– А я дам вам сразу все ответы. – Продюсер поднялся. – Я хотел поговорить с вами деликатно, наедине, но раз так уж вышло… На проекте другой художник. Вы можете быть свободны.
– Вы… Это не так просто, – Эгле поперхнулась. – Тяжбу не хотите?
Он закатил глаза к потолку:
– Вы мне грозите тяжбой? Кому – всему юридическому отделу? Нас не устраивает ваша работа! Ваш перфекционизм – ваша личная беда! Радуйтесь, что вам успели выплатить аванс и часть оговоренной суммы…
Длинноволосый смотрел на Эгле с мягким снисхождением. Эгле захотелось содрать улыбочку с его губ, как заплату, и засунуть в глотку.
– Рада избавиться от вашего провального проекта, – сказала она, удержавшись от драки. – Моя репутация дороже, чем весь ваш драный бюджет.
Она вышла, хлопнув дверью так, что содрогнулись пятнадцать этажей.
* * *
Мартин отключал телефон во время приема в своем офисе, а в пятницу у него прием до трех… Потом он обычно едет встречать Эгле в аэропорт. Так было много недель подряд; сегодня не поедет, потому что думает, что Эгле занята.
Она остановилась посреди улицы. Закурила. Криво улыбнулась: а что. Нет худа без добра. У нее возникла идея, которая развлечет их обоих. Она представила его лицо, как он удивится и как крепко ее обнимет. Она представила теплые мурашки, которые потекут по ее коже, она представила губы Мартина на своих губах, и ее улыбка сделалась вполне счастливой.
* * *
В пятницу он вернулся пораньше и обнаружил, что посуда, брошенная в раковине, вымыта и стоит на полке.
– Не надо убирать, ты же не домработница.
– Я просто хотела сделать что-то для вас. – Она села на свое место, положила ладони на колени. – Что-то хорошее.
– А книжка? Ты дочитала?
– Только половину.
– Интересно?
– Да! Там один мальчик нанялся юнгой на корабль…
Зазвучал дверной звонок – нетерпеливо, несколько раз. Майя подпрыгнула на стуле и прижала книгу к груди, в глазах у нее был ужас.
– Не бойся, – сказал Мартин. – Никого не ждем, чужого не пустим.
Звонок повторился. Мартин указал Майе на дверь в кабинет:
– Посиди пока тихо. Не выходи!
Майя торопливо кивнула. Мартин пошел к входной двери, глянул в глазок…
На лестничной площадке стояла Эгле, улыбалась во весь рот и нетерпеливо махала рукой. У нее были ключи от его квартиры, звонок служил символическим сигналом, как рев парохода, входящего в порт, как выстрел пушки по случаю парада.
Мартин распахнул дверь; Эгле стояла на пороге с большим чемоданом на колесиках:
– Удивился, да? Обалдел?! Сюрприз!
Он обнял ее, пряча лицо. Погрузился в облако родного запаха, почувствовал ее волосы на щеке, ее ладони на плечах. И, как обычно в первый момент их встречи, ее немного потряхивало, знобило:
– Март, я, короче, без работы. В шоке от того, как они со мной обошлись. Ну и хрен с ними, они провалятся, а я не пропаду… Жалко идеи, хорошая была… Зато теперь я могу быть с тобой!
Они стояли, обнявшись, долгую минуту – она заново привыкала к нему. В этот раз никак не могла согреться. Наверное, потому, что он не был спокоен.
– Март, ты же не злишься?!
Она отстранилась, испытующе заглянула ему в глаза. Мартин старательно улыбнулся; Эгле потянулась, чтобы поцеловать его, – и замерла:
– Ты что, не рад?
– Входи. Я просто… обалдел, да, но ты того и добивалась… Добро пожаловать! – Он сам себе казался скованным и суетливым.
Ее настроение стремительно менялось: она растерялась. Через секунду обиделась:
– Я не вовремя?
– Да ты что?! Я просто… я не ожидал. Почему ты не позвонила, я бы встретил! Для меня радость – привозить тебя домой…
– У тебя гости? – Она безошибочно поглядела на закрытую дверь кабинета.
– Нет. – Он редко врал, и всегда получалось чудовищно, трехлетки лучше справляются.
– Март, – Эгле смотрела на него теперь со страхом, – что случилось? Кто у тебя там?!
– Заходи. – Он отступил, приглашая ее на кухню.
