Вся шайка-лейка, как вчера. Смеются, словно беда не ждет за углом.
Джейсон, едва сел, принялся высматривать место, где Тони застрелил того лондонца, решившего попытать счастья с наркотой в сонном Файрхэвене. Где-то в двухтысячном, помнится? Задача была сложной, потому что при ремонте передвинули стену, но Джейсону кажется, это было возле восстановленного камина, в котором горят закупленные у местных торговцев поленья.
— Кофе, сэр?
Официантка. Джейсон заказывает флэт уайт.
Джейсону вспоминается, как пуля, пробив парню живот, прошила тонкую как бумага стену и еще на парковке продырявила переднее крыло «Кроссворта RS500» Турка Джонни. Джонни взбесился, понятно, но что он мог против Тони?
Турок Джонни. Джейсон долго его вспоминал. Почти наверняка это он сделал снимок, оставленный у трупа. Всегда ходил с фотоаппаратом. Знала ли полиция? Не вернулся ли Джонни в город? Или вернулся Бобби Таннер? И не станет ли Джейсон следующим?
Сани уверенно катились по наезженной дороге, подсвеченной восходящим солнцем. Час ранний, не заметно ни всадников, ни других повозок. Впрочем...
Мальчишка, которого подстрелил Тони, умер. В те времена такие часто являлись из Лондона. То из Северного Лондона, то из Южного: банды расширялись, искали податливые новые рынки.
Кловис постепенно нагонял здоровущего чубарого коня. Масть приметная, белая с черными пятнами. Идет ленивым шагом, под седлом. В седле наездник — одет добротно, при меховом плаще и бархатном шапероне, клинок на поясе. Благородный. Наклонился к самой гриве, левая рука с поводьями на колене, правая безвольно повисла.
Официантка приносит ему кофейный напиток. С миндальным бискотти.
Заснул он, что ли? Сверзится на обледенелую дорогу — расшибется.
Джейсон до сих пор помнит убитого Тони парнишку. Совсем ребенок. Предложил пакетик кокса Стиву Эркану в «Дубе» на набережной. Стив Эркан был киприот, околачивался при банде, ни во что не впутывался, но и не подводил. Теперь у него фитнес-зал. Стив Эркан его и подставил — посоветовал молодому торговцу попытать счастья в «Блэкбридже». Что парень и сделал, быстро убедившись, что счастье от него отвернулось.
— Мессир! А мессир? — позвал Бычок, поравнявшись с всадником. Перегородил путь санями, заставляя чубарого остановиться. — Тпр-ру, зараза! Сударь, слышите меня?
Из него вытекло много крови. Джейсон это запомнил, и что это было совсем не смешно, тоже запомнил. Если подумать, парню было лет семнадцать, теперь кажется — мальчишка, но тогда не казалось. Кто-то запихнул его в старый фургон «Бритиш Телеком», принадлежавший Бобби Таннеру, и таксист, которого Тони часто использовал в таких делах, вывез его за плакат «Добро пожаловать в Файрхэвен» на А2192, да там и вывалил. Там его и нашли утром. Поздно нашли. Парень давно умер, но он знал, чем рискует. Таксиста тоже застрелили, потому что Тони полагал, что перестраховаться никогда не лишнее.
Сударь не без труда поднял голову и воззрился на Кловиса мутными синими глазами. Рожа отекшая и багровая — страсть. Перепил ввечеру? Да кто после попойки в путь отправляется?
Для Джейсона на том все и кончилось. Да и для всех для них, в сущности. Это уже было не «ребята деньги делают», не было дружеской забавой, игрой в Робин Гуда или во что они тогда играли. Это уже были пули, мертвые тела, полиция и плачущие родители. Он был идиотом. Только слишком поздно догадался.
Тут всадник начал сползать с седла — Бычок едва успел спрыгнуть с хлипких козел саней и подхватить его милость. Тяжеленький, однако.
Нет, он не пьян. Болен. От благородного так и пыхнуло жаром — лихорадка.
Бобби Таннер вскоре после того свалил. Его младший братец Трой утонул на лодке в Ла-Манше. Доставлял наркотики? Этого Джейсон так и не узнал. Джонни тоже сделал ноги, сразу как пристрелил таксиста. И на этом всё. Вот так, одна пуля — и ушли те времена. И скатертью дорога.
— Pestis, nec dubium est, — прохрипел незнакомец. — Ite meae, boni viri... Exi...
Говорят, теперь в Файрхэвене заправляют два брата из Сент-Леонардс. Ну и пусть себе, считает Джейсон. И тут поддерживают местную торговлю.
— Не разумею, что вы говорите, — помотал головой Кловис, пускай и догадался, что глаголет мессир по-латыни, словно приходской кюре. — Эк вас угораздило, сударь.
— Ухо... ди... — через силу выдавил владелец чубарого на французском. — Сгинь... Господи, как не повезло...
Он подходит к камину и присаживается на корточки. Да, то самое место. Он проводит пальцем по фальшивым изразцам. Сними плитку, поскреби немножко, и найдешь дырочку, которую законопатил и заштукатурил двадцать с лишним лет назад Мики Лэндсдон. Одна пуля все переменила.
— Скажете тоже, «уходи», — пробормотал под нос Бычок, соображая, как поступить.
