Его можно было понять. Похмельем страдало большинство людей, и медиты сильнее прочих. В конце концов выпивка – яд, а магию легко подпортить.

– Давай, – сказал Каллум, подзывая к себе Тристана и прижимая большой палец к морщинке у него между бровей. – Так лучше?

Избавление от головной боли – дело не хитрое, но еще проще создать ощущение, будто тебя от нее избавили.

И тут Мо Берга осенило. Игра почти закончена, да, дело движется к девятому иннингу. Но если эта бомба…

– Намного. – Тристан коротко взглянул на Каллума с благодарностью. – Ну как, насладились роскошными пляжами Греции, ваше высочество?

— Эта бомба на «Гинденбурге»? Прямо сейчас?

Женщина и Гейзенберг одновременно кивнули.

– Тебя тоже приглашали, если ты не забыл.

Сверху раздался скрип, затем с грохотом распахнулся люк. Его привязали, и оттуда медленно опустилась лестница. Гигантская туша цеппелина теперь висела в каких-то шести метрах над ними, сюрреалистическая в своей громадности, серебряная во тьме — единственный прожектор светил из гондолы управления.

— И вы повезете ее в «Орлиное гнездо»?

– Да, и мне явно стоило согласиться.

— Да, Мо, повезет. Экипаж набран из добровольцев. Сверхбомба находится в грузовом отсеке, газовые ячейки для повышения грузоподъемности наполнены водородом. Завтра, примерно в полдень, они достигнут «Орлиного гнезда» и пристанут к приемной башне. Профессор Гейзенберг выйдет из цеппелина. Герр Гитлер и другие будут на посадочной площадке, чтобы встретить создателя великой бомбы, а потом, предположительно, поднимутся на борт «Гинденбурга» посмотреть на бомбы, благополучно доставленные через нейтральную Швейцарию.

– Ладно, успеешь еще. Короче, я бы хотел рассказать тебе кое-что интересное.

— Вместо этого…

— Вместо этого сработает ядерный заряд, обогащенный уран достигнет критической массы, и войне будет положен конец.

– Если ты про визит от Форума, то и мне его нанесли. Один очень неприятный жлоб, поверь на слово.

— Боже мой!..

Деревянной пристани коснулась лестница. Вернер Гейзенберг оперся о руку Мо Берга и с его помощью поставил правую ногу на первую перекладину. Берг крепко ухватился за лестницу, ему на помощь пришла женщина. Их руки соприкоснулись, когда Гейзенберг начал подъем, и Мо ощутил уже знакомую тошноту и миг дезориентации. Тогда он обернулся посмотреть на дом. В нем снова горели огни, а через занавески виднелось множество людей. Заметил ли кто-нибудь отсутствие Гейзенберга? Или там другой Гейзенберг?

– Вообще-то нет, – сказал Каллум. – Во всяком случае, не совсем так. – Он сделал жест, приглашая Тристана на выход. – Прогуляемся? Свежий воздух пойдет тебе на пользу.

Мо посмотрел наверх: Гейзенберг уже добрался до кабины, и ему навстречу протянулись руки, чтобы помочь забраться в люк. Женщина исчезла. Его «беретта» снова лежала у него в кармане, и он знал, что здесь, сейчас, она не исчезала. Кто-то закричал. Мо почувствовал, что лестница дернулась у него из рук вверх и поползла в брюхо чудовища.

Температура в садах, где приютились розы самых разных мастей, всегда была терпимой, даже если шел снег. Доносившийся из дома грохот возвещал о том, что вернулся Нико – вместе с Рэйной и, вероятно, Либби.

Крики приблизились, по толстому слою снега, покрывавшему теперь землю, захрустели шаги. Озеро было покрыто льдом. И было очень холодно.

– Ну вот, снова нас ждут эти бесконечные рассказы Роудс о ее возлюбленном, – вздохнул Каллум.

К нему бежали два человека, один впереди другого. Первый — Вайцзеккер, он размахивал «люгером» и кричал на немецком: «Останови, останови дирижабль, ты должен остановить дирижабль!». За ним мчался Пауль Шеррер, стараясь догнать Вайцзеккера и тоже крича:

— Карл, не стреляй, не стреляй! Водород! Водород!

К его удивлению, Тристану тут же стало не по себе, он побледнел.

Значит, они знали. По крайней мере, Шеррер. Здесь без сюрпризов. Мо достал из кармана «беретту». Вайцзеккер находился метрах в тридцати от него. Потребуется очень удачный выстрел.

Вайцзеккер остановился, вытащил заряженный магазин из кармана пиджака и принялся неловко возиться с ним, вставляя в «люгер». Раздался отчетливый щелчок, когда магазин встал на место.

– Видимо, да, – пробормотал он, и Каллум нахмурился. Это был не дискомфорт, но явная защита – Тристан при помощи магии отгородился, не давал прочесть себя. Остальные часто так поступали, возводя неосязаемые щиты в присутствии Каллума, но только не Тристан, который считал это пустой тратой сил.

Шеррер подбежал к нему и схватил за руку, но тот обернулся, оттолкнул его и выстрелил практически в упор. Шеррер крутанулся и упал. На занятиях по стрелковой подготовке Мо Берг показывал отличные результаты, хотя там у него был «кольт» калибра 0,45 дюйма. Однако пару месяцев назад, в доме Шерреров, как раз возле этой самой пристани — только в другой реальности, страшно далекой от этой, — он потратил два дня на стрельбу по мишени из «беретты».

Как странно.