– Если проблемы, я тогда уйду. – Она взрывалась, как пороховой склад, от малейшей искры. – Ключи оставить?
– Эгле… у меня кое-что произошло. – Мартин умоляюще заглянул ей в глаза. – Просто… не спрашивай.
– Твое дело, – сказала она после паузы. От взвинченной радости, которую она принесла с собой, теперь ничего не осталось. Она была несчастна, как бывает несчастна только Эгле Север с ее бешеной эмоциональной амплитудой.
Тогда Мартин сделал то, в чем раскаялся очень скоро и о чем жалел много раз. Он приоткрыл дверь кабинета:
– Майя… не бойся, это свой человек. Ее зовут Эгле. Эгле, познакомься, это Майя. Все нормально.
Он сразу же закрыл дверь, чтобы девчонка чувствовала себя в безопасности.
– Это ведьма? – шепотом спросила Эгле. – Ты что, халтурку взял на дом?!
Мартин приложил палец к губам.
Эгле вошла за ним на кухню, сдвинув брови, будто что-то напряженно вспоминая. Хотела заговорить – и замерла с открытым ртом:
– Как ее зовут?!
Мартин вздохнул.
Эгле застыла, с ужасом глядя на него. Подняла к лицу руки, посмотрела на ладони, будто не зная, что с ними делать. Потом вцепилась себе в волосы, Мартин испугался, что она начнет рвать их и не остановится, пока не вырвет все с корнем.
– Когда?! – сипло прошептала Эгле. – Когда она пришла?
– Четыре дня назад.
– Ты сошел с ума? Кто из нас позвонит чугайстерам – ты или я?!
– Если кто-то из нас позвонит чугайстерам, – сказал Мартин, – это… очень неверное решение. Которое будет иметь… чудовищные последствия для нас обоих.
Эгле впилась в него глазами. Мартин кротко посмотрел в ответ – они играли в гляделки долго, почти минуту.
– Это не Майя, – начала Эгле, и было видно, как она подбирает слова, как хочет быть убедительной. – Это навка, пустая оболочка, заполненная мороком. И она здесь затем, чтобы тебя убить.
– Четыре дня прошло. Никаких попыток.
– Все будет выглядеть как несчастный случай. Тебя ударит током или ты выпадешь из окна и сломаешь шею. Мартин, ты знаешь, что такое навки.
– Я контролирую ситуацию.
– Ты не можешь ничего контролировать! – Эгле орала шепотом. – Это не ведьма, это навь!
– Я не отдам ее чугайстерам, – сказал он, чувствуя, как берется инеем горло. – Это решенный вопрос.
– Мартин, – ладонью правой руки она мяла и терзала левую, – я… не могу поверить, что ты настолько спятил. Что мне сделать, чтобы ты очнулся? Посмотри на меня! Если тебя убьют, что я буду делать?!
– Меня не убьют. – Ему тяжело было видеть ее в таком отчаянии. – Успокойся. Я ведь тоже не маленький мальчик. Почему ты мне не веришь?
Она отстранилась:
– Март, это предательство. Ты меня предаешь сейчас.
– Ну зачем ты такое говоришь? – Он задохнулся. – Я уже снял для нее квартиру! Я перевезу ее, и…
– И что дальше?! – Она не дождалась ответа, метнулась по кухне, от окна к плите и обратно, опустила руки:
– Ладно, я не знаю… я пойду тогда.
– Эгле…
– Я не знаю, – повторила она растерянно. – Мне надо… дать тебе время… может, ты все-таки передумаешь…
Она пошла к выходу. Мартин догнал ее:
– Эгле, у нас все по-прежнему.
Она подхватила свой чемодан и вышла, не глядя на Мартина. Захлопнув дверь перед его носом.
* * *
Она бежала не останавливаясь, чемодан на колесиках раздражал ее, грохоча по плитке тротуара. Наконец она запыхалась и сбавила шаг. Прохожие поглядывали вопросительно: наверное, она выглядела как человек, только что переживший конец света.
На перекрестке стояли трое в безрукавках из искусственного меха. Эгле будто дернуло электрическим током: увидев их, она не могла отвести глаз. Зачем здесь чугайстеры, случайно? Или идут по следу нави?
Трое остановили проходившую мимо женщину, перекинулись с ней парой слов, отпустили. Потом самый высокий, лет сорока, в тонких дымчатых очках, перегородил дорогу Эгле:
– Девушка, уделите пару секунд.
Эгле привычным движением вытащила учетную карточку.