Вводил в искушение солидный кошель на поясе дворянина: деньги забрать, самого оттащить в придорожные кусты, чтобы никто не нашел, сам умрет. Нет, нельзя — смертный неискупимый грех! Вдобавок, если дело откроется, не миновать эшафота в Аррасе, графский суд с простецом церемониться не станет. С живого кожу сдерут, как с разбойника Одвульфа три года тому.
Ничего не осталось здесь, в «Блэкбридже», с его воспоминаниями и зеленым чаем с женьшенем. Шайка разлетелась. Тони Карран, Мики Лэндсдон, Джофф Гофф. Где теперь тот продырявленный «вортсворт»? Ржавеет в чистом поле? А где Бобби Таннер? Где Джонни? Как бы найти их, пока они его не нашли?
Христос заповедовал помогать ближнему — глядишь, его милость потом отблагодарит серебром! Потому Бычок, покряхтев, взгромоздил болящего на тюки, а повод господского коня прикрутил к саням. Отвезти в город, пристроить в обитель францисканцев — у монахов хорошая лечебница.
Джейсон садится на месте и допивает свой флэт уайт. Да, пожалуй, он знает ответ. Знал с самого начала.
О том, что в этот самый момент фортуна раз и навсегда отвернулась от Кловиса из Леклюза таковой не подозревал, но добрым поступком спас свою душу.
Вздохнув, он макает бискотти в кофейный напиток и звонит папе.
— Сharrette de foin, — неожиданно внятно сказал неизвестный. — Воз с сеном... Как тогда... Знак.
Засим потерял сознание.
Глава 68
— Мне это фото прислали во вторник утром, — говорит Джейсон Ричи. — Подкинули в почтовый ящик.
* * *
Отец с сыном пьют пиво из бутылок на балконе у Рона.
— И ты его узнал? — спрашивает Рон.
— Merde! Да кому тут неймется?! — самым некуртуазным образом выругался мэтр Ознар, соскакивая с постели в одной нижней рубахе. В двери неистово молотили, кулачищи пудовые. Выкрикнул в голос: — Угомонитесь! Иду!
— Ну, снимок нет — его я раньше не видел. Но кто, где и все такое, узнал, конечно, — отвечает Джейсон.
Вопреки обоснованным подозрениям на крыльце дома обнаружился вовсе не отправленный братом Михаилом со спешными известиями Жак, а крестьянского обличья мордоворот в суконном колпаке и потертом овчинном мутоне. За его широкими плечами наблюдалась постно-недовольная физиономия мадам Верене — если ореада решила зайти к постояльцу, значит случилось и впрямь нечто из ряда вон выходящее.
— И что это было? И где это было? И что вот это всё? — спрашивает его отец.
— Прощенья просим, ваша милость, — внушительно сказал детина. — Вы ж лекарь?
Джейсон, взяв снимок, показывает его Рону.
— Что? — спросонья не осознавая происходящего переспросил Рауль. — Какой лекарь?
— Вот, смотри. Тони Карран, Бобби Таннер и я. Все трое за столиком в «Блэкбридже», мы там всегда выпивали. Помнишь, я тебя туда однажды возил, когда ты приезжал?
— Обыкновенный, — бесцеремонно сказала вдова, отстраняя простеца. — Аптеку держите? Держите. Недужного привезли.
Рон, кивнув, рассматривает фото. Столик перед маленькой шайкой завален деньгами. Там тысячи — тысяч двадцать пять наличкой, так и валяются. И мальчишкам это явно нравится.
— У меня тут не госпиталь! — отрекся мэтр. — Тащите к францисканцам или иоаннитам!
— А откуда были деньги? — спрашивает Рон.
— Совсем плох, ваша милость, — смущаясь сказал деревенский. — Рыночный прево на ваш дом указал, мол благородных пользуете... Глянули бы, ваша милость? Христом-Богом, а? Помрет ведь.
— В тот раз? Понятия не имею, вечер как вечер.
Всё правильно: врачебные успехи Рауля в городе были известны, равно каждый знал, что лечит мэтр исключительно дворян за немалые деньги.
— Но от наркотиков? — спрашивает отец.
— Где его разместить? — с сомнением проворчал мэтр, но последняя попытка отказать верзиле была пресечена мадам Верене:
— От наркотиков. В те времена только так и бывало, — подтверждает Джейсон. — Я в них вкладывал деньги. Для сохранности.
— В помещении аптеки есть лежанка, — твердо сказала ореада. — Кловис, позови моего слугу, Одона, вместе перенесете. Мэтр, дайте ключи...
Рон кивает, и Джейсон поднимает ладони вверх — не защищается.
Хозяйка, снизойдя до скупого разговора с Раулем, кратко пояснила, что крестьянин нашел тяжко больного дворянина на тракте и по совету начальствующего над рынком выборного прево отправился не в монастырь, а прямиком сюда.
«Это она назло, — подумал Рауль. — Что стоило отослать простеца прочь! Мне лишь такой обузы не хватало!»
— И у полиции такое же фото? — спрашивает Рон.
— Я помогу, — сказала ореада, будто прочитав мысли парижского мэтра. Глянула прямиком в глаза. — Пахнет смертью, мессир, а я — бессмертна...
— Да, и они еще много на меня накопали.
— «Пахнет смертью»? — повторил Ознар. — Что вы хотите сказать?
