— Не называй меня Веруней, — потребовала Вероника строго. — Все в прошлом. В далеком прошлом. Обойдемся без романтических воспоминаний, о\'кей?

— Хорошо. Тогда говори прямо, что вы там замышляете? Я уже понял, вокруг проекта началась подковерная возня. И пожар перед вашим визитом — часть большой интриги. Вопрос: зачем всё это? ФАНО при желании способно прихлопнуть нас в один момент.

— Буду откровенна, Семен, нам не нужны ни проект, ни мамонт. Нам нужен ты. Разумеется, не сам по себе, а вместе с твоими патентами, твоим коллективом и твоей станцией. Корпорация «ГенСимс» берется купить «Зарю» и обеспечить дальнейшее финансирование. Серьезное предложение.

Корнев покивал.

— Рад слышать, что вы переходите от игрушек к делу. Тогда переформулирую вопрос. Зачем я «ГенСимс» без Рони?

— Твоя технология комбинирования селекции и химеризации эмбриона сэкономит нам года три. В условиях обострения конкуренции она даст ценное преимущество в области создания искусственных биосфер. Так что не волнуйся — обеспечение ты получишь по высшему классу, могу лично гарантировать.

— А что с Рони?

— От него лучше избавиться. Мы не возьмем на баланс проблемный проект, который подрывает репутацию. В пресс-релизе напишем, что Рони отравился на пожаре, плохо себя чувствовал, издох…

Корнев нахмурился и наклонился вперед, положив Руки на стол.

— Вы там совсем садисты — в своем «ГенСимс»? Рони — не синтеморф, не имитация. Он — живое существо. И весьма разумное, если сравнивать с некоторыми сапиенсами.

Вероника потерла щеку тыльной стороной ладони. Корнев опознал этот жест — им Веруня предваряла высказывание, которое сама считала «дерзким».

— Мы садисты? — тихо спросила она, потом повысила голос: — Ты настоящий садист, Семен! Ты думаешь, я не читала твои закрытые отчеты? Читала! Знаю, что ваш Рони не вылезает из болячек. Он и ходит-то у вас через силу. А что будет, когда он дорастет до муста? Как будете справляться? Ты вообще подумал, что производишь на свет урода? Инвалида? Что мать захочет его убить? Что у него не будет семьи? Что он будет страдать? Ради чего, Семен? Ты говоришь, что не палеонтолог, что нацелен в будущее, а сам возишься с отжившим. Мамонты вымерли, Семен!

— Рони не вымер. Он есть.

— Ты всегда был рохлей, — бросила Вероника зло. — Крыса не смог убить!

Корнев чуть улыбнулся, вспомнив историю о крысе. Он был тогда аспирантом на кафедре, а ему прислали под надзор стайку студентов с пятого курса, среди них и Веруню. Старшая лаборантка как-то обнаружила, что один из крысиных самцов вышел из «подопытного возраста», и велела взять у него кровь на анализ, после чего ликвидировать. Крыс просто так не дался: одну студентку укусил, от другой чуть не сбежал. Его все-таки засунули в контейнер и забросали тряпками с формалином. Вроде бы крыс откинул лапы, но стоило коснуться его иглой, он сразу очнулся и заметался по контейнеру. На шум заглянул Корнев. Студентки взмолились о помощи. Корнев взял ножницы, посмотрел на крыса. Тот посмотрел на Корнева красными бусинками глаз. «Заберу себе, — сказал Корнев. —

Такую волю к жизни надо уважать». И действительно забрал и держал дома, пока крыс не умер от старости.

— Мы же договорились, что обойдемся без романтических воспоминаний, — заметил Корнев. — Возможно, я рохля. Возможно, я занимаюсь ерундой. Но пожертвовать Рони не могу. Он мое творение. И я в ответе за него.

— Кем ты себя вообразил?! — воскликнула Вероника. — Творцом? Ты не творец, ты бездарный копировщик. Творцы — это мы! Мы создаем новые формы, мы проектируем животных, каких не видел мир. Мы заселим космос, а ты так и будешь рыться в старых гнилых костях.

— Самая большая ошибка для менеджера, — наставительно сказал Корнев, — это начать верить собственной рекламе.

— Ладно! — Вероника встала. — Я вижу, ты не склонен сегодня к диалогу. Что ж, у тебя есть время подумать. Но с решением не тяни: «ГенСимс» не любит ждать. И как решишь, звони или пиши.

Она бросила на стол визитку и хлопнула дверью.

Корнев чувствовал опустошение. Словно этот короткий резкий разговор заставил его вывернуться наизнанку. Кольнуло в желудке. Рони. Несчастный Рони. Тебе не дадут покоя в мире хищников, даже если хищники иногда позволяют себе выглядеть людьми. Может быть, правы те из палеонтологов, кто утверждает, что мамонтов истребили наши предки. История всегда повторяется. И всегда найдется оправдание.

Корнев посмотрел на картину Голобокова, потом — на экран компьютера, где меланхолично жевал траву мамонтенок-тамагочи. Одно движение, и открылось окно смс-агента. Взяв визитку, Корнев вбил номер телефона в соответствующее поле и начал писать:

«Дорогая Веруня! Я давно сделал выбор. И вряд ли ты в силах меня переубедить. Рони — не только мое творение, он значит для меня гораздо больше. Позволив ему родиться, я постиг таинство, важнее и выше которого нет ничего на свете. Можно ли постигнуть его до конца? Можно ли вычерпать океан? Вопрос риторический. И все же любой новый день жизни Рони дает мне шанс сделать еще один маленький шаг, взглянуть шире, познать глубже. Наверное, ты права, когда говоришь, что я простой копировщик. Но и вы не смейте называть себя творцами. Потому что истинный Творец любит Сотворенное».

Корнев перечитал послание и отправил его в сеть. Мамонтенок на экране подмигнул и широко улыбнулся. Совсем по-человечески.

Владимир Марышев



СУД

Я слышал, что прирожденного убийцу можно угадать по особым приметам. Например, по своеобразным «бесовским» чертам лица. Или по цепенящему взгляду — наподобие того, которым удав гипнотизирует обреченного кролика. Если же внешность не дает распознать душегуба, то его выдает тяжелая аура: соприкоснувшись с ней, теряешь волю, вязнешь в эманации бездушного разума, как муха в паутине.

Может, кто-то и верит в подобные приметы, но я не из их числа. Если бы все было так просто… Вот и Игорь Нахабин нисколько не походил на исчадие ада. Обычный двадцатипятилетний парень, светло-русый, гладко выбритый, с полноватыми лоснящимися щеками. Он непринужденно, чуть ли не развалясь, сидел на скамье подсудимых и, улыбаясь краешками губ, разглядывал зал из-за стеклянной перегородки. Так, словно это все мы угодили за нее. Притихли там, жалкие, подавленные, утратившие надежду, и с завистью смотрим на него — единственного свободного человека…

Я почувствовал, что меня вот-вот начнет мутить, и опустил голову, уткнувшись взглядом в пол. Глядеть на торжествующего нелюдя не было сил.

17 апреля 2021 года в «Охотном ряду» прогремел взрыв. Он унес жизни ста двенадцати человек, в том числе двадцати семи детей. Около двухсот жертв теракта получили ранения, более полусотни из них остались инвалидами. Нахабин все хорошо рассчитал — идеально выбрал и место закладки заряда, и время. Это был башковитый малый — неспроста его еще в школе называли «живым компьютером». Ему даже почти удалось улизнуть — задержали только в Домодедово, за полчаса до посадки на самолет. Он не оказал никакого сопротивления полиции. Более того — спокойно вытянул вперед руки и, когда на его запястьях защелкнулись наручники, улыбнулся. Потому что знал — при любом раскладе будет жить.

Гуманизация системы наказаний шла полным ходом. Прежде всего, было решено всем преступникам, Даже самым жестоким и циничным убийцам, сохранять жизнь. Смертная казнь продолжала существовать на бумаге, но полностью вышла из практики. Все к этому привыкли, а потому, когда ее наконец-то отменили законодательно, народ практически не возмущался. Время от времени, правда, в СМИ по этому поводу разгорались споры. Но побеждали всегда ученые дяденьки с благостными лицами: надергав цитат из умных книг, они неопровержимо доказывали, что отнимать жизнь у человека — непростительный грех. Мало ли, каким чудовищем был подсудимый. Мало ли, скольким жертвам он вышиб мозги из снайперской винтовки, скольких изнасиловал и задушил, забил бейсбольной битой, зарезал, расчленил и съел. Надо быть выше всех этих серийных маньяков, киллеров, живодеров и людоедов. Не уподобляться им, а проявлять милосердие!

