– Он был ошибкой, – сказал Коко. – Бог проморгал.

– Какого парня? – спросил бармен.

А старик крякнул и проговорил:

– Да про которого все газеты трубят.

Обращаясь сразу к обоим – бармену и старику, – Коко сказал:

– Я человек презренный и отвергнутый, человек печали, познавший горе.

– Вот и я тоже, – сказал бармен.

Старик Хансен поднял стакан за него и даже подмигнул.

– Хочешь услышать песню мамонтов? – спросил Коко.

– О, слоны мне всегда нравились, – сказал Хансен.

– Вот и мне тоже, – поддакнул бармен.

И Коко исполнил песнь мамонтов – песнь такую древнюю, что даже слоны уже не помнят, о чем она, и старый Хансен и бармен-мексиканец слушали в благоговейном молчании.

Часть четвертая. Подземный гараж

18. Шаги к небесам

1

Двумя днями ранее Майкл Пул стоял у окна своего гостиничного номера и смотрел вниз на Суваронг-роуд, настолько забитую грузовиками, такси, легковушками и моторикшами, по-местному тук-туками, что казалось, будто поток транспортных средств представляет собой медленно ползущее живое существо. По ту сторону Суравонг-роуд располагался район Патпонг Дистрикт, где только сейчас начинали открываться бары, секс-шоу и «массажные» салоны. Рядом с Пулом гудел и дребезжал кондиционер: в то утро воздух Бангкока казался не просто мрачно-серым, а почти зернистым, а день – еще более жарким, чем в Сингапуре. За спиной Пула расхаживал по своему номеру Конор Линклейтер, раздухарившийся и пыхтевший, как кондиционер, и напряженный, как уличное движение в этот час, то принимаясь рассматривать мебель, то бесцельно беря в руки книгу записей посетителей или разглядывая открытки в ящике стола, при этом непрерывно разговаривая сам с собой. Он все никак не мог успокоиться от того, что услышал от водителя такси.

– Нет, ну это ж надо! – бормотал Конор. – Уму непостижимо! Не успели приземлиться… В смысле, мы – что, кончать сюда приехали или как?

Таксист заверил их, что этот отель очень удобен, поскольку стоит на окраине района Патпонг, после чего буквально ошарашил Конора, спросив, не желают ли джентльмены сделать остановку в массажном салоне, прежде чем продолжить путь к отелю. Не типичный массажный салон, не какой-нибудь сарай с тощими крестьянскими девчонками, не умеющими себя вести, а изысканный райскийуголок: фарфоровые ванны, роскошные спальни, полный массаж тела, а девушки – девушки настолько красивые, что кончишь два-три раза, не успев начать. Он сулил им красавиц прекрасных, как принцессы, кинозвезды, фотомодели с разворота «Плейбоя», чувственных и уступчивых, как феи из сладострастных снов, длинноногих, с бедрами, как у мажореток, грудью индийских богинь, шелковистой кожей куртизанок, тонким умом поэтов-дипломатов, гибкостью гимнасток, с тонусом мышц пловчих, живой игривостью обезьянок, выносливостью горных козочек и, что привлекательней всего…

– …что привлекательней всего, – рассуждал Конор, – ни намека на женскую эмансипацию. Как тебе такое? То есть я ничего не имею против эмансипации. В мире свободны все, и девушки, разумеется, тоже. И я знаю много женщин, мужское начало в которых лучше, чем у большинства мужчин. Но сколько же от них приходится выслушивать? Особенно в спальне? Я к тому, что большинство из них уже зарабатывает в два раза больше меня, они на «ты» с компьютерами, они рулят офисами, а то и компаниями – полистайте «Донован»[103], там их полно, – они даже не позволяют вам купить им выпивку, они кривят физиономии, даже если вы откроете перед ними дверь и предложите пройти первой… Я это к тому, что, может, нам лучше было прислушаться к совету того парня…

– М-м-м… – глубокомысленно промычал Пул.

Конор и сам не слишком вслушивался в свой лепет, и ответ любого рода счел бы приемлемым.

– …ладно, можно и потом, с этим всегда успеется, эй, здесь в отеле есть два ресторана и классный бар, зуб даю, здесь куда приятнее, чем где бы сейчас ни был наш Чокнутый Босс, который вешает всем лапшу на уши о том, что он полицейский, сотрудник спецслужбы или епископ Нью-Йорка.

Пул от души рассмеялся.

– Верно! Я в том смысле, что рука руку моет, но что до того парня…

Если к четырем часам дня весь Бангкок казался перегруженным транспортом, то несколько кварталов, составлявших Патпонг, уже были забиты наглухо. Проезжие части улиц стояли в пробках, а по тротуарам двигался настолько плотный людской поток, что Пулу не удавалось разглядеть самих тротуаров. Люди толпились перед барами и секс-клубами, поднимались и спускались по лестницам, не гнушаясь даже эвакуационных пожарных. И повсюду мерцали, вспыхивали и гасли вывески: «Миссисипи», «Групповушка», «Жаркий секс», «Виски», «Монмартр», «Секс» и еще «Секс» и множество других – все буквально кричали, требуя внимания.

– Там умер Денглер, – проговорил Конор, глядя вниз на Фат-Понг-роуд.

– Да… – обронил Майкл.

– Все это похоже на один сплошной бордель.

Пул рассмеялся, найдя сравнение удачным.

– Знаешь, мне почему-то верится, что мы найдем его, Майки.

– Мне тоже, – откликнулся Пул.

2

После того как они с Конором в тот вечер вернулись в отель, Майкл дождался, пока оператор тайского коммутатора переведет его звонок по кредитной карте на Вестерхольм, штат Нью-Йорк. Наконец-то у него нашлось, что рассказать об их «миссии», – как назвал их поездку Биверс. В книжном магазине он увидел подтверждение своей надежды на то, что они с Конором не зря прилетели искать Андерхилла в Бангкок. Возможно, на поиск уйдет дня два, и тогда они сразу отправятся домой: в связке с Андерхиллом или нет – как сложится. Майкл надеялся найти какую-нибудь детоксикационную клинику, где Андерхилл смог бы привести себя в порядок и получить отдых, в котором, как был уверен Пул, он очень нуждался, как нуждался в нем любой, кто долгое время провел в Бангкоке. Случись так, что Андерхилл совершил убийство, Пул нашел бы ему отличного адвоката и заставил бы того строить защиту на версии о невменяемости – это, по крайней мере, уберегло бы друга от тюрьмы. Такое развитие, возможно, недостаточно драматично для мини-сериала, но стало бы лучшим финалом для Тима и всех, кто небезразличен к его судьбе.