Он прицелился, пока Вайцзеккер оборачивался и возился, загоняя кривошип в заднюю часть пистолета, чтобы подать патрон в патронник. Это заняло у него две секунды, и затем он направил «люгер» на «Гинденбург».

И умер — над его левым ухом появилась дырка от пули из «беретты» Мо Берга.

– Короче, – произнес Каллум, – у Общества есть один любопытный механизм. Так называемая элиминация. Понимать стоит буквально.

Мо живо бросился к нему, весь в клубах пара от неожиданно утяжелившегося дыхания. Вайцзеккер упал на колени и все еще казался живым. Этот человек застрелил Пауля Шеррера. Мо послал ему в затылок вторую пулю, и когда тот завалился на бок и затем перекатился — уже мертвый — на спину, Мо сделал еще один выстрел в лоб нациста.

Внезапно стало очень тихо. Мо услышал хруст снега: подходил кто-то еще. Он поднял голову — это была, конечно же, та самая женщина. Она опустилась на колени перед стонавшим Шеррером.

Отыскать правду в сути намерений форумского вербовщика было несложно. Получалось, что, скрывая содержимое библиотеки, Общество не утаило своей истинной природы.

— Пуля прошла через мышцу предплечья. Крови немного. Ему очень повезло, — сообщила она.

На Шеррере не было пальто — все произошло слишком быстро, чтоб он успел его надеть. Женщина оторвала рукав его рубашки, сделала из него полоску и обвязала вокруг раны.

– Один кандидат, – произнес Каллум, подавшись ближе, – должен умереть.

Она поднялась. Уже приближались несколько человек, но у них еще оставалось несколько секунд.

— Знаешь, Мо, в некоторых сценариях ты так и не добрался до Европы.

Он ждал, что Тристан застынет или сощурит свои темные глаза. Или же он и сам такое подозревал, ведь он без подозрений жить не может. Он был одержим собственной мизантропией, и его равнодушие уступило бы только отсутствию страха.

— Что?

– Это безумие, – не испытывая ничего определенного, ответил Тристан.

— Правда. Иногда ты бейсболист, иногда адвокат, а иногда живешь дома с сестрой, один, читаешь свои газеты и боишься всего мира.

— Вообще-то не боюсь, дело совсем не в этом.

Каллум от раздражения стиснул челюсти.

Позади них взревели двигатели, и цеппелин двинулся над озером в сторону Локарно, чтобы завтра оказаться в Берхтесгадене и к полудню сделать что-то настоящее, что-то значимое.

Выходит, Тристан уже все знает.

— Все это весьма изменчиво, Мо, — сказала она с улыбкой. Он покачал головой. Такой миг, а она превращает Гейзенберга в шутку.

— Мо, — продолжила она, — есть место, где ты кетчер в «Сенаторс».

– Ты мне не говорил, – вслух заметил Каллум, и Тристан поморщился, подняв на него взгляд.

— Боже упаси.

– Я сам только что выяснил и подзабыл.

— Но во всех этих местах, во всех этих мириадах возможностей ты достижим. Ты с легкостью перемещаешься через границы. И ты всегда доводишь дело до конца.

— Знаешь, я не дурак…

– Подзабыл?

— Совсем наоборот, Мо. Твой интеллект, твои знания языков и твоя способность ломать стереотипы… Вот почему ты нам нужен.

– Ну, я… – замялся Тристан, на миг ослабив защиту. – Я же говорю, ночь выдалась… странная. Я не до конца все осмыслил.

— Но все-таки я вынужден признать, что не совсем понимаю, что же здесь происходит.

Толпа с вечеринки окружила их. Люди склонялись над Шеррером, пытаясь ему помочь, и зачарованно, с ужасом таращились на кровавое месиво, когда-то бывшее Карлом Вайцзеккером.

Отмазку Тристана иначе как топорной было не назвать.

— Ладно, — сказал Мо, — я понимаю. Запиши меня.

Она улыбнулась, взяла его под руку, и затем — после тошноты, после мига головокружения — они оба, Мо Берг и женщина, одни на всем берегу озера, ушли в безмолвную темноту странно теплой декабрьской ночи в Цюрихе.

– Не хочешь вслух высказать? – спросил Каллум. – В конце концов, ты же вроде как узнал, что одного из нас убьют. – Раздраженный, он злился, что это не ему выпала честь первым сообщить столь банальную пикантную новостишку. – Кто тебе сказал? Нет, не говори, – передумал он. – Это была Париса, так? Эту ночь ты провел с Парисой.


Перевел с английского Денис ПОПОВ

© Rick Wilber. Something Real. 2012. Печатается с разрешения автора.
Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov\'s» в 2012 году.


– Я… – с облегчением произнес Тристан, – да, с ней, просто…

– Откуда она узнала?

– Она не говорила.

– А ты и не спросил? – Уму непостижимо. Обычно Тристан бы точно потребовал объяснений.

– Меня… Меня отвлекли.

Каллум напрягся. Ну разумеется, Париса поспешила заключить с Тристаном союз единственным способом, который ей известен. Каллум уже несколько месяцев был наперсником Тристана, и она наверняка не могла смириться с потерей.

– Знаешь, – заметил Каллум, – нет ничего более бесповоротного, чем предательство. Убитое доверие уже не воскресить.

Тристан резко поднял на него взгляд.

– Что?

– Я про Общество, – елейно пояснил Каллум. – Они лгут нам и уводят не туда. Как нам на это ответить?

Кайл Керкленд

– Думаю, на все есть причина…

Блоха на спине

^{Иллюстрация Владимира БОНДАРЯ}

– Причина, – эхом повторил Каллум и хмыкнул. – Ты правда думаешь, что на то есть причина?