– Спрячьте ваши документы. – Чугайстер отмахнулся. – В глаза мне будьте добры посмотреть…
Эгле ответила ему мрачным, тяжелым взглядом. Она не испытывала страха перед чугайстерами, только гадливость.
– Приятного дня. – Он сразу же потерял к ней интерес.
Она отошла на десяток шагов и остановилась. Что же, она так просто бросит Мартина… оставит наедине со смертью?!
Она обернулась. Чугайстеры курили, цепко поглядывая на прохожих.
* * *
– Эта женщина хотела, чтобы вы меня сдали? – тихо, напряженно спросила Майя у него за спиной.
– Не бойся, не сдам. – Мартин не повернул головы. Работал телевизор, грохотала музыка, на экране красивые полуголые люди отдыхали у бассейна: Одница – город-праздник.
– Спасибо, Мартин, – еще тише сказала девочка. Что-то в ее голосе заставило его обернуться.
Майя стояла в двери спальни – юбка в складку, белая блузка, школьная безрукавка. В опущенной руке она держала пистолет – служебный пистолет Мартина.
– Не надо было брать эту штуку. – Он попытался вспомнить, запирал ли сейф накануне и куда дел магазин и обойму. – Это опасно. Ты не умеешь с этим обращаться.
– Умею, меня отец научил, – сказала она шепотом, но не шелохнулась. Пистолет казался большим и тяжелым в ее тонкой опущенной руке.
– Отдай мне, пожалуйста. – Он встал.
– Та женщина, которая тебя не любит, – не твоя мать, – сказала девочка.
Потолок провернулся у него над головой, будто старая виниловая пластинка. Стены качнулись. Девочка с пистолетом осталась незыблемой, как точка отсчета.
* * *
Эгле отперла дверь своим ключом и остановилась на пороге. Из спальни грохотал тяжелый рок и, странным образом в него вплетаясь, звучал тонкий голос:
– Ты сын Матери-Ведьмы, Заново Рожденной Матери. Я твоя сестра. Все ведьмы твои сестры. Мать сидит на Зеленом Холме и ждет своих детей. И нас с тобой тоже.
Девочка стояла в дверном проеме спиной к Эгле, сжимая пистолет в опущенной руке.
* * *
– Мы пойдем к ней вместе. – Ее глаза светились ярко-синим вдохновенным светом. – Не бойся. Поверь мне, пожалуйста. Это очень важно, чтобы ты мне пове…
Ее сильно толкнули в спину, в следующую секунду сбили с ног и швырнули на пол. Эгле, оскалившись, навалилась на Майю сверху, выкрутила руку, принуждая выпустить пистолет:
– Звони! Скорее!
Казалось, она готова была разбить Майе голову или перегрызть горло. Мартин никогда не видел Эгле в таком состоянии. Слова Майи все еще звучали у него в ушах.
– Отпусти ребенка. – Он поднял с пола отлетевший в сторону пистолет. – Тебе что-то померещилось? Ты сошла с ума?
– Это ты сошел с ума! – в отчаянии кричала Эгле. – Звони чугайстерам!
– Не вмешивайся, – сказал он очень холодно. – Это мое дело.
* * *
Они прибыли через минуту – те самые трое в безрукавках из искусственного меха. Двое поднялись ко входу в квартиру, третий остался во дворе. Эгле застыла на лестнице между первым и вторым этажом, не решаясь ни подняться, ни спуститься.
– Уходите, – сказал Мартин через запертую дверь.
– Вам придется отпереть, – сказал чугайстер в дымчатых очках. – Или мы войдем без спроса.
– Я вооружен, – равнодушно отозвался Мартин.
Эгле не выдержала напряжения, бросилась по лестнице вниз, вылетела из подъезда как пробка. Если он будет стрелять… а он ведь будет. Чем это закончится для Мартина?!
Прошла минута – выстрелов не было; неужели люди, невольно притянувшие навку из могилы, все как один, сходят с ума?! Наверное, не все, кто-то же звонит чугайстерам… Но сотни погибших, якобы случайно упавших с крыши, утонувших в ванне, попавших под машину, – кто скажет точно, сколько несчастных случаев на самом деле убийства, за которыми стоит навь?!
Третий чугайстер невозмутимо расхаживал у своего фургона без окон. Покосился на Эгле; наверное, она выглядела красноречиво, потому что он счел нужным благосклонно кивнуть:
– Не беспокойтесь. Мы профессионалы.