То, что увидел Пул в заведении, самом нетипичном для бизнеса Патпонга – огромном книжном магазине под названием «Книги Патпонга», – дало ему косвенное доказательство невиновности Андерхилла, а также присутствия Тима в Бангкоке. Конор и Пул зашли в книжный магазин укрыться от жары и хоть ненадолго спрятаться от толпы. В «Книгах Патпонга» было прохладно и малолюдно, и Майкла приятно удивил тот факт, что отдел художественной литературы занимает по меньшей мере треть помещения магазина. Он мог бы приобрести что-нибудь для себя и заодно – для подарка Стейси Тэлбот. Он бродил вдоль полок с литературой, не отдавая себе отчета в том, что ищет имя Тима Андерхилла, пока не наткнулся на целую полку с его романами: по четыре-пять экземпляров каждого – от «Увидеть зверя» до «Кровавой орхидеи».

Не означало ли это, что Тим жил здесь? И что был постоянным покупателем этого магазина? Полка с его романами напомнила Майклу стенд «Отечественные авторы» в «Переплете», лучшем книжном магазине Вестерхольма, и это было почти равносильно подписанному свидетельству о том, что Андерхилл регулярно заглядывал сюда. И если так, то не прямо ли с этого порога он выходил убивать? Пулу стало не по себе – он почти ощутил присутствие Андерхилла рядом с наглядно укомплектованной полкой его книг. Если бы Тим не наведывался сюда, разве стали бы выставлять так много книг малоизвестного писателя?

Все сходилось – по крайней мере, для Пула, и как только он выложил свои соображения Конору, тот сразу же согласился с ним.

Когда в тот день они с Конором вышли из отеля, первым впечатлением Майкла было, что Бангкок – это таиландская Калькутта. Казалось, здесь на улицах трудятся целыми семьями. То и дело взгляд Пула натыкался на сидевших на корточках женщин, починявших тротуар, умудрявшихся одной рукой кормить вертевшихся вокруг них детишек, другой же – крошить молотком бетон. Ближе к центру тротуаров сидели в ряд другие женщины и молотками и кирками рыли траншею. На пустырях и в полуразрушенных зданиях на кострах готовили пищу: из вентиляционных отверстий валил дым. Пыль от штукатурки и жесткие мелкие мотыльки, больно жалившие кожу, и дым, и копоть, и выхлопные газы серой пеленой висели в воздухе. Пулу казалось, будто на лицо невесомой паутиной оседает невидимая воздухопроницаемая пелена.

На глаза попалась большая красная вывеска салона «Райский массаж». Дальше на разрисованных голубыми звездами ступенях в окружении нагромождения связанных грубой веревкой сумок, бутылок и коробок сидела босая тщедушная женщина и с мрачным усердием избивала пронзительно вопившего ребенка. Она отвесила малышу пощечину, затем ткнула кулаком в грудь. Ступени вели к широкому навесу с вывеской: «Ночной клуб „Лакомый кусочек“. Ресторан». Женщина смотрела как будто сквозь доктора Пула, и глаза ее говорили: «Это мой ребенок, и жилище это мое, а тебя я не вижу, нет здесь тебя».

На секунду у Майкла закружилась голова, он окунулся в серый мир теней, мир ежесекундно меняющихся измерений и первозданного хаоса, мир, где реальность оказывалась не более чем очередной иллюзией. Затем ему вспомнилась женщина в синем, падающая на влажную зелень склона холма, и он понял, что пытается бежать от собственной жизни.

Майкл знал, что это значит. Как-то раз он уговорил Джуди съездить с ним в Нью-Йорк посмотреть пьесу «Трассеры», написанную и исполненную ветеранами войны во Вьетнаме. Майкл счел пьесу просто замечательной. Следя за действием на сцене, Майкл иногда чувствовал, что Вьетнам совсем близко, и практически каждую минуту это чувство будило в его памяти события и ощущения того времени. Сам того не ожидая, он и плакал, и смеялся, не в силах контролировать нахлынувшие чувства, как тогда на скамейке в парке Брас Басах. (Джуди же сочла пьесу «Трассеры» этакой формой сентиментальной самопсихотерапии для актеров.) Несколько раз по ходу действия пьесы персонаж по имени Динки Дау направлял ствол М-16 прямо в голову Майклу. Самого Майкла, сидевшего в восьмом ряду, Динки Дау наверняка не видел, да и винтовка не была заряжена, но всякий раз, когда дуло смотрело в его сторону, Майкл ощущал головокружение и слабость. Он беспомощно сознавал, что невольно изо всех сил вжимается в спинку кресла, вцепляясь пальцами в подлокотники. Он очень надеялся, что в эти моменты не выглядит таким же испуганным, каким он себя ощущал.

Сейчас Бангкок разбудил в Майкле те же чувства, что и Динки Дау. На освящении Мемориала последние пятнадцать лет будто исчезли из его жизни. Он всегда оставался звенящим нервом, мальчишкой-солдатом, даже сейчас, укрывшимся за оболочкой симпатичного, участливого, благополучного доктора. В нем все кипело от того, что такой милый и удобный доктор Пул – всего лишь «строительные леса» вокруг оголенного нерва. Странно и неловко было ощущать себя этаким «невидимкой» и сознавать, что никто даже не догадывается о твоем истинном «я». Майкл тогда пожалел, что Конор и Пумо не пошли с ними на «Трассеров».

Майкл и Конор миновали пыльную витрину, заваленную каркасами и муляжами согнутых в колене и похожих на ампутированные женских ножек.