Меня зовут только в чрезвычайных обстоятельствах. И хоти правительство дает довольно туманное определение тому, что можно считать чрезвычайными обстоятельствами, но к тому времени, как я приступаю к работе, люди обычно уже орут друг на друга, принимают необдуманные решения, паникуют. Я привожу все в порядок. Иногда играю роль хорошего парня, в других случаях изображаю одновременно молот и наковальню; как бы там ни было, это все обман. Я вправляю людям мозги при помощи лжи. Сперва я, бывало, посмеивался над этим, но после двенадцати лет работы мне надоело. Вся моя жизнь состоит из лжи.

– Ну а чему удивляться? – Тристан вскинулся. – Да и потом, вдруг это очередной трюк? Проверка.

Вопреки ожиданиям, в конференц-зале, куда я вошел, было довольно тихо. Никаких воплей, никакого выдирания волос и скрежета зубовного. Многие из сотрудников этой небольшой больницы, расположенной в малонаселенном округе в Южной Дакоте, были заняты своими делами где-то в другом месте. Из десяти человек лишь у двоих наблюдались признаки напряжения. Оба были учеными. Я изучил их досье, пока летел сюда.

По Уэффл, двадцать восемь лет, гений и индивидуалист. Уже получил должность в университете Крествью — потрясающее достижение, учитывая, что преподавательский состав последнего кишит нобелевскими лауреатами. Уэффл южанин — я заметил следы легкого акцента, когда слушал записи некоторых его лекций. Высокий, гибкий, светловолосый, он встретил меня безмятежным взглядом, когда я вошел в комнату, однако его нос едва заметно наморщился. Я наблюдал то же самое выражение на записях, когда у кого-нибудь из особенно тупых студентов возникали проблемы с пониманием основ предмета. Кларисса Жарден, сорок шесть лет, образец консервативного ученого, педантично следующего правилам. Возглавляет кафедру биологии в местном университете. Местная, родилась в Рапид-Сити. Неплохо продвинулась, но так и не вошла в высшую лигу — по какой-то причине она всегда оставалась большой рыбой в маленьком пруду. Меня встретил пристальный взгляд ее темно-карих глаз; она смахнула прядь седеющих волос со своего широкого, прорезанного глубокими морщинами лба. Я заметил, как ее брови на мгновение сдвинулись.

– По-твоему, нас заставляют думать, будто надо кого-то убить? Смотрю, ты не просекаешь, в чем вред такой вот практики, – угрюмо проговорил Каллум. – Нет ничего разрушительнее мысли и особенно решения, которое невозможно отменить. Стоит группе людей понять, что они могут навсегда избавиться от кого-то, то что, по-твоему, они предпримут дальше?

— Меня зовут Марлон Мэтерс, — проговорил я с улыбкой.

– Хочешь сказать, что не пошел бы на такое?

Это имя я выбрал десять минут назад. Через мгновение после того, как я его произнес, следящая аппаратура передала его на центральный компьютер, чтобы он создал соответствующую запись в базе данных. Марлон Мэтерс будет обладать теми же чертами, которые я выбрал для этого задания: темные волосы, черные глаза, тридцать пять лет, слегка искривленный нос, сломанный еще в школе во время игры в хоккей. Облик будет дополняться другими деталями по мере того, как я стану их выдумывать.

– Нет, конечно же. Подчиняться требованиям Общества, вступить в которое можно, только принеся человеческую жертву? Ты ведь не принял известие без вопросов? – В этом-то Каллум был уверен. – Даже Париса не стала бы задумываться об убийстве, если бы только дело не коснулось чего-то личного. Что до остальных, то Рэйне было бы плевать, и Варону, пожалуй, убедить реально, но Роудс точно…

— Бюро по обеспечению безопасности. — Я взмахнул идентификационной карточкой со штрих-кодом, который, если бы его вздумали просканировать, уже смог бы подтвердить мое заявление. Впрочем, сканировать его никто не пожелал, так что я убрал карточку в карман. — Насколько понимаю, у вас тут возникли проблемы.

Каллум помолчал, задумавшись.

Вначале нужно вести себя доброжелательно. Если начинаешь с серы и адского огня, это, как правило, ведет лишь к сожжению любой надежды на понимание и взаимодействие. Я обычно вытаскиваю палку лишь в тех случаях, когда кто-то переходит границы.

– Если так прикинуть, то вряд ли выбор пал бы на кого-то еще, кроме Роудс.

По Уэффл начал переходить их с первой же минуты.

– Что? – Тристан вскинул голову.

— Я не думаю, что вы можете быть здесь чем-либо полезны. Это не проблема безопасности.

– Ну а на кого же еще? – раздраженно спросил Каллум. – Роудс – единственная, у кого друзей еще меньше, чем у Парисы, но та хотя бы толковая.

Предположение, что мое присутствие не является необходимым, следовало пресечь незамедлительно.

– Считаешь Роудс бестолковой?

— Президент Соединенных Штатов считает, что это именно проблема безопасности. Того же мнения придерживается директор Бюро по обеспечению безопасности, а также другие высокопоставленные должностные лица. Я благодарю вас за ваше мнение, мистер Уэффл, однако оно не имеет большого значения.

– Она половинка целого. Варона – это те же таланты, что и у Роудс, только не в такой надоедливой упаковке.

Я ожидал, что По побагровеет, может быть, пронзит меня яростным взглядом. Однако ничего подобного не произошло. Вместо этого он только чуть сильнее наморщил нос.

