпив. Но деталей этого события мы не знаем.

– Значит, Миноса убила жена Андреаса. А мотив? – спросила Фортрайт.

– Элисса состояла в списке наследников, но ее якобы смерть вычеркнула ее из завещания.

– Ты отдаешь себе отчет, что рассуждаешь, как Артур?

– Знаю, – согласился Мэй. – Раз объявили о ее смерти, она обрела свободу, но осталась без гроша в кармане. За то, как с ней обошлись, обычной мести мало. Она идет в наступление на империю Ренальды, стремясь добиться, чтобы его деловая репутация оказалась подорвана навсегда. Она отступит, если он даст ей откупного. Кто она такая? Да кто угодно. Никто из нас никогда не видел ни одной ее четкой фотографии. Возможно, она работает здесь, в труппе.

Фортрайт ухватилась за эту новую идею.

– Вы полагаете, Ренальда знает, за кого она сейчас себя выдает?

– Думаю, он лгал в ту ночь, когда Артур его обвинил.

– Но почему он не мог сказать правду?

– Потому что… – Мэй сделал глубокий вдох, пытаясь сформулировать свою мысль, – он вынужден был бы признаться, что все еще женат. Если Элисса жива, то остается наследницей, и дело решалось бы в суде.

Они дошли до душного кабинета руководства компании, где сидел Сидней Бидл.

– Сидней, будь любезен, выясни, не участвовал ли другой автомобиль в автокатастрофе, когда погиб Минос Ренальда. Если да, разузнай все возможное о том, кто сидел за рулем. Брайант оставил все необходимые номера телефонов в своей рабочей папке. Мне наплевать, кого тебе придется по этому поводу беспокоить.

Бидл широко заулыбался при мысли о том, как будет трясти людей от имени закона.

– Есть, сэр! – воскликнул он, еле удержавшись от соблазна отдать честь.



Андреас Ренальда наблюдал за спектаклем из задрапированной королевской ложи. Перегородку между двумя отсеками ложи восстановили. В одном расположилась группа громогласных, восторженных дельцов. По другую сторону коричневой перегородки, в тени, сидел миллионер, рассеянно покусывая большой палец. Когда приоткрылась дверь, луч света упал на его бледное, рассерженное лицо.

– Мне сейчас не до вас, – прошипел он. – Здесь американские инвесторы. Вот-вот начнется главный дуэт. В переднем ряду сидит критик из «Таймс».

– Прекрасно, – прошептал Мэй. – Тогда я расскажу вам, почему считаю, что ваша жена находится в театре. Вот и уверяйте меня, что не являетесь соучастником убийства.

Даже при тусклом освещении ложи ему удалось заметить, как Ренальда побледнел.

– Помогите мне подняться, черт побери, – прошипел он.

Мэй шире открыл дверь, чтобы сопроводить магната в коридор. Впервые с тех пор, как они встретились, Ренальда, похоже, утратил уверенность в себе. Мэй подумал, не решил ли он в очередной раз солгать.

– Можем ли мы побеседовать там, где нас не услышат ваши клиенты? – спросил Мэй, прикрыв за собой дверь в ложу.

– Здесь, на этой лестнице. Ею больше никто не пользуется. – Ренальда отпер дверь справа и направился к бетонированной лестничной площадке с пропитанными сыростью коричневато-желтыми стенами. – Что вы хотите узнать насчет Элиссы?

– Начнем с того, как давно вам известно, что она жива.

Миллионер потер широкий лоб, словно мучился мигренью.

– Вы говорите, что…

– Медля, вы рискуете всем тем, во имя чего трудились.

Ренальда тяжело вздохнул:

– Она позвонила мне года полтора назад. Звонок прозвенел как гром среди ясного неба. Сначала я ей не поверил.

– Но на встречу с ней пошли.