В этот момент на втором этаже распахнулось окно и девочка в школьной форме, прыгнув, как белка, повисла на пожарной лестнице. Ее клетчатая юбка неловко задралась. Перебирая руками, торопливо подтягиваясь, она устремилась вверх, на крышу.
Чугайстер метнулся с места, добежал до лестницы, подскочил неестественно высоко, уцепился за железную ступеньку, догнал Майю и схватил за щиколотку. Майя вскрикнула. В окне появился Мартин, шире распахнул раму, девчонка протянула к нему руку – но чугайстер ловко перехватил ее за пояс и оторвал от лестницы. Его коллега в дымчатых очках выбежал из подъезда и оказался внизу в тот самый момент, когда чугайстер на лестнице сбросил Майю, будто мешок на погрузке. Чугайстер в очках поймал ее, закинул на плечо и понес к фургону.
Мартин взлетел на подоконник и прыгнул со второго этажа. У Эгле оборвалось сердце. Мартин выпрямился, шатаясь, в палисаднике. Чугайстеры, все трое, были уже у фургона.
Майя закричала снова, ее крик оборвался. Хлопнула дверца. Фургон сорвался с места, как на старте гоночного трека, – за секунду до того, как Мартин догнал его. Прошло едва ли десять минут с момента, как Эгле набрала на своем телефоне четыре единицы.
Вслед за фургоном Мартин выбежал со двора. Эгле ждала; он вернулся минут через пять, хромая. Не глядя на нее, вошел в подъезд. Эгле, как привязанная, поплелась за ним.
– Мартин, это иллюзия. Она не ребенок. Она не человек. Это навь, она давно не живая… Она ничего не чувствует…
Он не оборачивался.
Дверь в квартиру была приоткрыта. Мартин вошел и захлопнул ее. Эгле постояла на лестничной клетке – у двери, брошенный, стоял ее чемодан.
Потом она отперла дверь своим ключом и вошла.
* * *
В прихожей на полу лежали детские книги.
В кабинете у открытого окна стоял Мартин. Смотрел во двор. Пространство в квартире было залито не просто холодом – льдом. Эгле становилось все труднее дышать: воздух, проникая в горло, выжигал внутренности, как серная кислота.
– Да, это я им позвонила. Нет, я не хочу тебя терять.
Мартин стоял к ней спиной, от него тянуло лютым инквизиторским морозом, и Эгле больше не могла находиться с ним в одной комнате.
Не найдя больше слов – ни одного, – она молча положила ключи на полку в прихожей и вышла.
* * *
У нее не было в Однице ни родных, ни друзей – никого, кроме Мартина. А теперь не было и Мартина; она шла по чужому городу, яркому, шумному, залитому огнями. Вечер был теплый, почти летний. Страстно танцевали фонтаны, переплетаясь струями. Вертелось колесо обозрения над бульваром. Гостиницы спорили друг с другом роскошью, экзотикой, архитектурной изобретательностью: висячие сады, поющие водопады, колоссальные аквариумы, макеты исторических зданий – этот город умел поражать воображение. Эгле шла, волоча за собой чемодан, боясь остановиться хоть на секунду.
Чемодан цеплялся колесами за тротуар, будто приговоренный, которого тащат на казнь. В какой-то момент силы кончились, ноги перестали ходить, Эгле села на каменный парапет и закурила.
Катились машины. Внутри спортивного черного «Волка» грохотали басы, грозя проломить днище и вывалить автомобильные внутренности. Белый кабриолет откинул крышу, выставив на всеобщее обозрение алый бархатный салон. Проехала полицейская машина, затененные стекла казались черными очками. С ревом прокатилась волна мотоциклистов. Эгле смяла пустую пачку: сколько прошло времени? Который час и куда ей идти?
– Сегодня хороший день, – сказала пожилая женщина, подтянутая и стройная, в элегантном легком пальто и соломенной шляпке. Эгле похвалила бы ее вкус, если бы могла в этот момент с кем-то разговаривать. Но женщина не спешила уходить: она протянула Эгле пластиковую бутылку с водой, и Эгле поняла, что умирает от жажды.
Она выпила все до дна и облизнула губы:
– Спасибо.
– Хороший день, – повторила ее собеседница. – Чтобы пройти свой путь.
У нее были яркие молодые глаза на загорелом морщинистом лице.
– Тебя больше ничего не держит, просто сделай шаг. В конце пути ждешь себя ты-сама, ты-настоящая. Достойная и свободы, и любви. Пойдем?