– Варона – не Роудс, – ответил Тристан, и края его щита немного замерцали. – Они не взаимозаменяемы.

— Я не совсем это имел в виду, — произнес он спокойным тоном.

– Ой, да брось. Ты не можешь допустить мысли об убийстве Роудс просто потому, что для тебя это вроде как утопить котенка. Она же только шум разводит.

Кларисса тоже повела себя неожиданно: она криво улыбнулась.

– Не могу… – Тристан с отвращением отвернулся. – Не могу поверить, что мы это обсуждаем.

— По считает, что тела сами встали и ушли, — сообщила она.

– Вообще-то именно тебя мысль о предстоящем убийстве человека нисколько не смутила, – напомнил Каллум. – Я же просто пытаюсь прикинуть, как ты себе это представляешь.

Я перевел взгляд на По.

– Варона ни за что не согласится убить Роудс. И Париса тоже.

— То есть вы хотите сказать, что их не похитили? Они пробудились сами по себе?

– Но им же придется кого-то выбрать, так?

— Не совсем так. Я не уверен. Возможно, им помогли… и это был чрезвычайно интересный помощник, хотя в настоящий момент я пока не готов высказать гипотезу на этот счет.

– А вдруг они меня выберут? – часто заморгав, ответил Тристан. – Может, им и стоит так поступить.

В конференц-зале воцарилось неловкое молчание. Клариса покачала головой и закатила глаза к потолку.

– О, твою мать, Тристан. – Фитилек терпения Каллума вспыхнул. – Так ли надо все время себя принижать?

* * *

Тристан бросил на него злой взгляд.

В прошлый четверг, четыре дня назад, с неким антропологом, изучавшим стоянку индейцев арикара в Бедлендах Южной Дакоты, приключилась история наподобие той, что была со свитками Мертвого моря; только в отличие от пастуха, бесцельно бросавшего камушки, наш антрополог сделал свое открытие благодаря тому, что уронил с обрыва свою лопатку. Он поглядел через край на каменистый склон внизу, но не обнаружил нигде и следа своего инструмента. Раздосадованный, он спустился в расселину, безуспешно высматривая свою лопатку, которая была ему необходима, чтобы закончить работу. Спустя полчаса поисков он сдался. Когда карабкался обратно к вершине, его нога попала в какую-то дыру, и он подвернул лодыжку. Однако когда посмотрел вниз, то с изумлением обнаружил, что дыра вновь исчезла. Согласно прочитанному мною отчету, он утверждал, что провел несколько минут, ощупывая вокруг себя землю, прежде чем вновь отыскал дыру. Она была овальной формы, с осью около трех футов длиной. Причина, по которой антрополог не смог ее увидеть, заключалась в том, что сверху ее прикрывала крышка на петлях, захлопывавшаяся пружиной. Снаружи крышка весьма реалистично имитировала каменистую поверхность.

– А что, мне на тебя равняться?

Они явно зашли в тупик.

Толкнув крышку внутрь, он тотчас же увидел свою лопатку. Принялся вглядываться дальше во мрак, но не смог различить ничего. Подвернутая лодыжка болела, однако любопытство было сильнее, и антрополог, превозмогая боль, взобрался по склону до гребня, где работал, и принес оттуда фонарик. Размеры дыры позволили залезть внутрь, хотя и впритирку. Он принялся протискиваться вглубь, пока метров через десять проход неожиданно не расширился, и антрополог обнаружил, что находится в пещере.

– Иди вздремни, – сказал, раздраженно разворачиваясь, Каллум. – Ты просто невыносимый зануда, когда не выспишься.

Воздух был свежим и, очевидно, как-то циркулировал; впоследствии специалист вспоминал, что даже ощутил на лице и в волосах легкий ветерок. Поведя вокруг фонариком, он осветил двенадцать углублений примерно такого размера, чтобы там мог поместиться взрослый человек перпендикулярно стене. В восьми из двенадцати содержались обнаженные тела. Исследователь немедленно понял, что пещера не имеет никакого отношения к индейцам арикари или к чему-либо сходной археологической ценности. Тела находились в превосходном состоянии: четыре мужских, четыре женских. Они не выглядели живыми, однако конечности были гибкими, а кожа мягкой и податливой, примерно той же температуры, что и окружающий воздух — восемнадцать градусов Цельсия.

Он-то надеялся провести в некотором роде стратегическое совещание, определить, кого они могут пустить в расход, но Тристан в настоящий момент ни на что не годился.

Антрополог уведомил руководство национального парка, а оно — местного шерифа и медиков. Прибывшая медицинская бригада, решив, что тела лишены жизни, упаковала их в мешки для трупов и отвезла к судмедэксперту округа. Увидев, как одно из тел дернулось, когда его клали на холодный стол для вскрытия, шокированная судмедэксперт позвонила в больницу.

Каллум прошел коридорами особняка и уже возвращался к себе, когда чуть не столкнулся с Либби.

Все это было в отчете. Оставив ученых препираться друг с другом, я ненадолго вышел, чтобы поговорить с директором больницы.

– Роудс, – проворчал он. Она подняла на него взгляд и, побледнев, умчалась прочь без слов.