— Ты понимаешь, что я не могу не спросить, Джейсон? Ты убил Тони Каррана?
— То, что сказала. Ваша человечья смерть мне не страшна.
Джейсон мотает головой.
Наводящая на размышления двусмысленность. И с чего вдруг нелюдимая ореада решила помогать?
— Не убивал, папа, и я бы тебе сказал, если бы убил, потому что ты знаешь: если бы убил, значит, была бы причина.
Одон с Кловисом, отдуваясь и исходя пóтом, на руках принесли больного, разместив на простенькой деревянной кушетке стоявшей в аптеке, за жилыми покоями. Вдова Верене раскрыла ставни и зажгла лампы. Сунула в ладонь Кловису серебряную монету — целый денье турнуа, — и отправила восвояси. Вознаграждение за любовь к ближнему вполне достаточное. Шугнула Одона — пусть принесет жаровню и приготовит горячую воду, пригодится.
Рон кивает.
— Его надо раздеть, — веско сказал Рауль. — Выйдите мадам, неприлично.
— Ты можешь это доказать?
— Вы забыли кто я? — прошипела ореада.
— Если бы найти Бобби Таннера или Джонни, тогда наверное. Это кто-то из них. Я еще могу понять, чтобы кто-то другой оставил фото у трупа — понимаешь, для отвода глаз, заморочить копов. Но мне зачем присылать? Если только Бобби или Джонни хотели, чтобы я знал, что это они.
— Ах, конечно... Человеческие правила на Древних не распространяются? Тогда расшнуровывайте колет.
— А полиции ты не рассказывал?
Гербовый дворянин, опоясанный рыцарь, из богачей — в этом сомнений не оставалось. Молод, около двадцати пяти лет или немногим старше. Отлично сложен. На лице и руках нет оспенных отметин. Оружие и одежда баснословно дорогие, изготовлены наилучшими мастерами — меч и кинжал с швейцарскими клеймами, известный каждому ценителю цех кантона Тургау с двумя львами в геральдическом щите.
— Ты меня знаешь. Я думал, сам их найду.
Баварец? Швейцарец? Сакс?
— И как, получилось?
Вряд ли — герб на колете французский, золотая сломанная стрела в лазурном поле, кажется это символ одного из небольших владений в Иль-де Франс.
— Скверно, — бурчал Рауль. — Очень скверно... В сознание не приходит. Недоумеваю, как он еще жив — горячка пожирает человека изнутри... Мадам Матильда, прикажите Одону принести лёд, обтереть и приложить к пяткам! Рубашку и брэ срезать!
— Ну, я потому и здесь, пап.
— Посмотрите, — вдова Верене, без лишнего смущения обследовавшая кошель и пояс страждущего протянула Раулю сложенные вшестеро пергаменты. — Наверное, можно узнать как зовут...
Рон кивает.
— Жалованная грамота, — мэтр быстро просмотрел документы. — Вероятно дана его отцу, датирована 1307 годом. Ого! За подписью короля Филиппа Красивого и канцлера Ногарэ! Баронство Фременкур — точно, вспомнил, герб совпадает. Рекомендательное письмо от сенешаля Карла д’Эврё, графа Ангулемского, дано Жану де Партене, барону де Фременкур нынешней зимой... Отлично, теперь хотя бы знаем, кто он такой. Денег много?
— Позвоню Элизабет.
— Ливров сорок. Куронндоры турский чеканки, золото.— быстро ответила ореада пошарив в кошельке. Не преминула поддеть Рауля: — Боитесь, что не заплатит за услуги?
— Да бросьте, — раздраженно дернул плечом мэтр. — Золото — знак статуса и ничего более. Не думаю, что оно пригодится господину барону нынешним же вечером. Пойдет так дальше — скончается от разлива горячей желчи до заката. Странно — хрипов при дыхании нет, значит это не воспаление пневмы. Живот мягкий, ран с нагноением я не наблюдаю, кожа чистая, без герпеса. Отчего столь ужасающий жар?
Глава 69
Нож ореады рассек шелковую рубаху его баронской милости по шву до подмышек. Лоскутья полетели на пол.
Донна с Крисом на файрхэвенской полицейской станции. Допросная «Б».
— Ни единой вошки на белье или в волосах, — добавила вдова Верене. — Блюдет себя.
Не так давно Донна разговаривала в этой допросной с самозваной монахиней. Теперь перед ней самозваный священник. Параллель бросается в глаза.
— Вы наблюдательны, мадам. Давайте-ка вот что попробуем...
Колдовать при ореаде можно невозбранно: не испугается и в инквизицию с доносом не побежит. Да что нам инквизиция? Сам причастен к Трибуналу.
Это личная заслуга Донны. Она всего лишь порылась в прошлом отца Мэттью Макки. Загнала его в компьютер и посмотрела, что выскочит.
Омыть руки в настое ромашки. Выбрать из числа амулетов «Аdversus incendia» противостоящий жару.
Проверка прошлого заняла пару дней, потому что ничего так и не выскочило. Что было совершенно необъяснимо. Так что Донна какое-то время составляла кусочки мозаики, разбиралась, что есть что, а уж потом обратилась к Крису. И вот они здесь.
