Иван Иванович Охлобыстин

Дом Солнца

© Текст. Иван Охлобыстин, 2020

© Оформление ООО «Издательство АСТ»

© Фото, Андрей Федечко

Дом Солнца

Как это обычно и случается, все началось с музыки. Собрались ребята, выпили пива, покурили, достали гитары. Кто-то взял первый аккорд, еще и еще; другие присоединились. Получилось здорово. Обычно такое чувствуешь на рассвете у моря, прислонившись спиной к теплой известковой стене дома, в котором живешь. Такое было у ребят настроение.



Едва свежеотпечатанные списки фамилий с проставленными напротив них баллами вынесли в холл института и прикрепили к стенду у входных дверей, как толпа возбужденных молодых людей столпилась у стенда. Саше чудом удалось пробраться к спискам абитуриентов. «Здорово!» – невольно воскликнула она, обнаружив рядом со своей фамилией заветную «проходную» цифру двенадцать и магическую надпись «зачислена». Близоруко щурясь, она осмотрелась по сторонам и начала пробиваться к выходу. Наконец Саша выбралась к фонтану в центре институтского дворика, села на лавочку рядом, достала из нагрудного кармана куртки очки, протерла носовым платком веселенькой расцветки и собралась было их надеть, как проходящая мимо девица самодельной холщовой сумкой случайно задела ее локоть и очки по замысловатой траектории улетели в воду.



– Ух ты! – отчего-то хихикнула неловкая девица, но тут же спохватилась, склонилась над водой и принялась шарить по дну фонтана.

– Я сама, сама! – попробовала остановить ее Саша. Но не успела, потому что девица уже извлекла мокрые очки и сунула их в ее ладонь.

– Спасибо, – поблагодарила Саша.

– Дай закурить! – в ответ попросила девица.

– Я не курю, – отчего-то смутилась Саша.

– А меня зовут Герда, – невпопад представилась курильщица, перекинула сумку через плечо и независимо направилась своей дорогой.

– А я – Саша! – крикнула ей вслед Саша.

– И ты не куришь! – не оглядываясь, отозвалась девица и скрылась за поворотом.

– Не курю, – согласилась Саша, недоуменно пожала плечами, поднялась с лавочки и тоже пошла прочь.

Путь девушки лежал сквозь еще прохладные утренние дворы. Саша шла не торопясь, с удовольствием разглядывая прохожих, ощущая себя туристом в иностранном городе. Проходя мимо компании играющих девчонок, девушка не сдержалась и весело ударила по их мячу. Он перелетел через голову одной из школьниц и покатился к детской площадке.

Девчонки ахнули.

– Ой, девочки, извините! – Саша тут же побежала за мячом.

Но не успела она сделать и двух шагов, как мяч уже оказался в руках у невесть откуда возникшего высокого молодого человека в джинсах клеш. Загорелое лицо, обрамленное гривой светлых, почти белых волос, улыбалось. Покрутив беглеца, колоритный парень протянул его девушке.

– Большое спасибо! – смущенно поблагодарила она.

– Вот так все и начинается! – беспечно бросил незнакомец и пошел дальше.

Саша хотела было удивиться, но у нее за спиной взревел клаксон незаметно подъехавшего автомобиля и отвлек ее.

– Александра Владленовна! – окликнули ее.

Саша обернулась и обнаружила персональный ЗИЛ отца с неизменным Николаем Ивановичем за рулем.

– Поступила? – спросил он.

– Поступила, – кивнула она.

– Молоток! – похвалил Николай Иванович. – Подвезти?

– Зачем, дядя Коля?! – пожала плечами девушка. – Два шага всего.

– Ну, смотри, – ответил водитель, – ладно, поеду шаровую проверю.

Саша помахала ему вслед, перебежала детскую площадку, ворвалась в подъезд и взбежала по лестнице.



Отца она застала сидящим у телевизора на кухне.

– Ну? – нетерпеливо потирая руки, поинтересовался Владлен Александрович.

– Зачислена! – радостно выпалила девушка.