– Мы встретились выпить в «Савое». Она сказала, что мой брат велел ей покинуть остров. Минос действовал по законам веры. Таково в нашей семье правило – оберегать друг друга. Она была очень красива, слишком молода, а я был ослеплен, калека, потерявший голову из-за девицы, женившей меня на себе. Минос прогнан ее прочь ради меня. Через месяц полиция обнаружила тело утопленницы и после разговора со мной без труда пришла к выводу, что это тело моей жены. Нас вполне устроила констатация ее смерти. Мы не потеряли престижа, вы меня понимаете. Но она оказалась жива. Элисса выбрала удачный момент. Я как раз готовил контракт с театром. Она попросила отписать ей половину моих вкладов в «Триста интернешнл». Заявила, что в случае моего отказа обратится в прессу и докажет, что юридически все еще является моей женой, что я тайно замышлял ее смерть и что ей чудом удалось выжить. Это я-то, который так сильно ее любил! Я не мог допустить грязного судебного разбирательства именно в то время, когда боролся за свое признание в Лондоне. Не был готов рисковать доверием наших акционеров. Но не уступать же ей права на империю моего отца! Мы выпили, и я дал ей возможность выговориться, пока она не проболталась. Сказала, что слышала про смерть Миноса.

– Она подстроила эту катастрофу, так ведь?

– Она вела другую машину, ту, что сбросила его с дороги. По ее глазам я увидел, что выиграл. Понимаете, у нее на руках был лишь один козырь. Любое обвинение в мой адрес ведет к гораздо более серьезному обвинению против нее. Какой лакомый кусок для прессы! Мы зашли в тупик.

– Значит, она последовала за вами в театр, и начались несчастья. Вы знаете, где она сейчас?

– Конечно. Все это время она находится здесь, и я лицезрею ее во время каждого спектакля.

– Кто она такая?

– А вы как думаете? Та самая хористка, с которой вы провели ночь.

У Мэя отвисла челюсть.

– Бетти Трэммел?

– Элисса. Элиссабетта. Бетти. Понимаете? Она старше и опытнее, чем кажется. Что мне было делать – сказать Елене, чтобы та ее не нанимала, поскольку она моя жена?

– Она не только ваша жена, она убийца, – ответил Мэй, ужаснувшись тому, как плохо разбирается в людях.

– Она следовала за Миносом и в состоянии аффекта сбросила его с дороги. Она не собиралась его убивать. И не думаю, чтобы она причинила вред кому-либо в этом театре. – Ренальда кисло улыбнулся. – Хоть и разбила несколько сердец. Воображаю, как она веселилась, соблазнив парня, который мог ее арестовать.

– Где она сейчас?

– За кулисами, наверное, ждет своего выхода. Она прирожденная актриса, что, я уверен, вы заметили. – Андреас Ренальда сжал руками шины, чтобы не потерять равновесия. – Храни меня боже от козней разъяренных женщин.

56

Предсказание гибели

Если Джон мыслил сейчас, как Артур, то верно было и обратное.

Брайант раскручивал более логичную цепочку доказательств. «Забудь про мифологию, – сказал он себе. – Не сбивайся на интриги семьи Ренальда. Междоусобица – отвлекающий маневр. Начни сначала, нащупай новый след. Как интерпретировал бы факты, – спросил он себя, – разумный, методичный человек вроде Джона Мэя?»

После унижения, пережитого в доме Ренальды, юный детектив тщательно пересмотрел свою стратегию. Сидя на своей любимой скамейке у реки, дабы быть поближе к образу своей невесты, вооружившись авторучкой из голубого хрусталя, подаренной сержантом Фортрайт в день его двадцатидвухлетия, он набрасывал характерные черты жертв в «Паласе».

Среди прочих сразу выделилось одно имя. Одним из двух ключевых факторов наверняка была Джен Петрович. Филлис, ее соседка по квартире, сказала Мэю, что Петрович хотела распрощаться с шоу, поскольку не справлялась с ролью. Через два дня она пропала.