— Ejice flammas a corpore... — прозвучали первые слова древнего заклятья, применявшегося еще Гиппократом. Ореада снисходительно усмехнулась — магия людей казалась Древним нелепой и слабенькой. — Veniat benedictus frigida!
— Вы, мистер Макки, на каждом шагу, — продолжает Крис, — на каждом шагу представлялись как «отец». Вы представлялись как «отец»?
Не действует. Надо же, апотропей не отозвался на заклинание! Почему?
— Да, — признаёт Мэттью Макки.
— Противодействуешь тому, что неподвластно магии, — шепотом подсказала мадам Верене. — Так случается.
— На вас и теперь, как мы видим, воротничок священника?
— Сами не попробуете? — язвительно предложил Рауль.
— На мне… да. — Макки, будто проверяя, щупает воротничок пальцем.
— Не могу. Вы — другая раса. Плохо пахнет, мэтр. Смерть.
— И все прочее. Полная амуниция, если хотите?
— Он умирает?
— Облачение, да.
— Он сам? Не знаю. Он всего лишь несет в себе смерть.
— Однако, когда мы взялись вас проверять, угадайте, что мы нашли?
— Постойте... — опомнился мэтр. — Вами сказано: «неподвластно магии». Отчего?
Донна смотрит и учится. Крис пока был мягок со стариком. Она гадает, переменится ли он, учитывая, что им стало известно.
— Не знаю, — повторила ореада. — В прежние времена я такого не видела никогда. А живу я гораздо дольше тебя, смертный.
— Я подумал… ну, я подумал, может быть, имеет место недоразумение.
— Положение, — расстроено сказал Рауль. — Как теперь поступить?
— Если вам надо уйти — идите. Я присмотрю. Только скажите, что надо делать.
Крис откидывается назад, предоставляя слово Мэттью Макки. И тот начинает, судорожно заикаясь.
— Обтирать льдом и уксусом каждые две кварты, пока лихорадка не уймется. Уксус найдете в подвале, в лаборатории, целый кувшин. Очнется, — в чем я сомневаюсь, — напоить отваром зверобоя с бузиной и липовым цветом. Добавить мед и красное вино. Судя по дыханию и цвету кожи, — пальцы на руках и ногах не синеют, — это еще не agonia, но близко к тому...
* * *
— Я признаю свою вину, и если вам кажется, что я… неправ, вероятно, в чем-то, но я не имел намерения ввести в заблуждение. Хотя я понимаю, как это выглядит, если не знать… э, фактов.
Брат Михаил Овернский заинтересовался сообщением о смертельно больном бароне де Фременкур лишь постольку поскольку — посоветовал вечером перевезти его к лечебницу при монастыре святого Франциска и забыть навсегда. Лихорадка? Это бывает. Весна такая холодная, что застудиться может любой.
— Не желаете ли прогуляться со мной в Речную башню, мэтр? Обещаю много интересностей, — сказал преподобный, выслушав Рауля. — Поговорим с прямым свидетелем.
— Фактов, мистер Макки? — повторяет за ним Крис. — Превосходно. Перейдем к фактам. Факт тот, что вы не отец Мэттью Макки. Вы не служитель католической церкви, вы вообще не священник. Это раз. Вы — это выясняется за пятнадцать минут поиска в местной службе национального здравоохранения — доктор Майкл Мэттью Ноэл Макки. Можно это тоже считать фактом?
— Слуга Одилона, сеньора де Вермель, о котором вы упоминали накануне?
— Слуга? Не совсем точно. Вернее прозвучит слово «экюйе», оруженосец. Вас чужая боль не раздражает? Не взывает к ненужному сейчас состраданию?.. Вот и чудесно.
— Да, — признаётся Мэттью Макки.
Старинную аррасскую тюрьму Рауль терпеть не мог — устоявшийся болотный запах, невыносимый холод, темнота прорежаемая блекло-желтыми язычками пламени факелов и коптящих масляных ламп наводили смертную тоску. Эдакое преддверие ада без малейшего проблеска надежды и веры в искупление.
Но хочешь не хочешь, а идти надо — кажется, после нескончаемой череды неудач следствие вышло на верный путь.
— Вы оставили частную практику терапевта пятнадцать лет назад. Жили в бунгало в Бексхилле и, если поспрашивать местных жителей, даже к мессе не ходили.
На втором этаже Речной башни было, вот необычность, хорошо натоплено. Лишь по каменной кладке стен лениво стекают мутные капли влаги. Тепло исторгала не печь, а объемистая коробка-жаровня на изогнутых кованых ножках — над углями отсвечивали багровым замысловатые инструменты городского палача, истребованного Священным Трибуналом у светских властей для своих нужд.
Мэттью Макки уставился в пол.
Сам палач вовсе не выглядел страшным и на первый взгляд трепета не вызывал: худенький седой старичок с благообразным лицом доброго прихожанина Сен-Вааста. Он даже фартука положенного палачу не носил — сразу видно человека сведущего и опытного в деле. Означенный фартук воловьей кожи красовался только на помощнике — как шепнул брат Михаил, сыне и наследнике. В палачи по доброй воле не идут, это семейное ремесло — некоторые династии насчитывают по три века...
— Все это факты?