Как-то незаметно полемика приняла другой оборот. О возврате к смертной казни уже и речи не шло — теперь подкованные в этических вопросах дяденьки подготавливали общество к отмене пожизненного заключения. И в самом деле: как можно лишать человека последней надежды? Мы же не звери какие-нибудь! Наверху к дяденькам прислушивались, на их мнение ссылались. Неудивительно, что в один прекрасный день были приняты поправки к Уголовному кодексу, и высшей мерой наказания за любое скотство стал двадцатилетний срок…

— Подсудимому предоставляется последнее слово, — важно объявил судья. Он явно гордился ролью, которую ему довелось сыграть в историческом процессе. Не каждому выпадает такой шанс!

— Благодарю. — Нахабин кивнул и, поднявшись, скрестил руки на груди.

— М-да, — изрек он с видом аристократа, который вынужден распинаться перед безмозглой чернью. — Ну и публика тут собралась… Впрочем, чего еще ожидать в эпоху полного вырождения нации? Наши предки вздернули бы меня на первом суку. Без всяких разбирательств — и правильно бы сделали. Но то предки, это не нынешняя размазня. Россия тонет в дерьме, ее захлестывают орды инородцев, а вы тупо на это смотрите. Я устроил взрыв, чтобы всколыхнуть, наконец, ваше зловонное болото. Во времена упадка обычные меры не действуют — нужны жесткие решения, шоковая терапия. Думал, хоть теперь-то пошлете подальше свой чертов гуманизм и вспомните, что существуют веревка и мыло.

Он сделал паузу.

— Бесполезно, таких слизняков ничто не исправит. Даже отомстить по-настоящему не способны. Век толерантности и гуманизма! А раз так, надо этим пользоваться. Отсидеть в приличных условиях двадцать лет — это не вышку получить, верно? Я бы и на больший срок согласился, да вот беда — закон не позволяет. Когда выйду, буду еще очень даже ничего. Первым делом женюсь, детишек наделаю. Стану жить-поживать да вино попивать. За упокой душ — и тех, которые сам отправил на тот свет, да и ваших заодно. Ведь из вас к тому времени половина уже загнется. А может, и больше. Ничего не попишешь, каждому свое…

Мой сосед слева, глубокий старик, трясущимися руками достал пластмассовый флакончик, вытряхнул на ладонь таблетку и сунул ее в рот. Видимо, это был нитроглицерин.

— Господи… — Сидящая впереди женщина в черном платке всхлипнула и провела рукой по лицу, утирая слезы. — Да заставьте же его замолчать, ирода!

— Прекратите реплики из зала! — внушительно сказал судья. — Последнее слово прерывать нельзя. Продолжайте, подсудимый.

Нахабин бросил взгляд на женщину в платке и ухмыльнулся. Затем легким кивком поблагодарил судью.

— Спасибо, ваша честь. Я хочу добавить…

Он вздрогнул и замолчал, словно подавился этим своим непрерываемым последним словом. На его холеном лице впервые за все время процесса появилась растерянность.

Никто из сидящих в зале не понял, что произошло, да и не мог понять. Кроме меня.

За секунду до того, как Нахабин запнулся, я незаметно направил на него маленький приборчик, похожий на диктофон. Над этой изящной серебристой штучкой я работал, как одержимый, шесть лет. Моя тема считалась в НИИ одной из самых перспективных. Я практически не вылезал из лаборатории, постоянно засиживался допоздна, бывало, что там и ночевал. Все мечтал осчастливить человечество: аппаратура, способная переносить эмоции из мозга в мозг, нашла бы самое широкое применение. Не мог представить только одного: что чудо-прибор, еще не пройдя всех положенных испытаний, послужит мне для сведения счетов.

Среди тех, кто 17 апреля оказался в «Охотном ряду», была и моя мать. После взрыва она прожила ровно неделю. Семь дней изуродованное тело цеплялось за жизнь, и все это время я на что-то надеялся. Но врачи вынесли приговор сразу, немного разойдясь лишь в дате летального исхода. И чуда не случилось.

Всю неделю я провел у ее постели. Наблюдал за агонией и, корчась от невозможности помочь, записывал предсмертные муки матери на свой чудо-прибор. Затем, чтобы потом одним импульсом переслать сгусток боли и ужаса в голову убийцы. Сгусток, который никуда не исчезнет, не рассосется — до последнего часа того, кому достался…

Приговор неожиданностей не принес. Игорь Нахабин получил свои двадцать лет и был помещен в камеру-одиночку, которая сделала бы честь любому цивилизованному государству. К услугам заключенного были телевизор, компьютер, набор тренажеров и небольшая библиотека, не говоря уже о комфортном туалете.

Трижды в день после приема пищи он прогуливался во дворике, центр которого занимала большая цветочная клумба. Однажды я видел этот дворик по ТВ. Камера крупным планом показывала розовые махровые астры, оранжевые колпачки настурций и ярко-желтые шарики бархатцев. Чувствовалось, что ухаживающие за ними тюремщики относятся к порученному делу любовно.

Миллиарды людей по всей планете, ютящиеся в лачугах и бараках, не говоря уже о бездомных, могли искренне позавидовать самому известному здешнему сидельцу. Казалось бы, он должен благодарить судьбу. Но, как пронюхали вездесущие журналисты, вскоре у заключенного началась депрессия, переходящая в жуткие нервные припадки. Они повторялись все чаще, и в конце концов медики настояли, чтобы Нахабина перевели в психиатрическую больницу. Где он спустя месяц и покончил с собой, спрятавшись от камер наблюдения под одеяло и перерезав горло обломком ножовочного полотна.

Кто и когда ухитрился отправить ему с передачей орудие самоубийства, так и осталось загадкой. Но не для меня.

Игорь Минаков



Максим Хорсун



СТОЛПОТВОРЕНИЕ

1

Требовалась всего одна минута пятнадцать секунд, чтобы радиосигнал с поверхности Вавилона прошел через квантовые врата и достиг ретрансляторов на орбите Земли. Задержка была ощутимой, но в НАСА посчитали, что без прямого эфира не обойтись. Каждый, кто желает стать сопричастным к главному космическому событию года, должен получить такую возможность.

Команда «Преимущества» тяготилась своей миссией. Дело в том, что на Вавилон уже дважды приземлялись корабли землян. И их экипажи были истинными первопроходцами. К сожалению, имена людей, на своем опыте убедившихся в том, что вавилонские аборигены безобидны и неприятных сюрпризов во время прямого эфира не преподнесут, надолго останутся в секретных файлах. Формально, первыми людьми, ступившими на Вавилон, станут астронавты с «Преимущества», — ас ними и миллионы зрителей, следящих за видеотрансляцией.

Вавилон — единственная планета в системе тесной пары красных карликов — была миром вулканических скал, каменистых пустынь и суровых океанов, в которых и зимой, и летом дрейфовали айсберги. Вавилон населяла раса гуманоидов с невыясненным еще самоназванием. В своих технологиях аборигены не продвинулись дальше бронзового века. Феодальные отношения сложиться не успели; несколько городов-государств расположились вдоль русла полноводной реки, пересекающей бесплодную пустошь. Остальные же аборигены вели первобытный образ жизни, либо кочуя, либо прозябая в пещерах.

— Посадочный модуль готов к отделению, — объявил командир «Преимущества» Эд Хилл, стараясь не думать о том, что за каждым его движением следят миллионы землян, включая высокопоставленных чиновников из НАСА, Государственного департамента, Министерства обороны, и, скорее всего, из самого Белого дома.

— Все огни — «зеленые», — отчитался пилот посадочного модуля Сэм Бэринджер.

Хилл проверил ремни, которыми был пристегнут к ложементу. Затем вывел на внутреннюю часть щитка шлема проекцию приборной панели и глобус Вавилона, пересеченный параболами траекторий космических аппаратов на его орбите.