— Мы пользовались высокочувствительной аппаратурой, чтобы установить признаки жизни в каждом из тел, — сказал он мне. — Мы заворачивали тела в теплые одеяла и закачивали в их кровеносную систему питательные вещества, однако пациенты оставались в коматозном состоянии. Никаких изменений не произошло даже после того, как мы нагрели тела до обычной температуры в тридцать семь градусов Цельсия. Тщательное визуальное исследование не обнаружило никаких признаков повреждений. После этого мы попытались заглянуть к ним вовнутрь, и я хочу сказать, что мы перепробовали все средства: рентген, МРТ, ультразвук, терагерцевое излучение, даже новомодный нанозонд. Абсолютно, ничего, никаких повреждений! ЭКГ показала, что сердцебиение, будучи инициировано, имитирует нормальный рисунок открытия и закрытия ионных каналов, однако восходящая фаза длится десятые доли секунды. Какое-то безумие! Обычно счет идет на миллисекунды.

— А что насчет мозга?

Если Каллуму что в себе самом и не нравилось, так это тюрьма собственной дедукции. Значит, и Либби, и Тристан страдали от последствий одной и той же невыносимой человеческой болезни – стыда и пьянства. Чудесно. Явно же между ними что-то произошло.

— На энцефалограмме отображаются медленные, чрезвычайно низкоамплитудные колебания в значительной части мозга. Рисунок немного напоминает дельта-волны, наподобие тех, что возникают в глубоком сне. Визуализация метаболических процессов не показывает ничего, кроме базовой активности покоя, однако на гораздо более низком уровне, чем сон.

— То есть это что-то вроде комы?

И Тристан утаил это от Каллума.

Директор покачал головой.

Оказавшись в коридоре со спальнями, Каллум вошел к Парисе и закрыл за собой дверь.

— Это не похоже ни на что из того, что мне доводилось видеть. — Судя по всему, он был совершенно сбит с толку. — Анализы крови в основном находятся в пределах нормы, а те, что не в норме, не дают указаний на какой-либо обычный диагноз. Если отвлечься от чрезвычайно низкой дыхательной активности и частоты сердцебиения, обширной синхронизации волн мозга и неспособности самостоятельно регулировать температуру, можно было бы сказать, что пациенты готовы в любой момент встать и выйти из больницы.

– Нет, – лениво произнесла Париса. – И с Рэйной тоже не заморачивайся… Хотя, если подумать, я бы очень хотела на это взглянуть, – вслух поразмыслила она, приподнявшись и подперев голову рукой. – Думаю, если сунешься к ней, она тебе хер откусит. Забьемся?

Париса, в отличие от остальных, не пахла ничем. Она была в идеальном порядке. Ее даже сушняк не мучил. Как будто она…

Ничего удивительного, что СМИ окрестили их «спящими». Ни одна из их физиологических характеристик не имела соответствия в базах данных. Согласно официальным документам, этих людей просто не существовало; у них не было личностей. Их ДНК были необычными и содержали несколько странных, доселе неизвестных аллелей, а возможно, и парочку новых генов в придачу, но, не считая этого, они представляли собой вполне здоровые образцы человеческого генома — вот только ни один из восьми не был зарегистрирован в базах данных. Нет, конечно, иногда случается, что время от времени кто-то проскальзывает сквозь сеть, но чтобы сразу восемь?

Я осмотрел небольшое помещение в подвале больницы, где были установлены восемь стеклянных капсул, по четыре с каждой стороны с проходом посередине. В шести коконах находились бледные нагие тела: трое мужчин и три женщины. Всем им на вид было лет тридцать, хотя трудно сказать наверняка. Тела были восковыми и безжизненными, бескровно-бледными и абсолютно неподвижными — не замечалось даже малейшего подъема и опускания грудной клетки. Однако коконы, снабженные системой регулирования среды, фиксировали сердцебиение, три удара в минуту, и потребление кислорода, хотя оно и составляло едва ли один процент от нормы обычного взрослого человека. Два кокона пустовали.

Умно.

— У нас не Форт-Нокс, — проговорил директор больницы, пожимая плечами.

– Что ты сделала? – напрямик спросил Каллум.

— Никто вас не обвиняет, — заверил я его. — Вы отлично потрудились, оборудуя эти системы жизнеобеспечения.

– То, что умею лучше всего.

— Нам никогда не доводилось делать ничего подобного, но мы привыкли справляться с нештатными ситуациями. У нас здесь единственный травматологический центр на всю округу; что бы ни произошло, это мы должны сообразить, как нужно действовать. Ну, и ученые тоже нам помогли. После того как новость разошлась, они повалили сюда толпами для всевозможных исследований.

– И при чем тут Роудс?

— У вас есть какие-нибудь записи жизненных показателей двух пропавших пациентов?

– Ты знаешь, Роудс мне даже нравится, – задумчиво промурлыкала Париса. – Она такая… милая.

Директор покачал головой.

Уголки ее губ издевательски приподнялись в легкой улыбке, и Каллум понял, что с ним забавляются.

— На момент инцидента, боюсь, никаких. Мы вначале не собирались постоянно фиксировать показания датчиков. Какие-то кусочки, обрывки данных сохранялись, если мы находили их интересными, но нам и в голову не приходило, что нужно записывать все подряд. Мне очень жаль, но мы ведь представления не имели о том, что может произойти. Сейчас мы перенастроили систему, и запись показателей с оставшихся тел ведется постоянно.

Тогда он с облегчением позволил себе немного расслабиться. Ну наконец, хоть кто-то здесь способен играть.

— Кто-нибудь следил за показаниями в тот момент, когда тела пропали?

– Они идиоты, – сказал Каллум, осторожно приблизившись и улегшись рядом с ней на кровать. – Все до единого.

— Да. Показания непрерывно передавались на сестринский пост на верхнем этаже. Прошлой ночью, когда исчезли тела, там дежурили две из моих лучших сестер. Они не замечали на мониторах ничего необычного, пока в одиннадцать часов не пропал сигнал с двух аппаратов. Один мужчина, одна женщина. Сестры решили, что отказало оборудование, и вызвали техподдержку.