Рауль сразу осознал, что преподобный пригласил на официальное заседание Трибунала. Председатель (сам Михаил Овернский), инквизиторы брат Ксавьер и брат Валерий, секретарь, трое обязательных свидетелей-мирян (таковыми выступали сержанты короля) — процесс формально являлся открытым. Неформально с сержантов взяли обязательство о неразглашении. Всё как обычно.
Макки, не поднимая глаз, кивает.
Обвиняемый находился здесь же — скованный по рукам и ногам, сидел на отдельной скамье у стены. Человек пожилой, лет около шестидесяти на первый взгляд.
— Факты.
— В качестве юриста я вас привлекать не намерен, — сразу обозначил брат Михаил. Рауль только руками развел: знаем-знаем, людям обвиненным инквизицией адвокат положен исключительно по дозволению Sanctum Officium и никак иначе. — Надеюсь, вы не претендуете, мэтр?
— Я бы попросил вас снять этот воротничок, мистер Макки.
— Боже упаси.
Макки поднимает глаза и в упор смотрит на Криса.
— Рад, что вы меня поняли. Наша задача — максимальная быстрота расследования. Время, как неоднократно сказано, очень коротко. Вы присутствуете как очевидец процесса и брат-мирянин. Начнем?
— Нет, я его оставлю, с вашего позволения. Если только я не арестован, о чем вы не упомянули.
— Воля ваша, преподобный.
— Тогда приступим к делу, как говаривал царь Соломон царице Савской после званого ужина...
Теперь кивает Крис. Он бросает взгляд на Донну, потом снова поворачивается к Макки и барабанит пальцами по столу. Наконец-то, думает Донна. Немало требуется, чтобы Крис начал барабанить пальцами.
Последовало обязательное: представление секретарем членов Трибунала поименно и возможный отвод свидетелей, если обвиняемый считает таковых заинтересованными сторонами. Потом было зачитано краткое отношение о личности подследственного.
Жоффруа де Но, дворянин, из рода баронов де Но в Пикардии. Как показало спешное, однако тщательное дознание, до 1307 года — рыцарь Ордена Храма Соломонова, посвящение принял в Провэнском командорстве, в возрасте шестнадцати лет. Когда Священная Инквизиция и король Франции открыли непотребства и злодеяния Ордена Тамплиеров, осудив магистра, командоров и бальи храмовников, изменил имя и тайно покинул командорство, объявив себя госпитальером и найдя приют в Аррасской комтурии. Что доказывается представленными документами.
— Недавно погиб человек, мистер Макки, — говорит Крис. — И вы, и я видели, как это произошло, не так ли? И знаете, я думал, что видел вот что. Я видел, как тот человек толкнул католического священника. Католический священник защищал кладбище. И для меня как для полицейского это придает делу определенную окраску. Вы меня понимаете?
Рауль слушал невнимательно. Да, бывший тамплиер, и что такого? Их сотни по всей Франции! Большинство нашли пристанище у иоаннитов, другие бежали от гонений на восток к тевтонцам, некоторые — в Португалию или Кастилию, возродив рыцарское братство под именем «Ордена Христа» с покровительством короля Диниша I Лаврадора — одобрено Папой Римским, не придерешься.
Предварительный допрос так же не насторожил — сейчас мессир Жоффруа предпочел не скрывать прошлого, оправдывая смену имени боязнью преследования со стороны инквизиции только за то, что он бывший храмовник.
Макки кивает. Донна молчит. Ей нечего добавить. Но она спрашивает себя, не случится ли однажды Крису забарабанить пальцами на ее счет. Не хотелось бы.
Во что верую? В Святую Католическую религию, Святую и Апостольскую Римскую церковь, в учение проповедуемое Папой и его епископами!
Прочесть «Credo»? Как прикажете, преподобный!
— А что я видел на самом деле? На самом деле я видел, как кто-то толкнул человека, изображающего священника по известным ему одному соображениям. Толкнул самозванца, мошенника. Мошенник защищает кладбище?
Прочел. Без единой ошибки. На идеальной латыни.
Рауль краем глаза заметил, как брат Михаил недобро усмехнулся. Ясно, начинается самое интересное — предписанные церковным законом формальности соблюдены, сейчас перейдем к сути...
— Я не мошенник, — говорит Мэттью Макки.
При допросе к обвиняемому обращались в третьем лице — так прописано в уставе Трибунала:
— Присутствующий здесь Жоффруа де Но подтверждает, что в тысяча триста седьмом году от Рождества Христова намеренно скрылся от инквизиционного следствия по делу Тампля, чем ныне возбуждает подозрения о причастности к ереси, вредоносному колдовству и прочим неисчислимым мерзостям происходившим в Ордене Храма Соломонова?
Крис останавливает его движением руки.
— Ваше преподобие, я был молод и обуян страхом, что мне припишут грехи, которые я не совершал...
— Жоффруа де Но должен ответить на поставленный вопрос — да или нет?
— Почти сразу после стычки с этим мошенником человек падет, убитый смертельной инъекцией. А это придает делу совершено другую окраску, особенно когда мы узнаём, что этот мошенник — врач. Я ничего не упустил?
— Да, намеренно, ваше преподобие. Я всего лишь...
— Жоффруа де Но обязан быть краток, не оглашая частностей и собственных выводов не имеющих отношения к делу, — с нажимом сказал брат Михаил. — Продолжим. Жоффруа де Но подтверждает, что человек известный ему под именем Одилона де Вермеля, дворянина графства Артуа, так же некогда являлся рыцарем Ордена Храма?