В дверях появилась Елизавета Анатольевна с вазой, наполненной мандаринами. За ней шел Вадим.

– Приняли, мама! – обняла ее Саша и взяла мандарин.

– Как это прекрасно! – обрадовался Вадим и взглянул на часы. – Жаль, что не смогу уже с вами посидеть. У меня на кафедре распределительная комиссия.

– Очень, очень жаль, но понимаю… – поддержал его Владлен Александрович.

Он поднялся, приобнял Вадима за плечи и повел к дверям:

– Вот распределят тебя в Африку мартышек гонять, так ты нашу барышню бери ассистентом. Только смотри, чтобы ее там не сожрали.

– Конечно-конечно, Владлен Александрович, – важно закивал Вадим, – пусть на мир посмотрит.

– Ну, давай, – напоследок хлопнул его по спине Владлен Александрович и вернулся на кухню. – Так, девочки! Собираемся и идем на «Месть и закон», наслаждаться интригами. Машину я отпустил, прогуляемся наконец как люди до кинотеатра пешком. Да, вот еще! – Он подмигнул Саше. – В качестве премии за удачно сданные экзамены мы с мамой взяли тебе путевку в Болгарию на две недели. Уезжаешь через три дня. Заметь: самостоятельно!

– Папа, ты чудо! – бросилась ему на шею счастливая девушка.

– Вот у кого самые лучшие родители? Понимаем тебя, дочь, а? Ладно, пойдем-пойдем, – поторопил довольный отец.



День выдался солнечным, и прогулка получилась отменная. Владлен Александрович шествовал в центре, галантно поддерживая своих дам. Елизавета Анатольевна шла справа, Саша – слева от отца. Прохожие уважительно расступались, пропуская образцовую семью. Постовой милиционер на перекрестке даже козырнул им – так, на всякий случай.



В кинотеатре семья расположилась в трех мягких креслах в центре зала. Едва они устроились как следует, как в зале потух свет и начался киножурнал. Во тьме кинозала кто-то плюхнулся на место, пустующее рядом с Сашей. Девушка покосилась на опоздавшего зрителя. К ее крайнему изумлению, он оказался тем самым колоритным молодым человеком, что недавно поймал девчоночий мяч во дворе.

– Вы? – не удержавшись, шепнула она.

– Вот оно и началось, – весело констатировал парень.

Саша не нашлась, что сказать еще, и смущенно уставилась в мерцающий экран. Лишь когда на нем появилась надпись «Конец», девушка снова робко повернула голову к своему соседу. Увы, кресло пустовало.



– Какие чувства! И ведь без рук! – восторгался довольный просмотренной кинолентой Владлен Александрович, покидая зал.

– Слишком много жестокостей, дорогой. Прости, но «Зита и Гита» показались мне как-то душевней, – высказывала свое мнение Елизавета Анатольевна, следуя за ним.

– Это сказки, моя милая. А тут много жизненной правды! Это понимать надо, – назидательно парировал супруг.

Семья вышла на тротуар и встала на остановке в ожидании трамвая.

– Ну ладно, ладно, не будем спорить, – мягко отвечала Елизавета Анатольевна. – Сашик! – обратилась она к дочери и протянула рубль. – Иди купи папе мороженого.

Девушка покорно взяла деньги и вернулась в холл кинотеатра, где с выносного лотка торговали отечественным пломбиром. Едва она заняла очередь, откуда-то подскочила Герда.

– Некурящая, ты будешь стоять? – с ходу спросила она у Саши и, не дожидаясь ответа, сунула ей в руку мелочь. – Мне тоже возьми, а я пойду наших встречу.

– А наши – это кто? – набравшись смелости, уточнила Саша.

– Наши – это «система»! – сообщила Герда и ткнула пальцем в стоящих неподалеку длинноволосых ребят. – Хиппи, уразумела? Дети цветов. Вон те – тоже детки «системы», только краснодарской. Они за винилом приехали.