— Приближаемся к расчетной точке, — сообщил штурман из рубки «Преимущества». — Минутная готовность.

— Вас поняли, — отозвался Хилл.

— При счете ноль, расстыковка… Десять, девять, восемь… — слова, которые произносил Бэринджер нарочито мужественным голосом, падали в напряженную тишину, как камни в глубокую воду, — …четыре, три, два, один… Ноль! Есть расстыковка!

Посадочный модуль вздрогнул, словно застоявшаяся лошадь. Бэринджер несколько раз «пшикнул» движками ориентации. Модуль отошел от «Преимущества». Хилл проводил взглядом серо-зеленую громаду корабля-матки, ускользающую от своего отпрыска.

— Вывожу на посадочную траекторию, — продолжал межзвездное шоу штурман. — Приготовиться к перегрузкам.

Спектакль, предназначенный для налогоплательщиков и начальства, продолжался. На самом деле посадкой руководили бортовые компьютеры, а экипаж вполне мог без дела валяться в ложементах или раскладывать пасьянсы. Настоящая работа начнется там, под грязно-желтым покровом вавилонской атмосферы. А пока шоу должно было продолжаться. И извольте деловито прищуриваться и сурово поигрывать желваками, майор Хилл.

Судя по показаниям приборов, модуль вошел в атмосферу планеты по идеальной кривой. Если и дальше так пойдет, промах составит не более километра. Вот только за многолетнюю службу Эда Хилла в Военно-Космических силах, ни разу еще удавалось сесть там, где рассчитывали. Как любил говаривать однокашник майора по Академии Серж Каховски: на два лаптя по карте.

В атмосфере связь с кораблем-маткой прервалась. Плазма облизывала линзовидное днище модуля, от тряски расплывались очертания приборов, перегрузка оттягивала щеки к ушам. Эд Хилл закрыл глаза и расслабился, насколько это возможно при четырех «д». Майор был абсолютно спокоен. На этом участке полета от него ровным счетом ничего не зависело. Наконец ударило снизу. Падение замедлилось. Щитки теплозащиты открылись, сквозь иллюминаторы полился дневной свет.

Эд Хилл увидел ослепительно-рыжее небо и зеленоватую перину облаков. Посадочные двигатели пожирали тонны горючего, бережно приближая модуль к поверхности чужой планеты.

— Триста пятьдесят метров, двести девяносто пять метров, двести шестьдесят три метра, — вещал охрипшим голосом Бэринджер. — Двести…

— Заткнись, Сэм! — рявкнул майор. — Они нас не слышат.

— Знаю, командир, — откликнулся пилот. — Просто валяю дурака, чтоб не выйти из образа.

— Разговоры!

Локатор показывал, что площадка внизу вполне пригодна для посадки, но пилот модуля имел право, в случае чего, отменить решение бортового компьютера. Это была процедура, освященная традицией еще со времен легендарной посадки Нила Армстронга на Луну.

— Есть касание! — доложил Бэринджер уже не для публики, а для командира. — Гравитация — норма. Вертикаль — норма. Ваше решение, командир?

— Стоп машина!

— Есть, стоп машина!

Грохот двигателей как отрезало. Ватная тишина мгновенно заложила уши. Вздохнули амортизаторы ложементов. Сила тяжести на Вавилоне была всего 0,7 «д». Удивительно легкой после четырехкратной перегрузки рукой Эд Хилл освободился от ремней безопасности.

По закрытому каналу на связь вышел руководитель полета:

— Поздравляю, ребята, мы вами гордимся. Все получилось красиво. Когда закончатся заявленные «семь минут кошмара», и пройдет блок рекламы, мы возобновим трансляцию. Рейтинг потрясающий, начальство в восторге. У вас есть немного времени перевести дух. На всякий случай, будьте осторожны с аборигенами.

«Первый контакт» должен был длиться не более пяти минут. Аборигены, конечно, миролюбивы, но черт знает, что творится в их головах. Произнести речь, вручить подарки, установить флаг, видеокамеры, оборудование, затем с достоинством подняться на борт модуля. Камеры снимут зрелищный взлет.

— Эд, не забудь сказать, что у них здесь — тоже демократия, — продолжил руководитель полета. — И вообще, веди линию, что местные жители — наши будущие союзники в освоении Космоса, а Вавилон — важнейший форпост землян. Пиарь межзвездную программу всеми возможными средствами. Я понимаю, ты знаешь, что нужно сказать, просто мы все страшно беспокоимся. Мне вот только что сообщили, — первая леди с сыном тоже смотрят трансляцию. Не подкачайте, а? Да, и не смущайтесь, что не вы первыми высадились на Вавилон. Какая, к чертям, разница: первая или третья высадка? Вы на чужой планете за двести световых лет от Земли. Вы все равно герои. Ладно! Эд, Сэм! Еще пять минут, затем начнется прямой эфир. Конец связи.

— Вас понял, — ответил Хилл. — Мы готовимся к выходу на поверхность. На западе видим сооружения аборигенов.

Составители программы полета выбрали местом посадки базальтовое плато недалеко от окраины крупнейшего города. Тут находилась обширная «промышленная зона»: несколько карьеров, в которых местные жители добывали гранит. Обработанные блоки разных размеров лежали, ожидая, пока их переволокут к месту строительства.

С натурой руководители полета не прогадали. В свете двух карликовых Солнц казалось, что глинобитная городская стена выточена из красного дерева. Сторожевые башни были окружены строительными лесами. В проеме ворот и на стенах виднелись фигурки аборигенов: любопытные по своей природе, местные жители с разумной осторожностью наблюдали за небесной ладьей, спустившейся на огненных столбах.

Неподалеку от городской стены темнел загадочный котлован, чья форма — квадрат со стороной в двести десять метров — говорила о том, что он не мог образоваться сам собой. Скорее всего, здесь было начато грандиозное, пока еще непосильное для цивилизации этого уровня, строительство.

— Эфир через пять… четыре… три…

Миллионы зрителей увидели, как отъехала в сторону тяжелая створка люка. На грунт, напоминающий рыхлый цемент, упала тень командира.

— Здесь сухо и довольно холодно, — послышался сосредоточенный голос командира, — что ж, я делаю этот шаг во имя человечества… Соединенные Штаты Америки снова оказались локомотивом, движущим науку Земли к новым захватывающим горизонтам. Да хранит их господь!

Хилл ступил на поверхность Вавилона. Земляне могли бы обойтись здесь без систем жизнеобеспечения, — давление и состав атмосферы позволяли. Тем не менее, на голове у капитана был глухой шлем: во-первых, в него было вмонтировано множество камер и датчиков, во-вторых, шлем бы уберег череп командира от стрелы или от топора в случае, если «первый» контакт пойдет не так, как предполагалось.

Командир осмотрел посадочный модуль, который вписался точно между остроконечными скалами, нагромождениями каменных блоков и отвалами земли. Затем двинулся в сторону котлована. Следом за ним шел Бэринджер, не выпуская командира из поля зрения камер на своем шлеме. Отойдя от посадочного модуля метров на сто, Хилл снял со спины свернутый флаг, неторопливо расправил полотнище, всадил древко титановым наконечником в грунт. Вавилонский морозный ветерок распрямил ткань, и она пошла звездно-полосатыми волнами, заколыхалась, заиграла, отражаясь в зеркальном забрале шлема.

— Государственный флаг Соединенных Штатов установлен, — с искренней гордостью в голосе проговорил Хилл. — Уверен, что эта серая планета еще не ведала столь ярких цветов. Продолжаю движение. Направляюсь к котловану.

Ботинки утопали в мягкой пыли. Тут повсюду были следы: и узкие, похожие на человеческие, и глубокие оттиски копыт, и отпечатки когтистых пятипалых лап, Которые могли бы принадлежать рептилиям размером ^с небольшого крокодила.