Макки молчит.
Мессир де Но начал изворачиваться — нет, мол, в нашем Провэнском командорстве никакого Одилона де Вермеля не было, а знакомство с его милостью я свел уже в Бребьере, отданном во владение госпитальерам, когда упомянутый Одилон стал донатом и консьором
[29] иоаннитов, что преступлением не является, а наоборот — поощряется Святой Церковью! Когда по благословению комтура я снял плащ Ордена святого Иоанна, господин де Вермель принял меня в услужение и ничего более!
Михаил Овернский подступался так и эдак, использовал вопросы-ловушки, загонял подследственного в логические ямы, но Жоффруа в каждом случае сумел обойти расставленные капканы — манипулировать смыслом сказанного, подменять тезисы и апеллировать к очевидности храмовников учили преотлично, недаром судебный процесс над магистром и капитулом Тампля продолжался целых семь лет!
— Я еще раз прошу, сэр. Не могли бы вы ради меня снять этот воротничок?
Брату Михаилу эта игра в кошки-мышки безусловно нравилась — на его губах неоднократно появлялась едва ли не одобрительная полуулыбка. Но время коротко, мессиры, время коротко! В другой обстановке и в другом месте такой словесный поединок мог бы продолжаться не один день, однако сейчас некогда устраивать состязания в красноречии.
— Я теперь не священник, тут вы правы, — с протяжным вздохом говорит Макки. — Но был им, был много лет. А это дает определенные привилегии, и воротничок в их числе. И если мне хочется его носить и называть себя отцом Макки, это мое дело.
— Хватит, — преподобный легонько шлепнул ладонью по столешнице. — Секретарь, запишите: Жоффруа де Но намеренно противодействует дознанию и выяснению истины, отчего Трибунал инквизиции предлагает палачу показать ему орудия пытки и предупредить Жоффруа де Но о том, что эти орудия могут быть к нему применены. Я в последний раз предлагаю мессиру де Но рассказать правду о его отношениях с рыцарем де Вермелем и всё, что ему известно о происхождении и жизни рыцаря де Вермеля.
— Доктор Макки, — говорит Крис, — речь идет об убийстве. Перестаньте мне лгать. Констебль де Фрейтас все проверила. Церковь охотно пошла нам навстречу. Что бы вы ни говорили нам, местному совету, Яну Вентаму, дамам, оборонявшим ворота, — вы не священник и никогда им не были. Вас нет ни в каких документах, нет в пыльных гроссбухах, нет на старых фотографиях. Я не представляю, зачем вы нам лжете, но у нас на руках мертвое тело, мы ищем убийцу и, естественно, хотим поскорее его найти. Если я упустил что-то существенное, пожалуйста, скажите.
Обвиняемый помрачнел. Ответил:
Макки минуту смотрит на Криса, размышляет. Затем качает головой.
— Я изложил достопочтенным судьям то, о чем знаю достоверно.
— Только если вы меня арестуете, — отвечает он. — В ином случае я теперь поеду домой. Я не в обиде, я понимаю, что это ваша работа.
— Если вас удерживает некая клятва — именем Святой Церкви освобождаю вас от неё. Секретарь, внесите в протокол допроса.
— Ваше преподобие, я виноват лишь в том...
Мэттью Макки, перекрестившись, встает. Встает и Крис.
— Палач, — повысил голос брат Михаил, — привяжите обвиняемого к скамье и покажите ему инструменты повторно. Жоффруа де Но должен осознать, что немедленное добровольное признание освободит его от телесных страданий и облегчит душу.
— На вашем месте, доктор Макки, я бы остался.
— Как только вы мне предъявите обвинение, — обещает Макки. — А пока…
— Мне надо исповедаться, ваше преподобие! — это была отчаянная попытка оттянуть неизбежное.
Донна, поднявшись, открывает перед ним дверь допросной, и Мэттью Макки удаляется.
— Поздно. Палач, приступайте.
— Кнут, ваше преподобие? — вполголоса осведомился седой. Он отлично знал процедуру: сначала «легкая пытка» без применения огня, и только при упорствовании используются более изощренные методы.
Глава 70
Началось сначала: точный повтор предыдущих вопросов, обязательный протокол с ремарками секретаря («...после десяти ударов плетью обвиняемый продолжает запираться и вводить Трибунал в заблуждение») и далее по кругу. Хорошо, что снаружи воплей не слышно, стены Речной башни толстые и стоит она на отшибе.
Никаких перерывов: никому нельзя даже выйти по малой нужде — потребуется, так за ширмой стоит деревянная бадья. Дознание может продолжаться до вечера: прекратить допрос следует на закате, опять же буква устава Sanctum Officium.
Курить в сауне, может, и тяжело, но Джейсон Ричи делает все, что в его силах.
... — Ну вот, а вы сомневались, — к ноне заседание Трибунала было окончено и брат Михаил вместе с Раулем спустились в подземную галерею ведущую к монастырю. — Сами знаете, мэтр, я не сторонник крутых мер и не люблю лишнюю жестокость, однако в отдельных случаях это единственный выход.
— Ты уверен, что все будет окей, пап? — спрашивает он. Пот льет с его лба.