– А знаешь, – заговорил Конор, – я скучаю по дому. Хочу съесть гамбургер. Хочу выпить пива, у которого вкус не такой, будто его сварили из того, что подмели на улице. Хочу по-человечески сходить в туалет: эта дрянь, что прописал мне врач, будто запечатала задницу, оставив только шов. И знаешь, что хуже всего? У меня зачесались руки – хочется снова нацепить пояс с инструментами. Хочется прийти с работы домой, привести себя в порядок и наведаться в свой старый добрый бар. А ты, Майки? Неужели не скучаешь по таким вот штуковинам?

– Не совсем так… – ответил Пул.

– И по работе не скучаешь? – Конор поднял брови. – Не скучаешь по тому, чтобы нацепить халат и этот, как его, стетоскоп и всякое такое? Сказать какому-нибудь ребятенку, мол, сейчас будет немножечко больно?

– Ну, что касается этой стороны дела, я действительно не скучаю, – ответил Пул. – По правде говоря, в последнее время моя практика не слишком-то радовала меня.

– Ну, может, по чему-то или кому-то конкретно скучаешь?

«Скучаю – по девочке в больнице Св. Барта», – подумал Майкл, а вслух сказал:

– Пожалуй, по некоторым своим пациентам.

Конор подозрительно глянул на него, а затем предложил вернуться и пройтись по Патпату, пока не подцепили здесь болезнь шахтеров «Черные легкие». Пешком они добрались уже почти до Чароен-Крунг-роуд, отеля «Ориентал» и реки.

– Патпонгу, – поправил Конора Майкл. – Где убили Денглера.

– А, тот самый Патпонг, – протянул Конор.

Если Патпонг поначалу чем-то и удивил Майкла, то своими масштабами: он оказался не больше, чем то, что Пул видел из окна своего номера. Район Бангкока, привлекавший сюда туристов-мужчин со всей Америки, Европы и Азии, умещался на участке в три улицы в длину и одну в ширину. Майклу представлялось, что, как и район Гамбурга Санкт-Паули, он охватывает еще по крайней мере несколько кварталов. В пять часов после полудня неоновые вывески вовсю полыхали над толпами мужчин, входящих и выходящих из баров и массажных салонов. «123 возбужденных девчонки! Курить разрешается». Стоявший внизу лестницы зазывала свистнул Пулу и сунул ему в руку брошюрку с перечнем «фирменных блюд» заведения:

«– Красавицы девушки-хозяйки – нон-стоп шоу!

– 1 бесплатный напиток каждому клиенту.

– Международная клиентура – любые языки мира.

– Фокусы с шариками от пинг-понга.

– Курение разрешено.

– Фломастеры.

– Кока-кола.

– Стриптиз.

– Женщина с женщиной.

– Мужчина с женщиной.

– Мужчина с двумя женщинами.

– Отдельные комнаты для клиентов, а также кабинки для наблюдения».

Когда Майкл читал сей документ, маленький таиландец вклинился между ним и Конором.

– Вы пришли вовремя! – защебетал он. – Кто опоздать, тот не успеть. Выбирать сейчас – получить лучшее!

Выудив из кармана пухлую визитницу, он ловко раскрыл ее и дал развернуться вниз ленте с фотографиями примерно шестидесяти обнаженных девушек.

– Выбирать сейчас – потом поздно! – предельно довольный собой, своим продуктом и своим посланием, таиландец улыбнулся, явив золотые резцы.

Он сунул ленту с фотографиями к лицу Конора:

– Свободны все! Ехать прямо сейчас!

Майкл увидел, как побагровело лицо Конора, и потянул того прочь по улице, другой рукой отгоняя зазывалу массажного салона, а тот продолжал размахивать лентой с фотографиями и трясти ее, заставляя мелко дрожать.

– И мальчики! Красивые мальчики! Мальчики большие и маленькие! Только сейчас – потом слишком поздно, особенно для мальчиков! – из другого кармана он вытащил еще одну стопку склеенных фотографий и выпустил из ладони водопадом. – Красивые, горячие, все умеют, сосать, трахать, курить с вами…

– Телефон, – сказал Пул; ему показалось, он видел это слово в брошюрке секс-клуба.

Зазывала нахмурился и покачал головой.

– Нет телефон! Что вам надо? Вы самоубийцы? – он принялся собирать фотографии в стопки, пятясь от двух друзей. Несколько мгновений он проницательно смотрел на них. – Вы, парни, правда самоубийцы? Вы правда извращенцы? Надо быть очень-очень осторожный.

– Что это с ним? – сказал Конор. – Покажи-ка ему фотку.

Маленький зазывала стал испуганно озираться. Он свернул ленты фотографий и рассовал по карманам пиджака. Пул показал ему одну из фотографий из манильского конверта. Зазывала нервно облизнул губы длинным бледным языком, затем отступил на шаг, натянуто улыбнулся Конору и Майклу и переключил свое внимание на высокого белого парня в футболке «Твистед Систер».

– Не знаю, как ты, – заявил Конор, – но от пива я бы сейчас не отказался.

Майкл кивнул и поднялся за Конором по ступеням в бар «Монпарнас». Конор скрылся за прикрывавшей вход шторой из голубых пластиковых лент, и Майкл, шагнув следом, очутился в небольшом, тускло освещенном помещении с расставленными вдоль стен стульями. У одной стены притулился крошечный бар, за стойкой которого высился огромный самоанец в туго обтягивающей мышцы красной рубашке. Небольшая деревянная сцена чуть возвышалась в передней части помещения. Конор уже протягивал банкноты тучной женщине, сидевшей на стуле сразу за порогом.

– За вход двадцать батов, – прокаркала она Пулу.

Майкл взглянул на сцену – там пухлая молодая тайка в бюстгалтере проделывала некое подобие танца, вынуждавшего ее низко наклоняться над своими широко разведенными коленями. Дюжина раздетых девушек изучающе глазели на Пула и Конора. Единственным другим мужчиной здесь был худющий пьяный австралиец в пропотевшем коричневом костюме, сжимавший в руке высокую банку светлого «Фостерс». На коленях у него калачиком свернулась девушка – играя с его галстуком, она что-то шептала ему на ухо.

– Знаешь, о чем я подумывал, когда мы стояли там, на улице? – спросил Майкл. – «Курение» – в смысле, о травке.

– Надеюсь, у них здесь этого нет, – сказал Конор.