– Все идиоты, – ответила Париса, рассеянно водя пальцем по пуховому одеялу. – Ты не хуже других должен это знать.

— Вы уверены, что ни одна из камер наблюдения ничего не зафиксировала?

Верно.

— Можете сами посмотреть записи. Ничего необычного, никаких следов ни двоих пропавших пациенов, ни охранника и санитара, которых тоже не нашли. Что очень странно, потому что единственный выход из подвала ведет через ту дверь, в которую мы вошли.

– Что ты сделала?

При входе я заметил камеру наблюдения, смонтированную на потолке над дверью.

– Изменила их, – пожала она плечами. – Такое уже не обратишь.

— На видео записалось все до последней секунды? Перерывов нет?

Мысль тем и опасна: стоит подхватить ее, поиграть с ней, и ее уже не отринешь; если же изменить умонастроение, то будет трудно, а то и вовсе невозможно вернуться к прежнему порядку.

— Насколько мы можем сказать, нет. Впрочем, это довольно скучное занятие. Почти вся запись не показывает ничего, кроме пустого коридора. — Директор потер подбородок. — Однако, возможно, что с записью действительно могли что-то сделать. Этот пропавший санитар… он неплохо разбирался во всякой технике.

Еще хуже с чувствами. Чувства никогда не забудешь, даже если выбросишь из головы их источник.

Хуаррен Трей. Я посмотрел его досье. Смышленый парень, двадцать два года, год проучился в колледже, потом бросил. По словам преподавателей, казался «беспокойным». Запоем читал ужастики, смотрел треш. Однако вместе с тем он был помолвлен с помощницей администратора больницы — похоже, собирался остепениться.

– Да, не обратишь, – медленно произнес Каллум. – Но тебе-то какое до этого дело?

Досье охранника я тоже просмотрел. Фрэнк Шелдан, шестьдесят три года, ждал выхода на пенсию. Проработал в больнице двадцать шесть лет, ни одного выговора. Финансовое положение нестабильное, но ничего серьезного.

– А почему нет? – пожала плечами Париса. – Это же игра. Ты знаешь, что это игра.

Его жена была вне себя — говорила, что его, должно быть, похитили, потому что он никогда бы не исчез вот так, не оставив никакой весточки. Прочитав его файл, я был склонен с ней согласиться.

– Неважно, какие ставки?

— Есть ли хоть какая-нибудь возможность, что пациенты могли пробудиться сами по себе? — спросил я директора.

Она удивленно моргнула, и выражение ее лица резко переменилось.

— Вы, должно быть, наслушались По Уэффла.

– Убил и на этот раз? – натянуто спросила она.

— Признаю, его идеи выглядят неправдоподобными. Принимая во внимание, как уничтожены следы, больше всего это похоже на то, что тела были украдены. Однако все же я не исключаю вероятность, что пациенты пробудились сами и силой или подкупом выбрались из больницы.

– Убил кого?

— Да, они могли самопроизвольно пробудиться… или запрограммированы на это, но когда мы их разогревали, ничего подобного не произошло.

– Откуда мне знать? Форумчан.

— Тем не менее По считает, что это возможно.

– Нет, не то чтобы…

Директор окинул меня странным взглядом.

Она вытаращилась на него.

— Вы знаете, что жена По Уэффла ясновидящая?

– Не то чтобы?

— Что?

– Ну, если он умрет позднее, то не от моих рук. А от собственных чувств. – Каллум пожал плечами. – Как он их переварит – не моя забота.

Он насмешливо встопорщил верхнюю губу.

– Боже мой, да ты конченый психопат, – сказала Париса, садясь на кровати. – В тебе нет ни капли сочувствия, да?

— Медиум. Она утверждает, что разговаривает с духами усопших.

– Бесчувственный эмпат, – эхом отозвался Каллум. – Ты же понимаешь, как глупо это звучит?

С этими словами он удалился, не оставляя мне ни малейшего сомнения относительно того, что он думает о жене По, а заодно и о самом По.

– Нельзя же просто…

* * *

Солнце светило ярко, но с запада дул прохладный ветерок, и я застегнул пальто. Я стоял в полном одиночестве на крыше закусочной, расположенной через улицу от больницы, — место удобное и незаметное. Внизу сновал взад-вперед обеденный транспорт. Я произнес пароль, оповещая весь аппарат службы безопасности в округе о своем желании связаться со штаб-квартирой. Минутой позже я услышал голос босса, доносившийся из динамика, — я не мог его видеть, но, очевидно, он был каким-то образом прикреплен к смонтированной на крыше спутниковой тарелке. Вероятнее всего, в эту минуту телевизор в закусочной внезапным и таинственным образом стал хуже работать. Это означало, что у меня, возможно, было не так уж много времени до того, как рассерженный работник взберется сюда по лестнице, чтобы посмотреть, в чем проблема..

– А ты что сделала, хм? – спросил Каллум. – Ты ведь слышишь их мысли, Париса. И ты умеешь менять их, сама только что в этом призналась. Ты такой же осквернитель, да и чем твой случай благороднее моего?

— Мне нужна команда ученых, — сказал я боссу.

— Одна команда уже работает над данными. Когда они придут к какому-нибудь заключению, о котором вам нужно знать, вас проинформируют.