Изумленная Саша на всякий случай кивнула. Тут Герда заметила выходящего из холла молодого человека и замолчала. У выхода он приветливо помахал Саше.

– Ты чего, Солнце знаешь? – изумилась Герда.

– Немного, – смущенно потупилась та и спросила: – Он тоже из «системы»?

– Солнце сам – «система»! – решительно заявила энергичная девица и позвала кого-то из толпы: – Скелет! Малой!

Два паренька подскочили к девушкам.

– Виталий! – представился первый, неестественно худой, с печатью абсолютной флегмы на лице.

– Павел Владимирович Кочетков. Для друзей и соседей – просто Паша, – продолжил второй и затараторил: – Герда, прикинь! Я ему говорю: «Хуан, по две штучки. Не мечи». Он покивал, покивал и всю пачку сожрал. А там десять штук. Штука по «ванку». «Караул! – кричу – ты объел “систему”!» А он зеленый стал, как светофор, и давай ногой загребать. «Хуан, – говорю, – ты не кайфуешь, ты прешься! Что теперь мы кушать будем?» А он упал и затих, гад. Ну, тут Декабрист – за телефон, а я давай водой поливать. В общем, до Склифа дотянули, а там его на клизму. – Он перевел дыхание, потом взглянул на Сашу и сменил тон: – Все-таки тебе везет!

– Почему? – не поняла она.

– У меня еще два тикета осталось. На «Удачное приобретение». Два – и больше, хоть убей, нету!

– Малой! – пытался вмешаться его спутник.

Но паренек затараторил еще быстрее:

– Ладно, один! Но никаких кредитов! У тебя «ванок» есть?

– Что? – растерялась девушка.

– Рубль, – пояснил Малой.

– Есть, – призналась она и показала купюру, выданную мамой для покупки мороженого.

– Повезло, что и говорить! – подбодрил паренек, забрал деньги, сунул взамен отпечатанный на машинке листок и, подхватив под локоть своего худосочного спутника, растворился в толпе.

– Что это? – разглядывая листок, спросила Саша у Герды.

– Билет на концерт. Одна станция до Балабаново. В двенадцать. Вся «система» будет, – проконсультировала та.

– А Солнце тоже? – отчего-то поинтересовалась Саша.

– Наверняка, – кивнула спутница и подпихнула ее к лотку с мороженым. – Ну, чего стоишь? Будешь брать?

Саша растерянно взглянула на лоток, потом на листок в руке, молча вернула Герде ее мелочь и отошла в сторону.

– Все-таки чудная ты какая-то! – пожала плечами Герда и почти рявкнула продавщице: – Стаканчик покрепче!



– А где мороженое? – спросила у Саши Елизавета Анатольевна, когда та вернулась к своим.

– Прости, мам, я рубль обронила, – соврала девушка.

– Какая же ты растяпа! – ахнула мать.

– Да ладно! Какое мороженое? Что я – детский сад? Идемте! Мне скоро из главка звонить должны, – добродушно поторопил женщин Владлен Александрович.



Дома Саша сразу закрылась в своей комнате, села за стол и достала дневник. Последней записью шел текст песни «Дом восходящего солнца» на английском. Девушка нарисовала красным карандашом поверх строчек сердце, пронзенное стрелой, подписала сбоку английское слово Love и после недолгих размышлений поставила еще крупный восклицательный знак.



Перед сном она включила проигрыватель и поставила пластинку с записью индийской духовной музыки. Едва прозвучал первый хрустальный перебор ситара, Саша выключила свет, нырнула под одеяло и стала рассматривать отблески на потолке, мелькающие от фар машин, которые изредка проезжали по ночной улице.



Утром ее разбудила мама, веселая, свежая, забывшая о вчерашней оплошности дочери:

– Шурик! Мы с папой на дачу. Вернемся за полночь. Я тебе приготовила бутерброды с сервелатом. Будь умницей! Пока.

Елизавета Анатольевна поцеловала девушку в лоб и вышла из комнаты. Едва за ней закрылась дверь, Саша тотчас же вытащила купленный накануне билет. Ура! Она сможет поехать!