— Похоже, наша птичка здорово напугала дикарей, — усмехнулся Хила. — Думаю, это не страшно. У нас есть чем заплатить за беспокойство. С приходом человека в этом мире все изменится. Несомненно — в лучшую сторону. Во время наблюдений с орбиты мы увидели, что в городах с определенной регулярностью проводятся собрания местных жителей, поэтому можно предположить, что здесь царит народовластие в его первозданной форме. Я всем сердцем надеюсь, что…

Хилл осекся: он стоял на краю котлована и смотрел вниз. Мягкий грунт был вынут, скальное основание — обнажено. Зрители на Земле увидели яму внушительных размеров, вдоль ее стен тянулись деревянные пандусы. На пандусах остались блоки, которые бросили строители, испугавшись посадочного модуля. На дне котлована, вплотную друг к другу лежали гигантские плиты. Осталось совсем немного, чтобы прикрыть ими скальную поверхность. У дикарей получалось очень ровно и аккуратно.

— Командир! — раздался голос Бэринджера. — Наблюдаю аборигена в непосредственной близости от посадочного модуля.

— Принято, — задумчиво отозвался Хилл. — Возвращаюсь к модулю.

Долгий, знойный день подходил к концу, когда за городом опустилась огненная колесница. Старый Хо, который раньше работал каменщиком на закладке фундамента, покуда сорвавшийся с лебедки груз не перебил ему голени, едва успел отползти в тень росшей у пересохшего колодца сикиморы. Струи раскаленного воздуха взметнули пыль, сделав и без того жаркий вечер еще жарче, и колесница утвердилась на полусогнутых паучьих лапах.

Старый Хо прокашлялся, протер заскорузлыми пальцами забитые пылью глаза, и, отталкиваясь ладонями от земли, пополз к колеснице. Силуэты в серебристых одеждах он увидел не сразу. Они были полупрозрачными, а временами исчезали вовсе, превращаясь в вытянутые темные пятна. Хо быстро смекнул, что перед ним — владельцы огненной колесницы. Ни одно живое существо в Баби Лу не излучало так мало тепла.

Калека ощутил любопытство. Местные подавали ему нехотя, в основном потчевали обидными словечками и пинками. А вот эти, из небесной ладьи, его совсем не знали. Быть может, они не пожалеют для старика мелкой монеты?

Хо приободрился и протянул к силуэтам миску для подаяний.

— Спаси, господин! — заныл нищий и легонько встряхнул миской.

Силуэты что-то произнесли громовыми голосами на неведомом Хо наречии. Это прозвучало, как «отименивсегочеловечествапланетыземляприветствуювас». Впрочем, Старому Хо все наречия были неведомы, кроме песьего языка Окраины, на котором, правда, побрезгует гавкать даже собака, если она родилась и выросла в Висячих Садах.

Владельцы огненной колесницы отвернулись от недостойного. И Старый Хо понял, почему. Их внимание привлекла процессия жрецов, выступившая из города. Жрецы были облачены в праздничные черные одеяния. Они несли в руках зеленые ветви, нефритовые чаши с чистой водой и опахала из разноцветных птичьих перьев. Старый Хо проворно отполз к колодцу и постарался втиснуться в глинобитную стенку, не желая попадаться на глаза городской страже, которая сопровождала процессию. Калека слишком хорошо знал, как тверды палки в руках стражников.

Процессия приблизилась к владельцам огненной колесницы, обступила их полукругом. Старший жрец обратился к пришельцам с длинной речью, в которой он рассказал, что обычно в этот час они с братьями гуляют под стенами города, наблюдая за возведением Столпа, что у них есть опахала из красивых птичьих перьев и нефритовые чаши, что зеленые ветви они добыли в Висячих Садах, ведь там таких много.

Владелец огненной колесницы терпеливо выслушал Старшего жреца, затем указал рукой сначала в медленно тускнеющее небо, потом — в пыль под своими ногами. А потом — ткнул пальцем в сторону торчащей из земли палки, на конце которой болталось нечто несуразное, напоминающее фартук каменщика, но раскрашенный, как подол храмовой шлюхи.

— Мыпришлисмиромотвсегочеловества! — прогрохотал пришелец.

И в это время шелудивый пес, который порой отнимал у Старого Хо пищу, подобрался к палке с юбкой, поднял заднюю лапу и…

«Это же — прямой эфир, — лихорадочно думал Хилл, глядя, как похожая на крокодила тварь метит флагшток. Чувство, что произошло непоправимое, на миг парализовало командира. Уж лучше авария в открытом космосе, лучше перегрузки и сложнейшие маневры — в таких ситуациях он знал, что делать. — Через минуту на Земле это увидят все-все-все! Как остановить время?»

Но время было не остановить. Через одну минуту и пятнадцать секунд руководитель полета вышел на связь по закрытому каналу.

— Летим домой, Эд, — сказал он печально. — Черт с ним — с бюджетом на следующую экспедицию. Мы сюда еще вернемся. Мы всегда возвращаемся.

2

Бутон корабля вцепился корнями в мерзлую сухую землю. Его верхние лепестки раскрылись, впитывая скудное тепло восходящих Солнц. Пестики внешних рецепторов понюхали воздух. Рубка наполнилась запахами пыли, сырой глины, сукровицы, кожного эпителия и нечистот. Растительностью и не пахло, по крайней мере — живой. Флоран поморщился, чихнул и велел кораблю проветрить рубку.

— Где ты, трепетный мой? — завибрировали фитомембраны нежнейшим голосом супруги, которая еще не покидала спальной каюты.

Флоран поспешил к жене.

Сладко потягиваясь на лепестковом ложе, Флора уставилась сонными глазами на озабоченную физиономию мужа.

— Что случилось, бутончик? Мы уже прилетели?

— Да, фиалка моя, — отозвался Флоран. — Это может показаться смешным, но квантовые устьица, созданные древними, функционируют.

Флора сморщила очаровательный носик.

— Ты неисправим, лепесточек мой, — проговорила она. — Как ты можешь верить в эту невероятную чепуху, не понимаю…

— Что ты называешь чепухой? — сухо осведомился Флоран.

— Теорию, с которой вы в Оранжерее Древностей занимаетесь мейозом. Будто бы ископаемые белковые шовинисты достигли искусства выращивания квантовых устьиц.

— Теперь это не теория, — терпеливо объяснил Флоран. — Пока ты видела свои зеленые сны, я провел наш корабль через одно из них.

— Хорошо, хорошо, не буду спорить, стебелек, — сквозь зевок проговорила супруга. — Я приму ороситель, а ты пока приготовь завтрак. Потом мы погуляем.

Флоран проводил взглядом жену, невольно любуясь ее зеленой, шероховатой, покрытой белыми ворсинками кожей. Затем вздохнул и отправился на камбуз.

Смешивая минеральный коктейль, Флоран думал о том, что женщины порой излишне категоричны в своих рассуждениях. Флора прекрасный специалист по разведению хоморассады, но в науке постижения древней цивилизации она полный профан. Однако попробуй, скажи ей об этом, увянет на целую неделю. Тогда с опылением и не суйся. А он еще слишком молод, пыльца созревает быстро, и ее всегда с избытком.

В глубине души Флоран прекрасно понимал супругу. Белковый шовинизм, склонность к насилию, фиторабовладение — отличительные черты цивилизации зооморфов, владевшей Почвой в давние времена, ужасали любого нормального хлорофилоида. Но если бы древние зооморфы не достигли определенной стадии развития, хлорофилоиды вообще бы не проросли под Солнцем! Древние очистили атмосферу Почвы от излишнего кислорода. Древние довели производство минеральных удобрений до критического уровня. В конце концов, древние спровоцировали Великую Генетическую Революцию. И не следует забывать, что хлорофилоиды тоже на сорок процентов состоят из животного белка. Конечно, об этом говорить не принято. В порядочном обществе за такие речи можно и стеблем схлопотать по бутону, но истина от этого не становится ложной.

Шорох оросителя стих. Флора, напевая, показалась на пороге камбуза. Флоран поспешил выбросить из головы лишние мысли. Нет, ну как он мог подумать, что его прелестная супруга может быть хоть в чем-то несовершенна?!

— Ты обворожительна, фиалка моя! — простонал он.

За ночь на сухой, истоптанной тягловыми животными, почве вырос огромный цветок. Высотой он мог поспорить с дворцом правителя города. Утром тень цветка достигла основания Столпа, и Старый Хо с удовольствием перебрался под него из-под дряхлой сикиморы. Это жалкое деревце совсем не давало тени. Открылись городские ворота. На стройку потянулись рабочие во главе с хмурыми от недосыпа сотниками. Побирушка протянул к работягам пустую миску, однако кроме пары плевков, ничего не добыл. Старый Хо сунулся было к сотникам, но добыл еще меньше, если не считать пинка под ребра. Слегка приуныв от такой щедрости, калека отполз к цветку, от которого исходила прохлада и ароматы Висячих Садов.