Девушка на сцене лучезарно улыбнулась и сложила ладони чашечкой чуть ниже вагины. Шарик от пинг-понга появился в ее складках и упал на ладони, затем исчез внутри и следом окончательно выпал на ладони. В поле зрения возник еще один шарик.

Откуда ни возьмись появились четыре девушки – улыбаясь и воркуя, обступили друзей. Две из них уселись на стулья по обе стороны от Конора и Майкла, две других опустились на колени перед ними.

– Ты красавчик, – сказала девушка, присевшая перед Пулом, и стала гладить его рукой по колену. – Моим мужем будь?

– Але, – сказал Конор Майклу. – Если эти фокусницы вытворяют такое с шариками для пинг-понга…

Они заказали выпивку для двух девиц, две другие засеменили в дальний конец комнаты. Тем временем на сцене шарики для пинг-понга появлялись и исчезали со скоростью и постоянством автоматически повторяющегося процесса.

Сидевшая рядом прошептала Пулу:

– Твой готов? Могу помогать.

Из-за ленточного занавеса рядом со сценой появилась еще одна поразительно красивая девушка. Одежды на ней не было, и Пулу показалось, что лет ей не больше пятнадцати. Девушка улыбнулась стоящим перед ней мужчинам и женщинам, затем продемонстрировала сигарету в кончиках пальцев, похожую на тоненькую палочку, и прикурила от розовой одноразовой зажигалки. Плавным акробатическим движением девушка отклонилась назад, выставляя перед зрителями стройные ноги и лобок, и оперлась одной рукой о пол, после чего другую руку просунула между ног и вставила сигарету во влагалище.

– Ну, это, по-моему, перебор.

Кончик сигареты осветился, и на нем образовался столбик пепла с полдюйма. Девушка выпрямилась, наклонилась вперед и вынула сигарету. Из влагалища пыхнуло облачко дыма. Она повторила свой номер несколько раз. Девушка Пула начала поглаживать внутреннюю сторону его бедра и рассказывать о том, как росла в деревне.

– Мой мама бедный, – говорила она. – Мой деревня бедный-бедный. Много-много дней не кушать. Ты взять меня с собой в Америка? Я буду твоя жена. Я буду очень хороший жена.

– Жена у меня уже есть.

– Хорошо, я буду вторая жена. Вторая жена будет лучшая жена.

– Я бы не удивился, – проговорил он, глядя на ее симпатичное лицо с ямочками. Он пил пиво и чувствовал себя очень уставшим и дружелюбно-расслабленным.

– В Таиланде много мужчин иметь вторая жена, – сообщила она.

Малолетка на сцене выдула из вагины идеальное по форме колечко дыма.

– Киска выдувает фракталы! – восторженно взвыл австралиец. – С коллекционерами пластинок не соскучишься, крикетисты лихо машут длинными битами, но математички проявляют себя круче всех!

– А у тебя много телевизоров? – спросила Пула девушка.

– Много.

– А стиральная машина с сушкой есть?

– Само собой.

– А плита – газ или электрический?

Пул на мгновение задумался.

– Плита газовая.

Девица поджала губки.

– У тебя две автомашины?

– Конечно.

– А еще одну купишь – мне?

– В Америке машина есть у каждого. Даже у детей есть машины.

– А у тебя дети есть?

– Нет.

– Я рожу тебе детей, – заверила его проститутка. – Ты хороший человек. Два детей, три детей, сколько хотеть ты. Дать американский имена. Томми. Салли.

– Милые детки, – подхватил Пул. – Уже скучаю по ним.

– Мы иметь лучший секс, всю твою жизнь. Даже с твоей женой секс станет лучше.

– У нас с женой секса нет, – признался Пул, сам себе удивляясь.

– Тогда у нас будет в два раза больше секс, наверстаем.

– Киска выкурила сигаретку и теперь говорит по телефону, – не унимался австралиец. – Киска, ну-ка позвони в университет Квинсленда, передай там, что я малость подзадержусь!

Нимфа на сцене выпрямилась и поклонилась. Все девушки, австралиец и Пул громко зааплодировали. Когда девушка покинула сцену, пластиковые ленточные занавески раздвинулись, и вышла высокая обнаженная женщина с пухлой папкой бумаг и зажатыми в ладони фломастерами.

Допив пиво, Майкл наблюдал за тем, как она вставила себе во влагалище два фломастера и, опустившись на корточки над большим листом бумаги, принялась рисовать лошадь. Получалось очень даже неплохо.

– Куда обычно в Бангкоке ходят геи? – спросил у девушки Пул. – Мы ищем нашего друга.

– Патпонг, три. Через две улицы. Гейчики. Но ты же не гейчик?

Пул покачал головой.

– Идем со мной. Я покурю тебе. – Она обвила его шею руками. От ее кожи исходил восхитительный аромат – смесь яблока, юфти и гвоздики.

Конор и Пул ушли, когда художница на сцене завершала трудиться над пейзажем с горами, пальмами на пляже, парусниками на море и солнцем с лучами.

В квартале от «Монпарнаса» они увидели над открытой дверью вывеску книжного магазина «Патпонг букс» – к нему вели две ступеньки темного цвета. Пока Пул искал полку с романами Андерхилла, Конор отправился полистать журналы. Пул поинтересовался у дежурного продавца и менеджера, знают ли они Тима Андерхилла или не приходилось ли им когда-либо видеть его, но ни один не знал даже его имени. Пул купил «Расчлененного» в твердом переплете, а затем они с Конором отправились выпить пива в «Миссисипи куин».

– Черт, я же собственной рукой подписал одну из карточек Коко, – сказал Конор, когда они сидели в баре.

– Так и я тоже. – сказал Коко, – Ты когда подписывал?

Он и представить не мог, что только один человек из их взвода мог отрезать уши и писать «Коко» на карте из полковой колоды, но признание Конора отозвалось в нем смешанным чувством удивления и утешения.

– На следующий день после дня рождения Хо Ши Мина. Мы тогда должны были выдвинуться в какое-то чертово совместное со вторым взводом патрулирование. Как и в день рождения Хо. Только на этот раз вьетнамцы заминировали периметр, и один из танков зацепил осколочную мину. И это затормозило операцию, причем здорово. Помнишь, как мы едва ползли, пробуя щупами дорогу? Плечом к плечу? И как потом Андерхилл застал врасплох их часового в кустах, а после мы их всех там положили.