Очутившись через несколько часов на указанной Гердой платформе, Саша сразу же увидела большую группу молодых людей, внешне явно принадлежавших «системе» – длинные волосы, джинсы клеш, «хайратники», самодельные сумки. Недолго думая, девушка сняла очки, спрятала их в карман и влилась в толпу.

Они миновали березовый перелесок, отделяющий железнодорожное полотно от бескрайнего поля, поросшего жесткой травой, и вышли на пыльную дорогу, петляющую мимо металлизированных конструкций высоковольтных линий. Саша шла в нескольких шагах позади основной группы, прислушиваясь к мерному гулу проводов, полосующих фиолетовый небосклон у нее над головой, к пению жаворонков и шелесту подсушенной солнцем травы. Ветер гнал ее ленивыми волнами по всему пространству поля до горизонта.

Наконец показалось длинное приземистое здание бурого цвета, вокруг него суетились какие-то люди.

– Декабрист там, кажется, – узнал кого-то юноша, идущий первым, и предложил: – Побежали?

Группа, поддавшись единому порыву, рванула вперед. Саша еле поспевала за ними. Вскоре ребята, задыхаясь, остановились у здания и тут же оказались свидетелями неприятной сцены. Высунувшись из-за полуоткрытой створки амбарной двери, на парней ругался, потрясая двустволкой, сердитый старичок, схожий цветом лица с бревенчатыми стенами амбара.

– Это какое приобретение? – сердито восклицал он.

– Удачное, – спокойно увещевал его молодой человек в накинутом поверх майки самодельном пончо.

– Амбар колхозный. Нечего его приобретать, – благородно негодовал сторож.

– Да никто ничего не собирается приобретать, старый ты хрен, – не сдержался оппонент, – концерт здесь должен быть, музыкальные номера.

– Я тебе покажу номера, контра волосатая, – завопил старик и прицелился в молодого человека.

– Но-но, папаша, – попятился тот.

Саша с любопытством и тревогой наблюдала за этой поучительной сценой. Вдруг у нее за спиной раздался знакомый голос:

– У тебя нет ощущения, что Малой нас надул?

Девушка обернулась и увидела Герду в компании двух девушек, тоже по виду хиппи, да еще и близняшек.

– Есть, – согласилась Саша.

– Бывает, – Герда протянула ей папиросу, – на, затянись.

Саша машинально приняла протянутую ей папиросу, затянулась и тут же закашлялась.

– Я не курю ведь. Что это? – она вернула папиросу Герде.

– Тебе понравится, – убежденно заверила та.

– Марихуана? – округлив глаза, предположила Саша.

Близняшки синхронно кивнули. Тут где-то рядом грохнул выстрел, и вся компания бросилась врассыпную по полю.

– Вот старый дурак, – на бегу хохотнула Герда и похвалила: – А ты ничего, подруга. Ладно, сбавляем скорость, опасность миновала, – и она остановилась. Саша тоже.

– Солнце здесь? – спросила она.

– Да вон оно, – засмеялась Герда, ткнув пальцем в раскаленный шар на небосклоне, но, заметив обиду в глазах Саши, поправилась: – Пока не видела. Вообще-то обещал. Он странный тип, загадочный. У него в Кёниге дом свой есть. Но никто не знает где. Скелет с Малым двенадцать раз ходили искать и не нашли. Вот я думаю: может, Солнце посланец из другой галактики и у него дома находится межгалактическая станция?

– Ясно, – вздохнула Саша и огляделась.



Жара уже спадала, и на ржавые поручни брошенной у обочины бороны легли пурпурные лучи закатного солнца. Голоса полуденных жаворонков сменили гортанные крики вороньей стаи, устраивавшейся на отдых на высоковольтных конструкциях. По всему полю брели фигурки незадачливых поклонников «Удачного приобретения». Кто-то из них разжег костер, а кто-то танцевал вокруг него. Саше отчего-то стало необычайно легко. Она неожиданно всем телом ощутила окружающий ее простор и свободу. Чудесную и нелепую до прекрасного.