День разгорался, тени укорачивались. Старый Хо начал опасаться, что в знойный полдень, когда с багряных, как зев печи, небес польется жар двух Солнц, даже у самого стебля не будет прохлады. Но нынешний день не исчерпал всех своих даров. Нижние лепестки в цветочном бутоне разошлись, и перед подслеповатыми глазами нищего появились еще два цветка. Они были гораздо меньше своего собрата. Цветы повертели нежно-розовыми бутонами, и, неуклюже переставляя белесые корни, двинулись к стройке. Старому Хо стало любопытно, что могли забыть среди нагромождения блоков и строительных лесов, среди пыли и глины эти субтильные создания, и он пополз следом.

Цветки поднялись на пандус, по которому рабочие втягивали самые тяжелые блоки, и замерли, подставив солнечному свету лепестки. Старый Хо терпеливо ждал, что же бродячие цветки предпримут дальше. Он даже отогнал шелудивого пса, примерившегося было полить корни того цветка, который был крупнее. Пес оскалил желтые клыки и угрожающе зашипел. Тогда Старый Хо метнул в него обломок гранита. Не успел затихнуть вдали обиженный клекот, как цветки отмерли. Более крупный спустился с пандуса и склонился над попрошайкой. Две капли росы, похожие на глаза с крохотными ярко-желтыми зрачками, отразили сморщенное лицо Старого Хо, его встопорщившиеся усики и мелко подрагивающий хоботок.

— Несчастный зооморф… — пробормотал Флоран. — Посмотри, благоуханная, как изуродовали его собратья!

Флора приблизилась к мужу и тоже наклонилась над аборигеном.

— Вот видишь, цветущий мой, — сказала она тоном, которым привыкла разговаривать у себя в хомо-рассаднике, — здешние зооморфы ничуть не лучше тех, что удобряли когда-то нашу Почву! Они такие же насильники и фитофобы.

— Я полагаю, Флора, мы должны показать этому погрязшему в бессмысленной жестокости миру, что такое милосердие хлорофилоидов. Может быть, тем самым мы спасем несчастную планету, растительность которой находится в унизительном рабстве.

— Совершенно с тобой согласна, Флоран. Мы должны подать пример милосердия… Но как?

— Видишь, фиалка моя, нижние конечности этого аборигена изуродованы? Мы дадим ему новые, более совершенные.

— Корни! — догадалась супруга.

— Да, — важно ответствовал Флоран. — Упругие, могучие корни, взамен неуклюжих, малоподвижных приспособлений из белка и кальция.

— Отличная мысль, но ведь его придется заманить на корабль.

— Разумеется… Фитореактор из корабля не вынести.

— Но он же… на нем же паразиты, а вдруг они опасны?

— Стыдись, благоуханная, — укорил жену Флоран. — Вспомни начальный курс ботаники! Паразиты зооморфов не могут причинить вред хлорофилоидам. На животных не водятся ни древоточцы, ни всякого рода фитофтора…

— Хорошо, — сказала Флора, — но как мы объясним несчастному наши намерения?

— Очень просто, фиалка моя, — откликнулся супруг. — Точно так же, как ты в хоморассаднике объясняешь несмышленышам, еще не освоившим акустическую речь, элементарные вещи.

— Языком запахов…

— Вот именно, саженец мой! Тем более, этот абориген весьма чувствителен к ним. Видишь, как подрагивает его хоботок?

Цветы благоухали. Старый Хо никогда не ощущал такого запаха. Всю долгую жизнь его сопровождала только вонь. Самые разнообразные виды вони. Лишь изредка, когда ветер менял направление, до хоботка нищего доносились ароматы Висячих Садов. Но и они не могли сравниться с тем, как пахли эти странные бродячие цветы.

Фонтанируя запахами, они сошли с пандуса и направились к большому цветку. Калека невольно потянулся следом. Цветы время от времени останавливались и поворачивали к нему росистые бутоны, будто поджидали. Но стоило калеке приблизиться, и они продолжали путь.

У подножия Столпа дорогу им преградила процессия жрецов. Жрецы несли свитки с изречениями, бронзовые зеркала и нефритовые иглы. Сопровождающие их служки играли на костяных флейтах. Поравнявшись с цветами, жрецы запели о том, как прекрасны ледяные горы, дрейфующие в океане, как ласковы шлюхи в притонах, как беспощадны медные очи неба. Старший жрец жестом оборвал пение и заговорил, обращаясь к цветам. Ко всем — трем. Он пенял им за то, что они выросли возле Столпа, а не во дворике его любимой дочери, что они украсили собой строительную грязь, а не балкон его старой матери, что они источают аромат для нищего бездельника, а не для прелестного хоботка его супруги.

В знак скорби разорвав на груди праздничный хитон, Старший жрец приказал флейтистам играть, и процессия двинулась дальше. Стенания жреца оставили цветы равнодушными. Пение флейт еще не стихло вдали, когда разошлись нижние лепестки в бутоне большого цветка, и его малые собратья проникли внутрь. А вслед за ними — и побирушка. Он сам не заметил, как оказался в просторных, влажных, пронизанных золотистым свечением недрах цветочного бутона. Малые цветки куда-то пропали, а Старого Хо мгновенно оплели мириады клейких полупрозрачных нитей. Калека не сопротивлялся. Он приготовился к боли, но боли не было. Нити держали его на весу и слегка раскачивали, будто младенца в зыбке.

Легкое жжение, которое появилось в искалеченных ступнях, было почти приятным. Старый Хо даже не испугался, когда почувствовал одеревенение в мышцах. Из матовой и ворсистой стенки бутона высунулись мохнатые рыльца, напоминающие тычинки. Рыльца присосались к ступнями калеки и принялись их мягко покусывать. От этих укусов прошел паралич. Немощные ноги нищего стали наливаться давно утраченной силой. Старому Хо захотелось немедленно утвердиться на них и, как в дни молодости, помчаться вприпрыжку среди рыжих скал и сикимор.

Но клейкие нити его не отпускали.

Флоран и Флора покоились на лепестковом ложе, довольные друг другом. Опыление прошло восхитительно. Флора даже призналась супругу, что ощущает в себе новые завязи. Известие не столько обрадовало Флорана, сколько огорчило. Ведь это означало, что им придется возвращаться на Почву. Юные побеги должны быть вовремя высажены в хоморассадник, тогда из них вырастут настоящие хлорофилоиды. Флорану же хотелось остаться на этой странной планете еще ненадолго. Его заинтересовало возводимое аборигенами сооружение.

В отделе ископаемой культуры в Оранжерее Древностей Флоран изучал ветхую книгу. Как и все книги зооморфов, она была результатом чудовищного насилия над живыми. Нельзя было без содрогания прикасаться к заскорузлым, грубо сшитым листам Из мертвой целлюлозы. Флоран терпел, кропотливо Переводя на язык хлорофилоидов древние письмена.

«И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли…» — эти строчки казались Флорану самой квинтэссенцией цивилизации зооморфов: кичливой, жестокой и обреченной. Здешние аборигены воздвигали нечто похожее, и ему хотелось посмотреть, что у них из этой затеи выйдет. Если подтвердится, что и местные обитатели склонны к грандиозным и бессмысленным проектам, можно будет сделать вполне обоснованный вывод, что таков путь всех зооморфов Всецветной без исключения.

Разумеется, корабль не может бесконечно долго находиться на скудном грунте холодной планеты, да и будущие хлорофилоиды, которые так некстати завязались в прекрасном цветоложе благоуханной Флоры, требуют скорейшего возвращения, но Флоран не мог отказаться от своей мечты — собрать доказательства общности всех зооморфных цивилизаций. И его осенила мысль: он оставит вместо себя помощника из числа аборигенов.

Кстати, один из них сейчас проходит курс исцеления в фитореакторе.