Другой ключ к загадке лежал в том факте, что, как ни уповай на совпадения и судьбу, все смерти копировали мифологический сюжет, столь чтившийся семьей Ренальда. Отсюда следовало, что убийца не только осведомлен о его прошлом, но также пытается сфокусировать на нем внимание следствия. Но почему? Чтобы отомстить за проявленное неуважение? Возможно. А может быть, и ради чистого удобства? Преступник самым решительным образом настроен на убийства и вполне логично отводит от себя подозрение, впутывая невинного человека.

Брайант поднял голову и посмотрел на течение мутной бурой реки, направляющей свои воды в открытое море, легкий ветерок ерошил его челку. Не сбросить со счетов еще двух возможностей. Либо тот человек, которого он ищет, изучил подноготную Ренальды по газетам, а, судя по словам магната, это не составляло большого труда, либо сам Ренальда ему открылся. Из чего следует, что тот, кому он доверился, некий близкий ему человек, задействованный в постановке.

Соседка Петрович сказала, что Джен обманным путем устроилась на работу и не справилась с ней. Положим, она использовала убийства, чтобы исчезнуть? Это идеально подходит под мифологические верования Ренальды: подобным образом поступила бы едва ли не каждая хористка, без труда разыграв собственное похищение. Но в спешке допустила ошибку, не оставив своему «похитителю» шанса проникнуть в квартиру. Двери были заперты изнутри, и соседи видели лишь, как сама Петрович входила и выходила из дома.

Брайант осторожно стряхнул чернила с кончика пера и прочертил в своем блокноте ряд соединительных линий. Петрович желала прервать контракт. Ее коллеги, актеры, таинственным образом умирали, и она воспользовалась этим обстоятельством, чтобы исчезнуть, освободиться от контракта, условия которого ей были не под силу. Понятно, она не могла обеспечить наличие трупа, разве что несколько капель крови, и для большей достоверности вымазала стену алым лаком для ногтей. Остальное было просто. Если в кармане ни гроша и нет желания быть обнаруженной, то – Брайант был уверен – разыскать такого человека практически невозможно. Шла война, и казалось, все куда-то перемещаются.

Брайант размышлял над пустой клеткой своей диаграммы. Кто был в курсе проблемы Петрович и подсказал ей решение? Кто поведал ей о музах Андреаса Ренальды и объяснил, как обыграть свое исчезновение?

Это должен был быть тот самый человек, которому магнат доверился. Тот, кто связал их воедино. Брайант уставился на знак вопроса, поставленный в блокноте, и задумчиво почесал небритую щеку.

Больше всего его озадачивало то, для чего кому-то понадобилось впутываться в это дело. Почему им было выгодно обставить все таким образом, словно на Петрович тоже напал призрак «Паласа»?

Он допускал, что в архиве его запер убийца, но именно в этот момент на сцене убили Валери Марчмонт. Каким образом преступник умудрился одновременно находиться в двух местах?

Недостающие звенья головоломки сошлись в одной точке. Фотография статуи в архиве. Навес над восточным фасадом здания. Причина, по которой совершенные убийства выглядели несчастными случаями.

Актеры, проклятые лицедеи, скрывающие свои секреты под масками.

Ему лгали, то и дело лгали. Он был молод и нетерпелив, опьянен и введен в заблуждение легендой знаменитой семьи, и все потому, что ее история так точно соответствовала сюжетным линиям оперетты.

У Брайанта вырвался стон, когда наконец ему открылась истина. Нечто более простое, более очевидное, маячившее перед ним всю прошлую неделю. Ему позарез нужно было вернуться в театр, проверить краску на двери другого служебного выхода – двери, которую в целях соблюдения правил безопасности должен был вскрыть помощник Стэна Лоу.

До поднятия занавеса на вечернем представлении «Орфея» в понедельник оставался ровно час. Почти двадцать минут он потратил на поиск работающего телефона в Олдуиче, а затем стал второпях дозваниваться до того, кто мог ему помочь. В конце концов Брайант дозвонился женщине, которая, вероятнее всего, еще больше усложнила ему задачу.