— Жоффруа де Но мог оговорить себя. Когда тебе ломают суставы, признаешься в чем угодно.
— Ты им просто все расскажи, — отвечает Рон. — Они знают, что делать.
— Его слова легко проверить. Надеюсь заплечных дел мастер не переусердствовал и де Но не умрет в ближайшие дни, чтобы свидетельствовать против остальных. Дело раскрыто, а, мэтр? Мы с вами молодцы.
— И ты считаешь, они его найдут? — спрашивает Джейсон.
— Почти раскрыто, — с сомнением сказал Рауль. — Хорошо, пускай существует закрытое герметическое общество из бывших храмовников и скучающих от безделья дворян — ничего особенного, подобные братства всегда существовали. Взять Сорбонну, допустим: братства вагантов, решивших поиграть в секреты и мистику... Но зачем? Смысл?
— Я бы предположил, что найдут, — говорит растянувшийся на нижней лавке Ибрагим.
— Тайненькое знаньице как движущая сила, — ответил преподобный. — Стремление возвысится над остальными и познать неведомое. Гордыня и тщеславие. Банально, верно? Но эти идиоты сами того не ведая спустили с цепи опасного зверя, ловить которого придется нам. Вермель, господин де Но, комтур Сигфруа де Лангр и прочие названные — лишь средняя прослойка, имен руководителей секты мы пока не знаем: назвать их обвиняемый не смог даже после клеймения раскаленным железом. Не посвящен. Мы незамедлительно начнем аресты — сержантов прево я отправлю в Бребьер сегодня: придется вновь обратиться за помощью к светской власти.
Открывается дверь сауны, входят Элизабет и Джойс, обернувшиеся полотенцами поверх купальников. Джейсон гасит сигарету в горке неостывшего пепла.
— Будет скандал. Суд над рыцарями-иоаннитами находится в исключительном ведении Ордена.
— Успокойтесь, ничего не будет: юрисдикция папского инквизитора охватывает все структуры Церкви включая госпитальеров — генерал орденской провинции не посмеет возразить. Кроме того, он далеко, в Париже, а что нынче происходит в столице мы не знаем — гонцов по-прежнему нет... Отправляйтесь к себе, я распоряжусь, чтобы францисканцы прислали повозку и братьев-инфирмариев, перевезти вашего подопечного в лечебницу. Кстати, чем он болен?
— Тяжелая горячка. Причина мне неясна.
— О, как это мило, — восхищается Джойс. — Эвкалипт!
— Пускай монастырский травник разбирается — вам сейчас будет не до милосердия. Ищите любые проявления магии в Аррасе. Самые незначительные. Обо всём подозрительном немедленно сообщать в коллегиату.
— Рада вас видеть, Джейсон. — Элизабет занимает место напротив полуголого боксера. — Кажется, вы думаете, что мы можем быть вам полезны. Должна сказать, я с вами согласна.
Поднялись наверх. Возле кельи преподобного ожидала монашка-клариссинка тотчас опознанная Раулем — сестра Фелициата.
С любезностями покончено. Элизабет упирается в Джейсона взглядом.
— Она сбежала, — огорошила посланница аббатисы де Тернье. — Жанин Фаст сбежала утром — ушла из дормитория на рассвете, перед мессой, больше ее не видели. Приказано доложить лично вам.
Брат Михаил перевел взгляд на Рауля.
— Итак?
— Мне отчего-то кажется, что я знаю, где искать знахарку, — медленно сказал инквизитор. — Мэтр, поторопитесь на Иерусалимскую. Дай Бог, чтобы я не ошибся.
Джейсон рассказывает ей и Джойс историю, которую уже выложил отцу. Из рук в руки переходит копия фотографии. Ибрагим отдал ее на ламинирование.
* * *
— Я получил этот снимок, — подтверждает Джейсон, — и тут я такой: что за дела? Откуда он? Не газетчики ли? Может, завтра он будет на первой странице «Сан»? Я так подумал. Но ни писем, ничего. Журналисты не звонят, а мой номер у них есть, так что все это значит?
— И что все это значит? — спрашивает Элизабет.
В доме несносно разило яблочным уксусом — ореада выполнила указания Рауля с полным тщанием. На столе пылают два десятка свечей из настоящего пчелиного воска: горят дольше, не коптят и запах приятный: прижимистая мадам Верене неожиданно расщедрилась.
— Ну, я подумал, не позвонить ли пиар-агенту. Вдруг они с ней связывались? Честно сказать, я был в шоке — снимку двадцать с лишним лет, из того мира я ушел. Вот я и готовился все отрицать или что-то выдумать: мол, ставили сценку, карнавал, лишь бы объяснить.
— Не прогоняйте её, — мэтр не успел переступить порог жилых покоев и аптеки, как наткнулся на вдову. Стоит у дверного проема в своей любимой позе, сложив ладони над грудью. Взгляд холодный, однако не злой, как раньше. — В ней кровь Etxeko.
— О-о, хорошая мысль, — вставляет Джойс.
— Что? — не поняв, переспросил Рауль. — Какая кровь? Вы о чем, мадам?