Не будет ничего дурного, если этот страдалец вместе с гибкими и сильными корнями обретет неутолимую тягу к познанию. Вернее, к сбору и запоминанию всего, что касается столпообразного сооружения, которое воздвигают его сородичи. Достаточно ввести в стандартную программу фитореактора соответствующие коррективы.

Вдохновленный новой идеей, Флоран укрыл задремавшую супругу пушистым лепестком, и выскользнул из спальной каюты.

В тамбуре, соединяющем отсек фитореактора с жилым модулем корабля, Флоран обнаружил царапину.

Видимо, нищий не удержал равновесия и упал, оставив на лепестке глубокую сокоточащую рану.

— Тля! — выругался Флоран и тотчас обернулся, надеясь, что жена не услышала.

Старый Хо выбрался из большого цветка и, не оглядываясь, помчался к стройке. Новые ноги хоть и напоминали узловатые корни сикиморы, но оказались лучше прежних. Швырнув миску в шелудивого пса, нищий начал взбираться на строительные леса, окружающие Столп. Ему отчего-то невыносимо захотелось выяснить, что они тут без него нагородили?

3

Крис пришел в себя. Он лежал, зарывшись брюхом в пыль и мелкий гравий. Каких-либо повреждений не ощущал, сознание работало безукоризненно.

Вокруг были острые гранитные скалы и глыбы в форме параллелепипедов. В трехстах шестидесяти метрах возвышалось ступенчатое строение неизвестного назначения.

Меньше секунды понадобилось Крису, чтобы выйти на связь с Вездесущим — искином высшего порядка, которому подчинялись все квантовые порталы в этом спиральном рукаве Галактики. Вездесущий подтвердил мягкую посадку Криса и сообщил, что сигнал с планеты дойдет до Руды всего за одну минуту пятнадцать секунд. Искин порекомендовал Крису обновить прошивку.

Крис давно не бывал на Руде. Большую часть жизни он провел в далеком космосе, инвентаризируя и классифицируя планеты, к которым выводили построенные, а затем заброшенные хлорофилоидами квантовые порталы. За это время Крису пришлось столкнуться с неисправимыми за счет собственных ресурсов системными ошибками. Поэтому он тотчас послал запрос на пакет обновлений.

Ожидая ответ, Крис выпустил из себя АОСы — автономные охранные системы, и те сразу приступили к созданию защитного периметра. Вокруг Криса генерировалась сложное переплетение пассивных и активных полей, способных при необходимости расщепить на атомы любой приближающийся к исследователю объект.

Вышла на связь Руда. Искин Центральный сообщил Крису, что тот отыскал Первопричину, и что теперь Крис должен ожидать на месте дальнейших указаний. Обновилась тактическая информация. Крис узнал, что паладины Чистоты разрушили квантовые порталы в секторе Тау Скарабея, и что в пространстве Омикрона Колобуса идет сражение. Соотношение контролируемых систем в пользу человечества Руды, но паладины не собираются сдаваться, а продолжают войну с упорством и нелогичностью фанатиков.

Затем начали загружаться обновления. Скорость была низкой — около двух килобит в секунду, лучшую древний портал этой звездной системы обеспечить не мог.

Чтобы не простаивать, Крис решил собрать сведения о планете. Сначала он просканировал окрестности радаром, затем выпустил пару дронов. Летающие автоматы передали изображение нескольких карьеров, в которых аборигены добывали гранит, и примитивного города, имеющего сотовую структуру. Крис приказал дронам осмотреть сооружение, которое возвышалось неподалеку от места посадки. Получив изображение, Крис сделал вывод, что сооружение еще не завершено. Скорее всего, практического значения оно не имело. Это была не крепость, не производственная постройка, не склад, не дворец. «Культовое строение», — выбрал Крис из списка, развернувшегося в дополнительном окне. Подсчитал вероятность: семьдесят два процента. Значит, предположение можно было брать за основу.

На этом этапе строительства сооружение выглядело ступенчатой пирамидой с усеченной вершиной. На ее террасах копошились тысячи рабочих: мелких и хрупких на вид существ, облаченных в юбки или набедренные повязки. Некоторые носили фартуки. Одна сторона пирамиды скрывалась под слоем гравия, по этой насыпи аборигены волокли к вершине гранитные блоки.

Крис поднялся на ноги: сначала на переднюю пару, затем на заднюю. Двинулся в сторону стройки.

Вскоре стали попадаться аборигены. Они держались на почтительном расстоянии, указывали на Криса пальцем и повторяли:

— Кынчи амбу!

Крис решил поймать одного аборигена и дешифровать местный язык. Он пошарил тепловизором вокруг себя и обнаружил, что за отвалом строительного мусора кто-то прячется. Поля АОСов перешли в режим стазиса, лишив дикаря возможности сбежать. Пленник заныл, захныкал, заслоняясь от кружащих перед ним дронов пустой миской. Крис понял, что подключиться удаленно к центральной нервной системе аборигена нет технической возможности. Тогда он приказал дрону взломать мозг дикаря через глазной нерв.

Дрон выпростал щупальце, оканчивающееся мечевидным нейросенсором. Прицелился и вонзил устройство в глазницу аборигена.

Старому Хо довелось поработать каменщиком при закладке второй ступени Столпа, однако сорвавшийся с волокуши блок расплющил ротозею его чудесные, не знающие усталости ноги. Поэтому Хо вернулся к привычному существованию в нищете и праздности. Год за годом он жил в тени Столпа, наблюдая, как эта тень становится длиннее из-за того, что Столп поднимался все выше над землей. К Хо привыкли. Никто не гнал его прочь, когда он пристраивался в очередь к общему котлу, где варилась рыбная похлебка. Старый Хо ел вместе с рабочими, и даже строгие сотники, бывало, садились рядом, чтобы послушать истории, рассказанные на песьем языке Окраины: о первых людях, появившихся из речного ила, и о том, как они решили возвести Столп, а перед этим — города, чтобы было где жить рабочим и мастерам, а также тем, кто будет стряпать для них еду, шить одежду и услаждать чресла. Одни работяги удивлялись всезнайству калеки, другие считали, что он врет, но и первые, и вторые слушали побасенки Старого Хо с неизменным удовольствием.

В тот день Хо разбудил гулкий удар. Земля содрогнулась, словно от отвращения. С сикиморы, под которой дремал Хо, посыпались сухие чешуйки коры. Что-то большое свалилось с небес, пронзив зеленые облака. Сотники не стали прерывать работы, как это было прежде, потому, что все поняли: незваные гости безобидны; пробыв в Баби Лу непродолжительное время, они вернутся в небеса.

А потом рабочие закричали:

— Крылатый Бык! Крылатый Бык!

Хо стало любопытно. Он выглянул из-за кучи, в которую сваливали блоки с изъянами, и увидел, что к нему летят два медных горшка, окруженные красивым ореолом теплого свечения.

На фоне скал горделиво шагало невиданное существо. Телом оно на самом деле походило на быка, только не было хвоста с костяной колотушкой. Из могучих боков росли жесткие треугольные крылья, как у тара-кана-помойника. А вот голова походила на человеческую, разве что без осязательных усиков и хоботка.

Летающие горшки лезли в лицо, словно назойливый гнус. Старый Хо прикрылся миской и пополз обратно, собираясь вздремнуть еще. Неожиданно он почувствовал, что какая-то сила держит его на месте.

Крылатый Бык остановился. Повернул железное лицо к Хо. Калека понял, что невидимая рука, прижавшая его к камням, принадлежит пришельцу. И в это мгновение проклятый летающий горшок воткнул в глаз старика стеклянную спицу.

За всю жизнь люди причинили Хо столько боли, что он давно перестал придавать ей значение. Он даже не обижался на городских стражников и молодых рабочих, которые временами били его, били жестоко, чем попадется под руку. Старый Хо знал, что боль пройдет, обида пройдет, разочарование — в себе и в других людях — тоже пройдет. Все пройдет, но останется жизнь, которую нужно жить. И Хо жил, покуда два Солнца скользили друг за дружкой по небосклону, а Столп рос. И никакие пришельцы не могли этому помешать.