– Пошли к костру, – предложила Герда.

– Давай, – легко согласилась Саша.



У костра восседало четверо молодых ребят и две девушки, третья кружилась вокруг огня со сплетенным из еще зеленого терновника венком. Саша и Герда молча уселись рядом с остальными и протянули к огню руки, прислушиваясь к неторопливым разговорам сидящих.

– И зачем нужно побеждать этот мир? – повествовал молодой человек в самодельном пончо. – Не лучше ли раствориться в нем, подобно ветру? – Он, словно в подтверждение своих слов, сделал плавный жест над головой.

– Правильно, – невпопад поддержал его коренастый брюнет с перевязанными сиреневой тесемкой волосами, – очень хочется свободы. А это – бабки, бабки, бабки…

– Иди работай, – встряла в разговор Герда и глупо хихикнула.

– Золотые слова, – послышалось из темноты.

В свет костра вышел Солнце, поприветствовал всех и протянул рассказчику перетянутые тонкой лентой деньги.

– Декабрист, Малой передал, очень извинялся, что не смогли. Солисту менты руку сломали.

Он заметил Сашу и лично поздоровался с ней:

– Салют!

– Посидишь? – пригласил его к костру Декабрист.

– Не могу, пора в город, – отказался тот и шагнул обратно в тень.

– Я тоже пойду, – засуетилась Саша и, не дав никому опомниться, вскочила и бросилась вслед за Солнцем.



КНУТЪ ГАМСУНЪ

Его она догнала минуты через две. Молодой человек шел размеренным шагом по тускло белеющей в сумраке проселочной дороге.

ВЕЧЕРНЯЯ ЗАРЯ

Драма въ 3-хъ дѣйствіяхъ

– Привет, – зачем-то опять поздоровалась девушка.

Солнце улыбнулся и спросил:

– Давно хиппуешь?

ПЕРВОЕ ДѢЙСТВІЕ

– Целый день… По-настоящему, – призналась Cаша.


Комната Кароно. Обстановка бѣдная; посреди столъ съ книгами, деревянные стулья, садовая скамья со спинкой. Стѣны ничѣмъ не украшены. На лѣвомъ планѣ въ глубинѣ печь. Направо впереди большой письменный столъ, на немъ стоитъ зажженная лампа и лежатъ кипы книгъ и газетъ.
Въ задней стѣнѣ широкая двустворчатая дверь; когда она открыта, въ нее видна передняя и въ ней окно съ бѣлыми занавѣсками, налѣво дверь въ кухню, а направо — въ другія комнаты.
Карено сидитъ у письменнаго стола. Ему 50 лѣтъ, безъ бороды, почти сѣдые волосы, въ сѣрой поношенной парѣ.


Карено. Вы говорите о будущемъ моей философіи? Но еще вопросъ, имѣетъ ли она это будущее?

Молодой человек еще раз улыбнулся и сказал:


Бондесенъ, 56-ти лѣтъ, плотный, одѣтъ съ пошлымъ фатовствомъ, сидитъ въ креслѣ.


Бондесенъ. Но вы имѣете уже послѣдователей.

– По-настоящему еще никто не умеет.

Карено. Я старшина въ одномъ ферейнѣ, вотъ и все. Теперь принято думать, что философія — это просто мышленіе; но я всегда считалъ, что философія — это жизнь, теоретически отраженная въ мышленіи.

– А ты? – спросила Саша.

Бондесенъ. Я совершенный оселъ въ этихъ вещахъ.

Карено. Шагъ за шагомъ, ощупью подвигался я ко всѣмъ моимъ выводамъ. Я цѣлыхъ два года горѣлъ неугасимымъ огнемъ пытливой мысли. Пока мнѣ не пришлось прервать мои занятія.

– Это моя работа, – признался он.

Бондесенъ. Когда сгорѣли ваши бумаги?