— Ну вот, смотрю я на это фото, и тут что-то щелкает. Приходит в голову вдруг: это такая игра. Может, снимок попал к Тони, знаменитый боксер на груде купюр, вокруг уголовники. Он и послал мне фото в надежде заработать. Вышли мне двадцать кусков, и картинка не попадет в газеты. На самом деле достаточно справедливо, я и подумал, ладно, позвоню ему, поболтаем. Вдруг да договоримся.
В уютном полумраке аптечной залы был различим женский силуэт — это не служанка Юдифь и не прачка, забирающая раз в три дня белье.
— Тони Карран способен был вас шантажировать? — спрашивает Элизабет.
Да, брат Михаил не ошибся — Жанин Фаст пришла в дом Рауля Ознара. Что заставило ведьму покинуть обитель клариссинок? Жанин там нравилось.
— Тони на все был способен, это да. Так вот, первым делом я купил себе новый телефон, дешевенький.
— Смерть, мэтр, — в который раз повторила ореада. — Поэтому она здесь.
— Потом расскажете, я как раз присматриваю для себя, — говорит Ибрагим.
— Вы, Древние, на самом деле человеческие мысли читаете? — окрысился Рауль, не знавший, что теперь и подумать.
— Конечно, мистер Ариф, — соглашается Джейсон. — Ну вот, звоню раз — нет ответа. Звоню еще раз, то же самое; выжидаю двадцать минут и снова звоню. Не берет трубку.
— Не совсем так. Чувствуем силу мысли.
— Я никогда не отвечаю на звонки с незнакомых номеров, — говорит Джойс. — Как показывали в «Аферистах».
— Час от часу не легче...
— Очень разумно, Джойс, — Джейсон продолжает. — Тогда я заехал к папе хлебнуть пивка и увидел его самого, Каррана, за ссорой с Вентамом.
— Пойдемте, мэтр. Дело совсем плохо. Вы должны сами увидеть.
— А мне ни слова ни сказал, — жалуется Рон, и Джейсон подтверждает его слова движением руки.
Молчаливая Жанин замерла у длинной аптечной стойки, так же уставленной множеством свечей. Поприветствовала робким кивком. Рауль раздраженно отмахнулся — только тебя здесь не доставало, холопка! Тоже мне, королева Селена! В белом клариссинском платочке.
Решив оценить состояние господина барона — судя по словам вдовы Верене он на последней грани, надо бы поскорее священника позвать для глухой исповеди, — мэтр Ознар шагнул к низкой кушетке.
...И начал медленно отступать к дверям.
— Так что когда мы с папой выпили по паре…
От леденящего кровь ужаса под грудиной сжался приторно-сладенький комок, заныло внизу живота.
— И со мной, — вставляет Джойс.
Рауль непроизвольно остановился, будто завороженный взглядом василиска. Дыхание перехватило.
— И с Джойс, — соглашается Джейсон. — Потом я поехал немножко покататься, просто подумать. И приехал к дому Тони, отличный дом. Ну вот, мы всегда друг с другом осторожничали, я и Тони, слишком много секретов, но я же не просто так очутился перед его порогом. Машина его стояла на дорожке, так что, когда он не открыл, я подумал, что он видит меня через камеру и не хочет поговорить. И я его понимал, так что позвонил еще раз-другой и уехал.
За время отсутствия мэтра слева под мышкой больного выросла опухоль размером с небольшое яблоко. Растянутая кожа ядовито-красная, стали видны сине-фиолетовые жилки вокруг.
— И это в день его смерти? — спрашивает Джойс.
Чумной бубон. Точь-в-точь такой, как описан в «Медицинской книге, посвященной Мансуру» великого араба Ар-Рази.
Гос-споди! Только не это!
— В день смерти. Изнутри я ни звука не слышал, так что не скажу, до или после. Словом, поехал я домой. Через пару часов выхожу в эту группу в «Ватсапе».
— Боитесь? — Рауль не сразу осознал, что слышит голос мессира Жана де Партене. Оказывается, он в сознании. — Правильно делаете, мэтр...
— «Группу в “Ватсапе”»? — переспрашивает Элизабет, но Джойс машет на нее рукой, а Джейсон продолжает.
— О... Откуда вы меня знаете? — заикнувшись выдохнул Рауль, плохо соображая, что происходит. Он физически чувствовал, как волосы встали дыбом в буквальном смысле этих слов. Ледяные мурашки по всему телу.
— Там несколько старых знакомых, и кто-то рассказывает, что Тони нашли убитым у него дома. Я похолодел, понимаете. Утром мне присылают фото, а днем Тони умирает. Были причины забеспокоиться. В смысле, я могу о себе позаботиться, но Тони тоже мог, и много ли ему это дало? Так что я всполошился, естественно, а потом полиция пронюхала, что я побывал у Тони, и о моих звонках в тот день тоже узнала. И у них тот же снимок со мной, его оставили возле тела. Не приходится их винить, если они сочли, что тут воняет. Я бы тоже так подумал.
— Госпожа Матильда Верене рассказала... Вы аптекарь. Меня сюда привез какой-то крестьянин. Так?
— Но вы не убивали Тони Каррана? — спрашивает Элизабет.
— Да.
— Нет, это не я, — отвечает Джейсон. — Но сами видите, почему полиция решила, что это я.
— Спасибо вам... Да подойдите же, пока бубон не изъязвился опасность минимальна. Простите, говорю сбивчиво — жар отступил, но скоро опять начнется ухудшение. Если вы не поможете.