Летающий горшок втянул в себя стеклянную спицу, и тотчас к Хо вернулась способность двигаться. Он пополз под сикимору, все еще надеясь вздремнуть, но тут из городских ворот вышла процессия жрецов в сопровождении городской стражи. На жрецах были праздничные черные одежды, которые, вобрав тепло Солнц, излучали жемчужное сияние. Жрецы несли нефритовые скипетры, морские раковины с мороженым и высушенные, ломкие рыбьи пузыри.

Хо поспешил втиснуться в щель между бракованными блоками. Со жрецами, а тем более — со стражниками, ему встречаться не хотелось. Из щели наружу торчали только осязательные усики, которыми Хо улавливал колебания воздуха, и благодаря этому слышал, о чем говорят окрест.

Старший жрец обратился к Крылатому Быку с речью, в которой рассказал, что они с братьями пришли измерить тень Столпа. Что на сей раз, проходя через квартал ремесленников, они купили красивые скипетры и раковины с луковым мороженным. И спросил, что Крылатый Бык думает о рыбьих пузырях в их руках?

Крылатый Бык ответил, что рыбьи пузыри представляются ему законченной формой, и рассказал, что камни шероховатые и что прошлой ночью ему снился ветер.

После этого жрецы со стражниками пошли своей дорогой, а Крылатый Бык — своей. И привела она пришельца почему-то к тому месту, где прятался Хо.

Старик выполз из щели между блоками, протянул Крылатому Быку миску для подаяний.

— Мне нужна собака, — сказал Крылатый Бык мягким голосом.

— Господин? — не понял Хо.

Тогда в воздухе перед лицом Крылатого Быка появился светящийся призрак — точная копия того самого шелудивого пса, той беспородной гадины, что часто отбирала у Хо еду.

«Задание принято», — отправил Крис в ответ на новое сообщение Центрального. И первым делом обратился к кластерам глубинной памяти.

Давным-давно, еще до Генетической революции и рассвета хлорофилоидов, на Руде существовало единое государство — Объединенная Федерация. Оно основывалось на принципах демократической диктатуры и либерально-тоталитарной идеологии. Как-то раз, во время просмотра секретного архива видеоматериалов, президенту-падишаху ОФ попался ролик, в котором было запечатлено чудовищное святотатство: некое животное прилюдно изливало на Стяг Свободы и Любви нечистоты. Президент-падишах пришел в неистовство: он посчитал, что столь глубокое оскорбление не должно остаться безнаказанным даже по истечении веков. На планету, где совершилось святотатство, отправили миротворческий штурмовой флот. Боевыми машинами управляли пилоты с интегрированными в нервную систему компьютерными интерфейсами. Однако экспериментальный и пока еще ненадежный квантовый портал выбросил военные корабли не в систему двух красных карликов, а во внегалактическое пространство. Флот был вынужден возвращаться к Солнцу на релятивистской скорости. За тысячи лет пути на борту кораблей появилась новая раса. Экипажи обрели бессмертие, став единым целым со своими машинами. И когда они вернулись, то нашли Руду в запустении. Изменились очертания континентов, вода и ветер стерли руины городов в пыль, повсюду простирались непролазные джунгли. Человекомашины приступили к прополке. Год за годом, век за веком строили они свою цивилизацию, замещая мутировавшее и одичавшее наследие хлорофилоидов высокотехнологичными кибернетическими системами и искинами. То же самое происходило и в космических колониях Руды. Сеть квантовых порталов перешла в подчинение Вездесущему. Оказалось, что хлорофилоиды успели построить выходы более чем к десяти тысячам звездных систем. Среди множества планет скрывалась Первопричина — мир, благодаря которому на просторах космоса возникла раса человекомашин.

И на Первопричине находилось существо, чья физиологическая потребность положила всему начало.

— Я ищу собаку, — пояснил Крис.

Абориген соображал туго. Несколько секунд он в полном недоумении пялился на Криса уцелевшим глазом, затем все-таки сморщил хоботок и издал сиплую трель.

Из-за отвала земли выбралась рептилоидная тварь на четырех лапах, с длинным сегментированным хвостом и двумя рядами зубцов вдоль хребта. Она вальяжно приблизилась к аборигену, сунула рыло в миску и, не найдя там ничего, рассерженно зашипела.

Крис определил последовательность задач:

— просканировать объект в трех измерениях;

— поместить биологический объект в стазис;

— транспортировать объект на Руду.

Искин Центральный проинформировал Криса, что «собака» имеет важную историческую ценность и что она должна быть погружена в анабиоз и сохранена для последующих поколений человекомашин.

Крис захватил тварь стазисом, но сработал какой-то неучтенный протокол защитной программы, и периметр, созданный АОСами, разложил «собаку» на атомы.

Это произошло так неожиданно, что Крис не поверил своей оптике. Он несколько раз ткнул в то место, где только что стояла «собака», лучом лидара. Осмотрел землю перед собой в инфракрасных, ультрафиолетовых и рентгеновских лучах.

Пыль, в которую превратилась тварь, развеял ветер.

«Критическая ошибка», — отправил Крис сообщение на Руду.

«Выслать отчет для анализа и поиска возможных путей решения», — ответил Центральный.

Скорость связи с Рудой и так была низка, а еще канал занимали загружающиеся обновления прошивки.

Центральный порекомендовал Крису перейти в режим ожидания.

Крис послушался, как поступал всегда, получая рекомендации искинов высшего порядка.

Крылатый Бык устроился возле Столпа, подобрав под себя лапы и прижав к бокам крылья. На железном лице, которое так походило на человеческое, застыло выражение безмятежности. И сотня рабочих, хакая и кряхтя, потащила мимо него волокушу с гранитным блоком, скрыв на время уснувшего пришельца от единственного глаза Старого Хо.

4

Вспоминая деяния праведные и греховные, совершенные братством в пору окончания священной войны со Скверной, я, сэр Зигфрид, прозванный Воином Омеги, непременно переношусь в мыслях на далекую и дикую планету, жители которой усердно возводили Идола, нечестивым величием своим дерзко затмевающего соборы и дворцы Святой Тверди. Стар и немощен я сейчас, и руки мои уже не в силах совладать с Карающим Пламенем, которым наделил Господь каждого паладина Чистоты. Но рассудок мой ясен, и уста способны изрекать словеса, дабы послужили они назиданием для юношей и молодых воинов, стоящих на страже пространств Святой Тверди и нашей веры. Волею Господа, не увижу я братьев у моего смертного одра, и лишь раб, родом из Скверны, здесь и сейчас со мной, запоминает мои слова.

Шел год две тысячи шестьдесят восьмой от осознания Чистоты. Корабль-храм, принадлежащий паладинам ордена перфекционистов, проделал долгий путь от Звезды святого Антония к Звездам великомучеников Николая и Анастасия, одолев дюжину Небесных Лестниц, пока, наконец, не оказался у цели. И возрадовался каждый из братьев, и вместе с ними я — в те годы юный оруженосец славного и честного сэра Рутгера. Закончилось время молитв и поста, в которых проходил наш полет, и настала пора пролить свет истины в души безбожников, обитающих на планете, столь серой и пустынной, что напоминала она нам чистилище из видений апостола Якова, живым закопанного Скверной в метановый снег Безмолвной луны Ирода-4.

Получив благословление настоятеля, доброго отца Аврелия, мы приступили к посадке. Натужно гудели гравитронные машины, скользил, словно в танце, корабль-храм по лиловым облакам чужого мира.

Внизу мы увидели желтую реку, цвет которой был как у потоков серы, текущих по кругам ада. На ее берегах раскинулся город, похожий на пустые, бесплодные соты, и у нас возникла уверенность, будто кара Господня уже свершилась и обитавшие здесь варвары исчезли с лица этой безрадостной земли.

Сэр Рутгер, обозревавший варварский город и его окрестности через око увеличения, сообщил, что безбожники кишат, подобно грязным насекомым, на склонах ступенчатой горы, которая извитым рогом вздымалась над пыльной пустошью, бросая вызов небесам. И вопль изумления сорвался с наших уст, когда мы поняли, что гора эта — рукотворна. Мы не могли поверить, что дикари, живущие в глинобитных хижинах, способны сотворить такое сами.

— Колдовство и происки диавола, — высказал мнение сэр Роланд, и слова его повисли в тревожной тиши.

— А быть может, и Скверна, — добавил сэр Рутгер.