Эгле наблюдала за всей этой сценой отстраненно, будто глазами оператора за камерой: вот она сидит на каменном парапете и выглядит так, будто только что упала с неба вместе с чемоданом. Вот ведьма – настоящая действующая ведьма, все происходит по сценарию, о котором много раз предупреждали инквизиторы: к вам подойдет незнакомая женщина… ее внешность зацепит ваше внимание… Эгле много раз воображала себе эту сцену. Ее коллеги, неинициированные ведьмы, бывало, спьяну признавались: она подошла ко мне, а я… кошмар, я чуть не согласилась… нет, я – никогда!
Ведьма была эффектна, особенно шляпка. Но Эгле чувствовала что-то вроде разочарования: для кино эта сцена должна была выглядеть ярче, эксцентричнее, по-другому.
– Пойдемте, – сказала Эгле. – Все равно этот вечер у меня совершенно свободен.
* * *
Отец звонил пять раз, Мартин не ответил. Потом перезвонили из канцелярии Дворца, Великий Инквизитор желал немедленно с ним говорить.
– Что случилось? Почему ты не отвечаешь на звонки?!
– Это личное, – с ненавистью сказал Мартин.
– Ты что… расстался с Эгле?!
– Перестаньте меня контролировать! – От его крика задрожали стекла, а соседи, вероятно, недоуменно переглянулись за толстыми звукоизолирующими стенами. – Не смейте меня контролировать!
Он бросил трубку.
Потом перезвонил в канцелярию и сделал то, чего никогда прежде не делал: заказал себе экстренный служебный рейс на Вижну.
* * *
Огромный тоннель был проложен под горным массивом больше ста лет назад. Заместитель куратора округа Ридна, Лоран Сорока, сидел за рулем в сквернейшем расположении духа. Мелькали фонари по обе стороны гладкой трассы. Ровно и с одинаковой скоростью, будто вагоны, катились машины вперед и назад. Заместитель куратора думал о своем предшественнике, Иржи Боре, и о колоссальном подлоге, который они учинили вдвоем с куратором Руфусом.
Все вскроется. Все непременно вскроется, Старж уже напал на след. Лоран напрасно дал себя уговорить давнему другу и патрону. Никакая карьера этого не стоит.
Лоран первым нашел тело Иржи Бора – на съемной квартире, где тот жил в процессе развода с женой. Заместитель куратора лежал на кухонном столе, среди опрокинутых кофейных чашек, держа в зубах собственное сердце. Место смердело кровью и ведьмой.
Она скрылась бесследно. В ситуации, когда Мартин Старж задержал ведьму в одиночку, Руфус упустил убийцу, а ведь погиб не рядовой оперативник, а второй человек в иерархии округа. Приличный куратор должен бы подать в отставку после такого провала, но Руфус сказал: «Я им такой радости не доставлю», – имея в виду обоих Старжей, старшего и младшего.
Утром Руфус официально сообщил сотрудникам, что Иржи Бор умер дома от сердечного приступа. Все знали, что заместителю куратора тяжело давался развод. Никто не рассматривал с лупой свидетельство о его смерти.
Лоран своими руками мыл кухонный пол на съемной квартире Бора. Его тошнило, но не от вида крови. Его бросало в тоску при одной мысли об этой ведьме – непринужденно вырезавшей инквизитору сердце.
Руфус сказал: «Я никогда тебе этого не забуду. Когда я займу кресло Старжа, ты станешь куратором Ридны». И продвинул его по службе, и Лоран поддался соблазну; жена, считавшая его неудачником, подобрела, даже сыновья-подростки смотрели теперь по-другому. Но, право слово, как же он раскаивался теперь. В каком страхе он жил. Как мучила его совесть.
Облава за облавой – и ничего. Ведьма будто растворилась, а может быть, покинула Ридну. Лоран втайне на это надеялся. Собственное сердце Лорана Сороки, не очень молодое и не вполне здоровое, было очень дорого ему. И в зубах оно не поместится.
Машина шла по левой полосе подземного шоссе. Мигали сигналы, запрещающие остановку. Зарешеченными темными ртами дышали вентиляционные отверстия. Из одного из них вырвался бумажный стикер и, порхая, как бабочка, присел на ветровое стекло прямо перед глазами Лорана.