– Было дело… – ответил Пул. Он помнил, как видел северовьетнамских солдат, скользивших неслышно, как призраки, как олени, вдоль дороги. Это были не мальчики, а тридцати-сорокалетние солдаты на войне длиною в жизнь. И вот в тот момент ему неудержимо хотелось убивать их.

– А когда все закончилось, я вернулся и обработал их часового, – миниатюрная девушка в черном кожаном лифчике и такой же микроюбке устроилась на барном стуле рядом с Конором и, облокотившись на барную стойку, заулыбалась, стараясь завладеть его вниманием. – В смысле, отрезал у этого жмурика уши, – продолжил Конор. – Черт, и пришлось же мне попотеть. Все ухо – как один сплошной хрящ. В итоге удалось откорнать только верхнюю часть, и она вовсе не выглядела как ухо. На меня, знаешь, в тот момент будто затмение нашло, словно я был не я. И все пилил и пилил… И когда наконец отпилил, его голова шлепнулась прямо в грязь, а ухо осталось у меня в руке. Тогда пришлось перекатить труп и начать все по новой.

Девушка, внимательно слушавшая его рассказ, оттолкнулась от стойки, пересекла помещение и стала шептаться с другой девицей из бара.

– И что ты сделал с ухом? – спросил Пол.

– Швырнул в заросли. Я ж не извращенец.

– Ну да… – кивнул Пул. – Надо быть действительно больным на голову, чтобы хранить такие сувениры.

– В самую точку, – сказал Конор.

3

Жужжание в телефонной трубке сменилось мертвой тишиной, а та – противным высокочастотным свистом. Конор оторвал взгляд от фотографий голых девушек в журнале, который купил в «Патпонг букс», и спросил:

– А ты когда?

– Что – когда?

– Подписал карту Коко.

– Спустя примерно месяц после сообщения о том, что назначены трибуналы. После патрулирования в долине Ашау.

– Значит, конец сентября, – сказал Конор. – Помню. Я тогда собирал трупы.

– Ну да.

– В подземном ходе сообщения – там еще обнаружили большой склад риса.

– Точно.

– Дружище Майки! – воскликнул Конор. – Черт, да ты просто зверюга.

– Знаешь, до сих пор не пойму, как меня угораздило сотворить такое, – признался Пул. – Мне потом несколько лет снились кошмары.

Свист в трубке прервал голос оператора:

– Соединяем вас с абонентом, сэр, – и Майкл Пул мысленно приготовился к разговору с женой, невольно удерживая в памяти отчетливую картину, как он, орудуя своим «Ка-Баром»[104], отпиливает уши трупу, прислоненному к пятидесятифунтовому мешку с рисом, а затем из темного закоулка памяти всплыла картина более зловещая: тем же ножом он выкалывает покойнику глаза.

Первым увидел покойника Виктор Спитальны: выбравшись из схрона, он проревел: «Нишшштя-а-ак!»

Тишина в трубке ширилась и сгущалась. Затем линия выдала два плотных щелчка, будто установив некие сложные, но надежные соединения с открытым космосом.

Пул бросил взгляд на часы. Семь вечера в Бангкоке, значит, в Вестерхольме, штат Нью-Йорк, семь утра.

Спустя, казалось, вечность он услышал знакомый, как колыбельная, тон американского гудка, который внезапно оборвался. И снова – бездонная космическая тишина, из которой всплыли робкие и как будто неотчетливые телефонные гудки, прервавшиеся щелчком, – включился автоответчик. Семь утра – Джуди либо еще в спальне, либо спустилась вниз, на кухню.

Майкл дослушал до конца сообщение Джуди. Когда раздался звуковой сигнал, он проговорил в трубку:

– Джуди? Ты дома? Это я, Майкл.

Три, четыре, пять ударов сердца.

– Джуди?

Едва он собрался повесить трубку, как услышал громкий щелчок и следом – голос жены, лишенный эмоций:

– А, это ты…

– Привет. Я рад, что ты ответила.

– Да я, пожалуй, тоже рада. Как вы там – детишки резвятся на солнышке?

– Джуди…

– Ты не ответил.

Острая, как ожог, вспышка вины – воспоминание о том, как девушка потирает ему промежность.

– Если хочешь – называй это «резвятся». Мы вообще-то разыскиваем Андерхилла.

– Рада за вас.

– Мы узнали, что из Сингапура он уехал, поэтому Биверс сейчас в Тайбэе, а мы с Конором – в Бангкоке. Думаю, в ближайшие дни мы его найдем.

– Здорово. Ты в Бангкоке переживаешь свою сексуальную молодость, а я здесь, хожу на работу в Вестерхольме, где вообще-то твой дом и твоя медицинская практика. Надеюсь, ты помнишь (если, конечно, твоя никудышная кратковременная память еще не стерла это), что я не слишком обрадовалась, когда ты объявил, что отправляешься в это свое путешествие?

– Вообще-то я объявил об этом в несколько ином смысле, Джуди.

– Как я и говорила, кратковременная память у тебя никуда не годится.

– Думал, ты будешь рада моему звонку.

– Что бы ты там ни думал, ничего дурного я тебе не желаю.

– У меня такого и в мыслях не было.

– Знаешь, в каком-то смысле я почти рада твоему отъезду: он дал мне возможность заняться тем, чем давно собиралась, – как следует подумать о наших отношениях. Я всерьез задаюсь вопросом: приносит ли еще кто из нас двоих хоть какую-то пользу для обоих?

– Ты хочешь сейчас поговорить об этом?

– Просто скажи мне одну вещь: ты просил кого-нибудь из своих дружков периодически названивать мне, чтобы проверить, дома я или нет?

– Не понимаю, о чем ты.

– О том маленьком гномике, который так полюбил звук моего голоса на автоответчике, что звонит по два-три раза в день. И кстати, если ты перестал мне доверять, меня это не особо волнует: я человек самостоятельный и могу сама о себе позаботиться, Майкл, как, впрочем, всегда и было.

– Так тебя донимают анонимные звонки? – спросил Майкл, обрадовавшись тем, что понял причину ее враждебного тона.