Карено. Да, и когда я переживалъ великій кризисъ, все заодно. Тогда во мнѣ проснулись сомнѣнія. Уже цѣлыя десять лѣтъ ношу я ихъ. въ себѣ.

– То есть? – не поняла она.

Бондесенъ улыбается. Вы не легко принимаете это, Карено.

Карено. Что вы хотите! Это муки творчества… Поэтому мнѣ и хотѣлось бы получить теперь стипендію на поѣздку. Вы ничего не слыхали объ этомъ, Бондесенъ?

Солнце остановился и показал ей на высоковольтные провода.

Бондесенъ. О стипендіи? Нѣтъ. Но по-моему вамъ не слѣдуетъ возлагать на это большихъ надеждъ.

Карено. А все-таки, можетъ быть, я и получу ее. Вѣдь я ее заслужилъ.

– В детстве я думал, что это телефонная линия, и мне казалось, будто я слышу чьи-то голоса. Предположим, один говорит в Париже, а другой отвечает ему в Москве, а я слышу их здесь, в поле. Это было очень важно для меня. Потом я понял, что это просто электрические провода, и это перестало быть для меня важным. А жалко.

Бондесенъ. Безъ всякаго сомнѣнія.

– Почему? – вполголоса спросила девушка.

Карено. Уже десять лѣтъ я не дѣлалъ никакой оппозиціи. Я сидѣлъ и обдумывалъ свои книги. Я даже ничего не издавалъ и жилъ только уроками.

Бондесенъ. Но вы еще не примирились съ профессоромъ Іервеномъ.

– Слишком предсказуемо, – подмигнул Солнце и двинулся дальше. Саша последовала за ним.

Карено. Нѣтъ, это ни въ какомъ случаѣ. Но вѣдь у меня есть и заслуги, такъ сказать, научныя заслуги. Звонятъ. А, вотъ и посолъ.

Бондесенъ. Мнѣ уйти?

В небе из-за туч появилась полная луна и окутала мягким светом силуэты идущих.

Карено. Напротивъ, я васъ попрошу остаться. Это одинъ изъ нашего общества. Онъ, вѣроятно, явился ко мнѣ съ предостереженіемъ, потому что на послѣднемъ собраніи я былъ недостаточно радикаленъ.

Вскоре они уже ехали в электричке и смотрели друг на друга.

Бондесенъ. Даже и вы недостаточно радикальны!

Потом они шли по улице и прислушивались к шагам друг друга. Потом они остановились на перекрестке, и Солнце поинтересовался у Саши:

Карено. Да, каково! Вамъ приходилось слышать что-нибудь подобное? Боже мой, не могу же я продолжать думать, какъ въ тридцать лѣтъ: съ тѣхъ поръ я хоть немного, но измѣнился.

Бондесенъ. Да, со старостью приходитъ и мудрость.

– Есть хочешь?

Карено. Ну, что касается этого, то пятьдесятъ лѣтъ еще не старость. Я никогда не буду старикомъ.

И она ответила:

Александра, молодая бѣлокурая дѣвушка, съ темными бровями входитъ слѣва; передаетъ Карено телеграмму. Вотъ телеграмма. Бросаетъ искоса взгляды на Бондесена, онъ тоже взглядываетъ на нее.

Карено расписывается, отдаетъ назадъ квитанцію. Затѣмъ, распечатываетъ телеграмму и читаетъ; къ Александрѣ, которая собирается уйти. Подождите, Александра. Пишетъ нѣсколько словъ и вкладываетъ записку и телеграмму въ конвертъ. Отнесите это сейчасъ же къ фрэкенъ Ховиндъ. Вы вѣдь знаете, гдѣ она живетъ?

– Хочу.

Александра. Да, знаю. Уходитъ налѣво.



Карено. А я думалъ, это Тарэ.

В кафе «Гном» было относительно спокойно, половина столиков пустовала, и молодые люди в сопровождении вислозадого официанта неопределенного возраста спокойно проследовали к столику у окна. Не успели они устроиться, как из противоположного конца зала к ним подгребли Скелет, Малой и широкоплечий приземистый парень.