Черной тушью на стикере был нанесен клин-знак, старинное орудие ведьмы. Инквизитор-оперативник успел бы себя защитить, но Лоран был инквизитором-функционером. Теряя сознание, он вывернул руль, насмерть сбил мотоциклиста и врезался в бетонный отбойник между полосами.
Под сводами старейшего тоннеля провинции Ридна прозвучал женский хохот.
* * *
Пахло морем, ржавчиной, рыбой. Высоко под потолком загорелась единственная тусклая лампа в железной оплетке. Эгле с порога оглядела лодочный ангар, пустой; у дальней стены помещалась железная катушка, серый металлический канат тянулся через все помещение к ногам Эгле.
– Как-то это безрадостно. – Эгле чувствовала, как мерзнут пальцы в зимних ботинках. – Я думала, будут чудеса.
– Ты пока не знаешь, – серьезно сказала ведьма, – понятия не имеешь, что такое чудеса. Твои глаза заклеены, твои веки зашиты.
Чемодан Эгле остался в камере хранения небольшой гостиницы в центре. Глупо идти на инициацию с чемоданом барахла. Но глупо и бросать чемодан посреди улицы; рюкзак с ноутбуком на спине теперь мешал ей, казался лишним, оттягивал плечи. Эгле положила его у стены на бетон – оранжевый легкий рюкзак казался здесь ужасно неуместным.
Ведьма щелкнула зажигалкой. Зажгла красную свечу в стеклянном стакане:
– Свора не вечна. Знаешь, что это значит?
– Нет. – Эгле взяла из ее рук свечку.
– Это значит, наши враги умрут все до единого.
– А если мы умрем раньше? – Эгле не знала, что ее дернуло за язык. Ведьма внимательно на нее посмотрела:
– Ты пройдешь свой путь и все узнаешь сама.
– Как-то лаконично, я думала, будут инструкции…
Ведьма улыбнулась:
– Придет время умирать – умирай. Придет время родиться заново – рождайся. И когда ты дойдешь до конца, ты откроешь глаза и увидишь. Иди!
Ее голос был как прикосновение. Эгле, сама не желая, посмотрела в противоположный конец ангара: железный канат лежал на бетонном полу, как… нет, не лежал, а был натянут в вышине, над головами множества восторженных зрителей, и все смотрели вверх, и все аплодировали заранее, шептали ее имя, знали все ее работы. Детали. Трогательно, до нитки, до эскиза. Им было важно, они тратили время своей жизни, разбирая работы Эгле Север.
Она пришла сюда, чтобы проверить границы дозволенного, посмотреть, как далеко сможет зайти, и потом отступить, конечно. Она хотела ненадолго сбежать из своей жизни, которая за пару минут превратилась в ад. Переступая порог, она была уверена, что сбежит из ангара тоже, но ангара-то больше и не было: вокруг Эгле вертелся и набирал силу другой мир, и она осознала, что к этому-то миру всю жизнь стремилась, подозревала о его существовании, мечтала, видела во сне. Настоящий, притягательный, теплый, полный любви…
Ходить по канату легко.
* * *
Чтобы узнать мобильный телефон Эгле Север, занесенный в базу неинициированных ведьм, Клавдию достаточно было открыть компьютер. Он боролся с собой, понимая, что Эгле не рада будет его слышать, что такой звонок станет вмешательством в ее личную жизнь, а может, и насилием.
Мартин сказал: «Не смейте меня контролировать» – и прервал разговор. С тех пор Клавдию казалось, что между ними разорвана связь. Он больше не чувствовал Мартина; там, где прежде крепилась эта нить, теперь была пустота. И это, разумеется, достойная отплата за суетливое внимание, постоянную опеку, готовность сразу звонить, отзываясь на неприятности взрослого сына. И Мартин, наверное, рад.
Клавдий нашел телефон Эгле в базе и задумался, с какого бы номера ей позвонить, чтобы не напугать, но в этот момент зарокотал стационарный рабочий аппарат на столе, и референт соединил Клавдия с Руфусом из Ридны.
– Да погибнет скверна…
По первым же словам Клавдий понял, что дела у Руфуса очень плохи.
Слушая его хриплый простуженный голос, Клавдий поймал себя на не вполне пристойном злорадстве: удачно, что столь чудовищная история случилась именно в Ридне, у Руфуса, с его непомерным самомнением.
– Опознали мотоциклиста, – обреченно продолжал Руфус, – он тоже из наших, участковый инквизитор, двадцать три года…
– Ведьму взяли?