– Ты будто не в курсе.

– Ох, Джуди. – В его голосе отчетливо прозвучали боль и сочувствие.

– Да ладно, – обронила она. – Все нормально.

– Позвони в полицию.

– Ну, а что толку!

– Если он продолжит названивать так часто, они смогут вычислить и взять его.

Повисла долгая пауза, показавшаяся Майклу такой… уютной – супружеской.

– Деньги на ветер, – сказала Джуди.

– Видимо, кто-то из твоих учеников решил пошутить. Не волнуйся, Джуди, попробуй немного расслабиться.

Джуди помолчала.

– Ну, что ж, Боб Банс пригласил меня поужинать с ним завтра. С радостью выберусь из дома.

– А, специалист по осам? – вспомнил Майкл. – Неплохо.

– Ты это о чем?

Два года назад на факультетской вечеринке Майкл рассказал кое-кому из собравшихся историю о том, как Виктор Спитальны вылетел из пещеры в Я-Туке, вопя о том, что на него набросились и стали жалить тысячи ос. Это был единственный эпизод из произошедшего в Я-Туке, о котором он мог поведать людям, – эпизод абсолютно безобидный: в нем никто не погиб. Единственный пострадавший – Виктор Спитальны: он вырвался из пещеры, царапая ногтями лицо, и вопил до тех пор, пока Пул не завернул его в свою плащ-палатку. Когда Спитальны умолк, Пул распеленал его. Лицо и руки Спитальны покрывали быстро исчезающие красные рубцы.

– Во Вьетнаме нет ос, братишка, – сказал рядовой SP4 Коттон, фотографируя Спитальны, наполовину вынырнувшего из-под плащ-палатки. – Любой другой вид насекомых, но только не осы.

Преподаватель английского Боб Банс – шесть футов и три дюйма ростом, обладатель пышных светло-русых волос и худого аристократического лица, любитель красивых твидовых костюмов – авторитетно заявил Майклу, что, поскольку осы распространены по всему Северному полушарию, они непременно должны водиться и во Вьетнаме. «Кичливый самодовольный всезнайка, – решил для себя Майкл. – Скорее всего, из обеспеченной семьи среднего класса и преподает английский язык потому, что чувствует в себе жреческое призвание». Банс олицетворял собой хрустальную мечту либерала. Затем Банс сообщил, что, поскольку Вьетнам является страной с субтропическим климатом, осы там встречаются редко, да и в любом случае, большинство видов ос во всех частях света ведут преимущественно одиночный образ жизни. И затем вкрадчиво поинтересовался:

– А скажите, Майкл, разве в Я-Туке не произошло чего-либо более заслуживающего внимания, чем этот эпизод?



– Да ладно, неважно, – сейчас ответил Майкл Джуди. – И куда собираетесь пойти?

– Он не уточнил, Майкл. Куда он меня повезет, не так уж и важно. Ты же знаешь, запросы у меня невелики, и все, чего мне хочется, – это всего лишь небольшая компания. Общение.

– Хорошо.

– Не уверена, что ты там изнываешь от недостатка общения, так ведь? Сдается мне, однако, в Вестерхольме тоже есть массажные салоны.

– Не уверен, – рассмеялся Майкл.

– Все, я больше не хочу разговаривать, – быстро проговорила Джуди.

– Ладно.

Еще одна долгая пауза.

– Приятного тебе общения с Бансом.

– Ты не имеешь права говорить так, – сказала Джули и, не попрощавшись, повесила трубку.

Майкл осторожно опустил трубку на рычаг.

Конор бродил по номеру, поглядывал в окно, качался на носках, избегая встречаться взглядом с Майклом. Наконец он прочистил горло:

– Все плохо?

– Похоже, моя жизнь становится смехотворной.

Конор рассмеялся:

– Моя такова с самого начала. И это, скажу тебе, не так уж плохо.

– Может, и так, – согласился Майкл, и они улыбнулись друг другу. – Думаю, сегодня я завалюсь спать рано. Не против остаться без моей компании? Завтра прикинем список мест, в которых надо побывать, и как следует возьмемся за дело.

Уходя, Конор взял с собой несколько фотографий Тима Андерхилла.

4

Довольный появившейся возможностью побыть наедине с собой, Майкл заказал в номер немудрящий ужин и удобно растянулся на кровати с томиком «Расчлененного», что приобрел сегодня днем. За несколько лет он так и не удосужился перечитать самую успешную книгу Андерхилла и сейчас удивился, как быстро она увлекла его, как основательно и всецело сумела отвлечь от беспокойства о Джуди.

Главный герой романа Хэл Эстергаз – детектив отдела убийств в Монро, штат Иллинойс, города среднего размера с литейными предприятиями, автокузовными мастерскими и пустырями за заборами из сетки-рабицы. Эстергаз служил лейтенантом во Вьетнаме и, вернувшись оттуда, женился на школьной подруге, но вскорости развелся. Он крепко закладывал за воротник, однако в течение многих лет был уважаемым полицейским, скрывавшим в себе довольно некомфортный секрет: свою бисексуальность. Чувство вины за сексуальное влечение к другим мужчинам объясняло не только его пьянство, но и порой жестокое обращение с арестованными преступниками. Впрочем, на этот счет Эстергаз был осторожен и позволял себе избивать только тех преступников, которых больше всего презирали полицейские, – насильников и растлителей детей.

Майкл внезапно задумался: не был ли прототипом Эстергаза Гарри Биверс. Эта мысль ни разу не приходила ему в голову, когда он читал книгу в первый раз. Однако сейчас, хотя детектив Эстергаз казался личностью более жесткой и загадочной, чем Биверс, Пул мысленно представлял его с лицом Чокнутого Босса. Биверс не бисексуален – по крайней мере, насколько это знал Майкл, но Пул не удивился бы, узнав, что глубоко в душе Биверса чернеет крепкая прожилка садизма.