Бондесенъ. Какъ вы сказали?

Карено. Тарэ. Удивительный чудакъ. Мнѣ говорили, что ему почти нечѣмъ жить, но это его нисколько не безпокоитъ. Мнѣ въ жизни не приходилось видѣть такого безпечнаго человѣка. Улыбается. Это отлично, что вы здѣсь.

– Хуан, – представил его Солнце и первым показал на пустующие места.

Бондесенъ. Да что ему надо?

– Торжествуем? – смекнул Малой, быстро занимая место во главе стола.

Карено. Вѣроятно, сдѣлать мнѣ допросъ. На послѣднемъ собраніи «Горы» отъ меня потребовали высказать свой взглядъ на выборы. Отлично, я и сказалъ. Тогда Тарэ поднялся и заявилъ: «Господинъ Карено раньше держался другихъ взглядовъ».

– Что будем заказывать? – подозрительно оглядывая длинноволосую компанию, подал голос официант.

Бондесенъ. Да развѣ можно всегда держаться однихъ и тѣхъ же взглядовъ?

Карено. Да, не правда ли? Вѣдь можно же измѣниться, хоть немного-то. Никто противъ этого ничего не можетъ. И все-таки можно думать вполнѣ порядочно.

– Так. Пять – по-киевски; пиво – пять, – торопливо начал Малой.

Бондесенъ. Именно поэтому, сказалъ бы я.

Карено. Конечно, именно поэтому, разумѣется. Поднимается и ходитъ взадъ и впередъ. Увѣряю васъ, послѣднее время мнѣ такъ тяжело исполнять мои обязанности въ ферейнѣ. Всѣ они читали мою диссертацію, а Тарэ знаетъ ее почти наизусть. И вотъ онъ встаетъ и заявляетъ: «Это не согласно съ тѣмъ, что вы говорили раньше». И сжимаетъ кулаки.

– Суп, – вставила Саша, косясь на Солнце.

Бондесенъ смѣется. И сжимаетъ кулаки?

– Мне еще боржом, – заказал он.

Карено. Да, отъ бѣшенства. И на глазахъ его блестятъ слезы. А теперь я васъ спрошу: приходилось вамъ слышать что-либо равное по своему безумію тому, что я написалъ двадцать лѣтъ назадъ?

– Пять! – поддержал Малой.

Бондесенъ. Но почему же вы не выйдете изъ ферейна?

Карено. Нѣтъ, нѣтъ! Я хочу остаться молодымъ до самой смерти. Садится. Звонятъ. Вотъ онъ. Встаетъ. Простите, мнѣ придется самому отпереть.

– Оплатите? – засомневался официант.


Идетъ къ двери на заднемъ планѣ. Александра выходитъ изъ той же двери съ газетой.


Карено. Какъ, вы еще не ушли?

– Обижаете! У нас стипендия, – успокоил его Малой.

Александра. Нѣтъ; мнѣ было нѣкогда. Я послала посыльнаго.

Карено беретъ газету. Хорошо, хорошо. Александра уходитъ. Посмотримъ, нѣтъ ли чего… Вы поняли эту исторію съ посыльнымъ?

Все, кроме Саши, сделали нарочито чванливые лица, и официант удалился. Через десять минут компания уже чревоугодничала. Больше остальных усердствовал Малой. Невзирая на хлипкое телосложение, он поглощал содержимое тарелки с ужасающей быстротой; за ним следовал Скелет, делая, однако, это менее импульсивно, время от времени косясь на Сашу. Солнце и Хуан ели не торопясь, а Саша вообще, казалось, потеряла аппетит и лишь задумчиво возила ложкой в супе.

Бондесенъ. Она сказала, что ей было некогда.

Карено. О, да это не одно. Она часто устраиваетъ такія вещи. Замѣчательная особа… Нѣтъ, очевидно еще ничего не рѣшено. Откладываетъ газету. Ну, если я не получу стипендіи, то вы какъ-нибудь пристройте меня къ политикѣ, а, Бондесенъ?