– Это кто? – воскликнула Мэгги Эрмитедж, практикующая белая ведьма и член-учредитель ковена в Кэмден-Тауне.

– А куда я попал? – громко спросил себя самого Брайант.

– Ты что, дурак, не в курсе? – еще громче закричала она. – Если это Тревор Бэннистер из Колдунов Саутуоркского Моста, то я уже говорила, мы не нуждаемся в ваших вызовах с юга Лондона, спасибо. Пяти шиллингов за очищение духа не хватит даже на такси. Я не подтираю чужие сопли меньше чем за семь с половиной.

– Мэгти, извини, наверное, я набрал номер машинально…

В течение двух последних дней Брайант пребывал в компании спиритистки. Он ощущал потребность побыть вдали от людей, участвовавших в расследовании, а его домовладелица ежедневно общалась с сержантом Фортрайт.

– Артур? Это ты? Твой ужин протух, я бы скормила его псу, но одной репой он не наестся. У меня было предчувствие, что ты позвонишь. Насчет «Паласа», так ведь? Полагаешь, что знаешь, кто стоит за убийствами.

– Я… э-э…

– Ты позвонил вовремя, мы только что закончили сеанс. Хотели сыграть несколько мадригалов, но мой клавесин чуть-чуть поврежден при налете. Обычно я могла разрезать верхними струнами крутые яйца, но, конечно, сейчас доступен только яичный порошок. Хочешь, чтобы я пошла туда? Вечерами пророчества удаются. Туман всегда способствует эктоплазматическим проявлениям. Слышала, спектакль просто отвратный. Не можешь достать контрамарку?

– Как раз туда и направляюсь. Думаю, готов произвести арест, – шутливо заметил он.

– Могу снять информацию и по телефону, если хочешь. Уловлю вибрации в твоем голосе.

– Очень остроумно, – произнес Брайант. – Что ты знаешь о страхе перед открытым пространством?

– Это психология, дорогой, а не спиритизм. Такое случается, когда впечатлительный человек долго не выходит из дому, особенно если переживает душевный кризис. Полагаешь, твой убийца страдает агорафобией?

– Я в этом уверен.

– Тем не менее будь осторожен, хорошо? Подверженные фобиям могут быть очень опасны, когда впадают в панику. Фобии – мощные проводники агрессии. Они усиливают беспокойство. Навязчивые неврозы страха не определяют личность в целом, а проявляются лишь в ключевые моменты. Это защитная реакция от глубокой травмы, интимной близости, всякого такого.

– Похоже, эта тема тебе хорошо знакома.

– Как-то раз я изгоняла нечистую силу из знаменитого целителя. Он был без гроша и рассчитался со мной несколькими сеансами терапии. Ох, я предчувствую большую опасность.

– В виде чего?

– Войны. Невзорвавшейся бомбы. Вижу огонь, все кричат. Взрыв, Артур, страшный взрыв, который, очень боюсь, приведет к смерти одного из вас.

– Ты уверена?

– Абсолютно, как если бы это уже случилось. В известной мере, конечно, это уже случилось. Думаю, не стоит тебе идти сегодня вечером в театр.

– У меня нет другого выхода.

Со словами предупреждения в ушах Брайант повесил трубку и решительно побежал по направлению к «Паласу». Войдя в театр, он тут же направился за кулисы направо от сцены.

Он знал, что найдет нужное ему доказательство на дверной раме второго служебного выхода.

57

Жизнь в театре

– Потому что нам нужна ваша помощь, – произнесла сержант Фортрайт, остановившись на верхней ступеньке лестницы и удостоверившись, что они одни.

– Я ничего не смыслю в сыске, – взмолилась Альма Сорроубридж. – Я, слава богу, домовладелица. Я по части ночлега.

– Мистер Брайант считает, что привлечь можно любого уважаемого человека со здравым смыслом и аналитическим умом, вот я и привлекаю вас.