Майкл уловил еще одну правдоподобную вероятность, ускользнувшую от него, когда он читал книгу в первый раз. Монро, штат Иллинойс, Иллинойс – название этого мрачного города, в котором Хэл Эстергаз расследовал тайну, лежавшую в основе сюжета «Расчлененного», по звучанию весьма походило на Милуоки, штат Висконсин, о котором так часто рассказывал М. О. Денглер. В южной части Монро жило много поляков, в северной располагалось обширное гетто темнокожего населения, там же базировалась команда высшей лиги по футболу. Особняки богачей стояли на трех-четырех улицах, вытянувшихся вдоль берега озера. Неказистый центр города пересекала темноводная загаженная речка. А еще в городе наблюдались бумажные фабрики и кожевенные заводы, магазинчики книг для взрослых, боулинг-клубы, бары и забегаловки повсюду, бочкообразные женщины в платках на автобусных остановках. Зимы здесь стояли паршивые. Такова ретроспектива детства Денглера.

Вскоре Пул настолько увлекся сюжетом романа, что минуло больше часа, прежде чем третье запоздалое узнавание буквально ужалило его: по сути дела «Расчлененный» – это погружение в размышления о Коко.

В центре города, в номере убогого отеля «Сент Элвин», находят безработного артиста с перерезанным горлом. Рядом с телом лежал листок бумаги с написанными карандашом двумя словами «Голубая роза». Дело поручили Хэлу Эстергазу, и он узнает в жертве завсегдатая одного из гей-баров Монро. Как-то раз с этим человеком он занимался сексом. Подавая рапорт, детектив, разумеется, скрывает информацию о своей мимолетной связи с погибшим.

Следующей жертвой становится проститутка – ее находят с перерезанным горлом в переулке за отелем «Сент Элвин», и снова записка: «Голубая роза». Эстергаз устанавливает, что она тоже проживала в отеле и была подругой пианиста; Эстергаз подозревает, что она оказалась свидетелем убийства пианиста либо знала что-то, что могло вывести полицию на след убийцы.

Неделю спустя находят зарезанным молодого врача в его собственном «ягуаре», припаркованном в гараже особняка на берегу озера, где он проживал вдвоем с экономкой. Эстергаз прибывает на место преступления в тяжелом похмелье, в несвежей вчерашней одежде, со смутными воспоминаниями о событиях минувшей ночи. Он лишь помнит, что сидел в баре под названием «Исправительный дом», помнит, как заказывал выпивку, как с кем-то общался, как надевал пальто, с трудом попадая в рукава… а после – темнота до того самого момента, как его разбудил на диване звонок из полицейского участка. Эстергазу очень худо – гораздо хуже, чем от похмелья, – оттого, что пять лет назад молодой доктор больше года оставался его любовником. Об их связи не знал никто, даже экономка. Эстергаз проводит надлежащий осмотр места преступления, находит листок бумаги со словами «Голубая роза» на нем, допрашивает экономку, упаковывает, снабжая бирками, все вещественные доказательства, а когда судмедэксперт заканчивает осмотр и тело увозят, возвращается в «Исправительный дом». Еще одно временное выключение сознания, еще одно утро на диване с полупустой бутылкой и орущим телевизором.

На следующей неделе очередная страшная находка – мужчина, темная личность и наркоман, бывший одним из осведомителей Эстергаза.

Следующая жертва – религиозный фанатик, мясник, который проповедовал прихожанам в помещении магазина на первом этаже. Эстергаз не только знает жертву – он ненавидит этого человека. Из нескольких пар приемных родителей, в свое время воспитывавших Эстергаза, мясник и его жена были самыми жестокими. Они били мальчика и издевались над ним почти каждый день, не пускали его в школу, заставляя работать дома, на заднем дворе мясной лавки: они вбивали ему в голову, что он грешник и обязан работать, пока не собьет руки в кровь, а чтобы спасти свою душу, должен заучивать наизусть Писание, но как бы хорошо ни учил священные тексты, он все равно оставался настолько порочен, что должен быть битым снова и снова. Из семьи мясника его забрали только после того, как социальный работник нанес им необъявленный визит и обнаружил мальчика всего в синяках запертым в морозильной камере дабы «покаялся».

Между прочим, Хэл Эстергаз – имя не настоящее, а было дано мальчику социальными работниками: его личность и его родители, даже точный возраст остаются загадкой. Единственное, что известно Эстергазу о своем происхождении, – это то, что его трех- или четырехлетнего нашли в середине декабря покрытым коркой мерзлой грязи, бродившим по центральным улицам города возле реки. Он едва не умирал от истощения и не умел говорить.

Даже теперь Эстергазу не удавалось вспомнить какие-либо продолжительные отрезки своего горького детства и ничего из событий своей жизни до того момента, как его нашли бродящим голым и голодным на улице у реки Монро.

Туманные представления о том времени рисовали ему солнечно-золотой мир, где добрые великаны баловали его, ласкали и кормили и называли именем, которого он никогда не слышал.

Хэла Эстергаза дважды выгоняли из школы, он имел конфликты с законом; отрочество и юность провел в яростной, сжигающей ненависти ко всему, что его окружало. В пьяном порыве ненависти к себе он вступил в армию, и армия спасла его. Все его достойные, заслуживающие доверия воспоминания фактически начинались с основного курса боевой подготовки. Для себя он решил, что родился трижды: один раз в «золотом» мире, второй – в замерзшем и жестоком Монро и, наконец, – когда облачился в военную форму. Начальство Эстергаза вскоре признало врожденные способности парня и под конец курса рекомендовало его в Школу подготовки кандидатов в офицеры. Вместо четырех лет службы, которые он в любом случае с радостью отслужил бы, он получил подготовку, в результате которой отправился лейтенантом во Вьетнам.

После убийства мясника Эстергазу начинает сниться, как он смывает со своих рук кровь; как он стоит, обливаясь холодным потом страха, у раковины, держа окровавленные руки под исходящей паром обжигающей водой, без рубашки, голая грудь забрызгана кровью… Ему снится, как он открывает дверь в сад, а в саду больные розы, розы неестественного, яркого, химического голубого цвета. Ему снится, что он ведет машину куда-то в непроглядную черную тьму, а рядом с ним на сиденье лежит труп какого-то знакомого ему человека.