– Ты чего? Не будешь? – разобравшись со своей котлетой, спросил ее Малой и вопросительно взглянул на ее тарелку.

Бондесенъ. Къ политикѣ? Хотите быть депутатомъ?

Саша молча отказалась, и вертлявый проглот ловким движением вилки перетянул ее котлету на свою тарелку. Скелет пихнул его в бок локтем и пробурчал:

Карено смѣется. Нѣтъ, нѣтъ, я пошутилъ.

– Совесть имей.

Бондесенъ. Выйти изъ ферейна и стать депутатомъ?

– Чё! Чё! Она сытая, – набивая рот котлетой, отмахнулся тот.

– Тогда не жмотничай, делись, – сделал замечание Скелет и отнял у приятеля половину.

– Куда в тебя лезет?! – возмутился Малой и взялся за пиво.

– Скелет, ну идешь ты или нет? – послышалось из другого конца зала, откуда, собственно, и появились приятели.

Карено. И вырвать побѣду у профессора Іервена. Смѣется.

Скелет растерянно взглянул на Малого и Хуана. Малой вытер рот последней салфеткой и, не ведая сомнений, поднялся из-за стола, прихватив бутылку с пивом.

Бондесенъ. Нѣтъ, это легче сказать, чѣмъ сдѣлать. Если мы и побѣдимъ, то выборы Іервена обезпечены.

– Благодарствуйте, очень сытно, – поблагодарил он Солнце и Сашу, хлопнул Хуана по плечу и пихнул Скелета. – Пойдем, пойдем, Хуан! – он два раза щелкнул пальцами перед носом приятеля. – Хуан, таблетки – ням-ням.

Карено. Я пошутилъ. Стипендія отъ меня не уйдетъ. Меня въ этомъ не разубѣить. Звонятъ. А наконецъ!

Хуан зло отмахнулся, но встал, за ним встал и Скелет. Саша и Солнце снова остались вдвоем.

Бондесенъ. Теперь-то ужъ это вашъ Тарезенъ?

– Наелась? – спросил молодой человек.

Карено. Тарэ, Тарэ. Нѣтъ, серьезно, вы съ нимъ не шутите.

Девушка преданно взглянула на него.

Бондесенъ. Напротивъ, я дрожу и трепсщу.

– Хорошо, – откинулся на спинку стула Солнце и спросил: – Ты сделаешь для меня одну услугу?


Тарэ, 29-ти лѣтъ, одѣтъ бѣдно, входитъ изъ двери на заднемъ планѣ; глубокій поклонъ.


– Сделаю, – ответственно заявила она.

Карено протягиваетъ ему руку. Здравствуйте, Tapэ. Добро пожаловать. Ведетъ его впередъ.

– Сейчас выйди на улицу и жди меня там, в арке, напротив «Союзпечати», – проинструктировал он.


Бондесенъ медленно поворачивается въ креслѣ и взглядываетъ на него.


Саша, словно завороженная, поднялась и пошла к выходу. У столика тут же возник официант:

Тарэ останавливается посреди комнаты. Я хотѣлъ бы говорить съ вами наединѣ.

– Расплачиваться сейчас будем?

Карено. Господа, вы не знакомы… Редакторъ Бондесенъ.

– Чуть позже, я еще людей жду, – спокойно ответил Солнце, заглянув в белесые глаза халдея.

Бондесенъ. Вы хотите, чтобы я ушелъ, господинъ Тарэ?

– А девушка? – не сдавался тот.

Тарэ. Да; или вы или я:

– Ты понимаешь, – доверительно сообщил ему молодой человек, – я даже и сам не знаю. Вроде столько уже прожили вместе. Казалось бы, родные люди, но… – И он многозначительно пожал плечами.

Бондесенъ. Хе! Отлично. Вы не желаете быть въ моемъ обществѣ?

Тарэ. Совершенно вѣрно.

– Понятно! – заскучал официант и отошел.

Бондесенъ внимательно взглядываетъ на него. Но, но, потише, молодой человѣкъ!