В тот же миг сердца наши преисполнились решимости вступить в схватку со злом, ибо это есть долг и цель каждого паладина Чистоты. И трудно найти зло более могущественное, чем Скверна. Диавол, живущий в иных пространственных измерениях, поджидает пропащие души, он может влиять на события в нашей Вселенной, вкладывая людям в головы дурные мысли, но Скверна — она повсюду. Она из плоти и металла. Диавол не появится из черноты пространства, дабы испепелить мир праведников убийственными лучами энергий, как это может сделать Скверна.

Корабль-храм медленно приближался к зараженной грехом земле. Паладины же облачились в стеганые доспехи, поверх которых надели силовую броню. Перчатки на руках братьев светились; Карающее Пламя, дремлющее в них, просыпалось. Я не имел права носить боевое облачение братства, на мне была лишь кевларовая кираса, стеганые брюки, кольчужная юбка; легкий Источник окружил меня слабым силовым полем. Шлемами паладины пренебрегали.

Стоя у дверей, я истово молился. «Господи, — шептал я, — благодарю Тебя за живую душу, которую Ты подарил беспомощным творениям Скверны. Благодарю Тебя за то, что открыл нам глаза, за то, что призвал нести Чистоту мирам, порабощенным Скверной, за то, что даровал нам Карающее Пламя. Господи, Ты не оставлял нас всю эту долгую и кровопролитную войну, и вот Галактика почти очищена от Скверны, — это сделали во имя Тебя, Господи! Осталась горстка миров, погрязших во грехе, планет, на которых Скверна все еще сильна. Не оставь нас сейчас, дай нам силы пройти путь до конца и выполнить миссию во имя Твое. Да свершится воля Твоя в безграничной Вселенной. В зоны эонов, аминь!»

Двери корабля-храма распахнулись, внутрь ворвался морозный воздух. Даже сквозь невидимую прослойку силового поля я ощущал, как он холоден.

Паладины вышли наружу и построились. Сэр Рутгер, сэр Роланд, сэр Ламберт и сэр Эрик. Мое место было за их спинами, а в обязанности входило нести запасные Источники жизни для силовой брони сэра Рутгера. В бою я должен был поддерживать паладина: подзаряжать броню и восстанавливать сэру Рутгеру здоровье.

Лиловые тучи, озаренные клонящимися к закату Солнцами, сеяли хлопья снега. Вокруг того места, где приземлился корабль-храм, возвышались нагромождения блоков из грубо обработанного гранита. Выветренные скалы походили на гнилые зубы. А дальше темнела глинобитная стена, окружающая город порока.

— Скверна! — воскликнул зычным голосом сэр Роланд, и паладины приготовились к бою.

Я выглянул из-за их широких спин. Мне хотелось увидеть чудовище до того, как Карающее Пламя превратит его в груду обломков.

Скверна не походила на тех врагов Чистоты, с которыми перфекционистам доводилось сталкиваться прежде. Эта машина была очень стара, и, вероятно, даже мертва. Туловище скрывалось под настом серого песка. Виднелись лишь голова, крылья и передние лапы. Огромное человеческое лицо безмятежно смотрело вдаль, туда, где текла расплавленная медь желтой реки.

— Клянусь небесами, оно мертво! — произнес сэр Рутгер.

— Мы должны быть уверены, брат, — сказал сэр Роланд. — Скверну очень тяжело изничтожить.

— Тогда поступи так, как велит тебе Господь! — сказали сэру Роланду остальные паладины.

Сэр Роланд протянул руку к Скверне, и с указательного перста рыцаря сорвался луч энергии. В безмятежном лице возникло отверстие; края его расширялись, крепчайший металл таял, испаряясь. Луч цвета крови вошел внутрь Скверны и вскоре прожег машину насквозь, ибо нет преград для Карающего Пламени, и даровано оно нам Господом, чтобы расправлялись мы с врагами человечества, неся добро, справедливость и слова веры Галактике.

Наблюдая за разрушением Скверны, я размышлял о том, что машина эта, наверное, видела времена, когда люди были созданы из древнего праха. Машины прилетели на Святую Твердь из глубин космоса. Обосновавшись на планете, Скверна нарекла себя человечеством. А истинных, Чистых людей, возродила из костей и пыли в богомерзких целях. Для Скверны мы, Чистые, были чем-то средним между домашними животными и музейными уродцами. Но Господь дал нам понимание и силу…

Я возвел очи горе, поглядел на вершину ступенчатого исполина, что возвышался над нами. И было мне видение, будто сияет там свет, образуя пятно в форме перевернутой лиры или буквы «омега», и что нимб над этой лирой. Стало мне радостно и приятно. Пал я на колени и вознес хвалу Господу. Обратили на меня паладины недоумевающий взор.

— Наш путь завершен! — пояснил я суть видения. — Война закончилась! Мы достигли мира Омеги, Как и предрекал Господь в проповеди на Углеродной Арке! Эта машина была последней! Отныне воцарится в Галактике мир!

И радость, и недоверие читал я на мужественных лицах паладинов. Сэр Рутгер, казалось, испытывал сомнения: не тронулся ли рассудком его верный оруженосец во время долгого поста. И тут мы увидели, что со стороны города к нам направляется процессия аборигенов. Все они были одеты в лохмотья грязно-серого цвета. В руках безбожники несли весы, песочные часы и нефритовые фаллосы. Сразу пришло на ум, что Скверна пропитала этот мир своими миазмами, и что души здешних жителей уже не спасти.

Дикари приблизились. Один из них обратился к нам с речью, звучащей, как отвратительное бульканье и похрюкивание.

Паладины поглядели на сэра Эрика, который был знатоком всех языков и наречий в Галактике.

— Они хулят Господа! — заключил сэр Эрик.

Сэр Роланд, в ладонях которого металось не насытившееся беспомощной Скверной Карающее Пламя, вскинул руку и разрубил богохульника от левого плеча до правого бедра. Остальные паладины дали волю праведному гневу, следую примеру сэра Роланда. Серая, каменистая земля всласть напилась кровью безбожников.

Когда кара свершилось, мы выяснили, что за нами наблюдает еще один язычник.

Дикарь стоял на четвереньках у дыры в земле, обнесенной оградой, и смотрел на нас единственным глазом.

— Он преклонил колени пред именем Господним! — с искренним восхищением проговорил сэр Роланд.

Возрадовались братья, потому как поняли, что не все потеряно для этого похожего на чистилище мира.

Паладины обступили дикаря, обратились к нему ласково, спросили, верует ли тот в Господа.

Дикарь подхватил миску, которая до последнего момента валялась у него под брюхом, и протянул ее сэру Роланду. Снова послышалась тошнотворная булькающая речь.

— Что он сказал? — спросили паладины у сэра Эрика.

— Сказал, что до нашего появления его жизнь была пуста и лишена смысла, как эта миска, — ответил сэр Эрик. — Но, уверовав в Господа, он сможет наполнить ее.

— Посмотрите, братья, — сказал вдруг сэр Ламберт, обходи дикаря. — У язычника нет ступней. Не колена он преклонил пред именем Господним, а подаяния просит у нас.

— Жаль, — сэр Роланд сокрушенно качнул головой, а затем поднял руку, намереваясь покарать дикаря.

— Не стоит, брат, — сэр Рутгер положил руку на плечо сэра Роланда. — Он — юродивый. Для него — Царствие Небесное.

— Я думаю, что он такой же богохульник, как и все его племя, — возразил сэр Роланд.

— А я говорю, что он уверовал в Господа, — настаивал на своем сэр Эрик.

Я же смотрел в серое, подергивающееся лицо этого существа, и в мою душу прокрадывалась жалость. В пустой глазнице дикаря копошились черви, ноги его были искалечены, бока худы, а плечи и шея покрыты омертвевшей, похожей на древесную кору, кожей.

— Он — мутант, — сообщил сэр Ламберт. — В слагаемые его сущности были внесены изменения. Он нечист.

— Скверна, — просипел сквозь зубы сэр Роланд.

— Пощадим же, братья, — высказался мой мягкосердечный наставник. — Его жизнь — это карта боли и страданий.

— Хорошо, — согласился сэр Роланд. — Пусть Господь решит его судьбу. Если перед нами праведник, произойдет чудо, и луч энергии не причинит вреда.