– Патрули…
– Я спрашиваю, ведьму взяли или нет?!
В дверь постучали, и заглянул бледный референт:
– Патрон, там висит еще звонок из Бернста… У них проблемы.
* * *
Поворачивая ключ в двери, Ивга уже знала, что Мартин в доме. Холодный ветер, мурашки по коже, ломота в костях.
– Мартин? – Она остановилась на пороге.
Горел камин. Он стоял, протянув руки к огню: в Однице и Вижне слишком непохожий климат. Он тоже замерз сегодня вечером, этот полузнакомый инквизитор, вселившийся в ее сына. Чужой человек, когда-то бывший тем мальчиком, чье фото стоит на каминной полке.
– Разве ты не должен быть сейчас на службе? – Она не подходила ближе, шла вдоль стены, огибая его по широкой дуге. Тепло камина не спасало: им обоим сейчас было очень холодно.
– Мама, – сказал Мартин, никогда не любивший предисловия, – что вы с отцом от меня скрываете?
Ивга пожалела, что вернулась сегодня домой.
– Скрываем? – Она тянула время. – От тебя?
– От всех, – он не собирался отступать. – И от меня среди прочих.
– Почему ты не спросишь у отца? – Она старалась не смотреть ему в глаза.
– Потому что это касается тебя.
– Так допроси меня. – Она оскалилась. – Тебя ведь учили?
Длинную секунду ей казалось, что он сделает ровно так, как она ему посоветовала. Но он опустил взгляд:
– Вы с отцом усыновили меня?
– Что?!
Она расхохоталась, и на секунду ей сделалось легче. Неужели он пришел к ней с этой глупостью, с этим абсурдным вопросом? Он, наверное, не понимает, почему она так веселится теперь…
– Мартин, – она оборвала смех, – посмотри на себя, на меня, на отца. Тут даже не надо генетической экспертизы. Хотя, если ты хочешь экспертизу – мы можем это сделать хоть сегодня. Ты убедишься, что ты наш родной сын… если это для тебя так уж важно.
Она внимательно следила за его лицом, но не заметила ни облегчения, ни радости, ни даже удовлетворения от полученного ответа. Наоборот, он сделался еще сосредоточеннее.
– Ты считаешь «Откровения ос» описанием вымышленных событий или реальных?
Вот тут Ивге сделалось страшно до обморока. Ее рука непроизвольно потянулась к телефону в кармане.
– При чем тут «Откровения ос»?
– Ну ты же специалист.
– Я ученая, а не инквизитор! «Откровения» – литературный памятник. Пришествие Ведьмы-Матери – художественный образ, убийство ее Атриком Олем – метафора, отражающая вечную и жертвенную борьбу Инквизиции со злом…
Если я прямо солгу, подумала Ивга, он сразу заметит.
– Мартин, – она повысила голос, пытаясь за раздражением скрыть страх, – у меня был тяжелый день. Ты приехал из Одницы впервые за полгода, чтобы поговорить о литературе?! Будь добр, мой руки, садись за стол, давно пора ужинать…
– Я не хочу есть. – Он не двинулся с места. – Я посижу… дождусь отца. Можно?
– Это твой дом, – сказала Ивга сухо. – Делай что хочешь.
Она поднялась в спальню, стараясь не трястись хотя бы явно. Ее сын, идеалист, молодая ищейка, взял след, который от него прятали все эти годы. Если Клавдий между жизнью Ивги и безопасностью человечества выбрал первое, то насчет Мартина она вовсе не была так уверена.
Клавдий долго не отвечал, Ивга начала тревожиться: обычно на ее звонки он реагировал моментально.
– Клав, здесь Мартин. Он…
– Почему он не в Однице?! – По его голосу Ивга поняла, что все ее дурные предчувствия готовы сбыться. Либо уже сбылись.
* * *
Эгле стояла в самом начале дороги, у каната, натянутого над головами восторженной толпы. Оставалось сделать первый шаг, самый первый. Тогда возврата не будет. Эгле подалась вперед, оторвала подошву от пола…
И увидела Мартина у противоположной стены ангара. Он стоял, будто в луче прожектора, Эгле могла различить каждую прядь светло-русых волос на мокром лбу, шрам на скуле, щетину на впалых щеках. Он был здесь – но Эгле знала, что его здесь нет.
Ее пальцы разжались. Свеча в подсвечнике-стакане грянулась о бетонный пол. Зазвенело стекло, свеча погасла, удивительный мир пропал. Вокруг Эгле был ангар, под потолком вполнакала горела лампочка, запертая в клетку.