– Я не разрушаю людей…

Голос босса звучал пренебрежительно. Вероятно, он — или она — не одобрял поданное мной заявление, где я выражал намерение не возобновлять свой контракт. Было невозможно определить, что думает босс. В том, что касалось босса, было вообще невозможно что-либо определить; его настоящий голос маскировался под синтезированный, и кто знает, через сколько предохранительных устройств, каналов связи и спутников прошел мой сигнал, прежде чем в конце концов достиг точки назначения. На то, чтобы проследить все перенаправления, уйдет миллион лет.

– Разве? Судя по тому, что я сейчас видел, Тристан и Роудс жестко переменились. Они уже не те, кем были прежде.

— Мой следующий шаг, — объяснил я, — будет зависеть от того, что в действительности представляют собой эти «спящие».

– Переменились, – эхом повторила Париса. – Я бы не стала употреблять это слово. О разрушении точно речи не идет.

— Вам следует исходить из допущения, что они являются несанкционированным генетическим экспериментом или миссией.

Каллум придвинулся к ней на дюйм ближе, а она с отвращением отпрянула.

Именно поэтому они там все так и запрыгали. Наверху считали, что «спящие» — продукт генной инженерии, но никто не знал, кто их сделал и зачем. Как вам скажет любой, кто работает в госбезопасности, всегда следует предполагать худшее.

– Ты ненавидишь меня потому, что сама такая же, – тихо произнес он. – Ты разве этого еще не поняла?

— «Спящие» могли активизироваться самопроизвольно.

Париса ощетинилась, напуганная и такая милая, что сбило Каллума с толку.

— Такая возможность обсуждается. В этом случае вы должны проанализировать данные на предмет любой информации относительно пропавших «спящих», а также подозреваемых, которые исчезли вместе с ними.

– Мы разные.

Я знал, что под «данными» босс подразумевает показания тех миллиардов инструментов, которые мы понавтыкали в каждую щелку и закуток по всему миру. У меня были образцы ДНК двоих «спящих», и если такая ДНК будет зафиксирована хотя бы на одном датчике или зонде, отследить их несложно. Больница также снабдила меня несколькими фотографиями пропавших пациентов — впрочем, они были плохого разрешения, и глаза у фотографируемых были закрыты, что ограничивало возможность использования этих материалов. Прежде чем начинать поиск по эксабайтам данных с видеомониторов, я должен подвергнуть их некоторым цифровым усовершенствованиям. Все необходимые данные об охраннике с санитаром, разумеется, имелись в их досье.

– А чем мы различаемся?

Я услышал шаги на лестнице и, произнеся пароль для завершения связи, тронулся к двери.

– Ты ничего не чувствуешь.

Работник закусочной вышел оттуда как раз в тот момент, когда я собрался входить. Он глянул на мой значок, и гневная отповедь замерла у него на губах, не успев с них сорваться.

– Зато ты чувствуешь, но поступаешь по-своему. Так ведь?

Вернувшись в больницу, я намеревался сразу же реквизировать широкополосный канал связи и начать масштабный компьютерный поиск по данным датчиков. О пропавших охраннике и санитаре не было ничего слышно, но теперь, когда у меня имелись образцы ДНК «спящих», я мог включить в список и их.

Париса открыла было рот, но промолчала.

После пятиминутной прогулки я добрался до парковки, и тут зажужжал коммуникатор. Звонила Кларисса Жарден.

– Мы разные, – сказала она потом, – а самое главное, ты себя переоцениваешь.

— Лучше вам вернуться как можно скорее, — сказала она.

– Правда?

— Какие-нибудь новости?

– Ты ведь считаешь себя сильнее меня, да?

— По Уэффл. — В ее голосе звучали нотки отвращения. — Кажется, на этот раз он действительно слетел с катушек.

– Тебе, чтобы достичь того же результата, приходится работать усерднее. И если я не могущественней тебя, то запас, из которого я черпаю, уж точно обширнее.

* * *

– Другие соображают, что к чему.

Работа в госбезопасности — такое дело, в которое ввязываешься, потому что ты еще слишком молод, чтобы понять, во что влипаешь. И хотя такие вещи, как честь мундира, уже давно перестали иметь для меня значение, я оставался в должности еще лет десять и сделал много хорошего.

– Вот как? Возможно, и нет.

Помните ту угрозу наночумы в Лос-Анджелесе шесть лет назад? Этот эксперимент не был повторен только потому, что мы с моими коллегами вовремя нашли террориста. Нам пришлось прибегнуть к грязным методам, но это был единственный способ спасти одиннадцать миллионов жизней. После того как небольшие группы и даже отдельные люди получили возможность без труда приобретать оружие катастрофической разрушительной силы, для выживания цивилизации стала необходима жесткая зацикленность на секретности. Одно-единственное мгновение, когда ты доверился не тому, кому нужно, — и миллионам людей можно сказать «пока».

Он чувствовал, как составляет общую картину, легко соединяя кусочки.

Такая высокая степень защиты имеет кучу недостатков; никто не знает об этом лучше, чем сами агенты безопасности. Всеми твоими мыслями владеет сомнение. При встрече с новым человеком первое, о чем ты думаешь: «Что он может скрывать?».

Детали вставали на места без труда. Процесс мышления Парисы казался ему очень изящным, очень приятным. Отрадно было посмотреть, как она принимает решения, в отличие от некоторых. Обычные люди делают это неряшливо, неаккуратно. Мысли Парисы изливались, словно мед, и, хотя Каллум не умел читать их, кое-что он воспринимал интуитивно намного яснее.

Вот, например, Кларисса. Она ждала меня при входе в больницу и тут же принялась изливать раздражение по поводу диких идей По. Тот якобы заявил, что обнаружил некое излучение, посредством которого были «оживлены» двое пропавших пациентов.