– Я думала, вы ушли в отставку.

– Формально я никуда не уходила. Хотя не теряю надежды, что они еще устроят пир в мою честь.

– Но почему я?

– Потому что вы самая представительная из всех наших знакомых. У вас какой вес – около семнадцати стоунов,[25] верно?

– Шестнадцать с половиной. С весом у меня все в порядке. Все дело в росте, я слишком маленькая.

– Дело в том, Альма, что вы сильная.

– Не такая уж и сильная.

– Как вы убираете под гладильной доской?

– Отодвигаю ее.

– Вот именно. Чего я от вас хочу, так это чтобы вы встали на верху этой лестницы и никого – никого! – не пропускали.

– А что делать, если публика начнет расходиться? Как я ее остановлю?

– Еще какое-то время из зала никто не выйдет. На всякий случай возьмите вот это. – Сержант протянула ей трость Брайанта и продемонстрировала, как вынуть из нее шпагу.

– Никогда прежде не пользовалась шпагой, – безнадежно произнесла Альма. – Чаще пользуюсь шваброй.

– Будем надеяться, что вам не придется никого ею протыкать. – Фортрайт взмахнула шпагой и убрала ее в ножны. В какой-то момент она выглядела как Дуглас Фербенкс в женском костюме. – Если кто-нибудь здесь появится, просто, ну – развернитесь. И зовите на помощь. Кто-нибудь придет на подмогу.

– Это не входит в мои обязанности, – вздохнула Альма, приноравливаясь к шпаге. – Подождите минуту, откуда вы ее взяли?

– У Артура, – ухмыльнулась Фортрайт. – Он вернулся.

– Вы хотите сказать, он здесь?

– Вот именно, он в театре. Торчал в Северном Лондоне у этой сумасшедшей из кэмдентаунского ковена – той самой, что пришла на ужин и всюду напустила полтергейстов: настояла на том, чтобы прочесть заклинание, но заглянула не в ту книженцию. Она сказала ему, что сегодня вечером будет взрыв и кто-то погибнет. Мистер Брайант считает, что до конца представления во что бы то ни стало произведет арест.

– С его стороны очень любезно было бы поведать мне, где его носило. Даже пары сменных трусов с собой не взял.

– Уверена, Мэгги Эрмитедж ухитрилась позаботиться о вашем мальчике.

– Ну, мне не удавалось.

Фортрайт посмотрела на нее неодобрительно:

– Нет, но вы бы не отказались.

– Он моя слабость, вот и все. – Она взмахнула шпагой. – Ладно, давайте сюда вашего призрака. Я на все готова.



– Что значит – он здесь? – прошептал Мэй. Он занял привычную позицию за сценой, втиснувшись в выложенную черным кирпичом нишу для быстрого переодевания. – Говоришь, он вернулся?

– Он во всем разобрался и собирается произвести арест, – взволнованно произнес Бидл. – Я могу помочь. В школе я был чемпионом по боксу. – И продемонстрировал свинг левой. – Упек учителя географии в больницу. Он накричал на меня по поводу наносных почв, ну я ему и врезал.

– Неужели? Я не подозревал, что ты на такое способен, – встревоженно ответил Мэй. – Надеюсь, обойдемся без мордобоя. Мы полицейские, а не бандиты.

– Смешно, правда? Я считал, что меня больше привлекает канцелярская работа, но оказывается, предпочитаю погоню.

– Так чего он хочет от нас? – спросил Мэй.

– Кто? – Бидл снова замахнулся, демонстрируя боксерские навыки.

– Мистер Брайант, идиот.

– Велел ровно через полчаса подойти к фойе.

– Когда ты с ним говорил?

Бидл поднес часы к свету.

– Двадцать девять минут назад.

Мэй толкнул его.

– Тогда пошли!

Они достигли конца коридора и спустились к запасному выходу, пробираясь по крытым кафелем темным вестибюлям к парадному фойе театра.