В этот момент Майкла поразило второе узнавание. Он отчетливо вспомнил, как М. О. Денглер как-то вставил в свои байки о сказочном Милуоки рассказы о том, как в упаковочном ящике он нашел больного ангела и кормил его крекерами до тех пор, пока тот снова не смог летать; о человеке, который заставлял лед гореть, дыша на него; о знаменитом преступнике из Милуоки, изо рта которого вылетали крысы и насекомые… и еще что-то о том, что его родители были его родителями только наполовину, что бы это ни значило.

Пул заснул, уронив книгу на грудь, заснул не далее чем в тридцати ярдах от того места на Фат-Понг-роуд, где, умирая, истек кровью Денглер.

19. Как умер Денглер

1

Согласно официальной информации из армии Соединенных Штатов Америки, рядовой первого класса Денглер стал жертвой нападения с целью убийства, совершенного неустановленным лицом или группой неустановленных лиц. Нападение произошло в Бангкоке, Таиланд, где рядовой Денглер находился в оздоровительном отпуске. Рядовой Денглер получил множественные переломы черепа, сложные переломы правой и левой большеберцовых и малоберцовых костей, перелом крестца, разрыв селезенки, разрыв правой почки, а также колотые ранения верхних отделов обоих легких. Восемь пальцев рук рядового Денглера были отрезаны, обе руки вывихнуты, нос и нижняя челюсть раздроблены множественными переломами. Лицо погибшего было сильно изуродовано нападавшими, и кожа лица содрана. Личность покойного установили по жетону военнослужащего.

Армия сочла нецелесообразным или излишним заниматься домыслами о причинах нападения на рядового первого класса Денглера, ограничив свои комментарии в этой связи рассмотрением напряженности, возникшей между военнослужащими американских Вооруженных сил и местным населением.

2

В свете инцидентов, имевших место в прошлом в Бангкоке – «Сержант Хоффи (1967)» и «Рядовой первого класса Спрингуотер (1968)», – было поручено сформировать комиссию для вынесения рекомендаций относительно целесообразности ограничения поездок персонала офицерского звания на отдых и восстановление в город Бангкок. (Помимо этого, было рекомендовано обратить внимание на менее серьезные инциденты в Гонолулу и Гонконге, а также на взаимодействие треугольника военные-гражданские-полиция в указанных городах.)

Предоставьте нам данные, – настоятельно просила Армия, дайте нам комиссию (рекомендация была принята к сведению, рассмотрена и отложена). Мы советуем провести исследования на местах (тоже отложено в долгий ящик). Поскольку хорошо налаженная связь с полицией является обязательным условием, мы предлагаем назначать в полицейские участки в зонах отпуска и восстановления офицеров, имеющих опыт службы в полиции, то есть там, где вероятность подобных инцидентов высока. (Эта рекомендация, предложенная в качестве подачки Управлению полиции города Бангкока, так и не получила дальнейшего развития.) Военной полиции Бангкока также было рекомендовано поддерживать связь с Полицейским управлением Бангкока с целью поиска и обнаружения местных свидетелей нападения на рядового Денглера, установления личности и задержания солдата, которого видели в компании рядового Денглера непосредственно перед инцидентом, а также добиваться задержания и судебного преследования всех лиц, ответственных за убийство РПК Денглера. Личность солдата, которого видели с рядовым Денглером, спустя три недели была установлена – это рядовой Виктор Спитальны, ранее направленный в Гонолулу для проведения отпуска по восстановлению.

3

В медицинской карточке РПК Денглера указана причина смерти: кровопотеря вследствие множественных тяжелых физических повреждений.

Родителям Денглера написали, что их сын пал смертью храбрых и его братьям по оружию будет очень его не хватать, – послание это писал пьяный до полусмерти Биверс, запивая водкой из личных запасов Мэнли.

Затем Армия затаила дыхание. Полиция Бангкока не нашла Виктора Спитальны в массажных салонах «Небесный массаж» или «Королева Миссисипи», а американская военная полиция – в сточной канаве Патпонга. Полиция города Милуоки, штат Висконсин, ко всеобщему удивлению оказавшегося родиной рядового Спитальны, не обнаружила солдата, к этому времени уже обвиняемого в дезертирстве, – ни в доме его родителей, ни в доме его бывшей подружки, а также в барах «Спортивный», «У Сэма и Эгги» или «Горошек», в которых дезертир искал развлечений до поступления на военную службу.

Однако никто в Бангкоке, Кэмп-Крэндалле или Вашингтоне не упоминал о маленькой окровавленной девочке, пробежавшей по Фат-Понг-роуд, никто не упомянул о криках и воплях, которые тонули в загрязненном выхлопами воздухе. Девочка та растворилась в слухах и вымыслах, а затем исчезла совсем, как и те тридцать детей в пещере Я-Тука, и в конце концов Армия, перейдя к другим делам и занявшись другими проблемами, забыла, что совсем недавно затаила дыхание.

4

Каково это было – отправиться в отпуск по восстановлению и реабилитации?

Как отправиться на другую планету. Как будто ты сам прилетел с другой планеты.

Почему так – будто с другой планеты?

Потому что даже время казалось другим. Все двигались с несознательной медлительностью: люди разговаривали медленно, медленно улыбались и медленно думали.

Ты только в этом видел отличие?

Самое большое отличие было в людях – в том, что они считали для себя важным, в том, что делало их счастливыми.

Только в этом ты видел отличие?

Все наживают деньги, а ты – нет. Все тратят деньги, а ты – нет. У всех есть подружки. У всех сухие ноги, и все нормально питаются.

Чего же не хватало тебе?

Реального мира. Я скучал по Вьетнаму. Где совсем иная «горячая десятка» ценностей.

«Горячая десятка»?

Что-то вроде того, от чего поет душа. А душа просит песен с твоей родной планеты.

Расскажешь мне о девочке?

Она как бы выпорхнула из облака криков – так птицы падают-вываливаются из облаков. Первой моей мыслью было, что это призрак или мне просто почудилось, что просто так надо – чтобы я ее увидел. Ей надо было явиться мне. Она пришла из моего мира. И она была свободна. Вот так же вырвался на свободу Коко.

Как ты думаешь, почему она кричала?

Я думал, она кричала, страшась близости вечности.

Сколько ей было лет?

Лет, наверное, десять-одиннадцать.

Как она выглядела, можешь ее описать?