Например, Париса наивно полагала, будто может победить.

Я слушал ее, но лишь вполуха. Остальная часть моего внимания была занята вопросом: с какой стати знающему, одаренному ученому с такой язвительностью нападать на своего коллегу? Зависть? Возможно. Однако судя по ее досье, она выбрала свою карьеру сама — ей никто не мешал играть с большими мальчиками, но она решила остаться поближе к дому. Это говорило о совсем другом типе человека, чем тот, который я видел перед собой. Мне рисовался характер скептический, но в конструктивном, матриархальном смысле. Однако по тому, как Кларисса действовала, ее скорее можно было отнести к типу бойца высшей лиги, пробивающегося к славе и достатку по головам всех, кто с ней в чем-то не согласен.

– Проверим? – спросила она. – Возможно, ты прав. Ты же, в конце концов, полагаешь, будто мы с тобой одинаковые. Вот и остальные, так или иначе, думают то же самое. Они ведь не различают мысли и чувства. – Снова они сговаривались втайне ото всех. Даже на безопасном расстоянии от Каллума Париса чувствовала, что их связывают похожие обстоятельства. – Им стоит дать шанс узнать правду о том, на что мы с тобой способны.

— Несомненно, даже тот, кто не получил практически никакого научного образования, — говорила Кларисса, явно имея в виду кого-нибудь типа меня, — должен понять, что По только уводит дело в сторону, отнимая время и ресурсы от действительно насущной проблемы.

– Битва умов?

— Конечно, — отозвался я. — Увидеть это так же легко, как лицо Эндрю Джексона на горе Рашмор.

– Нет, разумеется. Зачем устраивать битву, если можно просто… сыграть в игру?

— Вот именно. Так значит, вы что-нибудь с этим сделаете?

Той ночью Каллум спал крепко, и его сон ничто не тревожило.

— Я поговорю с ним.

Утром же кандидаты, как обычно, собрались в раскрашенной комнате. Оставалось убедить судью.

Кларисса уставилась на меня. Выражение свидетельствовало, что она считает меня слишком мягкотелым для этой работы. Мы расстались в коридоре; она хмурилась и качала головой.

– Тема у нас сегодня конкретная, – сообщил Далтон скучным академическим тоном. Остальные, заняв свои обычные места, переглянулись. Атлас, как на грех, отсутствовал по своим хранительским делам. – К тому же я сомневаюсь, что это так необходимо.

«Обмана сеть, начав с петли, прострется до краев земли…»[22] Звучит громко, но эта старая поговорка как-то выпадает из памяти, когда у тебя за спиной целое правительство, готовое поддержать любую ложь, которую тебе захочется сплести. Я говорю, а правительство делает так, что это становится правдой. Или похожим на правду. Здорово, да? Однако ничего здорового тут нет. Хотел бы я быть одним из тех людей, чья правда не столь эластична.

– Мы ведь как раз изучаем мысль, – напомнила Париса. – Разве не полезно будет устроить практическое занятие?

Далтон смущенно перевел взгляд с нее на Каллума.

Тем не менее к этим волшебным превращениям лжи в правду быстро привыкаешь. Вот, например, Кларисса. Мне надо было соблюдать осторожность. Она была не той, за кого себя выдавала, а значит — либо враг, либо коллега. Я полагал, что скорее коллега. Сказать наверняка было трудно: правительство охраняло списки своих агентов с повышенной тщательностью, однако плохие парни чаще всего не жалели времени, чтобы вызубрить то, что должны были знать согласно своей легенде. Правительственные кадры, с другой стороны, иногда позволяли себе поддаться слабости, и в нашем случае Кларисса допустила ошибку: как бы ловко правительство ни подгоняло данные, оно не могло изменить лица на горе Рашмор. Если человек говорит, что он родом из Рапид-Сити, то должен знать, чье лицо есть на горе Рашмор, а кого там нет.

– Сомневаюсь.

– О, продолжайте, – сказал Нико, на которого предмет занятий, как всегда, навевал смертельную скуку. – Нам ведь в конце концов придется кого-то элиминировать? Мне кажется, стоит посмотреть, кто на что способен.

* * *

– Да, Далтон, довольно скоро мы кое-кого элиминируем, – вкрадчиво согласился Каллум. – Почему бы не дать нам выяснить, у кого способности круче?

Далтон, как никто другой, знал, чем способности Каллума отличаются от талантов Парисы. Ведь он не пускал ее к себе в голову и сдерживал Каллума, не давая ни тому, ни другой манипулировать своим настроением – а это значит, находясь в одной комнате с ними обоими, он перегружал себя, и в его обороне открывались бреши.

Я нашел По в подвале. Окруженный свитой лаборантов и других специалистов он листал какие-то графики, изображавшие волнистую кривую — похоже, это была энцефалограмма, запись волн мозга. Время от времени он обводил что-то на диаграмме красным карандашом.

Если то, что Далтон вот уже несколько месяцев спит с Парисой, и было секретом для остальных, то не таким уж и строгим – для Каллума точно. Не единожды он замечал, как Далтон с расстояния, не шевелясь, тянется к Парисе всем своим естеством, словно трется об нее; так работала мышечная память любовников.

Толпа расступилась, и я прошел внутрь. С минуту я глядел через его плечо. Из приглушенных переговоров собравшихся я понял, что эти данные каким-то образом относились к пропавшим пациентам приблизительно на момент их исчезновения, хотя директор и уверял меня, что никаких записей не делалось. Я спросил По, что это за график.