– Нет, – сказала Эгле. – Спасибо, но… нет.
Ведьма смотрела, как ни странно, без осуждения. С сочувствием:
– Почему?
– Не хочу. – Эгле облизала растрескавшиеся губы.
– Жаль, – сказала ведьма. – Я думала, мы встретим их вместе.
– Кого?!
Снаружи, очень близко, взвыла сирена – не полицейская. Инквизиторская.
– …Но встретишь их ты одна. – Ведьма кивнула. – И, когда они пожизненно тебя запрут, вспомни, что это твой выбор.
* * *
Было почти темно, вокруг на галечном пляже стояли вытащенные из воды катамараны – как туши морских животных. Вдоль пляжа, вопя сиреной, светя фарами, разбрасывая гальку из-под колес, летела инквизиторская машина. И, разумеется, они уже заметили Эгле, бежать было поздно.
Двое выпрыгнули из машины – оперативники в рабочем режиме. Эгле почувствовала обоих, как колючую проволоку под высоким напряжением, и протянула регистрационное свидетельство:
– Все в порядке. Вот мои документы.
Ей посветили в глаза фонарем.
– «Глухая», – сказал один инквизитор другому. И тут же, без паузы, накрыл Эгле оперативным приемом, ввинчиваясь в мозг.
Она упала и на несколько секунд отключилась. Пришла в себя, лежа на гальке: пахло морем и железом. Кровь хлестала из носа, заливая блузку и куртку-пиджак. В ангаре метался свет фонаря:
– Инициация! Суки!
– Что вы делаете? – прошептала Эгле, пытаясь подняться. – Я законно… на учете…
Тот, что ударил, наклонился над ней, навис, черный на фоне полутемного неба:
– Где она?!
– Я не знаю, о чем вы… – начала Эгле, и он снова хлестанул ее, не касаясь:
– Ты заговоришь, тварь!
«Ты зло, ты грязь, наказание будет суровым». Эгле показалось, что все повторяется, только на месте самозваных инквизиторов теперь настоящие. И неоткуда ждать спасения, потому что Мартин больше не придет.
* * *
– Убийства инквизиторов в трех провинциях, Ридна, Альтица, Бернст. Твои личные дела меня не касаются. Почему ты не на рабочем месте?
В камине горел огонь, ярко и весело, как на праздник. Отец в трубке не кричал – он никогда не кричал, когда был серьезен. Чем хуже шли дела, тем тише, суше, прозрачнее делался его голос:
– Если к полуночи тебя не будет в Однице, там сменится куратор.
Связь оборвалась. Мать стояла на лестнице и смотрела вниз, совсем как в тот день, когда Мартин впервые увидел в ней ведьму.
– Я поеду, – сказал он, стараясь не смотреть ей в глаза. Не причинять лишней боли.
– Пожалуйста, будь осторожен, – сказала она шепотом. – Береги себя. Я очень прошу. Серьезно.
– Не волнуйся. До свиданья. – Он вышел, тщательно закрыв за собой входную дверь.
Кирпичная дорожка блестела в свете фонаря. Покачивались голые зимние ветки. Еле слышно поскрипывала скамейка-качалка, пустая, и стояла на краю стола забытая чашка.
– Мартин!
Распахнулась дверь за его спиной. Он обернулся. Секунду они смотрели друг на друга.
– Ничего, иди. – Мать отступила вглубь дома. – Если они убивают инквизиторов… Мартин. Я тебя очень прошу.
– Меня не убьют, – сказал он тихо.
* * *
– Я не прошла инициацию. – Скорчившись на гальке, Эгле больше не пыталась подняться. – Я не могу вам ответить. Я не знаю.
– А если я спрошу по-другому?! Если я…
Инквизитор покачнулся и замолчал, будто удивленный. Потом упал на колени, повалился на бок рядом с Эгле: в спине у него торчала рукоятка. Серебро с рубином, дорогущий реквизит. Эгле несколько секунд ничего не видела, кроме этой рукоятки.
Тонкие пальцы с длинными ногтями обхватили рукоятку и без усилия извлекли кинжал. Эгле мельком увидела клеймо оружейника и поняла, что это не реквизит, а подлинник, музейный экспонат. Ведьма снова пропала, будто растворилась в воздухе вместе со своим оружием. Это не может быть ничем, кроме дурацкого сна, подумала Эгле.